Сегодня мы столкнулись с огромной проблемой. Она такая грандиозная, что почти выходит из нашего поля зрения, хотя стоит перед нами каждую минуту каждого дня. Наша жизнь слишком большая, и каждый ее миг заполнен занятиями, неотложными делами и обязательствами, которые кажутся неотложными. Нет времени ни вздохнуть, ни поискать необходимое решение.
Я встретился с родителями Джеймса, когда ему было почти восемь и он учился в третьем классе. Родители мальчика оказались очень приятными людьми: мама – профессор университета, папа – служащий городского управления. Их привело ко мне беспокойство за сына, который плохо спал по ночам и жаловался на боли в животе. Восьмилетние мальчики часто проявляют разборчивость в еде, но у Джеймса это переходило всякие границы. Мама Джеймса предполагала, что боли в животе не связаны с приемом пищи, и она оказалась права.
Родители гордо рассказывали мне, как уверенно Джеймс разговаривает со взрослыми; однако они признавали, что в общении со сверстниками он испытывает трудности. Как выяснилось, мальчик избегал всего, что ему казалось опасным, и только недавно освоил велосипед. «Еще эти поездки на машине…» – вздохнула мама Джеймса. Отец пояснил, что всякий раз, сидя на заднем сиденье, мальчик превращается в «полицейского»: он указывает на малейшее превышение скорости (даже на три-пять километров) и постоянно «сканирует» дорогу на предмет неприятных случайностей. Можно представить, во что превращались для родителей совместные поездки.
Когда я поближе познакомился с этой семьей, то заметил, как много внимания уделяют родители внешним проблемам. В доме постоянно работал новостной телеканал, вне зависимости от того, смотрели его или нет. Захваченные политическими и культурными вопросами взрослые могли часами обсуждать их. С самого раннего возраста Джеймс слушал подобные разговоры, и родители гордились, что сын так много знает. Они считали, что растят юного активиста, «гражданина мира», который будет информированным и неравнодушным.
Особое место в разговорах родителей занимали проблемы защиты окружающей среды, и Джеймс в своей озабоченности вопросами глобального потепления мог бы, пожалуй, соперничать с Элом Гором[3].
Было предельно ясно: мальчик растет очень тревожным. Вместе с родителями мы стали работать над упрощением, или разгрузкой, его жизни. В домашнем укладе были проведены некоторые изменения, и повседневная жизнь приобрела ритм и предсказуемость.
В первую очередь я посоветовал родителям оградить Джеймса от насыщенной интеллектуальной жизни и избытка информации.
Какое количество информации могло бы составить безопасный уровень для неоформленного сознания ребенка? Родители убрали два из трех компьютеров и ограничили доступ к оставшемуся. После многократных обсуждений решили избавиться и от телевизора. Взрослым труднее обойтись без телевизора, чем ребенку, но они пошли на это. В качестве успокоения они сказали себе, что телевизор являлся источником шума в доме, а шум мешает всем. Также, разумеется, были удалены игровые приставки.
Самое большое впечатление на меня произвело то, что ради сына родители Джеймса изменили свои закоренелые привычки. Они мужественно отказались от дискуссий на политические темы и от обсуждения каких бы то ни было проблем. Я имею в виду – от обсуждения в присутствии Джеймса.
Сначала было трудно дождаться, пока ребенок уляжется спать, но родители постоянно напоминали друг другу, что следует воздерживаться от «взрослых» разговоров, пока рядом с ними сын. Скоро это вошло у них в привычку, и даже был очевидный плюс: каждый день они предвкушали время, которое проведут вдвоем.
Уже через пару недель родители обнаружили, что Джеймс изменился: он стал не таким беспокойным, как прежде, и ночью спокойно спал. Все чаще стал он обращаться к родителям со своими школьными проектами. Вдруг выяснилось, что его интересуют вещи, на которые он раньше не обращал внимания. Наступила весна, и погода стояла прекрасная. Может быть, это погода так влияет?
Сначала родители не связывали позитивные изменения с удаление «экранов», но состояние Джеймса продолжало улучшаться. Примерно через три-четыре недели изменения заметили учителя в школе. Джеймс вел себя ровно так, как положено детям его возраста: иногда слонялся без дела, строил дома из деталей, ловил ящериц и раскапывал норы. Мальчик начал общаться с ребятами, жившими по соседству, а с одним даже подружился. В дальнейшем я поддерживал связь с этой семьей, и поэтому могу сказать, что их дружба не прервалась. Сейчас ребятам немного за двадцать, и они во всем поддерживают друг друга.
Насколько были связаны изменения характера Джеймса с переменами в домашнем укладе? Какую роль сыграло отсутствие телевизора? Можно ли выделить самую главную причину изменений? Я отвечу: и да, и нет. Не думаю, что существовала единственная, «волшебная пилюля», которая излечила мальчика от нервозности и стремления контролировать все вокруг. Но предпринятые шаги защитили детство Джеймса и определенно повлияли и на него, и на его родителей. Результат оказался намного больше простой суммы составляющих. Изменился домашний уклад; это повлекло за собой внешние изменения и перемену климата повседневной жизни. Родители по-новому, осознанно, подошли к воспитанию, и это сослужило им хорошую службу. Они пересмотрели свою жизнь и определили, что является значимым, а что – нет. Родители больше не считали, что мальчик должен знать обо всем на свете или беспокоиться о тех же вещах, что и они, взрослые люди. Признавая разницу между собой и ребенком, сохраняя ее, они предоставили Джеймсу свободу, соответствующую его возрасту, а также право быть самим собой.
