Мифозои. История и биология мифических животных - читать онлайн

Дети Ехидны

Дети Ехидны, как мы уже говорили в предыдущей главе, славились исключительным биологическим разнообразием, которое трудно объяснить с точки зрения современной генетики. При этом некоторые из них сохранили определенное сходство со своими предками в том, что касалось обилия дополнительных голов. Кроме того, многие из этих детей унаследовали змеиные черты, а трое – Лернейская гидра и два сторожевых дракона – даже превзошли в этом родителей, оказавшись начисто лишенными гуманоидных признаков. С этой троицы мы и начнем наше повествование об отпрысках знаменитого семейства.

Лернейская гидра была, судя по всему, достаточно примитивным животным. Если все мифозои, описанные в предыдущей главе, – и гекатонхейры, и гиганты, и Тифон с Пифоном, и даже загадочная Кампа – безусловно, обладали зачатками разума, а некоторые и разумом в полном смысле этого слова, то гидра осталась в истории как существо, напрочь лишенное интеллекта. Интересно, что античные авторы, которые не используют слово «животное» по отношению, например, к гекатонхейрам, а Ехидну даже деликатно именуют нимфой, Лернейскую гидру единодушно называют именно животным.

Гидра эта обитала в болотах Лерны в Арголиде. Аполлодор пишет, что «у нее было огромное туловище и девять голов, из которых восемь были смертными, а средняя, девятая, – бессмертной»[115]. Птолемей Гефестион, греческий писатель II века н. э., добавлял, что средняя голова гидры была золотой. По поводу общего количества голов разные авторы сообщают противоречивые сведения. Древний комментатор Гесиода пишет, что, согласно Симониду[116], гидра могла иметь 50 голов. Еврипид[117] в трагедии «Геракл» называет ее «чудище стоглавое»[118]. Диодор Сицилийский рассказывает, что у гидры «из единого туловища вырастало сто шей, оканчивавшихся змеиными головами»[119]. Но чаще всего называют цифру девять, и лишь Павсаний остается при особом мнении, уверяя, что голова у гидры только одна, а остальные придуманы поэтом Писандром из Камира «для того, чтобы это животное показалось более страшным и его поэма оказалась более интересной»[120]. Писандр, живший в VI веке до н. э., возможно, первый автор, сосчитавший головы знаменитой гидры (Гесиод об их количестве не пишет, а остальные упоминания относятся к более позднему времени). Но от поэмы Писандра «Гераклия», где, вероятно, было подробно описано редкостное животное, до наших дней дошли ровно три с половиной строки, в которых о гидре нет ни слова. И теперь остается только гадать, откуда пошла информация о ее многочисленных головах и сколько же их было на самом деле.

Но интересно другое: головы гидры (и в этом античные авторы единодушны) обладали удивительным свойством: по словам Диодора, «на месте каждой срубленной головы вырастали две новые, поэтому гидра казалась неуязвимой, и не без основания, поскольку раненая часть тут же становилась сильнее вдвое»[121]. Кроме того, как сообщает Гигин, «ее яд имел такую силу, что она убивала людей дыханием, а если кто-нибудь проходил мимо нее, когда она спала, то дула на его следы и он умирал в ужаснейших мучениях»[122].

Однако злонравная гидра не ограничивалась изведением людей, имевших неосторожность оставлять следы возле ее логова. По словам Аполлодора, она «ходила на равнину, похищая скот и опустошая окрестные земли»[123]. Гидра эта причиняла, надо полагать, немало неприятностей жителям Арголиды, по крайней мере тем из них, которые жили вблизи истоков реки Амимоны – именно здесь, по сообщению Павсания, обитало чудовище. Во времена автора «Описания Эллады» (II век н. э.) еще можно было видеть платан, под которым, «как говорят, выросла знаменитая гидра»[124]. Время ее существования известно довольно точно: судя по всему, родилась она, как и другие дети Ехидны, вскоре после Титаномахии, а погибла от рук Геракла в середине XIII века до н. э.

Потомства гидра, видимо, не оставила – по крайней мере, авторам настоящей книги о нем ничего не известно. Впрочем, не исключено, что животное это было способно к размножению, в том числе и бесполому (ее крохотные тезки, живущие в пресноводных водоемах, могут размножаться почкованием).

Уничтожить гидру Гераклу приказал микенский царь Эврисфей, во власти которого сын Зевса и Алкмены оказался в наказание за совершенные в приступе безумия убийства. Герой должен был совершить 10 подвигов по выбору царя (в итоге их оказалось 12). Эврисфей любил давать своему подчиненному трудные, рискованные и часто совершенно бессмысленные поручения. Однако на этот раз царь был прав: опасное чудовище действительно следовало уничтожить. Аполлодор пишет:

«Взойдя на колесницу, возничим которой был Иолай, Геракл прибыл в Лерну. Там он поставил лошадей и нашел гидру где-то на холме у источника Амимоны: там находилось логовище гидры. Метая в нее горящие стрелы, Геракл заставил ее выйти и после упорной борьбы схватил ее. Она повисла на нем, обвившись вокруг одной ноги. Геракл, сбивая дубиной ее головы, ничего не мог с ней сделать: вместо каждой сбитой головы вырастали немедленно две. На помощь гидре выполз огромный рак, укусивший Геракла за ногу. Поэтому Геракл, убив рака, и сам позвал на помощь Иолая. Тот зажег часть близлежащей рощи и стал прижигать горящими головнями основания голов гидры, не давая им вырастать. Таким способом Геракл одолел возрождающиеся головы гидры и, срубив наконец бессмертную голову, зарыл ее в землю и навалил на это место тяжелый камень: место это находится у дороги, ведущей через Лерну на Элеунт. Разрубив тело гидры, Геракл обмакнул в ее желчь свои стрелы. Эврисфей же заявил, что этот подвиг нельзя включить в число десяти, которые он должен был совершить, ибо Геракл одолел гидру не один, а с помощью Иолая»[125].

