Север Феликсович Гансовский родился 15 декабря 1918 года в Варшаве, умер 6 сентября 1990 года в Москве. Писатель, художник, ветеран войны, герой обороны Ленинграда.
Север Гансовский был классическим рассказчиком, работающим в русле традиции Чехова, О. Генри, Акутагавы. По творческому методу, умению работать с литературным материалом, мастерству финала Север Феликсович – безусловный реалист. Его рассказы легко и без зазора вошли бы в какую-нибудь антологию «Советский рассказ второй половины XX века», если бы не своеобразное место фантастики в тогдашней табели о литературных рангах. Но получилось по-другому. Наверное, потому, что Север Гансовский слишком хорошо знал реальную жизнь, писать он предпочитал о жизни настоящей.
В мировой фантастике место Севера Гансовского – рядом с такими мастерами рассказа, как Брэдбери, Шекли, Каттнер, Дик. В своих книгах Гансовский наметил пути, по которым наша и мировая фантастика прошла в девяностых годах двадцатого века и продолжает идти теперь. Путешественники во времени, нейросети, искусственный интеллект, генетические эксперименты и их последствия, альтернативная история, многое другое. Север Гансовский был хорошо знаком с Аркадием Стругацким, что неудивительно: проблематика их произведений во многом совпадала, равно как совпадал и гуманистический посыл, свойственный всем текстам Севера Феликсовича.
Я с творчеством Севера Гансовского познакомился в классическом стиле «пионерской готики». Страшная история была рассказана ночью у костра и произвела на слушателей бронебойное впечатление – до рассвета уснуть никто не решился. Рассказчик не помнил ни автора рассказа, ни названия. Но история запомнилась. Через год вся мальчишеская часть класса пересказывала фильм ужасов «страшнее Вия», который крутили во всех кинотеатрах. Я отправился на просмотр и выяснил, что тот рассказ назывался «День гнева».
Далёкая вспышка, спрайт, ещё, «Дестер» ворвался в прозрачное зелёное сияние, сработали светофильтры, через секунду сквозь лёгкие перистые облака Бейти впервые увидел планету.
– Вы же их видели?
Бейти стало стыдно, в его голосе прозвучало явственное и совершенно непрофессиональное любопытство. Но пилот сделал вид, что не заметил.
– Два раза, – ответил пилот спокойно. – Два раза…
Пилот задумался. Чуть дымчатый сквозь сапфир фонаря под ногами плыл континент, острым ромбом вытянутый с юга на север. «Дестер» пересёк горы и шёл над ледниками, проточенными синими разливами рек, медленно спускаясь к субарктической тундре. Разговор не получался, молчать было тяжело. А Бейти хотелось поговорить, за пять дней перехода он не встретил никого, каюты корабля были безлюдны, они шли к Рейну вдвоём, он – и пилот. Пилот почти всё время был занят навигацией, и Бейти не решался его беспокоить, но в день прибытия пилот сам пригласил его на мостик.
Пилот находился в ложементе, но корабль не вёл, часто дул в кулаки и потирал ладони, руки у него словно мёрзли. «Странный человек, – подумал Бейти, – что-то в нём неправильное. Впрочем, всё так и должно быть, это же Рейн».
– Вы давно… на этом векторе? – спросил Бейти.
– Около семи лет. Раньше я ходил… – пилот сощурился, по курсу вставал широкий облачный фронт. – Я, собственно, в отставке.
Бейти удивился. Обычно звездолётчики охотно рассказывали о походах; пилот, похоже, был из других.
– Сектор закрыт для навигации, – сказал пилот. – Мы – единственный корабль в объёме.
– И сколько до Земли?
– Двадцать восемь прыжков по семь световых лет каждый, – пилот спокойно улыбнулся.
– А конкретнее?
Бейти не нравилось положение, ещё ни разу он не находился в точке, хотя бы приблизительных координат которой не знал.
Пилот не ответил.
– А вам не кажется, что в наши дни протоколы особого карантина несколько… чрезмерны? – раздражённо спросил Бейти.
– А зачем вам туда?
Корабль пробирался сквозь облачные поля, ощущение скорости исчезло, под ними была пена, над – синее небо, сквозь которое кое-где просвечивала чернота.
Пилот повторил вопрос:
– Зачем вам туда?
Облака кончились, и снова стало солнце.
– Поручение Мирового Совета, – охотно пояснил Бейти. – Общественность… пожалуй, взволнована.
– Чем на сей раз?
– Неопределённостью, – ответил Бейти. – Мы находимся на пороге качественного технологического прорыва, а между тем…
Бейти замолчал. Пытался сформулировать, зачем он здесь, но получалось или глупо, или пошло.
– Если говорить откровенно, имеют место быть дичайшие слухи, – произнёс он. – Вокруг эксперимента и деятельности Института возник нездоровый ажиотаж, а в условиях ограниченной информации… Одним словом, мне поручили…
Бейти снова сбился. Всё-таки получилось пошло.
– Наверное, это звучит нелепо, но… общественность хочет знать, – закончил Бейти.
– Вы что-то вроде инспектора? – терпеливо уточнил пилот.
– Нет. Я вообще не должен был лететь, но Лавров сломал ногу. Одним словом, пришлось мне.
– Повезло.
– Да, – согласился Бейти.
Неожиданно он понял, чтó удивляло его в пилоте. Обычно пилоты были энергичны и бодры, этот же… Точно позвоночник выдрали.
– Интересно всё-таки, что именно они хотят узнать? – спросил пилот.
– Они хотят знать, насколько близко в своём прогрессе мы приблизились к этическим границам.
Пилот печально рассмеялся. Бейти почувствовал себя глупо.
– Приблизились к этическим границам… Это… несколько запоздалая постановка вопроса. Боюсь, вопрос лежит уже несколько в иной плоскости.
– Почему?
Пилот брезгливо поморщился. Он не смог сдержать гримасу, достал платок и вытер лицо. Корабль плыл над рекой. Бейти посмотрел вниз: по руслу тянулись круглые острова, похожие на опаловое ожерелье.
– А вы с кем-нибудь уже встречались? – спросил пилот. – На Земле?
– На сегодняшний день на Земле, насколько мне удалось узнать, зарегистрированы сто сорок три сотрудника Института. Разумеется, я хотел поговорить хоть с кем-нибудь, но… Поразительным образом не получилось.
Пилот слегка кивнул.
– Некоторые отказались. Другие согласились, но на встречу не явились. С третьими я хотел встретиться сам… Но не нашёл их. Они словно исчезали в последний момент. Никого.
Теперь пилот уже явно кивнул.
– Я обращался в Совет, там обещали помочь… Но не помогли. Я, если честно, раньше не сталкивался с таким безответственным поведением…
– Физики… – сказал пилот.
– Что?
– Синхронная физика, – пояснил пилот.
Бейти не стал уточнять.
