Солнца высокий дворец подымался на стройных колоннах,
Золотом ясным сверкал и огню подражавшим пиропом.
Поверху был он покрыт глянцевитой слоновою костью,
Створки двойные дверей серебряным блеском сияли.
5 Материал превзошел мастерство, – затем, что явил там
Мулькибер глади морей, охватившие поясом земли;
Круг земной показал и над кругом нависшее небо.
Боги морские в волнах: меж ними Тритон громогласный,
Непостоянный Протей, Эгеон, который сжимает
10 Мощным объятьем своим китов непомерные спины.
Также Дорида с ее дочерьми; те плавали в море,
Эти, присев на утес, сушили свой волос зеленый,
Этих же рыбы везли; лицом не тождественны были
И не различны они, как быть полагается сестрам.
15 А на земле – города, и люди, и рощи, и звери,
Реки и нимфы на ней и разные сельские боги.
Сверху покрыты они подобьем блестящего неба.
Знаков небесных по шесть на правых дверях и на левых.
Только дорогой крутой пришел туда отпрыск Климены,
20 В дом лишь вошел он отца, в чьем не был отцовстве уверен,
Тотчас направил шаги к лицу родителя прямо
И в отдалении стал; не в силах был вынести света
Ближе. Сидел перед ним, пурпурной окутан одеждой,
Феб на престоле своем, сиявшем игрою смарагдов.
25 С правой и левой руки там Дни стояли, за ними
Месяцы, Годы, Века и Часы в расстояниях равных;
И молодая Весна, венком цветущим венчана;
Голое Лето за ней в повязке из спелых колосьев;
Тут же стояла, грязна от раздавленных гроздьев, и Осень;
30 И ледяная Зима с взлохмаченным волосом белым.
Вот приведенного в страх новизною предметов с престола
Юношу Феб увидал все зрящими в мире очами.
«В путь для чего ты пошел? Что в этом дворце тебе надо,
Чадо мое, Фаэтон? Тебя ли отвергну?» – промолвил.
35 Тот отвечает: «О свет всеобщий великого мира,
Феб, мой отец, если так называть себя мне позволяешь,
Если Климена вины не скрывает под образом ложным!
Дай мне, родитель, залог, по которому верить могли бы,
Что порожден я тобой, – отреши заблужденья от духа».
40 Так он сказал. И отец лучи отложил, что сияли
Вкруг головы у него, велел пододвинуться ближе
И, обнимая его, – «Не заслужено, – молвит, – тобою,
Чтобы отверг я тебя, – Климена правду сказала.
А чтоб сомненье твое уменьшилось, дара любого
45 Ныне проси, и я дам. Свидетель – болото, которым
Клясться боги должны, очам незнакомое нашим».
Только он кончил, а тот колесницу отцовскую просит,
Права лишь день управлять крылоногими в небе конями.
И пожалел тут отец, что поклялся; три и четыре
50 Раза качнул головой лучезарной, сказав: «Безрассудна
Речь моя после твоей. О, если б мог я обратно
Взять обещанья! Поверь: лишь в этом тебе отказал бы.
Я не советую, сын. Опасны твои пожеланья.
Много спросил, Фаэтон! Такие дары не подходят,
55 Сын мой, ни силам твоим, ни вовсе младенческим годам.
Смертного рок у тебя, а желанье твое не для смертных.
Больше того, что богам касаться дозволено горним,
Ты домогаешься. Пусть о себе мнит каждый, как хочет,
Всё же не может никто устоять на оси пламеносной,
60 Кроме меня одного. И даже правитель Олимпа
Сам, что перуны стремит ужасной десницей, не станет
Сей колесницы вести. А кто же Юпитера больше?
Крут поначалу подъем; поутру освеженные кони
Всходят едва по нему. Наивысшая точка – на полдне.
65 Видеть оттуда моря и земли порой самому мне
Боязно, грудь и моя, замирая, от страха трепещет.
Путь – по наклону к концу, и надо уверенно править.
Даже Тетида, меня внизу в свои воды приемля,
Страхом объята всегда, как бы я не низринулся в пропасть.
70 Вспомни, что небо еще, постоянным влекомо вращеньем,
Вышние звезды стремит и движением крутит их быстрым.
Мчусь я навстречу, светил не покорствуя общему ходу;
Наперекор я один выезжаю стремительным кругом.
