Май 1967 года по старому календарю, пятьдесят второй год Предела, пятнадцатый год Мира, Краков
Хорошо время от времени вскинуть голову и посмотреть на Вавель, этот замок духов, крепость, которую так и не покорили ни марсиане, ни тени. Взгляд на Вавель наполняет сердца людей уверенностью и смелостью – осталась еще опора, на которую они всегда могут надеяться! Замок, охраняемый духами королей, не заставила сдаться ни одна осада.
Но Кутшеба должен был его взять.
Короли руководствовались собственной моралью, выходящей за рамки понимания обычных людей. Попытайся он убедить их, что не нужно защищать человека, который обрел свою силу и власть благодаря кровавой дани божеству, жаждущему смерти, они бы не прислушались к его аргументам. Хотя хранитель президента Галицийского банка и не был вхож в замок, но стража из людей и демонов окружала этого могущественного человека собственной защитой. Короли же ценили его влиятельность и усилия по укреплению Кракова. Они принимали назначенную цену, даже если речь шла о смерти обычных людей, в том числе жены и детей Кутшебы. Каждый монарх нес свое личное бремя и смотрел на мир по-своему как при жизни, так и после смерти.
– Это невозможно, – отрезал Шулер Судьбы. – Даже с моей помощью. Сила мертвых охраняет стены, по которым днем и ночью ходят патрули живых. Стражники несут караул еще и во внутреннем дворе. А в Воровской башне, где находятся резиденция и сокровищница банка, есть собственные хранители и стражи.
– Я мог бы попасть туда через яму, – предложил Кутшеба.
– Мимо этого зверя? Даже стражники там не ходят, хотя он, кажется, прирученный. У тебя не получится. Там темно и, как ни странно, тесно. Он сожрет тебя. А даже если с моей помощью ты проскочишь мимо него, то он поднимет такой вой, что на выходе тебя будет поджидать вся стража города.
– Я найду способ.
– Подожди, пока он покинет территорию замка.
– Он не покидал ее уже два года. С тех пор, как услышал о смерти первого.
– Ты произвел на них впечатление, Мирек. Но даже ты не доберешься до него в Вавеле. Нужно найти способ выманить его наружу.
Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира
– Вылезайте! – вопил Кутшеба, стоя над одним из двух хранилищ топлива. Оттуда несло бензином, как будто бак был недостаточно плотно закрыт, хотя сопровождающий его Мочка уверял, что это невозможно. Лицо его было при этом невыразительным, насколько Кутшеба мог оценить выражение лица ребенка, который делит душу с демонами.
Как полагал одержимый капитан, которому помогал Шулер, «зайцы» спрятались именно там. Кутшебу сопровождали трое вооруженных членов экипажа, а сам он держал в руке снятый с предохранителя пистолет. Однако он отдавал себе отчет в том, что если безбилетники захотят взорвать дирижабль, то хватит и одной спички. Оставалось надеяться на то, что в этой ситуации Шулер сумеет так распорядиться случаем, чтобы спичка не зажглась или пламя тут же погасло. Они не могли и не очень-то хотели стрелять в таком месте.
– Вылезайте! – повторил он. – Мы знаем, что вы тут. Не портьте мне настроение и не заставляйте лезть за вами.
– Спокойно! Мы выходим! – отозвался громкий низкий голос. Кутшебе он показался знакомым. Когда перед ним возник тот самый лысый великан из предгорского паба, он был совершенно ошарашен – как и все остальные. И так же, как они, инстинктивно отступил на шаг.
Вместе с магией, этой специфической формой энергии, на свет появились и магические существа, среди них – великаны и гиганты. И если гиганты были порождены верой в то, что столетия назад, в золотую эпоху, они правили Землей, то происхождение великанов оставалось неясным, и ученые не переставали об этом спорить. Гиганты достигали в высоту шестого этажа кирпичного дома, а вот великаны были сравнительно небольшого роста, не выше четырех метров. Тот, что проник на «Баторий», относился к великанам среднего роста, около трех с половиной метров, поэтому вынужден был страдать в тесном хранилище для топлива. Несмотря на направленное на него оружие, он потягивался на глазах удивленного экипажа и массировал затекшие мышцы. За его спиной пряталась цыганка, которую Кутшеба тоже видел в пабе.
Времени раздумывать, кого благодарить за непредусмотренных членов команды, не было.
– За борт их! – закричал Мочка.
Великан грозно заворчал, цыганка просипела что-то, напоминающее проклятия.
– Эй! – завопил Кутшеба, становясь между встревоженными людьми Новаковского и нелегальными пассажирами. – Придержи коней, Мочка! Пусть господин Новаковский решает.
– Я здесь капитан! – запетушился одержимый.
– Эта ведьма сейчас нашлет на корабль проклятие. Ты этого хочешь? Бегом за господином Новаковским! И немедленно! А ты, дорогуша, запомни: я прострелю тебе башку, если еще раз услышу такое сипение. Понятно?
Та кивнула и даже попыталась успокоить великана.
– Ты, – Кутшеба указал пальцем на одного из членов экипажа. – Дуй за Яшеком… ну знаешь, за этим бездельником.
Новаковский и Яшек прибыли одновременно. Первый был сильно обеспокоен, а второй, на удивление, счастлив.
– Крушигор! – радостно завопил парень и, пренебрегая мерами безопасности или хотя бы здравым рассудком, бросился на шею великану. – Друг!
Великан заметно подобрел, увидев блондина, обнял его и прижал к большому телу так, что у того аж ребра затрещали. Улыбнулась даже цыганка, выглядывая из-за спины великана.
– Такой уж дар у этого глупца, – вздохнул Кутшеба. – Господин Новаковский, похоже, у нас двое незапланированных членов экипажа.
– Такой балласт? – пискнул Мочка. – За борт их! За борт!
– Давай сначала разберемся с тем, как им удалось обмануть твой суперчувствительный капитанский нюх, – съязвил Кутшеба, наплевав на взгляд одержимого, полный ненависти. Он уже привык, что ему проще приобретать врагов, чем друзей. – Господин Новаковский?
– В мою каюту, – распорядился марсианин. – Сейчас же. Ты, Мочка, вы, господин Кутшеба, и Яшек с друзьями!
– Мы слишком отдалились от Кракова, чтобы вернуть их домой, – марсианин устроился в приспособленном под его тело кресле и всматривался в Крушигора и его спутницу, прищурив глаза. Он считал, что это придавало его перекроенному лицу выражение сосредоточенности и серьезности, а также подозрительности. – Мы не можем позволить себе терять время и садиться где-нибудь по дороге. Так что у нас два выхода. Или мы прислушаемся к предложению Мочки, или вы докажете мне, что не только не представляете опасности, но и пригодитесь в нашем походе.
– Ну дык… – великан выпятил грудь.
– В том, что вы можете пригодиться, господин Крушигор, я как раз и не сомневаюсь. Меня беспокоят только ваши намерения. Прежде всего объясните, пожалуйста, как вы здесь оказались?