Интересно, что Нонн Панополитанский полностью согласен в этом вопросе с царем Микен. Он пишет:

Нонн иронизирует: «Почтить ли двух мужей, что сразились с червем каким-то ничтожным?»[126] Но ирония поэта не вполне уместна. Конечно, гидра, несмотря на свои отрастающие головы, не была особенно грозным зверем: судя по сообщению Аполлодора, она всего лишь обвилась вокруг ноги Геракла, не причинив ему особого вреда. Но с другой стороны, исключительная сила ее яда делала гидру крайне опасной: убить противника могла гомеопатическая доза, причем противоядия не существовало.

Стрелы, смоченные в желчи убитой гидры, были страшным оружием: Диодор пишет, что «рана, наносимая стрелой с таким острием, становилась неисцелимой»[127]. Геракл, активно использовавший эти стрелы, не только причинил своим противникам жестокие страдания, но и нанес немалый вред экологии. И «отец географии» Страбон[128], и живший полутора веками позже Павсаний сообщают, что воды Анигра навеки стали зловонны и опасны для людей, а рыба – непригодной в пищу после того, как в этой реке омыл свои раны кентавр, раненный стрелой Геракла. Кстати, и сам Геракл погиб, когда его жена Деянира передала ему плащ, смоченный даже не ядом гидры, а всего лишь кровью кентавра, раненного пресловутой стрелой.

От такой же стрелы погиб и один из родных братьев Лернейской гидры, дракон по имени Ладон, охранявший так называемые яблоки Гесперид. Об этом чудовище стоит сказать особо, хотя оно и не прославилось ни особыми деяниями и подвигами, ни хотя бы особой ядовитостью.

Геспериды[129] были нимфами, охранявшими сад с растущими в нем золотыми яблоками. Несколько таких плодов Гея подарила Гере в качестве свадебного подарка. Яблоки произвели впечатление на невесту, и она приказала посадить их семена в саду на далеком западе. Сторожить деревья и растущие на них плоды было поручено нимфам-Гесперидам. Не вполне понятно, почему в качестве охранниц Гера решила использовать нимф, явно не приспособленных для сторожевой службы. Надо думать, что сомнения на этот счет посещали и саму Геру, потому что, помимо девиц, она приставила к яблокам еще и дракона. Впрочем, некоторые авторы утверждали, что девы не столько стерегли яблоки, сколько обрывали их, поэтому на службу и был призван дракон. Диодор высказывает предположение, что Геспериды, а вместе с ними и дракон сторожили не золотые яблоки, а златорунных овец – благо слова эти на языке древних эллинов пишутся одинаково. Но так или иначе, нимфы и дракон обитали на далеком западе и что-то сторожили – вероятно, все-таки яблоки, потому что большинство авторов упоминают в этой связи именно их. Так, Гесиод пишет о Гесперидах:

Что касается самого чудовища, информация о нем сохранилась достаточно скупая. Гесиод уверяет, что это был огромный змей, который лежал глубоко в земле, – «свившись в кольца огромные, яблоки он сторожит золотые»[131]. Автор «Теогонии» считает его (как и Ехидну) порождением морских божеств Форкия и Кето. Аполлодор и Гигин (в «Мифах») называют его сыном Тифона и Ехидны.

Аполлодор сообщает, что у змея «было сто голов: он способен был издавать самые разнообразные голоса»[132], это является лишним свидетельством в пользу того, что отец чудовища все-таки Тифон, ведь и Тифон славился тем, что разные его головы и ревели по-бычьи, и рычали по-львиному, и лаяли по-собачьи… Гигин в «Астрономии» пишет, что змей «никогда не спал и не смыкал своих глаз, чем и объясняется его назначение стражем»[133].

Злополучный Ладон погиб при исполнении служебных обязанностей, охраняя вверенные ему яблоки. На яблоки эти покусился Геракл, отправленный Эврисфеем на очередной подвиг, на этот раз абсолютно бессмысленный. Существуют разные версии того, как сын Зевса завладел волшебными плодами; по одной из них (об этом пишут многие авторы), он сразил стрелой охранявшего их Ладона. Аполлоний пишет, что стрела эта была смочена ядом Лернейской гидры. Аргонавты, оказавшиеся на месте преступления на следующий день, застали душераздирающую картину:

Преступление оказалось абсолютно напрасным, и никто не воспользовался его плодами. Аполлодор пишет: «Принеся яблоки в Микены, Геракл отдал их Эврисфею, а тот в свою очередь подарил их Гераклу. Взяв эти яблоки от Геракла, Афина вновь унесла их обратно: было бы нечестием, если бы эти яблоки находились в другом месте»[135]. Что же касается верного долгу Ладона, он, согласно «Астрономии» Гигина, был помещен Герой (Юноной) на небо и теперь «являет свое огромное тело, простираясь меж двух Медведиц»[136].

