Ржавцев жестом подозвал официанта. Спросил Индейкина:
– Вам что-нибудь заказать?
Тот отказался.
– А мне надо. Не каждый день обвиняют в убийстве! Причем голословно. И даже не голословно, а на основании литературного прецедента. Есть человек с инициалами Раскольникова, и есть убитая старуха, а посему местные Шерлоки сразу начинают искать топор. Вот если бы сейчас обнаружилась задушенная дама, они тут же бы арестовали бармена и стали бы его пытать, где Яго. Разве не так?
– Я всего лишь посольский дьяк. Я только собираю факты.
– А кому теперь нужны эти факты? Старуху схоронили. Книга захлопнута. Сказка на совести сказочника. Щелкунчики вернулись в свои коробки.
– В том-то и дело, что не вернулись. Понимаете, какая дальше вышла катавасия… После беседы со следователем, о которой я вам докладывал, ваша школьная подруга Зайчикова Елена сразу отправилась в Москву… Вы ей сказали, где работаете?
– Да. Но не уверен, запомнила ли.
– Запомнила. Шестого января она беседовала со следователем в Ленинграде, а уже двенадцатого приехала в Москву. Сначала пыталась встретиться с Таганкиным М. С., но он оказался в командировке, и четырнадцатого встретилась с Барсуковым Н. А.
– Вот ведь как развернулись дела! Сначала машина, которую угнали. Потом визит к Зайчиковой. Потом приписывают убийство. И что еще? Мы снова посмотрим кино?
– Посмотрим.
На экране появляется Барсуков. Он в той же поношенной кожаной куртке, сидит неподвижно, как врос в стул, поджав плечи.
– Осунулся, – прокомментировал Ржавцев. – Совсем Барсука запугали. Он милицию боится.
Голос следователя:
– Барсуков Николай Антонович. Четырнадцатое января 1987 года. 12 часов 30 минут.
Следователь. Посмотрите на эту фотографию. Узнаете ли вы эту женщину?
Барсуков. Узнаю.
Следователь. И кто это?
Барсуков. А не знаю. Стоял я около нашего института, а она подходит.
Следователь. Вы с ней раньше встречались?
Барсуков. Не встречался. Я с такими, гражданин следователь, не встречаюсь.
Следователь. Почему она к вам подошла?
Барсуков. Не знаю.
Следователь. Но она к вам подошла?
Барсуков. Подошла.
Следователь. И что сказала?
Барсуков. Спросила, как найти Ржавцева.
Следователь. И вы ей ответили?
Барсуков. Я ей ответил, но, с другой стороны…
Следователь. Постарайтесь подробнее вспомнить разговор, Николай Антонович. Память у вас хорошая?
Барсуков. Хорошая.
Следователь. Ну так рассказывайте.
Барсуков. Значит, так. Стою я около института, а она подходит и спрашивает, как найти Ржавцева. «Так ведь он уехал», – отвечаю. «Когда вернется?» – спрашивает. «Оттуда, – говорю, – гражданочка, не возвращаются». Она так и обмерла: «Помер, что ли?». Я молчу, головой киваю: вроде бы да, а вроде бы нет. А потом уклончиво: «Помереть вроде и не помер, но если и вернется, то нескоро». Она подумала чуток, потом спросила: «Его, что ли, посадили?». Я опять же молчу и головой киваю: вроде бы да, а вроде бы нет. А потом многозначительно: «Всех нас когда-нибудь посадят». Тогда она меня спросила, не дурак ли я, причем, особо отметьте, употребила не «дурак», а похожее неприличное слово на букву «м». И тогда я ей строго: «Покажите документы, гражданочка. Всякие тут ходят. Может, вы шпионка». Она меня еще раз назвала тем же неприличным словом, сказала, что я большой-большой… и ушла. Но, отметьте, я так и не выдал, где находится Ржавцев. Оскорблению подвергся, но не выдал.