– Я и Крушигор – братья по крови, – отозвался Яшек, опередив всех. – Он меня защищает и всегда знает, где я. Так он меня и нашел. Я никогда раньше не отходил от него далеко… Надо было ему рассказать, что и как, но все так быстро случилось…
– Ты не мог меня предупредить? – прошипел Кутшеба.
– Вы, господин… – парень опустил голову. – Вы плохой человек. Я вас боюсь.
– Вот я и почуял, – прогремел Крушигор, – что с братиком что-то неладно. Мы пришли за ним, но на вашем корабле трудно спрятаться. А еще и времени было мало.
«Баторий», построенный в ангаре неподалеку от поместья марсианина, выкрали в последний момент, когда все участники похода упаковали багаж, а Новаковский объявил, что уезжает, и с помпой поднялся на собственный поезд, который увез его в Перемышль. Неважно, сколько шпионов двинулось за ним, однако все они были удивлены, когда через несколько часов после этого он пересел в дирижабль. Сама кража прошла гладко и без проблем, к огромному разочарованию Яшека.
Их на дрожках привезли под ворота ангара, который находился в перестроенных австрийских фортах под Курганом Крака. Официально это здание не принадлежало Новаковскому, марсианин даже сделал вид, что боролся за него, но проиграл представителям Якубовского, который был убежден, что, занимая помещения по соседству с марсианином, разозлит его. На самом же деле Новаковский охотно позволил противнику одержать эту маленькую победу. Тем охотнее, что в скрытом от любопытных глаз ангаре, замаскированном под склад, и дальше работали его люди. Даже Крак тайно сотрудничал с марсианином, что, очевидно, вовсе не укладывалось в голове радикалов, убежденных, что человеческие боги и герои никогда бы не опустились до союза с чужаком. Но если прежние специалисты сохранили свои рабочие места, то стражники, которые охраняли вход в небольшую фабрику в форте, были наняты новым владельцем. Даже Кутшеба не был уверен, что все не закончится перестрелкой.
Однако Чус, возглавлявший их группу, просто показал документы, из которых следовало, что они были инспекторами из Вены, присланными сюда, чтобы осуществлять положенный контроль. Даже когда дирижабль взлетел, это ни у кого не вызвало беспокойства и только убедило Кутшебу, что стражников марсианин либо купил, либо заколдовал. Они торопливо просматривали документы и отворачивались за мгновение до того, как могли бы заметить, что инструменты «механиков» почему-то имеют дула.
– Как я понимаю, вы, леди, помогали господину Крушигору, – Новаковский обратился к цыганке. – Прошу прощения, я все еще не знаю, как к вам обращаться.
– Сара. Просто Сара, господин Новаковский. Я не знаю родителей, меня воспитали эльфы и волки, прежде чем этот, – она указала на Крушигора, – нашел меня после очередной облавы. Потом меня хотел забрать к себе король табора. Но я не для людей. А он мой брат.
Великан вздохнул, но не как потенциальная машина для убийства, а как влюбленный подросток. Кутшеба, который помнил его поэтические попытки, невольно усмехнулся. Похоже, не о сестринской любви цыганки мечтал Крушигор.
И удивляться тут было нечему. Сколько бы лет ни было Саре, она все еще сохраняла девичью грацию и красоту. Ее черные глаза искрились очарованием, которое не одного мужчину свело с ума, на полных губах блуждала мимолетная улыбка. Она двигалась с изяществом воспитанной среди животных и духов дикарки и излучала таинственную чувственность, характерную для людей, которые много времени провели среди сверхъестественных существ. Одета легко и цветасто, она не скрывала под чепцом густые черные волосы, но собирала их в пучок, который удерживали воткнутые в него амулеты из коры и дерева.
Все ее украшения доказывали, что она выросла в зараженном лесу – многочисленные браслеты и даже сережки были не из серебра и не из золота, а из дерева и камня, как ее научили эльфы и лесные духи. Она, безусловно, владела магией. С ее помощью удалось изменить внешний вид Крушигора, а может, даже сделать его невидимым, благодаря чему они незамеченными прокрались на борт дирижабля, который выкрали люди Новаковского. Кутшеба, однако, помнил, что в пабе она ворожила на картах. Так что магии она училась и у своего племени и, вероятно, была не совсем искренней, когда говорила, что держалась подальше от табора.
Он немного знал об их магии и верованиях. Каких богов они почитали, кого выбирали себе в хранители.
– Твое имя, – спросил он, припоминая кое-что о черной Саре, о которой слышал под Кельце, прежде чем его повесили. – Откуда оно взялось?
– Мне его эльфы дали, – сказала она, глядя на Кутшебу с явной неприязнью. – Они смеялись, а я не знала, означает ли оно что-то. А ты, муло, считаешь, что цыгане хуже вас, да? Поэтому обращаешься ко мне на ты.
Мара в нем беспокойно зашевелилась, когда Сара назвала Кутшебу этим странным словом, а цыганка, словно заметив это, испуганно отступила на шаг.
– Яшек правильно сказал. Ты плохой человек, – прошептала она.
«Я вырву ей глаза», – даже угрозы мара произносила таким соблазнительным тоном, будто все, что было связано со смертью и насилием, было для нее особенно сладостно.
«Не сейчас. Пожалуйста».
Мара мурлыкала внутри него, ластилась. Порой он задумывался, действительно ли смог обуздать ее, не играла ли она с ним и не флиртовала ли каждый раз, когда ему так казалось.
Новаковский счел нужным откашляться. Наверное, он чувствовал и замечал больше, чем люди, поэтому смог ощутить нарастающее неестественное напряжение.
– Если я правильно понимаю, вы, господа, являетесь братьями по крови, а вы, госпожа, связаны с ними чем-то вроде духовного подчинения. Но вы должны понимать, что мне очень импонирует предложение моего капитана.
– Высадите нас на землю, где угодно, хоть в глуши, – прорычал великан. – Только этого и просим.
– Господин Крушигор, выслушайте меня до конца, пожалуйста. Мы не можем сейчас приземлиться. Кроме того, господин Яшек подписал контракт, по которому обязан сопровождать нас в нашей миссии.
– Ты подписал?! – в один голос воскликнули великан и Сара, и каким-то чудесным образом голос у нее оказался громче, чем у великана.
Пристыженный Яшек кивнул, и его друзья побледнели.
– Господин Кутшеба мог бы, конечно, освободить его от контракта… – марсианин сделал паузу, и Кутшеба готов был голову дать на отсечение, что улыбка, которая появилась на его лице, была задумана как злобная.
– Я плохой человек. И не отдам контракт за просто так. Яшек летит с нами.
– Что ж, господа, вы сами все слышали. А что касается вас… Я не привык разбрасываться ресурсами. Если вы согласитесь подписать с нами контракт, то присоединитесь к нашей команде. Если нет, вам придется покинуть борт во время нашего следующего приземления.
– Это где? – пробормотал великан.