Родным братом Ладона был, согласно «Мифам» Гигина, колхидский дракон, который охранял золотое руно. Правда, Аполлоний считает его сыном Геи, но и он намекает, что Гея-Земля породила его из крови, пролитой Тифоном, т. е. чудовища эти приходились друг другу по крайней мере единокровными братьями, и оба были стражами золота. Интересно, что драконы вообще склонны к тому, чтобы стеречь золото, и древнегреческие не исключение. Позднее, в Средние века, страсть этих ящеров к драгоценному металлу будет отмечена множеством авторов. Но одним из первых (если не первым) на нее обратил внимание писатель Филострат Старший[137] в начале III века н. э. Описывая картину, на которой (в числе прочего) был изображен один из Липарских островов, Филострат пишет:

«А вот на этом холме, окруженном морем, обитает дракон, думаю, страж некоего клада, который лежит под землей. Говорят, что это чудовище особенно любит золото, и все, что увидит из золота, очарованное им, его бережет; так было с руном, которое находилось в Колхиде, и с яблоками Гесперид; так как они казались золотыми, то два дракона, их присвоив себе, хранили их вместе, глаз не смыкая…»[138]

Что касается «присвоения» драконами золотых предметов, надо полагать, владельцы яблок и руна, поставившие драконов в качестве сторожей, немало удивились бы такой точке зрения. Хотя не исключено, что сами животные действительно чувствовали себя хозяевами вверенных им богатств. Так или иначе, сторожа из них вышли отличные, и не их вина, что и яблоки, и руно были в конце концов похищены.

Имя дракона, охранявшего золотое руно в Колхиде, не сохранилось, но сохранились описания животного. Пиндар упоминает «несытые челюсти змея», его серые глаза и пеструю спину. Кроме того, он сообщает, что змей

Современная реконструкция древнегреческого 50-весельного корабля той эпохи имеет длину 28,5 м, что дает некоторое представление о размерах дракона. Овидий так описывает чудовище в поэме «Метаморфозы»:

Этот же автор пишет в «Героидах»:

Не только Овидий, но и многие авторы сообщают, что дракон этот, подобно своему брату, никогда не спал. Аполлодор называет его «постоянно бодрствующим», Аполлоний – «неусыпным», добавляя, что он был еще и «бессмертным». Автор «Аргонавтики» пишет о том, как

Но чары Медеи, которая помогала Ясону добывать золотое руно, усыпили бессонное чудовище. Правда, существует и версия, что дракон был убит. Пиндар пишет о Ясоне: «Он убил дракона умением своим»[143]. Диодор утверждает, что «Медея умертвила зельями сказочного дракона, который охранял руно, обвившись вокруг него кольцами»[144], но в то же время признает, что эти сведения не вполне достоверны. Он вообще сомневается в реальности змея, допуская, что «страж святилища по имени Дракон был превращен поэтами в чудовищное, повергающее в ужас животное»…[145] В основном же мифографы склоняются к более гуманной версии. Гигин в «Мифах» сообщает: «Дракона усыпили снадобьями…»[146] Аполлодор пишет: «…Медея успела… привести Иасона к месту, где находилось руно, и, усыпив волшебным зельем дракона, который его охранял, взяла руно и села вместе с Иасоном на корабль Арго»[147].

Очень подробно останавливается на усыплении дракона и похищении руна Аполлоний, и неудивительно, ведь это центральное событие его «Аргонавтики». Автор описывает, как Ясон и Медея идут по тропе в священную рощу, где висит руно.

Ясон в страхе следовал за царевной, а она взывала не только ко Сну, но и к Гекате, которая издревле была покровительницей колдовства. Старания Медеи не пропали даром:

В конце концов Медея коснулась глаз чудовища веткой можжевельника, смоченной волшебным зельем.

После чего Ясон забрал руно и Медею и отплыл из Колхиды на родину. Что же касается дальнейшей судьбы дракона (если, конечно, он действительно остался жив), то она авторам настоящей книги неизвестна[148].

Одним из наиболее экзотических отпрысков Тифона и Ехидны была Химера. Гесиод пишет про Ехидну:

Вообще говоря, исходя из русских переводов древнегреческих текстов, понять, как же выглядела Химера, трудно. Дело в том, что в переводах средняя часть замечательного животного иногда приписывается козе, а иногда – самой же химере. Так, Гомер (в переводе Вересаева) сообщает:

Точно так же и в русском переводе Аполлодора читаем: «Передняя часть туловища Химеры была львиной, хвост – дракона, из трех же ее голов находящаяся посреди туловища была головой козы и изрыгала пламя»[151]. В то же время переводчик «Мифов» Гигина, не отрицая, что Химера была рождена от Тифона и Ехидны и что она, «как говорят, тройным телом выдыхала огонь», сообщает: «Она была спереди лев, дракон позади, в середине химера»[152].

Авторы настоящей книги, не будучи сильны в древнегреческом и ориентируясь в основном на переводы, истратили немало душевных сил, пытаясь представить, как же все-таки выглядело это животное «в середине» – как коза или как химера, и если как химера, то что это значит. Но потом они полезли в словари и выяснили, что «химера» на языке древних эллинов и означает «молодая коза». Следовательно, загадочное животное, несмотря на свои три головы и выдыхаемое пламя, именовалось попросту Козой. Соответственно, средняя его часть была козьей.

Но, хотя вопрос о строении Химеры прояснился, вопрос о ее жизнеспособности остался открытым. Недаром О. М. Иванова-Казас пишет: «Xимера поражает своей полной дисгармонией (невольно вспоминается триада – лебедь, щука и рак). Особенно раздражает глаз торчащая из середины спины голова козы». Исследовательница считает, что три головы, тем более принадлежащие столь разным по характеру животным, должны были конфликтовать друг с другом в ответственные моменты, например перед нападением. Причем в случае победы львиная и змеиная головы пожирали добычу, козья же не только не пользовалась результатами охоты, но и была лишена возможности пастись, поскольку, «находясь на спине этого монстра, она не могла даже дотянуться до травы»[153].

