Алексей Иванович Васильев родился в Санкт-Петербурге в семье чиновника. Отец – Иван Васильевич, сенатский секретарь. Дед служил в Адмиралтейств-коллегии при Петре I, который и пожаловал ему дворянский титул.
Как и большинство дворянских детей того времени, Алексей Иванович получил домашнее образование. В 12 лет, оставшись без отца, он поступил в Сенатское юнкерское училище. После окончания курса и сдачи экзамена на знание законов и делопроизводства начал служить протоколистом. Как отмечают исследователи, «на примере документов, написанных рукой Васильева, видно, что он писал полууставом, то есть почерком дьячков и мелких канцелярских служителей начала XVIII века».
Свою карьеру А. И. Васильев начал строить ещё во время правления Елизаветы Петровны с работы в Сенате, где занимался финансовыми вопросами (надзирал за государственными расходами; участвовал в описании прямых налогов, был причастен к созданию казённых палат, в ведении которых находились финансовые вопросы губерний, и др.). Через восемь лет с начала службы в Сенате, в 1762 году, А. И. Васильев получил должность секретаря высшего правительственного чиновника страны. Сначала он состоял при генерал-прокуроре и начальнике сенатской канцелярии А. И. Глебове, а затем при А. А. Вяземском.
В тот период, когда Екатерина II пыталась организовать работу по составлению нового Уложения (Уложенная комиссия), Алексей Иванович работал в комиссии по формированию государственного бюджета и налогообложения, а также готовил свод законов по финансовому праву. После назначения А. И. Васильева в 1770 году обер-секретарём Сената он вошёл в комиссию по составлению общегосударственной окладной книги. Ввиду того что Первый департамент Сената не успевал рассматривать присылаемые туда со всей страны ведомости, в 1773 году была образована Экспедиция о государственных доходах. Алексей Иванович назначается её обер-секретарём и работает над составлением Свода Законов по финансовой части, Государственной Окладной книги и Наставления Казённым палатам. Эти труды, представленные в 1778 году императрице, привлекли её внимание.
Биографы отмечают, что продвижением по службе Васильев прежде всего был обязан природным способностям и трудолюбию. Но не только. Есть мнение, что карьере Алексей Ивановича могли также способствовать его масонские связи. Некоторое время он был казначеем Великой Английской ложи. Также на карьерный рост Васильева повлияла и женитьба на родственнице генерал-прокурора А. А. Вяземского – на знатной, но не блистающей внешними данными княжне В. С. Урусовой. Надо сказать, что Алексей Иванович всегда, даже после смерти А. А. Вяземского, помнил о том, что тот способствовал его карьере. На одном из портретов Васильева кисти художника В. Л. Боровиковского хорошо виден мраморный бюст генерал-прокурора Сената князя А. А. Вяземского. Бюст – как напоминание о том, что в продвижении по службе Васильев был многим обязан своему благодетелю.
Покровитель А. И. Васильева генерал-прокурор А. А. Вяземский практически в течение всего правления Екатерины II играл важную роль при дворе. Он фактически был главой правительства, выполняя функции министров юстиции, внутренних дел, финансов и начальника тайной полиции. Когда в 1789 году А. А. Вяземского поразил паралич, Екатерина II, по словам кабинет-секретаря императрицы А. В. Храповицкого, сказала: «Жаль князя Вяземского, он мой ученик, и сколько я за него выдержала!» А. А. Вяземский был одним из доверенных лиц императрицы, будучи генерал-прокурором Сената, следил за расходованием казённых средств и имел репутацию неподкупного человека.
Однако существуют и другие оценки деятельности этого государственного лица. Так, известный русский поэт, мемуарист В. Ф. Ходасевич в своей книге, посвящённой Г. Р. Державину, служившему у генерал-прокурора, пишет: А.А. Вяземский «рекомендованный государыне ещё Орловыми… умел быть отличным служакой; угождая государыне, не забывал и себя, то есть воровал, но в меру; был неразборчив в средствах и деятелен, потому что завистлив. Он жил на Малой Садовой в собственном доме, где, кстати, помещалась и тайная канцелярия; иногда он лично присутствовал при допросах. Никто его не любил, но все у него бывали: как не бывать у генерал-прокурора?». Другой биограф Державина – С. М. Брилиант – отмечает, что за А. А. Вяземским «водились крупные грехи». Екатерина знала об этом, но смотрела сквозь пальцы, считая князя незаменимым слугой, а главное, из-за того что у него всегда были наготове деньги «для всех возможных случаев и это ещё при таком ненасытном моте, как я». Так писала императрица Гримму, немецкому публицисту эпохи Просвещения. По уверению Державина, «князь управлял государственным казначейством самовластно, в обход законов, раздавал жалованье и пенсии по своему произволу, без высочайших указов, и утаивал доходы с тем, чтобы выслуживаться пред государыней, как бы вдруг открывши новый источник».
Возможно, такое неудовольствие в адрес князя Державин высказал по личным мотивам. Современники Вяземского обвиняют его в том, что он не любил литераторов и гнал их со службы. «Когда им заниматься делами, когда у них рифмы на уме», – говорил он. Можно предположить и то, что князь возненавидел поэтов благодаря Державину, который обманул доверие своего покровителя и намекал на него в сатирических стихах по поводу барельефа нагой Истины в Сенате. Поэт уверяет, что князь нашёл вид её соблазнительным для Сената и приказал несколько её «прикрыть».
Однако высказывания других современников подтверждают обвинения Державина. Русский публицист, мемуарист С. А. Порошин приводит разговор с графом Н. И. Паниным, который «много удивлялся, как фортуна поставила князя Вяземского столь высоко»; при этом упоминалось о разных случаях, которые могут оправдать такое удивление.
После отставки в 1792 году по состоянию здоровья князя А. А. Вяземского императрица назначила генерал-прокурором и государственным казначеем графа А. Н. Самойлова. Он исполнял эти обязанности вплоть до её смерти. Однако и о нём современники в основном отзывались отрицательно, отмечали его излишнюю гордость и высокое тщеславие. Князь И. М. Долгоруков писал, что он «…глуп, спесив, груб, бестолков, дурён».