– Рейн вызывает «Дестер», – над навигационным экраном вспыхнула красная точка связи. – «Дестер», сообщите код входа. Сообщите код входа…
– Вышка, это «Дестер», – ответил пилот. – Сообщаю актуальный код…
Повисла тишина, похоже, на другом конце связи на самом деле сверялись.
Ледник исхудал, длинными горбатыми клешнями он всё ещё пытался ухватить тундру – зря, под бортом «Дестера» уже буйствовал разлив и весна.
– Код принят. Северный стол свободен, ждём.
– Глиссада, – приказал пилот. – Северный стол.
Корабль просел, начал опускаться, скорость уменьшилась. На равнине у горизонта возник белый куб. Институт.
– Код входа? – не понял Бейти. – Зачем?
– Видите? – пилот ткнул в зелёный экран.
Под пальцем вспыхнула золотая точка, сбоку побежали колонки цифр и букв, координаты.
– «Ворга»? – удивился Бейти.
– «Ворга», – кивнул пилот. – На северном «Ворга», на южном «Шор».
– Это же… терраформеры?
Пилот не ответил.
– Я думал, они выведены из состава флота… После Деймоса.
– Они выведены из состава флота, – подтвердил пилот. – Я давно в отставке, планета давно закрыта для посещений. Координаты изъяты из общественного доступа.
– Из-за снарков?
– Разумеется.
Золотая точка «Ворги» продолжала вспыхивать искрой в зелёной глубине экрана. Бейти не придумал, о чём спросить пилота, и повторил свой первый вопрос:
– Так вы их видели?
– Видел, – неохотно кивнул пилот. – Вам рассказать?
– Если не сложно.
Тундра внизу раскрасилась бледным цветочным одеялом.
– Меня тошнило, – сказал пилот.
Здание Института увеличилось в размерах. С этого расстояния было уже заметно, что это не идеальный куб, а скорее трапеция с просаженным хребтом; Бейти в очередной раз убедился, что не любит современную архитектуру.
– Как сейчас там? – неожиданно спросил пилот. – На Земле?
– Обычно, – ответил Бейти. – Как всегда, что там изменится? А почему вы спрашиваете? Разве вам запрещено посещение планеты?
– Разумеется нет, – ответил пилот. – Просто я… Я люблю Землю, люблю людей… Но… не могу на них больше смотреть…
– Почему?
«Дестер» медленно заходил на посадку. Бейти отметил, что здание Института необычайно велико, вероятно, раза в два больше Института пространства в Мельбурне.
– Они не похожи на людей, – ответил пилот. – Спутать сложно, даже издали. Но… Мне теперь кажется, что это люди похожи на них. Как будто по образу и подобию… Самое большое здание вне Солнечной системы.
Пилот указал на Институт. Корабль уже почти завис над крышей. Бейти увидел, что стены Института неровные, словно вылепленные руками, с широкими бороздами, оставшимися в белом бетоне.
– Так какова ваша миссия? – спросил пилот.
– Для начала – хотя бы развеять слухи. Согласитесь, все эти небылицы…
– «Дестер», «Дестер», заходите на южный стол, – сообщил диспетчер.
– Рейн, уточните. Южный стол? Южный?!
Диспетчер не ответил.
Корабль завис.
– Южный? – переспросил пилот. – Повторите, южный стол?
Ответили с задержкой.
– «Дестер», южный стол, – повторил диспетчер неожиданно высоким голосом. – Южный стол.
Голос был слишком… неподходящим. Здесь не могло быть обладателя такого голоса.
– Это что… один из них? – Бейти почувствовал холод по шее.
Пилот не ответил. Корабль начал вираж, внизу перекосилась широкая равнина с разноцветными пятнами, проплыла крыша Института, Бейти заметил стекающие по ней ручьи, корабль повело в восходящих потоках.
– Это… он? – шёпотом спросил Бейти.
– Нет, – покачал головой пилот. – Они не… Одним словом, это не они.
– Странный голос…
– Бывает.
– Повторяю, – произнёс диспетчер. – Южный стол. Шлюз кессонного блока разблокирован, мы вас ждём, «Дестер».
Под ногами показался стартовый стол с широким белым крестом, пилот запустил протокол посадки.
– Хотите совет? – спросил пилот.
– Да, конечно.
– Не задерживайтесь здесь. Вызывайте корабль, лучше завтра. Я буду ждать на орбите.
– Вы считаете…
– Не задерживайтесь, – повторил пилот. – И не слушайте, что они говорят.
«Дестер» оторвался от решётки, поднялся на несколько метров, завис, пилот помахал через фонарь. Бейти кивнул и шагнул в шлюз. Снизу, сверху, отовсюду ударил плотный горячий пар антисептика, Бейти закрыл глаза. Дезинфекция длилась дольше обычной, лишь через полминуты щёлкнула отсечка, Бейти почувствовал, как по спине пробежала лучевая сетка. Загудела продувка, и Бейти вошёл в кессон. Диафрагма шлюза закрылась.
Бейти никто не встречал, кессонный блок был пуст. Треугольный зал, прозрачная широкая стена, за ней равнина, уходящая к северным горам, на равнине река, блестевшая в солнечных лучах тусклым свинцом. Вдоль стены валялись белые пластиковые стулья и почему-то несколько шлемов от глубоководных костюмов. У смежной стены высилась гора одежды и других совершенно разных вещей; приглядевшись, Бейти обнаружил рюкзак с парашютом, теннисную сумку, несколько стопок книг, погнутые велосипеды. Пахло горелым пластиком. Возле створа внутреннего шлюза стояла древняя вычислительная машина с развороченным экраном. В центре кессона синели универсальные боксы, составленные в два яруса. В Институте работало восемьсот двадцать сотрудников, Бейти никто не встречал.
– Эй… – сказал Бейти. – Эй, кто-нибудь…
Послышался хлопок, Бейти вздрогнул, обернулся. Сработал внутренний шлюз, в кессон вошли двое. То есть они не вошли, один втолкнул другого. Почти зашвырнул. Высокий плечистый человек в синем комбинезоне зашвырнул в кессон тощего паренька в…
Бейти понадобилось несколько секунд для того, чтобы вспомнить, как называется этот вид одежды. Камзол. Или ливрея. Или сюртук. Пусть камзол. На худом пареньке болтался голубой атласный камзол с круглыми рукавами и длинными, расшитыми золотой нитью фалдами. Высокий был начальник службы периметра Миллер, обладателя камзола Бейти не узнал.
– Миллер! – закричал паренёк. – Ну Миллер! Ну подумай хорошенько! Я почти уже всё смонтировал, Миллер…
– Вон! – заорал Миллер. – На Землю! К маме! «Дестер»?!
– Поговори с Касселем! – продолжал вопить паренёк. – Ты не можешь выгнать меня! Не имеешь права! Я – физик! Тебе нужно разрешение Касселя!
– Мне не нужно разрешение! Я тут разрешение! – орал Миллер. – Я тут имею право! «Дестер»?! Вы где?!