Отметим, что 24 веками ранее подобную точку зрения высказал о Химере Палефат[154], искавший в мифах рациональную основу. В трактате «О невероятном» он писал: «Некоторые полагают, что это было чудовище о трех головах на одном теле. Однако невозможно, чтобы змея, лев и коза употребляли одинаковую пищу»[155].

Тем не менее Химера как-то справлялась с этими трудностями. Известно, что в детском возрасте она не была вскормлена молоком матери: по сообщению Гомера, ее выкормил некто Амисодар. Палефат называет его царем, жившим у ликийской реки Ксанфа, на какой-то высокой горе. Сыновья Амисодара участвовали в Троянской войне на стороне Илиона, в войске ликийского царя Сарпедона. Страбон пишет, что в его времена, т. е. на рубеже эр, в Ликии существовало глубокое ущелье, именуемое Химерой. Как попала Химера в эти места, понятно: они соседствуют с Киликией, где, по распространенному мнению, находились Аримы, в которых обитала мать чудовища.

Итак, «лютая» Химера была, как пишет Гомер, выкормлена «многим мужам земнородным на гибель»[156]; автор «Илиады» называет ее «необоримой». Хотя современные биологи и считают это животное не слишком жизнеспособным, жители Ликии имели возможность убедиться в обратном. Аполлодор сообщает, что «Химера опустошала землю и губила скот», и добавляет, что «не только один человек, но даже целое воинство» не могли бы одолеть это чудовище[157].

Тем не менее человек, взявшийся победить Химеру, отыскался. Им оказался Беллерофонт, живший за два поколения до Троянской войны. Впрочем, у героя не было другого выхода: обстоятельства сложились так, что он вынужден был исполнять приказы ликийского царя Иобата, который пытался погубить безвинно оклеветанного юношу. Позднее восхищенный доблестью героя Иобат раскаялся и отдал ему в жены свою дочь, а с нею и ликийский трон. Но перед этим Беллерофонту пришлось свершить немало подвигов, в том числе уничтожить Химеру, действительно изрядно отравлявшую жизнь подданным Иобата. Пожалуй, своими силами Беллерофонт не справился бы, но ему на помощь пришла Афина. Богиня подарила герою уздечку для обуздания крылатого коня Пегаса, и Беллерофонт сумел с воздуха поразить злокозненную Химеру. Согласно «Мифам» Гигина, в местности, где было сражено огнедышащее чудовище, реки через тысячу с лишним лет все еще выбрасывали уголь. Однако наличие угля в реках Ликии не всех убедило в реальности Химеры. Вообще говоря, некоторые просвещенные греки любили истолковывать мифы в реалистическом ключе, и Химере в этом смысле «повезло» больше многих других. Некий Гераклит[158] (не путать с философом Гераклитом Эфесским) в трактате «Опровержение или исцеление от мифов, переданных вопреки природе» утверждает, что никакой трехглавой Химеры на свете не было. «Истина, вероятно, в следующем. Женщина, владевшая этой местностью, имела в услужении двух братьев по имени Лев и Дракон. А была она вероломна и убивала чужеземцев; уничтожил ее Беллерофонт»[159].

Уже упомянутый нами Палефат, который высказал сомнения по поводу питания Химеры, предложил свою версию событий: «Беллерофонту, коринфянину благородного происхождения, пришлось стать беглецом. Построив большой корабль, он грабил прибрежные земли и разорял их. Название же его корабля было Пегас (как и теперь у каждого корабля есть свое название; и на мой взгляд, имя Пегас больше подходит кораблю, чем коню). У реки Ксанф на какой-то высокой горе жил царь Амисодар; к горе примыкал Телмисский лес, а на самую гору было два пути: один спереди, из города ксанфиев, другой сзади, из Карии. Среди высоких крутых утесов есть глубокая пропасть, из которой вырывается огонь. Название же этой горной местности – Химера. И вот, как рассказывают местные жители, тогда получилось так, что на передней дороге жил лев, на задней – дракон, которые похищали дровосеков и пастухов. Тогда пришел Беллерофонт, гору поджег, Телмисский лес спалил и чудовищ погубил. Итак, местные жители стали говорить: “Явившись со своим Пегасом, Беллерофонт сгубил Амисодарову Химеру”. Такие произошли события, к которым присочинили миф»[160].

И даже Плутарх[161] внес свою лепту в разоблачение трехглавой дочери Ехидны. Историк предположил, что вместо чудовищной Химеры существовал некто Химар – «муж храбрый, но грубый и свирепый». Он был капитаном пиратов, и «его корабль имел на носу изображение льва, а на корме – дракона». Плутарх сообщает, что злокозненный Химар причинил ликийцам много бед, но «наконец его убил Беллерофонт, преследуя его корабль верхом на крылатом коне Пегасе»[162]. Реальность Пегаса, в отличие от Химеры, не вызвала у историка особых сомнений. Впрочем, если следовать логике Палефата, у Пегаса, во всяком случае, не было принципиальных проблем с пищеварительной системой, а значит, и вероятность его существования значительно выше.

