Он жил на Волхонке, один в большой квартире с двумя спальнями. К себе на квартиру такого вахлака, как Феофанов, он никогда бы не повез. Но сейчас выбора у него не было – познакомившись с человеком по деловым соображениям, угостив его ужином, да еще при этом заплатив бешеные деньги за его путану, смешно останавливаться на полпути.
Когда они поднялись в квартиру, Липницкий сказал, что Феофанов и Полина могут делать что хотят, а он идет спать.
Забравшись под одеяло в своей спальне, попытался уснуть. Проворочавшись на кровати часа полтора, понял: из попытки уснуть ничего не выйдет. Он лег в первом часу, хотя привык ложиться не раньше двух-трех. Ясно, сон никак не приходил. К тому же бессонницу усиливали воспоминания о бездарно проведенном вечере, а чуть позже – громкий голос Феофанова, начавшего в чем-то настойчиво убеждать Полину.
В конце концов он понял: без снотворного не обойтись.
Сел на кровати, зажег свет, надел халат. Снотворное, чтобы не искушать себя, он нарочно держал в кухне. Придется идти туда.
Выйдя из спальни, сделал несколько шагов – и остановился.
Пьяным голосом Феофанов говорил, убеждая Полину в чем-то:
– Полиночка, пойми, это авианесущий крейсер… «Хаджибей»… – Тембр голоса Феофанова менялся от громких выкриков до неразборчивого бормотания. – Это же слава и гордость… А его – на металлолом… За всем этим такие тузы стоят… В Иран… А? А на нем только самолетов и вертолетов одних на миллиард долларов… А? Он сегодня утром выйдет в море… В семь утра, а? Ты понимаешь? Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Дела такие прокручиваются… И все это – через мои руки… А я – будто в стороне… Но эти дела будут скоро в моих руках… Ты поняла? – Феофанов снова что-то забормотал.
Липницкий осторожно вгляделся. Сквозь декоративную решетку, отделяющую кухню от гостиной, увидел сидящих за кухонным обеденным столом Феофанова и Полину. Оба были в его махровых халатах, взятых в ванной, при этом худенькая Полина в его белом халате просто утопала, на Феофанове же его красный халат держался лишь на плечах. На столе два бокала с шампанским, бутылка. Разглядев этикетку, выругался про себя – это была коллекционная бутылка тщательно спрятанного им в баре «Шато Крико». Феофанову совершенно все равно что пить, в этом он уже убедился, так нет же, этот кретин вытащил именно самую лучшую бутылку.
Впрочем, подумав, Липницкий тут же сказал сам себе: плевать. То, что он слышит, стоит тысячи таких бутылок.
Ни о каком снотворном он уже не думал. Он весь превратился в слух.
Феофанов что-то говорил вполголоса, часто повторяя слово «Хаджибей». Чуть приблизившись к кухне, Липницкий встал в тени. Выругал себя: дурак, не сообразил захватить диктофон. Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Который списывают на металлолом… Он отлично помнит, несколько месяцев тому назад сообщение об этом крейсере промелькнуло в газетах… Но потом газеты замолчали…
Тут же Феофанов, будто помогая ему, сказал громко:
– Д-да… С этим «Хаджибеем» такие дела… Он пойдет в Иран… Команду сняли… А? Полин? Слышишь?
– Ой, Паша… – Голос Полины казался безразличным и вялым. – Ну что ты все это мне рассказываешь? Что? Я же в этом ничего не понимаю.
– А я потому тебе это рассказываю, что я на тебе женюсь…
– Павел, перестань…
– А что? Ты не хочешь быть женой контр-адмирала? – Взяв бокал, Феофанов допил остаток шампанского. Тут же снова долил бокал до края и осушил до дна. – Я сейчас капитан второго ранга… Но буду контр-адмиралом… Года через три… Нет, через два… Ты в золоте купаться будешь… Вот увидишь…
– Ой, Паш… Ладно, замолчи…
– Я женюсь на тебе, Полина, клянусь… Ты что, думаешь, ты в роскоши купаешься, по ресторанам ходишь, а я не могу это обеспечить? Да я буду крутить такие дела…
– Паш, перестань…
– Полина? Ты мне не веришь?
– Да верю, верю… Но я устала. Пойдем спать…
– Спать?
– Да. Я устала…
– Спать? – Феофанов замолчал, будто хотел решить какую-то очень важную проблему. – Хорошо. Идем спать. Только минутку еще посидим, хорошо? Допьем шампанское?
– Я пить больше не буду.
– Хорошо, допью я. Посиди со мной. А, Полиночка? Ладно?
– Ладно, посижу. Только давай скорее.
Мелькнуло: они не должны знать, что он слышал их разговор. Ни в коем случае не должны знать. Надо тихо уйти в спальню, так чтобы они не услышали даже шороха его шагов. На снотворное плевать, спать теперь не обязательно, он должен тщательно все обдумать. Все, что он только что услышал.