Миллер схватил физика за ворот и потащил к внешнему шлюзу. Физик упирался. Бесполезное занятие, Миллер был не только крупнее, но и гораздо ловчее, все рывки физика он легко гасил одной рукой.
– Ты можешь сорвать эксперимент, Миллер! – ругался физик. – Я нейротехник! Я должен следить за установкой… Ты паникёр, Миллер! Мы не стигматики! Если Брайс узнает, он добьётся, чтобы тебя отправили на Землю! Я буду жаловаться…
– Жалуйся! – крикнул Миллер физику в лицо. – Жалуйся в Совет! Жалуйся Бакулину! Жалуйся кому хочешь! Стигматики подлежат обязательной депортации!
– Я не стигматик! – взвизгнул в ответ физик. – Я не стигматик!
Миллер пнул камеру шлюза. Диафрагма открылась, Миллер выволок странно одетого физика на стартовый стол.
Бейти прекрасно видел их через открытые лепестки шлюза, они продолжали ругаться и размахивать руками. Откуда-то сбоку показался «Дестер», качнулся, встал на решётку. Откинулся фонарь. Дальше произошло совершенно неожиданное: физик попытался вывернуться, Миллер поймал его за руку левой, а правой нанёс короткий, почти незаметный удар в подбородок. Физик осел, Миллер сграбастал его в охапку и легко забросил в кокпит корабля. Пилот подхватил физика и устроил его в ложементе, фонарь захлопнулся.
– Стартуйте!
Начальник службы периметра Миллер вернулся в кессон.
«Дестер» задрал корму, развернул двигатели и начал взлёт, над решёткой развернулся пылевой вихрь.
– «Дестер»! Заприте его в каюте! Не выпускайте!
Шлюз закрылся.
– Что тут происходит? – спросил Бейти.
Миллер не ответил.
«Дестер» сместился вдоль здания Института и теперь покачивался напротив прозрачной стены кессонного блока. Бейти подумал, что здешняя весна очень похожа на земную. Дожди и тучи.
– Стартуйте же! – Миллер махнул рукой.
«Дестер» набрал высоту, постепенно кренясь на правый борт, забирая к северу, исчезая в точку. Миллер проследовал в центр зала, принялся открывать универсальные боксы и изучать их содержимое.
– Здравствуйте, – сказал Бейти.
– Да, – не отвлекаясь, ответил Миллер.
Он изучал содержимое боксов и захлопывал крышки. Захлопнув последнюю, Миллер яростно пнул бокс и выругался.
– Что случилось? – не понимал Бейти.
– А почему вам не выдали костюм?! – неприветливым и каким-то бабьим голосом осведомился Миллер.
– Костюм? Мне не сказали, что требуется костюм…
– А что вам вообще сказали?! Что они вообще могут сказать?!
Бейти поглядел на него с непониманием. Миллер явно пребывал в ярости и гостям был не рад.
Стараясь оставаться спокойным, Бейти ответил:
– Они сказали, что жителям Земли чрезвычайно не нравится пребывать в состоянии информационного вакуума.
– Жители Земли пребывают в состоянии информационного вакуума! – передразнил Миллер. – От этого у них повсеместно чесотка и зюд…
Миллер безобразно почесался под мышками. Бейти окончательно растерялся. С таким поведением последний раз он сталкивался в интернате, двадцать лет назад. На секунду ему вдруг показалось, что Миллер кривляется, пытается его разыграть, исполняет непонятную и буйную пьесу. Но, похоже, Миллер был абсолютно серьёзен – Бейти отметил, что начальник службы периметра изучал его с плохо скрываемой ненавистью.
– Возьмите себя в руки, – посоветовал Бейти. – Я прибыл сюда не для того, чтобы испытывать силу вашего остроумия.
– Вы прибыли, значит… – Бейти почесался уже не иронически. – Мы все этому чрезвычайно рады! И какова же цель вашего прибытия?
– Путешествие, – с вызовом ответил Бейти. – Как любой землянин, я волен быть везде, где ступала нога человека.
– Прекратите кривляться, Бейти! Это не то место, где можно кривляться! Я видел таких, как вы…
Миллер шагнул к Бейти, сжимая кулаки, но по пути неожиданно сдулся и свернул к прозрачной стене. Поднял тяжёлый глубоководный шлем, стал перекидывать из руки в руку. Бейти терпеливо ждал. Через минуту Миллер успокоился.
– Извините, – сказал он. – Это усталость. Не спал несколько дней… Институт готовится к эксперименту, приходится много работать. Много контактов… Это выматывает.
– Понимаю.
– Мы ждали вас на прошлой неделе, – сказал Миллер. – Лучше бы вы прилетели на прошлой неделе, лучше бы вы тогда…
Миллер приложил шлем к голове, замер. На сумасшедшего Миллер не походил, скорее действительно на очень усталого человека.
– Я собираюсь ознакомиться с Институтом и составить представление о положении дел. Но для начала я хотел бы встретиться с Касселем.
– Он занят. Вы же знаете, у нас эксперимент. Кассель не выходит с полигона. Мы все работаем, мы все…
Миллер споткнулся.
– А может, перенесём? – вдруг с надеждой спросил он. – Давайте я верну «Дестер», и вы подождёте на орбите?! Дня три? Может, пять от силы! А потом возвращайтесь, смотрите сколько хотите…
Бейти покачал головой.
– Миллер, послушайте, – Бейти старался быть убедительным. – Я понимаю, что Кассель занят, что вы все заняты, что синхрон-физика – это, безусловно, передовой рубеж науки. Но общественность Земли слишком долго пребывала в неведении…
– Касселя не очень интересует мнение общественности Земли, – перебил Миллер. – У него слишком много других забот.
– А мнение Мирового Совета? Может, его интересует мнение Совета?
– Не вижу здесь ни одного члена Совета.
Миллер повертел головой, театрально заглянул в шлем.
– Ни одного, – подтвердил Миллер. – А вообще, это, безусловно, странно. Если Земля настолько озабочена происходящим на Рейне, Совет мог бы прислать комиссию. Вы комиссия?
Миллер запустил шлем по полу. Бейти решил быть невиданно терпеливым.
– Вы же знаете, земляне крайне негативно относятся к любым ограничениям, – сказал он. – И уж тем более к ограничениям в перспективных направлениях. Поэтому Совет вмешивается в исследования только в крайнем случае…
Миллер неожиданно достал из кармана пузырёк с маслянистой прозрачной жидкостью, свернул колпачок и быстро жидкость выпил. Пузырёк бросил на пол.
– Совет полагает, что в ходе исследований Институт превысил допустимый порог… отставки.
Запахло спиртом и ментолом. Мятный ликёр, определил Бейти. Докатились.
– Теперь это называется «порог отставки»? – Миллер принялся ногой катать пузырёк по полу. – «Порог отставки» – это чрезвычайно мило…
– Не вижу смысла спорить о терминах. Однако если вы…
– За последний год они разорвали семерых, – сказал Миллер.