– По правде говоря… не знаю. Я бы с радостью вообще не приземлялся. Однако готов поспорить, что нам придется пополнять запасы воды. Где-то за Вековечной Пущей.
Цыганка ойкнула. Яшек повесил голову.
– Тоже мне выбор, – буркнул Крушигор. – Давайте свои бумаги. Только… мы с вами подпишем, а не с ним, – он показал на Кутшебу.
Май 1967 года по старому календарю, пятьдесят второй год Предела, пятнадцатый год Мира, Краков
– Ты им не нравишься, – оценил Шулер.
Они сидели над Вислой, в очередной раз уставившись на Вавель по другую сторону реки.
– Такая у меня судьба. Никто меня не любит. Ты тоже. Да я и сам себя не люблю.
– Они могут предать тебя.
– Надеюсь, они для этого слишком корыстны.
Всего полчаса назад они покинули разбойничий притон, полный типов из-под темных звезд, которые представляли всевозможные расы. Эта компания жила на окраинах города, неподалеку от грота, в котором в старые века свои эксперименты проводил чернокнижник Твардовский, пытаясь договориться с дьяволом с местных холмов. Эльфы и более цивилизованные упыри, великаны, а даже несколько гигантов и помеси всех родов – волки-оборотни, медведи-оборотни, чудаки, одержимые, а также обычные, но не слишком уважающие правосудие люди, – все вместе они возвели там свой собственный городок. Краковчане называли его Закшувек, а сами жители – Твардым Градом. Похоже, они ожидали там прибытия знаменитого чародея. Одни верили, что он уже вернулся в ряды живых, реально существующих или призванных к жизни силой воображения душ. Другие пробовали призвать его, веря в него, как в языческого бога, и ожидая, пока энергия их веры материализуется в облике Твардовского.
На окраине этого города, в поместье, которое носило название (а как же иначе?) «Рим», Кутшеба искал себе союзников. Он рыскал среди взломщиков и грабителей, охочих до забавы, среди наемников и охранников и даже среди проклятых душ, которые только и ждали шанса отомстить тем, кто вопреки всему еще мог надеяться на избавление. Наконец он отобрал десяток человек, которые производили впечатление профессионалов.
– Я предлагаю им весьма соблазнительную плату. Достаточную, чтобы купить их верность, – Кутшеба пытался успокоить Шулера.
– Какую же?
– Еще двести лет назад здесь шла война. Часть богачей встала по одну сторону, а часть – по другую. Краков переходил из рук в руки. Был тогда один род… скажем, звали их Чарторыйские, они накопили огромные богатства. Его представители боялись, что все золото и серебро приберет к рукам вторая сторона. Поэтому они отправили агентов, чтобы те вывезли все, что возможно. А эти агенты договорились со сплавщиками. Они спрятали сокровища в полых колодах. К сожалению, сплавщики догадались, какие сокровища попали к ним в руки, и решили присвоить их. Здесь, неподалеку от этой излучины Вислы, произошло столкновение. Победили сплавщики, но они уже не могли уплыть с сокровищами, потому что за ними гнался целый город.
– Утопили их?
– Еще лучше. Спрятали в драконьей яме. У них там были свои контрабандные тайники. Они опорожнили их, наполнили золотом и засыпали камнями. Потом они поубивали друг друга. Так что больше половины сокровищ все еще там.
– А ты откуда это знаешь?
– Ну, я покопался в книгах, поспрашивал людей…
– Вызывал духов?
– Главное – знать, кого вызывать и как сделать так, чтобы они потом убрались восвояси.
– И как их пытать.
– Ты знаешь меня лучше, чем родная мать.
Они минуту помолчали. А потом заговорил бог. Он старался говорить медленно, нарочито спокойно. Но в его голосе все равно слышалось напряжение.
– Хочешь сказать, что ты позарился на золото, проклятое кровью и предательством, спрятанное в драконьей пещере?
– В яме. Ну а в остальном ты прав. Как-то нужно будет отвлечь внимание вавельских стражников…
Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, где-то над Вековечной Пущей
Дирижабль выслеживал их уже второй день. Первой его заметила дочь Шулера, которую в честь хранительницы звали Вандой. Она обожала взбираться по канатам, которые соединяли гондолу с воздушным шаром. Экипаж позволял ей это после вмешательства Новаковского, успокоенного заверениями Кутшебы, что Шулер не позволит, чтобы с девчонкой что-то случилось.
Первая вылазка Ванды вызвала панику на борту, которую сразу же подхватили Мочка и Яшек. Мочка первым почувствовал изменения судьбы и забил тревогу, убежденный, что Сара решила устроить диверсию и навела на «Баторий» какое-то тайное проклятие. Яшек же, который отпустил объект воздыхания на время, необходимое для опустошения мочевого пузыря, испугался, увидев девушку, висящую на одном из канатов без всякой страховки. Позвав на помощь, он бросился ее спасать. Его не защищал бог, мухлюющий с судьбой, поэтому кончилось всё тем, что Ванда спасала парализованного от страха Яшека под смех экипажа и гнев Крушигора и Сары. С тех пор Крушигор старался не отходить от Яшека ни на шаг, а враждебность между Мочкой и Сарой возросла до уровня почти объявленной войны. Ванду почему-то никто ни в чем не обвинял. Даже Крушигор становился спокойнее в ее присутствии, а Сара, бывало, расчесывала ее волосы и рассказывала предания эльфов и волков.
– Он следует за нами, – Кутшеба не любил сообщать очевидные вещи, но с чего-то надо было начать разговор. – Кто-то может знать цель нашего путешествия?
С мостика они с Новаковским наблюдали за преследователем. Компанию им составлял верный Чус, заменяющий Мочку за штурвалом, а также второй офицер, который проверял системы связи, шепча что-то в микрофон. Его шепот должны были услышать и разобрать бедняги в машинном отделении. Дабы усложнить им задачу, офицер шептал попеременно что-то понятное и полную бессмыслицу, ожидая правильных ответов, тестируя заодно не только технику, но и экипаж.
– Шпионы повсюду, – спокойно ответил марсианин. – В моей профессии, дорогой господин Кутшеба, необходимо считаться с тем, что не удастся сохранить всё в тайне. Бизнес – это война. Однако нет… не думаю, что капитан того дирижабля узнал, куда мы летим. Я подозреваю, что это «Владислав Ягелло», один из дирижаблей, построенных раньше, чем «Баторий».
– Эта группа, про которую вы говорили, построила и другие дирижабли?
– Насколько мне известно, еще три. «Баторий» был четвертым. Это самый современный и самый мощный из них. Очевидно, «Ягелло» послали, когда мое, скажем так, тайное предприятие стало явным.
– А остальные два дирижабля?
– Вы думаете, что и их могут отправить в погоню, чтобы остановить «Баторий»? Как бы там ни было, но это тревожная мысль. Похоже, нам пригодился бы шторм. Жаль, что вы не завербовали в свою команду погодника.
– Будем надеяться, что они тоже в силу нехватки времени никого не успели завербовать. Интересно, а почему, планируя это предприятие, о ком-то таком не позаботились вы.
