Они выжили и построили для себя и своих детей свою собственную сказку. Или былину… Или сагу… Неважно. Важно то, что родную сказку необходимо защищать. Чтобы она не превратилась в страшную сказку.
– Ва-а-аська! Васька, паразит, где тебя снова лешие носят?! Обед простыл давно, сто раз греть не буду!
Дородная пухлощекая женщина в вышитой по концам намитке высунулась в окно, зорко оглядывая двор и его ближайшие окрестности.
– Ма-ам, ну ща-ас! Доиграем только… – долетел откуда-то из-за угла нетерпеливый детский крик.
– Я вот щас возьму хворостину, да так тебе «доиграю»… по мягкому месту!.. Живо обедать! Ишь, князь какой выискался, зови тут его по сто раз! А ну домой!
Из-за угла донеслось разочарованное «у-у-у-у!», потом, немного погодя, в сенях грохнула дверь, что-то брякнуло, покатилось, загремело… Диким мявом взвыла возмущенная кошка, которой впотьмах отдавили не то лапу, не то хвост. Скрипнула дверь, и на пороге возник худенький, долговязый для своих девяти лет мальчонка в выбившейся из-под пояска выцветшей рубашке. В волосах его торчали какие-то соломины, голубые глаза светились задором и упрямством.
– Вы только поглядите на это чудо в перьях! – женщина всплеснула руками и уперла их в бока. – Опять с Ингваром по сеновалу как сумасшедшие прыгали? Сколько раз говорить…
Она вдруг осеклась, махнула рукой и уже совсем другим тоном распорядилась:
– Ладно. Умывайся – и за стол. Потом дело тебе будет.
– Какое еще дело? – насторожился мальчик.
– Ты поешь сперва!
Васька или, как его чаще звали дома и на улице, Васятка, развернулся на босой пятке и отправился обратно в сени, к рукомойнику. Тщательно намылил руки черным, пахнущим травами, мылом, старательно умылся и насухо вытерся рушником с узенькой скромной прошвой. Многие мальчишки на его месте просто плеснули бы пару раз водой в лицо – и тем бы и ограничились, но родители приучили Васятку очень серьезно относиться к чистоте тела.
Когда он вернулся, в кухне на столе уже дымились миски с зелеными щами. Мать нареза́ла хлеб.
Васятка втянул ноздрями вкусные запахи и юркнул за стол на свое место.
Обедали молча. Не потому, что сказать было нечего – просто так было заведено в их доме. Да и рты были заняты.
После обеда мать подала Васятке пухлый узелок из своего старого платка.
– Вот. Снеси-ка в Персюки для тетки Шехназ. Да и Дарью заодно проведаешь.
Расстроившийся было, что его не пустят обратно к дружкам доигрывать, Васятка повеселел. Поход в Персюки обещал много интересного – куда больше, чем игра в корабль викингов в колючих волнах сена!
Персюками в славяно-алано-урманской Осиновке называли лесной хутор в полудюжине верст от деревни. Жили там весьма интересные люди – Алишер и Шехназ, семейная пара из какой-то неведомой Васятке Персии. Где именно находилась эта их Персия – мальчик не знал, но бывать у них любил. Дядька Алишер слыл среди селян ученым человеком, алхимиком и знахарем. Именно к нему обращались, когда нужно было кого-то полечить, сделать какое-нибудь особо хитрое и сильное лекарство, а то и извести с огородов, полей или из дому не в меру расплодившихся и обнаглевших вредителей. Его жена, Шехназ, была искусницей в разных рукоделиях. Местные бабы и девки постоянно таскали ей лоскутки, обрезки кожи и мехов, бусинки и прочую милую запасливой женской натуре рухлядь, из которой персидка мастерила всякие красивости – начиная от игрушек и заканчивая украшениями и затейливо расшитыми поясными кармашками для мелочей. И не только сама мастерила – но и, бывало, обучала каким-то несложным приемам местных ребятишек. Тетка Шехназ, отличавшаяся редкостным ехидством и довольно острым языком, на вид казалась строгой и равнодушной к детям, но ребятня почему-то к ней липла, как мухи к меду. Дядьку Алишера же дети уважали и побаивались, считая колдуном и шепотом рассказывая о нем разные небылицы.
Дарья, старшая сестра Васятки, была замужем за сыном Алишера и Шехназ, Данилой. Так что, в какой-то степени, Васятка был родственником этой необычной пары. Что, кстати, прибавляло ему авторитета среди уличанских приятелей.
– Выйдешь из деревни, – меж тем поучала мать, вытаскивая из волос мальчика соломины и приводя его в достойный вид, – по сторонам не зевай. Особенно в лесу! С дороги не сходи, ягодами-грибами не увлекайся. Не дай бог, попадешься в ловушку! А ежели встретишь эльфа, кикимору или даже лешего – в разговоры особо не вступай, просто дай хлебца – на вот, возьми еще узелок – и спокойно ступай дальше. Хлебушек они любят и тебя не тронут, пропустят. Ну а ежели спросят, куда – так и говори: мол, к дядьке Алишеру иду. Они его знают и уважают – чай, тоже к нему лечиться бегают!
Васятка очень серьезно кивнул. О том, что родственник знается с лесным народцем, в Осиновке давным-давно ведали. Для взрослых это не было чем-то удивительным, но в глазах детворы добавляло личности знахаря еще большего ореола загадочности и дополнительных поводов его опасаться.
Прихватив свой деревянный меч (а как же воину в дальнем походе – да без оружия?), Васятка вышел из избы.
– Эй, ну что, мы будем доигрывать? – нетерпеливо окликнул его сидевший на соседском заборе Ингвар, закадычный приятель с урманского конца.
– Не, – важно, гордясь предстоящей миссией, ответил Васятка. – Не получится. Мамка велела в Персюки сходить, до дядьки Алишера! – знахаря он упомянул для вящей солидности. – Во, видишь? – показал он узелок. – Отнести велела.
– У-у-у-у-у… – протянул приятель одновременно с разочарованием, уважением и завистью. Он-то понимал, что его самого родители вряд ли отпустят сопровождать дружка в столь увлекательном походе. Буквально только что ему всучили для присмотра младшую сестренку, которая теперь возилась неподалеку, пытаясь превратить жирного, разомлевшего на солнышке соседского кота в верховую лошадь для одной из своих тряпичных кукол.
Не то чтобы Ингвар не любил нянчиться с мелкой – нет, шестилетняя Йоля – или, по-местному, Ёлка – была на редкость разумным и все понимающим человечком, не доставляющим особых хлопот. Временами приятели даже брали ее в свои игры. Но Ингвар считал, что путешествие на лесной хутор, где живет овеянный слухами, один другого невероятнее, знахарь – совсем не девчачье дело.
Правда, Йоля, кажется, была на этот счет иного мнения. Услышав, куда собрался приятель старшего брата, девочка тут же оставила в покое несчастного мышелова и подбежала к мальчишкам.
– Ты идешь в Персюки? – дернула она Васятку за рукав. – Возьмешь нас с собой?
– Ёлка! – грозно прикрикнул брат и, нахмурившись, показал ей кулак.
– А чего Ёлка, чего сразу Ёлка? – надула губки девочка, начисто проигнорировав его жест и тон. – Как вам, мальчишкам, так можно, а как мне… Между прочим, Огнива с кривичанского подворья давеча хвалилась новой куклой, что ей тетя Шехназ пошила! А у Затеи, ее сестры, новые сережки появились, тетя Шехназ ее научила, как делать! Я тоже хочу так научиться! Ну И-и-ингва-а-ар! – заканючила она. – Ты ведь давно обещался меня туда сводить! И все никак не сводишь!
– Да ты и молотка-то в руке не удержишь! – отмахнулся брат. – Сережки ей делать учиться, вот тоже придумала!.. А что до Персюков – так это надо у взрослых спрашиваться!
– Ну так спросись! – уперла руки в бока Йоля с таким видом, будто была крайне поражена братовой бестолковостью. – А то только болтаешь! Воин ты или нет?
– Тьфу на тебя, девка! – в сердцах плюнул Ингвар. Васятка давно заметил, что грозной взрослой суровости у друга, старавшегося держать сестру в строгости, обычно надолго не хватало. Не по возрасту разумная и не по чину боевая девчушка очень хорошо умела вертеть старшим братом!
Осторожно покосившись на приятеля – не смеется ли над ним? – Ингвар спросил:
– Мы можем пойти с тобой – если родители разрешат?
– А то ж нет! – обрадовался Васятка. – В компании и путь веселее!
– Тогда пригляди немного за этой трещоткой? Я до своих сгоняю, ага?
– Ага!
Ингвар умчался, вздымая босыми пятками уличную пыль и распугивая копошившихся в ней кур.
– У меня вот даже и бусинки для сережек есть! – радостно поделилась с Васяткой Йоля. Покопавшись в поясном кармашке-лакомнике, она что-то из него выудила и протянула мальчику раскрытую ладошку. – Вот! Отец с ярмарки привез! Правда красивые?
На ладони ее блестели, переливались стеклянными гранями две нарядные синие бусины величиной с крупную фасолину.
– Красивые, – согласился Васятка. – Небось, дорогие?
– Отец за них цивилам аж целый лосячий окорок отдал! – важно произнесла девочка, бережно пряча свои богатства обратно в лакомник. – А окорок этот и рога от лося сменял у эльфов на котенка от Белолапы.
Мальчик понимающе округлил глаза и присвистнул. Да, покупка была очень дорогая! Белолапа из дома Ингвара и Йоли славилась по всей Осиновке и за ее пределами как лучшая в округе кошка-крысоловка. Котят ее всегда охотно разбирали, едва они только приучались матерью к охоте. И еще ни разу никто из их владельцев не жаловался.
Цивилами в Осиновке называли жителей Буянова – села, лежавшего по ту сторону леса. Откуда повелось такое название – Васятка не ведал. Цивилы говорили на том же языке, что и в Осиновке, но одевались иначе, не пользовались доспехами и мечами, да и обычаи блюли иные – хоть в чем-то и схожие с укладом осиновцев.
Васятка несколько раз бывал с родителями в Буянове. Те время от времени ездили туда – на ярмарку и в церковь. В Осиновке церкви не было, но зато были капища, где другие жители деревни молились кто Одину, кто Роду, кто еще каким иным богам.
Несмотря на столь разные веры и обычаи, отношения между Осиновкой и Буяновым были вполне добрососедскими. Жили-то, почитай, сообща – из одной реки рыбу ловили, в один и тот же лес по грибы-ягоды да на охоту ходили. Как тут враждовать? Да и торговали друг с другом помаленьку, за новостями и в гости к соседям бегали, а то, случалось, и роднились даже. Что, впрочем, ничуть не мешало острословам с обеих сторон зубоскалить по поводу чудно́го уклада жизни соседей… ну так на то они и соседские отношения!
На дороге показался встрепанный и запыхавшийся Ингвар.
– Разрешили! – уже издали радостно крикнул он. – Ёлка, живо собирай своих кукол-шмукол, мы идем в Персюки!
– Ура-а-а! – завопила девочка и кинулась запихивать глазастых любимиц в висевшую через плечо холщовую котомку.
Лес между Буяновым и Осиновкой считался почти не опасным. Дикое зверье предпочитало держаться в его глубине и на окраины совалось не особо охотно. Конечно, бывали и потравы полей, когда кабаны или лоси выбирались из чащи и нагло паслись среди посевов, и случаи, когда оголодавшие волки задирали чью-нибудь овцу или корову, но массовых опустошительных набегов не случалось уже лет десять-пятнадцать. Численность расплодившегося было после Судного Дня зверья надежно сдерживали в разумных пределах как осиновские и буяновские охотники, так и жившие в лесной чаще лешие с кикиморами да эльфы.
Судный День или, как говорили в урманском конце, Рагнарёк, случился давно, лет так двадцать назад. Васятки тогда еще и не было на свете, но взрослые очень хорошо помнили те времена и рассказывали детям истории одна другой страшнее. Тут тебе и рушащееся на голову пылающее небо, и плавящаяся земля, и целые города, словно сметенные с лица матушки-земли одним взмахом чудовищной палицы неведомого богатыря, и горы обугленных трупов, и незримая смерть, косившая людей и зверье потом, годы спустя…
К счастью, эти места Рагнарёк не затронул. Взрослые говорили, что рушить в эдакой глухомани было просто нечего, потому Безносая и пронеслась мимо, лишь коснувшись этой земли краем своего савана. Но и этого хватило.
Васятка слышал от взрослых, что раньше, до Судного Дня, в Осиновке никто не жил. Да и Буяново стояло не особо населенное – так, доживали свой век в трех-четырех избах несколько стариков-цивилов, да летом и на праздники наезжали из города их дети и внуки со своими детьми. Нынешнее население Осиновки тоже ранее жило не здесь, а кто где. В основном, их родными местами были какие-то далекие города и страны, о которых теперешнее поколение слышало только из рассказов родителей, больше напоминавших сказки. Некогда все эти люди собрались в осиновском лесу на какой-то великий многодневный сход, или, по-урмански, альтинг. То ли князя-конунга над собой выбирали, то ли праздновали чего-то – Васятка так и не понял. Но Судный День случился как раз в те дни.
Отец рассказывал, что, пережив Рагнарёк, некоторые люди пытались вернуться в свои родные места, отыскать родичей… Они уходили из Леса, где укрылись от Судного Дня и его последствий участники Схода, уходили – чтобы через некоторое время вернуться… или не вернуться вовсе. Многие из тех, кто возвращался, потом умирали от непонятной хвори – умирали долго, мучительно, страшно… Именно они принесли в Лес вести о разрушенных городах, обугленных или рассыпавшихся в прах трупах их жителей, о царящем среди редких выживших ужасе, безумии и страшных в своем отчаянии и жестокости попытках выжить, выползти, выцарапаться…
На Большом Тинге, собранном вскоре после того, как были получены первые жуткие вести о творящемся в окрестном мире, было решено: из Лесу пока не выходить, для жилья выкопать землянки и возвести вокруг сего поселка надежный островерхий тын. Как потом оказалось, затея с тыном была верная: в первые дни и месяцы уж слишком часто в этих краях появлялись люди, бежавшие из опаленных Рагнарёком мест. Некоторые из них были мирные и охотно прибивались к лесной общине. Но некоторые несли зло и разрушение, как будто сами были исчадиями Судного Дня.
Таких обычно встречали мечами, копьями, топорами и немногочисленным огнестрельным оружием, добытым смельчаками все в тех же разрушенных поселениях. Огнестрела и припасов к нему было крайне мало, патроны берегли, поэтому воевали больше холодняком – как привыкли.