Еще одной знаменитой дочерью Ехидны была Сфинга, более известная русскоязычному читателю как Сфинкс. Но использование мужского рода применительно к Сфинге лишь дань традиции, проистекающей из давней ошибки перевода (современные переводчики эту традицию поддерживают далеко не всегда). Греческая Сфинга и грамматически, и по строению тела, и, наконец, потому, что ее часто называют «девой», определенно была женского рода. Впрочем, слово «дева» к ней можно применить весьма условно, поскольку девичье у чудовища только лицо. Тело ее было львиным, причем к нему крепились мощные птичьи крылья.

О. М. Иванова-Казас, анализируя строение Сфинги с точки зрения биолога, замечает: «Сфинкс, безусловно, очень красивое и гармоничное на вид существо, но насколько оно жизнеспособно? Нетрудно убить человека львиными лапами, но как его съесть без всякой предварительной обработки, имея человеческие челюсти и зубы? И зачем ему крылья?»[163].

В том, что касается питания экзотического животного, исследовательница, безусловно, права (хотя сама Сфинга, вопреки биологической науке, исправно питалась, пожирая людей). Что же касается крыльев, то сохранились свидетельства того, что Сфинга прекрасно и не без пользы для своего охотничьего промысла летала. Недаром римский поэт I века н. э. Стаций называет ее «летуньей». Еврипид в трагедии «Финикиянки» описывает, как Сфинга

От имени жителей Фив драматург вопрошает чудовище:

Существо это внешне напоминало египетских андросфинксов (с тем отличием, что последние не имели крыльев), но, судя по всему, род свой вело не от них. По поводу происхождения Сфинги имеются некоторые разногласия. Матерью ее, безусловно, была Ехидна, что же касается отца, то на его счет существуют сомнения. Первым автором, чьи упоминания о Сфинге дошли до наших дней, был Гесиод. Правда, он писал не о Сфинге (и уж конечно, не о «Сфинксе») – в «Теогонии» упомянута некая Фикс, рожденная Ехидной «в гибель кадмейцам». Но, поскольку из других источников известно, что именно Сфинга доставила массу проблем жителям основанного Кадмом города, ни у эллинов, ни у их современных комментаторов особых сомнений по поводу того, что Фикс – это древнее имя Сфинги, не возникало (В. Вересаев, решивший соблюсти традицию, в своем переводе «Теогонии» превратил Фикс в Сфинкса). Вопрос об отцовстве оказался более спорным. В переводе Вересаева фраза, относящаяся к отцу «девы», звучит весьма двусмысленно. Описав многочисленных детей, рожденных Ехидной от Тифона, Гесиод (Вересаев) далее сообщает:

Из этих строк неясно, была ли Сфинга (Сфинкс) порождением упомянутого ранее Тифона или же, как и Немейский лев, происходила от кровосмесительной связи Ехидны с собственным сыном Орфом. Русские комментаторы этого текста, в частности замечательный специалист В. Н. Ярхо и Г. Властов, выполнивший и прокомментировавший русский подстрочник, однозначно приписывают отцовство Орфу. Казалось бы, вопрос можно считать решенным, но почему-то античные мифографы, которые, безусловно, были знакомы с текстом Гесиода, в один голос называют отцом Сфинги именно Тифона. Аполлодор пишет: «…богиня Гера наслала на город Сфингу, матерью которой была Ехидна, а отцом – Тифон. Она имела лицо женщины, грудь, лапы и хвост льва, а крылья птицы»[166]. Гигин в «Мифах» сообщает: «Сфинкс, дочь Тифона, появилась в Беотии и стала опустошать поля фиванцев»[167]. Растерянные авторы настоящей книги, отчаявшись понять, кто же был (или по крайней мере числился) отцом знаменитой Сфинги, обратились за помощью к специалисту по античной мифологии и переводчику Д. О. Торшилову. Он сообщил им, что греческий текст Гесиода в этом месте двусмыслен и это очень точно передано В. Вересаевым. Таким образом, вопрос о том, кто же был отцом чудовища, остается открытым. Ответить на него, опираясь на фамильное сходство, представляется затруднительным хотя бы потому, что в любом случае злополучная Сфинга была если не дочерью, то внучкой Тифона. Более того, некоторые античные авторы, отказывая Сфинге в звериных чертах, и вовсе объявляли ее просто женщиной, например побочной дочерью фиванского царя Лая (Лаия). К этим нетрадиционным версиям мы вернемся ниже, а пока поговорим о чудовище по имени Сфинга (чьим бы порождением оно ни было), которое поселилось в Беотии, неподалеку от города Фивы. Аполлодор, Диодор и Гигин излагают его историю почти одинаково. Поэтому предоставим слово Аполлодору, как старшему:

«Во время его (Креонта[168]. – О.И.) царствования на Фивы обрушилась немалая беда: богиня Гера наслала на город Сфингу, матерью которой была Ехидна, а отцом – Тифон. Она имела лицо женщины, грудь, лапы и хвост льва, а крылья птицы. Узнав загадку от Муз, Сфинга уселась на Фикейской горе и стала задавать ее фиванцам. Загадка же заключалась в следующем: “Какое существо, имея один и тот же голос, становится поочередно четырехногим, двуногим и трехногим?” После того как оракул предсказал фиванцам, что они только тогда избавятся от Сфинги, когда разгадают загадку, многие приходили к этой горе, пытаясь разгадать смысл загадки; когда они не могли этого сделать, Сфинга, схватив одного из них, пожирала»[169].

Сенека в трагедии «Эдип» очень ярко живописует Сфингу с окровавленной пастью, сидящую на утесе в окружении белеющих на земле человеческих костей. Ее зубы стучали от ярости, а «когти, плоти ждавшие», «крошили камень с нетерпением». Она распластала крылья и, «как ярый лев», хлестала хвостом[170].