Когда вы упрощаете окружающий ребенка мир, вы открываете дорогу для роста и положительных перемен. Эта подготовительная работа имеет огромное значение, потому что наш мир переполнен явлениями и событиями. Мы строим свою семью и повседневную жизнь на четырех «слишком много», я уже говорил об этом, но повторю еще раз: слишком много всего вокруг, слишком много вариантов выбора, слишком много информации, а также слишком высокая скорость жизни. При таком уровне занятости, в условиях постоянного цейтнота, а также беспорядка во всем (и в физическом смысле, и в психологическом) дети лишаются времени и возможностей, которые необходимы им для исследования окружающего мира и развития собственной личности. Эти «слишком многие» обстоятельства давят на нас со всех сторон, и мы поневоле подстраиваемся под высокие темпы жизни, избыточность начинает казаться нам совершенно нормальной. Если та самая вода в сосуде продолжает нагреваться и мы привыкаем к этому, как выбраться и не свариться?
Я искренне верю, что инстинкты, которые побуждают нас защищать детей, помогут произвести необходимые изменения. Мы выберемся из пресловутого сосуда и сохраним детство. Даже если наш внутренний голос заглушен безотлагательными делами и избытком всего, родительский инстинкт по-прежнему силен. Мы внезапно останавливаемся и удивляемся, как такой темп жизни оказывает влияние на ребенка. У нас внутри звучит сигнал тревоги, когда мы противостоим гигантской пропасти между нашим представлением о детстве и тем, каким оно стало.
Нечто похожее произошло с канадским журналистом Карлом Оноре (Carl Honoré), в результате чего в 2006 году он написал книгу «Без суеты. Как перестать спешить и начать жить» (In Praise of Slowness). Автор честно признал себя «любителем бешеного темпа», как признал и то, что мысль о книге пришла к нему в тот момент, когда он, на уровне родительского инстинкта, почувствовал опасность. Однажды в аэропорту Карл наткнулся на киоск, в котором продавались книжки из серии под названием «Истории-минутки для детей перед сном». Сначала он хотел купить всю серию, но потом внезапно вспомнил, как читал книги перед сном своему двухлетнему сынишке («Папочка, еще, еще!»). На самом деле, читая сыну, он размышлял о том, как ответить на электронные письма и о других неотложных делах. Стоп! – получается, рассматривая книжки, он думал о своем собственном сэкономленном времени: может быть, ребенку хватит парочки на вечер? Но, к счастью, так же быстро эту мысль сменила другая – Карл испытал отвращение к самому себе: он, как и многие родители, дошел до предела в своей перегруженной сумасшедшей жизни. Это ли не опасность – что мы говорим своим детям и что мы делаем с ними?
У всех случаются такие моменты, когда мы, подобно Оноре, воспринимаем сигнал опасности. Я сам получал подобные сигналы. Мы сталкиваемся с элементарными просьбами маленьких существ (которых безмерно любим), но при этом воспринимаем просьбы как сигналы из далекой галактики, отправленные с планеты, где никто никуда не торопится. Двух- или трехлетний ребенок просит прочитать ту же сказку снова и снова; вот ему уже восемь, и он пристает к вам с просьбой пересказать сюжет фильма в таких подробностях, что рассказ займет больше времени, чем сам фильм. Раз или два в неделю вам нужно вовремя собрать и развезти всех детей, за которых вы несете ответственность, на разного рода занятия, а это требует исключительной точности. Все рушится в один момент из-за пары незавязанных шнурков, или нерасчесанных волос, или потерянного рюкзака – который всегда теряется.
ЭЛЕМЕНТАРНО
Упрощая, вы защищаете среду, в которой растет и развивается ребенок. Вы создаете обстановку, позволяющую ребенку медленно и постепенно формировать собственную личность.
Идея этой книги пришла ко мне благодаря моей профессии и полученному сигналу тревоги. Тем не менее я прозревал гораздо дольше, чем Карл Оноре. Честно призна`юсь, мне потребовалось больше десяти лет, чтобы полностью осознать то, что я смутно ощущал уже давно.
Когда мне было сильно за двадцать, я закончил свое обучение в качестве сотрудника социальной службы у себя на родине, в Австралии. Я поехал волонтером в Азию, чтобы помогать детям в двух лагерях для беженцев. Один лагерь располагался в Джакарте, а другой – в Камбодже, на самой границе с Таиландом.
