Мертвые Царевны. Стражи Приобья. Легенды Севера - читать онлайн

Белый волк не спеша трусил за отрядом людей, лапы его не вязли в снегу, но и наст не царапал подушечки. Иногда, поднимая кверху свой черный нос, и принюхиваясь, хищник пытался поймать запахи, и крутил мохнатой головой, пытаясь поймать ветер. Зверь не понимал в чем дело, но неустанно следовал за людьми по замерзшему заливу. Он чуть ли не нарочно попадался на глаза закутанным в меха путникам, но те, сидевшие на трех санях, в которые были впряжены по два оленя, не обращали внимания на мохнатого попутчика. Люди иногда спешивались, давая отдохнуть животным, и уже сами шли, держась за сани, катящиеся по льду, присыпанному снегом. Волк видел, как караван оставлял колею на снегу, присыпавшему морской лед. Люди, закутанные в меха, шли и шли, уже довольно давно, и когда олени немного уже отдохнули, садились в сани, и тогда волк бежал за ними, что бы не отстать. Зверь помнил, что уже не так далеко остров, до которого кратким летом не добраться. Путники встали на широкие лыжи, лишь один человек сидел в санях неподвижно. И пахло от него почему-то мертвечиной. Люди отчего-то не нуждались в отдыхе, и даже полярная ночь им была не помеха. Он задрал мохнатую голову, и увидел сполохи на небе, и треск, издаваемый небесами. Другой зверь бы испугался, тот, который родом не отсюда, но белый хищник был привычен к небесным огням. Но он сам устал, и был страшно голоден, волк забился в щель между торосов, покрыл хвостом нос, и расположился, что бы отдохнуть, ведь объедков человеческой трапезы, на которые он так рассчитывал, все же сегодня не дождался. Зверь от голода немного забылся, но верный черный нос даже во сне предупредил его о чужаках. Лютый зверь мигом встрепенулся, крутанулся кругом, открыл глаза и навострил уши, надеясь на поживу. На этот раз судьба была к нему добра. Другой отряд людей расположился на привал, одни разожгли маленький костерок, и рядом стояли другие люди, с палками в руках, и они были опасны на вид, это правда, зато пахли они вполне привычно, дымом, плотью. Полярный волк спрятался, и стал терпеливо ждать, пока люди закончат трапезу, он принюхался, и облизнулся, путники ели и неплохую треску, и очень вкусного лосося. Надо было лишь беречься двух псов, с хвостами, забавно скрученными в круг, и дожидаться своей доли. Вскоре люди двинулись дальше, а волк набил себе брюхо вкусными объедками, пока те не замерзли, а остальные куски спрятал, что бы было что ему есть на обратном пути. Он побежал к колее от саней, и двигался дальше и дальше, ведь его тянуло к тем людям, шедшим без остановок на север. Прошло некоторое время, зверь был наконец сыт, и его даже радовал снег, понемногу сыпавшийся с неба, он ловил его раскрытой пастью, и вдруг, он был просто поражен увиденным.

Навстречу ему, не разбирая дороги, и не замечая ничего вокруг себя, бежали с перекошенными лицами охотники, те, кто накормили его остатками своей трапезы. Кто-то шёл на лыжах, стараясь быстрее катится вдаль, другой, бежал, запинаясь через шаг, на снегоступах. Волк дернулся вперед, и здоровенный охотник, в куртке из шкур его собратьев, чуть было не наступил ему на голову. Серый успел отпрыгнуть и от саней, с валившейся вбок поклажей, катящихся без седоков вслед за беглецами. Пробежал еще вперед, и дойдя наконец, до каменного острова, зверь вдруг почувствовал, себя как в детстве, когда мамка таскала его за шиворот, он сразу засучил лапами, пытаясь достать до земли, зажал в почтении хвост между своих лап, но никакого запаха живого существа не почувствовал. Его подняла повыше очень сильная женская рука, он поднял морду, что бы взглянуть, кто же это, и завыл от дикого страха.

– Привет, Серый пушистик. Чего боишься? Я тебя не съем, – проговорила женщина низким голосом без выражения, чуть потряхивая зверя, сбивая со шкуры падающий снег. Волк поджал уши, еще раз взглянул на северянку своими золотыми глазами, и завыл еще пуще, и было отчего.

У прекрасной женщины было лицо, будто изваянное из белого мрамора, синие губы и глаза чернее, чем полярная ночь, и что было еще страшнее, она не пахла, как ЖИВАЯ, но и не как Мёртвая.

Ван и Алена

– Эльга отпустила руки от юноши, и тот, кто встал с ложа, не стал живым, но не был и более мертвым. Душу Стражи Мирового Древа, Царства Мертвых, Божественные Близнецы не отпустили, и сделали еще хуже, а Пифон сделал и ее неживой- ни мертвой, и Великая колдунья стала сама Мертвой Царевной. Глаза ее почернели, губы посинели, еда ей не нужна стала, только питье, – и она коснулась своего лица, – она нарушила ведь завет- не оживлять умерших, и была наказана, но наказана не только она, но и все племя. Она и ее прислужники, бежали на Север, она, и семеро волхвов, ставших тоже Ни -Живыми -ни мертвыми, вечно грезящими, и их лица стали как лед, а глаза стали как ночь, – рассказывала мать своим внукам, близнецам, забившимися под медвежью шкуру, старую -престарую легенду их народа.

– А дальше, – тихо попросил мальчик, прижавшись к сестре, и зарывшись в меха поглубже, так что у него и Алены виднелись наружу лишь глаза, блестевшие в полутьме дома, как две синие льдинки.

Женщина поправила светильник, и поставила на угли бронзовый котел на трех ножках, их самую большую ценность. В нем стала варится похлебка из запасов мороженой трески, привезенной старшим братом погибшего сына, отца близнецов. Мать их утонула вместе с мужем в Студеном море, когда добывали китов. Фарн часто подвозил рыбу, а мороженое молоко и масло было свое, и все запасы хранились в каменной клети под домом. У всех семей северян запасы были невероятные, на год, а то и на два, мало ли что могло случиться- неурожай или что похуже.. Благо ледяная земля сохраняла все хорошо, надо было лишь песцов беречься, да верные собаки не подводили. Их дворовые псы, Злейка да Зубок, сидели в загородке, рядом с подҡлетью, и Зима в горницу их не пускала, но близняшки, если матери дома не было, лаек тащили в теплый дом.

– Баушка, а собакам не холодно, – не выговаривая букву, тоненьким голоском спросила Алена, кутаясь в меха.

– Нет, сейчас для них не холодно, -ответила Зима, – будет мороз сильный, пустим их в сени ночевать.

– А что дальше, дальше про Эльгу-то? – нетерпеливо проговорил Ван, смотря на бабушку, – расскажи.

– Обосновались они на северном острове, его теперь Скрытым называют, и живут там они, как и Пряхи на Алатыре, в горной пещере. По пути их захватить пытались, да сжечь, как Семеро приказали, но самые храбрые охотники бежали стремглав, лишь встретившись с Ледяной Царевной. Ни-Живых-Ни -Мертвых не убить ничем, они же и так неживые. Там они живут, никого не трогают, и зла от них нам нет, но боятся их все страшно. Только несколько раз самые отчаянные родовичи пытались привезти к Эльге безнадежно больных, да все в море утонули. Ледяная царевна сама часто на Гандвике бывает, недужным помогает, всех она там излечила, и не просила ничего взамен. Сами поморы ей дары несут. Но это только Семеро Избранных разрешают, но потом, если кто из вылеченных умирает, их по-особому хоронят, дабы живых мертвый не обидел.

– Но и жить стало проще, – сказала Зима усмехаясь, наших вождей и старейшин все окрестные и дальние племена слушаются, с превеликим почтением вестники от них приходят. Раньше воевали бывало, и между собой свары, поединки, были, а теперь Эльга сказала- Нельзя, никто ослушаться не смеет, хотя кто -то бывает, раздор затевает, – и она усмехнулась, – но быстро мирятся. Так что нам, гансам (гусям), или нас еще гуннами называют, нельзя между собой свары затевать.

– А как по-особому хоронят? – клацая зубами от страха, спросил Ван, – не как всех?

– Уже у мертвых, через девять дней, -медленно говорила она, смотря в огонь, и языки пламени отражались в ее глазах, а она так крепко стиснула руки, что костяшки ее пальцев побелели, – волхвы отрезают стопы ног и кисти рук, что бы Грезящие не подняли их из мертвых, а через год перемешивают их кости, – и она опустила голову, – Хватит сказки уже рассказывать, есть пора, все готово, да спать укладываться будем.

– Гуси, гуси, – начала бабушка, улыбаясь.

– Га- Га – Га, – заголосили, подобно гусям, улыбаясь во весь рот, дети.

– Есть хотите?

– Да-да -да, – и близнецы побежали, откинув одеяло, к столу.

Зима поставила на стол деревянные мисы и деревянные же ложки. Дети запрыгнули на лавку и схватили ложки, оглядывая с нетерпением стол, а мальчик даже посмотрел в свою тарелку, но там было еще пусто. Зима черпаком разлила варево, источавшее приятный аромат рыбы и сухих пряных трав, и села есть рядом.

– Хлеба нет сегодня, но рыбы много, ешьте, пока горячее, – сказала бабушка, и близнецы бодро застучали ложками, расправляясь с пищей. Похлебка была вкусная, да и дети не капризные, так что доели все, даже облизали ложки и миски.

– Спать давайте, – и бабка затушила четыре светильника и оставила гореть лишь один.

Ван долго ворочался, накрываясь мехом и так и этак, все представляя себе Эльгу на далеком острове в Студеном море, как она там? Есть ли у нее дети, и доведется ли ему увидеть Мертвую Царевну?

Снегурочка

Семья проснулась, все умылись водой из глиняного кувшина, и бабушка накормила детей остатками ужина, и задала корм собакам из запасов мороженой рыбы. Злейка и Зубок махали хвостами, вставали на задние лапы, силясь достать передними до женщины, потом так же мохнатые защитники здоровались с детьми, Алена смеялась, уворачиваясь от языка собак, норовившим облизать ей лицо. На зиму скотоводы спускались к истокам Оби, что бы сохранить коров-кормилиц, у залива почти никто не оставался, слишком холодно там зимой. Люди союза их племен, гантов и мансов, жили здесь издавна, и их союзники, племена магов, мардов, уаров и вендов, синдов, данов и сколтов жили западнее, кто на Двине, а кто и на Каме и Верхней Волге, иногда называемой просто Рекой (Ра). Скоро уже праздники, комоедицы, охотники из рода Пуран пошли добывать медведя, и уже через три дня всех ждал большой пир. Мужчины шли в лес на охоту с песнями, надев маски, что бы прародитель их не узнал. Хозяйки проверяли запасы, задумывая что приготовить и порадовать родовичей, готовили ритуальные маски, юноши заготавливали древесину для костров, девушки проверяли обновки, красивые вязаные одежды, готовя самое лучшие наряды с вышивкой своего рода.

Мальчишки возились отдельно, скоро их будут готовить к посвящению, как управляться с норовистой и сильной скотиной- лошадями, оленями и быками, как овец стричь. А при достижении пятнадцати лет их ждали испытания- бычьи игры, где будущему мужчине надо усидеть на спине быка. Вот они и прыгали через пеньки, стреляли из детских луков, да много еще чего, некоторых учили и на колесницах ездить, конями управлять. Сейчас же по очереди они ездили за конем, стоя на лыжах, держа и управляя лошадью длинной уздой. Ван, в свой черёд, тоже пронесся стоя на широких лыжах мимо девчонок, рассчитывая привлечь их внимание, но те были заняты своими делами, лишь Зубок и Злейка пробежали за ним немного по тающему снегу.

Аленка играла с подругами на опушке леса, на полянах которого уже сходил белый покров земли. Наступала весна. Место было рядом с рекой, девочек охраняли две собаки, лежавшие рядом с детьми на сухом месте, и лениво положив морды на лапы. Лайки встрепенулись, подняв уши, вскочили, но не залаяли, почуяв чужого рядом. Вдруг, на опушке леса, рядом с домами их рода, недалеко от реки, вышла девушка, направившись бесстрашно прямо к детям. Алена еще возилась с куклой, а подруга, Заренка, задергала ее за рукав меховой куртки, а Мила охнула обернувшись, лишь невозмутимая Краса так и продолжала одевать свою куклу. Собаки же вскинулись и понеслись к незнакомке, и девочка лишь успела звонко крикнуть:

– Назад! Ко мне!

Но псы лишь неистово виляли хвостами, да заглядывали в глаза незнакомке, обнюхали ее руки, и спокойно пошли рядом. К ним шла плывущей походкой, очень высокая, молодая девушка, лет четырнадцати, одетая в песцовые меха, очень красивая, и с ослепительными голубыми глазами и очень светлыми волосами, но со странно неподвижным бледным лицом, на котором все же играла легкая улыбка, скорее навеянная порывом ветра, чем хорошим настроением. Она подошла к девочкам, и поздоровалась первая:

– Будьте здравы, девицы. Хорошего вам дня.

– А ты кто будешь, Свет… – начала первой Мила, вставая, но не выпуская куклу из рук, -откуда ты, какого ты рода – племени? – говорили она заученные слова, которыми приветствовали незнакомцев.

– Забыла я, – слабо улыбнулась девушка, и бессильно развела руки, – а звать меня Снегурочка.

– Я- Краса.

– Я Мила.

– Я-Алена.

– Я- Заря.

Назвались девочки, и подошли уже не боясь, к незнаемой ими гостье. Под шубой вышивку не увидишь, и опознать из какого рода не видя родовых знаков, просто так не поймешь, а височные кольца, да серьги золотые, все это и узор общий для всех гансов.

– А кто это? – раздался голос Зимы, Алениной бабушки, женщина подошла, положив руку на рукоятку висевшего на поясе кинжала.

– Это Снега, она потерялась, – повернувшись к матери объяснила ее внучка.

– Откуда ты, Свет Снегурочка, с каких дальних краев? – вежливо заговорила Зима, надеясь по говору гостьи понять правду.

– Я, -задумалась девушка, – с Северных островов, добрая женщина.

– Меня зовут Зима.

– Свет Зима, я с Северных островов, захотела увидеть страну предков.

– Пойдем с нами, Снега, в моем доме для тебя есть и рыба, и мед, и место для ночлега.

Дети собрали свое немудрящее имущество, положили все в торбы, закинув их за спину. Плетеные сумы были удобны, и руки свободны, мало ли чего в лесу случится может.

Шли они все вместе в поселок, в дороге не говорили, но Алена присматривала за гостьей, мало ли что, чужой человек. Еще больше смотрела на походку Снеги.

«Идет, словно уточка плывет, да так ловко и ладно, и не скользит, и подол не замочила даже»: думала про себя девочка-«надо тоже так мне приноровится, а то ведь я не красавица, курносая, да и рот большой, все лягушкой дразняться,» -горько опять вздохнула Алена.

Снегурочка взглянула пару раз на лицо погрустневшей Алены, и сказала:

– Не кручинься, пройдет пять лет, отбоя от женихов у тебя не будет, вспомнишь мои слова.

– Если бы так…

Ехидные подружки засмеялись, пряча улыбки, прикрывая рот ладонями, а вот глаза выдавали их веселье: «Как же, лягушка красавицей станет».

– Алена, иди вперед к Оре, проси, что бы нас с гостьей приняла, – и женщина опять придирчиво посмотрела на Снегу.

Небо снова заволокло тучами. Они шли мимо сосен и елей, зеленых и летом и зимой, на земле виднелись прогалины от снега. Алена быстро шла к дому ведуньи, стараясь не наступать в грязь, выполняла наказ бабушки, но не понимала зачем все это, думала, хорошо сейчас брату, на рыбалке, рыбу подо льдом ищет с старшими друзьями, найдут, будет много свежей еды для всех. Вот и дом за тыном невысоким. Дом ведуньи, одной из Семерых их племени, был в перелеске, ведунья не жила среди людей, хотя люди к ней приходили, прося о помощи и лечении. Девочка подошла, и держа Злейку за поводок, что бы не кидался на хозяев, постучала в калитку. Во дворе залаяли собаки, и послышались легкие шаги. Калитку отворила девочка-ровесница, воспитанница и послушница ведуньи.

– Привет, Дубрава. Меня бабушка послала, надо назад бежать, предупреди Ору, что она хочет прийти с гостьей.

– И тебе привет, Алена, – и девочка нагнулась погладить собаку, та лишь махнула хвостом, ткнувшись носом в ладонь Дубравы, – придешь опять, -обратилась она уже к псу, – чем – нибудь угощу.

– Ну, мы пошли, до встречи, – сказала гостья, и быстро пошла к бабушке.

За поворотом тропинки уже шли только Зима и Снега, а рядом с гостьей увивался Зубок, а все подруги Алены разошлись по своим домам. Внучка понимала, что бабуля боится, все сейчас боятся, как бы кто от Мертвой Царевны неузнанный не пришел. Зима лишь поэтому послала к ведунье Алену, что бы самой не привести домой Зло, а по пути отпустила подруг дочери, что бы те разошлись по домам и не услышали лишнего, и не разнесли злую сплетню.

Дом ведуньи был обычный, как и у всех, из бревен, а внизу выстроена подклеть для запасов, так что наверх вела деревянная лестница, а дом со двором был обнесен забором. У ведуньи было своих трое детей, да двое учениц. Но муж ее погиб в северном море, утонул, когда лодья рыбаков перевернулась. Даже и к ведьмам судьба не всегда милостива. Зима постучалась, и ей открыли, засов отворила девочка, лет двенадцати.

– Привет, Дубрава. Теперь в ученицах у Оры? А Подага где?

– Да баба Зима, теперь здесь. А Подага помогает травы наставнице разбирать. Ведунья сказала, что я гожусь в ученицы, и мать и отец отдали в обучение. Буду тоже людей лечить. Пойдемте, Ора ждет гостей. Собак здесь привяжите, у ворот.

Зима привязала Злейку и Зубка, и девочка закрыла за ними на засов калитку и повела их к дому. Рядом с дверью дома возились дети ведуньи, дочки – Малина и Ута, и Уар, сын, младший. Он сосредоточенно возил глиняную игрушечную кибитку, и при этом важно сопел. Девочки возились с тряпичными куклами, они были без нарисованных лиц.

– Здравствуй, Малина и ты, Ута. И тебе привет, Уар. А мама наверху? – спросила она детей, отвлёкшиеся от важных дел ради гостей.

– Да, – ответила старшая, Малина, – травы разбирает с Подагой.

– Спасибо, – и Зима достала из своей сумы по медовому прянику и отдала детям.

Уже хозяйская собака, белая лайка, прибежала знакомится, на семью Зимы не обратила ни малейшего внимания, но Снегу всю обнюхала, сначала непонимающе, потом же не отходила от девушки, а та задумчиво гладила пса. К ним подошла Дубрава.

– Проходите, она вас ждет, – заметила послушница.

– Алена, останься здесь, поговоришь с подругой. Чего тебе тащиться наверх, а мы со Снегой быстро вернемся, – проговорила шепотом, нагнувшись к внучке, бабка.

Алена посмотрела на бабушку, и сделала вид, что поверила ей. Сердцем же чувствовала, что бабуля хитрит, но согласно кивнула головой, выполняя сказанное.

Зима же с девушкой поднимались по дубовой лестнице, сделанной из половинок бревна. Столбики лестницы же были украшены искусной резьбой и покрашены охрой, так что лестница была точно Красной. Скрипели половицы несильно, но им открыли дверь в горницу, и они вошли в дом, освещаемый тусклыми лучами солнца, пробивающимися через бычий пузырь, натянутый на раму окна. Хозяйка сидела в кресле, но встала перед гостями, ритуально поклонилась в пояс, достав пальцами правой руки земли.

– По здорову ли будешь, Свет Зима?

– Все хорошо, и дети не болеют, да Илиос и Лето дали мне прибавление в семействе, – и она кивнула на Снегу, – зовут ее Снегурочка. Сделай милость, укажи судьбу девочки, – попросила ее Зима.

– Погадаю, – сверкнула очами Ора, -да сама знаешь, Змею дар нужен.

– Вот, возьми, – и Зима протянула с поклоном золотое кольцо ведунье.

– Щедро.

– Подойди, Снегурочка, да сядь рядом.

Ведунья подошла к поставцу, взяла серебряное ведерко, достала и кожаный мешочек с брякнувшими бараньими костями, на которых были нанесены знаки для гадания. Закрыла глаза, и высыпала кости в ведерко из серебра, и встряхнула три раза.

– Снега, подойди ко мне, – сказала девице Ора.

Девушка повернула голову к Зиме, вопросительно подняв брови, женщина же согласно кивнула головой в ответ.

– Иди сюда, это не во зло тебе. Закрой глаза, и вынимай каждый раз только по три кости подряд и клади их на стол.

Снега крепко-прекрепко зажмурилась, и достала три кости, и положила их на стол, потом еще раз, и еще. Ора только взглянула на них, вздрогнула, и ноги ее подогнулись, и она схватилась рукой за дубовый стол, что бы не упасть. Ведунья быстро набросила расшитое полотенце на столешницу, закрыв кости от глаз гостей, и улыбнулась, сначала натянуто, а потом светлой и какой-то виноватой улыбкой.

– Все будет хорошо у тебя Снега, хочешь, уже завтра приходи ко мне, знаки говорят, что ты прирожденная ведунья, я тебя обучу. И Алена пусть привет. Расскажу про тайны трав, как людей и животных лечить.

– А ты Зима, не беспокойся о приемной дочери, нет в ней Зла, но ты заботься о ней и не отпускай от себя.

– Ора, что там, – Зима сделала шаг вперед, указав рукой на прикрытые полотенцем знаки, – скажи мне правду, всю, не тая, – сердце у нее сжалось, подозревая недоброе.

– Ты же знаешь, Зима, я училась у Мары на Алатыре, у Избранных, я не могу лгать.

Зима опустила глаза в пол и судорожно сжала пальцы. Да лгать она не могла, но и правды всей не сказала. Пускай Снега у нее учиться, все будет под присмотром, да и девушка ведуньей станет, и семье почет, да и польза немалая, и глядишь, опасность, какую Ора увидела, ее минует.

– Хорошо. Но если сама что пойму, тогда к Маре отправлюсь со Снегой. Пойдем, Снегурочка домой.

– Что-то не так, не рады мне? – вскочила и сжав свои губы в нитку, девушка моргнула голубыми глазами, никак не понимая в чем дело, – я тогда лучше в лес обратно уйду.

– Нет, – и Зима схватила ее за руку, – какой лес? У меня останешься, дом большой, места хватит. И ведунья тебе зла не желает, учиться к себе зовет.

– Хорошо, -улыбнулась лесная гостья, – буду силы трав разных изучать, и людей лечить.

Дома у Зимы

– Вот и показался дом родимый, – воскликнула Аленка, и побежала к калитке с собаками вместе, но Злейка и Зубок прибежали первыми, и пошли обнюхивать двор, не было ли чужих? Успокоились, и вернулись к хозяйке, показывая, а не пора ли их покормить?

– Да вижу, сейчас вам похлебку принесу, – сказала женщина, потрепав шерсть на загривке и у одного и другого. Снега посмотрела на одного из псов, тот стал держать правую переднюю лапу на весу, Зубок немного прихрамывал.

– Что с ним? – показала гостья на собаку.

– Быстро заживет, наколол видать, лапу на поляне.

Гостья вздохнула, потянула к себе Зубка, Зима взяла пса за загривок, мало ли что, но пес вел себя смирно, что было удивительно- девушка незнакомая ему совсем, а пес лишь ткнулся носом в ее руку. Женщина смотрела на Снегу, та взяла лапу собаки, пробежала по ней пальцами, и рывком вытащила щепочку из лапы, потом девушка замерла, чуть побледнела, и кровь перестала сочиться из ранки на лапе. И через секунду Зубок уже наступал ею на бедро девушки, и пытался облизать ей лицо, она уворачивалась и смеялась. Снега встала, и чуть пошатнулась, слабо и беспомощно улыбнувшись, схватилась за стену дома, но через мгновение пришла в себя.

Зима отворила дверь, зажгла огонь от масляного светильника, стоявшего в бронзовом тазу с водой, дабы пожара не было в доме. Женщина поднималась, держа в левой руке горящий светильник, а за ней шли ее дети и гостья. Женщина отворила дверь, привычно нагнувшись, и обитая войлоком дверь впустила всех домой. Мать семейства разожгла очаг, дым потянуло в отверстие под крышей, стало теплее, но еще было холодно.

– Садись Снега. Есть у меня даже копченое мясо, – и она пододвинула к девушке миску с ароматным мясом и нож.

– Нет, не буду я, – испуганно отодвинулась девушка от тарелки, – может рыба или грибы есть?

– Ну смотри, – женщина достала из подпечья горшок с остывшей похлебкой, достала ложки и четыре деревянные миски, разлила наваристую уху.

Дети взглянули на еду, поснимали шапки и стянули с себя полушубки, Снега тоже сняла платок с головы, шубу из песца, оставшись в вязаном платье с незнакомыми узорами и меховой безрукавке. Такие же безрукавки одели и дети, и сама Зима.

– Ешьте на здоровье, – торжественно произнесла хозяйка дома, и все сосредоточенно заработали ложками. Когда доели, женщина достала и мед, разлила по маленьким плошкам, Алена и Ван заулыбались, потянули к себе угощение.

– Вы ешьте, я я вам сказку расскажу, про Пурушу.

Дети, уже почти взрослые, подняли глаза на бабушку, но мед из рук не выпускали, уже сосредоточенно облизывали ложки.

– Было суждено Пуруше создать новую жизнь на земле, и Илиос и Лада решили дать ему жену. А и растет там яблоня, да не простая, а яблоки на ней золотые, и встал Пуруша под яблоней, а девица приходила к нему разных обличьях. Пришла вначале Краса- девица с жезлом власти, обещая власть великую, да не захотел юноша такой судьбы. Пришла к нему Краса- девица с богатым оружием бранным, обещая, что он всех победит, и этим не он прельстился. А пришла девица во всем блеске своей красоты, обещая ему Любовь бесконечную, и сорвал Пуруша яблоко, разделил его, и сошел на землю в облике человеческом с красой-девицей, Любовью, и все люди сейчас их потомки. Так что Любовь всю жизнь на земле породила.

Снега слушала внимательно, не перебивала, доела мед, запила травяным настоем.

– Спасибо за собаку, Снега. А как ты ее лечила? – со скрытым беспокойством спросила Зима, отложив ложку на стол.

– Не знаю, – не поняла девушка, – а у вас не так что-ли?

– Семеро на Алатыре, да и Пряхи, наверное только так лечить могут. Говорят, и Эльга, Ледяная царевна, могла так, – и Зима сказала так, и краем глаза заметила, как Снега вздрогнула.

Женщина не на шутку перепугалась. Вдруг девица из ледяных великанов. Все доели, Ван облизывал ложку, а Алена уже положила свою на стол. И был только один способ проверить, Зима вздохнула, взяла бронзовый нож. Волосы Снеги отливали серебром, и она была не седая, а цвет волос был такой необыкновенный, пепельный. Коса была закинута за спину, украшена заколкой в виде двойной спирали, а на ленте, повязанной на лбу, висели височные кольца. Зима подошла к ней сзади, рывком вытащила бронзовый нож, вскинула его для удара, потом будто вздрогнула, и выронила клинок на пол, Снега услышала, быстро обернулась, но ничего не поняла, быстро нагнулась, и неудачно, или наоборот удачно, схватившись пальцами за лезвие, порезала их.

Женщина завороженно смотрела, как набухают каплями крови маленькие ранки, алыми жемчужинами капают на пол, а Снега пытается их облизать с ладони.

Зима облегченно вздохнула, сердце перестало трястись, но ноги стали будто каменные, она задышала часто-часто, оперлась на стол. На сердце будто что-то давило, не давая вздохнуть.

– Что с тобой, бабушка, – подбежала к ней Алена, обнимая.

– Все хорошо, внучка, – счастливо ответила женщина.