– К счастью, вы меня недооцениваете. Мочка, которого вы, кажется, не воспринимаете всерьез, носит в себе соответствующую тень. В случае чего спровоцируем бурю, в которой они потеряются. Но не сейчас. Мне интересно, что они задумали.
– Похоже, вы идеально подготовились. Я всё чаще задумываюсь, а зачем на самом деле я вам нужен.
Марсианин медлил с ответом так долго, что Кутшеба понял, что не дождется его. Новаковский, наконец, отвел взгляд от волнующейся под ними Вековечной Пущи – большого организма, пронизанного соединяющимися между собой корнями деревьев, населенных духами; среди деревьев бродили возрожденные туры и огромные зубры, объезженные лесными духами. Пуща начала несколько войн с людьми, которые пытались ограничить ее развитие, – с представителями Галицийской железной дороги и Вечной Революцией. И выиграла их все.
Она заставила людей уважать себя и, вместо того чтобы отступить, завоевывала новые территории, ассимилируя независимые леса и населяя пограничье. Она захватывала мир медленно, но систематично, готовая к войне намного более длительной, нежели жизнь обычного смертного. Где бы ни падали ее рассеянные семена, из них вырастали сильные агрессивные побеги. В занятых Пущей лесах некоторые усиленные магией лишайники сразу же овладевали обычными деревьями и превращали их в солдат Пущи – создания с могущественными кронами, способные сопротивляться ветру и защищенные толстой бронированной корой. Именно они неспокойно волновались, когда на них падала тень «Батория», и тянули ветви к воздушному кораблю. К счастью, гондола проплывала высоко над ними, до нее не долетали даже семена, выстреливаемые словно снаряды. Пуща гневалась, напрягала силы, однако ничего не могла сделать.
Кутшебе пришло в голову, что когда человечество полностью завоюет небо, забросанная бомбами с огромной высоты Вековечная Пуща может все же проиграть войну. С другой стороны, кто знает, как тогда поведут себя обитающие в ней демоны? Возможно, сейчас они не атаковали «Баторий» только потому, что посчитали его неопасным непрошеным гостем.
– Вы – мой план «Б», господин Кутшеба, – наконец сказал Новаковский. – А может, и план «А», который сейчас я заменил планом «Б». Ведь я все планировал иначе, я не собирался угонять «Баторий». Однако я узнал, что мои сообщники рассекретили меня и намеревались присвоить дирижабль раньше, чем это сделаю я. Я опередил их, по ходу дела меняя и свои планы. Можете мне поверить, я сам не очень-то этому рад. Я хотел уехать из Кракова тайком и путать следы так долго, как только это будет возможно. А теперь у меня нет времени на такие тонкости. Если что-то пойдет не так, вы можете оказаться очень нужным. Знаете, вы, люди, научили нашу расу тому, что даже самые совершенные планы могут пойти прахом в считаные секунды.
– Неужели мы так вам насолили?
Марсианин усмехнулся, казалось, ему действительно было грустно. Он вспомнил о человеческих обычаях и покачал головой.
– Пожалуйста, попытайтесь представить себе мою цивилизацию такой, какой она была. Мы достигли такого уровня технологического развития, которого вам не видать еще несколько столетий. Мы изменяли наши тела, опираясь на биологию, поддерживаемую мощнейшими технологиями. В наших телах работали и до сих пор работают миниатюрные механизмы, которые способны участвовать в построении клеток и даже анализировать и корректировать их недостатки… Как это называется на человеческом языке?
– Не старайтесь. Я все равно не понимаю. Удивительно, что я вообще знаю, что такое «клетка».
– Представьте себе, что человеческое тело – это рассказ, написанный химией. Мы все: и марсиане, и люди – являем собой историю, рассказанную атомами. То, кем вы являетесь, как вы стареете, записано в химическом алфавите. Мы смогли в него вмешаться и модифицировать самих себя. Мы заменили слепую эволюцию. Вы знаете, что такое эволюция?
– Что-то, что происходило здесь, пока вы не прибыли?
– Это происходит и сейчас, хотя в данный момент действительно в несколько специфических условиях. Даже по сравнению с божественным вмешательством эволюция имеет первоочередное значение, можете мне поверить. Вот только заметить и оценить это мы сможем лет через двести, может триста, если энергики будут менять мир в таком же темпе. По сути то, что происходит сейчас на Земле, можно считать масштабным экспериментом.
– Огромное вам спасибо, что понизили меня до роли крысы в лабиринте.
– Вы правы, меня занесло. В нашем мире даже мы, солдаты, считали себя своего рода учеными. Мы подвергали себя модификациям в зависимости от наших социальных функций. Мы бесконечно самосовершенствовались. Будучи биомеханическими существами, мы оставались на постоянной связи с мощными вычислительными машинами, возможности которых вы не в состоянии себе представить. Наш мир был понятным и упорядоченным, даже случайность мы умели вплетать в процесс развития. Очередные планеты и расы включались в нашу цивилизацию запланированно, без малейшего риска. А потом мы прилетели на Землю, и все посыпалось. Мы встречали воинственные расы, развитые гораздо лучше вас, но ни одна настолько нас не удивила. Впервые наше самое совершенное оружие было обращено против нас.
– Но ни на одну расу вы не нападали в разгар самой жестокой войны в ее истории, правда?
– Нам следовало проявить терпение, – вздохнул марсианин. – Подождать, пока вы закончите. Но вы сжигали столько эмоций, из которых можно было черпать энергию! Вся эта война была бездарной тратой энергии. К тому же, не зная вас настолько хорошо, как сейчас, мы не могли понять, за что на самом деле вы так сражаетесь. Одна из самых популярных у нас теорий гласила, что вы осведомлены о понятии эмоциональной энергии и энергии веры, но не умеете их использовать, поэтому устраиваете кровавые игрища, чтобы вас не уничтожил переизбыток этой энергии. Вас, наверное, забавляет наше тогдашнее невежество?
– Вы знаете, если задуматься, – Кутшеба скривился, – не такое уж глупое объяснение для той войны.
В ту ночь ему снилась старая война, которая положила конец эпохе технологий.
Он не мог сказать, к какой армии и национальности принадлежал. Все вокруг говорили вроде бы на польском, но существовала ли тогда армия, где бы не было поляков? Невозможно было разобрать цвета и нашивки покрытых грязью и пылью мундиров. Солдаты сидели в окопах, стараясь не высовывать головы над укреплениями. Шел дождь.
Тяжелые капли падали на землю, превращаясь в грязь, забрызгивая солдатские головы и стекая им за воротники. Уставшие мокрые мужчины сидели на корточках в увеличивающихся с каждым мгновением лужах и, если только им хватало сил, ругались на чем свет стоит. Кутшеба понял, что окружающие его люди носят шлемы разных форм: одни как перевернутые миски, другие – смешные, огромные и тяжелые, с шипами, третьи напоминали кастрюли. То ли его товарищи по оружию забавлялись коллекционированием обмундирования и вооружения противников, то ли в окопе собрались поляки из всех воюющих друг с другом армий. Он жалел, что многого не знал о Великой войне. Не различал шлемы и мундиры. Однако предполагал, что грязные истощенные солдаты могли остаться после очередной битвы и спрятаться в первом попавшемся укрытии с припасами, которые не слишком отличались друг от друга. Они были простужены, напуганы, голодны и так облеплены землей, что больше напоминали големов, нежели людей.