Вообрази, что я дам колесницу. И что же? Ты смог бы
75 Полюсов ход одолеть, не отброшенный быстрою осью?
Или, быть может, в душе ты думаешь: есть там дубровы,
Грады бессмертных богов и дарами богатые храмы?
Нет – препятствия там да звериные встретишь обличья!
Чтоб направленье держать, никакой не отвлечься ошибкой,
80 Должен ты там пролетать, где Тельца круторогого минешь,
Лук гемонийский и пасть свирепого Льва; Скорпиона,
Грозные лапы свои охватом согнувшего длинным,
И по другой стороне – клешнями грозящего Рака.
Четвероногих сдержать, огнем возбужденных, который
85 В их пламенеет груди и ноздрями и пастями пышет,
Будет тебе нелегко. И меня еле терпят, едва лишь
Нрав распалится крутой, и противится поводу выя.
Ты же, – чтоб только не стать мне даятелем смертного дара, —
Поберегись, – не поздно еще, – измени пожеланье!
90 Правда, поверив тому, что родился от нашей ты крови,
Верных залогов ты ждешь? Мой страх тебе – верным залогом!
То, что отец я, – отца доказует боязнь. Погляди же
Мне ты в лицо. О, когда б ты мог погрузить свои очи
В грудь мне и там, в глубине отцовскую видеть тревогу!
95 И, наконец, посмотри, что есть в изобильной вселенной:
Вот, из стольких ее – земных, морских и небесных —
Благ попроси что-нибудь, – ни в чем не получишь отказа.
От одного воздержись, – что казнью должно называться,
Честью же – нет. Фаэтон, не дара, но казни ты просишь!
100 Шею зачем мне обвил, неопытный, нежным объятьем?
Не сомневайся во мне – я клялся стигийскою влагой, —
Всё, что желаешь, отдам. Но только желай поразумней».
Он увещанья скончал. Но тот отвергает советы;
Столь же настойчив, горит желаньем владеть колесницей.
105 Юношу всё ж наконец, по возможности медля, родитель
К той колеснице ведет высокой – изделью Вулкана.
Ось золотая была, золотое и дышло, был обод
Вкруг колеса золотой, а спицы серебряны были.
Упряжь украсив коней, хризолиты и ряд самоцветов
110 Разных бросали лучи, отражая сияние Феба.
Духом отважный, стоит Фаэтон изумленный, на диво
Смотрит; но вечно бодра, уже на румяном востоке
Створы багряных дверей раскрывает Аврора и сени,
Полные роз. Бегут перед ней все звезды, и строй их
115 Лю́цифер гонит; небес покидает он стражу последним.
Видя его и узрев, что земли и мир заалели
И что рога у луны на исходе, истаяли будто,
Быстрым Орам Титан приказал запрягать, – и богини
Резвые вмиг исполняют приказ; изрыгающих пламя,
120 Сытых амброзией, вслед из высоких небесных конюшен
Четвероногих ведут, надевают им звонкие узды.
Сына лицо между тем покрывает родитель священным
Снадобьем, чтобы терпеть могло оно жгучее пламя;
Кудри лучами ему увенчал и, в предчувствии горя,
125 Сильно смущенный, не раз вздохнул тяжело и промолвил:
«Ежели можешь ты внять хоть этим отцовским советам,
Сын, берегись погонять и крепче натягивай вожжи.
Кони и сами бегут, удерживать трудно их волю.
Не соблазняйся путем, по пяти поясам вознесенным.
130 В небе прорезана вкось широким изгибом дорога,
Трех поясов широтой она ограничена: полюс
Южный минует она и Аркт, аквилонам соседний.
Этой дороги держись: следы от колес ты заметишь.
Чтоб одинаковый жар и к земле доносился и к небу,
135 Не опускайся и вверх, в эфир, не стреми колесницу.
Если выше помчишь – сожжешь небесные до́мы,
Ниже – земли сожжешь. Невредим серединой проедешь.
Не уклонился бы ты направо, к Змею витому,
Не увлекло б колесо и налево, где Жертвенник плоский.
140 Путь между ними держи. В остальном доверяю Фортуне, —
Пусть помогает тебе и советует лучше, чем сам ты!
Я говорю, а уже рубежи на брегах гесперийских
Влажная тронула ночь; нельзя нам долее медлить.
Требуют нас. Уже мрак убежал и Заря засветилась.