Вслед за отставкой А. А. Вяземского в 1793 году от ведения финансовых дел был удалён и А. И. Васильев. Ему поручили руководить Медицинской коллегией. Возможно, такое решение было обосновано его связью с масонами, которым императрица не доверяла, а возможно, свою роль сыграло увольнение со службы покровителя.
В 1796 году после восшествия на престол Павла I Алексей Иванович был назначен государственным казначеем России. Он занимался поступлением и распределением налогов, работал над проектом по перечеканке медной монеты для увеличения курса ассигнаций, а также определял расходы на содержание армии. Кроме того, ему было поручено возглавить комитет по проверке финансов Польши. Фактически при Павле I Васильев сосредоточил в своих руках набор функций, присущий министру финансов. При Павле I Васильев был награждён орденом Андрея Первозванного, высшей государственной наградой Российской империи, и ему был пожалован титул барона. О том, что Васильев был приближённым к императору человеком, свидетельствует и то, что, когда Алексей Иванович являлся государственным казначеем, Павел I ежегодно отправлял ему до 300 записок, на основании которых выпускались императорские указы.
Сохранились интересные свидетельства о службе Васильева при Павле I:
«– Возьмите от меня вора! – сказал государь.
Обольянинов (П. Х. Обольянинов, фаворит Павла I, генерал от инфантерии. – Прим. авт.) стоял в недоумении.
– Я вам говорю, сударь, возьмите от меня вора!
– Смею спросить, Ваше Величество, кого?
– Барона Васильева, сударь! Он украл четыре миллиона.
Обольянинов начал было оправдывать этого славившегося честностью государственного казначея.
– Знаю, – закричал Павел, – что вы приятель ему; но мне не надобно вора; дайте мне другого государственного казначея.
– Ваше Величество, – отвечал Обольянинов, – извольте назначить сами, я не имею ни на кого указать; или, по крайней мере, позвольте мне подумать несколько дней.
– Нечего думать, назначьте сейчас и приготовьте указ об этом в Сенат.
– Ваше Величество, – решился возразить Обольянинов, – указом нельзя сделать государственного казначея.
– Как ты осмелился сказать, что мой указ не сделает государственного казначея?!
С этими словами император схватил Обольянинова за грудь и так толкнул его, что тот отлетел к стене. Обольянинов считал себя погибшим, губы его шептали молитву, а на глазах показались слёзы. Павел опомнился и уже более спокойно спросил:
– Почему же вы, сударь, защищаете барона Васильева?
– Потому, – отвечал с твёрдостью Обольянинов, – что я его знаю и уверен, что он не способен на подлое дело.
– Но вот его отчёт, смотрите, тут недостаёт четырёх миллионов.
Обольянинов прочёл и действительно увидел этот недостаток. Полный удивления, он говорит:
– Ваше Величество справедливо изволили заметить; но по моей обязанности осмелюсь доложить, что никогда не должно осуждать обвиняемого, не спросив прежде у него объяснений. Позвольте мне сейчас же съездить к нему и узнать, что он скажет.
– Поезжайте, – сказал император, – и от него тотчас опять ко мне; жду с нетерпением ответа.
Обольянинов поехал. Оказалось, что в отчёте государственного казначея пропущены те четыре миллиона на какие-то чрезвычайные расходы, которые сам Павел приказал не вносить в общий отчёт и подать о них особую записку.
– Доложите государю, – сказал Васильев, – что я представил эту особую записку ещё прежде и Его Величество, сказав, что прочтёт после, изволил при мне положить её в такой-то шкап, на такую-то полку, в своём кабинете.
Обрадованный Обольянинов поспешил к государю и доложил обо всём. Павел, ударив себя одною рукою по лбу, другой указал на шкап, сказав:
– Ищите тут!
Записка была найдена, и всё объяснилось к чести государственного казначея. Павлу сделалось совестно.
– Благодарю вас, Пётр Хрисанфович, – сказал он, – что вы оправдали барона Васильева и заставили думать о нём по-прежнему как о честном человеке. Возьмите Александровскую звезду с брильянтами, отвезите её к барону Васильеву и объявите, что я, сверх того, жалую ему пятьсот душ крестьян».
Данный инцидент был разрешён, но вскоре у Васильева произошёл следующий конфликт с одним из приближённых людей к императору Павлу I – графом И. П. Кутайсовым. Ссора разгорелась даже несмотря на то, что дочь И. П. Кутайсова была замужем за племянником Васильева. Алексея Ивановича уволили со всех должностей, вместе с тем, основываясь на имеющихся фактах, можно предполагать, что Васильев был не столько жертвой интриг, сколько главным интриганом.
После увольнения барона на место государственного казначея был назначен друг юности Васильева, поэт и государственный деятель Г. Р. Державин, который принял непосредственное участие в смещении Васильева с поста. Васильев познакомился с Г. Р. Державиным ещё в юности, в доме А. А. Вяземского, куда, по словам С. М. Бриллианта, «через приятелей своих Державин вошёл… и скоро стал у него домашним человеком». Отношения двух друзей связывает интересный факт: в юности Державин не захотел жениться на княжне Урусовой, на которой позже женился Васильев. Биограф Г. Р. Державина сообщает: «Княгиня стала сватать ему даже родственницу, княжну Урусову, любительницу литературы, но некрасивую. К чести Державина, он отказался от брака по расчёту и отделался шуткой: “Она пишет стихи, – говорил он, – да и я мараю; занесёмся оба на Парнас, так некому будет и щи сварить”».
О смещении Васильева биограф поэта пишет: «Державин получил должность президента Коммерц-коллегии, а затем, обойдя как-то приятеля своего Васильева, назначен был на его место государственным казначеем. В “Записках” своих он хвалится, впрочем, тем, что спас Васильева, дав ему время скрыть грехи своего управления финансами. Дело, однако, возникло, враги Васильева старались его погубить в угоду любимцу Павла Кутайсову; за него вступился горячо наследник престола. Державин, как сам сознаётся, “балансировал на ту и другую сторону”. Дело было накануне воцарения Александра, и в самый день вступления его на престол особым указом повелено Васильеву вступить во все прежние его должности, а Державину “остаться в Сенате”. Так окончилась деятельность его в недолгое царствование Павла».
