Больница оказалась старенькая, даже окна почти везде были не пластиковые, а деревянные с двойными рамами. Невысокие кирпичные корпуса врастали в парк. Из приоткрытого окна смотровой пахло поздней сиренью, одуванчиками и дождевыми червяками. А коридоры этой маленькой больницы провоняли зелёнкой (страх всегда пахнет зелёнкой), старой штукатуркой и стиральным порошком с лимонным ароматизатором. У Миши сразу взяли кровь, анализ слюней (пришлось три раза плюнуть в баночку) и пробу пера (для экспертизы крыльев). Ещё была дурацкая гастроскопия с прямо-таки цирковым проглатыванием шланга. Потом измерили вес, рост, давление, температуру, мышечную и подмышечную силу и сделали рентген во всех проекциях. Сфотографировали и лёжа, и стоя, и сидя, и даже в полёте. Миша увидел свой скелет в полный рост на гигантских чёрных плёнках. Ничего так скелет, подходящий, можно на аватарку в соцсетях поставить. А у крыльев внутри оказались самые обычные кости. И крепились крылья так, словно всю жизнь вместе с Мишей росли.
– Генетическая мутация, – сказал один врач.
– Птичий грипп, осложнение, – сказал другой.
– Ангелопатия плечевых суставов, – сказал третий.
– Сколиозис птицеус, – сказал четвёртый.
– Ему ж не мешает, жалоб никаких, здоров. Чем крылья-то плохи? – сказала старая медсестра, случайно проходившая мимо.
После осмотра Мишу перевели в палату. «Отделение травмоортопедопатологии», – с трудом прочитал Миша на двери отделения и ужаснулся. Вместе с ним в палате оказались ещё два мальчика. Один совсем мелкий, года четыре, поэтому с папой. Мелкого случайно придавила его же собственная собака сенбернариха и поломала ему два ребра. Этого мальчика звали Витя. Второму мальчику по имени Шамиль оказалось одиннадцать. Он был фотографом и сломал пятку, неудачно прыгнув с забора в зоопарке: снимал взгляд жирафа на макро, а до морды жирафа ещё попробуй долезь. Шамиль уверял, что в жирафовых глазах видна тайная карта саванны, нужно только внимательно разглядывать радужку.
– А ты что сломал? – спросил Шамиль.
– Ничего не сломал. У меня крылья вот. Аномалия развития… типа.
– Болят, что ли?
– Не.
– Тогда в чём проблема?
– Ну, это странно. У людей не должно быть крыльев. Вдруг от них спина начнёт болеть и горб потом вырастет. У нас в подъезде была такая старая консьержка, как верблюд. С горбом.
– Злобная?
– Не. Хорошая. Но горб точно отпугивал всех, кто совался без спроса.
– А летать можешь?
– Могу.
– Крутяк! Тебя надо сфоткать – ну как ты летаешь. Я потом на конкурс отправлю! Я бы на твоём месте вообще не лечился… Ты же человек-квадрокоптер! Крутые всякие ракурсы снимать можешь…
– И то правда, – сказал папа мелкого. – Зачем лечиться, если крылья не мешают? У человека много чего рудиментарного есть. Хвост, например, или жабры. Точнее, это они у зародыша есть, а потом постепенно отмирают. Но природой-то заложено. Может, и крылья заложены, только у тебя генетический внутриутробный сбой произошёл: у всех отмирают, а у тебя развились вот.
– Вы ерунду-то не говорите, – вмешалась Мишина мама. – Я бы на вас посмотрела… с жабрами.
Она уже достала из сумки одежду, мыло, зубную щётку, пасту, полотенце, печенье, соки и кружку с Крипером[3] и разложила всё по полкам большой жёлтой тумбочки. Потом потащила Мишу в коридор к общему холодильнику и показала, где стоит пакет с фруктами, ягодами и бутерами, подписанный: «Ермолаев, 211-я палата». С родителями лежать в больнице разрешали только малышам. Для остальных – приёмные часы с 16 до 18.
– Попробую договориться на платную палату, может, разрешат с тобой остаться. В четыре папа приедет, – сказала мама. – Мишастик, надеюсь, ты не будешь дурить и выкидывать таблетки. Лечиться нужно обязательно, нам ещё в Аргентину в июле, а то никуда не поедем.