145 Вожжи рукою схвати! А коль можешь еще передумать,
Не колесницей моей, а советом воспользуйся лучше.
Время еще не ушло, и стоишь ты на почве не зыбкой,
Не в колеснице, тебе не к добру, по незнанью, желанной.
Лучше спокойно смотри на свет, что я землям дарую».
150 Юноша телом своим колесницу легкую занял,
Встал в нее, и вожжей руками коснулся в восторге,
Счастлив, и благодарит отца, несогласного сердцем.
Вот крылатых меж тем, Пироя, Эоя, Флегона,
Этона также, солнца коней, пламеносное ржанье
155 Воздух наполнило. Бьют ногами засов; и как только,
Внука не зная судьбы, открыла ворота Тетида
И обнаружился вдруг простор необъятного мира,
Быстро помчались они и, воздух ногами взрывая,
Пересекают, несясь, облака и, на крыльях поднявшись,
160 Опережают уже рождаемых тучами Эвров.
Легок, однако, был груз, не могли ощутить его кони
Солнца; была лишена и упряжь обычного веса, —
Коль недостаточен груз, и суда крутобокие валки,
Легкие слишком, они на ходу неустойчивы в море, —
165 Так без нагрузки своей надлежащей прядает в воздух
Иль низвергается вглубь, как будто пуста, колесница.
Только почуяла то, понесла четверня, покидая
Вечный накатанный путь, бежит уж не в прежнем порядке.
В страхе он сам. И не знает, куда врученные дернуть
170 Вожжи и где ему путь. А и знал бы, не мог бы управить!
Тут в лучах огневых впервые согрелись Трионы,
К морю, запретному им, прикоснуться пытаясь напрасно.
Змий, что из всех помещен к морозному полюсу ближе,
Вялый от стужи, дотоль никому не внушавший боязни,
175 Разгорячась, приобрел от жары небывалую ярость.
Помнят: и ты, Волопас, смущенный, бросился в бегство,
Хоть и медлителен был и своею задержан повозкой!
Только несчастный узрел Фаэтон с небесной вершины
Там, глубоко-глубоко, под ним распростертые земли.
180 Он побледнел, у него задрожали от страха колени
И темнотою глаза от толикого света покрылись.
Он уж хотел бы коней никогда не касаться отцовских,
Он уж жалеет, что род свой узнал, что уважена просьба,
Зваться желая скорей хоть Меропсовым сыном; несется,
185 Как под Бореем корабль, когда обессилевший кормчий
Править уже перестал, на богов и обеты надеясь!
Как ему быть? За спиной уж немало неба осталось,
Больше еще впереди. Расстоянья в уме измеряет;
То он на запад глядит в пределы, которых коснуться
190 Не суждено, а порой на восток, обернувшись, взирает;
Оцепенел, не поймет, как быть, вожжей не бросает, —
Но и не в силах коней удержать и имен их не знает.
В трепете видит: по всем небесам рассеяны чуда
Разнообразные; зрит огромных подобья животных.
195 Место на небе есть, где дугой Скорпион изгибает
Клешни свои, хвостом и кривым двусторонним объятьем
Вширь растянулся и вдаль, через два простираясь созвездья.
Мальчик едва лишь его, от испарины черного яда
Влажного, жалом кривым готового ранить, увидел, —
200 Похолодел и, без чувств от ужаса, выронил вожжи.
А как упали они и, ослабнув, крупов коснулись,
Кони, не зная преград, без препятствий уже, через воздух
Краем неведомым мчат, куда их порыв увлекает,
И без управы несут; задевают недвижные звезды,
205 Мча в поднебесной выси, стремят без пути колесницу, —
То в высоту заберут, то, крутым спускаясь наклоном,
В более близком уже от земли пространстве несутся.
И в удивленье Луна, что мчатся братнины кони
Ниже, чем кони ее; и дымят облака, занимаясь.
210 Полымя землю уже на высотах ее охватило;
Щели, рассевшись, дает и сохнет, лишенная соков,
Почва, седеют луга, с листвою пылают деревья;
Нивы на горе себе доставляют пламени пищу.
Мало беды! Города с крепостями великие гибнут
215 Вместе с народами их, обращают в пепел пожары
Целые страны. Леса огнем полыхают и горы:
Тавр Киликийский в огне, и Тмол с Афоном, и Эта;
Ныне сухая, дотоль ключами обильная Ида,
Дев приют – Геликон и Гем, еще не Эагров.