Все было действительно хорошо, ведь кровь была все -таки красная, это был не ихор ледяных людей.

Снегурочка учится

Дети наконец все доели тоже, побежали умываться, а Алена потом чинно принесла вымытую и вычищенную посуду.

– Спать идите, а тебе Снега, здесь на лавке постелю, она у нас широкая.

Зима принесла волчьи меха из ларя в подклети, тяжело поднялась по ступеням, схватилась за косяк двери, стараясь отдышаться, подошла к лавке, постелила меха, и получилась хорошая постель. Сверху положила вязаную из тонкого льна простыню. Женщина поправила все, встала, опять стараясь вздохнуть, но воздуха не хватало, наконец уложила, осмотрела все еще раз, красиво, значит, гостье понравится. Теперь Снега озабоченно посмотрела на хозяйку, не спрашивая, схватила ее за запястье, послушала как бьется ее сердце.

– Так, -только она и вымолвила, и лицо ее стало озабоченным и тревожным, – присядь-ка рядом и не думай сейчас ни о чем.

Зима села рядом на лавку, девушка же коснулась лишь двух мест на ее теле и женщина впала в забытье, только чувствовала жар внутри себя, и что сердце больше не болит, когда очнулась, открыв глаза, то вздрогнула от страха.

В полумраке горницы, освещаемой одним масляным светильником, стояла незнакомая девушка с беломраморым лицом, не оттеняемое ни улыбкой, ни малой морщинкой. У нее были черные невидящие глаза, и она передвигалась маленькими шажками, ощупывая стену. Услышав, что Зима встала, она обернулась на голос, выставив руки с растопыреными пальцами перед собой.

– Что же ты девочка наделала, мне помогла, а себя не сберегла, – сказала Зима и заплакала, подхватив Снегу за руку, усаживая на ее постель.

– Не бойся, Зима, – шепотом сказала девушка, – это пройдет скоро, – ты молчи только, не говори никому.

– Где же ты такое постигла? – продолжала женщина со слезами в голосе.

– Сердце не болит ведь? – шепотом сказала Снега, – а остальное тебе и знать незачем,

– Тебе на Алатырь надо, к Пряхам. Они всему научат, и как тебе беды избежать.

– Чего я там не видела, в горе этой сидеть? Запрут, да не выпустят. Я у Оры учиться хочу. Травы, отвары, цветы, ягоды, птицы поют… Я их и не видела никогда…

На следующее утро, когда все проснулись, Зима с тревогой взглянула на Снегу, все у нее было, как раньше, милое веснушчатое лицо, голубые глаза, она кивнула женщине, убирая простыню со своей лавки.

– Доброе утро, бабушка, – подбежала к ней Алена, – что ты так на Снегу смотришь?

– Пошла я баню топить, – сказала Зима, повернувшись к внучке, – сначала мы, а ты Ван, за нами помоешься. Воды принеси из колодца, ведер пять приготовь, да дров поленьев двадцать, про запас.

Бабушка приготовила баню, натоплено было жарко, когда разделись- все и обомлели- тело Снеги было покрыто татуировками, как у ведьмы, прошедшей самое страшное посвящение- змеи покрывали ее руки, и ноги, и спина была украшена тоже.

– Что это у тебя, внучка, – спросила Зима, – вся изукрашена, и рисунки сплошь ведовские.

– Не помню я, бабушка, только льды и камни помню.

– Ты, Алена, не говори об этом даже брату, – приказала ей бабка.

– Ну давайте, мыться. Ложись, Снега, сейчас я тебя веничком попарю.

Женщина долго мыла одну внучку, а потом и другую, помылась сама, и укутав детей в тулупы, привела домой.

– Внучок, и ты беги мыться. Жарко, и горячая вода тебя ждет.

Отрок быстро побежал в баню, пока не остыла, а Зима достала чистые рубахи, переоделась сама и одела девиц.

– Все хорошо, внучка, иди сюда, я тебе волосы расчешу, – и она усадила девочку, и Аленины светлые волосы стала расчесывать частым гребнем.

Успел помытья и Ван, ним подошел к ним, посмотрел на них и так и эдак, и сказал:

– А мои, бабушка? Тоже расчеши.

– А тебе дитятко, и расчесывать то нечего, – улыбнулась бабка, смотря на редкие локоны внука на бритой голове. Как пройдет испытание через четыре года, будет у него копна волос на затылке, а станет вождем- так и не будет стричь волос совсем.

Снега посмотрела ни них, рассмеялась, взяла свое серебряное зеркало, и стала расчесывать свои пепельные волосы, гребнем с вырезанными на нём двумя гусями. Закончив, обе девушки, помладше и постарше отправились к Оре, перенимать премудрости, известные не всем. Ван вздохнул, пощупал свою почти обритую голову, и одевшись, пошел к наставникам.

Учить стали не только Снегу, но и напросившуюся с ней Алену, да и Вана забрали наставники рода, учить всяким хитростям, да премудростям, какие нужным уже пастухам и охотниками воинам. Как в лесу не заблудится, где еду найти, про воинское дело тоже не забывали, и про лекарские тайны- понимание трав, грибов, да и как путь по звездам искать.

Вана стал обучать Лист, не только стрелять из лука, но и обращаться с палицей, топором, кинжалом и оружием немногих- длинным бронзовым мечом. Вместе с ним занимался его приятель Ветт, мальчик познакомился с другими отроками- Респом, Гардом и Гастом и Сафраком. Солнце вставало, и послушание начиналось, будущие воины уже с утра бегали, прыгали, метали дротик и учились сохранять огонь, что также важно, ибо это было вопросом жизни и смерти в походе зимой. Лист показывал, как и ловушки ставить, и читать следы зверей в лесу, и как охотникам и воинам след путать, и в лесу себе убежище построить и от холода и от дождя. Учил и читать родовые вышивки на рубазах прочесть, и как правильно с чужими общаться и своих в разговоре не обидеть. Покаал и обычные знаки письма для всех родовичией, что бы весть на бересте или деревянной дощечке подать или послание прочесть. Наставником и учителем всех юношей Зиги поставил Глома, опытного воина и одного из старейшин.

Непросты были занятия и у Снеги. Рассказывала и показывала ей Ора травы, и как с ними обращаться, учила и рунам тайным, и обыному письму, как гадать, как кидать бараньи кости с тайными знаками. Стала ходить с девушкой в лес, показывая травы и цветы, грибы, и какая кора, каких деревьев годна для лечения. С ними занимались и Дубрава с Подагой, они же присматривали за детьми наставницы. Алена так же все запоминала, и помогала обеим, но еще она была занята и домашними делами- помогать бабушке за скотиной следить, и по хозяйству тоже.

Лодка с Алатыря

Прошли три дня оставшиеся до Комоедиц быстро, и лучшие охотники прошли по селению, показывали шкуру добытого медведя и его голову, и громко славили хозяина леса, предка людей. Впереди шел Бор, волхв племени, постукивая посохом, с накинутой на голову шкурой косолапого. Хозяйки принялись готовить угощение, ведь близиась весна, уходил холод, скот давал приплод, и все радовались новой жизни.

Гунны высыпали на улицу, наряженные в маски, что бы их медведь не узнал, приплясывали, одаривали охотников пирогами, и наконец Пураны ушли в лес, готовить ритуальную еду из вареного мяса медведя. Вечером все племя, наряженное в маски, уселось у мисок с вареным мясом, поедая священную пищу, и тут, по ритуалу, пришел к столам Бор.

– Кто ест мясо мелведя? – спрашивал волхв грозным голосом, и потрясал посохом.

– Не мы, – дружно отвечали люди, – это вороны едят, мясо клют, жилы глотают, шкуру объедают.

– Ну я им покажу, – и Бор убежал с лесной поляны.

Люди доели мясо, сидя еще в холодном лесу, так что не осталось ни куска, и молча, обязательно молча, разошлись по домам, а между домов всю ночь ходил и рычал Бор, изображая съеденного зверя. Наутро, всем селением, люди нарядились в траурные одежды, и понесли кости зверя, на носилках, в лес хоронить. Кости медведя были обложены берестой, украшены еловыми ветками, и торжественно положены в яму под деревом.

Наконец, все было кончено, гунны -гансы стояли в праздничных одеждах у реки, и тут примчался охотник верхом на олене, весь запыхавшийся, и подошел к стоявшим рядом Зиги и Бору.

– Лодка идет по Оби, с Алатыря, парус красный, – сказал он прерываясь, что бы отдышаться, – в прошлом году на санях приходили…

– Как могут, так и проходят, – заступился Зиги за посланцев, – на лодке всяко лучше. В низовьях Оби, на санях шли, а лодка, она легкая, тоже на сани. ее ставили, и так поспешали.

– Да, служители везут новый огонь с Алатыря. Зиги, извести хозяек, пусть задувают старый огонь, пришел Новый с Алатыря.

– Хорошо, волхв, – Зиги кивнул головой, подозвал отрока, и тот, отправил бирюча, который стал ходить, крича, мимо дворов, что бы гасили огонь в очагах.

У пристани сгрудилась толпа встречаюших, и мужчины, женщины, дети, и уже веревками подтягивают лодку к пристани, и сначала на руках сносят послушницу с Алатыря, а за ней и двое воинов выносят на берег носилки с священным глиняным сосудом, оплетённым лозой. Сотни глаз смотрели на это, ведь под глиняной крышкой хранился Новый Огонь, добытый Пряхами, и никто не ведал как они это делают. Носилки стояли недолго, их подхватили Линд и Зиги, вожди гуннов и мансов, впереди шел важный Бор, постукивая своим посохом, а за ним шли избранные ведуны гуннов и мансов, и других пяти племен, с такими же сосудами, но пустыми. Они пришли так к святилищу, окруженному тыном, постучали в него три раза.

– Кто вы такие? – крикнули служки, не открывая ворот, – и с чем пришли к нам?

– Новый огонь нам дарован, отворите.

– Всегда будет открыто тем, кто попросит, – говорили ритуальные слова служители, и широко распахнули резные ворота, и низко поклонились новому огню.

Зиги и Линд пронесли священную ношу за ограду, оставив носилки на пороге капища, и покинули землю священного места. Бор сам занес горшок, хранящий огонь, внутрь изукрашенного резьбой храма, с деревянными резными колоннами, покрашенными охрой в алый цвет. Многие художники трудились долгие недели, что бы создать такую красоту. Вот над крышей храма поднялся белый дым, знак, что разгорелся костер из священных углей с Алатыря. Внутрь проходили волхвы союза племен, наполняя свои сосуды, также оплетенные плющом, огненными углями новорожденного огня, и отправляясь в сопровождении восторженных отроков в свои селения. После этого, Бор вышел с большим сосудом, наполненным до краев горящими углями, и прислужники пошли с этой ношей по домам селения гуннов, наделяя людей только рожденным Огнем, очищающим души и сердца людей. В другие селения Бор также отправил отроков с углями от священного огня, что бы никто не чувствовал себя обделенным. Над домами поднимался уже новый дым от очагов, разожжёнными хозяйками из углей Бора, и готовящими на новом пламени праздничную трапезу.

Посланцев же с Алатыря, двух воинов с устья Оби, пригласил к себе Зиги. Девушка – послушница, поправив подол платья, отряхнула его от пыли и сора, и кутаясь в полушубок, смотрела на встречающих, и не могла оторвать глаз от трех отроков, двух девушек и юноши. Она мучительно вглядывалась в лицо самой высокой и красивой девицы, и вот она сама пошла к ней, такой же знакомой плывущей походкой. Глаза послушницы раскрылись, и розовые уста уже были готовы произнести имя, она ее узнала…

– Молчи, – скорее прошипела, чем сказала знакомица.

– Элла, ты здесь? Мы думали, ты утонула, все так печалились… Мара только о тебе и говорила, и Пряхи тоже… Ведь ты же ходила уже в заветную пещеру, прошла посвящение, – и она взглянула на запястья Эллы, – и браслеты ты не носишь…

– Не говори никому, Тара, так надо… Пряхи вернуться заставят, а там и до беды недалече… Поклянись, что не раскроешь меня… Я же тебе помогла… Я же и не видела никогда всей этой красоты, – и она окинула взглядом берег Оби, – Деревья, цветы, трава, бабочки… Пока не видела, но говорят, что очень, очень, красивые.

– Ты тогда всех нас в лодке спасла, мы и не дышали уже… из моря утопших вытащила… Но… – и Тара задумалась, и усмехнулась, – ты, же, Элла, сама себя выдашь. Такая как ты, как скрываться-то будешь? От себя не ведь не убежишь.

– Спасибо, – расцвела Снегурочка- Элла, – никому ни слова, Тара.

К ним подошли Зима и Алена, Ван пошел по делам вместе с Респом и Веттом, помогать разносить новый огонь по домам.

– Здравствуй девица, – Зима поклонилась Таре, – остановись у нас, прежде чем назад отправишься. Баня натоплена, помоешься с дороги.

– Спасибо, буду рада, – кивнула девушка в ответ, и подняла свой дорожный туесок с земли. Они все вместе пошли с пристани, осторожно ступая по тающему снегу, стараясь не замочить ног в это время, время распутицы. Зима и Тара шли впереди, а Снега отстала, и Алена с ней.

– Так тебя Элла зовут, – зашептала девочка, – и ты уже посвященная ведунья, в четырнадцать лет? И ты с Алатыря? – и ее большой рот готовился без умолку говорить, а глаза выдавали крайнее изумление девочки.

– Не вздумай меня выдать, Аленка! Никому плохого я не делала, не хочу в горной пещере век вековать! Не выпустили бы меня Пряхи добром с Алатыря, бежать пришлось. Я в лодке спряталась, которая припасы привозила ведуньям. Так и добралась. А зовут меня здесь Снегой, так и ты называй…

– Хорошо, потому что это имя… – только и вымолвила девочка, – Им же не называют никого… Элла- ведь это страж царства мертвых.

Тайна Эллы

– Ты обещала, – властно сказала девица, взяв руку Алены в свою, – клянись, что никому, даже брату и бабушке не скажешь обо мне.

– Хорошо, – печально сказала Алена, глядя на Эллу исподлобья, – потом расскажешь, как там, на Острове? И почему тебя Пряхи не выпускали к людям?

– Боялись за меня, – и она повела плечом, – да и не так все это хорошо, Алена. Пойдешь по тому пути, не остановишься, поучишься у Оры, првыкнешь людей лечить, и не сможешь уе никому в помощи отказать. А потом, – и она опустила глаза в тающий снег, – будешь и боль каждого чувствовать, и так без конца, – и она перевела взгляд на деревья в лесу, – А потом и еще другое можешь увидеть…

– Чего же?

– Их… Кого- то из Близнецов, – Элла уже впала в полусон, и цеплялась за руку Алены, глаза ее не видели, они были подернуты дымкой, – во сне… Они только во сне приходят, кого испытать хотят… Не ошибешься… Беломраморное лицо, как неживое, потом голова огнем горит… Значит, заметили… Если брат пришел, то ничего, значит должен изменить что-то в мире людей… А вот если сестра… То не долго жить осталось, и совершишь что-то для людей, спасешь или защитишь, но скоро Сестра к себе заберет.

Алена смотрела на названную сестру не отрываясь, и даже в такую холодную погоду взмокла, любимом в теплом тулупе, и слушала, и слушала, что говорит впавшая в беспамятство девушка. Только судорожно сглатывала, боясь пропустить хоть слово, все слушала и запоминала, что говорит такая юная, но уже великая ведунья. И начинала понимать, что ей говорила бабка про знания ведуний – что непросто это, и тяжкий труд, не каждому по плечу, да и по силе. Они подходили к дому, и девочка потрясла Снегу за плечо.

– Снега очнись, заметят же, что ты не в себе.

– Что? Я заснула? – спросила девушка, выдергивая свою ладонь из Алениных рук.

– На секунду, видать, устала с дороги тоже.

– Хорошо, спасибо, что не дала в снег упасть, а то и в коровью лепешку, вот вем было бы смешно, – и она улыбнулась, – а ты, Аленка, клятву помни. И я тебе во всем помогу, не сомневайся.

– Хорошо.

Вошли все вместе в дом, у очага сидел Ван, следил за молодым Огнем, подкладывая сухие сучья, Зима потрепала его локоны на голове, и спустилась в подклеть, за копченой рыбой. Вернулась и отвела в баню гостью с Алатыря. Помылась послушица быстро, Зима проводила ее, и встретила, дала чистое, и усадила за стол, на почетное место. Бабушка разложила посуду на столе, миски и ложки, сосуды для питья, все было из дерева, и зажгла еще два светильника. Рыбу разложила по мискам, придвинула еду Таре, положила и детям и себе. Разлила по ковшам и мед, вместо обычного травяного настоя, ради праздника, и дорогой гостьи.

– Всех с торжеством великим, – и она подняла деревянный ковш вверх, – и за всех нас, сидящих вместе, за одним столом.

Наконец поели, а затем Зима постелила гостье на свободной лавке, положив волчьи теплые меха, и Тара улеглась спать. В горнице остался гореть лишь малый светильник, отражая свет бронзовым зеркалом, а все видели сны, но лишь Алена уснуть не могла, после услышанного, да ночью Тара сильно кашляла, но потом заснула опять.

Все встали засветло, умылись, но девочка заметила, как Снега смотрит на Тару, с жалостью и тревогой, потом подошла к ней, та лишь стала отнекиваться и трясти головой, не соглашаясь с чем-то, и Зима и Алена улышали слова Снеги, уже сказанные громко:

– Умрешь тогда скоро, лихоманка у тебя.

– Что? – подскочила Зима к Таре, – Снега вылечит, Тара, не отказывайся и не перечь ей, она хоть и юная, да толк в ведовстве знает. Раз она сказала, значит так все и есть.

– Соглашусь, – проговорила послушница, – если скажешь, откуда узнала о моем недуге.

Снега смотрела долго исподлобья на нее, затем окинула взглядом всех в горнице, встала, подошла к очагу, и держа руки над огнем, будто замерзла, повернула голову, и ответила.

– Во сне видела. Я тех кто близок, во сне вижу иногда, только лицо. А если болезнь какая, то место недуга будто черная полоса покрывает. Вот и у тебя так, Тара. Черная полоса на груди, и помни- я не ошибаюсь.

– Не знала я … – начала она неуверенно, – если так, лечи. Но ни слова другим, – сказала она, оглядев всех в горнице, и те согласно кивнули головами.

– Зима, -сказала Снега, – сделай настой липы, и мед мне нужен. А ты Тара, рядом со мной садись, да не бойся ничего.

Послушница села рядом, Снега надавила на пару точек на теле девушки, погрузив ее в сон, а сама положила свои руки гостье на грудь, и прикрыла свои глаза. Все, сидящие в горнице, не могли отвести взгляда от этого – приемная внучка на глазах побелела, стала похожей на ледяную глыбу, глаза почернели, а губы ее посинели, и синими стали и ногти на пальцах, сжимающих плечи послушницы. Снега в изнеможении села на лавку, привалившись спиной к стене дома. Дышала она, как будто пробежала до самого Ямала, и ловила открытым ртом воздух. Когда она открыла глаза свои теперь невидящие глаза, и пыталась встать, то чуть не упала на пол, и ее поймал за плечи Ван, а она в ответ лишь бесспомощно улыбнулась, и посмотрела вбок, мимо него, своими слепыми черными глазами. Тара только открыла очи, потрогала недоверчиво свои бока и грудь, судорожно вздохнула и с испугом взглянула на Снегу.

– Что с тобой?

– Пройдет, уверенно ответила ведунья, – завтра у меня все будет хорошо, -добавила Снега, – всегда так, Тара. Каждый раз.

Все домашние смотрели с надеждой и болью на несчастную ведунью, которая цепляясь пальцами за стену, дошла до своей лежанки, села на нее, и в изнеможении вздохнула. К ней опять подбежал Ван с ковшом меда.

– Попей, хоть сил наберешься, – и вложил ей в руки питье. Снега выпила до дна, слабо улыбнулась, смотря вбок от юноши.

– Спасибо, – только и промолвила.

– Никому про это ни слова, – сказала Зима, строго оглядев всех домашних, и сама вспомнила, да и не забывала, как и ее излечила эта девушка.

– Само собой, – пробурчал Ван, оглядывая остальных.

– Никому не скажем, – в один голос ответили Тара и Алена.

– Ложись, отдыхай, – и Зима уложила ведунью, укрыв ее меховым покрывалом.

И гостья, и домашние Зимы, вышли пройтись по селению, где стали ходить ряженые. Кто-то прицепил рога, и волосы из мочалы, мужчины одевались женщинами, а женщины надевали одежды мужчин, спрятав свои лица под берестяными и деревянными масками. Они распевали скабрезные ритуальные песни, славя весну и новый огонь в очаге. Таре понравилось селение, но с утра она должна была возвращаться на Алатырь, плыть на лодке по Оби обратно, а где и ехать на санях. Зима открыла калитку, затем и двери дома, все поднялись по лестнице в горницу, а там уже веселая улыбающаяся Снега творила тесто, готовясь испечь пироги. Она выглядела веселөй, ее веснушчатый нос был испачкан мукой, пепельные волосы, убранные в косу, покрывала косынка, а рукава рубахи были закатаны до локтя. И все заметили ее ведовские татуировки в виде змей, спутанных клубками, на ее предплечьях. Это было так… необычно. Девица в четырнадцать лет, и сильнейшая колдунья, и как ни в чем не бывало, творит пироги, хотя час назад лежала на лавке ослепшая и без сил.

– Давай, внучка, помогу, – поспешно снимая тулуп, заговорила Зима, – А ты, Аленка, вареными яйцами займись, да квашеную капусту порежь. Помельче! И клади в большую миску. Ван, сходи в подклет за мочёной клюквой.

– Здесь, с пирогами, Снегурка, сила не нужна, да и колдовство твое не поможет, – с тревогой посмотрела она на татуировки на руках юной ведуньи, – здесь любовь нужна, да терпение. Вот, теперь тесто скалкой раскатывай, мукой посыпай. Отлично, умница. Внучки, где начинка-то?

– Сейчас, бабуля, – кричали Ван с Аленой, и несли мисы с клюквой, рублеными яйцами и мелко порезанной квашеной капустой и копченой рыбой. Тара тоже взялась помогать, споро нарезая рыбу для пирогов и вынимая кости из мяса.

Вскоре все было готово, и пироги отправились в жаркую, уже протопленную печь. Через час угощение было готово, и хоть муки оставалось мало, да праздник есть праздник, и стол должен ломиться от еды в такие дни, иначе удача уйдет из дома. Так что к вечеру на мисках лежали пироги и с рыбой, и с капустой и яйцами, и с клюквой. На стол Зима поставила и ставленного меда, налив детям понемногу, а Таре и себе по ковшику.

– Тебе Снега, не скажешь, что ты мала еще, – и бабушка засмеялась, и налила ей в ковшик побольше.

Девушка лишь в ответ подняла глаза, открыла рот, собираясь ответить, но покраснела, и не сказала ничего, а Алёна увидев это, толкала брата в бок, но он не мог оторваться от угощения.

Трапеза была веселая да сытная, пироги удались на славу, и мед был отличный, ароматный да выстоянный.

– Расскажу я вам про Алатырь- остров, – начала Тара, – живут там в горных пещерах Пряхи, числом трое, ведуньи, чьи имена-тайна, никто и не знает как их звали. Если приходит час, и умирает одна из них, хоронят ее в пещерах, глубоко в горе, где лед не тает, и там они лежат, в ледяных гробах. Помогают им послушницы, и живет там Мара, она блюдет порядок на острове, и у нее семь послушниц, ждущих посвящения в тайной пещере, и про то не говорят, – и она быстро взглянула на Снегу, – и тогда Мара отпускает их, и берет новых учениц. Мужчинам же хода туда нет, они останавливаются в гостевой избе на берегу, и не дольше, чем на три дня. Это те, кто сопровождает послушниц, и привозят припасы на остров, и забирают Священный Огонь, как и я сейчас прибыла к вам. Лесов там нет, кругом одни камни, редкие кустарники растут только. А все же живут ведуньи, рыбу ловят, сети ставят. Рыбы много, зимой бывает, и белые медведи забредают, на тюленей охотятся. Зима там девять месяцев в году, а летом солнце не заходит, а зимой и не поднимается. На небе зимой, такие сполохи разноцветные- ужас, и трещит, и гремит, будто гроза.

Ван и Алена заслушались рассказом, какие места бывают! Снега же послушала, вздохнула, да заела печаль рыбным пирожком, да запила медом.

– Холодно, цветов нет, лед да камни, – вставила Снега в рассказ, – и птицы не поют.

– Святое место, – добавила Тара взглянув укоризненно на ведунью, – самые лучшие наставницы живут там.

– Если только это, – вздохнула Снега, – да и комаров нет. Почти.

А наутро все пошли провожать Тару в обратный путь. На прощание за излечение Снеге она подарила витой бронзовый браслет. Они стояли и смотрели друг на руга, так и не зная, встретятся ли они снова, если судьба и случай помогут. На пристани вождь Зиги уже привел воинов-гребцов, гостивших у него, и отроки принесли и подарки для гостей- бочонок меда, меха, большой туес с деревянной посудой. Весельщики складывали скарб в лодку, умело распределяя груз, что бы не мешал ворочать веслами.

– Спасибо тебе, девица, – говорила она, и на ухо зашептала, – на Алатыре тайны твоей не открою, где хоронишься, не скажу никому.

Снега посветлела лицом, поцеловала в ответ Тару, помогла ей сесть в лодку, и долго махала платком на прощание, смотрела, как лодка удаляется с каждым взмахом весел, и голубые воды реки несут ее к устью.

Яблоня зацвела

День проходил за днем, Снега ходила к Оре, постигать премудрости, перезнакомилась с ее детьми, двумя дочками, Малиной и Утой, и сынишкой Уаром. Послушницы же Оры, Дубрава да Подага, души не чаяли в ученице, которая сама показала им много нового. Алена же старательно запоминала, чему учит ее названная сестра. Так незаметно и приближалось тепло в эти края, сходили наконец, снега, встретили гусей, прилетевших с Юга. Зима и ее внуки работали в домашнем саду, вскапывая землю деревянными лопатами, а бабушка сажала и свеклу, и капусту, морковь. Вот так и настала весна, и в саду зацвели прекрасные яблони, насаженные еще мужем Зимы. Но одна из них никак не цвела, не смотря на весь уход. Сыпали и золу к её корням, и яичную скорлупу, да и конский навоз шёл в дело, но ничего не помогало. Мимо деревьев прогуливались Зима со Снегой, девице было все в диковину- она осторожно подходила к деревьям, гладила листья, пыталась уловить аромат распустившихся соцветий. У одной ветки она спугнула шмеля, от тревожно загудел, и потом, вдруг, стал виться вокруг девушки, и прилетели еще с десятка два, таких же толстеньких и красивых, с яркой оранжево-черной окраской, кружащихся вокруг неё в танце. Юная ведунья не обращала внимание на жужжащих насекомых, и не отгоняла их, а они не покидали ее, так и шла от дерева к дереву с жужжащей свитой.

– А на этом почему ни листьев, ни цветов нет? – спросила непонимающая девушка, – что случилось?

– Подмерзло оно, наверное. Придется спилить, – с неохотой сказала Зима, – у многих все вымерзло в позапрошлую зиму, у нас, видишь, только одно дерево погибло. У Оры тоже яблоня приболела.

– Сейчас, – сказала ведунья и подошла к дереву, стала оглаживать ее кору, прикасалась чуткими пальцами, будто прислушиваясь как яблоня дышит. Так она постояла, обнимая дерево, потрогала и большие ветви, походившие на руки человека.– Все хорошо, она спала, – и славница рассмеялась, – Замёрзла и заснула. Проснется завтра. А потом я и у Оры посмотрю яблоню, разбужу, если надо.

– Все то ты шутишь, внучка, – приняв это за шутку, сказала Зима.– Пошли, уже к ужину готовится надо, и Ван прибежит, и Алена от Оры придет.

– Пойдем, – согласилась Снегурочка.