Спиртом запахло сильнее.
– Но у нас есть сведения только о двух инцидентах, – растерянно сказал Бейти.
– Два инцидента?! – почти выкрикнул Миллер. – Два инцидента только за последний месяц! Они…
Миллер замолчал. Бейти ждал, что он скажет что-нибудь ещё, но Миллер лишь пыхтел, играя мышцами предплечий.
– То есть нападения продолжаются? – спросил Бейти.
– За последний год они разорвали и съели семерых, – повторил Миллер. – От Круспе осталась одна ступня. От остальных больше, мы успели их отогнать.
Миллер, набычившись, уставился в створ внутреннего шлюза.
– Мы полагали, что руководству Института удалось взять ситуацию под контроль, – сказал Бейти. Миллер презрительно кашлянул. – Почему же Совет… Не реагирует? – осторожно спросил Бейти.
– Потому что послезавтра мы отправляем к Земле массу! – прорычал Миллер. – Полтора грамма!
Миллер раздавил пузырёк и неожиданно успокоился, выдохнул или сделал вид, что успокоился.
– Полтора грамма, – повторил он. – Масса.
Миллер собрал пальцы в щепоть, дунул. Бейти решил постараться не раздражать начальника периметра.
– Я просматривал отчёты Института. Через три года Кассель планирует перебрасывать уже килограммы.
– Верно, – кивнул Миллер. – Через три года это будут килограммы. Через пять – крыса. Лет через семь мы сможем отправить к Земле человека. Прогресс, всё хорошо, всё по плану. Но почтенную публику что-то волнует, так ведь?
Бейти примирительно улыбнулся.
– Публике неприятно осознавать, что это… Что эти… эксцессы… непременный шаг на дороге к звёздам.
– До сих пор человечество эти эксцессы не сильно заботили, – Миллер демонстративно плюнул на пол.
Нет, они здесь решительно распустились, подумал Бейти. Пьют, ругаются, плюют. В отрыве от Земли люди быстро дичают и начинают плевать под ноги, крепко выражаться, пить из пузырьков и распускать руки.
– До сих пор человечество недопонимало… масштаб проблемы. Всё-таки каннибализм…
– Да всё оно понимало! – снова почти выкрикнул Миллер. – Но предпочитало смотреть слегка в сторону. Ведь человечество возвело познание в божественную степень! Познание! Вот смысл! Вот цель! Познание нельзя останавливать! Кого-то разорвали в клочья? Ничего! Зато завтра мы отправим к Земле полтора грамма! Закроем глаза на то, что нелюдь жрёт людей! Зато у нас звёзды под ногами и мы знаем истинную форму Вселенной!
Миллер пнул подвернувшийся стул.
– Но когда клочья начинают разлетаться уж слишком часто, смотреть в сторону не получается, – сказал он. – Так, Бейти? Члены Совета стали плохо спать?!
– Не буду спорить, – согласился Бейти. – Члены Совета действительно серьёзно обеспокоены.
Возле горизонта над тундрой громоздились прекрасные облачные башни, Бейти захотел почувствовать воздух. Чуть прохладный, пахнущий кипреем и зеленью воздух, который он успел вдохнуть на стартовом столе. Бейти понял, что хочет снова вдохнуть этот воздух, подальше отсюда…
– Каннибализм есть неточный термин, – сказал Миллер. – Каннибализм – это внутривидовое. Я предпочитаю слово «людоедство».
Бейти поморщился.
– Снарки убивают и поедают людей, – сказал Миллер. – Это так. Мы не всегда успеваем их отогнать. Это тоже так.
– Почему тогда их не изолировать? Отдельные боксы, оргалит, телекамеры…
– Они не работают в изоляции, – ответил Миллер. – Они признают только личное общение. Им нравится, когда люди рядом. Им нравится смотреть в глаза, нравится запах, им комфортно. Знаете, Бейти, хорьку очень комфортно в крольчатнике!
Миллер снова плюнул.
– Кстати, им очень хочется обратно на Землю, – сказал он. – Рейн для них… компромисс. Фактически единственный, на который они согласились.
– Погодите, что значит… – Бейти поморщился. – Что значит – не работают в изоляции? А как же тогда…
– Они могут свободно перемещаться по комплексу, – сказал Миллер со злорадством. – Институт – не тюрьма.
Бейти с трудом удержался от того, чтобы оглянуться.
– Не переживайте, Бейти, они редко поднимаются выше нулевого уровня, – успокоил Миллер.
Бейти не удержался. В кессоне они находились одни.
– Полагают, что это генетическое, – сказал Миллер. – Они предпочитают держаться ниже. Но на вашем месте я бы без сопровождения не выходил.
– Да, конечно.
Бейти снова огляделся. Перехватил насмешливый взгляд Миллера.
– Но неужели нельзя… что-нибудь придумать? Разумное?
– Мотивировать снарков невозможно, – ответил Миллер. – Ни положительно, ни отрицательно. Они не знают смерти, не боятся боли и голода. У них полностью отсутствует эмпатия, они не знают ни сострадания, ни жалости.
– Но ведь они не звери…
– Звери?! – спросил с горечью Миллер. – Господи, если бы они были зверями!
Миллер покачал головой.
– Я зоопсихолог, – пояснил он. – По профессии. У меня почти тридцать лет опыта. Я работал с тигром, задравшим четырёх стариков. Это было легко. Это было просто… А с этими…
Миллер замолчал, глядя на тучи над горизонтом.
– У них есть всего одно чувство, – сказал он. – Они любопытны. В этом их единственное сходство с человеком. То, что они предпочитают передвигаться вертикально… это только подчёркивает разницу.
Любопытство, про себя усмехнулся Бейти. Любопытство вело человечество пятнадцать тысяч лет, от времени первых костров до дней последних фотонных звездолётов. Любопытство – священное знамя, огненный ветер, наполнявший паруса наших кораблей, добродетель, внушаемая с молочных зубов, дорога сквозь ойкумену. И вот в ойкумену вступили волки. Очень любопытные волки. И…
Бейти заметил, как у Миллера задрожали губы.
– У них… детские голоса, – почти шёпотом сказал Миллер. – Несовершенство речевого аппарата… Это самое невыносимое – их голоса! Если бы вы слышали, как они говорят…
– Возможно, действительно у Совета мало информации, – сказал Бейти. – Но это неудивительно: руководство Института исповедует спорную информационную политику.
– Лично я отправляю донесения с каждым бортом, – возразил Миллер. – Кассель тоже. Так что Совет прекрасно осведомлён о нашей ситуации. Видимо, поэтому прислали вас.
– Не понимаю вашего сарказма, – сказал Бейти. – Разумеется, у меня нет официальных полномочий, однако… Мы допускаем, что Совет не представляет масштаба…
– Катастрофы, – закончил Миллер.
Бейти пожал плечами.
– Катастрофа, – повторил Миллер. – Пожалуй, это слово больше всего соответствует. Понимаю, на Земле вокруг ситуации сложилась некая мифология, не имеющая ничего общего с действительным положением дел…
– А вам не кажется…
Бейти попытался возразить, но Миллер остановил его нетерпеливым жестом.
– Одни считают снарков жертвами варварских экспериментов, несчастными животными, выжившими под скальпелем доктора Моро и уже по факту своего появления заслуживающими милосердия. Другие видят в них чуть ли не геометров нового мира – воплощённое логическое начало, разум, лишённый химер, устремлённый в грядущее. Третьи предпочитают не замечать, для них снарки – это… Уродливый младший брат. Держать в подвале его стыдно, и людям показать нельзя, хотя он и умеет чудесно решать головоломки. А некоторые…
– А кем считаете их вы? – остановил Бейти. – Вы лично?
Миллер пошарил по карманам.
– В мои обязанности входит охрана периметра, – не ответил он. – И минимизация ущерба.
– Минимизация – это понятно… А на вас? Они пробовали напасть на вас?
– Нет.
– Почему? Вы же тесно с ними общаетесь.
– Снарки любопытны, я же вам говорил. А я отличаюсь от других людей; видимо, это их забавляет.
– Чем отличаетесь? – спросил с интересом Бейти.
– Я не оправдываю их, не боюсь их и не пытаюсь их понять. Я ненавижу их и хочу истребить.
Миллер посмотрел на часы.
– Кассель задерживается, – сказал он. – Впрочем, у нас все задерживаются, вы привыкнете, здесь все опаздывают.
– Да, я знаю, они не любят часы.
– Поэтому я их и ношу, – Миллер постучал по часам. – Кассель тоже, кстати, носит. Но по другим причинам, он у нас всё-таки релятивист…
За стеной начался дождь, возле гор начался дождь, облачные башни стали обычными облаками.
– По статистике, они чаще нападают в солнечную погоду, – сообщил Миллер. – Вам повезло.
– Это хорошо. И всё же эти нападения… нельзя их как-то предотвратить? – спросил Бейти.
– В некоторой мере, – ответил Миллер. – Я вижу, если они кого-то наметили. И тогда я отправляю его на Землю.
– И приказываете не болтать?
– Нет, – сказал Миллер. – Не приказываю. Никто и так не рассказывает. Это не те вещи, которые хочется вспоминать.
Дождь и серая пена спустились с гор, по прозрачной стене побежали ручьи, похожие на трещины.
Миллер сощурился.
– Ладно, – сказал он.
– Что?
– Кассель встретится с вами… Через полтора часа.
– Отлично!
– Не знаю, не знаю. Впрочем, ваш выбор, вы же можете быть везде, где ступала нога человека.
– А…
– Снарки завтра, – ответил Миллер. – Лучше с ними с утра, они с утра сонные, риска меньше. Знаете, Бейти, на Земле склонны недооценивать риски. На Земле считают меня паникёром, параноиком. Но я прав, я прав… Пойдёмте в фойе, Кассель спустится туда.
Миллер поднялся из кресла, направился к шлюзу. Бейти за ним.
– Кассель проведёт вас по Институту и наверняка покажет вам командный центр, – говорил Миллер. – Обратите внимание, там справа возле стены есть панель активации планетарного ключа. Вы финишировали над южным?
– Над северным.
– Значит, вы видели «Воргу». А над южным – «Шор». При активации системы изоляции терраформеры запускают над полюсами реакцию выжигания кислорода. С севера и юга сходят огненные стены, встречаясь в районе экватора. Примерно через полтора часа все формы жизни крупнее бактерий на планете уничтожены.
– Зачем вы мне это рассказали?
– Затем, чтобы вы понимали: будь моя воля, я бы повернул ключ в любое мгновенье.
Они проследовали через внутренний шлюз, преодолели короткий коридор и оказались в фойе. Бейти подумал, что не любит современную архитектуру ещё сильнее: фойе Института пространства представляло из себя сплющенный пузырь, мебель отсутствовала, а воздух имел синий металлический оттенок. В фойе имелся единственный выход, и Бейти подумал…
– Да, похоже на сыр, – подтвердил Миллер. – Но здесь всё так. Может, оно и к лучшему… Отвлекает.
– Кстати, вы спрашивали про костюм, – напомнил Бейти. – Мне должны были выдать какой-то костюм?
– Ерунда, – отмахнулся Миллер. – Забудьте.
– И всё-таки? Какой костюм? Химической защиты? Бактериологической? Глубинной, может?
– Костюм клоуна.
Бейти хмыкнул.
– Нет, это не плохая шутка, – уточнил Миллер. – Среди сотрудников Института распространено… не знаю, как это назвать… Поверье, предрассудок… Одним словом, считается, что ношение уродливой одежды снижает риск нападения.
– Почему?
– Вы что, совсем не знакомились с материалом?! – возмутился Миллер.
– Разумеется, знакомился. Но, наверное, не так хорошо.
– Наверное. Снарки обладают…
Миллер усмехнулся.
– Развитым чувством прекрасного, – сказал он. – Некоторые сотрудники полагают, что, если ты напялишь… кружевной фрак и рейтузы в ромб, снарки побрезгуют такой добычей. Но это чушь, на самом деле им плевать. Лично мне кажется, что это всё придумали сами снарки, они… – Миллер потёр вспотевший лоб. – Умеют внушать. Ведь весь этот нелепый птичий камуфляж есть проявление страха. А им нравится смотреть, как мы их боимся. Наверное, это весело.
– То есть, значит, надо не испытывать страх? – спросил Бейти.
– Поверьте мне, Бейти, не испытывать страх у вас не получится, – сказал Миллер. – Теперь слушайте…
– Айван Кассель, директор Института, – представился человек с дёргающейся щекой.
– Роберт Бейти, прикладная журналистика. Спасибо, что нашли для меня время.
Они пожали руки. Ладонь Касселя была болезненно горячей, руку Бейти он не отпускал дольше, чем позволяли приличия.
– Мы пошли навстречу Совету, – сказал Кассель. – Мы понимаем, что наша работа вызывает определённый резонанс, но… сейчас это не лучшая идея, поверьте. Впрочем, спорить у меня нет никаких сил…
Бейти удалось добыть ладонь из рукопожатия, Кассель этого, кажется, не заметил.
– Я расскажу вам о нашей работе, познакомлю с исследователями, покажу Институт… Вы прошли инструктаж?
– Да, – Бейти скептически улыбнулся. – Ваш начальник периметра меня проинструктировал. Интересные правила.
– Эти правила лучше соблюдать.
Кассель неожиданно оглянулся. Бейти тоже оглянулся. Никого. В фойе Института находились только они двое.
– Наверное, нам лучше пройти в более удобное место, – сказал Кассель. – В библиотеку? Это классика, интервью в библиотеке. Я бы предложил часовню…
Кассель рассмеялся собственной шутке.
