Получив заверения от Великого князя, Аскольд со всех ног пустился на розыск Всеславны. Хотя, как он и предполагал, долго искать не пришлось. Семья Меченного встретила гостя с распростертыми объятиями. Отец долго мял его своими сильными руками, а мать, утирая радостные слезы, принялась целовать в обе щеки. В стороне стояла брюхатая сноха. Она тоже смахивала слезинки. Может, приход Аскольда напомнил ей о дорогом ее сердцу муже, который сложил свою буйную головушку под стенами неведомого ей Козельска? Теперь у нее одна забота – родить поскорее сыночка и воспитать его таким же, каким был его отец.
Услышав громкие голоса, проснулась Всеславна. Долгие скачки и бессонные ночи сделали свое дело: пока обрадованные ее появлением хозяева собирали на стол, она, сев у печи на лавку, тотчас заснула.
– Надо же, – всплеснула мать руками, – я-то думала, бедняжка без просыпа до утра продрыхнет. А она, смотри-кось, плывет как пава. Вот что значит голос любимого!
Аскольд зарделся. Ему захотелось поднять Всеславну на руки и нести, прижав к груди, до самого княжеского двора.
Взявшись за руки, влюбленные не отрывали друг от друга взора. Наверное, они так и ушли бы, если бы не голос хозяина:
– Аскольд, Всеславна! Вы куда? Прошу отведать с дороги, что Бог послал.
Первой чаркой помянули сына. На миг показалось, что сейчас откроется низкая дверь и покажется его косматая голова…
Медок брал свое. Зажгло тело. Печаль отступила. Слово набирало силу.
С улицы донесся шум, залаяли собаки. Сноха выскочила наружу и тотчас вернулась.
– Княжеский посланец, – в испуге оповестила она.
Разговор за столом враз оборвался. В дверях появился старый знакомый Руальд. При его виде Всеславна побледнела. Минувшее встало перед глазами, и она что есть силы сжала руку Аскольда.
– Не бойся, я тебя в обиду не дам, – тихо шепнул он и поправил на привязи меч.
Хозяйка тревожно посмотрела на посланца, потом перевела взгляд на мужа. Зосим молчал, исподлобья глядя на княжеского дружинника.
Руальд, наверное, сразу оценил обстановку. Голос его прозвучал миролюбиво:
– Аскольд и Всеславна, князь ждет вас. – И, жадно поглядывая на стол, уставленный закусками, добавил: – К обеду.
Хозяйка встрепенулась:
– Отведай, дорогой гость, моего рукоделия! Зосим, а ты чего стоишь как истукан? Налей доброму дружиннику медка! Ой, и хорош у нас, Руальд, медок!..
После двух кубков Руальд стал не в меру словоохотлив. Он рассказал, как в хоромах готовятся встречать козельцев.
– Говорят, – он многозначительно посмотрел на Всеславну, – князь приказал беречь княж… прости, тебя, как зеницу ока.
Хозяйка вдруг заторопилась:
– Как бы князь не прогневался! Ступайте, дорогие гости!..
Когда они ушли, мать с облегчением вздохнула:
– Я так боялась за княжну! Видать, оттаял князь. Слава Те Господи, – и она перекрестилась на образа.
Действительно, встреча козельцев в княжеских хоромах была обставлена торжественно. Холопы от самого крыльца вели гостей, словно знатных бояр, а в гриднице их встретили князь и княгиня и по очереди расцеловали вошедших. Княжна даже порывисто прижала к себе Всеславну, ревнивым взглядом попутно осматривая. Лицо молодицы выглядело усталым и слегка бледноватым, однако не потерявшим своего былого очарования.
Княгиня не могла не заметить, с какой любовью Всеславна смотрит на своего суженого, и у нее полегчало на душе. Хотя досада все же царапнула: «Каким же дураком был Всеволод, упустив такую красотку, а вместе с ней и город! Впрочем, города уже нет… Но где же, интересно, ее братец, что с ним?»