С будущим императором Алексей Иванович познакомился ещё в 1798 году, когда ему было поручено заниматься проверкой финансов Польши. Благодаря большому опыту работы в финансовой сфере и доверию нового императора, Васильев был вновь назначен государственным казначеем и восстановлен в других должностях, а также «удостоился получить графское достоинство» и вошёл в «Негласный комитет», фактически руководивший страной в первые годы правления Александра I.
Новый карьерный взлёт Васильева привёл к дальнейшему развитию конфликта с Г. Р. Державиным. В. Ф. Ходасевич описывает ситуацию так: «Место государственного казначея пришлось возвратить Васильеву. Положение было не из приятных, но Державин чувствовал, что роптать он не вправе. Хоть и не поступился он ради Кутайсова справедливостью; хоть и перед Васильевым его совесть была чиста (он искренно считал, что в государственные казначеи Васильев не годился и запустил дела чрезвычайно); хоть сам Васильев недавно приезжал к нему и со слезами благодарил за кое-какие поблажки, – всё же он сознавал, что последние ордена свои, чины, должности и награды получил через самые грязные руки им же осуждённого царствования – через руки Кутайсова. Самое приспособление Державина к обиходу павловского двора было слабостью, падением, за которое теперь наступила расплата, сравнительно ещё не тяжёлая: Державин мог ожидать, что взамен казначейства получит иную должность. После создания министерств в 1802 году Васильеву было предложено занять должность министра юстиции, однако он отказался и был назначен министром финансов, первым в истории России. По воспоминаниям Г. Р. Державина, именно он, а не Васильев должен был стать первым министром финансов. Г. Р. Державину в итоге досталась должность министра юстиции».
Васильев занимал должность министра финансов пять лет: с 1802 по 1807 год. Возглавив финансовое ведомство, Алексей Иванович старался вникать в малейшие подробности работы министерства. Особое внимание уделял кадровому вопросу. Выпускники учебных заведений, новые сотрудники министерства перед приёмом на службу проходили проверку знаний (идея, которую позже пытался реализовать М. М. Сперанский – государственный деятель, законотворец, возглавлявший реформаторскую деятельность Александра I). Государственная служба Васильева в Министерстве финансов пришлась на тяжёлый период: Российская империя одновременно вела несколько войн: с Османской империей, Персией и наполеоновской Францией. Для предотвращения негативных процессов в финансовой сфере министерство выпускало новые ассигнации, принимало меры по сокращению государственного долга и добилось того, что был закрыт большой генуэзский заём. При Васильеве были упорядочены взимание гербового сбора, ограничена деятельность откупщиков, улучшено управление лесным имуществом, изменилось горное законодательство, разрешено создание частных банков в Прибалтике. Был определён порядок составления росписи (бюджета) доходов и расходов, считавшийся в то время государственной тайной и секретный даже для Сената.
Васильев скончался, занимая должность министра финансов. Заслуги графа Васильева были почтены Высочайшим указом, данным Правительствующему Сенату 18 августа 1807 года. В нём, в частности, сказано: «К крайнему прискорбию Нашему, смерть прекратила посвящённую более 50 лет службе Отечеству жизнь Нашего действительного тайного советника и Министра финансов графа Васильева. Неутомимая деятельность, ревностнейшее ycepдие к пользам Отечества и особенные способности и знание в делах государственных достойно возвели его с начальных степеней службы до управления одною из важнейших частей государственного хозяйства… в самые трудные времена, при чрезвычайных государственных нуждах, благоразумием и опытностью своею, избирая наилучшие способы к исправлению всех оборотов, к его части принадлежащих, содействовал тем к облегчению важнейших предприятий, к пользе и славе Отечества обращённых. Сверх таковых достоинств и заслуг государственного человека представлял он собою в домашней жизни пример добродетельного гражданина; и по всем сим отношениям, приобретшим ему всеобщее уважение и Наше особенное благоволение и доверенность, заслуживает он пребыть в памяти признательного Отечества…»
Поскольку у Алексея Ивановича не было сыновей, то свой графский титул он передал племяннику. Первый министр финансов погребён на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры. Мраморный саркофаг, архитектором которого предположительно является Д. Кваренги, над могилой первого министра финансов был сооружён на средства его племянника Фёдора Александровича Голубцова, ставшего министром финансов после смерти А. И. Васильева.
Сохранилось несколько портретов первого министра в мундире Мальтийского ордена кисти известного художника В. Л. Боровиковского, с которым Васильев познакомился через Г. Р. Державина. Картины находятся в собрании Военно-медицинского музея Министерства обороны Российской Федерации, Государственного Русского музея, Государственной Третьяковской галереи и др. В описании одного из портретов Васильева отмечается, что «композиция статичная и сдержанная, выражение лица и глаз более жёсткое, даже несколько высокомерное, фигура и лицо напряжённые. С портрета смотрит строгий государственный чиновник, для которого главное – заботы о государственной казне, точность и расчёт… Возможно, по замыслу автора, такая лаконичность, жёсткость и даже некоторая сухость изображения обусловлена должностным положением государственного казначея России, сосредоточенного только на своих служебных обязанностях».
По мнению исследователя, автора многочисленных работ, посвящённых финансам России, С. Н. Петишкиной, Васильев в период руководства Министерством финансов «не провёл ни одной крупной экономической меры, но полностью посвятил себя улучшению государственного счетоводства и отчётности, в котором имел большой практический опыт, и это было актуально на начальном этапе функционирования Министерства финансов». Наиболее важными документами, принятыми в период министерства Васильева, считаются не финансовые, а отраслевые: Устав о государственных лесах и Горное положение, ставшее основой для горного законодательства России на долгое время.