Шло время, в окрестностях Леса становилось все спокойнее, и, наконец, на очередном Большом тинге старейшины порешили: одной охотой и рыболовством не прожить и детей не вырастить, надо отыскать поблизости какую-нибудь уцелевшую деревеньку и переселяться туда. Заводить хозяйство, сеять хлеб, разводить скотину…
Так и сделали, заселив пустовавшую Осиновку. По первости много трудностей было – ведь многие ранее жили в городах, и о сельской жизни имели довольно слабое представление. Но потом потихоньку все наладилось. Помогли оказавшиеся среди беженцев селяне, да и среди своих были люди, обладавшие хоть какими-то навыками работы на земле и с животными. Главное – что среди тех, кто приехал на тот Сход, были, помимо воинов, и кузнецы, и горшечники, и прочий ремесленный люд со всякими своими приспособами и инструментами! А далее – задружились с соседями из Буянова (которое тоже стало эдакой сборной общиной из немногочисленных местных и пришлых людей), начали общаться, помогать друг другу, новостями и товарами обмениваться…
Правда, буяновцы очень долго не могли привыкнуть к странному, на их взгляд, виду и обычаям соседей и поначалу дивились на их одежды – все эти холщовые и шерстяные рубахи и порты, поневы, хангерки, плащи, женские повои и намитки, необычные бронзовые и серебряные украшения… На их оружие и кольчуги со шлемами… На высокий, из остро затесанных бревен, тын вокруг деревни… Но все же привыкли, а после одного жаркого дела, когда осиновская дружина помогла буяновцам отбиться от появившейся в их краях шайки лиходеев, и вовсе перестали проезжаться на сей счет.
Но, правда, прозвища «цивилы» и «ряженые», которыми поначалу, во времена знакомства и притирки наградили друг друга два поселения, никуда после того не делись. Более того – зацепились в местной речи, да так и остались.
Со временем к ним добавились еще три слова: «эльфы», «кикиморы» и «лешие». Не все жители Леса согласились покинуть надежную чащу и переселиться в дома. Часть осталась в землянках, часть перебралась в хижины, построенные в ветвях могучих, как-то уж слишком сильно пошедших после Рагнарёка в рост деревьев. Прошло двадцать лет, и постепенно жители Леса превратились для двух людских поселений во что-то вроде местной нелюди. Не сказать, чтобы сильно опасной, но которую лишний раз лучше не задевать. Даже на больших разгульных ярмарках в Буянове, куда стекались не только жители двух дружественных поселений, но и лесовики. Вооруженные длинными луками искусные стрелки и следопыты эльфы и одетые в странные, мохнатые, сливающиеся с листвой одежды любители засад и хитрых ловушек лешие с их женками-кикиморами охотно выходили из своей чащи, чтобы обменять у людей охотничьи трофеи и изделия своих ремесленников на хлеб, овощи и ткани.
На тропинку неторопливо выползла огромная, с ладонь величиной, бурая гусеница, покрытая длинными пушистыми волосками. Ребятишки ойкнули и зажали ладошками рты.
– Зубосчиталка! – испуганно пискнула сквозь пальцы Йоля.
Среди осиновской ребятни считалось, что если при виде этой похожей на щетку гусеницы «показать зубки», то они вскоре выпадут и больше не вырастут. Потому и береглись всякий раз при виде такой ползучей гадины.
Опасливо обойдя тварь стороной, дети пошли дальше. Тропинка вела их напрямик через покосный луг к лесу, срезая солидный угол, который наезженная дорога огибала широкой дугой.
Из Осиновки в Буяново и обратно можно было добраться двумя путями – по речке Пестрянке, в обход Леса, и лесной дорогой. По реке было ближе, но с тех пор, как на ней завелась ватага речных удальцов-ушкуйников, водный путь стал не очень-то удобным. Нет, ушкуйники, нападая, никого не убивали – ведь все они были местными осиновскими сорвиголовами, которые просто скучали без приключений и подвигов. Но кому охота быть выкупанным в речке, обсмеянным, да еще и лишиться части своего скарба или – того хуже – товаров?
В Осиновке удалых ушкуйников называли викингами, а в Буянове – выкингами, недвусмысленно намекая на то, что родная община их как бы выкинула из привычного круга. Верховодил выкингами коренастый сивобородый Гуннар Петерссон. Это под его началом несколько осиновских парней и мужиков – из тех, кому в дальних краях медом было намазано – починили старый, еще на тот незапамятный предРагнарёкский Альтинг привезенный, драккар и теперь ходили на нем по реке от осиновской мельничной запруды до буяновского моста и ниже, сея в обитаемой округе переполох и творя всяческие беспорядки. Озоровали, правда, выкинги большей частью в шутку и чаще всего донимали своих, осиновских. Куражиться над соседями их отучили суровые, не понимавшие специфических осиновских шуток буяновские мужики, однажды пригрозившие Гуннару, что не посмотрят там на их мечи и кольчуги и, если выпадет случай, пропишут березовой каши всей ватаге! Что, кстати, однажды и проделали над двумя не в меру загулявшими Гуннаровыми удальцами, решившими по пьяни угнать единственную козу бабки Матрены, самой старой жительницы Буянова. Козу бабке выкинги, конечно же, потом бы вернули – как возвращали большинство из награбленного у бондов и купцов добра, но буяновские мужики, как уже говорилось, подобных шуток не понимали.
Гуннару и его выкингам влетело от старейшин по первое число на первом же тинге, и с тех пор они, проходя мимо буяновских берегов на своем «Ярле Мурке», всегда делали вид, что собираются пристать для грабежа – к вящему пугливому восторгу стирающих на мостках местных баб, девок и крутящихся тут же ребятишек.
Но большей частью выкинги вели себя мирно. И, несмотря на свою разгвоздяистость, мужиками они были серьезными и надежными. Именно они, курсируя ежедневным дозором по реке ниже Буянова, некогда углядели в здешних местах ту самую шайку пришлых лиходеев, от которой потом оба поселения отбивались дружным скопом. Помогали выкинги и при перевозке людей и грузов. А в последнее время Гуннар все носился с идеей дальнего похода. Пестрянка впадала в более широкую и глубокую реку, где-то далее протекавшую через небольшой городок, и выкингов все тянуло посмотреть, кто живет и что происходит спустя двадцать лет после Рагнарёка на тех далеких берегах.
Незадачливых же похитителей бабки-матрениной козы с тех пор в обоих поселениях именовали не иначе как Козловодами и долго еще глумились, припоминая им надранные розгами приключенческие места.
– …а еще говорят, что у каждого лешего и кикиморы есть древнее, доставшееся от предков, могущественное оружие. Называется оно «привод», – рассказывал многознающий Ингвар. По пути в Персюки как-то сам собой зашел разговор про обитателей Леса. Сперва сторожились – а ну как эти самые обитатели услышат в своих схронах и оскорбятся? Потом осмелели. – Правда, им воевать уже нельзя – нет нужных припасов. Говорят, когда-то в Лесу росла белая клюква, которой и стреляли из этих священных приводов…
– Как из луков? – всунулась любознательная Ёлка.
– Ну… наверно. Ты не перебивай, а то не буду рассказывать! Или вообще домой отправлю!
– Молчу, молчу! – девочка испуганно прихлопнула рот ладошкой и знаками показала, что нема, как рыба.
– Ну так вот. Теперь эта белая клюква больше в Лесу не растет, и ихнее оружие предков утратило свою силу и перестало стрелять… Чего, вы думаете, они для своих забав на горохоплюйные трубки перешли и у нас вечно горох с поля тырят?
– А что они сделали с теми священными приводами?
– Они теперь на них фапают! – авторитетно заявил Ингвар, повторяя непонятное слово, слышанное от взрослых.
– Что-что делают? – не понял Васятка.
– Ну… молятся! – на этот раз не слишком уверенно пояснил приятель. – Повесят на стенку землянки и молятся, как на идолов. А еще – похваляются друг перед дружкой. У кого привод больше и толще – тот и самый крутой, потому что его бог – самый могучий. Из таких они и вождей себе выбирают.
– Во, дикари! Вождь – это ведь самый смелый и мудрый… А не тот, у кого копье длиннее!