Они вернулись домой, разожгли тлеющие угли в очаге, разогрели горшок с остатками обеда, и скоро пришла и Алена. Алена пришла веселая от Оры, повесила свою суму из вытертой кожи, присела на лавку рядом с бабушкой, и поцеловала ее.

– Давайте есть, – предложила она сходу, – пора ведь уже, – и она сделала серьезное лицо, придвигая к себе миску, пока пустую.

– Ван же не пришел ведь, – заметила бабушка, – подождем.

– Он ногу повредил, – сказала протяжно и очень тихим голосом, казалось, задумавшись и прислушиваясь к себе, Снега, – не сильно, – и она качнула головой, – сейчас подлечу.

Внизу раздался стук в дверь, и Зима с Аленой, кинулись вниз открывать. Они встретили Ветта, поддерживающего за плечо Вана, стоящего на одной ноге, опираясь при этом на палку.

– Здравствуй, Ветт, – поздоровалась бабушка, – спасибо, что помог Вану. Что случилось -то?

– Да, бабушка Зима, слетел он с повозки, расшибся. Но мы замотали ногу, Лист сказал, что скоро пройдет.

– Садись, поешь с нами, юноша, – сказала Зима.

– Домой надо, – помялся он, озираясь на девушек, – ждут ведь.

– Ну ты домой иди, Ветт, а то мать да отец о тебе беспокоятся. Спасибо еще раз.

– Ладно, пойду, – с неохотой сказал Ветт, – выздоравливай, – пожелал он на прощанье другу.

– Счастливо, – сказал ему Ван, – спасибо.

Зима и Алена помогли подняться юноше по узкой лестнице вверх, и он вскрикнул всего лишь каких-то три раза. Посередине горницы стояла Снега, внимательно смотрящая на болезного.

– На лавку его сажайте, и штанину задерите, у него колено разбито.

Зима усадила внука, а сама пошла за бронзовым тазом с горячей водой, и чистой тряпицей, Алена осталась смотреть за лечением.

– А ты откуда узнала? – с сомнением проговорил Ван, стараясь не охать, когда ведунья потрогала его, начавшее уже опухать и синеть, колено. Зима поставила рядом таз, а Снега, вздохнув, сосредоточилась и положила свои пальцы рук на пылавший огнём сустав. Юноша почувствовал жар внутри, так, будто кто то зажег огонь в ноге, и вот, боль отпустила его. Рядом сидела сильно побледневшая Снега, ее губы были бескровные, и глаза потемнели, но остались голубыми. Она дышала часто- часто, к ней подбежала Зима, и Алена принесла ковш с питьем.

– Внучка, ты как, – сказала Зима, целуя девицу в щеку, и внимательно смотрела на её бледное лицо.

– Все хорошо, – говорила она, нервно потирая руки, – хорошо, что мы почти сразу подлечили братца.

– Спасибо, – пробурчал Ван, – завтра пойду опять к Глому и Листу, я теперь точно на повозке удержусь. На колеснице будут учить ездить завтра, и конями править..

– Дома посидишь, с неделю, – твердо сказала ему строгая бабушка, опершись обеими руками на стол, и непреклонно посмотрела на него, – что бы у Листа вопросы пошли? Как, мол, внук твой, так сразу и излечился? – передразнила она наставника отрока, – И кто его того, сердешного, вылечил? – передразнила она своих соседок, – Дома сиди. Сейчас ногу тебе замотаю, что бы смотрелась она потолще, как опухшая, и палку возьми в руку, и попробуй мне во дворе без палки ходить, живо в горнице запру.

– А чего, баушка?

– Чего, чего, – передразнила его Алена, – подумай о Снеге, выдашь ее так. Как это ты так забегал быстро, а только еле ходил, – и одной ноге, Ветт его притащил, почти на горбу, – она по-взрослому всплеснула руками, – только нога вся синяя была, а тут- раз! И здоров, вот чудо-то случилось! И кто то помогал??? – И она кивнула на названную сестру.

– Верно Аленка говорит. Неделю с тряпкой на колене, и молчок чтоб обо всем. – приговорила бабушка, и строго посмотрела на непонятливого внука.

– Ладно, – пробурчал Ван, досадуя о женском засилье дома, – ради Снеги, конечно, посижу.– и горестно повесил голову.

Вскоре вся семья смогла сесть за стол, и немудрящей пищей утолили голод, и легли спать. Наутро, после еды, Зима подсела к Снеге.

– Внучка, ты знахарь, без сомнения лучший. Но вот, как с яблоней? – и она хитро улыбнулась, думая, как будет она оправдываться, – пойдем взглянем?

– Пошли, бабушка, – тут же согласилась внучка, – и Вана выгуляем.

– Пошли, по саду пройдемся, – позвала всех бабушка на воздух, и подошла к окну. Но через бычий пузырь окна ничего особо не было видно, только свет проникал, и женщина лишь вздохнула.

– Палку не забыл? – заметила Зима и взглянула на Вана, тот посмотрел в ответ исподлобья на нее, и показал свой костыль на вытянутых руках, – ладно.

Спустились по лестнице, отрок всю дорогу тяжело вздыхал и нарочито пыхтел.

– Ты при других пыхти, а здесь, при нас зачем? – все подшучивала над ним сестра.

Ван и слова не сказал ехидной сестре, только закатил глаза к потолку, и старательно оперся на палку. Погода стояла прекрасная, светило солнце, и весь сад был в цвету, они шли по траве, и Зима предвкушала Снегурочкино разочарование, и подбирала слова. что бы смягчить неудачу девушки. Снега пошла вперед, и раздался ее радостный смех.

– Сюда, идите сюда! – закричала она, и Ван запрыгал на одной ноге и костыле, добежал вперед быстрее всех, и раздался и его крик:

– Смотрите, старая яблоня расцвела!

Зимние праздники

Лето прошло без происшествий, только приемная внучка была бесконечно рада каждому дню. В этот год семья Зимы осталась на Юге, и уходить на Север не стали, хотели показать девице все краски лета. Она посмотрела, казалось, на все ягоды, попробовала каждую на вкус, узнала чем отличается черника от земляники. Попробовала на вкус яблоки с каждой яблони, запомнила все цветы в лесах, куда ходила вместе с Орой, сопровождаемая собаками. В саду наставницы излечила и ее яблоню. Пришла и осень, квасили капусту, выращенную на огороде, в ямы с песком и продухами заложили морковь, и свеклу, лук висел связками под потолком дома, что -то из плодов земли засушили на зиму. Собирали грибы, особенно много грибов набрала Ора, много засушили, а какие и засолили в деревянных кадушках. Снега видела соленые грибы и сушеные, привезеные на Алатырь, но растущие в лесу, видела здесь впервые. Все помнили, как она порывалась набрать самых красивых из них- мухоморов, насилу убедили, что они ядовитые. А потом, она стала набирать сама, да столько, что все и удивились, а она смеялась, и говорила, что их теперь по запаху находит, и сама поняла, что поганки, похожие на обычные грибы, страшно ядовиты.

Зимой племена скотоводов спускались обратно на юг, там, где начинались степи. Скоро уже был праздник Коловорота, люди привязывали ленты к елям, украшая их, хозяйки готовили праздничное угощение для своих семей. Зима, теперь выздоровевшая, после лечения Снеги еще весной, споро работала у печи, готовила пироги для угощения. Молодежь пошла посмотреть на гуляния, пошли все втроем.

– Что, Снега оглядываешься, – спросила Аленка, – не видела такого на свои островах?

– Нет.., – сказала она, посмотрев на парня, который ехал за конем на лыжах, державшись за его узду, и только снег скрипел под лыжами, и народ со смехом расступался, пропуская ездока.

Зиги решил устроить скачки, и именно таким образом- на лыжах за конем, и по старинке, на лыжах за оленем. Вождь старался приохотить соплеменников к лошадям, хотя олени были, конечно, людям привычнее.

– Аленка, бабке не говори, я тоже в скачках участвую, – сказал шепотом отрок сестре.

– Заругает, а то как расшибешься?

– Снега добрая, глядишь, вылечит, – озорно заметил Ван, – и у Оры она учится, во всех травах толк знает.

– Ты все же поосторожнее, – заметила девица, – а отказать в лечении я все одно не смогу.

– Ладно, я пошел, – посерьезнел Ван, – конь добрый, да и лыжи у меня хорошие.

– Будем ждать, – сказала сестра, доставая мешочек орешков, и отсыпая половину Снеге, – все веселее, чем просто смотреть и ждать.

Тем временем, у начальной черты собрались восемь участников, их коней за уздцы держали помошники, а сами соревнующиеся стояли на лыжах, держа поводья своих коней. Сигнал должен был дать Глом, закутанный в тулуп, и одевший войлочную шапку с длинными ушами, обернутыми вокруг горла и валяные сапоги. Наконец, он махнул рукой, помошники отпустили коней, и возницы, щелкая поводьями, стали погонять лошадей, и те сходу взяли в галоп, и один из седоков, самый неудачливый, потерял равновесие и полетел в сугроб, а конь побежал за всеми, уже без седока. Снега кинулась помогать отроку, и помогла ему встать. Лыжи были сломаны, а толстая щепка торчала в валяном сапоге юноши. Отрок побелел от боли, но при красавице лишь сжал зубы, и не закричал, пытаясь улыбнуться. Снега озабоченно взглянула на это, но тут подбежала и родня соревнующегося, и они повели его домой. Вдруг один из мужчин посмотрел на разрумянившуюся девицу, и почесав лоб, сказал:

– Да это же именитая ученица Оры. Девица, сделай милость, посмотри на рану нашего Орма. Дом наш здесь рядом.

– Хорошо, – просто ответила Снега, – Алена, я быстро, схожу только посмотри, да и вернусь сразу…

– Хорошо, сестренка. Я подожду. – кивнула Алёна.

До дома было недалеко, Снега поднялась по всходу, сняла тулуп, оставив валенки. С Орма сняли тулуп тоже, и он сел на лавку, и рядом с ним сидела женщина, наверное, его мать, и смотрела на его побелевшее лицо.

– Тебя Снега зовут? – спросила женщина, – Сделай милость, посмотри, славница, что у Орма с ногой, он у нас один сын остался. Меня Мила зовут, я его мать.

Снега подошла, через валенок ощупала рану, вытащила кинжал из ножен на поясе, распорола голенище, оставив щепку, боялась, что крупная вена пострадала. Так же распорола и штанину, резала ткань осторожно, что бы не поранить еще раз уже раненого. Обнажив больное место, чуть сочашееся кровью, и с торчавшем деревянным острием в ране, девица положила больную ногу на скамейку, подняв ее повыше.

– Мила, дай кожаный ремень, бронзовый таз, горячей воды, подорожника сухого, – а сама осторожно ощупала вену. точно, деревяшка порвала вену, и если без жгута, парень кровью истечет.

Женщина принесла ремень, Снега перетянула ногу, рывком, но так что бы не разорвать еще больше, быстро вытащила острие, Орм только охнуть успел. Кровь хлынула в бронзовый таз, но не сильно, так, тоненькая красная линия на белой ноге. Снега старалась, что бы Мила не заметила ничего, сосредоточилась, и остановила кровь совсем, только почувствовала, как шумит у неё в голове. Стала перевязывать, наложила подорожник, замотала рану чистой тряпицей, но в голове все так же предательски гремели волны. Видела она сейчас тоже плохо, только различала общие контуры, все перед ней было, как в густом тумане.

– Ну вот, я пойду, – и насилу не упала, и ноги у нее подгибались, – все у него будет хорошо. – и улыбнулась, силясь показать, что у неё всё хорошо.

– Что с тобой девочка, – посмотрела Мила испуганно на черные глаза ведуньи, – что с глазами твоими? Ты ослепла?

– Крови не люблю, – сказала твердо девушка, с трудом одевая тулуп с третьего раза, не попадая руками в рукава.

– Как ты кровь остановила? Без тебя бы кровью истек, спасибо тебе, – быстро говорила Мила, помогая девушке одеться, – а хоть ты и из ледяных людей, мне все равно. Раз сына моего спасла, значит не злая ты. Это тебе, – и она одела на руку девушке серебряный браслет, и расцеловала, – спасибо еще раз. Себя не бережешь, другим помогаешь. Если что нужно, мой муж и я всегда поможем.

– А кто он?

– Волхв наипервейший, Бор, – с гордостью проговорила Мила, – я тебя провожу к твоей названной сестре.

Мила оделась, и взяла славницу под руку.

– Держись за меня, и никого не бойся, -твёрдо сказала женщина.

Когда Мила и Снега пришли, девица уже видела, и Мила с ней распрощалась, поцеловав в обе щёки. Но гонки уже закончились, и Ван, стоявший рядом с Веттом и Аленой, гордо показывал награду- боевой лук, данный самим вождем Зиги.

– А ты где была? – спросил огорченный Ван, – видишь, я выиграл, – и протянул Снеге лук, а его конь, известный своим норовом, с любопытством обнюхивал ухо Снеги, и потерся о ее щеку, от чего та засмеялась.

– Она Орма лечила, он еще в начале скачек пострадал, – заступилась Алена, – без нее он бы кровью истек.

– Ну, если так, – смутился Ван, все так же теребя кибеть лука, не зная куда руки девать.

– А дай я попробую, – попросила брата Снега, – как ты, на лыжах за конем покататься.

– Меня бабуля прибьет… – с сомнением сказал Ван, – а вдруг чего случится?

– Да мы ей и не скажем, – засмеялась пришедшая в себя ведунья, – лыжи давай, и поводья, и коня придержи пока, что бы не вовремя не дернулся.

– Ладно, – с сомнением сказал Ван, ставя лыжи перед девушкой и нагнувшись, помогал закрепить крепления, а Ветт держал за уздцы коня, – может, Ветт поведет под уздцы, покатает тебя?

– Пусть тебя Ветт катает, – засмеялась Снега, беря поводья в руки, – пошел, -и она хлопнула длинными поводьями, посылая коня вперед.

Сначала каурый пошел шагом, затем, ловко перебирая копытами, и задорно подняв хвост, перешел уже на рысь, а потом, и легкий галоп. Снега ловко стояла на лыжах, и гунны провожали ее удивленными взглядами- как это, девица так правит конем? Дли них не в диковинку было то, что женщины управляют нартами, ездят верхом на оленях, правят повозками, запряженными волами и конями. Но тут, это было в диковину. И вот, ведунья мчалась, из под копыт коня вылетали хлопья снега, она ловко объезжала деревья, и объехав вокруг селение, вернулась к стоявшим Вану, Ветту и Алене, рядом с которыми собралась толпа любопытствующих.

– Такого не видел, – сказал восхищенный Ветт, разведя руки, – здорово ты конем правишь, и на лыжах стоишь.

Снега гладила шею коня, тот довольно фыркал, отвечая на ласку. Девушка сняла лыжи, отдала брату, и поводья забрал Ветт, который повел каурого в конюшню.

Дальше катались незнакомые Снеге люди на оленях, и было забавно смотреть, как маленький олень тащит высоченного мужчину за собой на лыжах. Олени бежали по снегу быстрее, чем лошади, меньше проваливались копытами в наст.

Зимой быстро темнеет, но туч на небе не было, так что теперь бледная луна освещала землю. Громадные тени от неяркого ночного светила закрывали многие предметы или придавали им совершенно невероятный вид. Куча снега во дворе казалась громадным драконом, а ивовый плетень- кораблем со Студеного моря. Дети лепили во дворах и на улицах снеговиков, а потом устраивали бои, закидывая друг-друга снежками. Уже стали ходить ряженые по селению, прося их поблагодарить ради щедрого вечера. Жители, смеясь, бросали в открытые мешки всякую всячину, больше еду. Уже вечерело, и люди пока не ложились спать, все радуясь начинающему расти солнечному дню. Праздник продолжался, в домах горел свет масляных светильников и лучин.

Наутро в дом Зимы застучали в дверь посохом, женщина спустилась открывать.

– С праздником, тебя свет Зима, и внуков твоих и внучек, – говорил зычный голос, раздался шум шагов, и в горницу вошла хозяйка, а за ней волхв Бор с женой Милой, и сыном Ормом поднялись, и отрок тащил тяжелый мешок, – это подарки вам, – и Бор стал доставать из мешка гостинцы, – Это Снеге, новый платок вязаный, да шапка с длинными ушами, что бы не мерзла. Бабушке новую меховую песцовую безрукавку, – и, смеясь, Мила отдала с поклоном подарок.

– Будущему воину лыжи новые, а девице-красавице Алене, платок шерстяной, и вашей бабушке Зиме, – и он отдал из мешка красу любого дома, бронзовый котел на четырех ножках. Все засмотрелись на бронзовое художество, это был не просто предмет обихода, а вещь украшенная многими фигурками- оленей, в виде которых были отлиты руки котла, грифонов, разевающие свои клювы на его стенках, а ножки были выполнены как грифоновы лапы. Котел еще блестел, он был новым, и не успел покрыться патиной и сажей огня. И жена Бора положила роскошный кокошник, украшенный речным жемчугом, с лежащим полумесяцем из чистого серебра посередине, а потом женщина подошла, и вложила дар в руки Снеги.

– Давай примерим, краса- девица, – и Мила укрепила на голове юной ведуньи чудо -убор.

Небольшой высоты, в три пальца, он невыразимо красил девушку. Она покраснела от удовольствия, веснушки стали еще заметнее, и засмеялась, и потянулась к своему серебряному зеркалу, посмотреться. Повернулась и так и этак, все в восхищении смотрели на ее прекрасное лицо.

– Очень красиво, девица, – утвердил мнение остальных Бор, и все в горнице согласно закивали головами.

– Спасибо, Бор, за подарок. За котел, особенно. Только и отдариться нам нечем, – смущенно ответила Зима.

– Твоя внучка названная отдарилась, Орму, сыну моему, жизнь спасла. Так бы ведь кровью истек. Ума не приложу, как она смогла, – и испытующе посмотрел на жену, но она в ответ и бровью не повела.

– Умение, тут главное, Бор. Ты тоже травами людей выхаживаешь, и лихоманку можешь отогнать, – говорила ему жена, улыбаясь, – и хватит тебе везде скверну искать, – сказала она уже без улыбки.

– Там шрам уже розовый на ране, Мила, – и он прищурившись смотрел на Снегу, как будто хотел увидеть нечто незнаемое и страшное.

Девушка встала, со странной полуулыбкой посмотрела на волхва, взяла нож, и порезала себе им указательный палец. Четыре пары глаз не отрываясь, смотрели, сначала на полосу на пальце, затем как она покраснела, и наконец, КАПЛЯ КРАСНОЙ КРОВИ упала на пол.

– Прости, Снегурочка, – и, рыдая, упала на колени Мила, – прости и мужа моего, и сына, и меня, неразумную, – и продолжала плакать, не выпуская из рук сарафан Снеги. Девушка страшно смутилась, побледнела, потом жгуче покраснела, пыталась высвободить полы своей одежды, и стала поспешно поднимать женщину с пола, держа ее под локти, и сжав палец, что бы не испачкать кровью праздничный наряд. Бор стоял в смущении, не зная куда глаза девать.

– Прости, краса девица, – и поклонился поясно, как никому не кланялся уже двадцать лет, – бояться же все… Вдруг ты из Ледяных Людей? Или Ледяная царевна тебя послала? Прости нас всех ради Стражей Древа, а пуще всех меня, – говорил он прижимая к себе еще всхлипывающую жену. Орм же смотрел в восхищении на девушку, и не скрывал этого.

– Оставайтесь с нами, отведайте угощения, – предложила Снега, говоря так, что бы убрать неловкость и обиду, висевшие в воздухе, и бабушка кивнула, соглашаясь с мудрой внучкой.

– Садитесь за стол, гости дорогие, – и усадила за стол на лучшее место, придвинула к ним миску с оленьим тушеным мясом, и налила в ковши меда. Рядом села Снега, не снимая подарок, и Зима положила ей рыбы, и Аленке и Вану тоже оленины.

– Хорошо готовишь, Зима, оленина с брусникой на диво хороша, – приговаривал Бор, орудуя деревянной ложкой, – попробуй, Снега.

– Я рыбу, – сказала девушка, отделяя хребет от вареной трески, – мясо не ем.

– Ну, все, еще раз с праздником, и отдельно выпьем за тебя, юная ведунья, – провозгласил Бор, – и не держи на меня обиду. Не со зла я. Бояться все.– он горько усмехнулся, – и давно бояться, с тех пор как Эльга обратилась. И войн нет, и болезней страшных, все же это она, Неживая с Запретного острова сделала. Да и сказать честно, не Зиги, не наших воинов соседи бояться, а страшаться больше смерти лютой, если вдруг бессмертная колдунья Эльга на них разозлиться.

Снега отпивала мёд, и опустила глаза в стол, слабо улыбаясь, лишь украдкой смотрела на гостей. Казалось, что ей хочется убежать отсюда, чем выслушивать это. Вдруг она подняла голову, желая что-то сказать, и не сказала.

– А что было- то? – делая круглые глаза, наперебой спросили Ван и Алена, – расскажи, Бор.

– Давно было… Двести лет назад… – говорил, тяжело подбирая слова волхв, – Чужаки напали, мы отбивались, тяжело было, и пришла Эльга со Студеного моря… С ратью…

– А что за рать-то? – спросил нетерпеливый Ван, даже не смотря на оленину в миске, которая пахла просто волшебно.

– Неживые, – неохотно, будто вытягивая из себя слова клещами, проговорил волхв, – Рать мертвых подняла Эльга, и ночью неживые воины перебили всех врагов. Она всех врагов в пыль стерла, только кровавые потеки остались, потом пришла, людям поклонилась, а рать ее страшная пропала, а ведь воинов ее тысячи были. Ну а многие, воины, себе на лоб, на переносье её знак наносят. Что бы когда погибнут, она их в своё войско забрала, в Своё Царство, на Запретный остров.

– Куда же она их спрятала, – спросила Зима, тоже оторвавшись от еды, – стольких-то?

– Никто не знает, – медленно проговорил Бор, глядя в огонь очага.

Страхи Бора

Вечером Бор и его жена, Мила, вернулись в свой дом. Открыли калитку им их послушники, ученики волхва племени. Бор брал к себе в обучение двух- трех мальчишек, толковых, быстрых умом, способных к травознанию. Больше трёх никогда не приглашал, считая, что невозможно наставнику показывать премудрости многим одновременно, теряется непосредственное общение, необходимое для передачи знаний. Трое из Семи волхвов племени были его учениками, а затем, как должно, все проходили Посвящение на Алатыре. Он помнил этот день, как сам бросил кости с древними рунами, а одна из Прях их толковала. Бор никому не рассказывал о предсказании, и о том, как посетил пещеру, где вопрошал само Время, как он шел туда, и сейчас часто снился тот день- он бредет между разноцветных колонн, и, наконец, находит пещеру, проходит по отполированному полу, и касается или скорее, погружается рукой в Нечто, и это Нечто задало ему вопросы, и он прошел испытание, ответив, что он всего лишь человек. И тут, в непонимании, стараясь увидеть то, что он не мог пока понять, но чувствовал какую-то неизвестность, это было связано с найденышем, пришедшим из леса. Нет, он был счастлив, что она спасла единственного их с Милой сына, но как? Как она это сделала? Многие ведуны и ведуньи, пытались повторить такое, да не смогли. Только одна ниточка, одна мысль терзала его- его дед рассказывал, а ему его дед, что Эльга была способна на такие чудеса, в той далёкой битве с чужими, излечила даже умирающих. Да так то Ледяная царевна, повелительница Мертвых. Эльга здесь была сто лет назад, распри унимала. Волхва Прея, его прадеда вожди не послушались, мол, кто такой волхв? За обычаями следит, людей оберегает, а они, предводители воинов, защитники, чего им увещевания какого-то волхва? А он ведь предупреждал, что Эльга – не чужая, она почувствует, придет распрю смирять. И что? Вождя сколтов она одним пальцем убила, когда он ей перечить стал, и стал ее слугой навечно. Кто же такая Снега? И добрая, точно. И смелая, и это так. Орма вылечила, не просила ведь ничего, непонятным образом, и шрама не осталось. А Мила молчит, что было на самом деле, а сын спал, не видел ничего. Бор сжал еще крепе посох в руках, и встал, подумать. Хорошо здесь, в горнице протоплено, жарко, здесь и отдышаться можно. Но все-таки хорошо, что кровь настоящая, красная, у девицы, как у людей, значит она не из ледяных великанов.

Он еще бродил по покрытом снегом двору, вытаптывая валяными сапогами дорожки, зябко кутаясь в овчинный тулуп, и поправил шапку, затянув ее уши на шее, что бы ветер не задувал. Пошел снег, падая мягкими хлопьями и на голову волхва, и на двускатную крышу его дома, и не задерживаясь, по дранке скатывался вниз.

«Вот так-то, снег идёт к снегу, а люди к людям», – все думал Бор, и не знал пока, как решить эту загадку, и тут его осенило, что надо поговорить с Дубравой и Подагой, послушницами Оры. А как дело проясниться, на Алатырь весть прислать, глядишь, Пряхи помогут, хотя не хотел связываться с ними, и просить у них, хоть что-нибудь. Пряхи они… Эх… Это безумные отроки думают, что они в своей горе только молятся, да нитки сучат, знаем, что могут… Опять он встал, вздохнул тяжело, помотал головой, и отправился домой. Зашел в сени, обстучал сапоги веником, снял их, переоделся в домашнюю обувь, и поднялся в жилую часть. В горнице было тепло, окна закрыли ставнями изнутри, освещалось все светильниками с бронзовыми зеркалами, было нетемно, но тени отбрасывались длинные, и за ларями с скарбом царил полумрак.

– Нагулялся, Бор, – сказала Мила, – садись, поешь. – и жена выставила на стол пироги, и тушеную оленину с брусникой. – Орм, садись есть за стол!

– Сейчас! – крикнул их сын, и быстрым шагом сел за стол, по пути откладывая недоделанный новый лук, который надо было еще обклеить берестой.

– Сын, ну ты помнишь, что Снега делала, когда тебя лечила?

– Нет, разрезала валенок и штаны, дотронулась до шеи, и я заснул сразу, а проснулся- нога замотана, в тазу крови мало совсем. Да я тебе ж сколько раз говорил.

– Мила, видела чего?

– Да я за тазом побежала, а вернулась- уже все хорошо, – и она картинно пожала плечами, – да что ты привязался к ней! Кровь красная у славницы, чего тебе? – и она уже зло посмотрела на мужа, – или плохо, что она сына нашего от смерти спасла, – и она уперла руки в пояс, выставив локти в стороны, готовясь к ссоре.

– Да что, ты жена. – опешил волхв, – Но кто такая она? Откуда взялась? Ты поспрошай своих подруг, может, кто что услышит.

– Это дело другое, – и ее голос потеплел, – поговорю. Может, Ора подругам своим что скажет, Зае да Неге.

– Хорошая она, добрая и красивая, ты что, отец? – проговорил сын, – она, бывает, заходит посмотреть на уроки наши вместе с Аленой, а Ван- про него плохого слова не сҡажешь.

– Ешь давай, – и жена придвинула пироги к мужу. – Понравилась девка? – сказала она, улыбаясь, сыну.

– Она мяса не ест, – вспомнил Бор, беря в руку пирожок, и задумчиво откусывая от него кусок, – но пироги ест, – и счастливо улыбнулся, вспоминая, – как и Пряхи. Хоть что-то. Значит, и она зарок дала…

Наутро, по обычаю, волхв пошел поздравлять вождя в его дом. Послушники за ним несли по обычаю подарки. Ничего необычного- рыба да грибы, и в ответ Зиги тем же и отдарится. Послушники остались в людской, а Бор поднялся к вождю.

– С праздником, тебя Зиги.– и поклонился вождю.

– И тебя, Бор. – и тоже поклонился волхву, – Поздорову ли домашние?

– Все хорошо. Ты слышал, что мой сын пострадал, да ведунья – ученица, его спасла?

– Совсем еще отроковица, видать, но Ора выучила ее хорошо. Повезло нам с новой ведуньей.