Стаций в «Фиваиде» описывает, как чудище со слипшимися от крови крылами, приподняв бледный лик и «устремив налитые ядом очи», вцеплялось в полуобглоданные кости. При этом Сфинга острила «длинные когти… на лапах своих почерневших», острила зубы – «да ранят больнее» – «и над лицом пришлеца устрашающе крыльями била». Высматривая очередную жертву, она «с обнаженной грудью вставала»[171]. Последнее сообщение представляется не вполне заслуживающим внимания, поскольку Сфинга имела львиное тело; хотя изображения Сфинги с женской грудью известны, большинство художников и писателей все же показывают ее с львиным торсом.

Но злодействам Сфинги скоро пришел конец. Аполлодор пишет: «После того как многие погибли и последним погиб Гемон, сын Креонта, этот царь возвестил, что тому, кто разгадает загадку, он передаст царскую власть в Фивах и отдаст в жены вдову Лаия. Прослышав об этом, Эдип разгадал загадку, сказав, что существо, которое имеет в виду загадка Сфинги, – это человек: ибо в детстве он ползает на четырех конечностях, когда человек становится взрослым, он ходит на двух ногах, а в старости он берет в качестве третьей опоры палку. Сфинга кинулась с вершины горы в пропасть, к Эдипу же перешла царская власть в Фивах, и он женился на своей матери, не зная, кто она в действительности»[172].

Гибель Сфинги подтверждают и другие авторы. Так, Стаций пишет: «…в горе она о скалу… разбила несытое чрево»[173]. Но, несмотря на многочисленные и весьма авторитетные свидетельства о сверхъестественном происхождении, преступной жизни и заслуженной гибели Сфинги, еще в далекой древности не переводились люди, пытавшиеся дать этой истории иное толкование. Так, Палефат, верный себе, пишет:

«О кадмейской Сфинге рассказывают, что была она чудовищем с телом собаки, крыльями птицы, с женской головой и лицом, а голосом человечьим. Сидя на горе Фикион, она каждому из граждан задавала загадку и того, кто не мог ее разгадать, тотчас растерзывала. Когда же Эдип разгадал загадку, она бросилась со скалы и разбилась. История эта – невероятная и невозможная, ибо такое существо вообще не может возникнуть, а чтобы оно еще поедало людей, не умеющих отгадать загадку, – детская выдумка. И вовсе вздор, чтобы кадмейцы не могли застрелить чудовище, а только бы взирали, как оно поедает их граждан как своих врагов. Истина же вот в чем.

Кадм, будучи женат на амазонке по имени Сфинга, явился в Фивы и, убив дракона, получил во владение царство вместе с его сестрой по имени Гармония. Сфинга, узнав, что он женился на другой, убедила многих граждан отправиться вместе с ней, похитила множество царских сокровищ и захватила быстроногого пса, которого привел с собой Кадм. Вместе с верными ей людьми она удалилась на гору, называемую Фикион; отсюда она стала вести войну с Кадмом. Устраивая засаду, она время от времени истребляла тех, кого удавалось похитить. Засаду же кадмейцы называют загадкой. Итак, граждане говорили, негодуя: “Свирепая Сфинга похищает нас, укрепившись в загадке. И сидит она на горе. Разгадать же загадку никто не может, а сражаться с ней впрямую невозможно. Она не бегает, а летает, и одновременно и женщина, и собака”. Тогда Кадм возвещает, что он даст много денег тому, кто убьет Сфингу. И вот Эдип – коринфянин, славный в военном деле, явился на быстром коне, составил отряды из кадмейцев и, выступив ночью и устроив в свою очередь засаду Сфинге, нашел загадку и убил Сфингу. Вот как было дело, а все остальное придумано»[174].

Подобные версии излагает и Павсаний. По одному из его предположений Сфинга была пираткой, которая переквалифицировалась в сухопутную разбойницу, поселилась под Фивами и была убита Эдипом. Согласно второму, она была побочной, но любимой дочерью фиванского царя Лая (Лаия). Загадки же задавала своим братьям, чтобы погубить конкурентов, претендующих на престол.

Существует альтернативная версия и о загадке. Известно, что в несохранившейся драме Эсхила, посвященной Сфинге, ей самой пришлось отгадывать загадку, предложенную Силеном. Коварный спутник Диониса спросил у Сфинги, что он держит за спиной – живое существо или мертвое? Поскольку в руке у Силена была птичка, которой он, в зависимости от ответа, мог немедленно свернуть шею, Сфинга оказалась в заведомо проигрышной ситуации и признала свое поражение.

Среди детей Ехидны было несколько чудовищ, имевших определенное сходство с собаками. У некоторых это сходство было весьма условным – как, например, у Сциллы. Об этом приморском чудище, наводившем ужас на мореходов, мы поговорим в следующей главе, поскольку его происхождение от Ехидны далеко не бесспорно. А пока что обратимся к двум существам, чье происхождение особых сомнений не вызывает и чья принадлежность к семейству псовых (Canidae) уверенно подтверждается античными авторами. Это двухголовый пес Орф (он же Орт или Ортр) и многоголовый пес Цербер (Кербер).

Орф и Цербер родились у Ехидны от Тифона один за другим, возможно, они были погодками. Древнейшие сведения об их происхождении оставил Гесиод, который писал о Ехидне (дипломатично именуя ее «девой»):

Происхождение этих собак от упомянутых родителей подтверждается и другими авторами, например Аполлодором. Автор «Мифологической библиотеки» называет Орфа «двуглавым». Прочие этот факт не оспаривают, хотя Иоанн Цец[176] добавляет к двум собачьим головам еще семь драконьих.

