Она изо всех сил борется со сном, когда звонит телефон. Она уже тысячу раз повторяла, что должна уходить. Мне удавалось убедить ее, что в этом нет необходимости.
Не сразу нахожу в себе силы отвести от нее глаза. Отчетливо ощущаю умоляющий взгляд и заставляю себя забыть о нем. С этой девушкой происходит что-то странное.
Каким-то образом мне удается убедить ее остаться. Она верит, что это для ее же пользы. Объясняю, что провожу ее до такси, когда она протрезвеет. К счастью, она соглашается.
Звонит телефон. Она даже не вздрагивает, лишь смотрит на меня, будто считает, что это звонит моя подружка. А кто еще может позвонить среди ночи? Времени почти два. Беру трубку и выхожу в кухню, краем глаза отмечая, что она поднимается с дивана, стараясь побороть бессилие и вялость.
– Все в порядке? – интересуется Далмар.
Я ничего о нем не знаю, кроме того, что кожа его чернее, чем у всех черных, что мне доводилось видеть. Я и раньше исполнял заказы Далмара: воровство, угрозы. Но никогда не похищал людей.
– Угу.
Поворачиваюсь и смотрю на девушку, переминающуюся с ноги на ногу в комнате. Она ждет, когда я закончу разговор. Тогда она уйдет. Надо задержать ее, насколько возможно. Повернувшись к ней спиной, достаю из ящика пистолет.
– В два пятнадцать, – доносится из трубки.
Место мне известно: темный переулок под мостом метро, где в это время можно встретить лишь бездомных. Мне надо остановиться за серым мини-вэном. Они заберут девушку и отдадут деньги. Все очень просто. Мне даже не придется выходить из машины.
– В два пятнадцать, – повторяю я.
В этой мисс Деннет не больше ста двадцати фунтов. К тому же ее мучают похмелье и головная боль. Ничего сложного.
Возвращаюсь в комнату и вижу, что она собралась и готова уходить. Останавливаю ее у двери, обняв рукой за талию.
– Ты никуда не пойдешь.
– Надо, – говорит она. – Мне утром на работу. – И глупо хихикает. Что в этом смешного?
Хорошо, что у меня есть пистолет. И она его видит. В эту секунду все меняется. Вот он, момент истины. Она смотрит на пистолет, пытаясь понять, что это значит.
– Ой, – тихо вскрикивает она. Затем почему-то спрашивает: – Что ты будешь с ним делать?
Она медленно отходит на несколько шагов и садится на диван.
– Ты должна пойти со мной. – Я делаю шаг вперед, сокращая разделяющее нас расстояние.
– Куда?
Пытаюсь взять ее за руку, и она непроизвольно отдергивает обе руки.
– Пожалуйста, не усложняй.
– Зачем тебе пистолет?
А она ведет себя спокойнее, чем я ожидал. Явно обеспокоена, но не кричит, не плачет. Сидит, не отводя глаз от пистолета.
– Просто пойдешь со мной.
Хватаю ее за руку, она дрожит и старается вырваться. Ничего не выйдет, я держу ее крепко. Она вскрикивает и смотрит на меня со злостью – ей больно и страшно. Все произошедшее стало для нее неожиданностью. Она умоляет отпустить ее, просит не прикасаться. Командные нотки в ее голосе выводят меня из себя. Можно подумать, она здесь главная.
Она натужно старается вырваться, но сдается, понимая, что не сможет. Я ей не позволю.
– Заткнись, – говорю я, сжимая рукой оба ее запястья. Ей больно, я знаю. Мои пальцы оставляют красные следы.
– Это какая-то ошибка, – говорит она. – Этого не может быть.
Голос звучит на удивление спокойно, но испуганные глаза смотрят на пистолет. Не передать, сколько раз я слышал эти слова. Каждая жертва утверждает, что я ошибся.
– Заткнись. – На этот раз я повышаю голос и стараюсь говорить властно. Прижимаю ее к стене, и она задевает бра. Плафон с противным звуком падает на паркет, но остается целым, разбивается только лампочка.
Надавливаю сильнее и приказываю молчать. Повторяю снова и снова. Она стоит и молча слушает. У нее лицо профессионального игрока в покер, хотя в душе, несомненно, не все так спокойно.
– Ладно, – произносит она, будто у нее есть выбор, будто ее слова что-то меняют. Она кивает и поднимает на меня уставшие, но спокойные глаза. И, между прочим, красивые. Да, у нее красивые голубые глаза, но я спешу выбросить из головы подобные мысли.
Нельзя думать о такой ерунде. Только не сейчас. Сначала надо передать ее Далмару и выполнить работу.
Приставив пистолет к ее виску, объясняю, что делать. Она должна пойти со мной. Если закричит, я спущу курок. Вот так все просто.
Она не станет кричать. Я вижу это по ее лицу.
– Сумочка.
Она сама бросила ее на пол, когда мы час назад ворвались в квартиру, расстегивая на ходу одежду.
– Плевать на твою чертову сумку.
Выталкиваю ее в коридор и захлопываю за собой дверь.
На улице похолодало. Ветер разметал ее волосы, закрыв прядями лицо. Она дрожит еще и от холода. Я чувствую это, потому что крепко прижимаю ее к себе. Конечно, не для того, чтобы согреть, до этого мне нет дела. Я не хочу, чтобы она вырвалась и убежала. Я держу ее так крепко, что иногда наши ноги соприкасаются, мешая сделать шаг. Однако мы передвигаемся довольно быстро. Наша цель – оставленная на Айнсли машина.
– Шевелись, – говорю я в очередной раз, хотя понимаю, что сам нас задерживаю.