Лагерь в Джакарте был очень большим, в нем жили несколько сотен тысяч человек, которые лишились крова из-за политической нестабильности. Управление лагерем было построено по принципу феодального хозяйства, с «лордом» во главе и его бандой, которая устанавливала свои «правила» весьма непрезентабельными способами и добивалась лояльности, обещая защиту от других, таких же бандитских «лордов». Это был огромный убогий поселок с хижинами из картона и кусков пластика – люди строили жилища из подручных материалов. Проходы были застелены досками, которые почти не защищали от грязи и жидких отбросов, переполнявших дренажные канавы и канализационные трубы.
Я жил среди этих людей и работал с детьми, которые ничего, кроме этого лагеря, не видели. Их жизнь была полна неудобств, болезней, страха и опасностей. Детей никто не оберегал, и у них не было никакого досуга; выживание стало главным семейным предприятием. Все эти люди, и каждый из них, потеряли очень многое. И, к сожалению, у всех детей явно просматривались признаки посттравматического стрессового расстройства. Они были дергаными и нервными, они все время были начеку, и с большой опаской относились ко всему новому. Многие выработали свои, особые ритуалы для выполнения повседневных дел, например сложный способ передвижения в лабиринте построек лагеря, который казался им наиболее безопасным. Они не доверяли новым людям – и взрослым, и сверстникам, – и почти все они обладали взрывным характером.
После Азии я поехал в Англию, где получил образование в качестве преподавателя Вальдорфской системы. Год за годом я работал в школе и давал частные консультации в качестве психолога, общался с детьми и ставил диагнозы: синдром дефицита внимания, гиперактивность, навязчивое состояние, оппозиционно-вызывающее расстройство. Мне начало казаться, что это какой-то ужасный «вальс смерти», в который вовлечены современные дети.
В начале 1990-х годов я работал в школе и вел частную практику в западной части Лондона. Работал с самыми разными детьми: и с британцами, и с иммигрантами, и с теми, кто относился к классу неимущих, и с теми, чьи родители были успешными людьми. По роду своей деятельности я видел детей, которые старались контролировать все вокруг: своих родителей, других взрослых и даже приятелей, с которыми они играли. Их режим питания и сна также был весьма своеобразным. Некоторые дети отказывались есть что-либо, кроме одного-двух продуктов, и не ложились спать до глубокой ночи. Они легко выходили из себя, взрывались, а родители затруднялись объяснить причины подобной вспыльчивости. Кроме того, я видел, насколько нервными были эти дети. Их было легко напугать и очень трудно успокоить. Все непривычное, было ли это объяснение нового материала в школе, знакомство с новыми людьми, любое изменение планов или режима занятий, пугало их. Мне вспоминается один мальчик, который категорически отказывался ехать в отпуск с родителями. Раньше он никогда не бывал на море, и перспектива поездки привела его в ужас.
Меня осенило, когда я обнаружил, что план лечения, который я выбирал для юных англичан, идентичен тому, что дал свои результаты в лагере для беженцев. Еще раз объективно оценив свою работу, я не смог увидеть разницы между целями и методами терапии здесь, в Лондоне, и в Джакарте. И тут я наконец осознал совершенно очевидную вещь: эти дети – совершенно обычные дети, которые родились в одной из самых богатых стран западного мира, – демонстрировали признаки и симптомы посттравматического стрессового расстройства!
Меня учили, что посттравматическое стрессовое расстройство наблюдается во время военных действий, что это последствия травмы, изменяющей жизнь человека, потрясшей его до глубины души. За последние двадцать лет мне приходилось работать в районах военных действий: в Африке, Израиле, Северной Ирландии, а также в Венгрии и России во время перестройки и сразу после нее. Я не ожидал встретить детей, «опаленных войной», в благополучной Британии, но я их встретил. Что меня поразило с самого начала, так это сходство проблемного поведения детей, которые действительно пережили сильный стресс, и детей, которые, казалось, находились далеко от военных действий. Неоднократно испытав чувство дежавю, я уже не мог игнорировать свой инстинкт. Бесспорные симптомы все больше убеждали меня в причине расстройства. Когда я внимательно исследовал обстоятельства жизни детей, я понял, что и те и другие в какой-то степени были лишены детства. Взрослая жизнь буквально захлестнула их. Они были посвящены во все страхи своих родителей, они знали все их мотивы и амбиции и крутились в том же бешеном темпе жизни. Дети пытались создать свои собственные границы и защитить себя, но получалось плохо. Дети страдали от войны иного рода: это необъявленная война против детства.
ЭЛЕМЕНТАРНО
Наше общество – с его приверженностью к «слишком многому» – ведет необъявленную войну против детства.
Если вы будете искать в жизни английских ребят признаки каких-либо травмирующих событий, то вы их не найдете. Кто-то может подумать, что они испытали потерю близких в раннем возрасте и это привело к нервозности, недоверчивости, а также сверхбдительности и неспособности противостоять жизненным невзгодам. Вовсе нет! Я пришел к пониманию, что дети почти постоянно подвергались стрессу и испытывали чувство ненадежности. Непрерывное воздействие небольших стрессоров накапливалось до тех пор, пока не вызвало определенную психологическую реакцию, которая проявилась в компенсаторном поведении.