Орф был рожден специально как пастушеская собака для Гериона. Напомним, что сам Герион имел три торса, три головы и три пары рук, а по некоторым сведениям, еще и три пары ног. Неудивительно, что и собаку он себе завел с соответствующими анатомическими излишествами. Герион пас коров на далеком западе, на острове, расположенном посреди Океана, – вероятно, на этом острове и прошла бóльшая часть жизни Орфа. Как он туда добрался, неизвестно (родился Орф, надо думать, в Аримах, где всегда жила его мать). Но, прежде чем отправиться на запад, Орф вступил с Ехидной в кровосмесительную связь, от которой родились Немейский лев и, возможно, Сфинга (см. выше).

Аполлодор подробно рассказывает историю о том, как Геракл столкнулся с Орфом, когда по приказанию Эврисфея отправился угонять коров Гериона. «Прибыв в Эритею, Геракл расположился для ночлега на горе Абанте. Собака, учуяв его, кинулась к нему, но Геракл отразил ее дубиной и убил пастуха Эвритиона, прибежавшего ей на помощь»[177]. Из текста не вполне понятно, был ли Орф только отогнан Гераклом, ранен или убит. Но на этот счет имеется вполне четкое сообщение Гесиода:

Подвиг пса, павшего при исполнении своих служебных обязанностей, не остался незамеченным – Юлий Поллукс[179] сообщает, что в Иберии Орфу было воздвигнуто святилище, где ему поклонялись под именем Гаргеттий (или Тартеттий).

Информация о Цербере гораздо обширнее, но и противоречивее. Прежде всего разногласия касаются количества голов животного. Одним из первых описал Цербера Гесиод, сообщив, что Ехидна родила от Тифона

Аполлодор сообщает про Цербера, что «у него были три собачьих головы и хвост дракона, а на спине у него торчали головы разнообразных змей»[181]. О змеиных головах пишет и поэт III века до н. э. Евфорион:

Сенека в трагедии «Геркулес в безумье» рассказывает, как у Цербера

Об этом же говорит Овидий в «Героидах», описывая зверя, «в чью шерсть вплетены гадов шипящих клубки»[184]. Гораций[185] называет Цербера стоглавым. Но Софокл[186], Еврипид, Овидий упоминают о трех головах чудовища. Вообще надо отметить, что версия трех голов была самой популярной. Так, античные художники любили изображать знаменитого пса именно трехглавым, хотя зачастую сокращали количество голов даже до двух, вероятно, чтобы упростить себе задачу…

Цербер был сторожевым псом, охранявшим вход в Аид. Вообще говоря, входов этих известно несколько, расположены они были по всей Ойкумене[187], и трудно сказать, возле какого из них обитал Цербер. Гесиод пишет об этом достаточно неопределенно – говоря о подземном мире, он сообщает:

Несмотря на то что Цербер, согласно Гесиоду, всех впускал в Аид беспрепятственно, сохранились сведения, что некоторые греки клали в могилы медовые лепешки для усмирения пса.

Цербер должен был впускать в Аид тех, кто туда направлялся. Но речь, конечно же, шла о тенях умерших. Живому человеку в Аиде было делать нечего, и псу следовало это понимать. Однако известны по крайней мере три случая непосредственного контакта Цербера с живыми людьми, причем каждый раз пес как сторож оказывался не на высоте. Первый раз он впустил в Аид Орфея, отправившегося в загробное царство за своей безвременно умершей Эвридикой. Орфей усмирил зверя музыкой, и это наводит на мысль, что хороший музыкант и выйти из Аида мог без особых проблем.

Позднее в Аид спускался Геракл, который победил пса, вытащил его наружу и приволок к воротам Микен. Этот случай описывается многими авторами, вскользь упоминает о нем и Гомер. Подробно он изложен, например, у Аполлодора.

«Двенадцатым подвигом Эврисфей назначил Гераклу привести Кербера из Аида. ‹…› Когда Геракл стал просить Плутона[190] отдать ему Кербера, тот разрешил ему взять собаку, если он одолеет ее без помощи оружия, которое при нем было. Геракл нашел пса у ворот Ахеронта и, будучи защищен со всех сторон панцирем и покрыт львиной шкурой, обхватил голову собаки и не отпускал, хотя дракон, заменявший Керберу хвост, кусал его. Геракл душил чудовище до тех пор, пока не укротил его, и вывел на поверхность земли в области города Трезена. ‹…› Геракл, показав Кербера Эврисфею, вернул собаку в Аид»[191].

Разные авторы называют разные выходы из Аида, через которые, по их мнению, Геракл вытащил несчастного пса на солнечный свет. Страбон считает, что это произошло возле мыса Тенар на Пелопоннесе. Павсаний описывает провал возле города Гермиона, а версию о мысе Тенар подвергает сомнению. Он же сообщает, что жители Беотии указывают на вход в Аид возле горы Гефестион и уверяют, что Цербера вывели из подземного царства именно здесь. Ксенофонт[192] пишет, что жители Гераклеи Понтийской (современный Эрегли в Турции) уверены: Геракл вывел стража Аида на поверхность в окрестностях их города. Овидий считает, что это произошло в Скифии – именно там из пены, падавшей на землю из пасти Цербера, выросли ядовитые цветы аконита. Автор «Метаморфоз» описывает «пещеру с отверстием черным» и крутую дорогу, по которой Геракл волок «Цербера-пса, что идти упирался». В конце концов неудачливый сторож был извлечен на свет солнца. Здесь он