– Да, пожалуй, в библиотеку имеет смысл, – согласился Бейти.
– Тогда следуйте за мной.
Кассель пересёк холл. Коридор был узок, без дверей и окон, напоминал овальную трубу. Кассель шагал так быстро, что Бейти не сразу сумел его догнать.
Они шагали по трубе, Кассель неожиданно остановился и повернулся.
– Что вы знаете о синхронной физике? – спросил он.
– Как все. Совету был нужен непредвзятый человек, поэтому в рамках университетского курса. Предположение о существовании потока Юнга в начале двадцать первого века, «Поправки в общую теорию поля», теоретическое обоснование Сойером возможности синхронизации. Строительство лаборатории по исследованию синхрон-эффектов над Меркурием, катастрофа, исследования потока Юнга, как потенциально опасные, прекращены…
– Да-да, почти на сорок лет, – кивнул Кассель. – Это считалось невозможным, я сам не верил… Мы тогда занимались надсветовыми скоростями, это тоже считалось невозможным, но мы всё-таки копошились, да…
Кассель замолчал, замер, уставившись в стену. Бейти побоялся его беспокоить.
– У меня была пара перспективных мыслей, как мне представлялось, – Кассель погладил пластик стены. – Конечно, мы поняли, что это была тупиковая ветвь, уже потом, когда появились снарки.
Щека у Касселя дёрнулась, он нащупал заусеницу в пластике и принялся увлечённо выкручивать её ногтями.
– Им был неинтересен надсвет, их занимало другое…
Кассель замолчал, оглянулся, посмотрел вдоль коридора.
– Наутилусы, – сказал Бейти.
– Да, они изучали строение ископаемых моллюсков, – сказал Кассель. – Думаю, это было…
Кассель опять замолчал. Бейти начинала раздражать эта манера общения: недомолвки, смена темы, паузы, быстрые рассеянные взгляды. И Бейти казалось, что от доктора Касселя тоже пахнет мятным ликёром.
– Одним словом, Сойеру удалось их убедить. Он был человек старый, не хочу знать как… Топологическое обоснование прокола Р-складки… они сделали это за два дня… И теперь мы летаем к звёздам.
Кассель справился с заусеницей и теперь разглядывал её на свет.
– Тогда у Сойера возникла другая гениальная идея…
Кассель растёр заусеницу о стену.
– Да, пойдёмте в библиотеку, это лучше всего, – сказал он. – В библиотеках всегда особая атмосфера. От этих коридоров устаёшь. Но здесь по-другому нельзя, Институт огромен… Раньше мы использовали электрокаты… Пойдёмте!
Кассель снова зашагал по коридору, стремительно размахивая рукой. Почти бежал.
– Рейн – планета физиков, – громко рассказывал Кассель. – Передний край изучения пространства, плацдарм для броска во Вселенную. Место, где завтрашний день уже стал сегодняшним…
Кассель то и дело оглядывался, что тоже раздражало; Бейти не выдержал и оглянулся. Коридор, насколько он мог видеть, был пуст. Но в этой пустоте словно… Видимо, неудачное решение, современная архитектура.
Кассель опять резко остановился.
– Сойер привлёк их к работе над изучением потока Юнга. Снарки заинтересовались… Идёмте!
Кассель снова заторопился, Бейти еле за ним успевал.
– А где-нибудь их ещё… используют?
– Нет. С ними занимаемся только мы и только здесь. Иногда мы проводим исследования для медиков или энергетиков, но, честно говоря… На Земле нет задач для них. И их нельзя использовать, они сами… Вот наша библиотека.
Они вошли в библиотеку.
Бейти подумал, что никогда не видел более странной библиотеки: книги располагались не в стеллажах, а в пирамидах, похожих на праздничные ёлки. Много книг громоздилось в стопках вдоль стен, валялось на столах и просто на полу. Книг было много, книжные поля уходили вправо, влево и вперёд, терялись в полумраке.
– Свет, – приказал Кассель.
Стало светлее, мрак почти исчез, но границы библиотеки Бейти не рассмотрел.
– Копия толедской библиотеки, – пояснил Кассель. – Или какой-то другой, не помню, Сойер был оригинал. Здесь направо.
Пахнет настоящей бумагой, отметил Бейти. И клеем. Он дотянулся до пирамиды, потрогал корешок.
– Не реплики, – без гордости сообщил Кассель. – Около двух миллионов томов. Хранилище занимает почти весь уровень. Это самая большая библиотека за пределами Солнечной системы.
– Здесь всегда так… пусто?
– Они много читают, – пояснил Кассель. – И презирают холопластовые книги. Только бумага. Но вы верно заметили, люди здесь… не частые гости.
– А они… заходят сюда? – голос у Бейти дрогнул.
– Конечно. У нас тут библиотекарь обычно… был… Не выдержал, отправили на Землю, сейчас ждём нового. В известной мере ему повезло… Нам сюда.
Они вышли в атриум. Бейти задрал голову. Золотой потолок еле различался в высоте, на полу был постелен широкий синий ковёр с изображением жёлтых подсолнухов, среди подсолнухов были разбросаны столы и кресла.
– Подождите минуту, – попросил Кассель. – Я сейчас…
Кассель исчез между книжными пирамидами. Бейти остался один. Он пересёк атриум по ковру и уселся за столик. Рядом с креслом были разбросаны книги, Бейти поднял одну.
«Почвоведение». Кто-то изучал книгу про почвоведение. Бейти попробовал почитать, но в конце страницы обнаружил, что не понял ни слова, буквы собирались в слова, но смысл из них не складывался.
Кассель не появлялся. В библиотеке было тихо. Казалось, что ковёр и книги перехватывали все звуки, Бейти чувствовал себя неуютно. Он был журналистом и надеялся стать писателем, но бумажные книги почему-то не любил, у книг в бумаге всегда имелся дополнительный характер, к содержанию текста добавлялось что-то лишнее. К тому же бумажные книги пахли. Деревом, клеем, кожей, железом. И сама библиотека пахла живым существом, это не нравилось Бейти. И Бейти не нравился Институт.
Он посещал Институт пространства в Мельбурне. Четыре корпуса, заполненных людьми, суетой и смехом. Учёные носились по коридорам, трудились в лабораториях, ругались на подоконниках, читали стихи и бренчали на гитарах в рекреациях и атриумах, ни на минуту Бейти не оставался один. С ним знакомились, ему излагали новейшие гипотезы, сочувственно хлопали по плечу, предлагали записаться на вечерние лекции или погонять на кайте. Весёлые, молодые, увлечённые. Здесь почти восемьсот с лишним человек. И пустые коридоры.
Снарки.
Здесь были снарки.
В ходе исследований Минской лаборатории сравнительной генетики выяснились необъяснимые и неожиданные пересечения в цепочках хомо сапиенс и одного из подвидов Ursus maritimus. В процессе секвенции генома профессором Сорокиным были получены жизнеспособные объекты с весьма перспективными свойствами. В соответствии с протоколом Сорокин должен был прервать эксперимент, однако, руководствуясь неясными причинами, он его продолжил.
Теперь снарки.
Кассель возник неожиданно, выступил из-за книжной пирамиды с графином и стаканами.
– Ходил за водой, – пояснил он. – Слишком сухо, микроклимат… Вы хотите пить? Я налью.
Кассель наполнил стаканы, выпил, налил второй и тоже выпил. Бейти пить не хотел.
– Наверное, я всё-таки должен изложить вам… – Кассель потёр шею. – В общих чертах… Основное направление… Основное направление наших актуальных исследований – создание устойчивых точек синхронизации в потоке Юнга.
Кассель огляделся, поднял книгу, наугад открыл и вырвал страницу. Машинально скатал её в шарик.
– Да… за годы существования наш Институт внёс решающий вклад в решение проблемы качественного перехода… и расширения…
Кассель щёлкнул по бумажному шарику пальцем, шарик запрыгал по ковру.
– Это очень интересно, – сказал Бейти.
– Поймите, весь ужас – не в их внешности! – неожиданно истерично воскликнул Кассель. – Ужас в другом!
Кассель схватил графин и налил третий стакан, но, перехватив взгляд Бейти, пить не стал.
– Извините, – Кассель отодвинул стакан. – Нервы, знаете ли… Я не покидал Рейн… уже давно. Хочу домой. Но мне кажется, если я покину планету… что-нибудь случится…
Кассель постучал ногтем по стеклянной пробке графина.
– Давайте я покажу вам полигон, хватит дышать пылью.
Кассель выскочил из кресла, схватил Бейти за руку.
– Это на уровень ниже.
Кассель побежал через библиотеку, Бейти едва поспевал за ним, самая большая библиотека вне Солнечной системы.
– Это самый большой научный объект во всем мире, – рассказывал Кассель. – Видимая часть здания Института уступает лишь зданию Мирового Совета. Энергетическая установка комплекса уходит на сто семь метров вглубь, и эта самая мощная установка вне Земли. Её мощности хватило бы для одновременного броска сквозь подпространство тридцати грузовых звездолётов.
Кассель рассказывал.
Привод построен вокруг актуатора синхронизации. Теоретически актуатор способен мгновенно перемещать объекты в пределах нашей Вселенной и, возможно, соседних, исследования потока Юнга открывают возможность практического подтверждения гипотезы мультипространства, протяжённость всех коридоров комплекса – около двухсот километров.
Они опустились на уровень. Лифт выходил на галерею, подвешенную вдоль стены машинного зала.
– Здесь, – указал Кассель. – Полигон. Полигон занимает два уровня, периметр почти два километра. Лучше чуть в сторону, там обзор.
Машинный зал тонул в фиолетовом полумраке, сквозь который расплывчатыми фигурами проступали конденсаторные вышки, теплообменники систем охлаждения, оранжевые реакторы, инжекторы, башни датчиков и сооружения, назначения которых Бейти не знал, дальняя же часть зала лежала во тьме.
– Разумеется, это модельная установка, – пояснил Кассель. – По нашим расчётам, синхрон-привод должен умещаться на борту стандартного десантного зонда, что позволит развернуть стационарную транспортную сеть. В отдалённом будущем это поможет разработать корабли, способные использовать принцип синхронизации без привязки к системе передатчик – приёмник.
Бейти почувствовал, как дрогнул пол и стены.
– Тонкая настройка, – пояснил Кассель. – Для синхронизации важна предельная точность, вы же понимаете. Сейчас он станет виден, смотрите!
Кассель указал рукой.
Сквозь тьму проступила наполненная фиолетовым светом исполинская конструкция, похожая на ребристую перекрученную спираль.
– Актуатор. Сейчас он в стабильном положении.
– Похож на раковину, – заметил Бейти.
– Да. Они изучали моллюсков, вы же знаете. В этом есть некая связь…
– Можно посмотреть поближе?
– Не сейчас, – покачал головой Кассель. – После эксперимента. Сейчас там стерильная зона, в неё допускаются только старшие сотрудники… и снарки.
– Понятно. Кстати, про снарков. Когда я смогу встретиться с кем-нибудь из них?
– Завтра, – ответил Кассель. – Или послезавтра. Я попрошу насчёт беседы.
Спираль вспыхнула несколько раз холодным светом и погасла, в машинном зале пошёл снег.
– Есть, впрочем, некоторые сложности… – Кассель продолжал смотреть вглубь зала. – Надеюсь, эксперимент должен всё прояснить.
– Какие сложности? – тут же спросил Бейти.
– Технические, – Кассель массировал переносицу. – Технические сложности. Мы сталкиваемся с невообразимым количеством сложностей, каждая решённая проблема порождает пять новых.
Крупные снежинки падали медленно, ещё медленнее, почти висели в воздухе.
– А командный пункт? Его можно осмотреть?
– Командный пункт? – Кассель растерянно потёр пальцы. – А при чём здесь это? Собственно, это так только называется – командный пункт, на деле это энергоузел, управление генераторами… Там ничего интересного на самом деле нет. Может, завтра?
– Завтра я хотел бы встретиться с ними, – напомнил Бейти.
– Да, я забыл… А зачем вы хотите с ними встретиться?
Бейти непонимающе поглядел на Касселя.
– Как зачем? Я хочу поговорить с ними, узнать, о чём они думают. Собственно…
– Мы не можем понять, о чём они думают! – оборвал Кассель.
– Это ведь несложно исправить, – сказал Бейти.
– Нейроскопирование снарков запрещено Мировым Советом! – резко напомнил Кассель. – И я сделаю всё, чтобы запрет не был снят! – почти выкрикнул Кассель, после чего совершил странное движение правой рукой: несколько коснулся лба, груди и плеч.
– Что…
– У меня больше нет времени! – неожиданно высоким голосом произнёс Кассель. – У меня много работы! Я зайду к вам завтра, с утра!
Кассель почти бегом направился в сторону лифта.
Затем остановился, секунду раздумывал, глядя на Бейти. После чего вернулся.
– Я всё-таки провожу вас, в нашем муравейнике легко заблудиться, – сказал он. – Пойдёмте, Бейти, вам надо отдохнуть и выспаться. Поселим вас повыше, а завтра с утра мы с Миллером зайдём. Как на Земле? Вы откуда стартовали? Я люблю северные космодромы…
Кассель вдруг разговорился. Расспрашивал про Землю, про погоду, про выставки и чемпионаты. Бейти не успевал отвечать, потому что Кассель сам начинал рассказывать про погоду, чемпионаты и выставки, вспоминал на редкость смешные случаи и нелепые ситуации, в которых он оказывался, посещая чемпионаты и выставки, и признавался, почему он не любит южные космодромы и предпочитает северные. Они опять шагали по коридорам, свернули несколько раз и дважды поднялись на лифте. Кассель болтал и смеялся в нужных местах.