– Лучше в Антарктиду.
– Ладно, поправляйся, милый! Люблю!
Мама чмокнула его в макушку и ушла. Таблеток оказалось катастрофически много. Целая тарелка на обед и тарелка на ужин. Миша устал их глотать и чувствовал себя каким-то питоном, который только и делает, что глотает добычу целиком. Гораздо веселее была лечебная физкультура и физиопроцедуры (нужно было греть на специальных аппаратах то руки, то шею, то спину).
На следующий день, уже с самого утра, в Мишиной палате топтались журналисты с диктофонами, микрофонами и камерами. Зачем-то заглядывал полицейский. Ролик на ютубе, снятый тем парнем с улицы, набрал три миллиарда сто двадцать восемь просмотров и миллион комментариев на всех языках мира.
– Вот это крутяк! – сказал Миша поначалу, но журналисты ему быстро надоели.
– Скажи, что ты будешь делать, если завтра у тебя вырастет клюв? – спрашивала журналистка с бронзовыми ногтями и совала диктофон прямо Мише в рот.
– Что сказали друзья, когда узнали, что ты стал инвалидом? Они издевались над тобой? – спрашивал журналист в розовом жилете.
– Как тебе это – проснуться звездой ютуба? – спрашивал костлявый маленький журналистёныш.
– What do you think about global warming and waste sorting?[4] – спросил journalist[5].
Потом Мишу попросили полетать немного во дворе. Один дядька с камерой попросил медленно парить над приёмным отделением, другой попросил приземлиться на старые скрипучие качели и нахохлиться, третий попросил почистить носом пёрышки. Наконец мама и главный врач всех выгнали. Миша устал. Хорошо, что ближе к вечеру пришёл друг Елисей со своей бабушкой, чизбургерами и колой. А вместе с ними бабушка со свежезаписанным синглом и папа с новым планшетом.
На другой день приехала Людмила Николаевна, учительница 3-го «Ж». Она плакала в коридоре вместе с мамой и раз пять повторила: «Одни беды, точно класс „Ж“…»
А что поделаешь, если у школы пятьдесят девять филиалов? В самых дальних есть класс «Ю» и даже «Z» (русских букв не хватило на всех). Людмила Николаевна объясняла, как делать итоговые контрольные ВПР. Миша учился нормально, как все, и на ВПР ему было наплевать – за пять секунд сделает. Но почему-то сделал за два часа и получил три. Потом приехали врачи из всех стран мира и устроили научное заседание, которое продолжалось целую неделю.
Миша уже сроднился с крыльями и даже думал, что они похожи на домашнее животное, которое всегда носишь с собой. А что такого? Вот у Елисея в деревне живёт настоящий домашний пеликан, гуляет вместе с курицами. Миша, правда, в этой деревне не был и пеликана не видел, но Елисей показывал фотки. Крыльевая болезнь действовала на Мишу как-то странно. Неожиданно он начал сочинять стихи. Например, такие:
Облака, облака, облака,
Ну а небо плывёт, как река,
Ну а я по реке пролетаю
И о всяком хорошем мечтаю.
А ещё хотелось сделать великое дело. Например, сгонять в горячую точку и сбросить гуманитарную помощь. Ну хотя бы пару килограммов мандаринов – больше Миша не смог бы дотащить. Но Шамиль сказал, что идея так себе: вдруг по дороге собьют истребители и помощь упадёт не там, где надо? Потом почему-то захотелось помириться с воспитательницей Жанной Максимовной. Они давно поссорились, ещё на выпускном в детском саду. Нет, ссорились вообще-то постоянно, но на выпускном Миша наконец решил отомстить – мелкий был, глупый. Миша ненавидел тихий час, а Жанна Максимовна обожала спать, она даже привезла себе из дома кровать и поставила в садиковской спальне. Вместе со своей группой «Лунтики» она переодевалась в пижаму и первой начинала храпеть. Её можно было пожалеть: Жанна Максимовна работала одна с раннего утра и до вечера, а в других группах было двое воспитателей. А Миша ненавидел спать. Нет ничего скучнее сна, даже если он не днём, а ночью. Конечно, бывают интересные сны, но когда кто-то храпит, ничего, кроме кошмара, присниться не может.