220 Вот двойным уж огнем пылает огромная Этна;
И двухголовый Парнас, и Кинт, и Эрикс, и Офрис;
Снега навек лишены – Родопа, Мимант и Микала,
Диндима и Киферон, для действ священных рожденный.
Скифии стужа ее не впрок; Кавказ полыхает.
225 Также и Осса, и Пинд, и Олимп, что выше обоих.
Альп поднебесных гряда и носители туч Апеннины.
Тут увидал Фаэтон со всех сторон запылавший
Мир и, не в силах уже стерпеть столь великого жара,
Как из глубокой печи горячий вдыхает устами
230 Воздух и чует: под ним раскалилась уже колесница.
Пепла, взлетающих искр уже выносить он не в силах,
Он задыхается, весь горячим окутанный дымом.
Где он и мчится куда – не знает, мраком покрытый
Черным, как смоль, уносим крылатых коней произволом.
235 Верят, что будто тогда от крови, к поверхности тела
Хлынувшей, приобрели черноту эфиопов народы.
Ливия стала суха, – вся зноем похищена влага.
Волосы пораспустив, тут стали оплакивать нимфы
Воды ключей и озер. Беотия кличет Диркею;
240 Аргос – Данаеву дочь; Эфира – Пиренские воды.
Рекам, которых брега отстоят друг от друга далёко,
Тоже опасность грозит: средь вод Танаис задымился
И престарелый Пеней, а там и Каик тевфранийский,
И быстроводный Исмен, и с ним Эриманф, что в Псофиде;
245 Ксанф, обреченный опять запылать, и Ликорм желтоватый,
Также игривый Меандр с обратно текущей струею,
И мигдонийский Мелант, и Эврот, что у Тенара льется;
Вот загорелся Евфрат вавилонский, Оронт загорелся,
Истр и Фасис, и Ганг, Фермодонт с падением быстрым;
250 Вот закипает Алфей, берега Сперхея пылают;
В Таге-реке, от огня растопившись, золото льется,
И постоянно брега меонийские славивших песней
Птиц опалило речных посредине теченья Каистра.
Нил на край света бежал, перепуган, и голову спрятал,
255 Так и доныне она всё скрыта, а семь его устий
В знойном лежали песке – семь полых долин без потоков.
Жребий сушит один исмарийский Гебр со Стримоном,
Также и Родан, и Рен, и Пад – гесперийские реки,
Тибр, которому власть над целым обещана миром!
260 Трещины почва дала, и в Тартар проник через щели
Свет и подземных царя с супругою в ужас приводит.
Море сжимается. Вот уж песчаная ныне равнина,
Где было море вчера; покрытые раньше водою,
Горы встают и число Киклад раскиданных множат.
265 Рыбы бегут в глубину, и гнутым дугою дельфинам
Боязно вынестись вверх из воды в привычный им воздух;
И бездыханны плывут на спине по поверхности моря
Туши тюленьи. Сам, говорят, Нерей и Дорида
Вместе с своими детьми в нагревшихся скрылись пещерах.
270 Трижды Нептун из воды, с лицом исказившимся, руки
Смелость имел протянуть, – и трижды не выдержал зноя.
Вот благодатная мать Земля, окруженная морем,
Влагой теснима его и сжатыми всюду ключами,
Скрывшими токи свои в материнские темные недра,
275 Только по шею лицо показав, истомленное жаждой,
Лоб заслонила рукой, потом, великою дрожью
Всё потрясая, чуть-чуть осела сама, и пониже
Стала, чем раньше, и так с пересохшей сказала гортанью:
«Если так должно и сто́ю того, – что ж медлят перуны,
280 Бог высочайший, твои? Коль должна от огня я погибнуть,
Пусть от огня твоего я погибну и муки избегну!
Вот уж насилу я рот для этой мольбы раскрываю, —
Жар запирает уста, – мои волосы, видишь, сгорели!
Сколько в глазах моих искр и сколько их рядом с устами!
285 Так одаряешь меня за мое плодородье, такую
Честь воздаешь – за то, что ранения острого плуга
И бороны я терплю, что круглый год я в работе.
И что скотине листву, плоды же – нежнейшую пищу —
Роду людскому даю, а вам приношу – фимиамы?