Психологи очень любят всякого рода аббревиатуры, поэтому я придумал свою – почему бы и нет? – для описания наблюдаемого мной состояния: реакция на кумулятивный стресс (РКС). Это расстройство теперь, спустя много лет, Американская психологическая ассоциация называет комплексным посттравматическим стрессовым расстройством (КПСР).
Кроме того, теперь психологическое сообщество признает, что признаки и проявления поведения, которые я наблюдал: сверхбдительность, нервозность, тревожность, неспособность сопротивляться жизненным невзгодам, невозможность контролировать свои импульсы и отсутствие перспективы, – усугубляются, когда дети аккумулируют достаточное количество «небольших» стрессоров, воздействующих постоянно. Подобное постоянное воздействие стресса и вызывает РКС.
Реакция на кумулятивный стресс описывает ответ организма на непрерывное воздействие небольших стрессоров, своего рода порог, который легко построить, но невозможно разрушить. Пожалуйста, поймите меня правильно: я не имею в виду стрессор такого уровня, который представляет собой сам факт существования. Я не утверждаю, что детей вообще нельзя подвергать стрессу; можно, и даже нужно. Дети испытывают разочарование, когда их желания не исполняются, они страдают от болезни, горя и потерь. Жизнь детей вовсе не лишена стрессов, и детство далеко не «радужный» период, где один счастливый момент сменяет другой. Действительно, представьте шестилетку, который мечтает о супергероях и сверхсиле, а потом, свалившись с вишни на заднем дворе, обнаруживает, что он не может летать. Ему больно, он сломал левую руку так, что смотреть страшно, и вдобавок еще и попал в травматологическое отделение больницы. Подобные инциденты, которые в детстве случаются нередко, вызывают значительный стресс и потом долго пересказываются членами семьи – в качестве примера храбрости, способности подавить страх, силы и героизма. (Не тот героизм, увы, который проявился в полете; тот, о котором Ральф Уолдо Эмерсон сказал: «Герой не храбрее обычного человека, но он сохраняет свою храбрость на пять минут дольше».)
Тот уровень стресса, который описывается термином РКС, трудно отличить от обычного и нормального повседневного стресса, который испытывают дети. День за днем настроение и самочувствие меняются, словно на доске-качелях; но стресс действует так, словно один конец перевешивает. Как только воздействие стресса прекращается, баланс возвращается. Все эти ободранные коленки, ссоры с друзьями, простуда, которая приковывает к кровати на пять дней… Это может только укрепить жизнестойкость ребенка и поможет ему осознать свои способности. Нормальный стресс является примером «необходимого сопротивления». Мы все, в том числе и дети, должны преодолевать препятствия в жизни, чтобы научиться распознавать их, справляться с ними и жить дальше. Нормальный стресс тоже может вызывать тревогу, но он не ранит, если у нас есть необходимые навыки и поддержка, чтобы справиться с ним, пережить его воздействие. Стресс вызывает значительные повреждения, если он сильный или слишком продолжительный. Если человек (или ребенок) не способен распознать стресс и справиться с ним, то он попадает в замкнутый круг стрессреакции.
Характеристикой РКС является не уровень травмирующего воздействия, а постоянство или частота воздействия мелких стрессоров. Что вызывает кумулятивный эффект? Что именно воздействует на душу ребенка и его поведение? Я понял, что все эти небольшие стрессы ослабляют способность ребенка противостоять жизненным неурядицам. Они истощают психические, физические и эмоциональные силы. Постоянный стресс нарушает способность к концентрации внимания, душевное равновесие, а также ощущение безопасности, которое позволяет нам воспринимать новое и изменяться. Стресс мешает сосредоточиться, и не только на конкретном задании: он не позволяет детям «пережить» детство, то есть сформировать и развить ощущение собственной личности.
Но вот что мне становится все более очевидным с каждым днем: подавляющее количество стрессоров мы теперь называем «повседневной жизнью». В такой обстановке живут наши дети, и их жизнь не слишком отличается от взрослой. Они точно так же перегружены информацией, в том числе и той, которая поступает из СМИ, на них точно так же сваливается множество одновременных заданий и точно так же, как взрослым, им катастрофически не хватает времени.
ЭЛЕМЕНТАРНО
Ритм современной жизни все больше расходится с естественным ритмом детства.
На самом деле довольно грустно слышать, что детство поставлено под угрозу. Это сложно объяснить или принять. Я не верю, что угроза детству является результатом сознательных усилий. Вряд ли среди нас есть «Бармалей», зловещая сила, которая направлена против детей. За это несет ответственность не отдельный человек, или организация, или потустороннее существо. Кого обвинять: компанию «Филип Моррис», «Дженерал Миллс», продавцов и разработчиков рекламы, «технофилов», которые предлагают мобильные телефоны для восьмилетних? Если разобраться, всех – и никого. Я не думаю, что кто-то из «обвиняемых» сознательно подвергает угрозе детей, продавая или рекламируя свою продукцию.
Однако наше общество искренне убеждено: чем больше, лучше, крупнее и быстрее, тем лучше для всех. Эта концепция стала своего рода способом выживания, хотя она довольно примитивна (но не лишена особого, свойственного Западу, современного смысла). На каком-то уровне это можно понять, несмотря на то что подобная концепция перестала обеспечивать выживание; напротив, это прямая угроза выживанию.