Князь торжественно приблизился к Всеславне и надел на ее шею ожерелье из берилл-каменьев. Аквамарины в солнечном свете отдавали морской глубиной, притягивая игрой красок. Запястье княжны украсил золотой браслет из витых дротов. Это был подарок княгини. Так черниговские властители откупились за ранее причиненные мучения.
Княжеская чета усадила гостей рядом с собой. Бояре зашептались. Первый вопрос задала хозяйка. Он касался ее брата.
– О нем ничего не знаю, – ответил Аскольд. – Когда покидал город, он был еще жив.
– Что же стало с городом? – спросил князь и отхлебнул хре́нового квасу.
– И тут ничего не могу сказать, – Аскольд посмотрел на жену. – Но мне довелось видеть, что татары сделали с Москвой, когда от нее остались одни головешки. Боюсь, та же участь постигла и мой город, – взор молодого Сечи опечалился.
– В этих дикарях нет ни жалости, ни человечности. Не дай Бог, если они придут сюда, – вздохнул князь.
Аскольд оживился:
– Пока не поздно, надо кликать помощь. Когда нас позвали поляки, мы ведь откликнулись на их зов! Одним тяжело будет отбиваться…
Князь кивнул. Посмотрел на боярина Кобылу, не спускавшего взора со Всеславны. «Ох, хороша твоя женушка, Аскольд», – подумал князь и покосился на княгиню, оживленно о чем-то беседующую со Всеславной. Он невольно залюбовался обеими. И сейчас, несмотря на то, что была значительно старше Всеславны, его супружница выглядела прекрасно. Дворовые девки постарались, румян не пожалели, и она казалась моложе своих лет.
– Ты верно говоришь, Аскольд. Одному всегда тяжело, – согласился князь. – Признаться, Конрад недавно тоже присылал ко мне гонца с предложением объединить наши силы. Догадайся, кого он еще кликал?
– Может, того гордого самовлюбленного тевтона?
Князь рассмеялся.
– Скорее уж надутого, как петух, которого эти самые пруссы чуть не общипали, кабы не твой, светлая ему память, отец. Добрый был воин и лучший из всех воевода! Таких теперь на Руси не осталось. – Князь взял кубок и поднял его над головой. В гриднице все замерли. – Помянем, други мои, лучшего воеводу и доблестного воина Андрея Сечу! Сегодня его нет с нами. Мы не ведаем, где покоится его буйная головушка, но знаем, что он отдал свою жизнь за нашу Русь, за свою, политую кровушкой и потом, землю. Так пусть же она ему будет пухом, а героический подвиг его станет для нас всех мерилом любви к своему родительству.
Князь жадно, большими глотками осушил кубок. Обтер ладонью мокрые губы, обнял Аскольда за шею и звучно поцеловал.
– А ну! – зычно гаркнул Михаил и ударил пустым кубком об стол.
Подскочивший немедленно отрок наполнил кубок вином.
– Други мои, – опять заговорил князь, – воевода оставил нам не только славу своих деяний, он оставил нам еще и самое дорогое – доброго воина, своего сына, ратная жизнь которого только начинается. Так пусть судьба бережет его от вражеской стрелы, острого меча и злого языка! Во здравие нашего гостя и его прекрасной супруги!
Князь осушил очередной кубок. Княгиня осуждающе посмотрела на мужа. Тот только залихватски подмигнул ей и ударил Аскольда по плечу.
– Слушай, друг Сеча! – громко сказал он. – А ведь ты так и не отгадал, кого лях хотел навязать мне в товарищи. – И, не дав больше гостю подумать, ответил сам: – Даниила!
Имя было произнесено с таким остервенением, что даже не искушенному в жизненных передрягах Аскольду стало ясно: миру между этими людьми не бывать. Эта мысль сильно опечалила Аскольда.
– Князь, – проговорил он, – коли ты ценишь память моего отца, я хочу тебе напомнить: он всегда был за мир между вами, князьями. Он мне с детства внушал, что ссорящиеся князья, как бы ни клялись они в верности Руси, своими распрями приносят ей только вред. Поляк был прав, призывая тебя к миру с Даниилом!
Аскольд говорил, волнуясь. По существу, это была его первая речь в столь представительном собрании. Собравшиеся смотрели на него с удивлением, а некоторые – с явным одобрением.
