Имя и судьба М. Ю. Лермонтова овеяны флером если не тайны, то загадочности, неразгаданности – эти слова могут стать эпиграфом и к судьбе, и к творчеству поэта – самого гениального в русской литературе (это попытаюсь доказать сомневающимся). И в них – ключ к разгадке, вернее, попытка разгадать хотя бы одну из оставленных нам в наследство тайн. Лермонтову, который издал при жизни всего один сборник, посвящены сотни книг и научных трудов. Но и в них больше вопросов, чем ответов. И сколько бы ни разбирали литературоведы его творчество, оно ближе и понятнее не становится тому, кто не сумел полюбить поэта, чья душа не созвучна его душе.
Ни об одном писателе не было сказано столько взаимоисключающих слов – и о характере, и о внешности. Но, к сожалению, у большинства на устах затасканные фразы о несносном характере поэта.
Лет двадцать назад меня покоробили слова заслуженной учительницы московской школы: «Я не люблю Лермонтова, я и ученикам всегда рассказываю, какой он был заносчивый, всех высмеивал». Вот так уже почти двести лет вслед за именем великого русского писателя влачится шлейф привычных банальностей. Кто-то вспомнил, кто-то запомнил, кому-то рассказал… Словно не было иных воспоминаний, свидетельств, гениальных произведений, в каждой строчке которых звучит душа поэта.
В молодости я часто задавала себе вопрос: почему, когда читаю стихотворения Лермонтова, душа реагирует на каждое слово – то болью, то восторгом, то плачет о том, чего не успел написать этот юноша, так много страдавший. А вот стихи Пушкина какой-то праздничной волной перекатываются через сердце, не оставляя ни огня любви, ни боли, ни сострадания… Да потому что писали о разном и по-разному. И жили – современники – в разных эпохах.
В юные годы я увлекалась поэзией, упивалась стихами Ахматовой, Есенина, Цветаевой смаковала строки Волошина и Гумилева, но только от слов Лермонтова, от исходящей от них тоски неземной сердце останавливалось или бешено стучало в такт негодующим словам непонятого людьми поэта и человека. Я любила в нем, наверное, не только поэта. Трагедия его судьбы делала этого гениального юношу родным, понятным. И когда в Пятигорске поклонялась его памяти на месте дуэли, казалось, что пришла к человеку близкому, которого хорошо знала и понимала, без которого было так трудно жить. Все экскурсанты давно ушли к автобусу, а я все оплакивала одинокого юношу под дождем, как некогда природа оплакивала его убийство, так много успевшего сказать, и так много не успевшего. И мне захотелось рассказать о моей любимом писателе тем, кто не смог его по разным причинам полюбить так сильно, как я. Рассказать то, что прочитала, что передумала, каким представляю его. Рассказать, чтобы защитить от нападок обывателей, представляющих поэта по набившим оскомину клише о его характере и образе жизни.
Русский критик и философ В.Розанов, размышляя о судьбе поэта, писал: «О жизни, скудной фактами, в сущности – прозаической, похожей на жизнь множества офицеров его времени, были собраны и записаны мельчайшие штрихи. И как он „вошел в комнату“, какую сказал остроту, как шалил, какие у него бывали глаза, – о всем спрашивают, все ищут, все записывают… Странное явление. Точно производят обыск в комнате, где что-то необыкновенное случилось. И отходят со словами: „Искали, все перерыли, но ничего не нашли“. Потому что мотив „биографии и истории как науки – разгадка загадок“».
Эти слова блистательного критика требуют пояснения и дополнения. Он прав: спрашивали, записывали. Вот только кто и когда?
Прислушаемся к словам крупного литературоведа профессора Б. М. Эйхенбаума: «У нас нет ни его дневников, ни большинства его писем, ни писем к нему друзей, ни даже достаточно полных и содержательных воспоминаний… Так получилось, что о Лермонтове мы знаем очень мало, и его исторический образ рисовался воображению биографов и литературоведов по-разному, в зависимости от тех или иных идеологических тенденций».