– Вестимо, не тот!
Где-то ближе к Буянову от накатанной лесной дороги отходила в сторону колея, ведущая в Персюки. По словам взрослых, раньше хутор был жилищем местного лесничего, но хозяин, как говорили, уехал куда-то по делам незадолго до Судного Дня, да так и сгинул неведомо где. Позже в его избушке поселились персидцы Алишер и Шехназ, по каким-то только им ведомым причинам решившие не уходить вместе со всеми в Осиновку, а остаться в лесу и жить отдельно от всех прочих. Взрослым те причины, возможно, казались странными, но ребятишки считали само собой разумеющимся, что знахарь, умеющий делать всякие таинственные зелья и водящийся с лесными обитателями, живет в лесу опричь людских поселений.
Ну а где же ему еще жить?
…Боль… Тупая, тянущая боль в боку, она не дает как следует вздохнуть и насытить кислородом отчаянно бьющееся сердце. Измученное многочасовым бегом тело стонет, жалуется, вопит, требует остановиться, прилечь на мягкий моховой ковер и отдохнуть… Хотя бы минуточку… пять… десять…
Но отдыхать нельзя. Нельзя отдыхать! Позади черной безжалостной волной идет беда. Пока она еще далеко, но это вопрос исключительно времени и… выносливости и быстрых ног.
Говорили же этому мягкотелому дурню Никитенко: нельзя спускать с рук шайке Залетного их темные делишки! Не то время! Так нет же, вместо того, чтобы жестко, как и полагается по законам трудного времени, покончить с Залетным раз и навсегда, председатель поссовета всего лишь… изгнал его в леса да болота! Вместе с шайкой! Идиот! Гуманист хренов! Вот теперь и пожал плоды своего чистоплюйства – висит на телеграфном столбе, а вокруг, насколько видит глаз, пылает Заборьевск, оглашаемый воплями его гибнущих жителей! Неизвестно, где и откуда Залетный набрал еще людей в банду – возможно, по затерянным в местных лесах и некогда захваченным вырвавшимися на волю зэками «зонам», но он вернулся. Вернулся ровно через год после приговора, с целой ордой вооруженных до зубов приспешников. И тогда в поселке наступил ад…
Олег, согнувшись и прижав к боку руку, прислонился к дереву. Нет, все-таки чуть-чуть перевести дух надо. Иначе он не дойдет.
Ему удалось избежать гибели, наверное, чудом. С утра он отправился рыбачить на Долгое озеро, а когда вернулся…
Белые от ужаса глаза женщины, выскочившей на него из объятого огнем и дымом поселка. Крик: «Беги! Беги-и!» Короткая стрела, вонзившаяся ей между лопаток… Каким-то наитием Олег определил: стрела была пущена из спортивно-охотничьего арбалета, какие он видел когда-то давно еще до Удара в магазинах для охотников.
Над плечом свистнул еще один болт, и Олег, спохватившись, прыгнул обратно в седло своего старенького велосипеда и налег на педали.
Неизвестно почему, но преследовать его не стали. Чуть позже, когда милосердная ночь опустилась на обугленные руины и тела убитых, а насытившиеся грабежом, убийствами и насилием захватчики расположились на окраине разоренного Заборьевска, празднуя победу, Олег сумел незаметно пробраться в поселок. Он хотел выяснить, что стало с его женой и дочерью, и, если они живы, попытаться вызволить их.
Он никого не нашел. Его дом обрушился, погребя под пылающими бревнами своих жителей. Они были дома, Олег знал это. С самого утра Ирина собиралась печь пироги, а Леночка – помогать маме…
Поначалу Олег был готов волком выть и голыми руками разгребать рдеющие угли. Еле-еле заставил себя успокоиться и затаиться. У него появилась слабая надежда, что жена и дочь живы, что, возможно, бандиты захватили их в плен…
Осторожно, таясь среди теней, он подобрался к охваченному разгульным весельем лагерю банды.
…Олег не увидел своих среди немногочисленных пленных, сидевших тесной кучкой под охраной двух дюжих бандитов. Но он увидел, ЧТО творили с захваченными женщинами, девушками и подростками обоего пола молодчики Залетного. И понял, что смерть в горящем доме была более милосердной к его близким.
Из разговоров бандитов он узнал, что захватом Заборьевска они ограничиваться не собираются. Залетный имел далеко идущие планы добраться до ЗАТО «Озерки», лежавшего километрах в сорока юго-восточнее, и пошарить на складах местных военчастей: вдруг еще там сохранилось какое-нибудь более серьезное, чем охотничья двустволка или пистолет, огнестрельное оружие и боеприпасы? Сейчас же, насколько Олег смог установить, огнестрела у людей Залетного было мало, и в ход его пускали крайне бережливо.
О прочих планах ему узнать не удалось: его засекли. Олегу и на этот раз повезло – удалось убежать, но преследователи, травившие его с упорством натасканных на ловлю беглых зэков овчарок, загнали его в лес и обложили так, что и не высунуться. Правда, в самом лесу не преследовали. То ли бандиты плохо там ориентировались, то ли опасались местных ночных хищников, то ли решили, что беглец сгинет там и без их помощи…
Решение пришло как бы само собой: надо прорываться дальше, на юг – юго-восток. К тому самому городку, куда двигалась банда Залетного. На ее пути – если судить по карте района (висевшей в поссовете до гибели Заборьевска) – лежало несколько деревень. Олег не знал, уцелел ли кто-нибудь из их жителей во время Удара. Двадцать лет назад, когда он сам оказался одним из немногочисленных, сумевших-таки добраться до этих глухих мест беженцев, в одном из сел, в Буянове, люди были. Несколько семей местных жителей и небольшая горстка дачников с детьми. И, кроме того, в лесу по соседству прятались от напасти какие-то чудны́е люди в странных старинных одеждах… Олег даже припомнил их название из той, прошлой жизни с Интернетом и телевидением – реконструкторы. Удар застал их во время какого-то очередного их фестиваля… Надо отдать должное этим ребятам – сориентировались они быстро. Нарыли землянок, обнесли свое лесное поселение высоким тыном и стали привечать и принимать к себе всех, кто шел через эти земли с миром, пытаясь спасти себя и близких. Всех прочих – осмелевших от безнаказанности бандитов, убийц и всяких любителей поживиться чужим добром отваживали острыми стрелами, дождем сыпавшимися из-за неприступного тына. Олег хотел тогда остаться с ними, но Ирина, тогда еще просто его девушка, уперлась. Не хочу, сказала она, жить среди ряженых придурков с игрушечными мечами – и все тут! Так и пришлось идти дальше, на север.
Эх, Ирка, Ирка… Не будь ты тогда такой упрямой, глядишь – и уцелели бы вы с Леночкой… И он сам не плутал бы сейчас, задыхающийся и еле живой, по разросшемуся за эти двадцать лет лесу…
Олег решил: раз уж его загнали в чащу, то он попытается добраться до того земляного поселка, когда-то построенного реконструкторами. Как знать, может, они все еще сидят там, и у них даже все благополучно! У них есть люди, есть не требующее сложных технологий и дефицитнейших в это время боеприпасов оружие и главное – умение с ним обращаться! Наверно, они сумеют остановить Залетного. Должны суметь! Потому что нельзя допустить, чтобы банда душегубов и убийц добралась до ЗАТО и разжилась приличным (если оно, конечно, там еще осталось) оружием!
Ну а если все окажется хуже, чем предполагал Олег, если остановить бандитскую орду некому… Тогда он хотя бы предупредит всех, кого встретит по пути, чтобы уходили в леса и там пережидали опасное время. Страшная участь, постигшая Заборьевск и его жителей, наглядно и жестоко показывала, какая судьба ждет поселения, управляемые бездарной администрацией и не умеющие толком себя защитить.
…Немного отдохнув и переведя дух, Олег двинулся дальше. Бандиты загнали его в лес ночью и, спасаясь от них в темноте и без дороги, он заблудился. Еле-еле дождался рассвета и сразу же продолжил путь. К сожалению, он плохо умел ориентироваться в лесу, а полученные еще давным-давно в школе скудные знания про мох на северной стороне деревьев и форму муравейников оказались бесполезными: мох покрывал здешние стволы со всех сторон, а муравейники ему почему-то не попадались. Положение же солнца за пышными древесными кронами просматривалось плохо.
Несколько раз Олегу встречались тропинки, но уводили они куда-то в сторону, да и были – судя по встречающимся следам и помету – протоптаны, скорее всего, местным зверьем. Встреча с каким-нибудь кабаном-переростком или волком в его планы не входила, поэтому Олег избегал тропинок и старался двигаться, как ему казалось, напрямик, к югу, ориентируясь на мелькавшее среди ветвей солнце. Несколько раз ему приходилось перелезать через буреломы или форсировать ручьи. А однажды он чуть не провалился в самую настоящую волчью яму с кольями на дне! На симпатичном мшистом пятачке среди молодых елочек нога, ожидавшая привычной земной твердости, вдруг соскользнула в пустоту и поехала по крутому склону, потянув за собой все тело. Олег едва успел схватиться за одну из елок. Он сумел вытащить себя из разверзшейся под ногами ямы и долго лежал на ее краю, тяжело, со всхлипами, дыша и матерясь сквозь зубы: он увидел, ЧТО это была за яма, и что скрывалось на ее дне, хитроумно прикрытое настилом из веток и мха. Еще немного – и окончилась бы его жизнь на остро заточенных кольях, хищно скалившихся со дна западни!
Однако, осмотрев с безопасного расстояния ловушку, Олег чуть воспрял духом: она была довольно свежая! А это значит, что ее поставили совсем недавно, и поставили, скорее всего, люди, местные охотники! И значит, скоро его мытарства подойдут к концу, он доберется до людей и все им расскажет!
Наученный горьким опытом, он подобрал крепкий сук и теперь шарил и тыкал им перед собой, прежде чем сделать шаг. Еще не хватало снова угодить в подобную же яму!
Когда он обходил огромный выворотень, нога вдруг зацепилась как будто за низко растущий прутик. Что-то хищно свистнуло… и Олег с удивлением и недоумением уставился на короткую тонкую стрелу, вонзившуюся в голень чуть повыше края потрепанного резинового сапога.
А потом пришла боль.
Олег взвыл, схватившись за раненое место, и рухнул на землю, скрипя зубами и матеря затейников, понаставивших в лесу ловушек. Краем сознания он, конечно, понимал, что местные жители – кем бы они ни были – наверняка с их помощью просто охотились, стремясь прокормить себя и свои семьи… Но мысль эта облегчения не доставляла.
Олег осмотрел рану. Стрела прошла сквозь мякоть ноги и высунула свой острый хищный носик с противоположной стороны. По уму, надо было – как он видел в старых исторических фильмах – его обломить, выдернуть древко и перевязать рану. Но он почему-то медлил, охваченный слабостью и запоздалой дурнотой. «Вот и кончилось твое путешествие, Олежек… – мельком подумалось ему. – Далеко ты уйдешь с эдаким “довеском”? Вряд ли…»
Он тряхнул головой, отгоняя дурные, недостойные мужчины мысли, и взялся за скользкий от крови наконечник. К счастью, он был без обратных зазубрин, ровный и маленький. Скорее всего, Олегу «посчастливилось» наткнуться на капкан, настороженный, судя по высоте полета стрелы, на некрупного зверя – лису или барсука.
Попытка обломить стрелу окончилась неудачей. Окровавленное древко выскользнуло из пальцев, ногу словно обдало жаром – настолько сильна была боль от неумелого и неловкого движения. Олег закричал и потерял сознание.
Сколько он так пролежал – ему было неизвестно. Только очнулся Олег оттого, что ему как будто послышались… детские голоса.
«Бред… Ты сейчас ранен, в горячке, тоскуешь по погибшей дочери – вот тебе и кажется…» – подумал он и снова прикрыл глаза. Надо немного отдохнуть и еще раз попытаться избавиться от стрелы в ноге. Интересно, сможет ли он добраться до поселения тех охотников ползком? И… в какой стороне это самое поселение?..
Детские голоса снова прозвенели где-то недалеко… и тут Олег понял: ему совсем не чудится! Он приподнялся и всмотрелся в ту сторону, откуда доносились голоса и беззаботный смех. Что-то мелькнуло шагах в двадцати в просвете среди кустов и деревьев.
И тогда Олег закричал. Закричал так громко, как мог в этот момент:
– Лю-юди! Помогите!
За разговорами как-то незаметно свернули с большака на колею в Персюки. По договоренности с людьми лесные пути и окраины надежно охранялись эльфийскими и лешачьими дозорами, так что матери не боялись отпускать детей одних через лес. Запрет был только один: не соваться в чащу. Во-первых, местные не любили, когда люди уж чересчур совали носы в их владения, а во-вторых, путешествие в чащобу могло окончиться мучительной гибелью в одной из охотничьих ловушек, коих в лесу было натыкано в количестве. Охотники всех четырех поселений по особым приметам и знакам умели замечать и различать ловушки друг друга, а вот кого-нибудь из непосвященных (или незваных) в чаще, как правило, ждал крайне неприятный сюрприз! Да не один!
– …а еще будто бы от песен эльфов папоротники зацветают. Потому что дивнее эльфийских песен, говорят, нет на всем белом свете!
– Про папоротники – это брехня!
– А вот и не брехня, а вот и не брехня! Мне Огнива рассказывала…
– Много она знает, твоя Огнива! Та еще врунья и болтушка! А папоротники не цветут – так дядя Алишер говорит! Он-то получше прочих об этом ведает! Что, съела?
Ингвар показал сестре язык, и та надулась, но спорить не стала. Мнение знахаря, как человека, разбирающегося в данном вопросе, и правда было куда весомее мнения подружки!
– А вот еще что скажу… – начал было, чтобы разрядить обстановку, Васятка. Но тут откуда-то слева, из самой чащи, куда всем людям, кроме охотников, лесорубов и бортников, соваться было заповедано, послышался слабый крик:
– Лю-юди! Помогите!
Дети испуганно примолкли.
– Вы слышали? – опасливо прошептала Йоля. – Кричал кто-то… На помощь звал…
– Я слышал…
– И я…
– Как думаете, кто там?
– Может… может это леший кричал? Или эльф?
– Тогда бы кричал: «Лешие, помогите!», или же «эльфы», а не «люди»… Может, охотник какой в беду попал?
– А пойдемте посмотрим?
– Ты дурочка? Забыла, что взрослые наказывали? Хочешь в ловушку попасть?
– А вдруг кому и правда помощь надобна?.. Эй, ты где там? – сложив у рта руки, крикнул Васятка. – Отзовись!
– Здесь… – пришел ответ. – Не бойтесь, ребята! Помогите мне, пожалуйста, я ранен! Нога прострелена, идти не могу! Мне в Буяново надо или в ближайшую деревню, очень срочно! Не бойтесь меня!
Шевельнулись ветки недалеко от могучего выворотня шагах в двадцати от дороги.
– Кажись и правда человек… – проговорил Ингвар. Они с Васяткой стояли, стиснув рукояти своих деревянных мечей и вглядываясь в заросли. – Что делать-то будем? Нам же туда нельзя!