А может, это и были големы, и Кутшеба в своем сне стал одним из них? В первые годы войны големов не использовали, но уже в 1920-м, кажется, да.
– Есть сигареты, Мирек? – спросил кто-то из-за спины. – Должны же быть. У тебя всегда остаются какие-то запасы.
– У меня есть немного табака. Но как ты собираешься курить в такой ливень? – Кутшеба повернулся, чтобы передать влажный сверток солдату, лицо которого казалось незнакомым.
– У меня свои методы, – усмехнулся тот, однако больше не успел ничего сказать, так как в тот же миг их оглушил ужасающий свист летящего снаряда.
– Стреляют раньше времени, сволочи! – завопил кто-то незнакомый, закрывая уши руками.
Удар был таким мощным, что взрывная волна сбила Кутшебу с ног, и он упал в лужу. Часть окопа осыпалась, и он испуганно вскочил на ноги, чтобы его не завалило.
– Осечка, – хихикнул кто-то из солдат. – Не взорвалось!
– Как? Трясло же! – не согласился Кутшеба. Он осторожно выглянул из окопа.
Больше снарядов не последовало, не было слышно оглушающего артиллерийского обстрела, пушки на стороне врага молчали.
– Наверное, случайно пальнули, – оценил солдат и в тот же миг заметил, что в двадцати метрах от него на нейтральной территории что-то зашевелилось. – Подождите! Там что-то есть!
– Спрячь голову, – посоветовал тот, которого он угостил табаком. – Эти скоты специально целятся мимо, чтобы мы высовывались под пули их снайперов.
Кутшеба инстинктивно послушался. Любопытство, однако, не давало ему покоя. Он снова высунулся. Это ведь только сон!
Что-то выползало из-под земли.
Длинные, двухметровые механические плечи, которые заканчивались трехпалой ладонью, вбивались в промокший грунт. Уже появились второе и третье такое же. Конечности напряглись, задрожали и с громким чмоканьем вырвали из земли темное яйцо снаряда величиной с автомобиль.
– Парни! – закричал Кутшеба. – Такого вы еще не видели!
– Сваливаем отсюда! – рядом замаячила голова солдата. К удивлению Кутшебы, ему действительно каким-то чудом удалось прикурить сигарету. – Это полная херня… Машина апокалипсиса!
– Никто никуда не сваливает! – прогремел резкий, решительный голос сзади. Наверное, он принадлежал офицеру или самозваному герою. – Что бы это ни было, мы выстоим. Мы побывали не в одном аду, переживем и этот!
Кутшеба и его компаньон-чудотворец обменялись обреченными взглядами.
– Как только его пристрелят, я сваливаю! – буркнул чудотворец. – Мать твою… оно на нас прет!
Из яйца, стоящего на механических плечах, выдвинулись три ноги. Существо осторожно двинулось на окоп Кутшебы. Оно шло медленно, его ноги проваливались глубоко в грязь, однако ему удавалось удерживать равновесие. На вершине яйца выросло нечто вроде головы – овальный блестящий отросток, в центре которого светился вражеский красный глаз.
– Товарищ полковник! – закричал кто-то. – Посмотрите на это! Это на самом деле очень странно.
Полковник посмотрел.
– Это, наверное, их новые танки, – он по-своему оценил ситуацию. – Какой-то прототип. Ну и чертовщина. Разнесем его гранатами.
В следующую секунду ему снесло полголовы. Острый красный свет выстрелил из глаза «прототипа танка» и отсек верхнюю часть черепа полковника. Офицер еще мгновение стоял на ногах, держа возле глаз бинокль, как будто не обращая внимания на отсутствие значительной части собственного мозга. Только когда солдаты начали кричать от страха, до него словно дошла весть о смерти – он упал на колени и уткнулся ополовиненным лбом в край окопа.
– Охренеть! – закричал чудотворец. – А я говорил, сваливаем!
Однако он благоразумно не выскочил из окопа, а понесся по лабиринту его коридоров, проталкиваясь между солдатами. Некоторые последовали его примеру. Другие же вжимались в лужи или наоборот – высунулись и начали обстреливать нападающего. Кто-то вспомнил слова полковника и швырнул в яйцо гранату. Та отскочила от бронированного корпуса и взорвалась где-то между тремя механическими ногами, не причинив им никакого вреда.
Тогда-то и выяснилось, что у яйца были друзья. Из-за пелены дождя показались еще три похожих чудища, которые сразу же открыли огонь. Они стреляли не только красными лучами смерти, но и автоматными очередями, прошивающими жертв, которые предприняли тщетную попытку задержать новое оружие. Кутшеба прятался от свистевших рядом пуль. Он перезаряжал карабин и снова стрелял – как он быстро понял – в марсианина. Хоть он и осознавал, что спит, все равно боялся иллюзии смерти.
Неудержимые марсиане ломились вперед на своих трех ногах, им почти удалось достичь линии окопов. Тогда за дело взялась, наконец, артиллерия. Полетели первые снаряды, засыпая марсиан только землей. После третьего залпа артиллеристы пристрелялись, и одно из яиц зашаталось, когда снаряд взорвался на его ноге, изогнув ее и обездвижив. Хромающий марсианин стал легкой мишенью, и артиллерийский огонь сосредоточился на нем.
Кутшеба никогда не видел ничего подобного. На треногу обрушился шквал огня. Марсианин метался под взрывами снарядов, огонь ослеплял его, поэтому он начал в панике стрелять во все стороны, убивая людей, но и раня собственных товарищей. Несмотря ни на что, он все еще стоял вертикально, выдерживая даже прямые попадания. Когда один из снарядов уничтожил купол яйца, тренога издала страшный, протяжный писк и свалилась в изрытую снарядами грязь. Еще какое-то время артиллеристы забрасывали его снарядами, пока не перевели огонь на другие цели.
Ошеломленный, дрожа от возбуждения, Кутшеба выбрался из окопа и осторожно подкрался к марсианину.
Не считая оторванной «головы» и искореженных плеч и ног, броня марсианина оказалась нетронутой. Кутшеба обошел его в поисках места, в которое мог бы просунуть дуло карабина, чтобы добить. Когда он приблизился к его «голове», изнутри на него кинулось склизкое белое щупальце. Он отшвырнул его прикладом, быстро нашел щель, засунул туда дуло и выстрелил. Изнутри послышался болезненный писк. Тренога задрожала.