– А повезло ли? А не оборотень какой? Да и Ора её учила? Не припомню, что бы она так вылечивала. – нахмурился Бор, – ну простуды, раны нетяжелые, да, она умеет. Роды принимает хорошо, тоже правда. Но это? – засомневался волхв.

– Прошел почти год, ведун, а несчастья нас миновали, ни болезней, ни мора, скотина не болеет, значит и зло к нам не пришло.

– Ты сам знаешь, – вздохнул волхв, – кто это все делает, всем вершит, и нас защищает, а мы все, и все вокруг в страхе живем.

– Эльга, – вздохнул вождь, – все не так и плохо, волхв. Племя выросло в десятки раз за эти годы.

– Сложнее стало с едой и выпасами для коров. Ты слышал, что опять венды с данами ссорятся?

– Нет, – потемнев лицом, ответил вождь, – есть ведь незанятые земли на Двине. Туда охотников пошлем, договоримся. А ниже, по Каме и старые наши союзники живут.

– С этим ладно, Зиги, а как быть нам со Снегой? Может, лучше на Алатырь её отошлем?

– Пока от нее зла нет, и ссориться нам ни с ней, ни с Пряхами незачем. И я понял, к чему ты гнешь, волхв, -криво усмехнулся вождь, – что она из ледяных великанов, из Эльгиных людей? И тут Ледяную царевну злить незачем, если это точно от нее. Да я слышал, – и он усмехнулся, – она Красную кровь пролила, а не Ихор. А присмотреть нужно, мало ли что.

– Вот и я о том, – просветлел волхв, – Присмотрим. А как твои, домашние? Жена, дети?

– С Нарой все хорошо, Фат учится у Листа, Целл на следующий год к нему пойдет, пока ловушки дома мастерит на всякого зверя, а вот Гильда… Уж который год не встает… – печально сказал Зиги.

– А может… – и Бор выразительно посмотрел на вождя.

– Ты о Снеге, как и я, так и ты подумал? – ответил ему в одно мгновение Зиги.

Волхв важно кивнул головой, и весь расплылся в довольной улыбке.

Излечение Гильды

– Сам пойду просить её, возьму своих дружинников, двух или трех для чести, и подарки для Зимы и Снеги, да и внучат не забуду.

– Попробуй к себе в дом в дом пригласить, или попроси присутствовать при излечении дочери. Только жене не говори, а то вдруг не выйдет ничего, – и волхв непритворно вздохнул.

– Это верно. Итак, Нара сама не своя. Скажу, я дочь вынес, прогуляться, покатать на санках, на снежок посмотреть, себя показать.

– С собой меня возьмешь? – с малой надеждой спросил Бор, – слова не скажу. Не пожалеешь, вождь.

– Лучше не стоит, – проговорил, подумав, Зиги, – кто знает, как все повернется. Ладно, пойду к жене, да и отроков пошлю подарки собрать да и к Снеге со скарбом отправлюсь.

– Ну а я домой, к семье пойду. Радостные дни, да и сын выжил.

– Привет им передавай и поклон от меня. – добавил Зиги.

Волхв спешно собрался и вышел, а Зиги пошел к жене в келью. Жена сидела, и вышивала полотенце, часто прикладывая ко лбу ладонь, и морщилась от боли.

– Нара, я чего хотел… Пойду, Гильду на санках покатаю, все ей веселее будет…

– Сходи… Спасибо… – слабым голосом, державшись за больную голову ответила ему жена.

Вождь поспешно вышел из покоев жены, и пошел в комнату дочери. С ней все время находилась сиделка, из дальней родни Нары. Пожилая хорошая женщина, дети её выросли, и сейчас живут на Ямале, китов промышляют, в море всё время. Вот и оставили мать на попечение его жены, а она стала за их немощной дочерью приглядывать. Зиги не нарадовался на Свету, какая ведь немалая помощь от нее, и дочь их полюбила, и нрав не злой.

Рассорились муж с женой, просила Зиги жена слезно ехать в Гандвик зимой, когда там в своих угодьях Эльга гостит. Да не захотел вождь даже Мёртвой Царевне поклонится, что бы она Гильду излечила. А сюда, в верховья Оби, в Варту, по старой памяти Эльга не ездит, обиды помнит, но не мстит, нет.

– Привет, дочка. Поехали, на санках тебя покатаю. Не холодно на дворе, снежок, красиво очень.

– Спасибо, сейчас Света поможет одеться, – с радостью согласилась Гильда.

Одетую в теплые вещи дочь вождь вынес на руках, и усадил в сани, но сани особые, он толкал их сзади, держась за особые ручки, так что мог следить за дочкой, привязанной ремнем к саням. Раньше были обычные, но один раз упала с саней Гильда, не досмотрел отец. И плакала потом два дня, да не от боли, в снег ведь упала, а от обиды, что немощная такая. Сзади него шли трое дюжих воинов, и везли на санках ларь с дарами для ведуньи. Зиги толкал возок, улыбался в ответ радостной Гильде, которая наконец выбралась из скучного терема, из которого зимой редко выходила, другие ведь заняты, а ей и никак одной не подняться с лавки, и не выйти на улицу. Отец думал, что сказать Снеге, что бы не отказала, и все мечтал про себя, должно же наконец, прийти что-то хорошее для дочери, да и для них с женой. Тем более, праздник какой.

Гильда всё оглядывалась, ведь выехали со двора, и куда отец повёз? А хоть бы и в лес, зло подумала девочка. Быстрее хоть помереть, чем так жить. От холода смерть не лютая, думала она, закрывая глаза.

Вскоре показался дом Зимы, один из воинов постучал в ворота, глухие удары были слышны далеко, залаяли два пса, и мальчишеский голос спросил:

– Кто к нам, в Светлый день?

– Я, это, Зиги, посетить вас в праздник, и попросить хочу.

Мальчик, одетый в тулуп, отворил ворота, быстро окинул взглядом людей, и сказать что был удивлен, значит ничего не сказать.

– Привет, Ван, – проговорила нежным голосом Гильда, открыв глаза, – пустишь нас к себе? Отец подарки вам привез, – и оглянулась на отца, улыбаясь.

– Спасибо, – говорил опешивший отрок, – и тебя с праздником.

– Ван, позови бабушку и Снегу, – сказал на ухо отроку вождь, – не для чужих ушей разговор. – и положил руку ему на плечо, для важности кивнув.

– Хорошо, – сказал сразу покрасневший Ван, и кинулся в дом.

– Красиво как, – говорила Гильда отцу, – а куда Ван побежал? – сказала она, покраснев.

– Что, понравился? – засмеялся Зиги, – пригожий отрок. Да не повезло им с сестрой. Видишь, как с отцом- матерью случилось- утонули в Студеном Море, красного зверя добывали.

Тут и подошли наскоро одетые Зима и Снега, идущие твердой поступью, уже с напряженными лицами, не знающими чего и ждать. Навстречу им быстрым шагом, с санками впереди себя пошел Зиги и катил дочь.

– Поговорить надо, с тобой, славница, – он обратился к Снеге, поясно ей поклонившись, – отойдем в сторону. Гильда, – наклонился он к девочке, – я рядом здесь.

Дочь с серьёзным лицом кивнула ему, и вождь подошёл к Снеге, и они отошли от других. Они прошли вдвоем, так что бы никто их не услышал, и девица оглянусь на бабку, и махнула ей рукой, все хорошо, мол.

– Просить тебя, ведунья хочу, – и он тяжело вздохнул, опустив глаза, – не как вождь, а как отец. Видишь, какое горе у нас- Гильда обездвижела, пожалй ее, не меня. Возьмись вылечить, ничего не пожалею, принес дары богатые. Сделай милость.

– Зиги, – и девица мучительно покраснела, – я никому не могу отказать в лечение, такой мой зарок. Но может статься и не выйдет у меня. В Гандвик езжай, Эльга никому в помощи не отказывает, кто её просит.

– Не могу я, – и неожиданно вождь покраснел, – если ты не сумеешь, то тогда…

– Тогда, Зиги, – и Снега смотрела него своим глазами, ставшими как острые льдинки, – и ты клянись, что без вести с Алатыря меня туда сам не пошлешь и никому не позволишь отослать. И другой мой зарок- на жизнь и смерть- Клянись, что не попросишь воскресить никого, что бы не случилось.

– Клянусь, – пробормотал вождь, чувствуя, как у него холодеют руки и ноги, – не бойся, девица.

– Я никого в целом свете не боюсь, вождь. И ты бояться теперь перестанешь. Лишь бы меня не испугался.– и она подошла к нему, – Бери дочь на руки, и пойдем наверх, в горницу.

Зиги поднял Гильду, впереди пошла Зима, с каменным выражением лица, а за ней Снега. В сенях, она как ни в чем не бывало отряхнула веником свои валенки, бабушки и гостей, улыбаясь при том Гильде.

– Ван, Алена! – крикнула Зима, – идите, вас отроки вождя просят, покажите им во дворе, как ты хитро свою колесницу в сарае мастеришь.

– Сейчас, баушка, – и внуки- близнецы, быстро одевшись убежали во двор.

– А куда Ван, – провозила отрока взглядом, и побледнев от обиды, сказала Гильда, – это потому, что я калека, – и заплакала горько, утирая слезы ладонями.

– Не надо, девица, – к ней кинулась Снега, сама с покрасневшим носом, – чего ты, выздоровеешь. Он же отрок, ему бы все мечи да лошади, но он добрый и смелый. Не надо так. Сейчас я тебя травами лечить буду, как никто и не умеет здесь.

– Точно? Не шутишь? – говорила она с надеждой оглядывая совсем юную ведунью.

– Все с тобой будет хорошо, – говорила сама разволновавшаяся ведьма, – все отлично, сейчас отец с тебя тулуп и валенки снимет, а то у нас тепло, сопреешь.

Зиги кинулся к дочери и быстро снял теплую одежду, и сел на лавке. Гильда осталась в вязаном платье, меховой безрукавке и войлочных онучах. Зима принесла питье по кивку Снеги, ведунья сама подала ковш девочке, та взяла двумя руками, посмотрела на отца и ведьму и все выпила, стала засыпать, кланяясь к груди подбородком.

– Смотреть будешь? -едко спросила Снега вождя, – как ведовство своё творить буду?

– Не хочу, но должен. – упрямо сказал вождь, – не испугаюсь.

– Ладно, – сказала ведьма.

Она села рядом с девочкой, нажала на одно место на шее, отчего та заснула. Потом погладила ее волосы, сняла браслеты с рук, подтянула свои рукава к локтям, обнажив покрытые татуировками предплечья, и наложила ладони на лоб девочки. Так продолжалось недолго, Зиги заметил, как волосы отроковицы побелели, а лицо будто заледенело, глаза почернели, губы сделались синими, как и ногти на пальцах, а ноги и руки его девочки, о чудо! Стали непроизвольно сжиматься и разжиматься, как у безвольной куклы, но глаза она еще не открывала. Отец пытался подойти к дочери, но его крепко держала Зима своими руками. Светильники освещали все действо, наконец, в изнеможении, с тяжелым вздохом, Снега встала и отошла от девочки, еле передвигая свои ставшими непослушными ноги, и цепляясь пальцами за стену, села на лавку, обводя горницу невидящими теперь глазами.

– Бабушка, – попросила она жалобно, – попить бы мне… Меду…

Зима кинулась за ковшиком, наполнила его и принесла, вложив в слабые теперь руки внучки, и та, вцепившись в ковш, задевая за края зубами, мигом выпила все.

Зиги кинулся было помочь, да бабушка подняла руку, и помотала головой, показав, что его помощь не нужна.

– Уйду я пока, – проговорила Снега, – не буду девочку пугать, сейчас она очнется. Бабушка, помоги.

Зима под руку взяла поднявшуюся славницу, и повела ее в другую комнату, ведунья выставила левую руку вперед, перед собой, боясь удариться о стены. Зиги сел рядом с дочкой, слабые спазмы мышц её рук и ног продолжались, наконец, она открыла глаза.

– Папа, – я ножки чувствую, и спину тоже, – где та ведунья- славница, что меня волшебным отваром поила, – она попыталась вскочить на ноги, но еще слабые ноги ее не держали, и она бы упала прямо лицом в пол, но отец ее подхватил. Зиги думал, что она расплачется, но она громко смеялась, и обняла отца за шею, и расцеловала.

– Спасибо, отец. Лучший подарок на праздник. И Снега, та знахарка, где она?

– Это не я, тебя вылечил. Ты ведунью благодари потом. Но она отдыхает, мы потом к ней придем.

Внизу стукнула дверь, и поднялись Близнецы, разгоряченные, и покрасневшие с мороза. Ван и Алена быстро взглянули на уже стоящую на своих ногах Гильду, и понимающе переглянулись. Они скинули тулупы, и сели рядом с бабушкой на лавку.

– Попить не хотите? – вежливо спросил Ван у гостей, – я квас налью, или травяной настой.

– Хотим, – с готовностью согласилась Гильда, с удовольствием оглядывая пригожего отрока, – видишь, я на своих ногах, – с гордостью похвалилась девочка, – меня твоя сестра названная подняла.

– Видим, – слабо улыбнулась Алена, понимая радость Гильды, но зная и каково сейчас Снеге, за запертой дверью, – хорошо, что Снега тебя вылечила. Про снадобье, ты чужим не говори только.

– Хорошо, – вздохнув, согласилась Гильда, отпивая квас, принесенный Ваном ей и отцу, – спасибо. Отец, пойдем, пора нам наверное, и мать и братьев порадуем, больше не будут из -за меня печалиться. Спасибо вам за все.– и поклонилась.

– Зима, – Зиги обратился к пришедшей уже женщине, – мы завтра придем, поблагодарить, если возможно.

– Будем рады, хоть и места у нас немного, вождь.

Отец, и дочь, оба неимоверно счастливые, оделись и ушли, хотя и Зиги поддерживал Гильду под руку, скорее нёс, ведь ноги ее еще не слушались, как надо, и она спотыкалась через шаг, но была безмерно счастлива. Они ушли, и Снега услышав шаги, быстро вернулась, волосы ее уже стали пепельными, лицо стало нормального цвета, но она страшно щурилась, но уже не водила руками перед собой, что было всем особенно страшно.

– Бабушка, дай поесть, – попросила она, – есть хочется невыносимо.

– Садись, внучка, вот пироги, вот квас, – и она придвинула миску к ведунье, – хорошо, что ты в себя пришла быстрее после этого.

– А ты не могла отказать ей в лечении? – спросила Алена, пристально смотря на названную сестру.

– Нет, – помотала головой славница, пережевывая пирог, – не могу, это просто невозможно, – и она удивленно смотрела на сестру, – человек страдает, я ведь могу помочь, и откажу? Не могу, Алена, просто не могу. Я же чувствую, как человек страдает, как ему плохо, и мне самой больно, и я излечу его чего бы мне это не стоило. Но мертвых-нельзя, – и она потемнела взором, – это только сами Близнецы могут, – она рассмеялась, – не вы, конечно, а Стражи Мира.

– Завтра вождь придет с семьей, Снега.– сказала Зима.

– Хорошо, что гости придут, Бор же небось, Зиги все рассказал обо мне, вот вождь и пришел с Гильдой. Любой бы пришел, – подумав, сказала ведунья, – боялся меня, ведь, я видела. Боялся, что я откажу, а все равно пришел. А тут понял, что это такое, – и она криво усмехнулась, уже шутя водила руками перед собой, как ослепшая, и таращила глаза. Бабушка подошла, не вытерпела, хотела вытянуть внучку полотенцем хорошенечко… Да только лишь наклонилась, и в щеку поцеловала.

– Ну ты береги себя, дитятко.

– Хорошо, бабушка.

С утра пораньше приехало на санях все семейство Зиги- жена, два сына, дочь и он сам, правивший санями. Ван открывал ворота гостям, как старший мужчина в доме, с сыновьями вождя поставил и привязал коней в сарае. Фат и Целл ему показали, как задавать корм лошадям, проверять не больны ли у них колени, потом втроем они поднялись наверх, где уже женщины ставили на стол угощенье, большую часть которого привез Зиги. Вождь ушел из горницы и вернулся с ларем, подарками для семьи бабушки Зимы.

– Это тебе, Зима, – отдал ей новую шубу из песцов.

– Тебе, Алена, – положил перед ней бусы из речного скатного жемчуга.

– Ван, твой подарок, – и положил перед ним бронзовый топор, украшенный богатой резьбой.

Потом подошла к Снеге и излеченная, еще смешно ковылявшая на своих ногах, а отец нес за ней подношения, которые подавал ей по очереди.

– Снега, это все для тебя, – говорила девочка, – это котел для трав, это сумка для снадобий, это серебряная чаша, как у самых именитых ведуний, и полотенце, я сама вышивала, пока ходить не могла, – она вздохнула, все перечисляя, – а, еще тебе четыре мешка ячменя, ты же пироги любишь, – и она засмеялась.

– Спасибо, Гильда за подарки, у меня пока ничего нет, что бы отдариться.

– Ты уже отдарилась, – засмеялась дочь вождя, – на все сразу вперед.

– Садитесь, все готово, – и Зима и веселая Нара, никак не нарадующаяся за дочь, стали раскладывать угощение по мискам, обычную оленину, а Снеге рыбу. Были даже ячменные лепешки, нечастая вещь за столом, был и молодой сыр, обычная еда. Нара села рядом с мужем, а рядом с ней, с другого бока Зима. Жена вождя с любопытством оглядывала близнецов и ведунью, Ван оживленно разговаривал с Фатом и Целлом, Гильда пересела и забралась на скамью между Аленой и Снегой. Она ела с удовольствием, попробовала и оленину, и попробовала и рыбу.

– Дома одни братья, – сказала она, здесь все веселее, но смотрела на редкие локоны Вана с интересом, хотя у ее братьев волосы выстрижены были также.

– Алена, и ты, Снега, заходите ко мне домой, в гости. У меня и ручной хорек есть. Он забавный. И, может, меня мать отпустит теперь к Оре учится, травами, так я тоже научусь всех лечить.

– Посмотрим, – ответила все слышащая за столом Нара, – ешь давай, а то никто замуж не возьмет, и так отощала, пока на лавке лежала.

– Теперь, небось, женихи найдутся, – не испугалась Гильда, – я уже не хуже других.

Гости расстались с хозяевами нескоро, Семейство Зимы пошло проводить их сани, и долго махали им вслед, желая счастливого пути.

– Ну чего, жених, Гильда тебя уже просватала, – подсмеивалась сестра, и толкая его в бок, от чего тот мучительно краснел, а сестра смеялась еще сильнее, – Снегу благодари, она твоя сваха, – и засмеялась опять.

Снега только взглянула на Алёну, да непонимающе вздохнула, и повернулась лицом к брату и сделала брови домиком, отчего Алена засмеялась ещё сильнее. Зима только покачала головой, смотрела на внуков и улыбалась.

Бабушка не прерывала ехидную Алену, а лишь призадумалась, да счастливо улыбнулась: «Было бы неплохо, а то ведь сирота, а Гильда девушка из хорошей семьи. Хорошо бы все вышло.» А вслух сказала Аленке:

– Хватит тебе, рано еще думать об этом, ему еще года три до жениховства.

Отвар из папоротника

Прошло два года, незаметных в тяжелом обучении, и ежегодном кочевье по пастбищам вдоль реки Обь, летом они, скотоводы, все поднимались ближе к Студеному морю, на зиму спускались южнее, в степи, что бы сохранить стада. Снегурочка стала уже известной ведуньей и знахаркой, несмотря на юные годы. Приезжали многие, желая что бы излечила заболевших, но она не прошла Испытания, никак не уезжала на Алатырь, и могла лечить недужных только вместе с Орой. Исцеления проходили уже легко, и она больше не менялась в лице, а лишь ее глаза чернели, но через минуты зрение к ней возвращалось. Ван часто приходил в гости в дом Зиги, но не к вождю, а к Гильде. Показывал, как управляться с конями, вместе с ней и братьями ходил на Обь, рыбу ловить. Дочь вождя совершенно выздоровела, и часто посещала дом Зимы, отпрашиваясь у родителей, что бы посетить Алену и Снегу, но приходила она именно к Вану. Так все и продолжалось, но были тяжелые уроки у Листа, и юноша целый месяц не показывался дома, и Гильда ходила потерянная, неулыбчивая, с темными кругами под глазами, но приходила к сестрам, что бы вместе вязать, или училась траволечению у Оры.

– Пошли завтра, Снегурочка, смотреть как отроки учаться. Они уже упряжками коней управляют, – и она продолжила шепотом, – только ты делай вид, что сидишь просто так, тебе, мол, и не важны эти юношеские забавы.

– Почему? – просто спросила Снега, – перебирая сохнущие травы на холстяном полотнище.

– Так надо, – повторяла девочка непонятливой, – такой порядок, а то возомнят о себе…

– Ладно, – просто ответила ведунья, – пошли, посмотрим.

С ними пошла и Гильда, посмотреть, как Ван колесницей правит. Девушки взяли с собой мешочек орехов, что бы нескучно было, и сели рядком. Вокруг них так же, будто случайно или по очень важному делу, сидели с десятка три юных девиц, из гуннов или мансов. Каждая или вязала, или пряла, и одеты все были для этой обычной работы на диво нарядно, так что презабавно звенели браслетами, когда вязали.

Сидели Гильда и Снега на скамейке рядом с Аленой, ведунья наблюдала, делая вид, что ей не интересно, как юноши учаться управлять легкими колесницами. Как пары горячих коней, а у некоторых и тройки, погоняемые возницами, разворачиваются, маневрируют, не задевая друг друга, а юные воины кидают дротики на полном скаку и стреляют из колесниц из лука в соломенные мишени. Комья земли, из под копыт коней, просто земля, или песок, летели вокруг, пыль стояла столбом, попадая и на будущих воинов. Недалеко стоял и их наставник, он был старше учеников всего на шесть лет, звали его, как слышала Алена, Лист. На колесничных бойцах были кожаные шлемы, что бы юноши не пострадали при нежданном падении. Учитель тоже был в шлеме и внимательно смотрел за учениками, и кричал им что-то, и девушки не слышали что это были за слова,, и скорее всего, это было к счастью. Гильда смотрела на скачки, широко раскрыв глаза, и иногда порывисто вскрикивала, хватая за локти то Алену, то Снегу, когда колесница Вана и Ветта опасно наклонялась. Снегурочка смотрела, и ее сердце замирало, как успевает Ван поразить цель, и каким-то чудом при этом не вылететь из повозки. Девушка призадумалась, и стала доставать листья разных видов папоротника, и пошевелила сухие травы, сложила их вместе в льняной мешочек.

– Снега, Чего задумала? – улыбалась своим большим ртом Алена, ухватив за рукав подругу, – что-то новое опять? Твой отвар спас от смерти нескольких стариков с слабым сердцем..

Гильда тоже посмотрела на рисунок на земле, но не сказала ни слова, лишь понимающе улыбнулась, смотря на ведунью с восхищением. Снега после излечения навсегда стала для дочери вождя непререкаемым образцом.

– Пока не знаю… – она опять как будто не слышала никого, – можно и по-другому, на колеснице, – и в задумчивости наклонила голову, взяла веточку, и стала чертить на земле.

Алена стояла и смотрела на рисунок, на колесницу, на длинное копье у воина в колеснице. Да, Снега прямо ведунья, ишь чего удумала…

Юноши закончили выездку, побежали умываться сами и коней протереть от пота, а затем и Ван пришел к сидящим девушкам вместе с Веттом, приятелем.

– День добрый, славницы, – поздоровался Ван, поклонившись девушкам, и эти слова повторил за ним Ветт. Отроки вытянулись, стали как молодые дубки, которым еще предстояло окрепнуть, но рост был у них уже немалый.

– Привет, Ван, – широко улыбаясь, поздоровалась Гильда, с досады краснея, убирая шитье в суму на боку, – отлично в повозке держишься.

– И вам обоим привет, – сказала после всех Снега, – время у меня немного, Ван. Вот, посмотри на рисунок, – и она показала юноше набросок на земле.

Юноша посмотрел, задумался, вставал и так и эдак, помотал головой. Достал из сумы фигурку воина на колеснице, приставил прутик длинный к его руке, повозил по земле, обдумывая.

– Непросто будет при скачке, с длинным копьем, если трясанет и им земли коснешься-то вылетишь из повозки на манер сводного брата кукушонка. Значит, опускать копье надо уже приближаясь к врагу, а так держать его острием вверх, – думал он вслух, -без щита, значит, доспех усилить надо, а копье делать таким, что бы ломалось при попадании в цель, с втулкой из меди, и при ударе оскепище цело, а наконечник остается в неприятеле. Надо будет попробовать.

– Я и снадобье придумала, что бы боец сильнее стал и быстрее все успевать в бою- и уклоняться, и колесницей править,

– Непросто так ты к нам попала, – усмехнулся Ван, – или на удачу, или на погибель.

– Зачем говоришь такое, – вскинулась, покраснев Алена, – Снега скольким помогла, скольких вылечила.

– Я пойду, Ван, приходи с сестрами к нам домой, давно ведь вы у нас не были, – и она посмотрела на него с грустью. И будто вспомнила, повернулась, уходя, – Привет тебе, Ветт, – и пошла домой, еле переставляя ноги, оставив всех на поляне.

Ван посмотрел на удаляющуюся фигуру девушки, вздохнул, посмотрел и на укоризненные глаза сестры, и на осуждающее покачивание головы Снеги, и вздохнул снова.

– Чего, ты, Ван? Нельзя быть таким злым, – сказал, смеясь Ветт, и тут же осекся, взглянув на Алену с поджатыми губами.

– Виноват, простите, сестры. То одно, то другое, и не ровня я ей. Но виноват, это точно, – покраснел юноша, – прости, сестра названная, – и поклонился в пояс, – а что за зелье? Готово?

– Завтра сварю. Не испугаешься? На следующий день, после того, как его напьешься, будет очень плохо, или надо выпить другое, после урочных дел, тогда легче будет. Но в день когда выпьешь отвара, и сила, и быстрота возрастут невероятно.

– Стоит попробовать. Спасибо тебе.

– Рано еще благодарить, – вздохнула девушка, – посмотришь сам.

На следующий день пришла Снега с Аленой, принесли баклажку зелья, и ждали их Ветт и Ван.

– Привет, сестренки, – шумно поздоровался отрок, а Ветт кивнул знакомицам, – давайте, что у вас.

– Выпей, но не больше, чем полковша, – и ведунья налила в ковшик Вану, тот взял, улыбнулся и весь скривился, будто чего-то горького отведал.

– Не мед конечно, Ветт, пей и ты, – передал он ковш другу, тот выпил остальное, и они пошли к привязанной колеснице. Рядом с ней уже стояло приготовленное оскепище двенадцати локтей длины, и Ван взял его, и залез в колесницу, а Ветт размотал вожжи, и тронул колесницу с места, и погнал своих каурых рысью, развернул, подъехал к месту, где они поставили шесть мишеней из дерева и соломы. Юноша пока пробовал управлять, объезжая кругами соломенных врагов, вдруг Ван ему крикнул, и Ветт погнал колесницу не в лоб мишеням, а сбоку, под углом, подъезжая за сорок шагов, отрок опустил громадное копье, девицы услышали треск, в руке Вана остался кусок оскепища, а остальное осталось торчать в отброшенных мишенях, сбитых на землю. Ветт еще раз пробовал так же развернуть повозку, и еще раз, привыкая, как лучше приближаться для атаки. Он закладывал такие повороты, чудом удерживая равновесие повозки, что касался земли лишь одним из колес, удерживая равновесие колесницы, свешиваясь своим телом в противоположную сторону. Повозка порхала между деревьев, как бабочка между цветов, не задевая и не разбиваясь, лишь копыта покрытых потом коней стучали по покрытой травой земле. Наконец, он перевел галоп на рысь, а потом и на шаг, подъехал к ожидающим гостьям, спешился, и привязал коней к дереву. С колесницы сошел улыбающийся Ван, не выпуская обломанное оскепище из руки, только потом прислонил его к дереву, снял кожаный шлем, и его локоны на еще обритой голове смешно топорщились.

– Великолепно, сестры, – говорил он непривычно громко, но его язык заплетался, – видели, как мы ездили, – и он ударил Ветта по плечу, – а Ветт как управлял упряжкой? Нет, и длинное копье- это просто чудо! Мы всех победим, – он очень быстро говорил, лицо его покраснело, и часто дышал.

– Ван, – сказала ему Снега, – а теперь попей другой отвар, ты успокоишься.

– Да все хорошо, сестричка, – громко и невпопад захохотал отрок.

– Выпей, тебе говорят, – уже строго сказала Снега, протянув ему питье, Ван отпил, и передал Ветту. Лихорадочное возбуждение стало спадать, и нездоровый румянец исчез с их лиц.

– С зельем лучше, Снега. – согласился Вн.

– Не вздумай, – строго взглянула на него ведунья, – если не выпьешь другого, оборотного, будешь потом целый день пластом лежать, ослабнешь на день.

– Я не чувствовал никогда себя таким быстрым и сильным, я мог делать такое, что и представить не мог, – делился Ветт своими чувствами, – отличное зелье.

– Только до боя будете его получать, и когда действительно это надо, – предупредила Алена.

– И атаковать длинным копьем- это просто… – не мог подобрать слова Ван, – спасибо. Но надо уметь, конечно, а то вылетишь из повозки. И без зелья не выйдет, все так быстро же… – и он показал ладонью, жестами, как несётся колесница, надо свешиваться на поворотах. Много чего.

– Я мог так управлять… – восхищённо говорил Ветт, – раньше так не мог, такие повороты, такое вывешивание… Это почти как зимой кататься за конем или оленем на лыжах, – все не мог выразить восхищение Ветт.

– Вот еще что, Ван, и ты Ветт, послушайте, – и Снега достала из свое сумки два прекрасно сработанных гудка, и стала наигрывать бешенный ритм, Алена, подумав, достала свой гудок, и с небольшим отставанием в полтакта, принялась подыгрывать ведунье. Музыка несказанно бодрила и звала в бой, не давала уставать, и позволяла отвлечься. Названные сестры продолжали играть, видя, как разгораются глаза юношей, и усталость покидает их.

– Ну этот наигрыш, конечно, не для колесничих, а для пешцев, построенных рядами. Запомнил, Ван? – строго спросила Снега, – пригодится, ты не думай.

– А как ты назвала это, сестра, – спросил юноша, запоминая про себя мотив музыки.

– Пиррих, танец огня, – ответила с гордостью девушка, -понравилось?

– Великолепно, я запомнил, Ветт тоже. Ты здорово помогла. Но мы пойдем, нам пора. Хотя чего там? Ветт, позови наших, человек тридцать наберется, и проверим, как все получится. Но вы, сестры, будете играть, – и Ван засмеялся.

Ветт ушел быстрым шагом, на дальнюю поляну, где отроки отдыхали. Вскоре по тропинке послышался несильный шум, шуршали листья и скрипели ветки, будущие воины старались идти скрытно, но со щитами и копьями не у всех это удавалось. Пришли как раз тридцать человек, без Ветта, с закинутыми за плечами щитами из дерева, не обшитыми кожей, выданными для обучения. Смотреть на них Снеге было чуточку забавно- юноши с обветренными щеками и носами, но еще с детскими локонами на голове, впрочем, отросшими до плеч у каждого, крепко держащие древки копий.

– Что случилось, Ван, – выкрикнул Респа, – надеюсь нечто необыкновенное. Если ты хотел нас познакомить со своими сестрами, то некоторых из нас они лечили, так что мы их знаем и благодарны им.

– Ты, Респа, торопишься, как всегда. Встаньте со щитами наизготовку!

Респа и другие ухмыльнулись, но вместе, как один, сбросили щиты на руку, и встали в боевой порядок.

– Шагом, не ломая строй, -добавил Ван.

И будущие воины, плечом к плечу, двинулись приставными шагами.

– Играйте, сестры, – попросил юноша.

Завыли рожки, но отроки помня урок, не крутили головами, но было видно, что двигались они веселее и энергичней.

– Налево, – и строй с лязгом повернулся налево, гудки играли чуть по иному, – направо, – ряды повернулись и направо, и наигрыш тоже изменился, – Стой, – прозвучало наконец, – Что скажешь теперь, Респа?

– Никто не сомневался, Ван, что твоя сестра- ведьма, – говорил со смехом юноша, – но звучание и вправду дельное. Все взбодрились, и усталости нет, – и он одобрительно кивнул сестрам, Снеге и Алене, – кажется, мы запомнили как играть, так что сможем потом и сами подхватить этот наигрыш.

– Это хорошо, что мы запомнили. Сестра назвала эту мелодию « Пиррихой», музыкой огня.

– У нее есть чувство юмора, – усмехнулся Ветт, – но запоминается хорошо. Пойдем, Ван, нам всем пора, Наставник уже ждет.– Идите, идите, – в такт ответили друзьям сестры, – Лист вас ждет.

– Ван, подожди, – сказала ему Алена.

– Сейчас приду, – крикнул юноша отрокам.

– Завтра к Гильде мы все вместе пойдем, – сказала она твердо, – а не пойдешь своими ногами, Снега тебя вмиг заколдует.

– Точно, – смеясь, добавила ведьма, – завтра пошли. Проведаем девушку. Так что попробуй не прийти.

– Ладно, – нарочито хмуро, но с рвущейся наружу улыбкой, ответил юноша, и еще не заколдованный, пошел быстрым шагом к своим друзьям, и наставнику Листу.

Сестры помахали брату платками ради легкой дороги, он обернулся и поднял в приветствии руку, и вскоре все воспитанники исчезли под сенью ветвей перелеска, а девушки взяв свои корзинки, двинулись домой.

– Ну как тебе Ветт, – спросила Снега улыбаясь, – да и Респа тоже…

– А тебе кто понравился, – смущаясь, но стараясь все-таки подколоть сестру, ответила Алена, – и Гаст на тебя засмотрелся, и Гард?

– Мне все равно на Алатырь отправляться, – беззаботно ответила Снегурочка, – ну не сейчас, да надеюсь, что и не скоро, – и она поморщилась, отгоняя веточкой кружащихся вокруг нее, но не жалящих комаров, – там одни камни да лед, тоска смертная, – сказала она уныло и еле слышно. Комары ее не кусали, да и слепни тоже, с ней всегда было хорошо в лес ходить, как считала сестра, да и брат с бабушкой тоже.

Но Алена услышала, и с тревогой смотрела на печальную Снегу, и взяла ее ладонь в свою, и она была холодна, как лед.

– Не переживай, глядишь все и обойдется, – старалась подбодрить сестру, говорила она, не выпуская ее ладонь из своей, но ведунья лишь слабо улыбнулась в ответ, и на ее щеку сбежала нежданная слеза.

Раздор

Буренки паслись на лесной поляне, отмахиваясь от назойливых слепней и оводов, и с надеждой поглядывали на протоку, желая спрятаться в воду, хоть и трава была хороша. Сочная, да мягкая, никакой тебе лебеды, просто коровье раздолье. Пастух, молодой парень, сидел на поваленном дереве, и что-то напевал сам себе на гудке, отмахиваясь о настырного гнуса. Они отогнали стада севернее, где жалящих поменьше, но все же избавится от них возможности не было.

Пятеро молодых парней, из племени данов, одевшись в кожаные одежды, что бы быть менее заметными, подбирались с подветренной стороны, приготовив и кожаный мешок для собаки и льняной, что бы не задохнулся, для ее хозяина, и ремни, что бы их обоих связать. Лица закрыли личинами из березовой коры, смотрели друг на друга и только тихо усмехались- вот страшилища!

– С псом осторожней, сразу сеть набрасывай, да и с пастухом так же. – говорил другим старший.

– Поняли.

– Да осторожней, что бы на дикую виру не нарваться, не убейте да не покалечьте пастуха.

– Хорошо, все сделаем осторожно.

У собаки пастуха вдруг поднялись уши, она бросилась в кусты, и тут же пронзительно заскулила, пастух схватил рогатину, и сторожко ступая мягкими сапогами, и упавшие ветки не хрустели под его шагами. Но тут земля стремительно ударила его в лицо, а копье немилосердно вырвано из его рук, он покатился кубарем, на него накинули сеть, на голову набросили мешок, кстати чистый и новый, а руки и ноги вязали ремнями.

– Дело сделано, – сказал шепотом один из одетых в маску, – надо коров отогнать.

– Быстрее, стадо в тот дальний овражек погоним.

– Хорошо. А пастуха? – сказал другой.

– Тащите его к родному поселку, и собаку его не забудьте.

У поселка вендов поутру нашли связанного пастуха и собаку. Парень был искусан слепнями и помят, но без сильных ран, и пес тоже в общем-то порядке, но стада из двадцати коров на выпасе не было. Венды снарядили погоню, лучшие следопыты, мужчины, пятнадцать человек, вооруженные уже не по-охотничьи, а по-воински, с собаками, пошли в лес. След вышел путанный, судя по следам, стадо не ушло, а возвращалось откуда-то, все было неясно. Видно было, что следы запутали нарочно.

– Смотри, заколка-то данская… – прошептал старый охотник, нагибаясь и убирая находку в кожаную сумку на боку.

Посмотрел еще раз на примятую траву, следы на глине, но больше, даже облазив всё вокруг, найти не смог.

Охотники быстрым шагом пошли в поселок, а их собаки бежали за ними следом. У ворот, обнесенного валом селения, стояла стража с луками и копьями, а один и в костяном доспехе.

– Привет вам, следопыты! – прокричал воин у ворот, – Вас уже Гун, волхв ждет.

– Хорошо, – сказал старший из розыска, и охотники пошли к дому волхва, осторожно обходя коровьи лепешки.

Раса, вождь вендов сидел за столом у себя на дворе, и все думал, кто же это? Неужто чужаки страх потеряли, и пора собирать воинов, посылать гонцов за помощью, впрягать коней в колесницы и идти в поход? Рядом с ним сидел волхв племени, придерживая рукой посох. Семеро старейшин разошлись по родам, узнать, что думают люди, что говорят старейшины родов. Но Раса послал гонца к Зиги с вестью о беде, о пропаже коров и обиде. К вечеру приехали на своих колесницах Семеро, старейшины расселись, жена Раса, Волна, принесла кувшин с медом и ковши. Раса встал, поклонился каждому из гостей, разлил пенистый мед и заговорил:

– Совсем даны перестали договоры блюсти, и обиды нам чинят. Значит по обычаю мы их на честный бой вызовем, что бы ответили за все.

– Твоя правда, вождь. Довольно терпеть, и пора созывать мужей, но сначала вождю гунов, как старейшему из нас, скажем, если приструнит данов, да дадут они виру за обиды, замиримся, все же вместе в союзе и очень давно.

– Так то так, но люди пусть будут наготове, и лучшие охотники пусть стерегут поселки, – ответил вождь, и пошли еще вестника к Зиги, вождю гуннов, пусть Совет созывает.

Приехала Эльга, приказала мириться

Было лето, и люди Семи племен пригнали скот и в этот раз поближе к Студеному морю, был близок праздник летнего равноденствия, и Зиги послал лодьи с обычными подарками на Алатырь – Остров к Семерым Избранным и Пряхам. Поэтому и собрать Совет племен было проще, вожди приехали кто из Обдории, а кто из Лукоморья, а то и добирался с Поморья. Зиги ехал в одной колеснице с Линдом, вождем мансов, своим старинным другом. Два невысоких каурых коня не спеша тащили повозку, а вождь гуннов правил ею, выбирая на дорожке не такие топкие места. Колеса о четырех спицах уже не застревали в подсохшей земле, но копыта коней отбрасывали в стороны комья грязи. Линд хмурился всю дорогу, впиваясь пальцами в плетеную стенку повозки.

– Что там данам неймется? – проговорил он, пожимая плечами, – чего вендов задирают?

– К хорошему привыкли, – криво усмехнулся Зиги, – про Эльгу все слышали… И уже не нас чужаки боятся, а ее… Мол, а узнает, что делали худое, и все…

– А она наказывала кого хоть раз? – недоверчиво спросил Линд, – при мне такого не припомню.

– Отец говорил, лет сто назад было, еще до него… Поссорились племена, усобица началась, стали кровь лить, а Эльга почуяла… Она всегда кровь чует… Примчалась с Грезящими, ей возражать вождь сколтов стал, она до него пальцем дотронулась, и он пал мертвый, а она, как в насмешку, потом оживила его, но он уже был Не- Живым, сейчас небось, тоже ее Остров сторожит. Поэтому нет, никто против нее не пойдет. И когда она является, солнце пропадает, тучи прямо за ней идут, не ошибешься, было солнце на небе – и нет его. Как она небо тучами закрывает, никто из волхвов не ведает, и повторить так никто не может, Пряхи знают, как ветрами управлять, да они не скажут никогда.

– Посмотрим, может она не придет в эти три дня, пока Совет идет. И Солнцестояние скоро, в такое время… Не может быть… – все уговаривал себя Линд, а сам думал о плохом, и уже сам тревожно смотрел на синее небо.

Оба посмотрели друг на друга недоверчиво, враз помотали головами, и только вздохнули. Страх не страх, но напряжение, ожидание наказания было невыносимо. Поселок гуннов был уже недалеко, и виден громадный высокий вал, защищавший селение, и толпящийся народ рядом. Варта был большим городом, но не больше Оума.

– Похоже, что пока к тебе ездил, все и собрались, -сказал Зиги своему другу, – поехали к воротам.

Колесница вождей не спеша проехала по улице, и единоплеменники приветствовали вождей, те здоровались в ответ. Путники отходили к оградам, что бы не мешать проезду. За оградами стояли дома, где бревенчатые, а где из деревянного каркаса из половинок бревен, с внутренней частью из утрамбованной глины, хорошо державшей тепло. Около домов росли яблони, где то рос и плющ. Это в Обдории и Лукоморье не жарко летом, а здесь, в Яде, лето стояло жаркое. В Оум, крепость на границе с чужими племенами, вожди не поехали, расстояние немалое до тех мест. Пока доберёшься, забудешь, зачем ехал. Вожди гуннов и мансов спешились, оруженосцы увели колесницу в конюшни. Под открытым небом расселись вожди союза Семи племен, собравшись по требованию вендов, требовавших наказать данов за похищение скота. Увидев Зиги, вскочил Раса, вождь вендов со своего места.

– Рад что ты пришел, Зиги, – быстрым шагом подошел к нему венд, – смотри, что мои следопыты нашли на месте пропажи, – и протянул гунну данскую заколку, – никто, кроме данов, с таким узором фибулы не делает.

– Точно так, Раса. – кинув взгляд на вещицу, ответил гунн, – Сейчас Трана и спросим. Тран, – и он обратился к вождю данов, – чья заколка? Твоих людей ведь?

– Да может мои где оборонили, а венды что бы нас оговорить, сами ее подложили.– упрямо заявил ответчик.

– Ты чего говоришь? Уйми своих, и верни наших коров!

– Да не брали мои, о чем ты, Раса? – удивился Тран.

– Зиги- уже кричал разгоряченный венд, – пусть нас боги рассудят! Где Бор, волхв великий, требую суда поединком!

– Подожди, Раса, – встал рядом с вендом Линд, – обсудить надо, что зря кровь лить. А ты, Тран, вызови молодых, да разберись, так и до кровавой свары недалеко.

– Садитесь все, – встав, громко сказал Зиги, – меду испейте, успокойтесь, да подумайте спокойно, как вожди, а не как юноши.

Слуги принесли мед, липовые ковши, разлили по сосудам, и поставили перед каждым присутствующим. Вожди с недоверием переглядывались друг с другом, отпивая по глотку любимый напиток северян. Все замолчали, не зная то и сказать, слуги долили напиток, лица гостей порозовели, и чуть расслабились. Но тут Зиги в волнении опустил ковш.

Тучи быстро покрыли небо, и ни один луч света не пробивался больше через серую мглу. Ветер затих, как сам собой. Даже птицы щебетать перестали, испугавшись чего-то. На окраине селения показались незваные гости. Ледяная царевна с мраморным лицом приехала на упряжке гигантских белых оленей с ветвистыми рогами, а Семеро Ее слуг, сидели на таких же гигантах верхом. Она подошла своей плывущей походкой к вождям племен, рядом шло чудовище, напоминающее волка, и встала около стола, за которым сидели вожди, а один из ее Семерых волхвов принес ей кресло. Она села рядом с Зиги, нимало не смущаясь взглядами других вождей. Вождь гунов повернулся к своему оруженосцу, прошептал что-то, и скоро тот принес липовый кубок с медом, и предводитель поставил его перед колдуньей.

– Спасибо, вождь, – произнесла Эльга, чуть склонив голову, и отпила из своего кубка.

– Ты моя гостья и единоплеменница, госпожа, – был его ответ, – редко ты к нам в Варту приезжаешь.

С тревогой смотрели вожди Союза Семи племен на саму Эльгу. Зиги, вождь гунов, главного племени, встал со своего места, и видя это, Линд, вождь мансов подошел к приятелю. Вместе они проходили испытания, усмиряли одного быка, и сейчас друг встал рядом с другом, забыв распри, и споры из-за выпасов. Раса, вождь вендов, наклонился и шептал что-то Трану, предводителю данов, а вождь арьев Фарн налил меда в чашу Сара, ставшего новым предводителем сколтов вместо умершего недавно Дакса, прислушивался к ним и вождь уаров Боян.

– Нельзя сказать, что тебе рады, ведунья, – заговорил Зиги, – но раздор мы решим, и помиримся и между собой, и с союзниками, синдами, магами, мардами. Тебе не надо нас принуждать, мы не будем лить кровь друг друга из-за пары коров и нескольких оленей.

– Не пары, а двадцати коров, – заговорил Раса, – Тран не может унять своих парней, так мы сами уймем.

Названый вождь вскочил со своего места, подбоченился, задрал подбородок повыше и вызывающе взглянул на Раса.

– Попробуйте, если у вас выйдет. – зычно прокричал дан.

– Прекрати, Тран, – тут уже встал Зиги, – я же сказал, что мы можем и сами договорится.

– Как видно, нет, Зиги, – сказала колдунья, – вы можете говорить, что вам угодно, но литься крови я не дам, – и она поворачивалась к каждому из вождей своим мраморным лицом и черными невозмутимыми очами. Ее синие губы чуть кривились в улыбке, и она перевела свой неживой взгляд на Трана.

– Вождь, ты же знаешь, мне и посмертие не помеха, ты же не хочешь, что бы я посетила ваши погосты? Или, может быть, и там мне будут рады? Тебе я угрожать не буду, не хочу, но вспомни вождя сколтов, он и теперь мне служит.

Тран поник головой, и бессильно сжал кулаки, лежавшие на столе.

– С тобой не поспоришь, ведьма… – говорил он, опустив глаза в стол, – Но ты сама видишь, людей прибавляется и твоими заботами. Скольких людей ты спала, спасибо а это. Но нужны новые пастбища для коров и оленей, да и ячмень бы посеять неплохо, а то скоро голодать станем.

– Есть земли на западе, на Двине, и ближе к Каме, много выпасов, и можно даже выращивать ячмень и сажать яблони, – говорила Эльга, – вот ты и Раса пошлите несколько родов в те места, и не так далеко это отсюда, и племена нам дружелюбные.

Тран просветлел лицом, уже с улыбкой посмотрел на Раса, взял кувшин, налил в кубок своему другу -недругу медового напитка, и хлопнул его по плечу примирительно.

– Вот и порешили, – встал со своего места довольный Зиги, – и в знак примирения пустим по кругу ковш с медом! – и наполнил деревянный ковш медом, и отпил из него, и отдал Линду, тот отхлебнул и передал Фарну, последним отпил Тран, и переглянувшись с Зиги, отдал ковш, держа его двумя руками, в руки колдунье.

– Ты, Эльга, помогла нам найти решение. Ты одна из нас, – он тяжело вздохнул, – хоть ты и наш Страх, но не наша Беда.

Снегурочка. Обращение

Прошел еще один год, Снега прилежно училась у Оры, и ведунья в ней души не чаяла. Немало людей вылечила и от смерти спасла, так что к потаенному дому Ору люди стали приходить часто, надеясь больше не на силу трав, а на Снегурочкино умение снимать боль, излечивать прикосновением рук. Много важного выучила Снега, но так, как будто и так знала многое. Секреты многих трав, минералов, грибов, все было открыто теперь гостье племени.

– Смотри, Снега, эту траву надо лишь настаивать, а эту, – и Ора показала девушке, – надо выварить, и только стебель. Корень, только настаивать в горячей воде, а потом вываривать в молоке.

Девушка внимательно смотрела, запоминая все эти травы, и раскладывала по разным горшочкам. Она и сама знала очень многое, то, о чем Ора, наставница и не догадывалась, про тайные силы некоторых папоротников. Снадобьями был заставлены полки на стенах, а в особом ларце хранилось снадобье, варить которое научила Снега и Алену, это тайное зелье для воинов, снимающее усталость и дающее силу в бою.

Этот день, который всем запомнился, это был день за неделю до летнего солнцестояния. Снега жила уже у Оры, и собиралась после праздников отправится на Алатырь-Остров, куда ее грозным письмом уже звали Пряхи. Девушка занималась лечением раненого плотника, человек был издалека, из Обдории, и добрался до селения Снеги небыстро.

– Что же ты, добрый человек, рану-то запустил? – укоризненно выговаривала девушка высоченному мужчине, разматывая сильно гноящуюся рану на предплечье, чувствуя жар во всем теле раненого, снимая заскоруслую ткань и почерневшие листья подорожника.

– Прости меня, славница, и так друзья помогли на лодке спустится к вам, недели шли, торопились.

– Быстро, – озабоченно сказала ведунья, подставив бронзовый таз под руку раненого, достала бронзовый нож, провела его через светильник, посмотрела в глаза болящего.

– Спи… – сказала она протяжно, и мужчина впал в забытье, а Снега быстро разрезала брызнувший нарыв, выпуская гной и кровь. Она следила, пока не пойдет чистая красная кровь из раны, забормотала себе под нос, потом левой рукой взяла платок, и без брезгливости, лишь улыбнувшись, оттерла попавший ей на щеку гной из раны. Поднесла к лицу серебряное зеркало, быстро осмотрела себя, и перехватила вену на предплечье правой рукой, и кровь остановилась. Дальше, по привычке, наложила обе свои руки на рану, закрыла глаза, сосредоточилась, и остановила кровь. Встала, как всегда, после тяжелого излечения, шатаясь и теряя зрение. Ора подбежала к ней, боясь, что девушка упадет на пол, и усадила ее на кресло, и поднесла испить меда. Снега, водя вокруг себя невидящими глазами, протянула руки к наставнице.

– Вот, возьми, – со слезами в голосе сказала женщина, – попей сердешная. Опять ослепла. Опять при смерти был?

– Два дня только ему и оставалось, Ора, – ответила слабым голосом девушка, – но мертвых не смей ко мне пускать, пожалеешь, – поговорила она строго, и уже смогла взглянуть на ведунью. – Чего там за письмо Пряхи мне прислали? Дай поесть что-нибудь, пирожок какой, лучше с луком и яйцами

– Чего, чего, – уже с радостью в голосе говорила Ора, – не зовут, требуют тебя к себе, а то грозятся покинуть Алатырь и приехать за тобой.

– Вряд ли, – усмехнулась она, – они не могут уйти с острова.

– Прочитай сама, – и Ора протянула даже не бересту, а кожу, с написанными рунами.

– Пока не вижу хорошо, прочти, наставница, – и уже озорно улыбаясь, поцеловала Ору в щеку.

– Давай, – и начала читать:

Славнице Снеге от Прях привет.

Что же ты не пришла к нам, как тебе велено? Тебе пора к нам возвращаться. Не просто так мы тебя к себе зовем, а должна ты пройти посвящение как должно, иначе и сама пропадешь и других погубишь. Запретить человеков лечить мы не можем, знаем, что и отказаться ты не в силах. Если до осени не придешь, мы придем за тобой, и клянемся, что когда одна из нас умрет, тогда ты станешь одной из нас. Вождь Зиги тоже письмо от нас получил, так что силой поедешь.

– Ты была на Алатыре? – сказать, что Ора была удивлена, значило вообще молчать, – Что же не говорила?

– Не могла я сказать, наставница, прости.

– Так что собираться надо тебе, к вечеру жди самого Зиги с воинами.

Снега только вздохнула тяжело, уже сама встала, подошла к излеченному и разбудила его.

– Вставай, славный, лечение закончено. Каждые три дня меняй повязки, промывай настоем тысячелистника, подорожник клади на рану.

– Спасибо тебе, девица, – и он поклонился в пояс, и из своей котомки достал большой кусок мамонтова бивня и отдал Снеге.

– Это для вас, ведуний, вам нужнее.

– Спасибо, добрый человек. – ответила девушка.

Гость засобирался и вышел из горницы, Снега очистила бронзовый таз, и продолжила уже теперь сборы. Они с Орой складывали в ларь полушубок, теплую шапку, валяные сапоги, зеркало серебряное, два подаренных ей кинжала, браслеты, подарок за жизнь вождя сколтов, и ожерелье за жизнь жены вождя данов.

– Лучше бы пирогов принес, – ворчала Ора, помогая укладывать ларь, – теперь посвятят тебя, тебя девица, точно, узришь ты тайну горы.

Снега смотрела на Ору, и улыбалась, не говоря о том, что всё это на виела и всё прошла.

– И Прях увидишь наяву, а они не каждому себя кажут. – продолжала Ора, – Запомни, приплывешь ты на лодье, провожатые останутся в избе на берегу. Будете ждать, пока послушницы не придут, Семеро Мары. Проводят тебя в пещеру, где живут ведуньи, а наутро Мара тебя представит под очи Прях. Постучишь ты в дверь между колоннами из разноцветного камня три раза, и скажешь, что пришла найти истину и предстать перед Пряхами, а они ответят, что просящему всегда дверь открыта, и ты войдешь.

– А что дальше, – с круглыми от любопытства глазами и деланным интересом спросила Снега, еще придвинувшись к наставнице, – ну, не томи.

– Дальше у каждого свое, но все свое рукой судьбу испытывают- кости бросают в священном месте, что выпало- так тому и быть. Все у тебя будет хорошо, – и поцеловала девушку, – вот, поешь, маковая заедка, – и она протянула ее в руку Снеги, и лакомство было мигом съедено.

Они посидели немного, и опять стали собирать девушку в дорогу, как вдруг раздался стук в дверь.

– Сейчас, открою, – побежала вниз Ора.

– Спроси, кто, – тревожно екнуло сердце у девушки.

– Да отроки Зиги, за тобой, кому еще тут быть, – крикнула из подклети женщина, открывая засов, и раздался крик: «Идите откуда пришли, не пущу я вас к ней!», в ответ был лишь безудержный и безутешный женский плач со словами: «Да живой он, дышит, вот, посмотри. Я и Снеге гостинца принесла».

– Пусти их, – крикнула Снега, а у самой все затряслось внутри от тяжелого предчувствия…

Двое мужчин принесли тело, и их мигом веником выгнала Ора. Тело лежало на лавке, девушка кинулась к болящему, прислонила бронзовое зеркало к губам лежавшего. Она посмотрела на незамутненную полированную поверхность, и отшатнулась, умерший был еще теплый, но уже не дышал.

– Он умер. Я вас заклинала, не просите меня…

– Да он только… – и женщина упала на колени, обнимая ноги Снеги, поднимая к ней заплаканное лицо, – спаси… живой он, попробуй… – и разразилась потоком слез, женщину трясло от невыразимого горя.

Снега, сняв браслеты с рук, и распустив волосы, как будто во сне двигалась к мертвому.

– Нет, не надо, – с криком бросилась к ней Ора, – себя погубишь! – и сама упала, ей в ноги, рыдая.

– Знать судьба моя такая, – сказала юная ведунья, – Не могу отказать, -говорила она, зажигая светильники вокруг тела, села рядом с ним, и положила свои ладони на лоб мертвого. Казалось, сам огонь стал неярким, что все светильники в горнице потемнели, и тени удлинились, и даже воздух похолодел.

Как зачарованная, Окса, жена умершего, смотрела, как прекрасное, веснушчатое лицо Снеги становится неподвижным и беломраморным, розовые губы синеют, а голубые глаза становятся черными, и даже белки глаз чернеют. Пепельные волосы стали ослепительно белыми, а ногти на пальцах- темно- синими. Прошло немало времени, и даже, казалось, в горнице стало холоднее. Но вот, наконец, тело мертвеца дернулось, изогнулось дугой в спазме, стали двигаться ноги, а затеи и руки. Мужчина шумно втянул воздух ртом, открыл глаза, и с непониманием огляделся. Его жена кинулась к нему, обнимая и прижимая его голову к своей груди. Было видно, то оживленный узнает, силится сказать что-то, но не может.

– Через два дня заговорит, – чужим голосом, не поворачиваясь, сказала ведунья, – узнал тебя?

– Да, великая госпожа, – и Окса кинулась к Снеге, обнимая ее опять, и стала срывать с своих рук золотые браслеты, и рывком сняла золотое же ожерелье, и положила на стол, – это не все, не думай. Еще коней приведу. Не сомневайся, дева, не скажу никому, жизнью клянусь, – и она поддерживая мужа, повела его из дома ведуний.

– Не понимаю ничего, – подходя к Оре плывущей походкой, – и я вижу все, но серое вокруг, бесцветное… – и она выставила руки перед собой, ощупывая комнату, – Как Стражи решили его отпустить, с того Света, понять не могу. Видать, недалеко прошел по Калинову мосту… Но все серое, Ора, – она все говорила таким же низким голосом без эмоций, и лишь слезы катились из ее теперь черных глаз – Я запаха цветов не чувствую, – напряженно прошептала Снега, – никаких запахов…

– Не вини меня госпожа, – и Ора поползла на коленях к Снеге, утирая слезы, – что допустила к тебе…

– Но не мертвяка я сотворила, – уже спокойнее сказала девушка, – а человека с душей оживила, а это возможно лишь по воле Стражей мира, Близнецов. Бежать мне надо, упряжка коней нужна, или олени. И позови моих названных брата и сестру. Я в лес уйду, а то сейчас отроки Зиги нагрянут.

– Все сделаю, – махнула головой Ора, накидывая безрукавку, – спрячься пока, лишь бы Бор не узнал. Все вынюхивал да выведывал два последних года.

– Иди уже, времени нет совсем.

– Бегу.

Быстро спустившись по всходу, Ора пробежала по тропинке в саду, где играли дети.

– Мама, ты куда! – крикнула дочь, – ты скоро вернёшься?

– Сейчас вернусь, не обижай сестер, – и она выскочила из калитки, мимо Дубравы, которая шла навстречу. Ора ее и не заметила. Послушница чуть не выронила лукошко с травами, и обернулась, увидев убегающую ведунью, спешащую в селение.

– Да что случилось- то? – не понимая пробормотала Дубрава, и пошла к дому, думая, что произошло здесь.

– Доброе утро, Дубрава, – звонко закричали играющие дети, – а мама скоро придет.

Послушница присела к девочкам на траву, они окружили ее, держа в руках своих глиняных кукол.

– Мы видели, мы видели, – закричала другая девочка, – тетя Снега лечила кого-то.

– Сначала принесли на носилках мужчину, – перебивая громко и заплетающимся детским голосом сказала сестра, – а потом, – и она сделала страшное лицо, – этот с носилок ушел своими ногами, а его жена держала под руку. Но он не говорил ничего, а я его даже за штаны дернула, а он ни слова не сказал, – засмеялась девчонка, улыбаясь тремя своими зубами.

Дубрава сглотнула от страха, предчувствуя недоброе. Послушница оглянулась, посмотрела на громадную яблоню, которая уже отцвела, ту самую, которую Снега вылечила, и с тех пор она давала великолепные яблоки, золотистые, на диво большие. Она медленно встала, взяла свою ношу, и не спеша стала подниматься по всходу, стараясь не скрипеть половицами. Шаг за шагом, опираясь на перила, и дверь в горницу была открыта, так что и свет падал через бычий пузырь на окне. Дубрава положила лукошко, и не скрипнув дверью, тихо вошла. В кресле сидела высокая незнакомая девушка, с белыми волосами, и одежда на ней была Снеги.

– Ты кто! – крикнула послушница, вынимая кинжал из ножен на поясе, – что чужую одежу надела!

Дубрава, держа дареный кинжал, поигрывая ручкой, думала про себя, что нет, воровку сильно бить не станет, а передаст Оре, а там как сама решит. Но откуда чужие здесь? Собаки не лаяли, дети не видели никого, кроме посетителей. И холодный пот потек по спине послушницы, липкий страх сковал руки и ноги, и изо рта с трудом вырвалось:

– Ты кто, – лишь слабый шепот вырвался из ее высохших уст.

– Это же я…

Смерть Снегурочки, и пропажа ее тела

Увидев лицо сидевшей девушки, послушница страшно закричала, и выронив кинжал, опрометью побежала прочь из дома Оры. Страх придал силы ее ногам, да она и так неплохо бегала в детстве, подруги с трудом ее догоняли в детских играх. Она неслась, как олень от зимних голодных волков, не разбирая дороги, через кусты, до селения, и без устали так добралась до ограды дома Бора, волхва гуннов. Дубрава задыхалась после такого бега, и еще хватая воздух широко раскрытым ртом, в изнеможении оперлась о забор, и стала стучать девичьим кулачком в калитку дома ведуна, да так, что костяшки отбила. Залаяли собаки, заскрипела дверь дома, и вскоре послушница, все еще дрожавшая от страха, наконец услышала шум открываемой калитки.

– Кто здесь? – строго спросил один из послушников, другой держал в руке, правда опущенной, булаву.

– Дубрава я, – назвалась девица, – к Бору, по делу срочному.

– Говори давай, мы передадим, – сказали отроки, но тут раздались сильные, гулкие шаги, и удары посоха о землю, и подошел хозяин дома.

– Здравствуй, дитятко. Что случилось? – привычно уверенным голосом сказал волхв гостье.

– Лучше один на один скажу, – почти не открывая рта, проговорила послушница, – так лучше будет, почтеный.

Бор подумал, и махнул головой, соглашаясь, и повел девушку в сад, и усадил на скамью, стоящую среди яблонь.

– Ну, говори, – сказал он нетерпеливым тихим голосом, – что случилось, чего боишься?

– Эльга здесь, – прошептала еле живая Дубрава, сложив руки у себ на коленях, и разглаживая свой сарафан.

– Где, – только и смог вымолвить волхв враз охрипшим голосом.

– В доме Оры, почтенный, – сказала послушница, – сидела в кресле, повернулась, и я увидела ее лицо, беломраморное, – и она коснулась своего лица, – черные глаза и белые волосы…

– Пошли, быстрее, – и он побежал вниз, увлекая за руку девушку, – сейчас, на колеснице быстро доберемся.

– Упряжку, мне, быстрее. – закричал он во дворе, и служители привели запряженную колесницу и четырехколесную повозку, и волхв встал в колесницу с Дубравой, а возница стал погонять коней, повозка сильно отставала. В облаке пыли они остановились у ворот Оры, и быстро вошли в двери дома, и поднялись по лестнице, где мирно сидела в кресле Ора с Подагой рядом, и в горнице крутились дети.

– Где? – спросил Бор.

– Кто? – тихо спросила женщина, поднимая глаза от шитья, – Здравствуй, Бор.

– Где ледяная женщина? – громко говорил волхв, нависая над знахаркой.

– Бор? – она вскинула глаза в притворном непонимании, – Откуда ты пришёл?

– Дубрава всё видела. Где она? – он стал пять наступать, гремя посохом при каждом своем шаге. – Всё одно найду ведьму! – кричал не своим голосом.

Дети подбежали к матери, и от страха схватились а её подол, и стали плакать.

– Смотри, если хочешь, – сказала она, обнимая детей и усмехаясь.

Бор быстро обежал комнаты дома, распахивая все двери, открывая занавеси, и бегом спустился вниз, во двор.

– Быстрее, собак сюда! Отроки! В погоню! – закричал он.

Во дворе раздался бешенный лай собак, и загрохотали колеса повозок. Погоня пошла по следу беглянки.

Ора запыхавшись, держалась за калитку дома Зимы, пытаясь вздохнуть, но нестерпимо заболел бок. Она судорожно сжала пальцами последнее препятствие к дому, и медленно шагнула во двор Зимы. К ней подлетели собаки, виляя хвостами, но только обнюхали, как свою, и отбежали.

– Уж не девочка, – вздыхала ведунья, – так бегать -то. Да где же все домашние?

– Проходи, Ора! -крикнула Зима из горницы, – поднимайся!

– Сейчас… Близнецы дома?

– Только Алена.

– Скажи, пусть спустится ко мне.

– Хорошо, сейчас уже идет.

Ора ждала недолго, к ней сбежала по всходу Алена, и она была удивлена, и приходу ведуньи, и как та выглядит, как загнанная лошадь.

– Что так смотришь? Где брат? Бежала к вам, торопилась.

– Учит Гильду из лука стрелять, – улыбнулась Аленка своей широкой улыбкой, – жалко его отвлекать.

– Далеко он отсюда?

– Нет.

– Зови быстрее, времени нет.

– Хорошо, – Алена еще раз окинула взглядом женщину снизу вверх, и вышла со двора на улицу.

«Что случилось?. Что бы Ора, да бежала… Где Ван? Где этот мальчишка?» – все думала она про себя, а ноги несли ее все быстрее, и почему-то холодело внутри. Наконец, она не выдержала.

– Ван, ты где? – что есть мочи закричала она, и стала продираться сквозь ветви деревьев.

На поляне, Гильда тянула лук, а Ван, стоявший сзади помогал девушке держать его правильно. Левую руку славницы прикрывал резной деревянный щиток, а тянула тетиву правой рукой, средним и указательным пальцем. Девочка правда больше косила глаза на пригожего парня, но лук все из руки не выпускала.

– Стреляй, – наконец, разрешил Ван, и стрела полетела в мишень, -отлично! – крикнул довольным голосом юноша, и девушка заулыбалась от похвалы.

– Гильда, привет! – прокричала Алена, задыхаясь, – Ван, нас зовут. Пошли, не медли.

– Чего случилось? – недовольно сказал юноша, убирая лук в налучье, – кому там не сидится?

– Привет тебе, Алена, – поздоровалась дочь вождя, – мы уже заканчиваем. – твердо сказала она, смотря на Вана, – Тебе пора, вернее, нам пора идти, – сказала она, смотря ему прямо в глаза, – я с тобой пойду.

– Пошли, сестра, – сказал он, и его сестра побежала, показывая путь, за ней помчался брат с Гильдой.

Они перескакивали через кусты, лежащие деревья, бежали по высокой траве, по ковру из хвойных иголок. Дочь вождя не отставала от Близнецов, и ноги ее были тоже быстры. Несколько птиц, недовольно хлопая крыльями, убрались с их пути. Они бежали, как понял Ван, к дому Оры. Ван обернулся на Гильду, но та не отставала, поддерживая кожаную суму, перекинутую через плечо. Девушка лишь раскраснелась от быстрого бега.

– Немного осталось, – крикнула быстроногая Алена, припуская ещё быстрее.

И вправду, рядом была изгородь дома Оры, а перед ней канава для стока воды, заросшая кустами. Алена открыла калитку, и за ней вбежали тяжело дышавшие Ван с Гильдой.

– Пошли, только осторожно, – приговорил юноша, стараясь отдышаться, – Ора, наверно, наверху?

– Должно быть, – пожав плечами, ответила девушка, – собаки с детьми возяться. Пошли наверх.

Они втроем вошли, а скорее вбежали по лестнице наверх, около двери стояла Ора, сжимая платок в руках.

– Наконец-то, хорошо, что быстро, – сказала она, и дала в руки Близнецам заплечные мешки, – привет, Гильда, – выдохнула она, – может, тебе не стоит с ними-то?

– А почему? – задрав нос, спросила девушка, – я с ними пойду.

– Ван, – вздохнула Ора, – посмотри, что с Снегурочкой.

Юноша подошел к сидящей к ним спиной девушке, с покрытой платком головой. Вдруг она повернулась, и ее глаза навечно остались в его памяти, а ее лицо снилось до самой смерти. У Эллы, а теперь это была она, были черные бездонные глаза, ослепительно белое лицо с синими губами и белыми, как снег, волосами.

– Видишь, Ван, как случилось-то? Не перемогла я. Теперь на Алатырь мне только бежать осталось, – печально говорила она, – Если не захочешь мне помочь, не виню.

– А… это… не проходит уже? – с надеждой промолвила Алена, подходя к девушке, и обнимая ее, – что же ты…

– Говорила я, не могу отказать просящему… Мертвого оживила…

– И он… – с ужасом молвила Гильда, – Неживой, – и от ужаса девушка прикрыла свои губы ладонью.

– Нет, – глухим, не своим голосом поговорила Элла, – живой он… только заговорит только через три дня…

Тут Ора упала на колени перед Эллой и заголосила, утирая слезы:

– Прости ты меня дитятко, не знала, не знала я… Окса клялась, что муж живой ее еще, не знала я, что мертвый, – и заголосила еще больше.

– Так суждено было, Ора, не кручинься. Так что Ван, Алена, и ты Гильда, подумайте, с кем пойдете, – и она опустила голову, – Идти мне надо. На Алатырь.

– Я с тобой пойду, Элла, – впервые так Ван назвал Снегурочку, – доведу, куда скажешь.

– И мы пойдем с тобой, – сказала сверкнув глазами Гильда, – Ты меня излечила, считай, я заново родилась. Разве я от тебя откажусь? Мало ли что Бор и отец скажут, Но уходить быстро надо, Бор давно Снегу, то есть Эллу, подозревал, что она из ледяных великанов. Все отца убеждал. Уходим прямо сейчас.

Элла схватила свой, уже собранный мешок, и взяла флягу с медом.

– А еду забыла, доченька, -крикнула ей Ора, доставая ее любимые пироги.

– Я больше не ем, счастливо тебе, Ора! – крикнула девушка, и пошла к лестнице.

За Эллой быстрым шагом пошли и остальные, осторожно ступая по ступенькам. Во дворе подбежали собаки к людям, но к Элле не подходили, а когда она захотела погладить пса, тот поджал хвост, как маленький щенок, и опрометью убежал.

– А чего он? – жалобно спросила ведунья, и лишь слеза скатилась по щеке.

– Пойдем быстрее, к пристани, лодку возьмем, – сказала Гильда.

Вдруг они услышали лай своры собачьей, и бросились бежать. Элла бежала быстрее всех, она не задыхалась и не уставала, и не потела вовсе. Вот Алена, споткнулась, и закричала, держась за колено. Элла быстро подбежала к ней, нагнулась, оправила свою, теперь белую косу, и наложив руки на пострадавшее место, тут же сняла боль, и опухоль сошла.

– Все? – ведунья сама не верила, – давай, побежали дальше, – и подняла ее за руку, – Я последней пойду.

Элла, не торопясь, бежала позади всех, и сворка Бора приблизилась к ней, и невероятно! Тут же, жалобно взвыв, огромные псы, как ошпаренные, бросились обратно, к людям волхва. Собаки не выносили запаха чужих, непонятных существ. Но беглецы от погони оторвались, и вот, подбежали к пристани, и Гильда мигом перерезала кинжалом удерживающий челн канат, Элла и Ван сели на весла, а Гильда взяла в руки рулевое весло. Кожаная лодка заскользила по водной глади Оби. Только легкие волны били в борт, чуть покачивая суденышко. Вот из-за кустов показались люди, с треском раздвигающие густые ветви.

– Стойте, – раздался крик преследователей.

– Давайте подождем, – не к месту пошутила Алена, криво усмехнувшись, – может, чего хорошего принесли?

– Ну да, много хорошего, – согласилась Гильда, – луки со стрелами. Издалека бить не будут, не захотят в меня попасть. Ван, греби сильнее, а там, глядишь, и в протоке спрячемся.

– Хорошо, – говорил уже раскрасневшийся от работы юноша, взглянул влево, и мраморное лицо Эллы не покраснело, и не было на лице даже бисеринки пота.

– Я теперь не устаю, Ван, – чуть улыбнулась она своими синими губами, – обещай, что поможешь мне.

– Конечно, Элла, – проговорил он чуть тяжелее, – Всё что ахочешь, моей названной сестре помогу.

– Через два дня сожги меня, – сказала она спокойным голосом, а юноша с вмиг ошалевшими глазами, едва не выронил весло из своих рук.

– Ты что? – сказал он уже заплетающимся языком, а услышавшая все Гильда чуть не выронила рулевое весло, – как я смогу?

– Еще как сможешь, – жестко говорила Элла, – плывем к противоположному берегу, погоню живо собьем.

Гильда, ошалевшая от слов Эллы, беспрекословно подчинилась, и челн полетел к тростнику противоположного берега Оби. Элла и Ван гребли без устали, но юноша нахмурил брови и потемнел лицом. Наконец, раздвинув носом заросли, суденышко ткнулось в берег, и друзья перемахнули через борт, а Элла, став нечеловечески сильной, вытащила его из воды. и вытащила на берег, спрятав челнок в кустах орешника.

– На обратном пути заберете, – тихо сказала ведунья, – пошли палатку ставить.

Место нашли неплохое, палатку укрыли еловыми ветвями от чужого глаза, а Ван ни слова ни говоря, пошел рубить дрова. К вечеру заготовили поленницу, и пошли отдохнуть. Гильда поставила два котла, один для каши, другой для травяного настоя.

– Садитесь, готово все, – позвала она Эллу и Близнецов, – вот, берите, – и она разложила по деревянным мискам еду, все стали есть. Глотали, не чувствуя вкуса, не понимая что происходит, но чувствуя тяжесть внутри и беду рядом.

– Просто по другому нельзя, да поймите меня. – пыталась убедить друзей Элла, – Через два дня я стану, как моя мать, – и все разом повернули голову на девушку, – да, Эльга мать моя, – и она вздохнула, – Если я не умру, то я стану Новой Ледяной царевной, а мать сможет заснуть под ледяным покрывалом, и проспит она пять тысяч лет. А я буду Ледяной царевной до самого конца миров, когда придет день, и пробудятся все Семь Царевен.

– А что, до Эльги были еще, – с трудом выговорила страшные слова Гильда, едва не уронив миску, – еще шесть?

– Да… Шесть, и спят они все в этих местах. В Уральских горах, а одна недалеко, ее чую отсюда, прямо, – и она махнула рукой в сторону леса.

– И как… – не смогла договорить Алена.

– Придет царь, Избранник, и всех разбудит. Как гласит предание:

«И будет он лицом светел и чист, с золотыми волосами,

и сердцем чище и тверже льда, с помыслами ярче солнца,

И Семеро, с Армией Мертвецов подчинят весь мир Царю»

А что будет дальше, лучше и не думать. – закончила она, поникнув головой.

Все даже не могли смотреть друг на друга, Гильда только тихонько собрала миски, да разлила настоя по ковшам. Все попили, и Гильда пошла спать в палатку, а Ван с Аленой долго смотрели в костер, как его языки пожирают сухие ветки, те потрескивают, и вверх сыпятся искры. Ван представил всё это… да сразу замотал головой, только и вымолвил:

– Нееет… – в исступлении схватившись за корень дерева.

– Не кручинься, Ван, у меня напиток есть с собой из вываренного мака, больно мне не будет. А тебе, за службу, подарок от меня, – и она протянула ему серебряный нож в кожаных ножнах.

– Оружие это против мертвых. Сразу убивает любого Неживого. И помни- мать мою не смей трогать, но серебро помогло мне из Запретного острова бежать, – и она отдала из сумы карту на коже. – Мать моя, – и она вздохнула, – уж знает, что я обратилась и спешит сюда. За неделю дойдет, не сомневайтесь. Путь туда ведет с Алатыря, через подземную пещеру. Я оттуда, с Запретного, почти сутки ползла, а вход другим серебряным ножом закрыла, поэтому Эльга эту дорогу потаенную не знает. Поняли ли меня? И мать и Семерых все равно не убить, усыпить можно, но как это сделать, лишь Пряхи знают. Спите, утро вечера мудренее.

– А ты, Элла? – сказал он, оглядывая лицо названой сестры.

– Теперь я не сплю, – просто сказала она. – посижу, посмотрю на звёзды в небе.

Наутро все встали, поели, Элла ушла в лес, переоделась во все лучшее, а Ван, с трудом перебирая ногами, устилал поленницу еловыми ветвями, а Гильда всё плакала без конца, утирая лицу рукавом. Алена старалась держаться, но взглянув опять на названную сестру, ладонью стирала нахлынувшие слезы.

– Вроде бы пора, – твердо сказала Элла, доставая сосуд из своей сумки, и отпила из него. Была она в дареном Бором венце из жемчуга, с браслетами на обеих руках. Суму положила на землю.– Это тебе, Алена. Это вот тебе, Гильда, – и она отдала ей витой золотой браслет и серьги. Выходи за Вана, – прошептала она, -он хороший, – и говорила уже громко, – Алена, это тебе снова, – и вложила ей в ладонь ожерелье, – Ван, братец мой названый. Трудно тебе пришлось, а будет еще труднее, и вот, возьми, – и она отдала ему кольцо со свастикой, – с этим и на Алатыре приветят. Прощайте все, – и она расцеловала каждого, но ее беломраморное лицо не менялось, лишь из угольно – черных глаз скатились слезинки.

Гильда и Алёна не в силах больше сдерживаться, заплакали ещё сильнее, а сестра Вана сжала дочь Зиги в своих объятьях, не в силах смотреть на поленницу.

Ван поддерживал ее за руку, поднимавшуюся наверх поленницы, она встала там, и обняла столб руками.

– Зажигай, – закричала она юноше.

Ван хмуро побрел к костру, и опустил в него факел, зажигая его от огня. И тут услышал сильный лай собак, и крики людей, и различил вопль Бора:

– Держите ее! Вот они!

– Ван милый, зажигай! – прокричала ведунья, а юноша, с трудом передвигая одеревеневшие ноги, зажурившись, ткнул факел в поленницу, зажигая сначала еловые ветви внизу дров. Непонятно как, но огонь охватил место погребения, и с гудением поднимался кверху, осыпая поляну искрами. Огромный факел, выше самых высоких сосен поднялся к самому небу. На поляну первый выскочил Бор, и задыхаясь, спросил:

– Где она?

Ван поднял на него покрасневшие глаза, его лицо покрытое сажей, пересекали дорожки от слез, и он лишь показал правой рукой на огромный костер. Вокруг стали собираться люди, пришедшие вместе с волхвами, оглушительно лаяли, а потом вдруг жалобно завыли псы, Гильда и Алена всё рыдали у кустов, обнимая друг друга. Над костром вдруг стали собираться угольно-черные тучи, рассекаемые ослепительными молниями. Ван стоял близко к огню, и его лицо обжигал жар костра. Он смотрел на последние мгновения жизни Эллы не отрываясь, и вдруг среди молний и туч мелькнуло ее лицо, и это было лицо не Ледяной царевны, а ослепительно красивое лицо прежней Снегурочки, и столб света рассек пламя костра, а тучи вмиг рассеялись, а молнии прекратились. Дальше костер догорал, лишь роняя искры от хвои и коры деревьев. Подбежавший Орм кинулся к костру, но его остановили Фат и Целл, и сын волхва безуспешно вырывался из их рук, пока подоспевшие отроки не оттащили его в безопасное место. Ван не отходил от костра, пока он не погас. Лишь редкие языки пламени, то здесь, то там лизали несгоревшие куски бревен. А так вся поляна была покрыта пышущими жаром дубовыми угольями. Бор подошел и похлопал его по плечу, но ни сказал ни слова, лишь подал большую бронзовую корчагу, украшенную спиралями. Красивый сосуд сиял как солнце, и был великолепно сработан, вполне заслуживающий быть последним пристанищем костей Эллы. Долго еще огонь не догорал, и служители Бора принесли мед в корчагах.

– Осторожней, не обожги ноги, – пробормотала Гильда, а Бор подал деревянные большие боты, которые Ван надел на свои сапоги. Юноша брал корчаги, заливая остатки пылающих углей, и горячий пар от меда бил его в лицо, пропитывая его одежду. Медовый туман клубился над кострищем, и юноша нагнулся, разгребая угли дубовым посохом, обжигая свои руки жаром углей погребального огня.

– Где, где же… – он с ожесточением раскидывал в стороны остатки костра, но не мог не найти НИЧЕГО. – Должны же быть они здесь…

– Ван, отдохни, – тихо сказал Бор, – Послушников сюда!

Подошли трое его учеников, обутые в схожую деревянную обувь, и стали проверять кострище более внимательно. В самом конце, они просеивали уголь через бронзовые решетки. Но даже остатков украшений не было, а не только обгоревших костей девушки.

– Бор, ничего нет. Все переворошили. Нет костей, – сказал послушник, пожал плечами, и пряча перепачканные в саже и углях руки.

– Только одно возможно… – говорил волхв собравшимся гуннам, – она была Ледяной царевной, из ледяных великанов родом, – сказал он, опустив голову, – но она не было злой, и сама предпочла сгореть, и растаяла в огне, – повторял он соплеменникам. Мы будем скорбеть о ней, и помнить ее. Она многим помогла, и многие обязаны ей жизнью. В знак памяти мы наполним сосуд углями с костра, и положим в курган, который здесь и насыплем, что бы помнить ее и ее доброту к нам.

Гунны стояли, опустив головы в знак скорби, и с десяток людей сели в лодку, и поплыли за лопатами в селение. Гильда собирала палатку, а Алена ей помогала, укладывая вещи. Ван подошел к Бору.

– Волхв, перед ее смертью я видел лицо Снеги, и столб света, который вознес ее. И она не Ледяная Дева, ты сам видел, у нее красная кровь.

– Ты же видел десятки и десятки людей, юноша. Что я должен был им сказать? – говорил она, хмурив брови, – что она вознеслась? Значит, – говорил он, стуча о землю посохом, – она должна быть Эллой, хранительницей Царства Мертвых. А Элла, как ты знаешь, приходит, что бы защищать людей. И кого же она защитила?

– Нас, волхв, нас. Она же дочь Эльги, – прошептал он эти слова на ухо Бору.

Прощение за Снегу

Долго печалилось все селение после ухода Снегурочки, ее Смерти- Не – Смерти на костре, и перед глазами каждого в племени гуннов был ее выбор- либо умереть, либо стать Не- живой -Ни мертвой. Ушла Снега -Элла, когда ей было всего девятнадцать лет.

Прошло меньше недели, ученикам было уже по пятнадцать лет, мальчишек, но нет, уже юношей, племени натаскивали, как будущих молодых воинов и пастухов. Глом, один из старейшин, занимался этой нелегкой работой. Лист тоже старался изо всех сил, передавая мастерство, он учил обращаться с мечом, и умению ухаживать за конями и управлять ими. Молодые гунны долго притирались друг другу, вместе осваивая нелегҡое ремесло воина. Ван сильно вытянулся вверх, как молодой дубок, да и его ровесники тоже росли быстро. Жили юноши уже в воинском доме, приучаясь к порядку, но ночевать отпускали к семьям. Ван и его друзья Сафрак, Рари и Ветт, Гаст и Гард учились прыгать через пока деревянного быка, стрелять из лука без промаха, метать дротики, орудовать рогатиной, каменным топором. В один из дней, уставшие юноши шли в свое убежище, отмахиваясь по пути от оводов, которых летом полно на Оби.

– А что, верно, Ван, что когда Снега была рядом, – говорил с иронией Ветт, – и комары не кусали, и оводы не садились?

– Так оно и было, – и он быстро взглянул на Ветта, – Жалко, что она умерла. И добрая, и сильная, и храбрее ее нет в целом свете.

– Так она же ведьма, и дочь Эльги? – неуверенно прошептал Рари.

– Лучше вспомни своего отца, она его от лихоманки излечила, или двоюродного брата Ветта, и про его сестру не забудь.

– Так-то так, но… Грезящие… От темных духов это.

– От темных? – озлился Ван, – а твоего отца, Ветт ты забыл? Твоя мать слезно просила мою мать, а про запрет все небось и забыли? Снега не испугалась, хотя знала чем все для нее все закончится. Отец то твой жив, да девушка сожглась живой.

– Она из ледяных великанов видать, – встрял Отей, – ведь на костре даже костей не нашли, значит растаяла она.

– Или не растаяла, – окинул взглядом всех приятелей Ван, – или она из Близнецов- Хранителей была?

На это Отей и Рари не переглядываясь, лишь поднесли кулаки ко лбу, славя богов. Ветт, поникший головой, горько заплакал и только бормотал, утирая слезы:

– Да кто же знал… И мать ревет без конца, хотя к ней перед смертью Снегурочка приходила, сказала, что не держит зла, и Отец…

– А он как… Обычный? Человек? – тихо-тихо спросил Рари

– Три дня не говорил после воскресения, а теперь и ест, и спит… Печалится только…

– Значит, все это по воле Близнецов- Стражей случилось, сам подумай и вспомни, что с Эльгой произошло- воскресила она тело, а душу вернуть не смогла, и обратилась сама в неживую. А Снегурочка? Она Человека вернула из Царства Богов, но заплатила за это, значит, так было суждено.

– Спасибо, – только и прошептал Ветт с заплаканными глазами, обнимая друга, – к тебе мои мать и отец сегодня домой придут, скажи им это. И виру принесут, вина все же на нас, хоть и Боги все решили.

– Хорошо.

Юноши прошли мимо празднующих юношей и девушек приход весны. Они были в венках цветов на головах, водили хороводы, а рядом, на поляне, влюбленные пары прыгали через огонь взявшись за руки. Ван подошел, посмотрел, как девушки сбивают искры с подолов.

– А что такое, – он кивнул головой на костер, и пары, прыгающие через пламя, – такого раньше не было.

– Бор сказал об этом, а Семеро приговорили. Как стали говорить, что Снегурочка -это Ледяная царевна и растаяла на костре, то и стали влюбленные так делать в память о ней. Ее все любили, скольких она ведь вылечила, – говорила девушка, бросая взгляды на юношу, держащего ее за руку.

Ван отошел от радующихся, повесив голову, и бормотал: «Ледяная царевна. Да если-бы…»

Ближе к вечеру раздался стук в калитку, в доме слышали, как скрипнула лоза, прикрученная к плетенке, потом послышался стук внизу, в сенях.

– Проходите, – крикнула Зима, открывая невысокую дверь в горницу.

Не входя в помещение, гости обстучали по очереди обувь от уличной грязи, и вошли, наклонившись, что бы не удариться головой о косяк, вошли в горницу.

– Здрав будь Зима, мы родители Ветта, я его мать, зовут меня Окса, – проговорила женщина.

– А я его отец, тот, кого она вернула из Царства Богов. Зовут меня Скальк.

– Пришли мы с вирой за жизнь твоей названной дочери, Снеги, – начала говорить Окса, – она воскресила, – и запнулась на этих словах, -моего мертвого мужа, – и поднесла ладонь ко рту, готовясь заплакать, – но и сама умерла потом.

– Хочешь казни меня смертью Зима, -начал Скальк, – или прими виру по обычаю, но не желали мы смерти Снегурочки, да и никто здесь в селении не желал.

– Нет на вас ее крови, – отвечала Зима, встав с лавки, – и я виновна, да так видно было суждено. Чисты вы от скверны, и нет обиды моей на вас.

– Прими тогда от нас дары, Зима. Нет ведь у тебя мужа. Мы отдаем вам новую лодку, корову, и золото. Это не может вернуть ее, дочь твою названную, но это в знак благодарности за вашу и ее доброту, – и Скальк положил мешочек из замши на стол, и развязал его. Золото тускло блестело в огне светильника.

– Для всех горе смерть Снегурочки, как великая тайна ее погибель, -говорила Окса, – и говорят, Алена будет послана на Алатырь учится, и это ей в дорогу, – и Окс положил новый полушубок, хорошую шерстяную шапку, с длинными ушами, горло закрывать от мороза.

– Спасибо вам за добрые слова, – сказал Скальк, поясно кланяясь, – пойдем мы, – и осторожно ступая по половицам, вышел из горницы.

Зима подошла, обняла и поцеловала Оксу, та сначала отстранилась, затем благодарно ответила, а потом опять заплакала.

– Я так виновата, так виновата, – бормотала она, и Зиме пришлось ее успокаивать, поглаживая её вздрагивающие плечи.

– Так видать, было суждено, – говорила она, – Снега была хорошей, и знать Стражи ее к себе позвали. Попей, – и она подала ковшик с квасом гостье.

Она попила, и успокоилась наконец, опять подошла к Зиме, расцеловала ее и вышла к ждавшему ее мужу. На улице скрипнула калитка, гости покинули дом Близнецов. Обитатели дома задумчиво смотрели друг на друга, не говоря ни слова, и бабушка спрятала золото в ларец, а тулуп убрала в ларь, положив в него пахучей травы, от моли.

– Снегу все вспоминаю, – говорила Аленка, улыбаясь своим большим ртом, – и добрая, и красивая, ведунья необыкновенная, а- умерла. А как же справедливость в мире?

– Не могла она по другому, внученька, поэтому и за Скалька взялась, хоть видела, что мертвый он. Она много чего не могла- и есть мясо, и в лечении отказать не могла никому.

Вдруг на улице скрипнули ворота, и калитка их ограды, дико завыли собаки, и затем раздался опять стук в дверь.

– Да кто это? Опять что- ли Окса и Скальк? Входите, мы рады гостям, – громко сказала Зима, и тут же пожалела о своих словах.

Жизнь за жизнь. Эльга забрала Вана

К ним в горницу, наклонившись при входе, как все, вошла во всем блеске своей красоты сама Ледяная царевна. Быстрым взглядом окинула горницу, и плывущей походкой, как у Снегурочки, подошла к лавке, где сидело все семейство Зимы.

– Привет вам, приютившие бездомную девушку, – она быстро посмотрела черными бездонными глазами и улыбнулась синими губами, – нет, Алена, я не растаю. И спасибо, Зима, я не ем ничего уже пятьсот лет. А тебе, Ван спасибо, меда я отведаю, – и она взяла простой липовый ковш с медом, и отпила из него.

– И тебе привет, Эльга-Хранительница, -твердо сказала Зима, – с чем пожаловала?

– Забрать свое. Снегурочка ведь дочь моя, почувствовала я, беда с ней, – говорила ведьма спокойным голосом, а все семейство Зимы вскинуло на нее глаза, не веря словам, не веря и своим глазам, что Ледяная королева у них дома. – убежала она от меня, сначала на Алатырь, – и она опять осмотрела горницу, зайдя и в другую комнату, – где она прячется?

– Присядь, Великая ведунья, – попросила хозяйка дома

– Мне не нравится твои слова, женщина, – не меняясь в лице, ответила Эльга, – что с ней? Где моя дочь?

– Она умерла, -тихо, но твердо отвечала Зима, – нет ее больше.

– Ты лжешь женщина, – прошипела ведьма, не меняясь в лице, неспособном меняться, – она не может умереть, ее и убить нельзя.

– Она была доброй и сильной, – гордо говорила Зима, – многих вылечила, но последнего, умершего воскресила вопреки Завету, и переродилась…

– Воскрешенный остался Живым? – перебивая спросила Эльга, раскрыв губы в нетерпении.

– Да, он три дня не говорил, но он человек с душой и чувствами, Стражи дозволили это.

– Но Стражи ее и обратили, – тихо-тихо сказала Эльга, – или она сама одна из Стражей, – так же тихо закончила она, – и где она? Я заберу ее с собой, ее там никто не обидит.

– Снегурочка сожгла себя, -тихо закончила говорить Зима, – и костей не нашли, люди решили, что она была Ледяной царевной, и… растаяла.

– Ааааа, – издала дикий крик и глухо зарычала не меняясь в лице, лишь Эльга, – и эти, люди, решили что мы из льда? Смотри- и она кинжалом провела себя по запястью, и полился Ихор- прозрачная кровь богов, – собери мою кровь, она все излечивает, женщина. А Снега… Не скажу вам, где она, каждый с ней встречается в самом конце. Так вот значит, почему… – тихо – тихо говорила она, – Но за ее уход я заберу у тебя внучку, женщина.

Зима осела при этих словах на лавку, прижав к себе Близнецов, а Ван выскользнул из рук бабушки, и незаметно от Эльги воткнул серебряный нож, предсмертный подарок Снеги, в косяк двери. Обошел Эльгу, и прижался к своей воспитательнице, чувствуя ее тепло.

– А может, я лучше сгожусь, – проговорил бесстрашный юноша, – Запретный остров… Далеко это… Я даже в Лукоморье не бывал еще.

– Сестра твоя мне больше нужна, -ответила ему ведьма, но ты храбрый, молодец. Жили у бабуси, два веселых гуся, – заговорила присказкой ведьма, оглядывая Близнецов, – один белый, другой серый, – и она потрепала по волосам Алены и Вана, – гуси мои, гуси.

– Белого гуся я с собой возьму, – взяла она за руку помертвевшую Алену, – Гуны- гансы, мальчик, -она посмотрела неживыми глазами на мальчика, – они и гусями зовутся.

Все так же держа девочку за руку, как свою великую драгоценность, ведьма отпила меду из ковша, поклонилась. Эльга осторожно встала, прошла мимо очага к выходу из дома, но выйти не смогла. Она отпустила девочку, и стала с непониманием ощупывать проход, как слепая. На ее непроницаемом лице не было удивления, она вытянула руки, ощупывая пальцами пустое пространство, но эта пустота не пускала ее. Зима и Алена смотря на это, замирая от страха. Ледяная царевна делала шажок вбок, потом еще, цеплялась пальцами за косяк, царапала бревенчатые стены, пытаясь найти препятствие. Колдунья стала озираться, и Ван себя выдал, чуть заметно довольно улыбаясь, и делая гримаски на хитром лице, представляя, как ведьма сдастся.

– Согласна я, ты поедешь со мной, вместо сестры. Собирайся, – проговорила своим жутким голосом Эльга.– Только быстрее, хитрец. Пока я не передумала.

Бабушка вскочила и порывисто обняла внука, часто-часто целовала его на прощанье, сестра повисла на его левом плече, судорожно всхлипывая.

– Да хватит вам, учится еду, пускай даже на Север. Через несколько лет вернусь.

– Возвращайся, внучок, – тихо-тихо ответила бабушка, глотая слезы.

– Не надо, не надо плакать, – и Ван погладил Зиму по руке, – это все не страшнее, чем китов добывать в Студеном море на малой лодке. Алена, мой мешок готов?

– Да, вот он, – и сестра подала ему кожаный заплечный мешок с припасами, и мать повесила амулет в виде солнечного колеса ему на шею.

– Прощайтесь, – сказала Мертвая царевна, -Давай, собирайся, мой ученик, – она повелительно указала ладонью на мальчика.

Ван вскочил, и вынул из под косяка серебряный нож, и отдал его сестре. Эльга, подобрав подол платья, наклонила голову и вышла из дома, и повернув голову сказала напоследок:

– Жду, не медли. и огонь возьми с собой.

Зима притянула внука за рукав к лавке, усадив рядом с собой, и Алена села рядом. Так присели они на дорожку, опустив головы, и Ван смотрел, как потрескивает огонь в очаге, на светильник в углу, взглянул на прощанье на мать и сестру.

– Пора идти мне, но я еще вернусь домой, посмотрю только на Студеное море, – и поцеловал бабушку и сестру на прощанье, встал, закинул торбу за спину, и еще раз поклонился им в пояс, – Алена, передай Гильде, скоро вернусь. А вы простите меня, если что было не так, – и вышел за дверь, наклонив голову, что бы не задеть головой косяк.

На улице Семеро уже сидели верхом на своих громадных оленях, а Ледяная царевна ждала его в своем возке, запряженном также белыми оленями, стоявшими смирно, как неживые.

– Садись в возок, мальчик, – низким голосом пророкотала колдунья, правой рукой показывая Вану место на сиденье рядом с собой. Он вскочил на деревянную ступеньку, снял заплечный мешок, положил в углубление в возке горшок с углями, обвитый лозой, и сел, где было велено. Лишь оглянулся напоследок на свой родимый дом, с наличниками, украшенными резьбой, и посмотрел на небо, которое покрыли тучи.

– Держись крепче, Ван, – и Эльга хлопнула вожжами, и упряжка понеслась на Север, а вслед за ней поскакали ее верные слуги. Колеса ее повозки не вязли ни в земле, ни песке, и казалось, что ее возок скорее парит в воздухе, чем едет по земле. Ни ей, ни ее оленю, ни тем более Семерым Спящим сон и отдых были не нужны, и они без отдыха двигались вдоль Оби к самому Лукоморью. Проходя по Оби, уже близко к морю, Ван заметил ручей, текущий молоком.

– Эльга, что это? Молочные реки? А где кисельные берега из сказаний? – и юноша ощутил резкий, неприятный запах от воды и земли.

– Это горное масло из земли в воду попало. Горное масло бывает и черное, и почти прозрачное, белое. Вот это белое масло, и речка стала, как молоко.

– А кисельные берега, – спросил любопытный отрок, – как это?

– В глинистую земли берега реки попадает горное масло, и земля становится жидкая, но вязкая, и эта земля горит. «Если молния ударит, и земля заговорит… Значит пора пришла…» – говорила она в задумчивости.

По пути останавливались, Эльга вспоминала раз в сутки, что Ван живой, и ему надо все-таки есть. Тогда Ледяная царевна подходила к воде, опускала в нее свои руки, и вытаскивала рыбину. Разговор был один:

– Чисти и жарь, – и отрок бронзовым кинжалом чистил рыбу, а потом запекал в золе, сидя на берегу реки.

Запретный остров

Эльга не отходила от него, а Семеро, окружив их, застывали подобно деревьям, Ван, скрипя зубами, не мог и пытаться бежать домой. Не было ни малейшей возможности удалиться от Грезящих, всегда кто-то был рядом. Познакомился Ван и с Серым.

Однажды, на привале, вдруг волк поднялся, и потянул воздух, и повернул морду в сторону юноши. Не спеша перебирая лапами, и чуть виляя хвостом, зверь подошел к человеку, обнюхал, и не понимая, фыркнул и потряс головой, будто стряхивая с носа что-то.

– Что, Волк, живым духом запахло? – чуть сдвинув синие губы, сказала Царевна, – Уж почитай пятьсот лет он никого живого не встречал.

– Как же он прожил столько? – спросил юноша.

– Да вот прожил, – толком не ответила ведьма.

Волк только взвыл в ответ, и повернул голову к женщине, и опять обнюхал Вана, опять чуть вильнул хвостом и вернулся к сиденью госпожи, где улегся у ее ног.

– Да ты ему понравился, – удивилась Эльга, – значит, верно я тебя выбрала, – и она тяжело вздохнула, – и дочь моя тоже.

Когда же он, должен был отойти, а ним неотступно следовал Серый, которому понравилось класть ему на плечо свою громадную голову. Волку нравилось его общество, единственного живого человека рядом с ним.

Они поднимались ниже по реке, и даже погода менялась, где проходила Мёртвая Царевна. Всегда, когда они двигались, или останавливались для отдыха, то облака закрывали лучам солнца землю. Ни оводы, ни слепни, ни мошкара не докучали слугам Эльги и ей самой. Дорога, как не мечталось отроку, не заняла много времени, прошли Лукоморье, и достигли Обской губы, где ждал их большой корабль. Ведь Грезящим не нужен был ни сон, ни отдых, а юноша приноровился спать в возке. Ван вышел посмотреть на это чудо- громадный корабль тридцать шесть локтей длины, из ребер кита, а обшит кожей моржей, непроницаемой для воды. Внутри были сиденья для гребцов, и загородка посередине судна для оленей. Молча, ни говоря ни слова, Семеро загнали девять оленей на корабль. Ван смотрел что будет дальше- верил и не верил своим глазам. Эльга запрыгнула на судно, качающееся на волнах, не замочив и подола, подошла к оленям, и коснувшись пальцем лба каждого, погрузила их в сон. Царевна подошла к рулевому веслу, а волхвы сели на весла. Семеро гребли без устали, как тридцать обычных ватажников, не ведая отдыха, вращали весла и днем и ночью. Обскую губу прошли быстро, за три дня. Ван стоял на корме, с Царевной. Она была зорче ястреба, и любой туман не был помехой её черным глазам. На второй день он увидел громадные плавники, и черные спины китов прошли с ними рядом, а потом, один, играя, поднырнул под лодьей.

– Ван, стань у правила, – приказала она воспитаннику, – не бойся, и держи весло вот так, – и она положила его руки на руль, и жестко их прижала, – учись.

Она же подошла к борту, и нагнувшись, погладила кита по плавнику. Такое же чудо повторилось с каждой из касаток. Каждая хотела, что бы Эльга её погладила. Она обернулась, и посмотрела на Вана.

– Все любят, когда их любят, – сказала она ему, и вернулась на корму, взяв руль из его рук.

Грезящие гребли не переставая, только оглядывались на царевну и Вана, и кидали взоры на ушедши касаток.

Корабль прошел по Гандвику, обошел как можно дальше Алатырь-остров, и вошел в туман.

– Мой остров окружен туманами, – хвалилась Эльга, посматривая на отрока, – никто и не знает путь к моим владениям, а ведет к острову лишь стрежень между двумя скалами, мимо каменной гряды. Кто ни пытался, пройти, все разбились и утонули. Только я знаю как добраться сюда, вижу я всё.

– А где же муж твой, царевна? – тихо, что бы никто не слышал, сказал ей Ван.

Он не ожидал, что такое возможно. Царевна закрыло лицо ладонями и тяжело задышала, хорошо, что юноша крепко держал рулевое весло. Она не сразу пришла в себя, и держалась за край борта, еще немного, и она бы разорвала китовую кожу борта судна.

– Эльга! – закричал Пуруша, – Хватит!

Она только зыкнула на него своими чёрными глазами, поджала губы, и стала к правилу, не отрывая взгляд он волн. Они вошли в туман, он был невыразимо плотен, юноша смотрел, как нос лодьи исчез в белесом мареве, и судно целиком вплыло, а ему казалось влетело в это марево.

Ван встал к борту, и не видел ничего в кромешной мгле, это был не воздух, а сплошное молоко, волглый и стылый туман. И вот в нем, как из ниоткуда, возник каменистый остров, и через гряду прибоя били соленые волны такой силы, что разбили бы любое судно. Но одна Эльга правила по узкому фарватеру, и провела судно, как поводырь слепого. Корабль вошёл через полосу прибоя и очутился в заливе, берег которого был покрыт мелкой галькой. Семеро вдруг прыгнули за борт, и обладая ужасной силой, вынесли корабль на берег, поставив его на катки. Эльга сама сбросила сходни, и вынесла оленей на берег, а за ними спустился Ван, и начал разгружать судно от скарба. Мёртвая Царевна пробудила оленей, и передала поводья от верховых животных Силку и Респе.

К ним шли люди и как будто нелюди, на них смотрел юноша, сжав зубы, и пытаясь не закричать. Уже издалека они почуяли запах, доносившийся к ним, странной походкой они ковыляли к Грезящим, сжимая в уже почерневших руках палицы. Ледяная царевна достала свои жезлы, крутанула их, и мертвые остановились.

– Он будет жить со мной. Не трогать его, если не будет к берегу подходить. Понял, Ван? – она обратилась к юноше, – бежать не сможешь отсюда. Да и зачем? Властителем всех земель станешь, никто и слова поперек сказать тебе не посмеет. Пошли, покажу тебе твои покои.

Они пошли по каменистой почве острова к горе высокой, с многими выходами, обходя плавник, прибитый штормами с материка. Даже сейчас, летом, было холодно здесь, и вспомнились рассказы Снегурочки о острове: «Холодно, все время, ветра. Не растет ничего, камни одни. Трава бурая, цветы бледные. Из птиц чайки, да зимой медведи белые забредают». Все правда, все правда, говорил он про себя, идя вслед Ледяной царевне. Она прошла в один из тоннелей, не зажигая факела, видела в темноте, видать, хорошо. Хорошо, что у нее была светлая одежда, и юноша шел осторожно, стараясь не удариться о столбы, растущие и сверху, и снизу, и вот, скрипнула дверь. Ван пальцами потрогал, ощупывая металл обивки, и зашел внутрь. Все время юноша нес и заветный горшок с углями из родного очага.

– Здесь будешь жить. Очаг есть, и дочь его топила, когда холодно, в углу лавка с мехами, укрыться есть чем для тепла. Забываю я, – и она обернулась, взглянув на его лицо, – что вы мерзнете. Извини. Рыбы тебе мои слуги наловят, да и соль они добывают, и дрова добудут. Располагайся. С утра приду, опять буду часами пользоваться, мы ведь не спим, – и она вышла из его покоев.

Ван осмотрелся, в стене пещеры было пробито отверстие для вытяжки дыма, и небольшое оконце, затянутое рыбьим пузырем, так что тусклый свет попадал внутрь. Юноша нашел сваленные сучья и дрова, и из углей сосуда разжег огонь в очаге, и воздух покоев стал нагреваться. Он обошел помещение, нашел ларь в углу, с девичьими вещами. На поставце лежали деревянные таблички с вырезанными рунами, золотое стило, и готовые чистые таблички для письма. Лавка была широкая, а меха богатые. Здесь у Эллы была постель из соболей, да соболиное покрывало от холода. В углу, рядом с очагом, висели еще две шубы из такого же материала, а светильники, еще полные моржового жира, были из золота, как и зеркала, отражающие свет. У лавки лежал на полу войлочный ковер великолепной работы, с аппликацией в виде оленей и лошадей. Юноша помнил и другие рассказы девушки перед уходом- о пещере, ведущей на Алатырь, и помнил все ориентиры, рассказанные Снегой, так что он не слишком печалился. Но- она говорила, что путь на Алатырь начинается в другой горе, а до нее, как он уже рассчитал, быстрым бегом почти шестую часть часа, а везде бродят Неживые, и шансов проскользнуть мимо них очень мало. Он еще раз посмотрел на подарок Снеги, а вернее, Эллы- серебряный нож, и припрятал его в трещине стены своего убежища, зная, что Эльга не может дотронуться до серебра. Ну да ладно, утро вечера мудренее, и уставший юноша улегся спать на свое скромное, но мягкое соболиное ложе, сказать что спать было мягко и тепло- значит ничего не сказать. Первый день в покое, после тяжелого перехода- всегда хорошо, и юноша провалился в сон, и не заметил этого. Снилась ему родная Обь, ходили они в лес с Снегурочкой и Аленкой, а юная ведунья все не давала ему по уткам стрелять. Только натянет тетиву- а Снега рядом, то локтем толкнет, то в ухо подует. Потом пропали все из его сна, и вдруг показалось девичье беломраморное лицо, пропало и оно. Затем снилось как сваю в землю забивают, удары гулкие…

Разбудил его один из Семерых, громко постучав в дубовую дверь, спасибо, что доски двери выдержали удары его кулаков. Силен был Грезящий неимоверно.

– Вставай, тебя госпожа зовет.

– Умыться бы.– спросил отрок.

– Ну умывайся, – разрешил ему колдун, – быстрее только.

Ван умылся из корчаги, стоявшей около кровати, вода стекала по желобу в подземный коридор. Юноша оделся, потрогал свои удлинившиеся локоны, и вздохнул, снова пригладил свои детские волосы. И вправду, холодно здесь, он зябко поежился. Права Снега, как всегда. Одел вторую вязаную рубаху и меховую безрукавку, и его перестал бить озноб.

– Пошли, Волхв, я готов.

– Факел зажги, а то не дойдешь, – посоветовал Грезящий.

– А тебе? – спросил юноша.

– Мне теперь без надобности, – ответил ему человек с мраморным лицом, – я и так все вижу. Но все серое… Всегда серое… – и отвернулся от гостя.

Ван зажег смолистый факел от углей очага, накрыв их толстой глиняной крышкой с ручкой, с отверстиями, что бы огонь не задыхался. Они вышли из его покоев, и Волхв повел юношу тайными коридорами, мимо искрящихся подземных колонн. Эти пещеры больше напоминали прекрасные дворцы, но сделанные силами самого подземелья, а не умением человека. Наконец, они прошли к покоям Ледяной царевны. Грезящий открыл дверь, и пропустил вперед Вана, с любопытством оглянувшего зал Повелительницы.

Она была одета в серебристую песцовую шубу, сидела в невысоком кресле, а охраняли ее изваянные из камня грифоны, а у ног лежал огромный белый волк, уже знакомый Вану. Рядом с ней стоял один из Грезящих.

– Подойди Ван, сядь рядом, – и она указала на скамейку рядом с троном.

Юноша присел на скамью, оглядевшись вокруг. Здесь был полумрак, видно, что светильники принесли сюда только ради него.

– Ну как тебе в гостях у меня? Никто здесь у меня не гостил. – сказала Царевна, смотря в глаза Вана.

– Прекрасно, – окинув взором зал, не соврал Ван, – лучше ничего не видал.

– Дочери моей зал тоже нравился, – тихо сказала колдунья.

– Не виноваты мы в ее уходе, – негромко ответил Ван, – среди людей жила, себя не скрывая. Сердце у нее доброе, вот и не перемогла себя, не отказала в спасении человеку.

– Я знаю. Не захотела она вместо меня здесь остаться. Но вместо себя тебя мне оставила.– и царевна пристально смотрела на юношу своими черными глазами, – Учится здесь будешь, читать-писать, все о окрестных странах тебе расскажу. Выучу воинскому делу, сможешь воинами управлять лучше любого воеводы. Так что садись за стол, бери восковые таблички.

– Так? – он спросил госпожу, при ней расчерчивая табоицу, и ставя знаки по обрацу.

– Не так плохо, – заметила царевна.

Так что с утра после завтрака, он занимался письмом. Перед ним стояли громадные песочные часы. Без стука вошёл волхв, ни слова ни говоря перевернул часы.

– Со мной пошли, – сказал Грезящий, – собирайся. – Ван сложил стило в деревянную коробочку и убрал восковые таблички, похожие на печатные пряники.

– Не отставай, – сказал Грезящий, исчезая в коридоре.

Ван пошёл за очередным наставником, слушая шаги во тьме. Вот он нырнул влево, юноша с трудом поспел за ним, и угодил в открытую дверь.

– Ты здесь, гусёнок? – услышал отрок другой голос, услышал какой-то шелест, и в покоях зажглись три факела.

– Респа не перемудрил, факелы загорелись сами, как он и обещал, – сказал третий волхв, смотря на огонь, – привет, Ван, – поздоровался с ним Грезящий, – моё имя Пуруша, я старшина и помощник Эльги. Это- Силк, – показал он на одного, поднявшего руку, – а это – Ургаз, – и поднял руку второй. Они тебя будут учить борьбе. Завтра еще Респа подойдёт, он у нас мастер, будет наставлять в науках разных. Звезды показать здесь не сможем, туман над нами всегда. Оставляю тебя с учителями.– он кивнул Грезящим и вышел.

– Иди сюда, Ван, – позвал его Силк, становись на войлок, здесь падать тебе не больно будет.

Он встал перед юношей, чуть пригнувшись, левая нога была чуть впереди, выставив руки перед собой, и поманил Вана. Отрок повторял движения учителя, делая шажки влево —вправо, не отводя взгляда от учителя.

– В глаза не смотри, смотри противнику на уровень ключиц, что бы не упустить руки. И запоминай…

Волхв сделал шаг влево, левой рукой дернул правую руку юноши на себя, и правую ногу занес за правую ногу отрока, и правой рукой волхв толкнул Вана в грудь. Юноша упал, но сказались уроки наставников Варты, откатился влево, и прыжком встал на ноги.

– Здорово, – заулыбался отрок.

На войлок встал Ургаз, меняя Силка. Он встал так же, но движения были другими, он обманул отрока, схватил его за плечи, и упершись левой ногой в грудь юноши, сам упал на спину, перекинув Вана через себя.