Йоля подала ему толстый сук, схваченный ею у дороги на случай самообороны.
– Надо щупать землю перед собой. И в оба глядеть.
Мальчики безмолвно переглянулись и кивнули друг другу. Не пристало будущим воинам робеть, подобно девчонкам! Да и то – вон, Йоля не боится же!
– Ёлка, ты оставайся на месте, – велел Ингвар. – С дороги – ни ногой! Если что – побежишь в Персюки за подмогой. Поняла?
– Поняла.
Мальчики, осторожно ощупывая перед собой землю и зорко поглядывая по сторонам, двинулись на голос раненого. И вскоре увидели его.
На земле, беспомощно обхватив пробитую стрелой ногу, полулежал измученный, небритый и перепачканный землей мужчина лет сорока в одежде наподобие той, что носили буяновские цивилы. Куртка его была в нескольких местах порвана, в волосах запутались мелкие веточки и хвоя. На ногах чужака сидели поношенные и заляпанные грязью, но даже на вид прочные сапоги из кожи какой-то неведомой Васятке твари, видом и гладкостью напомнившей о водных обитателях. Васятка живо припомнил, как в запрошлом годе, когда их Дарья выходила за Данилу, бегали они с ребятами в Общинный Дом смотреть на свадьбу. И там один мужик, не в меру перепив хмельной браги, поперся к реке, где на спор, голыми руками изловил у мельничной запруды зазевавшегося крокожаба в полтора локтя длиной. Зверя, правда, потом пришлось отпустить подобру-поздорову, потому как осиновские жрецы и волхвы уж очень сильно ругались – мол, нечистая это тварь, ни есть ее нельзя, ни шкурой пользоваться, а уж в руки-то брать – и вовсе погано! Так и отпустили крокожаба. Тот еще долго шипел и ругался из камышей на непочтительных людишек, а потом сгинул куда-то с концами. Не иначе как уплыл вниз по течению искать более спокойные места, где нет пьяных, дошлых на разновсяческие затеи осиновских мужиков.
Так вот, сапоги на ногах незнакомца были пошиты словно из крокожабовой кожи. С той разницей, что крокожабы (или тритоны – как учено выражался знахарь), водившиеся в Пестрянке, были все как на подбор серые, с бурыми змеистыми узорами на гребнистых хребтах. А неведома зверюшка, пошедшая на сапоги чужака, при жизни была зеленой с неровными черно-коричневыми пятнами, и расцветкой больше напоминала кое-какие вещи, виденные Васяткой у леших на ярмарке.
– Дядя, ты леший? – спросил он у незнакомца.
– Нет… Я не леший… – незнакомец попытался улыбнуться. – Меня зовут Олег… Я из Заборьевска… Поселок такой на севере… А вы откуда, ребята? – чужак оглядел одежду мальчишек, задержался взглядом на их мечах. – Вы, наверно, из реконструкторов?
– Не, мы из Осиновки.
– Осиновка обитаема?
– Да давно уж! Дядь, может, тебе лекаря надо? Так мы сбегаем, тут недалеко дядя Алишер живет, знахарь.
– Потерплю пока без лекаря, – отмахнулся Олег. Он был несказанно рад этой встрече. Ребятишки, судя по их виду, точно были из тех людей, что жили тут в землянках двадцать лет назад. А значит, предпринятый им поход увенчался успехом. – Вы лучше бегите-ка в деревню и предупредите взрослых, что большая беда идет с севера. Лихие люди собрали шайку и теперь идут сюда с огнем и мечом, – всплыло вдруг выражение из когда-то прочитанного. – Они сожгли мой поселок, Заборьевск, а жителей перебили. Я один спасся и пошел сюда, на юг, чтобы предупредить… Скорее, ребята, не мешкайте!
Мальчики ошеломленно переглянулись. Вот чего они совсем не ожидали – так это вражеского нападения!
Но, несмотря на юный возраст, мальчишки в Осиновке умели самостоятельно и довольно быстро принимать решение.
– Ёлка! – крикнул Ингвар сестре.
– Чего?
– Дуй со всех ног до дяди Алишера, пусть берет свои травы и скорее бежит сюда! Скажи ему, здесь раненый гонец с северных поселений! Оттуда на нас враги идут! – слышно было, как девочка охнула. – И что надо всех наших предупредить! Беги, Ёлка, беги!
С дороги тут же послышался удаляющийся топот босых пяток. Осиновские девочки тоже были приучены, когда это требовалось, действовать, не переспрашивая и не рассусоливая.
– Надо кому-то бежать в деревню, – проговорил Ингвар. – А кому-то оставаться с раненым.
– Метнем жребий? – предложил Васятка.
Ему выпало оставаться, Ингвару – возвращаться и поднимать тревогу. Маленький урманин просиял от такой чести. В Осиновке все мальчишки грезили о подвигах.
– Они, скорее всего, пойдут из Заборьевска по дороге, – торопливо говорил меж тем Олег. – Им нужен военный городок Озерки на юго-востоке. А дорога туда проходит через Осиновку и Буяново. Если это село тоже обитаемо – надо предупредить и его жителей.
Ингвар кивнул:
– Их предупредят. Старейшины пошлют кого-нибудь по реке, так быстрее.
– Ну, беги, боец, удачи тебе!
Ингвар, осторожно ступая по своим следам, выбрался на дорогу, и вскоре его уже и след простыл.
Йоля вихрем неслась по дороге, не обращая внимания на попадавшиеся под ноги сучки и шишки. Человек с севера принес страшные вести, и теперь от быстроты ее ног зависело многое. Как хорошо, что Персюки уже недалеко!
Она выскочила на поляну, посреди которой стояла приземистая, с земляной крышей, изба и несколько хозяйственных построек. От колодца к дому шла с полными ведрами босая женщина в просторной, подпоясанной на бедрах рубахе поверх стянутых у щиколоток шаровар. Ветерок трепал концы ее головного платка и нежно звякал монистами на лбу и шее.
– Тетя Шехна-а-аз!!! – отчаянно завопила девочка, со всех ног бросаясь к ней. – Дядя Алишер! Скорее! Беда!
Васятка не знал, сколько времени они с раненым вот так просидели возле выворотня. Олега же, наконец, отпустило то напряжение, в котором он пребывал с момента бегства из Заборьевска и все время блуждания по лесу, и теперь он находился то ли в дреме, то ли в легком забытьи. Но он немедленно встрепенулся, когда из леса вдруг прилетел низкий и протяжный трубный звук, сложившийся в короткую мелодию из четырех нот. Сигнал повторился три раза.
– Что это? – спросил Олег мальчика.
Васятка прислушался и засиял, словно начищенная пряжка:
– Это рог дяди Алишера! Он сообщает эльфам и лешим, что людям нужна их помощь. Тревогу трубит, короче… Молодец, Ёлка, быстро добежала!
– Эльфы? – Олег непонимающе посмотрел на него. – Лешие?
– Это наши союзники, они здесь, в лесу живут, – как само собой разумеющееся сказал Васятка. – Странно, что ты ни на кого из них не наткнулся! Они обычно свои владения очень хорошо стерегут!
«Вот только эльфов мне еще не хватало!.. – устало подумал Олег, осторожно, чтобы не потревожить раненую ногу, меняя положение тела. – Или леших… Бред какой-то… Что тут у них вообще творится, у этих реконструкторов? Совсем, что ли, заигрались в свое средневековье?..»
С дороги вдруг послышался нарастающий дробный конский галоп и перестукивание ладно пригнанных ходовых частей телеги.
– Вася-я-ятка-а-а! – долетел сквозь топот вопль Йоли. – И-ингва-а-ар! Вылазьте, дядя Алишер приехал!