Мы втискиваем в свои дома все больше вещей (хотя и сами дома становятся все больше), перегружаем свою жизнь (страдая от занятости и недосыпания), перегружаем сознание (круглосуточный канал новостей, Интернет, блоги, социальные сети). Ученые провели исследование группы потребителей, чтобы выяснить, в каком возрасте дети начинают использовать такие современные гаджеты, как мобильные телефоны, МР3-плееры и DVD. Оказалось – в шесть с половиной лет1. Темп жизни ускоряется, и мы не только тащим детей за собой, но и проецируем на них свои тревоги. Мы боимся опоздать, и уже не знаем, осталось ли в жизни хоть что-то, не требующее ускорения. Есть ли что-то, не требующее улучшения, обогащения, развития или соревнования? Мы еще не придумали способ сокращения сроков беременности, но как только ребенок рождается, мы пытаемся ускорить процесс его роста и развития.
Давайте посмотрим, какой еще способ придумало общество для нападения на детство. Возьмем, например, время, отведенное для сна. Большинство из нас признают необходимость хорошего ночного отдыха – семь или восемь часов сна ежедневно. Тем не менее мы готовы сократить время, отведенное на сон. Есть люди, которые считают, что им достаточно спать по четыре часа в сутки. Томас Рот (Thomas Roth) из Центра по исследованию нарушений сна в Детройте (Henry Ford Sleep Disorders Center) сомневается в этом: «Процент популяции, представители которой спят менее пяти часов в сутки и нормально себя чувствуют, можно округлить до целого числа. Это число – ноль». Роберт Стикголд (Robert Stickgold), специалист по проблемам сна из Гарварда, рассказывал, как некий частнопрактикующий психиатр спросил его, существует ли хоть одно противопоказание для назначения модафинила студентам во время экзаменов. Модафинил является новым, широко рекламируемым лекарством, которое подавляет потребность в сне. Стикголд сказал психиатру: «Вообще никаких противопоказаний. Если вы уверены, что сон – совершенно бесполезная вещь»2.
Правда ли, что сон – просто промежуток между бодрствованиями? А детство – время ожидания взрослой жизни? Лишенный сна человек умирает (чисто теоретически), и ученые до сих пор спорят о том, какие процессы происходят во время сна. Общий вывод такой: когда мы спим, происходит восстановление психических и эмоциональных функций, а также улучшение моторных навыков (своего рода «отработка» движений в памяти). Есть также предположение, что сон способствует поддержанию гомеостаза головного мозга. При бессоннице нарушается работа иммунной системы. Известно, что при этом страдает речь, память и способность мыслить гибко и нестандартно. Крысы, которым не давали спать, умирали через семнадцать-двадцать дней: у них выпадала шерсть, а уровень метаболизма подскакивал вверх. Организм сжигал огромное количество калорий, даже если крысы не двигались3.
Ученые исследуют биологическое назначение сна и для этого подвергают бессоннице живых существ. Если людей лишать сна, они не могут ни вспомнить, что изучали в состоянии бодрствования, ни применить свои знания. Они теряют психологическую устойчивость и физические силы и страдают от дисфункции иммунной системы. И мы еще спрашиваем, нужен ли нам сон? Мы хотим вернуть себе почти треть жизни, которую якобы теряем во сне. Можем ли мы обойтись без сна или сократить его время? Обществу следует задать те же вопросы относительно детства. Какое назначение у этого периода жизни? Можем ли мы сократить его? Если мы будем обращаться с детьми как со взрослыми, насколько лучше они подготовятся к взрослой жизни?
Я сомневаюсь, что мы правильно понимаем «назначение» детства, потому что вижу, какими вырастают люди, слишком быстро проскочившие этот период. Не думаю, что картина благовидная. В детстве происходят свои собственные мистические процессы, в особом темпе. Мне кажется, когда мы просим детей «соответствовать» миру высоких скоростей, мы, не желая того, наносим им вред. Мы лишаем детей как раз тех составляющих, которые необходимы им для того, чтобы найти свой путь в сложном мире – благополучия и жизнестойкости. Тем не менее я искренне верю, что существует множество доступных родителям способов, способных защитить детство.
ЭЛЕМЕНТАРНО
Безопасное детство означает, что ребенок имеет возможность постепенно формировать собственную личность, жизнестойкость и состояние душевного равновесия.
Недавно меня попросили прочитать лекцию. По дороге к месту выступления я слушал радиопередачу о глобальном потеплении. Помните маленького Джеймса, о котором я рассказывал вам? Он немного просветил меня на эту тему. Но я подумал прежде всего о том, что проблема, которая кажется серьезной и на самом деле является такой, повергает нас в тревожное состояние. Вы сортируете мусор, чтобы его легче было перерабатывать, и покупаете светодиодные лампочки, вы с восхищением рассматриваете гибридный автомобиль и одновременно клянетесь себе, что будете одевать детей только в натуральные ткани. И еще непременно надо заделать озоновую дыру! Однако наши действия принесли бы гораздо больше пользы, если бы были продиктованы не тревогой, а состраданием, желанием защитить Землю.
