Может, со мной кто-нибудь и не согласится, но я всегда был убежден, что этот период нашей жизни, который мы называем «детством», буквально напичкан трудностями и ужасами. Конечно, случаются там и радости, и веселье, и даже вспышки ослепительного, безмятежного счастья… Но это, как правило, лишь награда за успешное преодоление тягот и лишений детской жизни.
Разве может быть детство счастливым? Сплошные беды и несчастья. Всякие страшные коклюши – мне при этом слове чудился черный скрюченный стариковский силуэт, крадущийся вдоль стены. Жуткие ангины, когда горло словно натерли наждачной бумагой, а голову сунули в печь. Коварная свинка, только и ждущая, чтобы раздуть твое лицо до невообразимых размеров… А потом выйдешь на слабых ножках, после болезни, из дома в ноябрьскую утреннюю темень, за руку с мамой, и бредешь в садик… Там все по-прежнему: суетня и толкотня в раздевалке, тошнотворный запах каши, воспиталки вечно орут на всех – которая толстая и с пучком на голове, та больше ревет по-медвежьи, а тощая верещит, точно угодивший в силки заяц. И это еще лишь в том случае, если мы ни в чем не виноваты. Представьте, как они орали, когда мы пробовали разнообразить и скрасить тягучие будни – поджечь украденными из дома спичками ковер в игровой комнате или нарезать красивую бахрому на шторах…
А еще у моего дружка Пыри был набор «индейцев с ковбойцами», ему из Югославии привез кто-то из родни, съездив в командировку. Объемные, в живых и динамичных позах, ярко-разноцветные все, вызывающе ненашенские. А у меня лишь плоские красные витязи и зеленые крестоносцы, из набора «Ледовое побоище». И Пыря, жадина-говядина, никак меняться со мной не хотел. Ну, мы с другим дружком, Дюшей, его отлупили и захваченное богатство справедливо поделили. Радость была недолгой. Дюшу его папаша выпорол ремнем, а меня мои родители на весь день поставили в угол. Там, в углу, я мучительно долго ныл и маялся, ковырял ногтем краску и завидовал давно освободившемуся Дюше. Уж лучше б и меня высекли да отпустили…
Вдобавок ко всему, под кроватью жили Красные Руки, ждали, когда наступит ночь…
Детство – трудное, тяжелое время. И тянется оно, и тянется, и уже кажется, конца края ему не видать…
Да и когда оно, наконец, закончится, легче-то не будет. «Вот вырасту, и тогда!..» Становишься старше и понимаешь, как мало отведено времени, чтобы совершить хоть что-то. Меньше, чем «духу» в армейской столовой на принятие пищи. Хватай и глотай, если вообще успеешь, а уже подают команды «встать!» и «на выход!» И душа твоя, будто выданная на складе форма – новенькая, чистая, пахнет чуждым этому миру невинным запахом. Так будет недолго. Затаскается, полиняет, пропотеет, сменит сотни подворотничков, изорвется в лоскуты, угодит в окопную жижу, завшивеет, измажется гноем, солярой, кровью, дерьмом… Тогда и начинаешь грустить по былой чистоте, да только не вернуть уже ничего.
Потому и дорожим нашим детством, хотя все мы родом из него и знаем, что почем там.
Потому и смотрим на детей наших, сопящих в кроватках, с пониманием и сочувствием. Нам, выросшим в большинстве своем в мирное время, страшно даже подумать о грядущих (а они ведь грядут, да?) катаклизмах и представить, на что будут обречены наши дети, или дети наших детей.
Остается, как всегда – надеяться на лучшее и готовиться к худшему.
Берегите детей.