Князь А. А. Чарторыйский, входивший вместе с Васильевым в «Негласный комитет», писал: «Васильев, бюрократ, способный и честный человек». Другие современники (А. А. Безбородко, С. В. Воронцов, В. П. Кочубей и т. д.) отмечали, что у Васильева «добрый, благодетельный и твёрдый характер», он трудолюбив и скрупулёзен, лично знал всех подчинённых и обращался с ними исключительно вежливо, без какой-либо заносчивости, однако новые идеи Васильев мало приветствовал. Отличался простотой быта, был умерен во всём.
По оценке известного историка Н. Н. Бантыш-Каменского, «Васильев, с приятною наружностью, проницательным умом и быстрым соображением, соединял доброе сердце, нрав скромный, обходительный; отличался бережливостью; был трудолюбив, беспристрастен, доступен для каждого, ласков со всеми; никогда не предавался порывам гнева и не оскорблял никого словом, даже взглядом суровым». По словам мемуариста Ф. Ф. Вигеля, «в нём была вся скромность великих истинных достоинств. Простота его жизни была не притязание на оригинальность, не следствие расчётов, а умеренности желаний и давнишних привычек. Будучи происхождения незнатного, едва ли дворянского, он не ослеплялся счастьем, никогда не забывался среди успехов. Сам Сперанский рассказывал при мне, как даже он был тронут патриархальностью, которою всё дышало в его доме».
Наиболее критическая оценка деятельности Васильева принадлежит, как уже можно догадаться, другу графа, известному поэту и государственному деятелю Г. Р. Державину. По его мнению, Васильев был корыстолюбив, и при нём «тащил казну всякий по своему желанию». Однако документальных подтверждений служебных преступлений Васильева так и не было предоставлено. Такая оценка в какой-то степени могла быть обусловлена личными отношениями и разногласиями между Державиным и Васильевым. Критическую оценку деятельности Министерства финансов при Васильеве также оставил финансист и публицист Г. Блиох. По его словам, отчёты, готовившиеся тогда в министерстве, были в основном подтасовками. В словаре Ф. А. Брокгауза и И. А. Ефрона сказано, что из-за чрезмерного выпуска ассигнаций Васильева можно считать «плохим финансистом». По воспоминаниям мемуариста, современника событий времени правления Александра I, Д. П. Рунича, негативная оценка деятельности А. И. Васильева как «старого рутинёра» могла сформироваться во время финансовых преобразований М. М. Сперанского.
В 2012 году Банк России выпустил памятную монету, посвящённую 270-летию со дня рождения Васильева. В Москве с 2013 года на базе Финансового университета при Правительстве РФ проходит ежегодный форум «Общественные финансы: наука и практика», названный в честь первого министра финансов России, который собирает теоретиков и практиков государственных финансов. Цель форума – стимулировать развитие научно-практической мысли в сфере экономики и финансов общественного сектора.
Среди прямых потомков первого министра финансов России наиболее известны княгиня Е. Н. Белосельская-Белозерская (1893–1982), ставшая в эмиграции манекенщицей, супермоделью известных парижских домов моды; народный артист СССР П. П. Глебов (1915–2000), известный по кинофильмам (Григорий Мелехов – «Тихий Дон» и др.) и работой в театре (Московский драматический театр им. К. С. Станиславского; Театр-студия киноактёра).
Фёдор Александрович Голубцов происходил из старинного дворянского рода, известного со времён Дмитрия Донского. Получил домашнее образование, а также обучался в привилегированном Артиллерийском и инженерном шляхетском кадетском корпусе. Систематического экономического образования не имел.
Голубцов служил в армии, Сенате, Государственной соляной экспедиции и в Экспедиции по начётам и недоимкам и др. Последняя должность была получена по протекции родного дяди Голубцова графа А. И. Васильева. За службу в Экспедиции по начётам и недоимкам Павел I наградил Голубцова орденами.
В период правления Александра I, когда А. И. Васильев занял должность министра финансов, Голубцов был назначен государственным казначеем (1802–1807), а также вошёл в состав комитета министров. По словам Г. Р. Державина, Голубцов был искусным интриганом: явился к нему как к генерал-прокурору с обвинением на министра финансов А. И. Васильева в связи с «расстройством казны». Однако потом Голубцов отказался от своих слов и утверждал, что это сам Державин заставлял его доносить на дядю. Г. Р. Державин позже предполагал, что это была общая интрига дяди и племянника против него самого.
После смерти дяди Фёдор Александрович был назначен управляющим Министерством финансов. На назначение повлияли деловые и родственные связи с А. И. Васильевым, протекция со стороны влиятельного в те годы А. А. Аракчеева, а также тесная связь казначейства с Министерством финансов.
Занимая должность министра финансов недолгий срок (1807–1809, официально только в 1809 году), Голубцов не внёс серьёзных изменений в работу министерства. В период его руководства финансовым ведомством возрастал выпуск ассигнаций, была реформирована Экспедиция о государственных доходах, приняты правила о ревизии государственных счетов, привлекались займы, а также проведены другие меры. Однако в связи с войнами, шедшими в это время, экономическая ситуация в стране ухудшалась.
В период министерства Голубцова большую роль в управлении министерством играл комитет финансов, в полномочия которого входило рассмотрение государственной росписи доходов и расходов, ряд общих вопросов финансовой политики, и именно его действия чаще определяли политику министерства, а не решения министра.
Увольнение Голубцова (не готового к «сильным мерам», «важным пожертвованиям» и чрезвычайным займам) произошло по инициативе влиятельного в то время М. М. Сперанского. Он выступил с проектом финансовых реформ, которые осторожный министр не поддержал. Немалую роль в смещении чиновника сыграли и интриги его товарища (заместителя) Д. А. Гурьева, который впоследствии и занял должность министра. Насколько известно, Голубцов не сопротивлялся попыткам сместить его. Ф. Ф. Вигель указывал, что к отставке привели «добродушие и слабохарактерность» Голубцова. Современная исследовательница Л. П. Марней полагает, что «подлинной причиной его отставки, вероятнее всего, послужила не мягкость характера, а борьба придворных группировок, обострение которой было связано с проектами Сперанского». После ухода со своего поста Фёдор Александрович не играл большой роли в системе управления Российской империи, занимал почётную, но не значимую должность члена Государственного совета. Князь А. И. Барятинский хотел взять бывшего министра управляющим своего огромного имения, однако отказался от этой идеи. К. А. Скальковский отмечал, что «слабохарактерный Голубцов неосторожностью секретаря был изобличён во взятках». Участниками интриг против Голубцова были также А. А. Аракчеев и французский посланник.