Это напомнило мне об одном человеке, который как-то пришел на мою лекцию. Я уверен, что его притащила жена. После лекции он подошел и очень доброжелательно сказал: «Здорово! Мне понравилось. (На самом деле, как я полагаю, часть лекции он проспал). Много пищи для размышления, не так ли? Я сам окончил Гарвард, но сомневаюсь, что мой Бен последует по моим стопам, если только нам не удастся привлечь его внимание к учебе! Я прямо сейчас составлю список упрощений. У сына на следующий год экзамены; как вы думаете, хватит ли нам времени, чтобы все изменить?» Да, этот человек хорошо отдохнул, его спокойствию можно было позавидовать, но дело в том… Он упустил самое главное! Если избавиться от тревог, это не обязательно приведет к долговременным изменениям, и еще меньше – к преобразованиям. Смысл упрощения не в том, чтобы Бен лучше сдал экзамены (хотя мы, конечно, желаем мальчику хороших оценок). Цель – благополучие Бена. То есть гораздо важнее приложить усилия к более высокой цели – защитить детство наших любимых детей. Детство – крайне важный период, у него свои особенности и свои естественные процессы. А наше общество проделало слишком много дыр в защитном фильтре, который призван ограждать детей от взрослой жизни и взрослых проблем.
Но есть и хорошая новость: мы, родители, можем многое сделать для того, чтобы защитить детство. Существует немало способов фильтрации, уменьшения скорости и ограничения стрессов. В наших силах не позволить стрессам взрослой жизни проникать в дома, головы и сердца детей. По мере того как я продолжаю работать над упрощением, становится все очевиднее, насколько эффективным может быть процесс восстановления благополучия ребенка и возвращения ему ощущения «легкости бытия». Это совершенно меняет стиль жизни семьи и приближает его к тому идеалу, о котором вы мечтаете.
Прежде чем мы перейдем к уровням упрощения, описанным в последующих главах, я хочу показать вам общую картину процесса. Мы с вами проведем небольшое совещание, и я задам вам вопросы, которые задавал и другим людям. В наше время, чтобы действовать под влиянием надежды, а не страха, нужно начинать упрощение с мечты. Карл Сандбург (Carl Sandburg) однажды сказал: «Ничего не происходит, если сначала не помечтать». Здесь не бывает исключений. Вашей мотивацией будет мечта, представление о собственной семье; и эта мечта будет работать, пока вы работаете над упрощением.
Очень часто люди приходят ко мне всей семьей, в школьный кабинет или на частный прием, потому что у ребенка проблемы с поведением. Причина для обращения к психологу та же, по которой вы звоните врачу, внезапно обнаружив на теле сыпь; и психолог, как и врач, обнаруживает, что сыпь – только внешний признак более серьезной проблемы. Как я упоминал во введении, вы можете увидеть многое, в том числе семейные ценности, просто рассматривая повседневную жизнь семьи. Чтобы вам было понятнее, поясню: я предлагаю людям выбирать: или несколько месяцев довольно дорогой семейной терапии, или однократный визит к ним домой. По моему мнению, в обоих случаях я получаю равноценную информацию. Я тихонько посмеиваюсь, но не удивляюсь, как часто люди поначалу выбирают сеансы семейной терапии, на которых мама и папа нервно переглядываются, вместо того чтобы пригласить меня к себе в гости. Конечно, никому не понравится, что посторонний вторгается в ваш дом на целый день, с самого утра, когда вы только открыли глаза, до времени укладывания спать детей.
Я не думаю, что однодневное обследование обстановки в семье так уж неприятно для родителей. Когда люди выбирают такой вариант, я провожу у них в доме целый день, наблюдая за повседневными делами и занятиями. Я могу поиграть с детьми или помочь накрыть на стол. Часто у меня есть план в общих чертах, который не позволяет мне упустить мелкие детали, просмотреть их за очевидными признаками. Хотя мое присутствие нельзя назвать незаметным, я не сижу в углу, провожая взглядом всех проходящих мимо, с блокнотом и секундомером в руках. Обычно я стараюсь оставаться несколько в стороне, но в непосредственной близости от событий повседневной жизни. Я также могу разбить свой день на части – провести в доме часть рабочего, а потом часть выходного дня. Все зависит от определенных проблем конкретной семьи и ситуации в целом.
Представьте себе обычный день из жизни вашей семьи и то, как он может выглядеть с точки зрения стороннего наблюдателя. Какие проблемы могут стать очевидными? Какое время дня особенно напряженное?
Через день-два после визита я назначаю встречу с родителями. Мы начинаем разговор с интересного и нередко очень оживленного обсуждения семейных идеалов. Я не имею в виду те идеалы, которые так любят обсуждать политики. Мне интересно услышать, как супруги представляют семью, как выглядела их мечта о семье до того, как появились дети. Очень важно, чтобы люди вспомнили свои мечты, прежде чем они будут двигаться вперед. Нужно восстановить надежды, представления, образы, которыми вы дорожите больше всего. Именно это будет основной направляющей силой дальнейшей работы. А упрощение поможет в значительной степени восстановить эти мечты.