А.Блок вообще называл биографию поэта «нищенской».
Именно отсутствием достоверных материалов о жизни и судьбе поэта и объясняется чрезвычайная разноголосица в оценке личности поэта и его творчества.
«Читая воспоминания о великом человеке, нужно всегда помнить, что между ним и мемуаристами, как правило, дистанция огромного размере, – словно предупреждает всех, кто берется вспоминать о Лермонтове, М. Гиллельсон. – .При оценке воспоминаний необходимо в первую очередь досконально представить себе пристрастия и антипатии мемуариста, его душевный и интеллектуальный уровень. Исключительно важным является время создания мемуаров».
А мы помним, что до февраля 1855 года, до дня смерти Николая I, биография опального поэта была запретной темой в русской печати. И самое страшное, что все воспоминания об этом «звездном мальчике» русской словесности были написаны спустя полвека после его смерти и позже, когда запрет на память о поэте был снят, вернее, потерял актуальность с течением времени…
Судьба словно специально прячет, убирает с глаз долой подлинные свидетельства биографии поэта, даже то, что осталось после его столь короткой творческой жизни.
Вдумаемся в ставшие известными нам факты варварского отношения к наследию поэта.
По требованию Н. Бахметьева, мужа Варвары Александровны, в девичестве Лопухиной, которая всю жизнь не переставала любить поэта и любовь к которой поэт пронес через всю свою жизнь, были уничтожены многие письма и рукописи Лермонтова, находившиеся у нее.
П. Шугаеву стало известно, что у крестника поэта и его бабушки видели автопортрет Лермонтова, писанный масляными красками, «штук 30 разных рисунков, набросков и этюдов карандашом, тушью и акварелью, целую поэму „Мцыри“ в подлиннике и много других стихотворений, писанных рукою поэта». Он бросился искать наследников, но оказалось, что после смерти владельца этих сокровищ имущество перешло к его экономке. Когда после долгих поисков Шугаев нашел старушку, оказалось, что рисунки и этюды Михаила Юрьевича частью изорваны и уничтожены ее сыном, когда он был еще ребенком, частью разобраны знакомыми, имен которых она припомнить не могла. Остался у нее один лишь портрет поэта, и то потому, что был написан на полотне и маслом и заключен в багетную рамку за стеклом. К тому же она слышала, что ее благодетель ни за что не соглашался продать этот портрет своего крестного отца. Бумаги же, которых у нее было много, большую часть продала без разбору калачнику – 3 пуда весом по 40 копеек за пуд.
Мы могли бы не увидеть «Демона», как и другие произведения поэта. Краевский жаловался Панаеву, что хотел напечатать отрывки из «Демона», но «бабы черт знает куда дели его, а у него уже, разумеется, нет чернового». Слава Богу, нашелся…
Поэтесса и друг Лермонтова Е. П. Ростопчина свидетельствует, что многие произведения поэта, которые он посылал со знакомыми с Кавказа, до Петербурга просто не доходили: «По мере того, как оканчивал, пересмотрев и исправив, тетрадку своих стихотворений, он отсылал ее к своим друзьям в Петербург… Курьеры, отправляемые из Тифлиса, бывали часто атакуемы чеченцами или кабардинцами, подвергались опасности попасть в горные потоки или пропасти… Чтобы спасти себя, они бросали доверенные им пакеты, и таким образом пропали две-три тетради Лермонтова…»
С материалами биографии еще хуже. Один только факт для подтверждения сказанного. В 1860 году, через девятнадцать лет после гибели поэта, А. В. Дружинин, писавший статью о Лермонтове, оставил в рукописи пустые листы, на которых собирался впоследствии поместить рассказ о событиях, предшествовавших ранней гибели поэта. Однако и в таком незавершенном виде его работа появилась в печати сто лет спустя.
И даже с последним прижизненным портретом поэта, вынырнувшим из небытия, вышла настоящая детективная история, в которой еще не поставлена последняя точка.