290 Если погибели я заслужила, то чем заслужили
Воды ее или брат? Ему врученные роком,
Что ж убывают моря и от неба всё дальше отходят?
Если жалостью ты ни ко мне, ни к брату не тронут,
К небу хоть милостив будь своему: взгляни ты на оба
295 Полюса – оба в дыму. А если огонь повредит их,
Рухнут и ваши дома. Атлант и тот в затрудненье,
Еле уже на плечах наклоненных держит он небо,
Если погибнут моря, и земля, и неба палаты,
В древний мы Хаос опять замешаемся. То, что осталось,
300 Вырви, молю, из огня, позаботься о благе вселенной!»
Так сказала Земля; но уже выносить она жара
Дольше не в силах была, ни больше сказать, и втянула
Голову снова в себя, в глубины, ближайшие к манам,
А всемогущий отец, призвав во свидетели вышних
305 И самого, кто вручил колесницу, – что, если не будет
Помощи, всё пропадет, – смущен, на вершину Олимпа
Всходит, откуда на ширь земную он тучи наводит,
И подвигает грома, и стремительно молнии мечет.
Но не имел он тогда облаков, чтоб на землю навесть их,
310 Он не имел и дождей, которые пролил бы с неба.
Он возгремел, и перун, от правого пущенный уха,
Кинул в возницу, и вмиг у него колесницу и душу
Отнял зараз, укротив неистовым пламенем пламя.
В ужасе кони, прыжком в обратную сторону прянув,
315 Сбросили с шеи ярмо и вожжей раскидали обрывки.
Здесь лежат удила, а здесь, оторвавшись от дышла,
Ось, а в другой стороне – колес разбившихся спицы;
Разметены широко колесницы раздробленной части.
А Фаэтон, чьи огонь похищает златистые кудри,
320 В бездну стремится и, путь по воздуху длинный свершая,
Мчится, подобно тому, как звезда из прозрачного неба
Падает или, верней, упадающей может казаться.
На обороте земли, от отчизны далёко, великий
Принял его Эридан и дымящийся лик омывает.
325 Руки наяд-гесперид огнем триязычным сожженный
Прах в могилу кладут и камень стихом означают:
«Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница:
Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он».
И отвернулся отец несчастный, горько рыдая;
330 Светлое скрыл он лицо; и, ежели верить рассказу,
День, говорят, без солнца прошел: пожары – вселенной
Свет доставляли; была и от бедствия некая польза.
Мать же Климена, сказав всё то, что в стольких несчастьях
Должно ей было сказать, в одеяниях скорбных, безумна,
335 Грудь терзая свою, весь круг земной исходила;
Всё бездыханную плоть повсюду искала и кости, —
Кости нашла наконец на чуждом прибрежье, в могиле.
Туг же припала к земле и прочтенное в мраморе имя
Жаркой слезой облила и ласкала открытою грудью.
340 Дочери Солнца о нем не меньше рыдают, и слезы —
Тщетный умершему дар – несут, и, в грудь ударяя, —
Горестных жалоб хоть он и не слышит уже, – Фаэтона
Кличут и ночью и днем, и простершись лежат у могилы.
Слив рог с рогом, Луна становилась четырежды полной.
345 Раз, как обычно, – затем что вошло гореванье в обычай, —
Вместе вопили они; Фаэтуза меж них, из сестер всех
Старшая, наземь прилечь пожелав, простонала, что ноги
Окоченели ее; приблизиться к ней попыталась
Белая Лампетиэ́, но была вдруг удержана корнем.
350 Третья волосы рвать уже собиралась руками —
Листья стала срывать. Печалится эта, что держит
Ствол ее ноги, а та – что становятся руки ветвями.
У изумленной меж тем кора охватила и лоно
И постепенно живот, и грудь, и плечи, и руки
355 Вяжет – и только уста, зовущие мать, выступают.
Что же несчастная мать? Что может она? – неуемно
Ходит туда и сюда и, пока еще можно, целует!
Этого мало: тела из стволов пытается вырвать,
Юные ветви дерев ломает она, и оттуда,
360 Словно из раны, сочась, кровавые капают капли.
«Мать, молю, пожалей!» – которая ранена, кличет.
«Мать, молю! – в деревьях тела терзаются наши…
Поздно – прощай!» – и кора покрывает последнее слово.