Одно из моих самых любимых воспоминаний – как моя жена, беременная нашим первенцем, сидит в кресле-качалке, глубоко погрузившись в свои мысли. Совершенно очевидно, что она думала тогда о будущем. У всех нас есть подобные картинки в памяти, а также представления о семье, какой она должна быть. Какими вы представляли своих детей? Какими видели себя в роли родителей? Нет сомнений, что вы с супругом обсуждали методы воспитания… Наверняка вы говорили о том, какие приемы вам хотелось бы применить и чего бы вы желали избежать любой ценой. Каким вообще вы представляли свой дом?
Мы, родители, нечасто соответствуем собственным идеалам. По аналогии со спортом, родители не зрители, а игроки. Мы способны стать архитекторами повседневной жизни семьи; но, согласитесь, невозможно нарисовать чертеж чего-либо, что постоянно меняется и растет. С детьми вы не имеете достаточно времени для мечтаний, и большинство родителей удивляются, как далеко они ушли от собственного представления о семье. Правда, когда родители только мечтали о семье, у них были далеко не полные данные. (Разве вы не мечтали купить белый диван? И не говорили: «Давай купим ящик для игрушек и будем все туда складывать»?)
Даже если некоторые детали были нереальными, они присутствовали в вашей мечте. Они имели значение – и до сих пор имеют. Эти детали показывают, что вы больше всего ценили, когда только начинали это грандиозное предприятие – создание семьи. Что вдохновляло вас тогда, может вдохновить и сейчас. Должно вдохновить – семья нуждается в свежей струе надежды и воображения. Довольно странно, что мы ищем новизну, как будто только в ней содержится смысл. А почему бы нам не обратиться к тому, что мы уже знаем и должны постоянно помнить, обновляя и используя?
ЭЛЕМЕНТАРНО
Как и другие виды искусства, создание семьи нуждается в свежей струе надежды и фантазии.
Можете ли вы вспомнить, как переносили любимые черты друг друга на своих будущих детей? Помните, как вы представляли семью, которая меняется со временем, по мере роста детей? Наверняка вы представляли жизнь вместе с супругом, совместные трапезы, игры с детьми, школьные занятия и обязанности, горести и переживания, триумфы и достижения. Вы представляли «верстовые столбы» семейной жизни – дни рождения и праздники, первые шаги, первые слова, первый поход в школу. Но вы также рисовали в своем воображении и менее значимые моменты повседневной жизни: сказки на ночь, завязывание шнурков, веселые истории, розовые «валентинки», игры в мяч допоздна, когда мяч уже почти не виден.
Вы представляли семью как убежище; вы представляли любимый уголок, немного странное, обязательно шумное, но забавное, комфортное обиталище независимых душ. Вы представляли пространство, пропитанное домашними запахами, с непременной собакой или кошкой («Как только дети достаточно подрастут, чтобы ухаживать за животным!»), которые будут дремать на подстилке или в кресле («Только не на белом диване!»). Вы мечтали о том, чтобы каждому члену семьи было удобно, чтобы каждый мог реализовать себя, чувствовал любовь и понимание.
Но вы никогда, даже в самых ужасных кошмарах, не представляли хлам, забивающий каждый сантиметр пространства дома! Никогда! Это та самая «мелочь», которую вы упустили, представляя семейную жизнь. Я работал со многими родителями, у которых различие между мечтой и действительностью было огромным. И это различие касалось не только деталей – белого дивана или игрушек, валяющихся повсюду, – оно было фундаментальным. Помню, как одна мама сказала мне чуть не плача: «Иногда мне кажется, что я больше общаюсь с тренерами, учителями по музыке и танцам, педагогами и врачами, чем с моими детьми». Она чувствовала себя «водителем» (в буквальном и переносном смысле), и жизнь детей больше не имела отношения ни к ней, ни к семье в целом.
После лекции один из слушателей отвел меня в сторону. Мы обменялись ничего не значащими фразами, потом он опустил глаза, снова посмотрел на меня и сказал: «Знаете, что меня больше всего удивляет? Я никогда не думал, что будет так тяжело, что жизнь будет настолько изматывающей. Не поймите меня неправильно, я знал, что конфликты неизбежны, я был готов к этому, особенно когда дети становятся подростками. Я помню, как спорил со своими родителями в то время. Но я не мог представить, что когда мой сын начнет взрослеть, наши отношения будут состоять только из стычек и разногласий. Переговоры просто невозможны. Все мои слова принимаются в штыки. Он стал похож на маленького законника. Я и не представлял, что с семилетним ребенком придется спорить по десять раз в день».
«Мы не думали, что будет так» – я очень часто слышу эту фразу от родителей. Состав семьи может быть различным, это не имеет значения: традиционные супружеские пары, партнеры одного пола, одинокие родители – все приходят к одной и той же мысли. Родители говорят о своих мечтах как о чем-то, к чему они стремились, а не просто рисовали в воображении. Оглядываясь назад, эти люди видят, что двигались в правильном направлении, но внезапно сбились с пути: «Все стало ненормальным. Раньше так не было, жизнь вышла из-под контроля».