Современники Голубцова оценивали его как человека «добродушного», «слабохарактерного», «осторожного», а также как «хилого, жёлтенького, опрятненького», встречающего посетителей «добродушной улыбкой» и обходящегося с ними «так ласково, как никто из должностных лиц в Петербурге» («ласковый министр»).
В воспоминаниях Г. Р. Державина Голубцов был назван «грабителем» (видимо, между ними существовали какие-то денежные отношения), указывал на непорядки в финансах в период министерства Голубцова.
Дмитрий Александрович Гурьев происходил из небогатого дворянского рода, известного с XV века. Будущий министр финансов получил домашнее образование и после этого так же, как его отец, служил в армии. В молодости несколько лет жил за границей, где получил «иностранную образованность», а по другим оценкам, совершенствовался в основном в сфере гастрономии. По словам Ф. Ф. Вигеля, Гурьеву «хотелось во что бы ни стало попасть в люди, и слепое счастие услышало мольбы его. Он случайно познакомился с одним молодым, женоподобным миллионером, графом Павлом Мартыновичем Скавронским, внуком родного брата Екатерины I, отправлявшимся за границу. Гурьев умел ему полюбиться, даже овладеть им и более трёх лет странствовал с ним по Европе… Получил он ‹…› сверх того от Скавронского три тысячи душ в знак памяти и верной дружбы». Гурьев пользовался также покровительством фаворита Екатерины II Г. А. Потёмкина после женитьбы графа Скавронского на племяннице Потёмкина. На карьеру Гурьева повлияла и женитьба на графине П. Н. Салтыковой, «тридцатилетней девке, уродливой и злой, на которой никто не хотел жениться». С 1800 года Гурьев примкнул к окружению будущего императора Александра I, в том числе был близок к М. М. Сперанскому, П. А. Строганову, В. П. Кочубею, Н. Н. Новосильцеву и А. А. Чарторыйскому. По словам Ф. Ф. Вигеля, «умел он как-то припутаться к партии Новосильцовых, Кочубеев, Чарторыйских и попал в товарищи министра финансов», «посредством родственных и других связей… водворился он в так называемом высшем кругу». После воцарения Александра Гурьев назначен управляющим императорским кабинетом, соответственно и карманными деньгами императора. В 1802 году свёл знакомство с министром финансов А. И. Васильевым, стал его приятелем, а потом и заместителем.
В последние годы жизни А. И. Васильев тяжело болел, поэтому Министерством финансов фактически руководил Гурьев. Известно, что он надеялся стать министром финансов сразу после А. И. Васильева (до назначения Ф. А. Голубцова, против которого он плёл интриги), но ему это не удалось. Благодаря значительной поддержке М. М. Сперанского, а также, вероятно, при содействии А. А. Аракчеева Гурьев был назначен министром финансов только в 1810 году, после того как «не проявившего себя на должности министра» Ф. А. Голубцова отправили в отставку. К этому времени Дмитрию Александровичу было уже почти 60 лет. Одновременно с назначением министром финансов Гурьев стал членом Государственного совета и директором Государственной комиссии погашения долгов.
Как полагал управляющий делами комитета министров, государственный секретарь, автор мемуаров М. А. Корф, вначале возглавить министерство предложили В. П. Кочубею, но тот отказался. По мнению графа Ф. П. Толстого, высказанному с иронией, Д. А. Гурьев, «сделался министром финансов за введение в счётные шнуровые книги Кабинета Его Величества, которого он был директором, различных цветов линеек – голубых, красных, синих, зелёных, розовых, малиновых. Насколько эти стольких красивых цветов линейки облегчают счетоводство шнуровых книг, знают бухгалтеры, но с наружного виду эти книги сделались гораздо красивее, а как у нас чрезвычайно высоко ценится наружность, то Гурьев по представлении этих книг был пожалован графом».
По словам писателя и публициста Р. И. Сементковского, «трудно себе даже представить, как этот бывший гвардейский офицер, обязанный своим служебным повышением исключительно матримониальным делам и умению угождать людям, – этот bon vivant, этот человек, прославившийся изобретением гурьевской каши, мог попасть в министры финансов в такое время, когда во главе управления стоял Сперанский, и ещё труднее понять, как он мог в течение тринадцати лет продержаться у власти. Кажется, ему это удалось только благодаря тому, что он щедро раздавал деньги тем, кто заручался влиянием при помощи разных интриг и козней». Другой современник отмечал, что Гурьев как министр не пользовался «ни малейшим уважением, зато по кухмистерской части он достиг неувядаемой славы изобретением великолепной гречневой каши на мозгах из говяжьих костей, о которой не только во всём Петербурге и Москве известно, но и в самых отдалённых краях России. А любящие покушать господа утверждают, что эта каша есть важнейшее изобретение нашего века». По воспоминаниям экономиста и публициста Н. И. Тургенева, «его дом был одним из первых в Петербурге; всякий день там собирались придворные, дипломаты, высшие чиновники. Его жена, которая всемерно поддерживала влияние мужа, была своего рода властью, не признавая которой можно было навлечь на себя опасности». О своей первой встрече с министром Тургенев вспоминал, что тот «читал – или делал вид, что читает, – номер “Минервы”… Я считал подобного рода чтение вполне естественным даже для русского министра. Теперь, вспоминая эпизоды тех времён, я склонен думать, что министр не столько читал “Минерву”, сколько желал показать мне, что в часы досуга читает подобные издания». Далее Н. И. Тургенев писал, что Гурьев, «как и многие другие министры, был окружён ловкачами, прожектёрами, которые переполнены новыми идеями и обладают большими возможностями».