Вот уже слезы текут; источась, на молоденьких ветках
365 Стынет под солнцем янтарь, который прозрачной рекою
Принят и катится вдаль в украшение женам латинским.
Кикн, Сфенела дитя, при этом присутствовал чуде.
Он материнской с тобой был кровью связан, но ближе
Был он по духу тебе, Фаэтон. Оставивши царство, —
370 Ибо в Лигурии он великими градами правил, —
Берег зеленый реки Эридана своей он печальной
Жалобой полнил и лес, приумноженный сестрами друга.
Вдруг стал голос мужской утончаться, белые перья
Волосы кроют ему, и длинная вдруг протянулась
375 Шея; стянула ему перепонка багряные пальцы,
Крылья одели бока, на устах клюв вырос неострый.
Новой стал птицею Кикн. Небесам и Юпитеру лебедь
Не доверяет, огня не забыв – их кары неправой, —
Ищет прудов и широких озер и, огонь ненавидя,
380 Предпочитает в воде, враждебной пламени, плавать.
Темен родитель меж тем Фаэтона, лишенный обычной
Славы венца, как в час, когда он отходит от мира;
Возненавидел он свет, и себя, и день лучезарный,
Скорби душой предался, и к скорби гнева добавил,
385 И отказался служить вселенной. «Довольно, – сказал он, —
Жребий от века был мой беспокоен, мне жаль совершенных
Мною вседневних трудов, – что нет ни конца им, ни чести.
Пусть, кто хочет, другой светоносную мчит колесницу!
Если же нет никого, и в бессилье признаются боги,
390 Правит пусть сам! – чтобы он, попробовав наших поводьев,
Молний огни отложил, что детей у отцов отнимают.
Тут он узнает, всю мощь коней испытав огненогих,
Что незаслуженно пал не умевший управиться с ними».
Но говорящего так обступают немедленно Феба
395 Все божества и его умоляют, прося, чтобы тени
Не наводил он на мир. Юпитер же молнии мечет
И, добавляя угроз, подтверждает державно их просьбы.
И, обезумевших, впряг, еще трепещущих страхом,
Феб жеребцов, батогом и бичом свирепствуя рьяно.
400 Бьет, свирепствует, их обвиняя в погибели сына.
А всемогущий отец обходит огромные стены
Неба; тщательно стал проверять: от огня расшатавшись,
Не обвалилось ли что. Но, уверясь, что прежнюю крепость
Всё сохранило, он взор направил на землю и беды
405 Смертных. Но более всех о своей он Аркадии полон
Нежных забот. Родники и еще не дерзавшие литься
Реки спешит возродить и почве траву возвращает,
Листья – деревьям, велит лесам зеленеть пострадавшим.
Часто бывает он там, и вот поражен нонакринской
410 Девушкой, встреченной им, – и огонь разгорается в жилах.
Не занималась она чесанием шерсти для тканей.
Разнообразить своей не умела прически. Одежду
Пряжка держала на ней, а волосы – белая повязь.
Легкий дротик она иль лук с собою носила;
415 Воином Фебы была. Не ходила вовек по Меналу
Дева, Диане милей Перекрестной. Но всё – мимолетно!
Уж половину пути миновало высокое солнце, —
Девушка в рощу вошла, что порублена век не бывала.
Скинула тотчас колчан с плеча и лук отложила
420 Гибкий, сама же легла на травою покрытую землю;
Так, свой расписанный тул подложив под затылок, дремала.
Только Юпитер узрел отдыхавшую, вовсе без стража, —
«Эту проделку жена не узнает, наверно, – промолвил, —
Если ж узнает, о пусть! Это ль ругани женской не стоит?»
425 Вмиг одеяние он и лицо принимает Дианы
И говорит: «Не одна ль ты из спутниц моих? На которых,
Дева, охотилась ты перевалах?» И дева с лужайки
Встала. «Привет, – говорит, – божеству, что в моем рассужденье
Больше Юпитера, пусть хоть услышит!» Смеется Юпитер,
430 Рад, что себе самому предпочтен, и дарит поцелуи;
Он неумерен, не так другие целуются девы.
В лес направлялась какой, рассказать готовую деву
Стиснул в объятиях он, – и себя объявил не безвинно.
Сопротивляясь, она – насколько женщина может —
435 С ним вступает в борьбу, но Юпитера дева какая
(Если бы видела ты, о Сатурния, ты бы смягчилась!)