– Мы тут! – мальчик вскочил и замахал над головой руками.
– Тпрррру! – раздался звучный мужской голос, и топот затих. – Йоля, передай мне сумку и подержи, пожалуйста, Реанимацию!
– Дядь Алишер, иди по нашим с Ингваром следам! – предупредил Васятка.
Вскоре перед Олегом предстал местный знахарь. Вопреки ожиданиям, одет он был весьма просто и скромно, безо всяких там висюлек, оберегов и прочих «шаманских цацок». Это оказался высокий худощавый мужчина лет пятидесяти, высоколобый, с длинными, забранными в хвост волосами. На лице его красовались аккуратные усы и короткая бородка. Сквозь надтреснутые очки смотрели властно и в то же время доброжелательно цепкие голубые глаза.
– Здравствуйте… доктор… – вырвалось у Олега.
Алишер посмотрел на него, и в его глазах зажглась смешинка.
– Добрый день, больной, – спокойно кивнул он. – Показывайте свою ногу. Будем лечить. Попутно все и расскажете… Василий, – обратился он к мальчику. – Будь добр, ступай к Йоле и помоги ей держать лошадь. Повезем нашего раненого в Осиновку.
Польщенный тем, что знахарь обратился к нему, как к большому, Васятка с готовностью отправился к телеге.
– Я все сделала, как велено было! – встретила его радостно подпрыгивающая девочка. – Сказала все-все, что надо, а дядя Алишер тут же велел Даниле запрягать Ренку и после бежать в Буяново, а сам взял рог, да ка-ак затрубит! Я аж чуть не оглохла! Васятка, как думаешь, лешие с эльфами откликнутся на зов?
– А почему бы им и не откликнуться? – вдруг раздался спокойный и слегка насмешливый голос. На глазах у ребят большая мшистая кочка невдалеке зашевелилась, выросла и… превратилась в высокую фигуру в лохматой, под цвет растительности, одежде.
– Мама! – взвизгнула девочка, но проявила выдержку и наутек не кинулась.
– Какой храбрый детеныш… – голос лешего был незлым и даже веселым. – Ну, так что у вас тут стряслось?
– Там гонец! – сглотнув ком испуга в горле, указал Васятка. – С севера! Говорит, что сюда враги идут! Его дом сожгли, а он пошел предупредить нас, но попал в ловушку, и сейчас его дядя Алишер лечит. А Ингвар в Осиновку побежал, чтобы упредить всех…
Леший кивнул и, ни слова не говоря, двинулся в указанном направлении. Дети перевели дух и посмотрели друг на друга круглыми глазами. Будет что рассказать дружкам и подружкам!
Раздался болезненный вскрик раненого – видимо, знахарь выдернул стрелу. Ребята услышали, что все трое мужчин переговариваются, но слов разобрать не смогли. Через некоторое время Алишер и леший вдвоем вынесли Олега на дорогу и осторожно погрузили в устланную мягким телегу. Нога гонца была тщательно перебинтована.
– Так, народ, – обратился знахарь к детям. – Садитесь в телегу и следите, чтобы его не растрясло. И сами держитесь. Ибо поскачем быстро, с ветерком.
Дважды ребятам повторять было не надо.
– Я предупрежу длинноухих. Ждите нас на заставе у моста, – вместо прощания сказал леший и… буквально растворился в подлеске.
Алишер кивнул и стегнул кобылу вожжами по гладкому крупу. Рена или Реанимация, также известная в этих краях под прозвищем «Скорая помощь», коротко ржанула и почти с места взяла в галоп.
…Когда высланные Залетным перед основным отрядом разведчики вернулись, то у них были какие-то странные выражения лиц. Глаза круглые от удивления, физиономии растерянные. Как будто за поворотом дороги, огибающей «язык» лесной чащи, они увидели как минимум Большой театр с фонтаном и балеринами.
– Ну, чего там? – спросил Залетный ошарашенных дозорных. – Чего пялитесь, как барыги на налоговую декларацию?
– Пахан… там эта… – нервно облизнулся один из разведчиков и ткнул большим пальцем назад. – Рыцари…
– Какие еще рыцари?
– Да ёпт… Натуральные! В кольчугах! С мечами!
У Залетного мелькнула мысль, что у дозорных то ли крыша от жары съехала, то ли «белочка прискакала» после ночной гулянки.
– Какие, на хер, рыцари – в нашей полосе, да в такое время? Совсем, что ли, допились, придурки?
Бандит стиснул рукоять пистолета. Разведчики и ближайшее его окружение шарахнулись в стороны.
– Да вот те крест, пахан! – размашисто перекрестившись, завопил разведчик. – Рыцари! Там мост, а они его жердиной перегородили и стоят! Не веришь – сам глянь!
Залетный посмотрел на него, потом пожал плечами и махнул остальным:
– Вперед! Посмотрим, что там за рыцари-быцари такие!
За поворотом и впрямь открылась довольно необычная картина. На мосту через неширокую речонку с крутыми берегами стояли, перегородив дорогу самым настоящим шлагбаумом, трое дюжих мужиков, словно сошедших с картины «Три богатыря». Железные, сверкающие в лучах солнца кольчуги и шлемы, обтянутые кожей щиты, мечи на поясе, а у двоих, стоящих по сторонам шлагбаума – копья… Только коней не хватало.
Увидев появившуюся из-за поворота подозрительную толпу, вооруженную кто во что горазд, и шедшего во главе нее мрачного типа с пистолетом в руке, «богатыри» прервали какой-то свой разговор, и к шлагбауму вышел, как всем сразу стало понятно, начальник заставы.
– Господа проезжающие, – спокойно и даже с некоторой ленцой охраняющего игрушечный магазин и смертельно скучающего сотрудника ЧОП сказал он. – Вы находитесь на Кащеевой земле. Платите пеню[1].
Залетный был тертым калачом, и мало кому удавалось застать его врасплох. Но тут даже он растерялся.
– Че-го-о? – протянул он. – Какая еще Кащеева земля? Какая, на хер, пеня? – лицо его начало наливаться кровью. – Вы тут чё – ох***и, что ли? Или радиацией накрыло так, что мозги вытекли?
– Пахан, а может, они тут эта… кино снимают? – невпопад вякнул позади кто-то чересчур умный.
– Ага. Кино, – с прежним спокойствием подтвердил «богатырь». – Историческое. Про Куликовскую битву!
И он вдруг, в один миг сбросив лень и расслабленность, оглушительно свистнул.
Послышался топот, лязг, и на противоположный берег речушки из леса выбежал и перекрыл переправу отряд столь же колоритных, закованных в старинные доспехи воинов с длинными миндалевидными щитами и копьями. Позади тоже загремело, залязгало, и, отрезая путь назад, из чащи выкатилось почти такое же войско, но у этих щиты были круглые, разрисованные какими-то чудны́ми зверями и переплетающимися линиями. За щитниками столь же быстро рассредоточились мужики и парни в обычной современной одежде. Вооружение их напоминало вооружение банды Залетного – с той разницей, что охотничьих ружей и арбалетов было все же побольше.
– Ах вы пи… – звук одиночного выстрела из «Сайги» не дал Залетному докончить фразу. Бандит покачнулся, взмахнул руками и осел на землю с аккуратной дыркой в виске.
Банда пришла в волнение. Одни растерялись, оставшись без вожака, других охватил боевой раж. В воздух взметнулись дубины, кто-то щелкнул курками двустволок…
– А ну стоять, падлы! – прогремел зычный голос.