Кутшеба заметил еще одно щупальце, которое медленно двигалось к нему, как будто из последних сил. Он затоптал его, перезарядил оружие и выстрелил. Снова перезарядил, снова сунул дуло внутрь и снова выстрелил. Он поступал так до тех пор, пока у него не закончились патроны. Тогда он втиснул приклад в щель, стараясь расширить ее. Когда у него не получилось, он засунул в середину гранату и спрятался в одной из многочисленных воронок, образовавшихся после артобстрела.
Он вернулся, сжимая штык. Взрыв разнес броню изнутри, и перед взглядом Кутшебы предстал один из первых прибывших на Землю марсиан.
Он был белый как мел, будто его кожа никогда не видела солнечных лучей. Он был еще жив. Попискивал, дрожал, залитый зеленой жидкостью, сочащейся из ран. Он все еще был в сознании. Увидев приближающегося Кутшебу, он издал жалобный писк и попытался дотянуться до человека одним из щупальцев. А когда ему это не удалось, он открыл ротовое отверстие, напоминающее клюв, и плюнул в человека вонючей слизью. Кутшебе удалось увернуться, и плевок упал на землю, пузырясь, словно кислота, и въедаясь в грунт.
Марсианину не хватило сил на вторую атаку. С ненавистью всматриваясь в Кутшебу тремя красными глазами, он что-то пищал и свистел, пока не умер.
– ВОТ ВАШ СОЮЗНИК И РАБОТОДАТЕЛЬ, – услышал зычный человеческий голос Кутшеба. – ВЫ НА НЕГО РАБОТАЕТЕ! НА УЖАСНОГО ИЗВЕЧНОГО ВРАГА ВСЕЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ РАСЫ! ВЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО ХОТИТЕ БЫТЬ ПРЕДАТЕЛЯМИ?
Кутшеба неожиданно осознал, что его окружили все оставшиеся в живых треноги. Парализованный от страха, он смотрел, как они прицеливаются размещенным в «головах» оружием.
– МАРСИАНЕ НЕ ЗНАЮТ МИЛОСЕРДИЯ. ДЛЯ НИХ МЫ ТОЛЬКО ПУШЕЧНОЕ МЯСО, – сообщил голос, и красный луч оборвал его сон.
Он резко сел на кровати. Быстро включил одну из электрических ламп, установленных в каютах «Батория». В городах все еще использовали масляное освещение, однако Новаковский хотел избежать даже малейшего риска пожара на борту.
Кутшеба делил каюту с Грабинским и Яшеком. Бывший работник железных дорог тоже не спал. Он дрожащими пальцами отвинчивал крышку бутылки, которая всегда была у него под рукой. Яшек же метался на кровати, зовя на помощь мамочку, Крушигора и всех святых хранителей. Наконец и его сон прервался, и парень проснулся с криком.
– Дайте угадаю, вам снилась Великая война и десант марсиан? – догадался Кутшеба.
Грабинский кивнул, не отрываясь от бутылки. Зато Яшек забросал его подробностями из своего сна, которые не слишком отличались от того, что снилось самому Кутшебе и, наверное, большинству людей на борту.
– Что это значит, господин? – простонал, наконец, Яшек. – Какие призраки к нам подобрались?
– Ко мне не могут подобраться призраки, парень. Так что не бойся. Это никакой не демон.
– Тогда что все это значит, господин?
– Это значит, – чавкая от удовольствия, ответил ему Грабинский, – что на борту «Ягелло» есть чародей. И эта зараза пихает нам в сны такую пропаганду.
– И что делать?
– Завтра Новаковский, очевидно, скажет нам, что Мочка сможет нас защитить, – зевнул Кутшеба. – А сегодня? Либо нам придется провести несколько бессонных часов, либо видеть один и тот же сон по кругу.
– А еще можно напиться, – Грабинский подсунул Кутшебе очередную бутылку, добытую из-под кровати. – Человек не видит снов, когда порядочно напьется.
Кутшеба отказался. Яшек же вырвал у него бутылку и присосался к ней. Он опустошил ее чуть ли не до половины и через несколько минут уже захрапел на своей койке.
– Завидую я ему, он может так простодушно спать, – улыбнулся Грабинский, глядя на парня. – А не сильно-то он испугался чародея на другом дирижабле. А ведь это серьезная вещь. Чародеи гребут большие бабки, не всякий их наймет. Как думаешь, Мирек, наш босс все тебе рассказал про это дело?
– Он в основном вспоминает, как хорошо ему было летать в космосе и завоевывать другие расы, которые оказались не настолько глупы, чтобы сопротивляться. Думаю, если он украл дирижабль у настроенных против марсиан радикалов, то они таки могли на него разозлиться.
– А ты не задумываешься время от времени… может, они правы?
– Человечестволюбцы? Нет, я никогда об этом не задумывался. Не путай меня с теми, кто лучше и умнее. У меня тут своя работа, только и всего. Мир – это то, что происходит вокруг.
– Когда-то ты отомстишь, Мирек. И тогда мир вокруг тебя обретет значение.
– Может. А может, после всего я просто умру? Знаешь, я всякого начитался и наслушался о мести. Я читал о вражде и вендетте, дошел до албанского селянина, который рассказал мне о «Кануне Леки Дукаджини» [1]… Месть – это печальная история. Всегда один и тот же конец.
– Какой? – не выдержал наконец Грабинский.
– Когда закончишь свое дело, кто-то пойдет по твоему пути.
Май 1967 года по старому календарю, пятьдесят второй год Предела, пятнадцатый год Мира, Краков
Кто-то следил за ними. Небольшой и ловкий, с каменной фактурой кожи, цвет которой идеально сливался со все сильнее выцветающими фасадами каменных домов. Такое обесцвечивание было характерно не только для Кракова – так происходило в большинстве городов, хотя порой случалось, прежде всего на юге Европы и, похоже, в Азии, что жители выходили на улицы, чтобы разукрашивать дома во все доступные цвета. Когда им не хватало красок, они использовали фрукты, лоскуты цветных тканей и даже целые тюки цветных полотен, украденные у портных. Бывало, использовали и кровь – животных или даже людей. Эти южные причуды были непонятны жителям севера и территорий, удаленных от Средиземного моря. Так что большинство европейских городов серело, причем только потому, что сложно было найти людей, чувствовавших себя ответственными за весь район. Разумеется, существовали городские советы, бургомистры и президенты пыжились в своих кабинетах и на публичных выступлениях, функционировали целые клубы меценатов и президентов местных сообществ, которые так и светились чувством высшей цели. Тем не менее мало кто смотрел на город как на нечто целостное.
Не было необходимости укреплять отношения между жителями, так как они и без того были сплочены самыми прочными из всех возможных уз – желанием выжить в диком, враждебном мире. За душами-стражами и заговоренными валами бушевал новый хаотичный мир, полный существ, готовых использовать любой шанс, чтобы ворваться на охраняемые территории и раскрасить улицы и дома по-своему. Этот вечно бдящий, притаившийся неподалеку кошмар заставлял людей сосредотачиваться прежде всего на самом важном – на выживании. Даже искусство было лишено своей безмятежной независимости. Художники отложили поиски Абсолюта на потом, все свое мастерство направляя на произведения, призванные дарить безопасность им и их клиентам.