Сенека описывает, как побежденный Гераклом «оробелый пес», «головы повесивши», забился в пещеру. Устами Тесея, который оказался тут же, Сенека рассказывал о Геракле:

Когда пса вытащили на свет, он «уперся в землю мордой»[194] и попытался спрятаться от солнца в тени своего победителя. Но его притащили в Микены, как пишет Диодор, «ко всеобщему изумлению»[195]. Изумившись, Эврисфей велел отпустить пса обратно, и бедняга вернулся в Аид. Но через некоторое время очередной герой решил проникнуть в мир теней – на этот раз им оказался Эней, и пса снова усмирили, теперь уже без особых хлопот. Это сделала Кумская Сивилла, сопровождавшая троянца. Вергилий в «Энеиде» пишет:

Все эти истории говорят о том, что Цербер, несмотря на свой устрашающий вид, был существом достаточно безопасным, трусливым, чревоугодливым, а может быть, и добродушным. И совершенно непонятно, почему богиня Гера (Юнона) в трагедии Сенеки говорит о том, как, увидев Цербера, извлеченного на поверхность земли, «затрепетало Солнце» и почему сама богиня, «взглянув на пленника трехшеего», была так испугана.

Впрочем, существуют и альтернативные версии судьбы животного. Верный себе Палефат уверяет, что Цербер был обычным одноголовым псом, жившим в городе под названием Трехглавие, откуда и пошли рассказы о его трех головах. Пса этого некоторое время прятали в пещере на мысе Тенар, но потом Геракл нашел его и извлек наружу. «Вот и стали говорить люди: “Проникнув через пещеру в Аид, Геракл вывел оттуда Кербера”»[197].

Павсаний же со ссылкой на Гекатея Милетского[198] предлагает версию о том, что Цербер на самом деле был не собакой, а змеей, носившей имя Пес Аида. Почему Гекатей выдвинул такое странное предположение, авторам настоящей книги неизвестно.

Остальные дети Ехидны были по своему строению обычными животными и ни количеством голов, ни змеиными элементами, ни какими-либо другими особенностями не отличались. Но все же они стоят того, чтобы сказать о них несколько слов.

Историю о прикованном на Кавказе титане Прометее, к которому Зевс ежедневно посылал орла, чтобы тот терзал его, рассказывают многие античные авторы. Некоторые, например Гесиод и Аполлодор, считают, что орел должен был выклевывать печень героя. Гигин в «Мифах» сообщает, что орел «выедал его сердце – сколько он днем съедал, столько ночью отрастало»[199]. Орла этого, по свидетельству Аполлония Родосского, видели аргонавты, когда подплывали к Колхиде. Они обратили внимание на то, что это была

Почему птица, столь несхожая с орлом по внешнему виду, именовалась все-таки именно орлом, непонятно. В конце концов ее застрелил Геракл, который и освободил Прометея.

По поводу происхождения знаменитой птицы существуют разные точки зрения. Аполлодор считает, что она была порождением Ехидны и Тифона. Гигин в «Астрономии» пишет: «Этот орел, по одним свидетельствам, был порождением Тифона и Ехидны, по другим – Теллус и Тартара, но многие считают, что он был сделан руками Вулкана, а Юпитер[201], говорят, вдохнул в него жизнь»[202]. Интересно, что, по словам того же Гигина, который ссылается на Эсхила, орел этот был долгожителем – он прилетал к Прометею в течение 30 000 лет. Срок этот, конечно, преувеличен, поскольку Зевс пришел к власти не раньше XVIII века до н. э. Но даже если орел жил с начала XVIII по XIII век до н. э. (когда его застрелил Геракл), это весьма немало, ведь продолжительность жизни обычных орлов не превышает 50 лет.

Другой вероятный сын Ехидны, которого тоже убил Геракл, – Немейский лев. Зверь этот, по уверению Аполлодора, «был неуязвим» (такой же точки зрения придерживается и Гигин). Это, конечно, тоже преувеличение, поскольку Геракл в конце концов прикончил бедное животное. В этой связи более достоверным представляется сообщение Диодора, который писал: «Лев этот был сверхъестественных размеров, неуязвим ни для железа, ни для меди, ни для камня: одолеть его можно было только силою рук»[203]. Существуют разные версии происхождения знаменитого льва. Наиболее распространено мнение Гесиода, согласно которому его родила Ехидна, «в любви сочетавшися с Орфом». Аполлодор считает, что лев этот был сыном Тифона (вероятно, подразумевается, что от Ехидны, поскольку она была матерью других детей Тифона). Впрочем, существует еще одна, достаточно экзотическая, версия происхождения льва: некоторые авторы (в том числе Клавдий Элиан[204]) утверждают, что он попросту упал с Луны. Гигин в «Астрономии» придерживается близкой точки зрения, сообщая, что его «выкормила Луна». Это противоречит мнению Гесиода, который пишет:

Напомним, что и Химеру вскормила не Ехидна, а посторонний человек, Амисодар. Возможно, у Ехидны были проблемы с молоком или же она не испытывала материнских чувств и охотно отдавала новорожденных детей на сторону.

Немейский зверь был не первым львом, павшим от руки сына Алкмены. Аполлодор писал о Геракле: «Восемнадцати лет, все еще оставаясь среди пастухов, он убил Киферонского льва. Этот лев, устремляясь с вершин Киферона, пожирал коров…»[206] Второго, Немейского, льва Гераклу предстояло убить по приказанию царя Эврисфея – это должно было стать его первым подвигом. Диодор рассказывает: