Он вошел в город через Южные ворота на закате, как раз в тот момент, когда из башни Сан-Коломбано, позевывая, появились патрульные городской стражи. На туриста этот человек похож был не больше, чем устрица на грушу, так что старший патруля, капрал Валлиснери, подтянулся, вскинул ко лбу ладонь в салюте и строго сказал:
– Документики попрошу!
Гость города, с любопытством оглядывавший широченную стену и растущий перед ней неимоверной толщины дуб, повернулся к патрульным и осмотрел и их с неменьшим интересом. Потом вежливо сказал лежащему у него на плечах черному с серебристыми подпалинами коту:
– Прости, Неро, придется тебе прогуляться пешком.
Кот раскрыл зеленый глаз, чихнул и мягко спрыгнул на землю. Судя по тому, как мужчина распрямился и повел плечами, они освободились от немалой тяжести.
– Ну и зверь у вас, – уважительно произнес второй патрульный, младший капрал Гуинери. – Сколько ж он весит? Это порода такая?
– Весит около десяти килограммов. Да, такая порода, мейн-кун. Из Нового света происходит, – ответил мужчина, копаясь в дорожной сумке в поисках удостоверения личности. – Ага, вот оно!
Капрал Валлиснери подумал, что, судя по длительности поисков, сумка-то явно непростая, а как бы и не магическая, с расширением пространства, и раскрыл паспорт.
– Джон Довертон, из Люнденвика, так-так, – прочитал он и поднял взгляд на поименованного Джона. – А к нам в Лукку по делам, или так, по любопытству?
– По делам, пожалуй что, – ответил тот как-то неуверенно, потом сам себе кивнул и сказал уже твердо: – Да, вот именно. Просто дела очень любопытные.
– Надолго ли? И где планируете остановиться?
– Пока на неделю, там видно будет. А жить буду у синьора Арригони. Теперь, с вашего позволения, я позволю себе откланяться, – на последней фразе голос его посуровел, да и улыбаться путешественник перестал.
– Добро пожаловать в Лукку, синьор Довертон, – Капрал вновь вскинул ладонь возле серо-голубого берета и отошел в сторону.
Джон Довертон шагнул вперед. В этот момент откуда-то слева донесся густой, мощный звук большого колокола, созывающего к службе почитателей Единого. Гость Лукки повернулся к патрульным и спросил:
– В соборе звонят?
– Да, синьор. Собор святого Мартина, – ответил младший капрал.
– Вот и отлично… – пробормотал Довертон и свернул в переулок.
Кот оглянулся на патрульных, будто запоминая их, и неторопливо последовал за ним.
Переулок был коротеньким и узким; справа высились три трехэтажных дома, жилых, судя по верёвкам с бельём на балконах верхних этажей. Слева же на всем протяжении виднелась стена, выложенная полосами белого и зеленого мрамора. Деля стену на равные части, эти полосы прерывали три глубокие ниши; в двух крайних журчала вода, перетекая из одной мраморной ракушки в другую, средняя же была занята скульптурой. Женская фигура представала закутанной в покрывало. Неведомый мастер сумел в мраморе, самом лучшем, каррарском, передать полупрозрачную легкость ткани. Губы женщины трогала печальная улыбка, правая рука приподнялась в благословляющем жесте…
– Милостивая Ниала, прошу тебя, направь меня на верный путь и не дай оступиться.! – Джон Довертон преклонил колено и замер на мгновение.
Потом выудил из кармана золотой дукат и опустил в чашу для пожертвований.
Кот тем временем остановился возле третьего, последнего дома по правой стороне переулка, сел возле входной двери и коротко мяукнул. На подоконник второго этажа сквозь приоткрытую створку окна вытекла изящная дымчатая кошечка и улеглась, свесив пушистый хвост.
– Неро, не время сейчас, – укоризненно сказал коту подошедший хозяин.
Мейн-кун встал, раздраженно дернул хвостом и пошел впереди своего человека к соборной площади.
Собор, посвященный святому Мартину, был построен в Лукке через шесть сотен лет после Открытия Дорог, не раз перестраивался, пока, наконец, более тысячи лет назад обрел свой окончательный вид. Портик и фасад, созданный мастером Гвидетто да Комо, приковывали взгляд высокими изящными арками, множеством прекрасно вырезанных фигур, дивными орнаментами и величественной фигурой покровителя города, чьим именем собор и был именован. Лицо святого Мартина удивительным образом изменялось в зависимости от того, кто смотрел на святого. Говорят, что, когда на него взглянул убийца, лик этот был столь ужасен, что преступник упал бездыханным…
Впрочем, все это сказки, которые рассказывают старые нянюшки самым юным своим подопечным. Вряд ли бы поверило в них дитя, уже покинувшее люльку…
В тот момент, когда Джон Довертон и его мохнатый спутник подошли к дверям собора, те отворились, и на площадь вышли горожане, посещавшие службу, и звон большого колокола с высокой башни отметил этот момент. Примерно половина жителей города придерживалась именно веры в Единого. Понятно, что были среди горожан и те, кто поклонялся Ниале, Пятерым или Симарглу, были и у них любимые храмы, но вот Джону понадобился в этот вечер отец Паоло.
Вернее, наоборот – отцу Паоло понадобился совет Джона Довертона, да настолько срочно, что два дня назад в дополнение к письму по электронной почте был отправлен магвестник.
Джон пропустил последнюю выходящую из храма женщину, подхватил кота под мышку, слегка крякнув от тяжести, и открыл тяжелую дверь, дубовую, окованную латунью с изображенными на ней сценами из жизни святого Мартина.
Священник стоял справа от двери, возле мраморной чаши со святой водой, и беседовал о чем-то с крошечной старушкой, совершенно седой. Повернувшись, она окинула взглядом невежду, посмевшего войти в собор после окончания службы. Глаза у нее оказались ясными, светло-голубыми и вполне молодыми.
– Я постараюсь поговорить с Басси, синьора Гаттоне, – улыбнувшись, сказал отец Паоло. – Думаю, вам не стоит беспокоиться.
– Спасибо, святой отец, – старушка распрощалась и засеменила к двери, которую Джон почтительно перед нею раскрыл.
Когда хлопнула тяжелая створка, он посадил Неро на скамью, подошел к отцу Паоло и мужчины обнялись, похлопывая друг друга по спине.
– Ну, здравствуй! – священник отстранился и поглядел на друга. – Прости, что я выдернул тебя так срочно…
Откуда, кстати?
– Ты не поверишь, я сидел в Люнденвике и писал отчеты по последней командировке! Так что твой вызов был воспринят как милость богов.
– И путешествуешь теперь не один, – отец Паоло кивнул в сторону кота, который спрыгнул со скамьи и шел по мраморному полу к хорам, подняв голову и принюхиваясь. Усы его подрагивали, желтые глаза отливали зеленью.
– А! Это Неро, в мы встретились в одной из прошлых поездок, и он меня серьезно выручил, так что теперь моя очередь.
– Расскажешь?
– Непременно. Но сначала ты.
– Пойдем… в ризницу что ли, мне не слишком хочется, чтобы кто-то услышал.
Закрыв дверь поплотнее, отец Паоло скинул со стула несколько листов исписанной нотами бумаги, освободил табуретку для себя, сел и задумчиво почесал правую бровь.
– Даже не знаю, с чего начать…
– Начни сначала, дойди до середины, а уж к финалу мы доберемся вместе, – усмехнулся его гость.
– Что-то происходит в городе, и мне это происходящее совсем не нравится.
– Рассказывай, Паоло, рассказывай, иначе как я пойму, где именно искать причины неустройства?
– Ты понимаешь, Лукка – город небольшой, даже если учитывать все пригороды. Половина здешних жителей – приверженцы церкви Единого, и своих прихожан я знаю всех. Так вот, уже какое-то время назад я стал замечать некие… странности. Разные странности – плохие, хорошие и нейтральные, но непонятные.
– Например?
– Ну… – священник задумался. – Хорошая странность: все школьники стали учиться идеально. Причем пойми, когда я говорю «все», это означает, что, в кого ни ткни пальцем из тысячи ста восьми детей от семи до восемнадцати лет, получишь табель с одними десятками.
Довертон слегка оторопел.
– Брось, Паоло, такого не бывает!
– В марте я бы и сам так подумал, – покачал головой его собеседник. – Но, когда школьники вернулись после каникул, учителя обнаружили именно такую картину. Год был закончен так, как я сказал, и с пятнадцатого сентября все продолжилось. Только десятки по всем предметам во всех пяти школах Лукки.
– Ладно. Ну, а плохая странность?
– Неожиданно вернулся Уго делла Кастракани.
– Погоди, он же пропал давным-давно… – Джон был весьма удивлен. В этот город он наезжал часто, и был знаком и с историей его, и с основными его семействами. – Лет десять назад?
– Одиннадцать.
– Да, точно, в семьдесят третьем или семьдесят четвертом… И, насколько я помню, из всей семьи оставалась только старуха Козима, его прабабка?
– Она и сейчас живет в Каза Гранде, – кивнул отец Паоло. – Не стала ни моложе, ни добрее, и, как и раньше, языком ее можно порезаться. Уго она не признала, в дом пустить отказалась, и он арендовал башню Фортиджи.
