– Кажется, что-то шевелится за кустами бузины, – шепчет Эльфрик.
Стоя на одном колене, он сосредоточенно смотрит в прицел винтовки, дуло которой едва высовывается из импровизированного окошка нашего подвешенного на дереве укрытия в виде дощатого домика, замаскированного ветками с пожухлой листвой. Мы уже два часа торчим здесь, но всё безрезультатно – кабаны, следы которых накануне мы обнаружили вокруг нашего дуба, не объявляются.
Взяв свою потёртую и переделанную по личным стандартам автоматическую винтовку, выменянную в конце сентября у оружейника за целого лося, я высунула дуло в ближайшее к себе окошко и посмотрела в прицел. Спустя минуту напряженного ожидания я окончательно убедилась в том, что тревога ложная, и разочарованно вернулась обратно на успевший остыть после моего подъёма пол, чтобы продолжать следить за лесом через другое окно, выходящее на восток. Рассвет уже наступил, но из-за плотных серых облаков, не дающих солнечным лучам ни шанса на существование, он казался неестественным и даже призрачным, какими обычно бывают только осенние рассветы.
После моего возвращения на позицию Эльфрик еще несколько минут рассматривает кусты бузины, но вскоре сдаётся и тоже опускается на пол, располагается с левого бока напротив меня. Это четвёртый его перерыв на пять минут за последние два часа: он неотрывно караулит свою сторону леса ровно по полчаса, после чего даёт несколько минут своим онемевшим от напряжения рукам и ногам, чтобы те успели прийти в норму. Мне выпал жребий наблюдать за нижним окном, так что у меня проблем с затеканием конечностей не возникает. Только жутко холодно, разве что пар изо рта не идёт – в конце концов уже конец марта, настоящие холода лишь недавно остались позади, а первые тёплые ночи наступят не раньше, чем через восемь недель.
Пока ещё рано для тёплых ночей, поэтому Эльфрик расстегивает свою телогрейку, обшитую десятками внешних и внутренних карманов, и достаёт из тёмных недр своего замысловатого одеяния фляжку. Он проделывает этот обряд в конце каждого часа ожидания, не обещающего стать для нас последним: выуживает флягу – делает глоток – протягивает мне – ждёт, пока я сделаю глоток – забирает флягу – делает ещё один глоток – крепко закручивает пробку – прячет флягу в недрах внутренних карманов телогрейки.
Телогрейка у него хорошая, тёплая, сшитая Дельфиной специально под его габариты, а вот флягу он выменял у воровщика, специализирующегося на мелкокалиберных ликторах, взамен отдав парню кусок парафина и две упаковки колотого сахара. Неплохой обмен, даже с учётом того, что пробка во фляжке прокручивается, если слишком усердно ею орудовать.
Воры в Кантоне-А – отличный народ. Они не воруют у однокантоновцев, хотя, может быть только потому, что, по сути, воровать у них нечего, даже если бы этого очень сильно хотелось. Зато ликторов они обчищают ровно настолько, насколько это возможно.
Так как работы в Кантоне на всех не хватает, а людям предоставляется весьма смутное понятие выбора – батрачить за пару монет, либо загнуться от голода в кратчайшие сроки – воровать здесь умеет каждый. То есть даже я. Если не учитывать того факта, что я занимаюсь незаконной охотой за стенами Кантона, тогда за всю жизнь я всего трижды проверяла, насколько хорошо развито моё воровское мастерство: в семь лет я своровала упаковку соли из склада, отведенного под личные запасы ликторов, засунув её за пояс и спокойно прошмыгнув мимо охранника – в итоге нам с Эльфриком хватило этой соли почти до середины весны; в девять лет я украла у жены теперь уже бывшего главнокомандующего ликтора красивое карманное зеркало в кружевной оправе и в итоге смогла выторговать за него у молочника целых две бухты творога и сто грамм сыра; в одиннадцать лет я подобрала полную обойму за рассеянным ликтором, вышедшим из вшивого борделя, и, естественно, не отдала находку её похотливому хозяину, вместо этого обменяв её у оружейника на замечательный булат, который в итоге остался у Эльфрика во владении. С моим уровнем везения в подобных вещах и умением заключать выгодные сделки из меня мог бы выйти отличный вор, вот только я выбрала другую нишу – я, как недавно заметил Эльфрик и как бы сильно мне была не по душе такого рода формулировка, отличный браконьер. Самый настоящий, умудренный опытом, не видящий смысла своей жизни без деятельности на виртуозно освоенном поприще… В общем, лучший в своём деле. То есть: выживший.