ЭЛЕМЕНТАРНО
В наши дни жизнь все больше расходится с мечтами и надеждами, которые мы связывали с семьей.
Когда мы представляли свою жизнь в семье, то не думали о постоянной борьбе за выживание. Тем не менее снова и снова приходится использовать те же термины для выражения чувств. Я встречал родителей, затянутых в пучину стресса; они подчинялись своим инстинктам – так называемой реакции «драться или бежать». Это состояние длилось вечно; оно стало для них почти нормальным. Так и получается, если мы действуем инстинктивно, не раздумывая, не оглядываясь на других людей, все время импровизируя; все время в заботах, в делах, не пытаясь сдержать эмоции и превращаясь в чужаков в собственном доме.
Когда я встречаюсь с родителями, мы обсуждаем разные темы, и очень горячо. Но есть один вопрос, к которому мы постоянно возвращаемся: что вам нужно для того, чтобы приблизить свою жизнь к мечтам и представлениям о ней? Мне совершенно очевидно, что эти люди все еще мечтают, но, к сожалению, существует разница между мечтами и реальностью.
Что будет, если добавить семейной жизни немного фантазии и воображения? Помните: «Ничего не происходит, если сначала не помечтать». Можете ли вы вспомнить какую-то свою идею, которая стала бы подходящей для всех членов семьи? Можете ли перестроить нынешнюю ситуацию так, чтобы ваша жизнь больше соответствовала вашим представлениям о ней?
И вот, не забывая об этом, я обсуждаю с родителями свой визит к ним. Спрашиваю, как им кажется, можно ли на основании одного дня сделать вывод о «горячих точках» или конкретных проблемах семьи. Обычно они заверяют, что я, по иронии судьбы, оказался свидетелем «худшего дня» в их жизни, полного провала методов воспитания. Родители говорят о тех инцидентах, которые либо произошли в тот день, либо случаются достаточно часто. Мы очень подробно обсуждаем прошедший день и уделяем особое внимание тем ситуациям, которые расстраивают больше всего. Эти ситуации могут быть весьма специфическими («Вы же видели, что Джоуи не может спокойно сидеть за столом!»), но мы также устанавливаем закономерности. Видите ли, к этому моменту мы уже обсудили их мечты о том, какой следует быть семье, и теперь они начинают разбираться со своими волнениями и опасениями. Ответ лежит где-то между мечтой и волнением… И именно здесь следует применить свое воображение и начинать упрощение.
Иногда родители чувствуют, что проблемы просто подавляют. Тогда они не могут увидеть закономерности и определить точку, с которой необходимо начать изменения. В течение дня могут быть моменты, которые вызывают особенные сложности, например прием пищи или отход ко сну. Мы их также обсуждаем в контексте повседневной жизни. Ссоры и истерики редко являются результатом каких-то действий; это следствие напряжения, которое накапливалось долгое время. Когда родители вплотную займутся упрощением, повседневная жизнь приобретет ритм и предсказуемость (об этом – в четвертой главе), они научатся открывать «выпускные клапаны» и создавать «островки спокойствия» в течение дня.
В самом начале наша цель состоит в том, чтобы уловить «пульс» семейной жизни. Мы должны понять, что происходит и что можно улучшить. Это может сделать каждый. Если вы объективно рассмотрите последовательность событий обычного дня, то сможете найти «горячие точки». Это те моменты, когда проявляется характер, бесследно исчезает способность к кооперации и наступает хаос.
Вместо того чтобы сломя голову бросаться на отдельные проблемы, очень важно сначала признать их существование. Не менее важно понять, какие методы воспитания и их использование в повседневной жизни лучше всего совпадают с вашими намерениями. Почему здесь у вас все получается? Когда я общаюсь с родителями, то сначала выясняю, что беспокоит их больше всего, а потом мы вместе отступаем на шаг или два. Хороший массажист никогда не приступает сразу к проблемной точке; он начинает разминать окружающие мышцы, снимая с них напряжение. В семейной терапии нужно применять те же приемы, чтобы изменения вызывали желание действовать, а не возмущение.
Конкретные вещи, нуждающиеся в изменении, я обычно разделяю на две категории – важные и выполнимые. То, что обычно кажется очень важным, не всегда является таковым; а вот изменения, которые можно осуществить, станут для вас отправной точкой. Осуществив возможные изменения, вы перейдете к важным пунктам и у вас будет достаточно мотивации, чтобы успешно завершить процесс.
Очень часто, для того чтобы найти свой путь к цели, нужно определить и отбраковать все, что не совпадает с нашими представлениями. Семья – это не отдельные взаимодействия людей, которые происходят в обособленных помещениях. И детство – не гонка за товарами повседневного спроса и стрессами взрослой жизни, которые нужно получить в рекордное время. Упрощение открывает путь изменениям и готовит почву для преобразований, а также убирает помехи, которые мешают видеть ситуацию в реальном свете.
ЭЛЕМЕНТАРНО
Упрощение открывает путь изменениям и реорганизации наших надежд и повседневной жизни.