Первые годы управления министерством (до отставки М. М. Сперанского) главную роль в финансовом ведомстве, видимо, играл сам Сперанский, а не Гурьев. Сложилось мнение, что все проекты Гурьева были созданы под влиянием более компетентных лиц. Публицист и историк Р. И. Сементковский пишет: «Пока Сперанский был во власти, он сам управлял финансами: ему нужен был не столько самостоятельный, сколько исполнительный деятель, а угождать Гурьев умел».
В 1810 году по инициативе М. М. Сперанского был принят финансовый план, разработанный небольшим кругом влиятельных лиц: Д. А. Гурьевым, Б. Б. Кампенгаузеном, В. П. Кочубеем, Н. С. Мордвиновым. В соответствии с планом предусматривалось сбалансирование государственных доходов и расходов с помощью прекращения выпуска ассигнаций и увеличения налогов. Реализация плана была сорвана Отечественной войной 1812 года и отставкой М. М. Сперанского. Отечественная война и заграничные военные походы ещё более ухудшили состояние российских финансов. В дальнейшем, несмотря на повышение налогов, дефицит бюджета только возрастал. Министр финансов в откровенно мрачных тонах писал А. А. Аракчееву: «Мы касаемся до столь трудной развязки финансовых оборотов, что нельзя без ужаса подумать о последних месяцах сего года и чем они кончатся».
После увольнения М. М. Сперанского между ним и Д. А. Гурьевым произошёл конфликт, но через некоторое время отношения были восстановлены. Именно Дмитрий Александрович настоял на назначении ему содержания, даже напоминал императору о полезности возвращения Сперанского к государственной деятельности, что было проявлением своего рода мужества. В переписке министр финансов часто интересовался мнением М. М. Сперанского в отношении финансовых проектов, реализуемых им в министерстве. «Вы один в состоянии дать направление и совокупить к единству действия правительственных частей, ежели бы были введены в круг прежнего вашего положения», – писал он опальному государственному деятелю.
Важным финансовым решением министра финансов после Отечественной войны было изъятие из обращения части ассигнаций для повышения их курса. Также была отменена откупная система обложения винной торговли и установлена казённая продажа вина, благодаря чему в первые годы после реформы резко возросли доходы государства. В период министерства Дмитрия Александровича был создан Государственный коммерческий банк, ставший достаточно автономным от верховной власти учреждением, разрабатывалась реформа введения пенсионной системы для государственных чиновников, по поручению Александра I создавались проекты будущей крестьянской реформы. Весь период министерства Гурьева происходила борьба между сторонниками протекционизма и свободной торговли.
За время работы в Министерстве финансов Гурьев дважды подавал прошение об отставке, ссылаясь на слабое здоровье, однако император не удовлетворил эти прошения. В 1823 году Гурьев оставил должность министра финансов: официально по собственной просьбе и по состоянию здоровья. Неофициально считается, что настоящей причиной было истощение государственных доходов, в том числе вызванное «тою угодливостью, которую проявлял Гурьев по отношению к разным влиятельным лицам». Поэт А. Е. Измайлов, служивший в Министерстве финансов, написал сатирическое стихотворение на отставку министра.
Раздражение среди современников вызывало и то, что Гурьев значительную часть средств, переданных правительством для оказания помощи голодающим в Белоруссии, потратил на покупку разорённого имения одного из дворян для своих нужд. При этом с голодающих продолжалось взыскание недоимок. По словам Б. Б. Кампенгаузена, самого желавшего стать министром финансов, «человек толстый, жирный и откормленный (то есть сам Гурьев) не может понимать нужд голодного». Недовольство императора вызывало желание Гурьева увеличить власть министра финансов. Также сказалось и общее разочарование Александра I в реформаторской деятельности, усиление консервативных тенденций. На отставку Гурьева могли повлиять разногласия с членами Государственного совета и особенно с Н. С. Мордвиновым – председателем Департамента государственной экономии, ухудшение отношений с А. А. Аракчеевым, другие обстоятельства.
Острым критиком финансовой деятельности Гурьева выступал новый министр финансов Е. Ф. Канкрин. Он писал: «Казначейство приближается к банкротству… доходы совсем не поступают, как предместник мой полагал». По словам графа А. И. Рибопьера, «не у многих государственных людей было столько врагов, как у Гурьева. Немало интриг ведено против него. Император Александр, однако, верил в его честность и познания и постоянно защищал его против врагов». Отставка Гурьева пришлась на Пасху 22 апреля 1823 года. Она произвела большой шум в Петербурге. «Христос воскрес, Гурьев исчез!» – поздравляли друг друга жители. После отставки и до смерти в 1825 году Дмитрий Александрович сохранил должность министра уделов и управляющего императорским кабинетом.
Гурьев – один из немногих министров финансов, которому посвящена специальная монография, автором её является Л. П. Марней. По её мнению, деятельность Гурьева была недооценена в историографии, так как он был одним из предшественников денежной реформы Е. Ф. Канкрина, подготовившим базу для её реализации.