– Интересно… И как молодой человек доказал свою принадлежность к семье?
– Он предложил самый простой способ, сравнение его ауры с записью в городских книгах. Только вот беда, за неделю до того, как объявился блудный сын, книгу делла Кастракани забрал семейный нотариус Чивитали. Это разрешено законом, никто и не возражал. А наутро Альма, домоправительница Чивитали, прибежала с вытаращенными глазами в городскую стражу и сообщила, что хозяин ее пропал ночью, а в кабинете все перевернуто…
– Так, стоп! – Довертон решительно прервал рассказ. – Это, я чувствую, история длинная, и рассказывать ее лучше за стаканом красного Чильеджоло. Поэтому давай так: я сейчас наведаюсь в Каза Арригони, поприветствую хозяев и оставлю вещи, а потом мы встретимся… Кантина деи Сапори еще открыта?
– Куда ж она денется…
– Вот там и встретимся. В девять, договорились?
– Буду ждать.
Скромное название Casa Arrigoni ни в коей мере не отражало действительности. Семейству Арригони, одному из самых влиятельных в городе Лукка и его окрестностях, принадлежало здание, которому больше приличествовало бы название Palazzo, дворец. Вместе с пристройками, двориками, соседними домами и всяким прочим занимал он целый квартал. Здесь жили члены семьи, начиная с патриарха, Лоренцо Арригони, недавно отпраздновавшего сто двадцать пятый день рождения, и заканчивая самой мелкой его праправнучкой, полуторагодовалой Рози.
Джон Довертон когда-то служил в одном полку с Винченцо Арригони, внуком старого Лоренцо, на границе с Парсом они и сдружились. Позавчера, заказав билеты на дирижабль до Фиренцы, Джон отправил приятелю электронное письмо, так что уверен был, что комната на втором этаже, окнами во двор, уже готова, а на кухне варят его любимую похлебку farinata[1]) и пекут хрустящий хлеб buccellato с анисом.
Центральная дверь Каза Арригони была закрыта; впрочем, на памяти Довертона – а он приезжал сюда уже больше десяти лет – ее открывали лишь трижды, на юбилеи самого Лоренцо и его первого наследника и в честь восхождения на престол короля Виктора-Эммануила IX. Наш герой и не стал в эту дверь стучать, а зашел сбоку, с переулка, и попросту открыл неприметную калитку в выкрашенных коричневой краской воротах.
Здоровенный лохматый пес, лежавший на солнышке посреди мощеного камнем двора, открыл левый глаз, шевельнул хвостом и лениво гавкнул. Таким образом он обозначил, что пришедший ему знаком и опасности для дома не представляет. Шедшего следом за гостем кота охранник презрел, не из деликатности, а потому что рос вместе с кошачьим выводком, и всех их считал просто за своих неудачных родственников.
– Бакко, приятель! – Джон присел возле пса и почесал тому пузо. – Где твой хозяин?
– Здесь я! – раздался голос из распахнутого окна второго этажа. – Поднимайся в мой кабинет. Дорожку не забыл еще?
Главный дом Каза Арригони представлял собою четыре корпуса, соединенных в неправильный пятиугольник вокруг просторного внутреннего двора; неправильный, поскольку здание, фасадом выходящее на пьяцца дель Кармине, было самым большим. В этом здании располагались комнаты главной ветви семьи – Лоренцо и его жены Лоры, старшего из сыновей Микеле и его прекрасной Малены, а также спальня и кабинет старшего внука, Винченцо.
Дорогу в этот кабинет Довертон хорошо знал, поэтому, не сомневаясь, подошел к неширокой деревянной лестнице с резными перилами. Тут он приостановился, подождал кота и спросил у него:
– Пойдешь со мной, Неро?
Коротко муркнув, его мохнатый спутник в несколько прыжков поднялся до площадки и свернул налево, безошибочно придя к нужной двери.
Друзья обнялись, и Винченцо за рукав подтащил Джона к окну:
– Ну-ка, ну-ка, дай я взгляну на тебя при свете дня. Да, брат, нельзя сказать, чтобы ты сильно изменился за эти два года… Где тебя носило, Джованни?
– То здесь, то там – сам знаешь, такая работа, – пожал плечами его гость. – Впрочем, вот как раз последние два года я практически сиднем сидел на месте, в Люнденвике. Меня, видишь ли, попросили прочесть курс в Университете, и я неожиданно увлекся преподаванием.
– Да? И что же ты преподаешь? Науку магического преследования преступников? – разговаривая с Джоном, хозяин кабинета успел достать из шкафа хрустальный графин со светло-золотистой жидкостью, коробку с печеньем и пару старинных кубков, серебряных, с прихотливо сплетенными буквами В и А.
Довертон тем временем сел в кресло и похлопал себя по колену:
– Неро, присоединишься?
Кот покосился на него, независимой походкой прошел по кабинету и взмыл на подоконник. Там сел спиной к комнате и, жмурясь, стал наблюдать за ласточками, чьи гнезда в изобилии лепились под крышей.
Винченцо плеснул в кубки золотистую тяжёлую жидкость, и по кабинету поплыл густой запах переспелого винограда.
– Я рад тебя видеть, – сказал он серьезно, приподнимая свой кубок. – Хотя и догадываюсь, что в Лукку тебя привело дело.
– Ты прав, – Джон пригубил напиток, и приподнял брови. – Однако, такой граппы я еще не пробовал! Весьма хороша, и слишком легко пьется.
Он отставил напиток в сторону и продолжил:
– Я приехал по приглашение Паоло Скальки.
– Отец Паоло… – Винченцо покачал головой. – Добрый человек, но чересчур доверчив и склонен видеть в людях только хорошее. Впрочем, если он тебя вызвал, значит, сумел разглядеть даже больше, чем я. Я-то пока только размышлял, пора ли уже начинать беспокоиться… О чем он тебе рассказал?
– О школьниках, загадочным образом поголовно ставших отличниками, и о возвращении Уго делла Кастракани. А что беспокоит тебя?
– Школьники? – форменным образом вытаращил глаза хозяин кабинета. – Вот об этом я ничего даже не слышал. Впрочем, от детей я стараюсь держаться подальше… И Уго, да, это и впрямь паршиво. У меня тоже есть, что рассказать. Вот такой граппы, – тут он покачал в воздухе кубком, и жидкость маслянисто плеснула по серебру, – больше не будет. Вся лоза Canaiolo Nero, что была у семьи Арригони, почти два гектара лучшего старого винограда, выродилась. Как раз вчера по участку ходил сам мэтр Дельгато…
– Погоди, как – выродилась?
– А вот так. Вместо плотных гроздей черно-сизых ягод на лозах висят какие-то жалкие ошметки. Мелкие ягодки, с горошину размером, о вкусе я и не говорю…
– Вот Тьма… И что сказал Дельгато?
– Сказал – будет думать, – мрачно ответил Винченцо, и одним залпом допил все, что оставалось в его кубке.
– Мы с Паоло договорились поужинать в Кантине деи Сапори. Может, присоединишься? Не знаю, какая между вами пробежала кошка, – при этих словах Неро отвернулся от ласточек и вопросительно мурлыкнул. – Не знаю, и знать не хочу, но обсудить ситуацию было бы полезно.
– Присоединюсь, – поморщился Винченцо. – Во сколько?
Скандал был слышен уже на подходе к старинной кантине. Голосов доносилось два: виноватый мужской и неприятно подвизгивающий женский, но, когда приятели свернули в переулок, возле входа в таверну они увидели трех человек. Толстый повар, обмотанный заляпанным фартуком, комкал в руках совершенно уже потерявший форму колпак. Высокая костлявая женщина, уперев левую руку в бок, правой потрясала перед носом у хрупкой девушки. В кулаке скандалистки была зажата свернутая в трубку бумага, ее оппонентка упрямо качала головой и молчала.
– Что-то непохоже, чтобы нас тут ждали, – вздохнул Винченцо.
В этот момент в конце недлинного переулка показался отец Паоло. Окинув взглядом диспозицию, он хмыкнул, подошел к тетке, как раз перешедшей к описанию происхождения собеседницы и интимных привычек её родителей, и похлопал ее по плечу. Та взвизгнула и от неожиданности подпрыгнула.
– Ты что это удумала, Франка? – ласково спросил Паоло. – Такими словами рот свой поганишь, а если я тебя отправлю с мылом его вымыть?
Франка захлопнула рот, решительно сунула в карман фартука измятую бумажку и присела в неуклюжем реверансе.
– Святой отец, простите, виновата! Но вы бы только послушали, что эта… – тут она явно проглотила пару слов, – тут собирается творить!
Трое мужчин взглянули на организатора конфликта. Перед ними стояла невысокая сероглазая молодая женщина со светло-русыми волосами, заплетенными в тугую косу, в джинсах и белой вышитой блузке. Она сморщила нос, буркнула:
– А шуму-то сколько! – и протянула ладонь для рукопожатия. – Здравствуйте! Меня зовут Лиза фон Бекк, синьор Корнелли пригласил меня стать директором и шеф-поваром этого ресторана.
И она кивнула в сторону потемневшей деревянной двери, возле которой примостилась табличка «Cantina dei Sapori».