Коридоры на верхнем уровне были шире и свободнее и не напоминали трубы, больше окон и дневного света.
– Здесь обычно останавливаются посетители, – сказал Бейти. – Но сейчас никого, только вы. Сюда!
Они вошли в № 8.
– Располагайтесь, – улыбнулся Кассель. – Отдыхайте. Не волнуйтесь, они здесь не появляются… я попрошу, чтобы вас не беспокоили.
Кассель удалился.
Бейти остался один.
Окна выходили на плоскую долину, в центре блестела река, слева по течению поднимались круглые скалы, вдали темнели заросли начинавшегося леса, справа…
Шорох. Показалось, что по коридору прошаркали шаги, Бейти выглянул из номера. Коридор был пуст.
Бейти вдруг понял, что произошло возле лифта. Доктор Айван Кассель, действительный член Академии, лауреат премии Уотсона, профессор, один из семнадцати признанных гениев современности, перекрестился.
Бейти не смог уснуть, сидел на диване, наблюдая за непогодой.
Они вошли вместе, Миллер и Кассель, вечером того же дня.
– Здравствуйте, – Бейти поднялся навстречу.
Миллер остался у входа, Кассель прошёл, не здороваясь, к холодильнику, достал две бутылки с минеральной водой, одну вручил Миллеру, другую оставил себе.
– Что-то изменилось? – спросил Бейти. – Мы собирались встретиться утром…
Кассель открыл бутылку, стал пить воду и внимательно разглядывать Бейти, словно видел его в первый раз.
Миллер сел на диван и почти сразу встал.
– Вы странно выглядите, Бейти, – сказал Кассель.
– В каком смысле?
– Мне кажется, вы плохо себя чувствуете, – сказал Кассель. – Вы не отдыхали?
– Я отдыхал, – ответил Бейти.
– По-моему, вы не отдыхали. Приближается циклон, давление меняется, в такую погоду лучше отдохнуть. Например, у меня сегодня страшно болит голова, мигрени, знаете ли. Лицо немеет. Вы знаете, что такое мигрени?
Бейти не успел ответить, Миллер заключил:
– Я думаю, вам надо хорошенько отдохнуть.
– Совершенно с вами согласен, – присоединился Кассель. – Вам надо отдохнуть, Бейти. Знаете, после серии подпространственных переходов очень часто возникает туннельный синдром, вы не чувствуете…
– Прекратите, Кассель! – потребовал Бейти. – Прекратите этот цирк! Я абсолютно готов ко встрече!
– Не-ет, ты не готов…
Неожиданно Бейти понял, что Кассель пьян. Светило синхрон-физики, один из семнадцати живущих гениев был пьян.
– Что здесь, чёрт возьми, происходит?! – стараясь оставаться спокойным, спросил Бейти. – Почему вы ведёте себя… так?!
– А потому что! – ответил Кассель. – Вы нас вынуждаете так себя вести, выкручиваете руки…
Кассель попробовал вывернуть запястье, устал, опустился в кресло.
– Кассель, вы сами-то как себя чувствуете? – поинтересовался Бейти. – Вы вменяемы?
– Очень плохо, – ответил Кассель. – Но я вменяем до безобразия.
– Мы хотим, чтобы было как лучше, – пояснил Миллер.
– Я сам в состоянии решить, что мне лучше, – сказал Бейти.
– Никто не в состоянии решить, как лучше! – заявил Кассель. – Мы столкнулись с проблемой, которая гораздо сложнее проблем синхрон-физики! Которая лежит вообще… вне поля земной морали. А? Готово ли человечество не просто смириться, нет – осознанно пользоваться результатом труда нелюдей?! Для которых люди – просто жратва! Вы готовы, Бейти?!
Кассель выдохнул и вытянул ноги. Он лежал в кресле, щека дёргалась.
Бейти не знал, что ответить.
– Я доложу Совету…
– А что он может сделать?! – злобно спросил Миллер. – Что?! Отдать приказ о решении вопроса?! Приказать удавить потихонечку?! Подстроить катастрофу?! Что?!
– Миллер, пожалуйста! – попросил Кассель. – Перестаньте…
Миллер обиженно махнул рукой и уселся на диван. Кассель налил в пригоршню воды, растёр шею, уронил бутылку.
– Мы плохо представляем, как быть дальше, – сказал он. – Мы устали. Если долгое время живёшь вне привычной морали, то постепенно перестаёшь подчиняться её законам. Так, наверное, легче. Вы понимаете?
У Касселя дрожали руки, он спрятал их за спину, оглянулся на дверь.
Бейти вдруг понял. Страх. Настоящий, первобытный, смрадный. Такого он не встречал никогда, такой он чувствовал сейчас. Институт был пропитан страхом, коридоры, воздух, стены. И в этом страхе застыли люди: великий синхрон-физик Кассель, смотритель периметра Миллер, и он, полевой журналист Бейти, и ещё почти тысяча. Ужас. Бейти вдруг стало жаль их, несчастных, перепуганных, всемогущих, столкнувшихся с тигром на дальних задворках космоса.
– Возможно, их всё же стоит изолировать, – сказал он. – Изолировать по-настоящему.
– А как же тогда синхрон-физика? – спросил Миллер. – Кто будет покорять пространство? Как же Вселенная?
– Но синхронный привод работает, – возразил Бейти. – Вы собираетесь отправить к земле вещество…
– Только мы не знаем, как он работает, – перебил Кассель. – По большому счёту, мы не понимаем, как устроена эта машина… Я вот не понимаю…
Кассель потёр виски, затем начал рассуждать, загибая пальцы.
– Сканер потока, вычислительная система, реактор, непосредственно актуатор… Я не знаю, как работает привод! Я не знаю, что происходит с потоком в момент синхронизации! Это… мы не можем это понять. Двухлетний ребёнок не может понять квантовую теорию!
Он стукнул кулаком по колену.
– Иногда я сомневаюсь, что это вообще машина, – глухо проговорил Кассель.
– Что вы имеется в виду?
– Мы не знаем, возможна ли синхронизация в потоке Юнга без… – Кассель закусил губу. – Без них.
– То есть? – растерянно спросил Бейти.
Миллер хмыкнул.
– Вы представляете, что такое поток Юнга? – спросил Кассель. – Не отвечайте, пожалуйста, на Планете представление об этом имеют несколько человек… я надеюсь, что имеют… Предполагается, что Вселенная есть, в сущности, растянутая до баснословных размеров частица. Размеры её настолько велики, что мы не видим сил, удерживающих её от распада. Но эти силы действуют одномоментно в любой точке пространства. Времени как такового нет, все события во Вселенной происходят сейчас и везде внутри единого поля. Существование потока Юнга подтверждается математически, отчасти экспериментально, однако понять природу этих сил мы не в состоянии.