Бесшумно вернувшись в спальню, плотно закрыл дверь. Лег, потушил свет.
Он лежал, лихорадочно просчитывая варианты. Никакого сна не было, мысль работала ясно и четко. Авианесущий крейсер «Хаджибей»… Выйдет в семь утра, пойдет в Иран… Команду сняли… До этого он никогда не имел дела с военными кораблями, но прекрасно разбирался и в самолетах, и в остальном вооружении. Если все, что сказал Феофанов, правда, – это огромные деньги. Просто огромные. Часть этих денег может перепасть ему, но для этого он должен проделать в ближайшие часы огромную работу. Надо только все хорошо продумать.
Конечно, он учитывал, что все это может оказаться просто выдумкой. Бредом алкоголика. Но чем больше он думал, тем чаще приходил к выводу: вряд ли. Конечно, сам по себе Феофанов барахло, ничтожество. Но в данном случае очень похоже, что он говорил правду.
Впрочем, уже в семь-восемь утра он сможет сделать пару телефонных звонков, чтобы все выяснить. В Министерстве обороны у него есть люди, которые помогут ему проверить, насколько пьяная болтовня Феофанова соответствует истине.
До семи утра он так и не смог заснуть. В семь встал, надел халат, прошел на кухню. Кухня была пуста, на столе стояла опорожненная до дна бутылка «Шато Крико». Бокалы и грязная посуда свалены в раковине. Из расположенной рядом с кухней спальни доносится похрапывание.
Осторожно подошел: дверь спальни чуть приоткрыта. Расширив просвет, увидел спящих рядом на кровати Феофанова и Полину. Одеяло прикрывало их наполовину, оба были раздеты. Судя по их виду, они будут спать как минимум еще часа три.
Вернувшись в свою спальню, взял сотовый телефон, набрал номер.
Ответивший ему мужской голос прохрипел:
– Да? Кто это?
– Олег, это я. Ты что, спишь?
– Сплю, конечно… Ты что в такую рань?
– Есть дело.
– Проклятье… Самый сон…
– Олег, ты знаешь, я никогда не звоню зря. Потом – тебе ж на работу в девять?
– Не в девять, а в девять тридцать.
– Полчаса не имеют значения. Слушай, сможешь подойти к Гоголевскому бульвару? Прямо сейчас? Это очень важно.
– Прямо сейчас? Давай хотя бы через час.
– Через час поздно. Через двадцать минут.
– Слушай, но я еще сплю…
– Не волнуйся, все будет возмещено.
Наступила пауза. Наконец прозвучал ответ:
– Хорошо. Где там, на Гоголевском?
– У памятника Гоголю. Я прямо сейчас туда подъеду.
– Я буду через двадцать минут. Только душ приму.
– Все. Встречаемся у памятника.
Отключив телефон, быстро принял душ, заправил кофеварку. Пока готовился кофе, прошел в кабинет, достал из сейфа деньги, сунул в карман куртки. Вернувшись на кухню, набросал записку:
«Павел, Полина! Ушел по делам. Жалко было вас будить. Когда вернусь, не знаю. Распоряжайтесь всем без меня, примите душ, позавтракайте. Если в 10–11 утра придет домработница, скажите, что вы мои гости. Уйдете раньше – просто захлопните дверь. Иосиф».
Положил записку на стол. Налил кофе, сделал три глотка и, надев брюки, ботинки, свежую рубашку и куртку, спустился к «мерседесу».
Припарковав через три минуты машину в одном из арбатских переулков, подошел к памятнику Гоголю. Олег, полковник отдела Генерального штаба, в гражданском костюме, уже сидел на скамейке.
Сев рядом, Липницкий коротко изложил ему свою просьбу. Многого он не требовал, задание было вполне выполнимым. После того как он назвал сумму и пообещал, что заплатит тут же по выполнении просьбы, Олег сказал, что попробует. Но на это ему потребуется как минимум час. Олег предложил после того, как он проведет какое-то время в министерстве, встретиться для безопасности в другом месте.
Договорившись о встрече через полтора часа на Пушкинской, у памятника, они разошлись.
Время, которое, как ему казалось, тянется невыносимо долго, Липницкий провел в пустом кафе на Большой Никитской, без особого аппетита поглощая завтрак.
Когда через полтора часа они с Олегом встретились у памятника Пушкину, тот передал ему небольшой конверт, тут же получив от Липницкого конверт потолще, с деньгами. Они разошлись без лишних слов.
Оставшись один, Липницкий сел на скамейку у фонтана, стоящую в длинном ряду таких же скамеек, сейчас пустующих. Он прекрасно понимал: деньги, которые он только что передал Олегу, могут оказаться просто выкинутыми. Но сейчас он должен действовать именно так. О том, какая информация находится в его руках, знать не должен никто. Естественно, и Олег тоже.
Достал из конверта несколько сложенных вчетверо листков. Это были, как он и ждал, компьютерные распечатки обычных ежедневных сводок Министерства обороны. Развернув листки, внимательно просмотрел их.
Именно та часть сводок, которую принес ему Олег, отражала факт выхода в море крупных военных кораблей, с общими данными о них. Он просматривал текст сводок строчка за строчкой и в конце концов нашел графу, которая его интересовала:
«Авианесущий крейсер „Хаджибей“. Выход: Новороссийск, 7 июня, 7.00. Район назначения: Аравийское море, Иран, порт Бендер-Аббас».
Рядом – водоизмещение, состав команды. Воинское звание, фамилия и инициалы командира корабля: капитан первого ранга Петраков Л.П.
Прочтя эти строчки несколько раз, откинулся на спинку скамейки. Торжествовать пока было рано, но он понимал: он на верном пути. Сегодня 7 июня, крейсер только что вышел в море. Пока все, что он услышал ночью от Феофанова, подтверждалось.
Нужны лишь некоторые уточнения. Небольшие. Эти уточнения он получит.
Седов лежал на юте рядом с рулевым постом, подстелив под себя полотенце. Часа полтора назад он сменился с вахты, рядом с ним, у пульта, за штурвалом сейчас сидел Глеб. В двенадцать Глеба сменит Алла, его очередь наступит в четыре. Всем им представилась редкая возможность отдохнуть. Сменившись утром, он уже успел поспать прямо здесь, на палубе. Силы восстановились полностью.
Изредка он переворачивался. Он чувствовал, как палуба постепенно прогревается от солнечных лучей, как ей передается вибрация от мерно работающего двигателя, как его обдувает легкий ветерок от хода яхты.
К счастью или к несчастью, но на море ветра не было. Ставить паруса сейчас было бесполезно, уже вторые сутки стоял мертвый штиль.
Идти все время на движке расточительно, запас топлива тает; по его расчетам, в баках осталось сейчас не больше двухсот литров. А они должны без заходов в другие порты дотянуть хотя бы до Стамбула. Но он и наверняка также Довгань и Алла сейчас блаженствовали – после того, как в первое время после выхода в море им приходилось сразу же после вахты у рулевого пульта становиться к шкотам.
Прислушиваясь к вибрации корпуса, подумал: как ни крути, задание провалилось. Да, Довгань подтвердил, что они зайдут в Лимасол и будут стоять там больше недели. Но у него нет и понятия, зайдет ли в это же время в Лимасол «Хаджибей». Да и даже если и зайдет – как он попадет на борт крейсера? Он остался без связи. И главное, не знает, как и когда сможет на эту связь выйти.
Проклятье, подумал он. Получается, те, кто убрал Чемиренко и Аню, знали, что делали. Ведь никаких технических приспособлений, а также оружия он, по условиям задания, с собой не взял – потому что до момента, пока он не попал на яхту Довганя, и после этого момента те, кто решил бы его проверить, легко могли бы это сделать. Всего лишь по его отношению к этой проверке опытный проверяющий сразу бы понял, кто он. Он не должен был делать никаких чрезмерных усилий, чтобы скрыть содержимое своего багажа, таково было одно из условий задания. Расчет был на то, что он легко сможет связаться с центром и без взятых с собой технических средств. Он должен был лишь знать условные координаты в Интернете или нужную частоту волны связи в эфире, но кто-то позаботился о том, чтобы получить эти данные от Чемиренко он не успел. В момент, когда они расстались, Чемиренко еще не знал, возьмет ли его Довгань шкотовым, и, естественно, говорить о тех или иных координатах и способах связи с центром было рано. Ведь если бы Чемиренко не убили и они встретились бы той ночью в номере люкс четыре «А», у него, конечно, были бы сейчас все данные для связи с Гущиным. В любой из дней, воспользовавшись бортовым компьютером или бортовой рацией, он мог бы, улучив момент, оставить центру короткое сообщение или послать радиошифровку. Все это заняло бы секунды.
Но никакой связи с Гущиным у него теперь нет. И вряд ли будет. А без связи он ничто. Ноль. Пустота.
– Сейчас вернусь, – сказал Глеб. – Яхта на автопилоте.
Глеб ушел. Услышав над собой легкое движение, приоткрыл глаза. Алла. Выйдя из каюты, скинула тяжелый махровый халат. Оставив его на палубе, раскрыла шезлонг, села, включила портативный лэптоп. Пальцы забегали по клавишам. Поймав его взгляд, улыбнулась:
– Привет.
– Привет.
Закрыв глаза, подумал: теперь, поработав с Аллой на шкотах, он смотрит на нее несколько по-другому. За часы, которые они провели вместе в море, он убедился: на яхте она человек совсем не лишний. Правда, трудно понять, где она научилась так лихо обращаться с парусами. И вообще, откуда у нее берутся силы, ведь на вид она просто тростинка. Но яхтсмен она классный.
Когда он снова открыл глаза, Алла, увидев, что он на нее смотрит, спросила:
– Отдыхается хорошо?
– Хорошо. А тебе?
– Да вот… В каюте не спится. Решила поработать с лэптопом.
– Может, лучше поспать?
– Нет. Здесь я все равно не засну. А так хоть поучусь работать с компьютером.
Снова закрыл глаза. Но спать ему не дал голос Довганя, усевшегося за пульт:
– Братцы, как вы насчет подводной охоты?
Приподнявшись, Седов переспросил удивленно:
– Подводной охоты?
– Да. Крым в двух шагах, в этом месте там есть бухточки – просто сказка. Это ж Карадаг.
Алла, продолжавшая работать на лэптопе, чуть заметно улыбнулась.
– От графика мы пока не отстаем, так чем впустую жечь солярку, подождем ветра там. А? – сказал Глеб. – Заодно и поохотимся.
Алла пожала плечами:
– Я лично за.
– Умница.
– А как же. – Алла тяжело вздохнула. – Попробовала бы я быть против.
– В смысле?
– В смысле, если запахло подводной охотой, тебя ведь все равно не удержишь.
– Что, это плохо? Будто тебя удержишь.
– Глеб, просто я такая вредная. Я искренне за.
– То-то. – Глеб сдул с ладони воздушный поцелуй. – А ты, Юра?
– Почему бы мне быть против? Я тоже за.
– Отлично. Значит, идем в бухту, встаем на якорь. Заодно испытаем новые подводные буксиры.
Бухта, у входа в которую они поставили «Алку» на якорь, была небольшой, тихой, уютной. Седов, в свое время много путешествовавший по Крыму, этой бухты не знал. Небольшую лагуну окружали высокие скалы, внизу был широкий галечный пляж, у скал внизу росли вековые деревья, по краям рассекающего скалы узкого ущелья зеленела трава. В самом центре заливчика прямо из воды торчала высокая узкая скала.
Бухта, если не считать белогрудых стрижей, с криком летающих над самой водой, выглядела абсолютно пустынной. Как успел заметить Седов при подходе к берегу, в этой части Карадага была последняя часть прибрежной полосы с пляжем; дальше, к востоку, огромные скалы на многие километры опускались в море вертикально.
После того как якорь ушел под воду, Довгань посмотрел на Седова:
– Был когда-нибудь в этой бухте?
– Нет, – признался Седов. – Я Карадаг знаю мало. Дальше Лягушачьей бухты в Коктебеле вообще не забирался. Место красивое.
– Место сказочное.
– Моя любимая бухта, – сказала Алла.
– Лучшего места в мире, я считаю, вообще нет, – добавил Глеб. – Бухта Барахта. Ее легко узнать по скале, видишь, торчит в середине?
– Вижу.
– Скала называется Парус, а бухту так назвали знаешь почему?
– Нет.
– Когда-то, может лет сто тому назад, сюда приплыла лодка с отдыхающими из России. Раньше никто из них этой бухты не видел, и кто-то предложил назвать бухту именем человека, который первым вплавь достигнет берега. Все разом попытались прыгнуть в воду, лодка потеряла равновесие, перевернулась, люди стали барахтаться. Так и решили назвать эту бухту «бухтой Барахтой». Ладно, хватит лирики. Аллочка, я думаю, уху из осетрины и кефали будем готовить на берегу?
– Наверное, – сказала Алла.
Довгань хлопнул в ладони:
– Давайте, братцы, не сачковать. Здесь камбала знаете какая? До метра в диаметре. Есть и осетр, правда мелкий, не чета азовскому, но на уху сгодится. Про катрана, который здесь водится, я вообще не говорю, катранья печенка – лаком ство высшей пробы. Спускаем понтонный плотик, грузим на него все, что нужно для отдыха. И вплавь толкаем к берегу. Толкать будем мы с Юрой, ты, Аллочка, готовь акваланги.
– Нырять, конечно, будем с яхты? – спросила Алла.
– Пока да. Людей здесь нет, и вряд ли они появятся, но пустой яхту оставлять нельзя. Нырять будем по очереди. А потом, когда уха будет готова, подгоним яхту вплотную к берегу. Все, за дело…
Спустив на воду понтонный плотик, они перенесли на него пледы, полотенца, котел, треногу для костра. Спрыгнув вместе с Довганем в воду, Седов поплыл рядом с ним, толкая перед собой плотик. Бухта оказалась на удивление глубокой, он смог нащупать дно лишь метра за полтора до берега.
Вытащив плотик на берег, они тут же отправились собирать сухие сучья и валежник. Назад, к яхте, поплыли лишь после того, как возле сложенных вещей выросла гора засохших древесных веток и сухого кустарника.
К их появлению на борту Алла давно уже все подготовила. Седов и Глеб, натянув акваланги, закинув за спину баллоны с кислородом и взяв подводные буксиры, одновременно бултыхнулись с борта в воду. Уже под водой, включив фонарь подводного буксира, Довгань показал рукой: «Расходимся, плыви туда».
Под водой Седов в своей жизни плавал достаточно, но только с ластами, и лишь сейчас, развернувшись в указанную ему сторону и включив буксир, понял, как меняет это приспособление все ощущения в воде. Повинуясь еле заметному повороту рукоятки, буксир легко менял скорость, по желанию мог то ползти над самым дном, то увлекать за собой со скоростью шесть узлов мимо гигантских водорослей и подводных скал. Изредка Седов останавливался, разглядывая дно. Оно здесь было красивым, с огромными ракушками, морскими звездами, он даже один раз увидел застывшего у скал черноморского ската с колышущимися краями мантии. Свет фонаря привлекал мелкую морскую живность, и, когда он замирал на месте, рыбешки, в основном кефаль, подплывая по одной, собирались стайками у передней части буксира. Исходивший отсюда луч привлекал их как магнитом. Слабо шевеля плавниками, некоторые из рыб изредка резко перемещались, чтобы тут же снова надолго застыть в воде.
Новые ощущения под водой, всесильность буксира заставляли его чувствовать излишнюю легкость, невесомость. Порой это придавало привычным до того движениям с ластами неуверенность, и он решил не приступать к охоте, пока полностью не освоит управление.
Наконец, проскользив над обросшими водорослями скалами, многократно подплывая к поверхности, чтобы затем снова спуститься к самому дну, он решил опробовать в деле ружье.
Редкие стайки кефали, то проплывающие мимо, то застывающие у самого дна, он заметил давно. При виде одной из таких стай, задержавшейся над дном на сравнительно небольшой глубине, он выключил фонарь и подплыл на малой скорости. В стае держались две крупные, за полметра в длину, рыбины, и он, подняв ружье, тщательно прицелился. Кефаль – рыба не пугливая, мотор его буксира работал бесшумно, и ему казалось, стая его приближения не заметит. Но стоило ему повести ствол вслед за выбранной целью, как рыбы не спеша, но тем не менее достаточно быстро уплыли. То же самое произошло, когда он попытался приблизиться к другому остановившемуся над дном косяку.
Он понимал, что у него притупился навык подводной охоты, и, вспомнив, что кефаль любит ходить в толще воды, выключил мотор и отдался течению. В конце концов его терпение было вознаграждено, появившаяся стая замерла над песчаным дном метрах в пяти, так что ему осталось лишь выбрать самую крупную кефаль и выстрелить. Пробитая гарпуном рыбина затрепыхалась, взметая песок.
Гораздо больше усилий ему пришлось приложить, когда он попытался подстрелить камбалу. Высмотрев крупную рыбу, неторопливо передвигающуюся над песком, он устремился к ней, но стоило ему подплыть к самому дну, как камбала внезапно исчезла. Вглядываясь в ровно-ребристую поверхность дна, он мог поклясться, что здесь пусто и нет никаких следов рыбы. Однако стоило ему, отплыв, обернуться, как он вновь увидел неторопливо плывущую камбалу. Конечно, он знал о способности этой рыбы мимикрировать, но с таким искусством маскировки столкнулся впервые.
Все же в конце концов ему удалось загнать камбалу в пространство между двумя камнями и, несмотря на то что рыба тут же приняла цвет камня, подстрелить ее.
Когда он поднялся на поверхность, яхта оказалась от него метрах в ста. На палубе рядом с Аллой уже стоял освободившийся от акваланга Глеб.
После того как он выбрался на палубу и снял маску, Довгань заметил:
– Для начала неплохо. Катран, две кефали, камбала.
– А у тебя?
– А… – Глеб небрежно кивнул на лежащих на палубе двух осетров и трех катранов. – Раздевайся. Алла пока поплавает, а мы подготовим рыбу для ухи и для жарки.
Алла, надев акваланг, ласты, баллоны, взяла буксир и ружье и прыгнула в воду. После того как они быстро освежевали рыбу, засыпали изнутри и снаружи солью и положили в холодильник, Глеб, встав у лееров, застыл, вглядываясь в воду.
– Что там? – спросил Седов.
Довгань кивнул:
– Смотри.
Подойдя к нему, Седов увидел: внизу, ясно различимая под толщей воды, скользит Алла. Влекомая буксиром, помогая себе ластами, она сейчас, будто чувствуя, что они наблюдают за ней, показывала чудеса подводной акробатики. Кувыркалась, совершая плавные пируэты, поворачивалась в разные стороны, легко меняла направление движения, скользила, извиваясь как угорь, вдоль скал и водорослей. Она настолько хорошо владела телом, что в самом деле напоминала рыбу. Глеб усмехнулся:
– Сможешь так?
– Нет. Гибкости не хватит.
– Я тоже не смогу. Хотя пробовал. Как она тебе под водой?
Седов молчал, не зная, что ответить. Наконец сказал:
– Способная девочка.
– Очень способная. – Глеб вытер тыльной стороной ладони пот со лба. – Очень.
Похоже, Глеб был настроен дружелюбно. Почувствовав это, Седов сказал:
– С парусами она тоже здорово работает. Она всегда так умела?
Разглядывая скользящую под водой Аллу, Довгань усмехнулся.
– Да нет… До того, как мы с ней познакомились, у нее это получалось хуже.
– А… – Седов помедлил. – А давно вы познакомились?
Довгань долго не отвечал. Наконец изучающе посмотрел на него:
– Мы-то? Что… Она тебе об этом не говорила?
– Нет. Да я и не интересовался.
– Понятно… – Довгань долго смотрел в воду. – Осенью. Месяцев восемь тому назад.
Седов промолчал. Довгань добавил:
– Да, точно, завтра будет ровно восемь месяцев. Хочешь знать как?
Седов неопределенно пожал плечами.
– В кабаке, – сказал Глеб.
– В кабаке? – переспросил Седов из вежливости.
– Да, в нашем кабаке, в «Алазанской долине». Она там пела.
– Пела?
– Да. Раньше она пела в Краснодаре, тоже в кабаке.
– Что – она профессионалка?
– Вроде этого. Она раньше училась в консерватории, в Москве, а потом поругалась с родителями и стала выступать по кабакам. Она и в концертах выступала. Может, слышал когда-нибудь – Алла Позднякова?
– Не приходилось. Я ведь по концертам не очень хожу.
– Ну да… В общем, она классно поет. Я тебе потом покажу ее афиши. Я, как услышал ее первый раз в «Алазанской долине», стал ходить туда каждый вечер. Посылал букеты, подарки, все такое. Заходил в гримерную, приглашал посидеть в кабаке вместе. Она ни в какую. Вообще, она сначала в упор меня видеть не хотела. Ну а потом я все-таки увел ее оттуда.
– Увел?
– Да. Вошел в гримерную, когда она там была одна, и сказал: «Девочка, так и так. У меня внезапная любовь, такая, что хоть стреляйся. Но делить тебя хоть с кем-то, а особенно с кабацкой публикой, я не могу. Так что или бросай все: пение, дом, родных, все на свете… И со мной. Или уезжай с глаз долой, чтобы я тебя больше не видел… Иначе… – Глеб помолчал, следя за водой. – Иначе, сказал я ей, я не выдержу. Что-нибудь сделаю. Тебя убью. И сам застрелюсь». Знаешь, почему я все это тебе говорю? – Глеб смотрел на него в упор.
Выдержав взгляд, Седов спросил:
– Почему?
Довгань взял его за шею, дружески трясанул.
– Эх, Юра… По одной простой причине: я тебе доверяю. Седов сказал осторожно:
– Интересно. То чуть морду не набил, то стал доверять.
Отпустив его, Довгань отвернулся.
– Чудо… Я как раз и стал тебе доверять после того случая… Когда я тебя к Алке приревновал… Что ж ты не спрашиваешь: а она что?
– А она что?
– Она сказала: мне нужно подумать.
Там, под толщей воды, куда смотрел Довгань, Аллы уже видно не было. Выждав, Седов спросил:
– И… что дальше?
– А что дальше? – Глеб посмотрел на него. – Дальше ты видишь сам. Она здесь, со мной. И всегда будет со мной.
– Вы женаты?
– Еще нет. Конечно, я с Аллой распишусь. Но скажу тебе, Юра, что все, что у нас с ней происходит, – гораздо больше, чем жениться. В тысячу раз больше. И закончим сейчас всю эту фигню, исповедь и прочие приколы, хорошо?
– Хорошо.
– Ты хоть нам споешь сегодня? Ты ведь свою гитару так ни разу и не взял в руки.
– Так некогда было. То у парусов, то шторм.
– Ладно. А сейчас бери на берег гитару. Будем делать уху и петь. Яхту подгоним вплотную к берегу, на всякий случай. Посидим. Жахнем по рюмочке, за дружбу. Ты как? Не против?
– Совсем не против.
После того как Алла вышла из воды, они подняли якорь и осторожно, на самой малой скорости, подвели яхту вплотную к берегу. Глеб ошибся – бухта оказалась не такой уж безлюдной. Пока они заново бросали якорь, пока переносили на берег вещи, на краю пляжа появилось четверо туристов, два парня и две девушки, с рюкзаками. Ребята вели себя скромно, осторожно разделись, быстро искупались и затихли, улегшись загорать прямо на гальку. Лишь когда Алла, расхаживая по бухте, начала собирать камни, один из парней, понаблюдав за ней, спросил:
– Ищете камешки для ожерелья?
– Нет. Пробую найти сердолик.
Парень покачал головой:
– Зря. Сердолик давно уже весь выбрали. И в Сердоликовой бухте, рядом, и в других бухтах. Его нужно искать на дне. Или приходить сюда после шторма. Бывает, его очень много выбрасывает.
– Я знаю. – Алла присела, вглядевшись, разгребла гравий, подняла яркий камешек. – Знаете, мне везет, я один нашла.
Показала буро-красный камешек одной из девушек. Та поцокала языком:
– Вы везучая. Это сардер, самый лучший сердолик. Я ни разу такой не находила.
– Хотите? – Алла протянула камень.
– Что вы, спасибо. Мы здесь часто бываем, мы еще найдем. А вам будет память.
– Ладно. – Алла зажала сердолик в ладони. – Ребята, знаете что – мы варим уху, хотите, присоединяйтесь?
Девушка улыбнулась:
– Спасибо. Мы лучше будем загорать, ладно?
– Конечно. Но если передумаете, подходите.
Через полчаса, когда уха была готова, Довгань сказал:
– Алла, слушай, вроде симпатичные ребята, а?
– Симпатичные. Я их звала на уху, они не хотят.
– Позови еще. А то получается как-то не по-человечески.
Скажи, пусть не дурят и перемещаются к нам.
Встав, Алла подошла к загорающим:
– Мальчики, девочки, бросьте изображать вежливость, присоединяйтесь к нам. Мы уху сварили, все равно ведь мы ее всю не съедим. Так что, выливать?
– Ой, спасибо, – сказала та же девушка. – Мы пока есть не хотим.
– Да бросьте вы свое «спасибо». Потом, у нас гитара, вместе песни попоем.
– Ладно. Спасибо за приглашение.
После того как все перезнакомились, ребята сказали, что у них тоже есть бутылка водки, а также набор консервов. Обед удался на славу. Выяснилось, что оба парня и одна из девушек живут недалеко отсюда, на биостанции, а вторая девушка приехала из Киева. Все они тоже немного играют на гитаре.
Поскольку на гитаре играла и Алла, после обеда все стали петь, передавая инструмент из рук в руки.
Веселье было в разгаре, когда Глеб вдруг сказал свистящим шепотом:
– Черт… Этого еще не хватало.
Проследив в направлении его взгляда, Седов увидел входящую в бухту моторную лодку. В лодке сидели два милиционера и парень в трусах и в майке. Судя по тишине, подвесной мотор лодки был выключен.
Покосившись на Глеба, одна из девушек, Юля, спросила: – А что?
– Ничего, – сказал Глеб. – Продолжайте петь, братцы.
Просто у меня аллергия на милицию.
Парень в майке и один из милиционеров направляли лодку веслами, второй милиционер сидел на корме у руля. По движению лодки было понятно: она направляется точно к стоящей на якоре яхте. От места, где сидела компания, лодка была пока далеко.
– Милиция, да? – Юля повернулась к лодке.
– Подумаешь, милиция, – сказал один из ребят, которого звали Сева. – Мы ничего такого не делаем. Судаков нельзя ловить – так мы их уже съели.
– Это точно, – негромко согласился Глеб. – Не знаешь, они местные?
Вглядевшись, Сева пожал плечами:
– Вроде нет. Во всяком случае, я их никогда раньше не видел.
– Ладно. – Довгань посмотрел на Седова. – Продолжайте петь, братцы, прошу.
Подождав, пока Сева тронет струны гитары, улыбнулся:
– А мы с Юрой поговорим с ними. А, Юр? Сходим?
– Сходим.
Они подошли к самой воде. Металлический корпус лодки был покрыт ровным слоем синей краски с белой продольной полосой. Вглядевшись, Седов увидел: белой же краской на носу нанесена комбинация букв и цифр: «Ч.А.Ст. 38-3».
Улыбаясь и делая вид, что дружелюбно рассматривает медленно приближающуюся к яхте лодку, Довгань сказал шепотом, не поворачиваясь:
– Сволочи, ведь заранее выключили мотор. Хотели подойти тихо.
– Наверное.
– Вот что, Юра, ты из пистолета стрелять умеешь?
– На сборах приходилось.
– Не нравятся мне эти милиционеры. – Глеб продолжал улыбаться, не поворачиваясь к Седову. – В алюминиевой коробке у костра лежит пистолет «глок». Он замотан в тряпье. Пока я буду с ними разговаривать, подойди, будто по делу, к костру. Ребятам скажи, чтобы продолжали петь. А сам возьми эту коробку и возвращайся сюда. Но пистолет пока не доставай.
– Зачем все это?
– А затем, что я не знаю, милиционеры ли эти придурки. Уж больно деловой у них вид.
– Да, пожалуй.
– Думаю, мы сейчас от них отмажемся. Но если вдруг возникнет напряженность… Скажем, они попробуют без нашего разрешения забраться на яхту… Или что-то еще… Тогда по моей команде достанешь пистолет, наведешь на них и скажешь, чтобы подняли лапы. Для того чтобы я за время, пока они держат грабли вверх, смог вплавь добраться до яхты. Но только в самом крайнем случае. Ни в коем случае по ним не стреляй, понял? Если же придется стрелять – меться поверх голов. Мне по дороге на Кипр трупы не нужны. Задача – их испугать, но не больше. Задача ясна?
Вроде. Лодка была уже метрах в двух от яхты.
– Тогда давай иди к костру. А я поговорю.
Седов не спеша двинулся к костру. Услышал, как из лодки крикнули:
– Привет, россияне! С «Алки», Новороссийск!
– Привет! – крикнул Довгань. – А вы не россияне?
– Мы подданные Республики Украина.
– Поздравляю.
– Спасибо. Документы-то у вас на заход в украинские воды есть?
– А почему это вас интересует, братцы? – Довгань захохотал. – Ну вы даете…
Подойдя к костру и увидев лежащую среди вещей алюминиевую коробку, Седов сунул ее под мышку. Повернулся, пошел к воде. К Довганю он подошел как раз в момент, когда сидевший за рулем милиционер крикнул:
– Потому это нас интересует, милок, что иностранным судам без документов в украинские воды заходить нельзя.
– Милок… – Довгань усмехнулся. – Нашел милка. Я тебе, братец, не милок.
– А кто же ты?
– Во-первых, не ты, а вы. Если хочешь обратиться ко мне и поговорить, можешь называть Глебом Константиновичем. Или Ганей.
– Ганей?
– Да, именно так.
Парень в майке пригнулся к уху говорившего и начал что-то долго шептать ему. Выслушав, тот кивнул. Поднял голову:
– Хорошо, Глеб Константинович – значит Глеб Константинович. А что, милок – плохое слово?
– Неплохое. Жаль только, что я не милок. Вы мне лучше скажите – сами-то вы кто?
– Как кто? Милиция, – сказал молчавший до этого второй милиционер.
– Милиций много. Какая вы милиция?
Парень в майке снова начал что-то шептать тому, кто сидел за рулем. Отмахнувшись, тот сказал:
– Ладно тебе.
– Не понял, – сказал Глеб. – Что это у вас там на носу «Част» написано? Значит, частники?
– Частники здесь ни при чем. ЧАСТ – значит Черноморская аэрофизическая станция. Здесь заповедник, мы следим за сохранностью окружающей среды.
– Так бы сразу и сказали. Рыбинспекция, что ли?
– В том числе и рыбинспекция.
– Грамотно излагаешь. Тогда при чем здесь наши документы? И заход в территориальные воды? За этим пограничники должны следить.
– А мы помогаем пограничникам. – Милиционер за рулем захохотал.
Подумав, Глеб сказал:
– Вот что, ребята. Можете подплыть поближе к берегу?
– Ну, можем…
После нескольких гребков лодка приблизилась к берегу. Дождавшись, когда лодка ткнется носом в гравий, Глеб зашел в воду. Сказал рулевому на ухо:
– Тебя как зовут?
– Геннадий.
– То есть Гена?
– Ну, Гена.
– Так вот, Гена, я приплыл сюда с дружественным визитом.
– Это еще с каким дружественным визитом?
– К Жуку.
– К Жуку?
Все трое в лодке переглянулись.
– Знаете Жука? – так же негромко сказал Глеб. – Жукова Серегу? Из Феодосии?
Сидящие в лодке снова переглянулись.
– Ладно, – сказал Гена. – Мы Жука знаем.
– Вопросы будут?
Все трое молчали. Наконец, быстро глянув на товарищей, Гена сказал:
– Глеб Константинович… В такую даль сюда перлись…
– Перлись – и что?
– Ну… Может, пара бутылочек у вас найдется?
– А, в этом смысле… – Глеб похлопал Гену по плечу. – Правильно мыслишь, Гена… У меня как раз есть лишняя пара бутылочек. Юр, постой, я грева ребятам принесу.
Довгань отошел и почти тут же вернулся, держа в руке две бутылки «Смирновской».
Пока он отсутствовал, на лице Гены отразилась целая гамма чувств. Но Седов, как ни силился, так и не смог понять, какие переживания мучают Гену.
Вернувшись и протянув Гене бутылки, Глеб подмигнул:
– Держите, ребята. Вы заслужили.
Столкнул посудину в воду. Рулевой включил мотор, и лодка, лихо развернувшись, ушла в море.
После того как стук мотора стих, Глеб посмотрел на Седова:
– Обошлось. Черт, шаромыжники. Прихватить хотели на халяву.
– Это точно.
– Вернемся с Кипра, обязательно узнаю у Жука, что это за народ. Идем, нельзя нарушать компанию.
Вернувшись к костру, они посидели с молодежью еще около часа. Затем ребята сказали, что им пора идти. Простившись, Довгань, Алла и Седов тут же перенесли вещи на яхту, чтобы успеть засветло выйти в море.