И хотя дома в городах напоминали неопрятных старцев, их стены были расписаны литаниями охранных заклинаний, каждая скрипящая ступенька на лестничной клетке была оснащена собственными защитными кругами, охранялись также окна и крыши, камины и пороги. Под фасадами ветхих зданий скрывались настоящие крепости.
Поскольку преследующее Кутшебу нечеловеческое создание скользило по карнизам и крышам так, будто никаких охранных заклинаний вообще не было, то оно не могло прийти снаружи. Должно быть, это был кто-то из местных демонов, которых жители Кракова приняли, а может, и создали сами.
Кутшеба ни за что бы его не заметил, если бы не Шулер. Он почувствовал тревогу с первого же момента, когда утром вышел из арендованного на Казимеже жилья. Он отдавал себе отчет, что именно мара одарила его умением ощущать опасность. Однако он не сумел установить ее причину. Шулер тайком указал ему на голема, преследующего их на высоте крыш, который был ненамного больше голубя, а по форме напоминал охранных горгулий Кракова. Глаза Шулера не видели света, закрывшись навсегда в то мгновение, когда Кутшеба пленил его, однако бог видел мир многими другими, более совершенными способами.
– Они до сих пор тебе не верят, – прошептал он. – Не помог тебе тот совет.
– Подбросим бестии барана, – предложил гном, который только вчера вечером прибыл из немецкой губернии Республики Наций и требовал, чтобы к нему обращались «герр Кунтц». – Пропитаем мясо усыпляющими чарами, он свалится на целых два дня.
То, что убивать дракона ни в коем случае нельзя, было понятно каждому. Все живое и вся нежить кинулась бы тогда по их следам, соблазнившись наградой, объявленной за головы убийц святого охранника города.
– Дурак. – Радослав Дунько, рыжеволосый вор, хвастающийся тем, что в его жилах течет исключительно чистая человеческая кровь, цвиркнул слюной, демонстрируя великолепную технику. Утяжеленная табаком капля нацеливалась в гнома не для того, чтобы попасть в него, а только чтобы шмякнуться на пол между его босыми ногами. Герр Кунтц скверно выругался с ломаным акцентом и инстинктивно отшатнулся. Дунько отвратительно оскалил свои даже не желтые, а уже коричневые зубы. – Дракон жрет только то, что приносит ему краковская стража. Овец, баранов, а по воскресеньям коров. Все отобранное и откормленное городом, ритуально очищенное. К другой жрачке он не прикоснется.
– Ты что, такой умный? Господин Океанский, – гном обратился к Кутшебе по фамилии, которую тот взял на время операции, – я видел разных драконов, и все они были глупее курицы. Ведь известно, что курица – самое тупое существо на свете.
– После гномов, – бросил Дунько, и, если бы не своевременное вмешательство Якуба Шимана, совет, проходивший на одном из предгорских чердаков, закончился бы дракой, а может, и кровопролитием, так как гном уже потянулся за последним аргументом – спрятанной под шапкой бритвой.
Этот спокойный казимежский ремесленник имел привычку привлекать внимание совсем иначе, незаметно и тонко – многозначительно откашливаясь. Если учесть невзрачную внешность Шимана, его кашель, тихий, почти несмелый, производил действительно поразительный эффект – от него утихали даже самые жаркие и громкие споры. А все благодаря эху. Когда Шиман вздыхал, из тени отвечал ему таким же вздохом гул начинающейся бури. Это был ответ одного из подопечных горшечного мастера, который, помимо прекрасной посуды, изготавливал также едва ли не лучших во всей Галиции големов, которые уступали искусностью только лежайской мануфактуре и творениям мастера из Праги.
– Господа, – прошептал Шиман, и все навострили уши не только из уважения к силе любимчика гончара, но и чтобы услышать, что этот человек, считавшийся мудрецом, хотел сказать. – Дракон Полак не ест несвежее и чужое мясо. Совет города позаботился об этом, учтя легенду, которая повествует о его любви к фаршированной баранине. Мы должны найти другой способ.
– А ваш голем? – предпринял попытку Кунтц. – Он бы справился с бестией?
– Может, дюжина големов и смогла бы противостоять дракону, – Шиман покачал головой, – но я не знаю, не убьют ли они его. А даже если и так, часть из них он растопчет, и тогда следы могут привести ко мне.
– Ну хорошо, зверь жрет только мясо из города, – не сдавался Кунтц. – Не верится мне, что он такой уж чувствительный. Тогда давайте подбросим ему девственницу, фаршированную магией или наркотиком.
– Не притронется, – оборвал его Кутшеба, хотя он и не был уверен. Просто сама идея подсовывать дракону девственницу ему совсем не понравилась.
– Нет, ну в это я точно не поверю! – запротестовал Кунтц. – Все драконы с ума сходят от одного только запаха бабской киски! Господин Океанский, этот ваш дракон гомик, что ли? Так мы ему быстро найдем девственника!
– Этот наш дракон, – медленно ответил Кутшеба, – заключил специальный договор с Советом города и не нарушает его. Я знаю, – он поднял руку, сдерживая протест гнома, – драконы глупые. Все, герр Кунтц, но не этот. Этот мудрый.
Гном фыркнул. Он хотел еще что-то сказать, но Шиман не позволил ему открыть рот.
– Вы знаете, герр Кунтц, что такое чакра? – спросил он и продолжил, не ожидая ответа: – Это такой святой камень. Мудрецы на востоке говорят, что такие камни есть в семи святых местах на Земле. Один из них лежит под Вавелем. Испокон веков сюда приезжают из Индии, чтобы погреться в его лучах. Был ли он здесь до года Предела, я не знаю. Но мне известно, что с тех времен, как все изменилось, этот камень находится в какой-то вавельской скале и излучает энергию. Мудрость. Даже вавельские кирпичи имеют свой разум, герр Кунтц. Даже дома здесь мыслят. А Колокол, так тот вообще философствует, и профессура университета лишается чувств, когда его слышит. Так что прикинь, герр Кунтц, как от этой чакры мог поумнеть дракон. К сожалению, он очень умный и провести его будет нелегко.
– Чакра-сракра, – буркнул разозленный герр Кунтц, но больше не отрицал драконьей мудрости. – Так что расходимся по домам и забываем об этом деле?
– Что-то придумаем, – остановил его Кутшеба. – Ко всему можно найти подход.
Июнь 1972 года по старому календарю, пятьдесят седьмой год Предела, двадцатый год Мира, где-то над Вековечной Пущей
– Я не знаю, что делать с этим чародеем, – побеспокоил Новаковский Кутшебу. – Признаюсь, появления такого противника я не предвидел. Я могу защититься от магических снарядов, чародейских изменений погоды и проклятий, но не от кошмаров. Мы, марсиане, не видим снов и, очевидно, мало внимания уделяем человеческим снам. Те, с «Ягелло», это знали.