В отношении личности Гурьева его современники писали, что он «никогда не был ни хорош, ни умён… вместе с тем чрезвычайно искателен и угодителен». В отношении финансовых вопросов «держался строгой тайны». Отмечали, что он «…обладал умом неповоротливым и ему трудно было удержать равновесие суждений». Гурьев «был недоступен для подчинённых… покровительствовал родственникам». Писатель и журналист Н. И. Греч называл Гурьева не иначе как ничтожество. М. А. Корф отмечал, что «Гурьев был человек без большого делового ума и ещё менее учёного образования; но имел много доброй воли и ещё более придворной тонкости». По словам мемуариста Ф. Ф. Вигеля, Гурьев «подведомственных ему чиновников… подавлял тяжестью ума своего; в свете же имел все задатки величайшего аристократа, хотя отец его едва ли не из податного состояния». Семейство Гурьева было «в обществе нестерпимо и нагло со всеми, кого не признавали своими, то есть (чин, титул и древность рода! в сторону) со всеми, коих богатство и кредит при дворе были незначительны». Ф. Ф. Вигель считал, что «Гурьевы какими-то финансовыми оборотами более чем щедротами монарха стяжали себе великое состояние и сделались вельможами, тон общества стал заметно грубеть; понятия о чести стали заметно изменяться и уступать место всемогуществу золота». Ф. Ф. Вигель также писал об алчности Гурьева, о том, что он был одним из первых, кто стал «у нас основателем явного поклонения золотому тельцу». После того как Дмитрий Александрович стал министром, его называли «горделивый граф», «почитавший себя первым министром» и имевший «дурацкую напыщенность». В воспоминаниях государственного деятеля того времени, писателя и публициста Ф. В. Ростопчина о Гурьеве говорится, что он был «человек умный, весьма любезный в тесном кружке, не имеющий другого образования, кроме уменья свободно объясняться по-французски, интриган и честолюбец в высшей степени, относит всё к самому себе; обременён делами, которыми занимается в полудремоте; столь же грузен телом, сколько тяжёл на работу; великий охотник до лакомых блюд и до новостей в административном мире; легко поддаётся на проекты; всем жертвует своему желанию удержаться в милости и увеличить своё состояние». Экономист, писатель-публицист К. А. Скальковский отмечал, что «в управлении финансами Гурьев держался строгой тайны, в своих планах отличался темнотою, притом был недоступен и тяжёл для подчинённых, покровительствовал родственникам, а его финансовые операции даже людям, не особенно расположенным к его врагам, но вникавшим в его дела, казались “волшебными” и “мало полезными в настоящем положении финансов”».
Вместе с тем другую оценку деятельности Гурьева оставил в мемуарах сотрудник министерства П. И. Голубев, принадлежавший к «небольшому кружку людей, которые чтили память графа Гурьева». По словам П. И. Голубева, министр Гурьев «со славой вышел из величайших финансовых затруднений», а всеобщая к нему ненависть была незаслуженной и вызвана тем, что министр «не слишком-то милостиво поступал с должниками казны», а «вельможи недолюбливали Дмитрия Александровича за чрезвычайную скупость в распоряжении государственными суммами». Мемуарист, издатель «Петербургского Еженедельника» О. А. Пржецлавский вспоминал, что Гурьев «вообще не был любим, в особенности за то, что интересы казны, в соответствии с интересами частных лиц, соблюдал слишком строго и в явный ущерб справедливости. Самые явные претензии к казне испытывали нескончаемые проволочки и оканчивались отказом».
По мнению Л. П. Марней, «Гурьев был деятелем своего времени, и, как всякому человеку, ему были свойственны как положительные, так и негативные черты, свои слабости, симпатии и антипатии. Однако в своей государственной деятельности он стремился в меру сил и способностей служить России… Сохранившиеся проекты, многие из которых так и остались на бумаге, позволяют говорить, что Д. А. Гурьев являлся достойным предшественником Е. Ф. Канкрина».
Помимо руководства финансами, Гурьев прославился как заядлый любитель гастрономии, на его изысканные обеды приходили высокопоставленные сановники. Дмитрий Александрович стал изобретателем известной гурьевской каши, рецепт которой сохранился до наших дней. Появлению гурьевской каши предшествовал обед министра в имении отставного майора, где на десерт была подана совершенно необычная на вид и вкус каша, приготовленная крепостным крестьянином.
Гурьев пожелал купить крепостного. Владелец повара «запросил ни более, ни менее как… меру золота (червонцев)» (мера – сосуд для измерения сыпучих тел объёмом около 26 литров). Гурьев, к удивлению владельца повара, согласился. Как отметил описавший это событие князь А. Л. Голицын: «…что обыкновенному смертному подчас кажется невозможным, для министра (особенно финансов) кажется пустяками… Что же касается до графа Гурьева, имя которого гремит нераздельно с кашей, то он уничтожил неимоверное количество ея…» Имя Гурьева также носили паштеты, котлеты и т. д. Гурьевской называли в XIX веке ещё и разведённую водой водку. Гурьевским также был назван императорский фарфоровый сервиз численностью несколько тысяч предметов. Помимо финансов, Александр I доверил Гурьеву управлять санкт-петербургским Императорским фарфоровым заводом. Кроме гастрономии и фарфора, Гурьев оставил о себе память и в архитектуре. В селе Богородское (современное село Богородское Рузского района Московской области) на его средства в стиле классицизма была построена каменная церковь, сохранившаяся до наших дней и открытая для богослужений.
Егор Францевич Канкрин родом из немецкого дворянского рода. Его предки первоначально носили фамилию Кребс, что в переводе с немецкого означает «рак». Фамилия Канкрин – это искажённый перевод слова «рак» на латынь.
Отец Канкрина Франц Людвиг был минералогом. Однако в Германии он занимался не только наукой, но и монетными вопросами в казначействе (в дальнейшем интерес к монетному делу и минералогии передался и его сыну Георгу фон Канкрину). На российскую службу Франц Людвиг перешёл при Екатерине II. В России Канкрин-старший стал членом Берг-коллегии (орган по руководству горнорудной промышленностью), написал сочинения по горному делу и юридическим вопросам, составившим «целую маленькую библиотеку».
Сын Франца Людвига окончил классическую гимназию в Германии, а позже изучал юридические и политические науки в Гессенском и Марбургском университетах. После завершения учёбы некоторое время служил у одного из немецких герцогов правительственным советником. В это же время Георг фон Канкрин написал своё первое литературное произведение – роман «Дагобер…», в котором отразились как романтический характер автора, так и его философские искания и вера в науку.
Благодаря отцу Канкрин в 1797 году поступил на службу в России, но из-за незнания русского языка и плохого понимания административных порядков определённого места не получил. Некоторое время трудился помощником отца, но, поссорившись с ним, был вынужден работать бухгалтером, учителем и т. д. Из-за отсутствия постоянного места службы в первые годы жизни в России будущий министр испытывал значительные материальные сложности. По словам биографа Е. Ф. Канкрина Р. И. Сементковского, он «страшно бедствовал, терпел нужду и голод, сам чинил себе платье и сапоги, вынужден был отказаться от курения табака. Вероятно, в это время… в нём выработалась привычка к бережливости, которую он сохранил в течение всей своей жизни: простой и умеренный образ жизни составлял одну из отличительных черт Канкрина в сравнении с его товарищами по службе».