– Хороший бизнес он придумал, м? – встряхнув фляжкой, перед тем как окончательно спрятать её за пазухой, приглушенно выдохнул Эльфрик. Успех в нашем деле во многом зависит от тишины, поэтому мы стараемся говорить максимально тихо или не говорить вовсе.
Бизнес придумал наш сосед. Каким-то образом, не имея чертежей и опыта, двадцатиоднолетний парень смастерил самогонный аппарат, и это чудовищное изобретение уже месяц как спасает его и его беременную жену от голодной смерти. Один самогонщик в Кантоне-А уже давно как имелся, но эта старуха в последнее время стала выставлять такие высокие расценки, что сейчас у нее без процентов могут позволить себе отовариваться только ликторы, так что клиентура к нашему соседу быстро выстроилась приличная, стоило ему только заявить о себе на этой подпольной нише рынка. Мы с Эльфриком помогали парню и его жене, которая старше меня всего на каких-то полтора года, иногда подкидывая им кусок-другой свежатины, если у нас была такая возможность – просто не хотели однажды увидеть, как этих двоих выносят на носилках в сторону общей могилы. Прежде взамен они ничего, кроме разве что спичек, не могли нам предложить, но теперь наверстали упущенное сполна – две недели назад Эльфрик зарыл в подвале десять литров отличнейшего самогона их производства. Не исключено, что с такими темпами наши соседи достаточно скоро станут даже более обеспеченными, чем мы со своим мясом и шкурами, которые этим утром не проявляли никакого желания идти в наши руки.
– Слишком сильное пойло, – в ответ замечаю я, не отводя взгляда от своего окна не потому, что надеюсь хотя бы сейчас рассмотреть сквозь пелену серости что-то стоящее, а потому, что мне так проще.
– Сорок градусов ровно, – не дыша отвечает Эльфрик. – Я сам замерял.
– Таким градусом он весь Кантон уложит…
– Для клиентов он разбавляет, на выходе получается по пятнадцать-двадцать градусов.
– Не могу вспомнить, напивалась ли я когда-нибудь? – произношу я, прежде чем успеваю вспомнить о том, что уже давно наложила негласное табу на употребление мной словосочетания “не могу вспомнить” в разговорах с Эльфриком.
– Нет, Теа, ты никогда не напивалась, – ухмыляется в ответ Эльфрик, берясь за свою винтовку. – Подобное ты бы точно не забыла…
Эльфрик замер у своего окна, а я зажмурилась из-за внезапно возникшей перед глазами тёмно-красной вспышки. Я попыталась сосредоточиться, но ничего так и не успела понять: пещера?.. я что-то пила?.. кашель?..
Эльфрик отвлёк меня:
– Я всё-таки схожу проверю, что там с кустами, – задумчиво протягивает он. – Вдруг какого барсука удастся подстрелить на ужин… Прикрой меня сверху.
– Хорошо, – поджимаю губы я.
В следующую секунду Эльфрик уже спускается вниз по кривой лестнице из прибитых к дубу дощечек, а я перемещаюсь на его место. Пока он продолжает преодолевать путь к земле, я внимательно осматриваю густые кусты бузины, еще не начавшие просыпаться после суровой зимы, и убеждаюсь в том, что там так же тихо, как и во всём лесу. И вправду, почему так тихо?.. Я оглядываюсь, чтобы задать внезапно взволновавший меня вопрос Эльфрику, но он уже спрыгнул с лестницы и отправился по намеченному курсу. Ладно. Предрассветная тишина – не повод сгущать краски и без того мрачного утра, не обещающего нам добычи.
Через прицел я без особого энтузиазма наблюдаю за спиной Эльфрика, который, как я вижу, передвигается тоже без особенного воодушевления. Знает ведь, что никакого барсука в этих кустах нет. Просто хочет размять ноги, но лучше бы он этого не делал – в любой момент ведь может появиться дичь, которую он спугнёт одним лишь своим запахом.
Я глубоко вздыхаю и поправляю винтовку, снова не замечая, как проваливаюсь в отстраненные мысли.
Последнее, что я помню наверняка и достаточно отчётливо, чтобы знать, что это правдивое воспоминание: Церемония Отсеивания. Именно с неё начинается провал в моей памяти. Помню, как стояла в общей толпе, помню, как стоящий передо мной парень совершил суицид, размозжив свой мозг по полу прямо передо мной. Помню капельки его крови, отлетевшие на мою руку… Вскоре после возвращения в Кантон я даже имя его вспомнила – Сол Вега – но… Я никак не могу вспомнить, что происходило после.