– Раз уж мы об этом заговорили… Что вам о них известно? Насколько они могут быть опасны?
– А что вам известно о человечестволюбцах?
– Что они охотно отослали бы вас обратно на Марс, а то и подальше. Что те, кто поумнее, берут с вас пример и, вместо того, чтобы вести партизанскую войну, вкладывают украденные поколение назад деньги в развитие технологий. Что одним из их мудрейших лидеров является Генрик Якубовский, президент Галицийских железных дорог, сенатор Республики Наций, глава Польской независимой партии. Важная персона, которая может себе позволить строительство флота дирижаблей то ли из своего кармана, то ли в рамках инвестиций ГЖД. Вы обокрали Галицийские железные дороги, господин Новаковский? Если так, то вам лучше переезжать на Марс, и как можно быстрее.
– Можете мне поверить, я не крал ничего у Железных дорог. Я, может, и из космоса, но не сумасшедший.
– Так что, те дирижабли – это личная инициатива?
– Не совсем. ПНП действительно приложила к этому руку. Якубовский не вкладывался в производство самостоятельно. Как вам известно, сенат Республики Наций – это, как и сама Республика, фасадная организация. Галицийские железные дороги, как и большинство других корпораций, не придают большого значения договорам, которые подписывают с правительством Республики. Но совсем другое дело – договоры между корпорациями. Пять лет назад Галицийские железные дороги, Европейский транспорт, «Роллс-Ройс» и «Шкода» подписали договор о взаимном сотрудничестве в сфере покорения неба. С тех пор они ведут совместную работу над созданием аэропланов и дирижаблей. Во всяком случае, официально. Потому что неофициально каждая из сторон старается опередить своих так называемых союзников. «Баторий» и его братья – это результат такой неофициальной, и даже нелегальной, деятельности. Официально созданию дирижаблей содействовали также князь Тадеуш Радзивилл и граф Юзеф Костюшко, оба несколько… эксцентричные личности, аристократы, достаточно богатые, чтобы позволить себе такие игрушки, как собственный воздушный флот. Прикрытием им послужила подготовка атаки на Вечную Революцию, на территории которой отыскалась часть земель, принадлежавших ранее Радзивиллам. Но Якубовский очень хотел получить фору в соперничестве со своими партнерами.
– Украв «Баторий», вы ударили по амбициям Якубовского, но одновременно задели и человечестволюбцев. Прекрасно.
– Это было неумышленно. Раздраженный Якубовский внимательнее присмотрится ко всем своим проектам и, быть может, узнает, что я участвовал в некоторых из них. Несмотря на это, время меня поджимало. Но ему и правда придется объясниться со своими партнерами, а тот факт, что он позволил мне войти в игру, ослабит его позиции. Это будет на руку Европейскому транспорту, а директора этой компании промарсианские.
– А ведь это должен был быть обычный поход за сокровищем!
– Мы найдем сокровища, господин Кутшеба. Уверяю вас, мы их найдем. Большие и прекрасные.
Не получив помощи от марсианина, Кутшеба пошел к Яшеку, который неумело пытался поговорить с Вандой. Девушка игнорировала своего обожателя, опасно перегнувшись через борт, чтобы как можно лучше рассмотреть Вековечную Пущу.
– Дуб! – прокричала она, заметив исключительно интересное дерево. – Тысячелетний дуб. Это уже прямо Господин Дуб. Здравствуй, Господин Дуб!
– Я мог бы поговорить с птицами, которые на нем сидят, – пробормотал Яшек. Когда девушка повернулась к нему, он покраснел и неуверенно закончил: – То есть если бы они сюда прилетели. Может, вы, госпожа, могли бы сюда кого-то позвать?
– Я не умею с ними разговаривать, – с сожалением ответила девушка и снова перегнулась через борт, чтобы давать имена новым деревьям и духам. Все время живя с богом, она, видимо, не боялась никаких демонов и чудовищ. Кутшеба взял себе на заметку, что о ней стоит серьезно поговорить с Шулером. До сих пор на все вопросы о Ванде бог выкручивался и быстро менял тему.
– Ну и госпожа… – прошептал парень. – Такая красивая! Такая мудрая! Такая добродетельная!
Сидящий за его спиной Крушигор весело посмеивался. Но Яшека это ни капли не беспокоило.
– А вы, господин, не знаете, как привлечь благосклонность такой госпожи? – выпытывал Яшек у Кутшебы, когда тот оттащил его в сторону. – Вы же много где в мире бывали. Я только знаю, что, если бы я ей чем-то помог, она бы увидела во мне удалого парня и полюбила. Но ей не нужна помощь, и я совсем не знаю, что делать.
– А твоя цыганка не может тебе помочь?
– Такой помощи я не хочу! – резко выпрямился парень. – Это должна быть настоящая любовь! К тому же Сара боится ее отца, – добавил он тише.
Кутшебу тронула его стеснительность. Отдавая себе отчет, что, быть может, сейчас он просто поддается дарованию паренька, он обнял его за плечи и повел к каюте, в которой с трудом разместили великана и цыганку.
– Может, я и помогу тебе, Яшек. Но ты знаешь правила. Сначала ты должен помочь мне. Пойдем поговорим с твоей смуглой приятельницей.
– Но я же говорил, что не хочу волшебства!
– А мы будем говорить не о твоих любовных переживаниях, сынок, а только о твоих кошмарах.
За ними следом, сотрясая палубу, шел Крушигор. Люди, проходящие мимо него, смотрели на великана с беспокойством и плохо скрываемой враждебностью. Великан мог нечаянно вызвать поломку, а то и катастрофу дирижабля. Мочка уговаривал его не покидать каюту и как можно меньше двигаться, но Крушигор не слушал его: он беспокоился о Яшеке, а с другой стороны, недолюбливал капитана. Однако он вполне сознавал, какой он тяжелый, поэтому старался двигаться осторожно и делать маленькие шаги. Только в присутствии Мочки он демонстративно топал, как будто хотел проверить, выдержит ли палуба.
– Тот второй корабль, – отозвался он вдруг. – Я к вам обращаюсь, господин плохой человек, вам же нравится, когда вас так называют. Чувствую, мы еще от него натерпимся.
– Может, ты тогда и пригодишься, великан. Разнообразия ради.
– Язвите себе, язвите. Я жизнь повидал. Натерпимся мы от него. Эх, кабы вы с Яшеком контракт разорвали, я бы согласился его заменить.
– Не справишься. У вас разные силы. Не судьба, великан.
– Плохой вы человек.
– Плохие сейчас в цене. Да и тебя к святым не причислишь. У тебя свое проклятие. Не перечь, я его чувствую.
– Как и я ваше. Могу рассказать, что мне приходится скрывать. Я тоже когда-то был плохим. Мы с Железным Марчином ходили по домам и не щадили никого – ни людей, ни нелюдей. Пока однажды нас не настигли стражники Железных дорог. Марчин тогда решил, что с него хватит ходить без протекции, и отправился искать могущественного покровителя.