– Мальчишка! Щенок! – взревел князь. – Ты кого учишь?! Сейчас же велю пороть тебя плетьми! Эй, стража!
– Князь, – Всеславна вскочила и умоляюще заломила руки, – не вели этого делать! Аскольд, как и его отец, думает только о Руси и о ее благе. За что же ты велишь сечь его? За то, что он жизни не жалеет ради нее? Или, может, за то, что желает счастья твоему княжескому двору? Лучше уж отпусти нас, и мы уйдем с миром… И пусть позор не покроет твою голову.
Женщина говорила страстно и убедительно, красивые глаза горели неукротимым огнем. Но от дверей, гремя оружием, уже шли дружинники. Аскольд поднялся. Рука легла на меч. В ожидании развязки гридница словно вымерла.
– Милый, – раздался вдруг бархатный, нежный голос. Княгиня подошла к мужу. – Милый, – повторила она и провела ладонью по его щеке, – Аскольд – твой гость. И гость желанный. Усмири свой гнев. Он и вправду не хочет тебе зла. Прости сему еще зеленому мужу его дерзкие слова. Вспомни свою юность. Разве всегда ты был прав? Разве твои родители не гневались на тебя? Но они никогда не унижали твоего достоинства.
Стражники приблизились к столу.
– Прочь! – рявкнул на них внезапно князь. – Пошли вон отсюда!
Те, не понимая, в чем дело, в испуге кинулись прочь.
В гриднице облегченно вздохнули. Никому не хотелось, чтобы молва о поступке князя выплеснулась на улицу. Как бы, интересно, это расценил народ, который и без того чувствовал сильную вину перед козельскими братьями?
Выправил положение боярин Судислав Зима. Взяв со стола пустой кубок, он недвусмысленно громыхнул им и пророкотал:
– Князь, неуж в твоих погребах бочки опустели? Дак ты скажи, я тады велю свою прикатить. Иль, может, жадность обуяла? Ха! Ха! Ха!
Поскольку говорил он весело и добродушно, за столом раздались смешки. Гридница постепенно приходила в себя.
– Ты что, Зима, мелешь? – возмутился князь. – Эй, отроки, живо несите вина!
Когда приказ был выполнен, вновь заговорил Судислав. Теперь голос его звучал чуть жестче, и он приковал тем к себе всеобщее внимание.
– Князь, изволь простить мою шутку. Знамо всем, что забиты твои амбары, полны погреба винами заморскими. Есть и русский медок, который валит с копыт.
Князь улыбнулся, гридница разразилась смехом. Подождав, когда все успокоятся, боярин продолжил:
– Все это купится, все это сварится. Нельзя купить одного – честь! Мой дед так всегда говорил: «Честное здравствование – сердцу на радость». Не с камнем за пазухой пришел к тебе Аскольд. Он принес славу земляков, чтобы с нами ею по чести поделиться. Но жжет, ты уж прости, князь, она наши руки, заставляет наши сердца обливаться кровью. Стоит ведь супостат и у наших стен…
– Ты к чему это, Судислав, клонишь? – перебил князь боярина. – Уж не винить ли меня в чем собрался? Ишь ты, второй Захарий выискался! Забыл, что мы тут гостей чествуем, а не совет держим? И никакой вины я за собой не чувствую! – Михаил грозно зыркнул на боярина.
Однако Зима, не испугавшись, продолжал гнуть свою линию:
– Вина, князь, у нас общая и простыми людьми не прощенная. Великая княгиня просила тебя простить младому Сече его дерзкие слова, но только в чем же их дерзость? От сердца, князь, они идут, от сердца. О нас печется сей юный муж. Поклон ему низкий за это. Беречь тебе надо, князь, таких людей, а не плетьми махаться. Хитрец да льстец – хорошему делу конец. Аскольд, – боярин вышел из-за стола, – дозволь голову склонить пред мужеством и отвагой земляков твоих. Прости нас, грешных, что в трудное время не оказались рядом! – Низко поклонившись, Зима вернулся на свое место и уже оттуда на всю гридню с вызовом бросил: – Да и Захария давно пора бы вернуть в город!