Присутствовавшие на Церемонии Отсеивания однокантонавцы распустили мощный в своей силе слух о том, что меня назвали пятикровкой и увезли в Кар-Хар с четырьмя парнями-пятикровками. Парней звали Зефир, Нереус, Софос и Фокас. Люди так говорят, но мне в это сложно верить. Возможно даже сложнее, чем им. Во-первых, девушек-носителей пятой группы крови в природе до сих пор не существовало, а во-вторых, я никого из отсеянных на этой Церемонии не помню.
Подозреваю, я могу не помнить чего-то даже более масштабного, но я даже в этом не чувствую уверенности…
До сих пор в Кантон-А, как и в другие Кантоны, насколько мне известно, не возвращался ни один из выявленных во время Церемонии Отсеивания пятикровок. Я же вернулась (точнее будет сказать: меня вернули, но кто и почему?), что очередной раз опровергает возможность того, что я могу быть одной из них.
Пятикровок-девушек не бывает. Точка. Пятикровки не возвращаются из Кар-Хара. Точка. Соответственно, я никак не могу быть носительницей пятой группы крови. Точка.
…Сначала во мне что-то застыло. Потом, когда я осознала, что мои попытки вспомнить хоть что-нибудь тщетны, что-то невидимое внутри меня надломилось, и хотя я не видела этого надлома, я уловила душой вибрацию, ультразвуковой треск. А потом я возобновила походы в лес. И мне как будто бы полегчало. Но только как будто бы… Вроде как. Всё равно как переживать из-за неправильно сросшегося перелома кости: вроде как срослось и твоей жизни больше ничего не угрожает, но неудобство тебя гложет. Только вместо кости душевное состояние. Сломалось, а потом сломанным застыло. И теперь я вроде как здорова, но по результатам лечения мне некомфортно внутри самой себя. Может быть мне было бы проще, если бы не сны, которые я никак не могу запомнить, и вспышки неизвестных мне картин, периодически и обескураживающе внезапно возникающие перед моими глазами, и исчезающие прежде, чем я успеваю понять, что именно означает то или иное размытое пятно. Если бы не это и не внешнее состояние моего тела, я бы, может быть, не так сильно переживала по поводу своей амнезии.
Сначала мне не казалось странным, что моё тело такое непривычно чистое. Очнувшись в здании Администрации и уже спустя пять минут покинув его по просьбе главнокомандующего ликтора, идя по знакомым мне переулкам, некоторые из которых оказались неожиданно обугленными и местами полностью выжженными, поднимая каблуками скрипучих от новизны ботинок пепел и пыль брусчатки, я не обращала никакого внимания на ошарашенные взгляды людей и тыканье пальцев в мою сторону. Я и вправду была не похожа на себя: чистая эластичная одежда черного цвета, свежая кожа, пышущая румянцем и откровенным здоровьем, пышные волны волос, напоминающие собой водопад из настоящего шелка. Но шло время – проходили дни и недели, и месяцы – и состояние моей внешности не менялось: тело не пачкалось даже после прямого контакта с грязью, волосы на теле не отрастали, на голове не требовали водных процедур. Если же я принимала редкую ванну, тогда вовсе становилась противоестественно чистой, разве что только не сияла звёздной пылью. Меня словно качественно обработали, перед тем как всунуть обратно в среду грязи, бактерий и блох, но зачем и кому подобное могло понадобиться?.. Более того, на моём теле невозможно было найти ни единого шрама: кожу словно отшлифовали до внушающего беспокойство состояния слоновой кости. Даже глубокий шрам на лодыжке, приобретённый мной во время охоты на оленя в четырнадцать лет, исчез, будто его никогда и не было на поверхности моей кожи. Кожа теперь была даже лучше, чем может быть у новорождённого младенца: она не поддавалась не только нападкам грязи, но и воды – капли дождя буквально отскакивали от меня в разные стороны. Когда Эльфрик впервые увидел это – это произошло во время настигшего нас посреди охоты ливня – он подумал, что я начала светиться, но на самом деле дождевые капли просто отпрыгивали от моего тела, как отпрыгивало бы живое существо от открытого огня. И хотя прошло уже больше полугода с момента этого открытия, это явление до сих пор выглядит достаточно пугающе и вызывает у меня беспокойство.