И бандиты не поверили своим глазам! Только что поле справа от дороги, на которой они стояли, казалось пустым. Ну, торчат какие-то кусты, кочки, стожки сена… Виднеется берег более широкой речки, в которую впадает вот эта мелкая и узкая…
На глазах у ошеломленной банды все эти кусты, стожки и кочки вдруг зашевелились и стремительно поменяли облик. Вскоре между дорогой и второй рекой выстроились в грамотном боевом порядке и взяли бандитское воинство на прицел… одетые в разномастный, но хорошо сливающийся с местностью довоенный камуфляж бойцы с самым разнообразным огнестрельным оружием. Тут были и знакомые всем «калаши», и американские «эмки», и какие-то неизвестные, но столь же серьезные «стволы»… В довершении всего на позиции выдвинулись два огромных пулемета.
– Ну что, добры молодцы, – с тем же убийственным спокойствием осведомился начальник «богатырской» заставы. – Живота али смерти попросите?
Окруженные с трех сторон столь внушительными силами, бандиты запаниковали. Они шли в эти места, рассчитывая на легкую поживу в пустых или малонаселенных и оттого беззащитных деревеньках, а нарвались на целую армию! И видно было, что армию – несмотря на киношный видок большей ее части – вполне профессиональную.
– А-а-а! – вдруг не выдержал кто-то из шайки. – Бей их, мужики!..
В толпе мародеров возникло движение, и какой-то тощий тип в рваной майке бросился на строй щитников, размахивая над головой топором.
В воздухе свистнуло, и зачинщик свалился, пронзенный коротким копьем-сулицей.
– Огонь! – рявкнул кто-то из одетых в камуфляж «спецназовцев».
Грохнул слаженный залп винтовок, дружно затарахтели автоматы и пулеметы, полетели сулицы. Бандитское войско, мигом растеряв гонор, превратилось в воющее неуправляемое стадо. Скользя и падая, теряя убитых, они бросились в ту сторону, куда еще был открыт путь – в лес. Им казалось, что там они окажутся в безопасности… останутся живы…
И только отбежав шагов двадцать-тридцать от опушки, мародеры поняли, как же сильно они просчитались! Высоко над их головами, в ветвях, послышались воинственные крики, и на незадачливых захватчиков тучей посыпались стрелы.
Оставшиеся в живых заметались, но незримые и безжалостные стрелки́ продолжали гнать их в глубь леса. По пути некоторые провалились в ловчие ямы и теперь корчились на острых кольях, оглашая лес душераздирающими криками.
Вскоре бандитское войско Залетного перестало существовать.
Заборьевск был отомщен, а другие поселения на пути к ЗАТО «Озерки» избегли его трагической участи.
– Их сгубило не только отсутствие слаженности, нормального оружия и боевой подготовки, – сказал осиновский воевода Злат Соколич, отставляя опустошенный кувшин и вытирая пышные усы. – Они не ожидали серьезного сопротивления. Вот и шли, как к теще на блины. Даже арбалеты свои, про которые гонец нам говорил, зарядить не успели.
– Хорошо, что не успели, – кивнул Сергей Иванович, начальник отряда буяновской милиции. – А то пришлось бы и на них патроны тратить, а они в огороде не растут!.. Но как вы ловко придумали с этими звуковыми эффектами! – повернулся он к мохнатой зеленой фигуре, легко державшей на плече массивный пулемет ПК с громоздким прямоугольным магазином. – Не знай я всей тонкости замысла – тоже бы решил, что по этой шайке из настоящего огнестрела садят! Всего четыре автомата и одна «Сайга» на весь отряд – но какой психологический эффект! Они уж точно решили, что все ваши стволы – настоящие! Вон, как драпали!
Леший сдвинул назад капюшон своего балахона, и все увидели его лицо – обычное, человеческое, только покрытое маскировочным черно-зеленым гримом.
– Страйкбол – дело тонкое! – улыбнулся он. – Но настоящие «калаши» все равно рулят.
– Да, братцы, не сходи мы тогда, несколько лет назад, в ЗАТО – глядишь, и с нашей стороны жертвы были бы! А теперь – поди, сунься к нам! – хохотнул Гуннар Петерссон, любовно поглаживая свою здоровенную боевую секиру. – И как бы мы тут ни игрались между собой в средневековье и народные сказки, но защита дома – это защита дома. А реальный бой – это реальный бой. Секира, конечно, штука серьезная… особенно если ее наточить… но автомат-то – надежней!
– С другой стороны, – подмигнул страйкболисту-«лешему» Злат Соколич, – хорошо, что ваши приводы до сей поры дожили, а запасы шаров не растерялись! Вот теперь и они пригодились для хитрости военной!
С момента разгрома мародеров прошло часа три-четыре. Выступавшие загонщиками ролевики, они же – эльфийские лучники, вернулись к заставе и доложили, что ни один враг не ушел от заслуженной кары. Убитых на лугу и окраине леса бандитов зарыли в общей яме, воспользовавшись одним из лесных оврагов. Среди своих потерь не было.
Вернулись в покинутые дома укрывшиеся в лесу на другом берегу Пестрянки женщины и дети, сняли доспехи и успели искупаться и отдохнуть воины. В Осиновке готовилось большое общее празднество по случаю победы над врагом.
– Кстати, – спохватился вдруг буяновец. – Все никак не соберусь спросить: почему у вашего драккара такое странное название – «Ярл Мурка»? Откуда оно взялось?
– У-у-у! – выкинг скорчил довольную физиономию. – Это, брат, история, покрытая пылью веков… Давным-давно, – начал он интригующим тоном, – когда реки текли бензином, а бабки – за кордон, была в Длинном Доме добрая пирушка по случаю постройки нового драккара… вот этого самого, ага. И случилось быть на той пирушке заезжему шотландскому барду. Так вот. Упился тот бард хмельной браги по самое не могу и решил сказать новорожденному «лебедю волн» вису… хвалебный стих, то есть. Пошел он, было, на нос корабля, да вдруг споткнулся, да и вывалился за борт! Как-то успел уцепиться за носового дракона, так и повис на его шее. Но вместо того, чтобы выругаться покрепче, он, как истинно отмеченный всякими доблестями муж, облобызал драконью морду, словно любимую жену, да и сказал… – Гуннар сделал значительную паузу, – он сказал: «Я свою Мур-р-рку никому не отдам! Потому что она на нашего ярла похожа!» Так с тех пор и пристало прозвище драккару. Несколько раз хотели переименовать как-то более серьезно и достойно – но ведь как приклеилось! «Ярл Мурка» – и все тут! Видать, богам так было угодно. Так и оставили.
– Как же, как же, помню я ту историю! – раздался над его ухом голос неслышно подошедшей к компании мужчин Алхены, предводительницы «эльфов». – Между прочим, Гуннар, радость моя, ты еще с той игры должен мне проспоренную бутылку коньяка… – она вскинула ладонь, останавливая открывшего было рот для возражений урманина. – Но так и быть, я тебе ее прощаю – в честь сегодняшней победы. Тем более что коньяка ты сейчас все равно нигде днем с огнем не сыщешь.
– Это я-то не сыщу? – рявкнул выкинг и даже побагровел от возмущения. – Вот погоди, длинноухая, будет у нас дальний поход – добуду тебе и коньяк твой, и все, что только ни пожелаешь!..
– А привези-ка ты мне, батюшка, цветочек аленькой… – с преувеличенно индифферентным видом проговорила в пространство подошедшая к воеводам пяти союзных дружин острая на язык Шехназ. – Ну, или сразу уж чудовище страшное для утех любовных…
Все примолкли, а потом грянул дружный хохот.
– Между прочим, там женщины уже столы накрыли, – невозмутимо сообщила персидка, звякнув многочисленными, ради праздника надетыми монистами. – Только вас и ждем!