Приходится постоянно оглядываться, чтобы проверить, не следят ли за нами. Она смотрит под ноги и старается увернуться от промозглого ветра. Пальто осталось в квартире. Кожа покрывается пупырышками – тонкая блузка не лучшая одежда для начала октября. На улице пустынно, мы единственные, кому пришло в голову выйти из дому. Распахиваю дверцу машины и жду, когда она усядется. Не трачу времени, чтобы пристегнуться, разворачиваюсь и несусь прямо по улице с односторонним движением.
Дороги все равно пустые. Я еду быстро, знаю, что не должен этого делать, но все равно гоню, желая, чтобы все скорее закончилось. Она неестественно спокойна, сидит молча, дыхание кажется ровным. И все же мне удается заметить, что она немного дрожит от холода и страха. Интересно, о чем она думает? Заговорить со мной она даже не пытается. Свернулась на соседнем сиденье и разглядывает проносящиеся за окном улицы города. Пройдет еще немало времени, прежде чем мы доберемся до места встречи и люди Далмара вытащат ее из машины, попутно ощупав все тело своими грязными руками.
Далмар человек с норовом. Не представляю, какие у него планы на эту девушку. Мне известно лишь, что он рассчитывает на выкуп. Он будет держать ее до тех пор, пока отец не выплатит долг. Мне неизвестно, что они сделают с ней после. Убьют? Отправят домой? Сомневаюсь. Если так, то лишь после того, как сам Далмар и его парни используют ее на полную катушку. В голове выстраивается целый ряд возможных вариантов, и в конце концов я начинаю думать о том, что будет, если меня поймают? Затея может оказаться пустой. Похищение человека потянет на тридцать лет тюрьмы. Это точно. Я проверял. Не раз я думал о возможных последствиях после того, как меня нанял Далмар. Но одно дело – думать и совсем другое – делать. И вот я здесь, в машине, везу похищенную девушку и думаю о тридцати годах заключения.
Она не поворачивается в мою сторону. На светофоре я кошусь на нее. Теперь она смотрит перед собой, и я знаю, что она чувствует мой взгляд. Сжав зубы, старается сдержать слезы. Я держу руль одной рукой, вторая лежит на колене и сжимает пистолет.
Откровенно говоря, на девушку мне наплевать. Я думаю о том, что буду делать, когда вернусь домой. С того времени меня можно считать причастным к совершенному похищению или убийству. Так и будет. Далмар сделает все, чтобы не иметь к этому отношения. Он подставит меня. Если дело пойдет плохо, я стану марионеткой, козлом отпущения, которому предстоит сложить голову на плахе.
Загорается зеленый свет, и я выезжаю на Мичиган. Толпа пьяных подростков стоит на углу в ожидании автобуса. Они глупо гогочут, поддразнивая друг друга. Один из них спотыкается о бордюр и ступает на проезжую часть. Успеваю уйти в сторону, едва не сбив его.
– Идиот, – бормочу я себе под нос.
Парень вытягивает руку с поднятым средним пальцем.
В очередной раз прокручиваю в голове запасной план. Я всегда готовлю его, если дело пойдет не так, как задумано. Правда, мне ни разу не представился случай его использовать. Проверяю, сколько у меня бензина. Достаточно, чтобы смотаться из города.
Мне надо на Уэкер. Смотрю на часы, на панели 2:12. Далмар с помощниками уже ждут на месте. Он мог бы справиться и сам, но ни за что не будет марать руки. Он найдет болвана, такого как я, чтобы сидеть в стороне и наблюдать. Таким образом, он всегда остается чистеньким. На месте преступления не обнаружат его отпечатков, на записи камер наблюдения не будет его лица. Общение с чертовым ЦРУ он отводит нам, его бойцам, как он нас называет.
В машине их человека четыре, все они только и ждут, когда смогут схватить девушку, сидящую пока рядом со мной. Скоро ей придется сражаться за свою жизнь.
Мои руки соскальзывают с руля. Я потею, как последний трус. Вытираю ладони о джинсы и в сердцах ударяю кулаком по рулю. Девушка на соседнем сиденье издает сдавленный крик. Мне надо свернуть на Уэкер, но я еду прямо. Понимаю, что это глупо, но еду и смотрю в зеркало, чтобы удостовериться, что за нами нет хвоста. Я жму на газ, проношусь по Мичиган-авеню, потом Онтарио-стрит, уже до наступления двух пятнадцати я на Девяностом шоссе. Девушке я ничего не говорю, она все равно ничему не поверит.
Сам не понимаю, когда это происходит и как далеко мы отъехали от города. Линия горизонта исчезает в темноте, пройденное расстояние стерло череду домов на обочинах. Моя попутчица начинает ерзать на сиденье, теряя самообладание. Оторвавшись от окна, она поворачивается назад, туда, где исчез за горизонтом город. Кажется, что кто-то включил тумблер и она наконец поняла что происходит.
– Куда мы едем? – спрашивает она. Голос становится истеричным, вместо непроницаемого лица игрока в покер вижу распахнутые в панике глаза и лихорадочный румянец.
Успеваю заметить это благодаря вспыхивающему и потухающему свету фонарей, падающему на ее лицо каждые пять секунд. Она умоляет меня отпустить ее, но я велю ей закрыть рот. У меня нет желания слушать нытье. Она начинает плакать, слезы заливают лицо, сквозь всхлипы опять слышится просьба отпустить ее.
– Куда мы едем? – опять спрашивает она.
И я поднимаю пистолет. Больше не могу слышать ее голос, пронзительный и надрывный. Надо как-то ее заткнуть. Поднимаю дуло к ее виску и приказываю замолкнуть. Наконец она перестает говорить, хотя продолжает плакать. Всхлипывает и утирает нос укороченным рукавом блузки; к тому моменту пейзаж за окном становится совсем сельским.