Возвышение Е. Ф. Канкрина произошло благодаря исключительно личным заслугам и его научным трудам. Вице-канцлер граф И. А. Остерман высоко оценил представленную Егором Францевичем записку «об улучшении овцеводства в России». Впоследствии по протекции вице-канцлера Е. Ф. Канкрин был устроен в Министерство внутренних дел. Публикация в Санкт-Петербурге его книги «Фрагменты о военном искусстве с точки зрения военной философии» на немецком языке вызвала интерес военного министра князя М. Б. Барклая-де-Толли. По его заданию Е. Ф. Канкрин подготовил работу «О средствах продовольствия больших армий». Анонимно Канкрин опубликовал «Отрывки, касающиеся военного искусства с точки зрения военной философии».
После публикации работ Е. Ф. Канкрина его личностью заинтересовался сам император Александр I. Ему было доложено, что Канкрин «очень знающий и способный человек, но жёсткий, бескомпромиссный». По свидетельству Ф. Ф. Вигеля, при поддержке М. Б. Барклая-де-Толли, а также других немецких генералов Е. Ф. Канкрин был назначен помощником генерал-провиантмейстера военного департамента, а затем вскоре был произведён в генерал-интенданты.
Генерал-интендант Канкрин участвовал в Отечественной войне 1812 года и в Заграничном походе русской армии. По просьбе М. И. Кутузова он составлял план продвижения русской армии в Париж. По свидетельству одного из биографов, Александр I в период войны лично общался с Канкриным. В беседе с генерал-интендантом император признался ему: «Мы находимся в очень дурном положении. Если ты найдёшь средства добыть необходимые припасы, то я тебя вознагражу так, как ты этого не ожидаешь». По мнению мемуариста Ф. Ф. Вигеля, Е. Ф. Канкрин выполнил просьбу императора: отвечая за продовольственную часть армии, добился того, что «четыре года сряду в России, в Германии, во Франции войско наше, благодаря его попечениям, ни в чём не нуждалось». По мнению одного из биографов, «…графа Канкрина, несомненно, следует причислить к героям нашей Отечественной войны наряду с теми героями, которые на полях битвы стяжали себе благодарность потомства…». Егор Францевич строго следил не только за экономией средств, но и за тем, чтобы всё имущество и продовольствие полностью и вовремя доходили до армии, боролся со взяточничеством и хищениями. После войны Канкрин вёл переговоры с германскими государствами о снабжении продовольствием русской армии и с Францией о возмещении расходов по выплате контрибуции России и содержанию русской армии. За блестяще проведённые переговоры в 1815 году он был произведён в генерал-лейтенанты. Император был поражён тем, как Канкрин умел сберечь 26 миллионов рублей из сумм, ассигнованных на ведение войны. И это при том, что сам он в то время оставался необеспеченным человеком. Известен факт, что при скромном образе жизни Егор Францевич не имел достаточно средств, чтобы жить с семьёй в Санкт-Петербурге, поэтому по приезде в столицу был вынужден обратиться к императору за помощью.
После войны Канкрин продолжал заниматься научными работами, опубликовал «Отчёт за войну против французов в 1812, 1813, 1814, 1815 годах», «Мировое богатство, национальное богатство и государственное хозяйство», завершил труд «О военной экономике во время войны и мира» и др. В дальнейшем книга «Мировое богатство…» стала программой Канкрина при управлении Министерством финансов. В этой работе Егор Францевич сформулировал основные принципы финансового управления: «Надо чуждаться крайностей, избегая четырёх великих апокалипсических зверей: понижения достоинства монеты, бумажных денег, чрезмерных государственных долгов и искусственного накопления торгового капитала, и приводить в строгое соответствие расходы с естественными доходами, стремясь увеличить последние путём поощрения народного труда, порядком и хорошим управлением и только в крайнем случае прибегая к умеренным займам, чтобы их погашать при первой же возможности». Долги, по мнению Е. Ф. Канкрина, «извинительны, когда они обусловливаются крайней необходимостью… в противном же случае долги являются истинным бедствием, если обусловливаются нуждой, и безумием, и преступлением, если они заключаются без нужды». В другой работе будущий министр определил задачи правительства: «Не счастье, а усовершенствование людей должно служить целью правительства». Этому принципу, изложенному на бумаге, Е. Ф. Канкрин следовал и в жизни: находил счастье в труде.
В период обсуждения крестьянского вопроса Егор Францевич подготовил «Записку об освобождении крепостных крестьян», где предлагал наделять крестьян землёй в наследуемое владение. В этой работе Канкрин откровенно и с сочувствием писал об «ужасающем положении» русских крестьян: «С незапамятного времени не сделано в России ни одного шага к усовершенствованию в этом отношении…» Являясь горячим сторонником отмены крепостного права, он предлагал долгосрочную программу преобразований, полагая, что необдуманное решение этой проблемы может привести крестьянство к ещё бо́льшим проблемам, чем до отмены крепостной зависимости. К слову, такой же позиции придерживался и император Николай I. В дальнейшем деятельность Е. Ф. Канкрина в этом вопросе будет высоко оценена экономистами-народниками.
В начале 1820-х годов Александр I ввёл Е. Ф. Канкрина в Государственный совет, где ему было поручено заниматься вопросами государственной экономии. Через три года (в 1823 году) Егор Францевич назначен министром финансов вместо Д. А. Гурьева, деятельность которого в сфере денежного обращения он резко критиковал. По словам современников, Канкрин стал «расхлёбывать гурьевскую кашу». Сегодня точно не известно, кто рекомендовал Канкрина на должность министра. Одни источники свидетельствуют о том, что Сперанский, который ещё в 1813 году пророчески говорил, что не было во всей России «способнее Канкрина быть министром финансов», другие называют графа Аракчеева. В пользу первой версии может выступать тот факт, что отношения между Канкриным и Сперанским всегда оставались отличными.