Черниговцы, присутствующие у князя, начали ехидно ухмыляться и переглядываться меж собой: дерзит, мол, боярин. Все знали, за что удален был Захарий. За то, что не заглядывал в рот своему господину. Вот прорывающийся порой буйный нрав князя и сослужил ему во вред.
Боярин Сворыга, громко выкрикивая слова, чтобы слышал Михаил, налетел на Зиму:
– Я тоже своей вины не вижу! Пойди мы на Батыя, все бы там пропали. А разве наши враги не лютей татар? Какая мне разница, кто лишит меня моего добра и живота: злой татарин или коварный князь Галицкий? Прав ты, Михаил, – заключил он, исподволь взглянув на князя.
Михаил же не удостоил его внимания. Он кашлянул в кулак, и все поняли, что князь хочет что-то сказать.
– Трудно мне сегодня говорить, други мои, если честно. Мне хочется соединить свои стяги с любым русским князем. Но я не желаю, чтобы новый Святополк вонзил мне нож в спину. Разве ты не помнишь, – князь в упор посмотрел на Зиму, – как Даниил осадил Чернигов, как бил тараном по стенам города? Разве мало я совал в его ненасытную пасть? Кто дал ему Перемышль? И как он отблагодарил меня? Как обошелся с сыном моим Ростиславом? Это не забывается. Это сидит вот здесь, – князь ударил себя в грудь. – Это Даниил виновен в том, что я не вывел свои полки против татар. Он и сегодня, прикинувшись ягненком, ждет не дождется, как бы лишить меня моих владений. Это он в сговоре с Владимиром пытался отнять у меня Киев. Так как же я, по-вашему, должен был поступить? У нас много врагов – куда ни повернись. И мне действительно нужны преданные, честные воины. Такие, как Аскольд… Я погорячился, сын мой, и надеюсь, ты не затаил на меня обиды. Я рад, что ты пошел в отца. Слава козельцам, показавшим врагу, на что способен русский человек!
Гридня дружно поддержала хозяина. Выпив, все набросились на еду. Ели долго и жадно, отовсюду раздавалось громкое чавканье. Насытившись, боярин Кобыла, довольно рыгнув, отер жирной ладонью усы и попросил:
– Князь, дозволь слово молвить.
Князь, не отрываясь от еды, махнул костью.
– Аскольд, – боярин важно повернулся к Сече, – а хотелось бы знать, где сейчас князь козельский Василий?
Аскольд метнул взгляд на Всеславну. Та опустила голову. Молодой Сеча поведал все как есть и заявил, что намерен немедля ехать на поиск Буда.
– Это не простое дело, сын мой, обсудить надобно, – покачал головой князь.
Михаил поднялся из-за стола. Гости тоже повскакивали с мест. Он кивнул Аскольду и Всеславне и, обняв молодых за плечи, повел их в опочивальню.
Когда Аскольд и Всеславна остались одни, женщина перевела дух.
– Ну и князь, ну и прием! Да за что же он хотел тебя плетьми-то, родной мой?
– Любимая моя, – Аскольд нежно обнял жену, – я очень благодарен тебе, что ты как тигрица бросилась защищать меня, но прошу тебя больше этого не делать. Хорош же я буду муж и воин, если не смогу защитить ни себя, ни свою дорогую и любимую женщину!
Он подхватил ее на руки, словно и не было усталости, и закружил по комнате. Всеславна заахала, умоляя скорее опустить ее, и Аскольд, исполнив ее просьбу и отдышавшись, вернулся к началу разговора.
– Князей трудно понять, дорогая, и я даже не хочу об этом думать. Скажу одно: Михаил сильно переживает, что не оказал нам помощи. Я, наверное, поступил не совсем правильно, взявшись учить князя. Видимо, во мне заговорили отцовские черты. Только он был воевода, а я пока – никто.
– Но ты прав, хотя еще и не воевода, – Всеславна наградила мужа зовущей улыбкой.
И эта ее улыбка сняла все остатки напряжения, пригласив в мир счастья и наслаждения.