В запасниках Орловской картинной галереи долгие годы пылился литографический портрет «Неизвестного военного». Внизу в одну строчку оттиснуто: «Рис. с натуры Шведе… Рис. на камне Белоусов». Фамилия военного отрезана, видимо, некогда хотели вставить портрет в рамку.
Признанный знаток вооружения, форм и регалий XVIII–XIX веков Александр Михайлович Горшман узнал в неизвестном военном Лермонтова. Сенсация! Последний прижизненный портрет поэта. Поэт в той же форме, в какой в феврале этого же, 1841-го, года его изобразил на акварельном портрете девятнадцатилетний К.Горбунов, только в фуражке.
И снова гримаса истории. Акварель Горбунова долгое время оставалась единственным изображением поэта, известным широкой публике. Акварель Горбунова оставалась неоконченной – Лермонтова отправили на Кавказ. Когда поступило известие о его убийстве, молодой художник по памяти (!) дописал портрет для «Отечественных записок». Самый неудачный, самый непохожий портрет имеет такую популярность! А с литографического портрета Шведе смотрит на нас не мальчик с недоумением во взоре и выражением нескрываемой обиды на губах, как с автопортрета или других ранних полотен, а умудренный опытом познания человеческих душ поэт. Его лицо спокойно, взор открыт и ясен, как строчки последних стихотворений. Он смотрит на нас, но что он видит своим духовным зрением, о чем поет ему Ангел Хранитель?
Шведе приехал в Пятигорск на исходе мая 1841-го. В течение полутора месяцев жил рядом с Лермонтовым, в соседнем доме, вращался в одном и том же кругу. И рисовал. Например, сделал портрет декабриста Н. Лорера. Когда Лермонтова убили, живописец Шведе снимал портрет с него масляными красками по заказу А. Столыпина. И в 1862-м году появилась литография с портрета масляными красками «Лермонтов на смертном одре», копию с посмертного портрета художник повторил для Арнольди.
Автор книги «И Эльборус на юге» Я. Л. Махлевич провел расследование, похожее на детективную историю, чтобы добраться до истины, узнать, как могло случиться, что до сих пор под этим портретом пишут «Неизвестный военный». И опознали, и доказали. Осталось только найти подобную копию – ведь не один же экземпляр был сделан в типографии, на котором внизу будет написано: «М. Ю. Лермонтов».
Лермонтову не было и 27 лет, когда он погиб на дуэли. Выстрел Мартынова прервал на полуслове юного гения, подававшего такие блестящие надежды и успевшего сделать для отечественной словесности много больше маститых писателей, проживших долгую жизнь…
В приведенных выше высказываниях и В. Розанов, и Б. Эйхенбаум говорят о последних годах жизни поэта, когда о нем уже заговорили как о преемнике Пушкина. А что мы знаем о его матери и детстве в Тарханах, о годах учебы в Московском благородном пансионе и университете? Из работы в работу кочующие скудные факты…
Так кто же он, этот «подлинный порфиродный юноша, которому осталось немного лет до коронования»? Откуда? Почему каждая написанная им строка так субъективно-личностна и служит лестницей, соединяющей землю и небо? Почему жизнь и творчество поэта так переплелись, что в каждом его лирическом герое звучит голос самого его создателя? Такой нераздельной связи нет ни у одного писателя во всей мировой литературе.
Ю. Лотман был, несомненно, прав, когда утверждал, что все мы родом из детства. События детства с особенной силой повлияли на жизнь и судьбу М. Ю. Лермонтова. По сути, судьба (или провидение? – теперь уже все равно) отняла у него детство, оставив без материнской ласки и без отца. И как бы беззаветно ни любила его Елизавета Алексеевна, любовь бабушки не сравнима с материнской. Мальчик рано повзрослел и рано начал думать, пытаясь понять, что происходит и в семье, и в мире. И эта грусть непонимания, тоска из-за несовершенства мира земного пронизывают все его творчество.