– Ох, – только и сказал воспитанник, – учится еще много.

И начала Ледяная царевна учить его уму – разуму. Читать -писать он быстро выучился, хотя и путался еще в сложных знаках. Выходил и гулял по камням Туманного острова, с берега был виден лишь край моря, с водой, подобной молоку. Собирал рыбу в ловушках, пытался найти лодку, но все они были убраны Грезящими в пещер в Горе. Так и проходили дни. Он старался бегать и прыгать, держать тебя в форме, и тренировался в борьбе, отрабатывая движения. Неугомонные Силк и Ургаз, радуясь ученику, научили его многому, и бою с палицей, и с ножом управляться, и даже с драгоценным длиннейшим бронзовым мечом.

В этот день, Силк принес предмет, укрытый ветошью, и положил на войлок.

– Посмотри, Ван. Респы работа, – и он откинул холстину, показав два длинных клинка, с рукоятями украшенными золотом.

– Можно? – спросил юноша, подходя ближе к прекрасному оружию.

– Привыкай, Царевич, – проговорил Грезящий.

Отрок взял меч двумя руками превосходной работы, полировка была великолепна, это было видно даже в свете факелов. Клинок был длинным, в два с половиной локтя длиной, с острием, о которое можно было уколоться. Он вял рукоять в правую руку, пробуя оружие на вес, и попробовал махнуть, разрубая воображаемого врага.

– Им колют, Ван, а не рубят. Я тебя научу, – добавил знающий Силк.

Волхв взял в правую руку меч, а в левую кинжал, и кивнул юноше, и тот вял также кинжал в левую руку.

– Показываю медленно, ты встань рядом, и повторяй за мной каждое движение.

Он начал показывать движения руками, которые сочетались с движениями руками. Грезящий вдохновенно наступал и оборонялся от воображаемого противника, загоняя его в угол, поражая его кинжалом и мечом, и отражая умелый натиск противника.

– Тренируйся так с утра до завтрака, и ещё раз до ужина, и ты постигнешь все глубины умения. Не сразу, – повторял он, обходя юношу, – но несомненно и навсегда. И это, – он показал на свою голову, – твои знания, никто не отберет у тебя, как соболей, золото и коней. Твои умения с тобой навсегда, пойми это разумом и прими это сердцем.

Через месяц Эльга стала показывать рисунки на коже, с описанием дальних стран, называя их картами. Показала пути по Оби, рассказала о горах на Юго- Востоке, о дальних странах и великих реках. Отдала ему карту и Студеного моря с островами, и реками и путями, в дальние страны. Он старательно перерисовал карты, а с обратной стороны подписывал рисунки, что бы было все ясно любому. Так прошел еще месяц. Эльге нравилось возиться со своим учеником, и она наставляла его дальше.

– Вот смотри, – говорила она, – рядом с нами и Алатырь- остров, а затворницы, – и она хмыкнула, – не знают о том. нас туман скрывает. Дальше на Восток Буян- остров, а на Север от него, – и она водила пальцем по коже, – Грумант – остров. На восток тоже есть острова, от Алатырь- острова, но море замерзает быстро, тяжелый путь. Срисуй себе такие же, вот кожа, – и она отдала сверток юноше, – человек должен не только мечом махать, но и своей головой думать, – приговаривала наставница, – что бы ты стал мужем нарочитым, витязем.

– Хорошо, царевна. Всё сделаю.

– Завтра чуть пораньше придёшь, знаки нанесу, какие заслужил, – строго, сказала, как отрубила Царевна.

Юноша пришёл в свои покои, разжег огонь в очаге, и долго смотрел на языке пламени, поднес руки, согреваясь. Тепло расходилось по озябшему телу, он плотнее закутался в безрукавку. Ван подошёл к рыбе в горшке, остатку обеда, и положил в угли, согреться. Поворошил ложкой, что бы не подгорело, и принес миску, взял пару рыбок. Поел, всё раздумывая, чего там замыслила Царевна. Но рыбка все же получилась то, что надо.

– Ладно, утро вечера мудренее, – сказал Ван сам себе, улегшись в свою роскошную постель, – дома бы такое одеяло, – размечтался юноша.

Разбудил его Силк, прокричав зычным голосом:

– Тебя ждут, – и добавил то, отчего его пробил холодный пот, – Царевич!

Ван вскочил, не раздумывая, надел новую рубаху и хорошие кожаные штаны, вял и новый плетёный пояс, протер ветошью сапоги, даже локоны пригладил. Вздохнул, и вышел за дверь покоев вслед ожидающему Грезящему. Волхв распахнул дверь в покои госпожи, сидевшей в кресле за столом, перебиравшей длинные золотые иглы.

– Привет, Царевич. Раздевайся. – буднично, без выражения сказала Эльга.

– Зачем? – оторопел Ван, не зная, что и думать.

– Не про то подумал, – ответила Царевна, и казалось, глаза её улыбались, – рубаху сними, и садись рядом, – она показала кивком на сиденье рядом с собой.

Юноша разделся до пояса, и сел на сиденье, чуть ниже Эльги. Она взяла тряпицу, обмакнула в остро пахнущий раствор, и протерла его предплечья. Делала она это нежно, но прикосновения её ладоней были холоднее льда. На её белом ничего не было видно, ни единой морщинки, а чёрные глаза смотрели внимательно. Она окунула иглу в краску, и стала наносить рисунок на коже царевича, иногда кидая взоры на лицо Вана, не больно, мол? Юноша старался непринужденно улыбаться, не подавая виду, что чувствует.

– Есть маковый настой, – сказала она, не отрывая взгляда от своей работы.

– Так не годится, госпожа. Я должен терпеть.

Она одобрительно кивнула, и рисовала дальше, умело втыкая золотые иглы с краской. Рисунок получился великолепный, грифоны на коже отличали не каждого воина.

– А достоин ли я? – спросил Ван, усомнившись.

– Для меня – да, – ответила она, посыпав рисунки сухой травой, и перевязав предплечья тряпицей.– Три дня мыть и мочить нельзя, а повязку через седмицу снимешь. Ты мне здесь будешь нужен.

Ван многое понимал, и многому научился. Однажды, гуляя в новой собольей шубе и такой же шапке по острову, подбирая рыбу, и оттаскивая плавник на дрова, попал в сильный дождь со снегом, и заболел. Ничего кроме соболей у Ледяной Царевны не было, чтобы одеть своего воспитанника, только это. Он лежал под собольим покрывалом, и его бил сильный озноб. Дверь распахнулась без стука, и вошла Царевна с Грезящим, который нес за ней кожаную суму.

– Ну что, гусенок, заболел? Лапки отморозил, клювик красненький стал, – приговаривала она, выкладывая на стол из сумы травы, мед, золотую чашу, глиняную корчагу, и малую каменную чашку с пестом. – Сейчас тебя вылечу, да начну лекарскому делу тебя учить. Тебя, как, побыстрее излечить, или лучше подольше? – осведомилась Эльга.

– Лучше быстрее, госпожа.

– А не забоишься?

– Нет. Мне скоро испытания проходить.

– Тогда начнем, – и она вытащила из ножен на своем поясе бронзовый кинжал, и полоснула себя по запястью, и потекла кровь, но не красная, а прозрачная. Эльга быстро подставила к ране золотую чашу, и когда набралось в ней жидкости на два глотка, она отдала его Вану. – Пей, это ихор. Он все излечит.

Ван отодвигался от сосуда, отползая под покрывалом, будто это был страшный яд.

– Пей говорят. Это не яд, и ихор тебя не обратит в Грезящего, не бойся. Не будешь слушаться, я тебе все перья повыщипываю, – твердо пообещала колдунья, а Волк зарычал, оскалив клыки, соглашаясь с хозяйкой.

Юноша взял чашу, чувствуя, как она холодна. На дне ее плескалось чудесное зелье, прямо зелье из сказки, как Живая вода. Он зажмурился, и выпил, не чувствуя вкуса. Ван пытался почувствовать, когда начнёт превращаться в Грезящего, прислушиваясь к себе.

– Молодец, – похвалила его Царевна. – Не испугался. Будешь завтра здоров, – и она вышла из покоев юноши, а Грезящий собрал все травы и корчагу с мешком, оставив лишь золотой сосуд на столе.

Вана стал трясти озноб, а потом по телу разлилось тепло, и боль, и судороги прекратились. Он попил травяного настоя, и заснул. Опять снилось родное селение и бабушка с сестрой. И Гильда.

Наутро пробуждение было великолепным, боль прекратилась, он осторожно встал, и ощупал свои ноги и руки, как будто был в забытьи. Грезящий принес поесть, и Ван не стал отказываться, оделся и вышел на каменистую землю рядом с их горой. Потом пошел в покои Эльги, опять пройдя через тоннель украшенный горными изваяниями, блистающими столбами, доходящими до потолка пещеры. Юноша вошел в распахнутую дверь, и Царевна встречала его на пороге.

– Заходи, – и она кивнула ему, приветствуя, – выздоровел?

– Не верю, но это так.

– Теперь не заболеешь, – добавила она, – дальше учиться надо.

И она расставила на столе глиняные игрушки, на которые Ван засмотрелся. Это была тонкая работа, и юноша в детстве всегда хотел такие же фигурки. Воины с луками, колесницы, копейщики, охотники. Эльга с любовью их расставляла.

– Это Эллы игрушки, -тихо говорила она, – куклы ненавидела, играла, расставляла по-всякому…

– Сколько же тебе лет, госпожа, – спросил наудачу юноша, – пятьсот лет?

– Пятьсот восемнадцать, – Эльга растянула свои губы, что должно было обозначать улыбку, – я стала такой, такой как сейчас, когда мне восемнадцать было. Вот так-то.

– Значит, тебе восемнадцать? – удивился ученик. Юноша думал, что Ледяная царевна умудренная жизнью женщина, которой лет было около сорока, не меньше, – я думал, что тебе тогда было…

– Лет сорок? – добавила она, – расскажу я тебе. Все случайно вышло, не могла я отказать, а Запрет нарушила, – и она развела руки в стороны, – и обратилась…

– И она не смогла отказать, – печально добавил Ван. – Элла…

– Ну ладно, садись и смотри, – сказала уже другим голосом, – дальше военное дело изучаем, – продолжила урок ведунья.

Ван ожидал чудес- громы, молнии, но все было напрасно. Царевна лишь поставила игрушки на две стороны в определенном порядке.

– Итак, станешь ты у меня не просто воином, но предводителем. Смотри, вот войско перед боем, надо смотреть, что бы лучники прикрывали и колесничих и копейщиков, и лучше, что бы твой отряд находился над вражеским. Почему?

– Наши стрелы дальше летят, а вражьи- ближе, и колесничим вверх не забраться. И старайся, что бы твои колесничие или лучники смогли встать во фланг врагам, тогда все твои стрелы поразят неприятелей, – и она показала падающие стрелы вдоль фронта. Дальше. Кони утомляются быстрее людей, и ты должен утомить коней врага, оставив своих коней свежими. Ставь за своим строем походные кибитки, и ты сможешь отступить, изматывая врага. Утоми неприятеля перед сечей малыми отрядами, а сделай так, что бы твои люди отдохнули.

– Как же это?

– Действуй малыми отрядами, а к вечеру, ударь всеми силами, и усталый враг побежит.

– Хитро, – прошептал Ван, – самому не сразу всё поймешь.

– Если у тебя нет колесниц, а у неприятеля есть, вынуди врага прийти на неровную землю, всю в рытвинах и оврагах, что бы не мог использовать повозки на поле битвы. Колеса ломаются, и кони ломают ноги тоже. Я слышала Силк тебя и мечом учил сражаться?

– Так и есть, Эльга. Учил.

– Хорошо это. Не забывай о продовольствии, и о корме для скота и коней. Не забывай и воде, что бы воинам воды было вволю.

– Помни, кони устают быстро, и в длительной битве коней надо менять в упряжках.

Долго она еще излагала перед юношей азы военной науки, делясь своей мудростью. Так дни шли за днями, военное дело чередовалось с лекарским, и с изучением дальних земель.

Дни текли, один за одним, царевна учила Вана всему, что знала сама. Она сидела в своем кресле рядом с ним, и говорила о далеких землях, которые она видела.

– Госпожа, а отчего ты на Юг не перебралась, где теплее? Ты же говорила, что в Теплом море на юге множество островов. Могла бы жить на любом.

– Все же просто, Ван. Мое войско там погибнет, а здесь я помогаю соплеменникам, пока я здесь, на вас никто не нападет. И то мои заповедные владения, я должна тут быть.

Юноша немного подумал, пожал плечами, покрутил пальцами, пересаживаясь и так и эдак, подпирал подбородок ладонью (подсмотрел такое у Бора), наконец сказал:

– Кажется я понял, Эльга.

– Ну? – вопросительно посмотрела на воспитанника царевна.

– Мертвые в тепле разлагаются быстро, и Мертвые воины сгинут быстро в Южных землях.

– Молодец, учишься думать. Это тебе в подарок, – и она отдала ему костяной кинжал.

– Но… – и он быстро взглянул на ведьму, и говорил медленнее, – то есть, ты своих воинов прячешь здесь, где всегда холодно, или… – и он показал указательным пальцем на землю, и сделал гребок, будто плывет.

– Ты делаешь успехи, юноша. – сказала она довольным голосом, – Настало время рассказать, кем ты будешь.

– И кем же? – и он напрягся, – неужто подгорным властелином?

Эльга встала, походила по пещере, бросая взгляды на ученика. Ван смотрел на нее и думал, что если бы она не была Ледяной Царевной, то он бы сказал, что женщина сейчас волнуется.

– Ты, Царевич, станешь предводителем войска. Общего войска. Одна я, без людей, с войском мертвецов, не смогу уничтожить угрозу на Востоке. Мои воины неуничтожимы, но уязвимы. Живые люди их прикроют, и вместе мы сможем растоптать и вырезать всех врагов всюду и везде.

Ван замер, и лишь вздохнул, представив себе все это. Страх, Ужас, и Смерть без конца. И он, во главе армии Мертвых.

– Ты пойми, Ван, чужие теряют страх раз в сто пятьдесят- двести лет, когда начинают думать, что я, и моя рать- страшные сказки для непослушных детей. Уже три раза я истребляла все и вся, всех, кто нападал на нас. Моим воинам все равно, но я… – и она подошла к ученику, и Ван смотрел на ее кривящиеся синие губы, и дрожь охватила его самого. – А может, ты и тот, кто обещан..

– Кто? – тихо спросил юноша.

– Тот, чистый сердцем, кто сможет разбудить еще Шестерых Царевен, и есть обещанный царевич. Нас всего Семь было, я – последняя, седьмая… Устала я, думала вместо меня дочь останется, а я спать буду в гранитном гробу, под ледяным покрывалом, ждать Его… Не довелось… Скоро, чувствую, нападут на нас… И пойдем мы с тобой в поход.

Алена. Путь на Север

Так долго и сидели рядом на лавке Аленка и Зима, молчали, не знали что сказать друг другу. Алена повернулась к бабушке, долго смотрела в ее глаза, встала, спрятала за пояс серебряный нож, налила мед в ковш, и дала в трясущиеся руки бабушки. Лицо ее было бледным, и она еле держала питье в руке.

– Попей, бабуля. – ласково говорила она, поддерживая это сосуд своими руками.

– Как же так, внучка… А Ван… Что делать-то?

– Поеду за ним, выручать буду, – уныло сказала Аленка, – про дорогу Снега говорила.

– Аленушка, ты что… Девица, в дальний путь такой?

– Ван брат мой, и он бы за мной тоже поехал, хоть на край земли. Собираться надо, бабуля.

– Ладно, чего там, – и Зима стала собирать со стола, – Гильде потом скажу, что Вана нет здесь, а Бору и Зиги и знать пока незачем. Съешь пирожок, да спать ложимся. Утро вечера мудренее.

Наутро сборы продолжились, бабушка собрала внучке в дорогу мешок всякого добра. Пока обе занимались сборами, в калитку вошли Респа и Ветт, Клест и Орм, и быстро поднялись в горницу. У юношей с собой были дорожные мешки.

– Привет тебе, бабушка Зима. Вчера Ветт видел, как Эльга увозит Вана. Сначала своим глазам не поверил, – говорил Клест, – пришел он ко мне, ну а я – и юноша развел руки, – с ним быстро побежали к реке, и на челне мы догнали Ледяную царевну, видели Грезящих едущих на оленях, и Вана в возке Эльги. Вот мы и собрались все вместе за ними по Оби идти, а там и до ее острова доберемся.

– Я… – Алена запиналась, не веря, что друзья с ней на верную смерть идут, – спасибо вам.

– Завтра я внучку соберу в дорогу, не беспокойтесь, готова будет.

– Хорошо, мы к завтрашнему дню тоже будем готовы, – добавил Ветт переглянувшись с друзьями, – Ко мне и Зиги заходил. Вождь нам лодку в дорогу дал, зерно на дорогу, и грамоту подорожную, для гуннов в низовьях Оби, – и показал бронзовую табличку с выдавленными знаками.

– Значит, все хорошо будет. Вождем у них Раст, и селение главное в Лукоморье. И с этой табличкой они вас на Алатырь доставят, и Пряхи дадут вам совет, – сообщила им все Зима.

Юноши смотрели на женщину, переглядывались друг с другом, только сейчас начиная понимать, какое дело затеяли, или скорее, в какой путь собрались. Да и к кому.

На рассвете Зима подняла Алену, но та и не спала, покормила внучку на дорогу. Приготовила повозку, положила в нее дорожные вещи. Поели вместе, и ни слова пока не сказали друг другу.

– Присядем на дорожку, – сказала бабушка, приглашая жестом присесть рядом.

Они сели, и опять замолчали, Алена поцеловала бабушку, обняла ее, погладила её плечо.

– Пойдем?

– Да, пора уже, – уточнила бабушка.

Злейка и Зубок крутились около Аленки, напрашиваясь на ласку. Девушка рассеянно погладила собак, и направилась к сараю, где бабушка уже запрягла вола в телегу. Внучка открыла ворота, и телега медленно двинулась к пристани. Вол был нетороплив и невозмутим, скрипели тяжелые колеса, телега неспеша катилась по пыльной дороге, трясясь на кочках и ямах. Но тянул он груз исправно, и вот, показалась и пристань, где семьи четырех юношей прощались с юными путешественниками. Алена тоже сложила свой груз на скамью лодки, и поздоровалась с друзьями.

– Пора нам отваливать, – сказал Ветт, – Мы скоро вернемся! -крикнул он своей родне и кровным своих друзей, а юноши и девушка сели на скамьи лодки, а провожающие отвязали веревку от столба на пристани. Алена села к рулевому веслу, а Ветт, Клест, Орм и Рес стали грести веслами, и судно постепенно отдалялось от селения. Обь неторопливо катила свои воды к Студеному морю, и ее волны мягко несли суденышко, не слишком раскачивая его. Ватажники торопились, и работали веслами слаженно и умело, лопасти весел погружались в воды реки под точно отмеренным углом, достигая совершенства в гребле. Они обычно останавливались, когда небо над ними начинало темнеть, и тогда на берегу разбивали шатер, а Алена уныло растирала зерна ячменя в муку в запас на следующий день, и они пекли лепешки или варили кашу. Огонь хранился в глиняном сосуде, оплетенном плющом, так что развести костер не составляло труда. Молодые гунны оглядывали незнакомые окрестности, простирающиеся вокруг них. Дни шли а днями, и за очередным поворотом реки, он встретили пару рыбачьих лодок.

– Привет! Откуда путь держите? – раздалось с лодки, – хотите, проводим вас к пристани.

– Спасибо. Мы с верховий Оби, держим путь в Лукоморье а потом на Алатырь-остров, – прокричал Ветт, приложив ладони ко рту воронкой, – покажите дорогу!

– Успели, вовремя, а то уже скоро в Студеном море льды встанут, – кричали им с другого челна.

– Видишь, Алена, везет нам пока, – поговорил Ветт, – давайте, за ними, – скомандовал он остальным.

Из лодка пошла по реке за челном рыбаков, и уже увидели пристань местного селения, где стояли у пристани несколько лодок. Рыбаки поднялись со своих челнов на пристань, размахивая руками и общаясь с другими рыбаками. Отроки умело пришвартовали лодку, и привязали лодку к столбам. Рес стал подавать Клесту вещи и провизию с лодки на пристань. Алена вместе с Веттом подошли к рыбакам.

– Привет вам, люди добрые, к Расту не проводите? – спросила Алена.

– А зачем тебе, славница? – захотели узнать рыбаки, – с каким делом пришли?

– Меня на Алатырь везут, к Пряхам, – ответила с готовностью девушка, сжимая концы вязанного пояса в руках.

– Хорошо, за мной идите.

Рыбак повел их по дороге, обошел козу обрывающую листья с куста. Она была привязана к колышку веревкой и тоже с любопытством оглядела путников, и сразу отвернулась, решив, что листья для нее сейчас важнее. За оградой стоял дом, рядом с ним были несколько сараев для скотины. Проводник постучался, и почти сразу подошел отрок, помогающий вождю.

– Привет. К Расту?

– Да, с низовий Оби, просят помочь послушницу доставить к Пряхам.

– Проходите, – заулыбался юноша, – сейчас в дом зайдем. Назад! – он закричал на собак во дворе, и схватил их а ошейники, и потащил и посадил их на сворку.– Сидите здесь, – и он погрозил им пальцем, а те лишь гавкнули в ответ. – Пошли, – и он открыл дверь в подклети, и они все вместе стали подниматься в горницу. Вошли в полутемное помещение, освещаемое лишь падающим светом через единственное окно, затянутым бычьим пузырем. В кресле сидел, наверное, Раст, это был высокий мужчина средних лет с длинными рыжеватыми волосами.

– Привет тебе Раст, – поздоровался Ветт и отдал мужчине бронзовую табличку.

Раст прочитал медленно написанное, и поднял глаза на Ветта и Алену.

– И вам привет, дорогие гости. Доставим тебя, Алена на Алатырь- остров. Хорошо, что успели, недели две есть, пока начнет лед ложится в Гандвике (Обской губе). Завтра и выйдем в море. У нас судно побольше, а ваш челн привяжем к кораблю.

– Ветт, вы остаетесь здесь, в селении с Растом, и идете по Оби домой, – сказала девушка, – Пряхи вас не примут, зачем вам на Алатыре сидеть, меня ждать. Если они решат, что я должна буду принять посвящение…, – она говорила так и взяла Ветта за руку, смотря в его глаза, – не волнуйся ты, заберу я брата.

– Ну если так… – он взглянул с сомнением на Алену, – удачи тебе, – и он повернулся и пошел к пристани.

– Алена, останься в моем доме. Лавка есть, меха найдутся. Жена, – он позвал супругу, – накорми гостью. Она до завтра останется у нас.

– Привет тебе, славница. Меня зовут Вольна, – сказала вошедшая женщина. Одета как все, с головой, покрытой платком, в вязаном платье с фартуком, а на висках были заметны височные кольца, – садись за стол, все веселее. Дети наше в море, промышляют. А ты куда собралась?

– На Алатырь- остров, спросить совета у Прях.

– А примут ли тебя, девица?

– Надеюсь, – упрямо кивнула головой Аленка.

– Дошли до нас вести, что у вас Снегурочка жила, Ледяная царевна? Что полюбила кого-то, сердце ее не выдержало разлуки, и она на костре растаяла? – спросила женщина.

– Не растаяла она, Вольна, – тихо ответила девица, – у нас она жила эти годы. Человеком она была, и кровь у нее была красная, а не ихор. А почему на погребении и костей от нее не осталось, про то Близнецы ведают. Не знаю я, не ведомо мне, что произошло, и почему так случилось.

– Да, кто знает, – с некоторым уважением и опаской женщина смотрела теперь на гостью, – но говорят, была великой ведуньей?

– Это так. Многих спасла от смерти, и излечила еще больше.

– Да ты ешь, – и Вольна придвинула к Аленке копченую рыбу и ячменный хлеб.

Девушка почистила рыбу, и с удовольствием ее съела, заедая хлебом.

– Спасибо.

– Тебе за вести спасибо. Ведь рядом с Эльгой живем, люди опасаются…

– А ты видела… Саму… – гостья неуверенно спросила Вольну, – Ледяную царевну?

– Несколько раз, – с неохотой ответила женщина, – Хотя она не злая, нет, – и она даже помотала головой, подтверждая свои слова, – здесь она многих спасла. Сама приходит, когда надо, и исцеляет. Сколько уж раз такое было… Волхв шлёт ей весть, что беда пришла, и она через три дня приходит, когда одна, когда с Пурушей.

– А к ней, на запретный остров, кто ходил морем? – спросила Алена

– Нет туда пути… Кто ни пробовал, все утонули. Берег каменистый, прибой там такой, что любое судно волны разбивают. Дорог нет, сама к нам приходит, и часто. Чувствует, если кто болеет, сама придет и поможет. Раздорам не дает разгораться. Но тяжело на нее смотреть, – сказала она подумав, – она же неживая, глаза черные, губы синие, лицо- неподвижное, ледяное. Ну хватит, давай спать ложись, а то и не заснешь.

Алена легла на лавку, укрылась мехами, поворачивалась немного, устраиваясь поудобнее, и заснула. И приснился ей ледяной терем Царевны, и служат ей там Белые медведи, и все там из чеканного льда, красоты необыкновенной. И звон стоит невыразимый. И звенело все сильнее, и вдруг ее стало еще и трясти, она открыла глаза, а это Вольна ее будит, сначала звенела посудой. а потом и тормошила.

– Вставай, славница. Поешь, и отправляться пора. Твои вещи уже на лодье, корабельщики ждут.

Алена поспешно сползла с лавки, поправила волосы, одела меховую безрукавку, все-таки прохладно здесь. И села к столу, где хозяйка уже положила ей рыбы в деревянную миску. Быстро все съела, запила горячим настоем трав.

– Спасибо тебе, добрая хозяйка.

– Готова? Тогда пошли к пристани.

Алена еще раз посмотрела на себя, и кивнула головой. Подумала, и оглядела лицо в свое бронзовое зеркало, и надела височные кольца и ожерелье. Заветное кольцо оставила в суме, которую повесила на плечо.

– Пойдем, – сказала Алена, и пошла вслед за Вольной.

Женщина шла быстрым шагом, смело и привычно обходя грязь на дороге, приподнимая подол платья, что бы не запачкать. Вот и показалась пристань, где стояла громадная, непривычная лодья, как посчитала незнающая Алена.

– Вот это да, – только и промолвила девушка, – громадное…

– Немалое, – рассудительно добавила жена вождя, – тридцати весельное, пятьдесят локтей в длину. Обшито китовой кожей. Лучшее здесь. Зовется» Верный», не подводил корабельщиков никогда. Кормщика зовут Альдом. Ну все, пошли на пристань.

Они подошли к кораблю, где их встретил высокий, светловолосый мужчина, как все здесь, с бритым подбородком, в вязаной шерстяной шапке, и теплой куртке, кожаных штанах и мягких сапогах.

– Здравствуй Альд, – поздоровалась Вольна первой, – это Алена, – она кивнула в сторону девушки, – ее надо перевезти на Алатырь, к Пряхам.

– Прямо так сразу? Сначала Мара на нее взглянет, – усмехнулся кормщик, – да… Надо торопится, пока ветра добрые, чтобы Гандвик пройти. Обская губа, она немалая.

Кормщик подошел к Алене, и ни слова не говоря, поднял ее за талию, и поставил на скамью судна. Корабельщики весело смеялись над увиденным.

– Отваливаем, – скомандовал Альд, и лодья, направляемая рулевым веслом, и подгоняемая взмахами гребцов, отошла от пристани, и стала разгонятся по водной глади Оби.

Вскоре уже вышли в море, и слева и справа был обширный берег, судно шло по заливу, и цель их, остров Алатырь, лежал на Севере. Ветер был попутный, с Юго- Востока, и поставили небольшую мачту с парусом, что бы гребцы смогли отдохнуть. Альд пригласил Алену к нему, к месту кормщика, и показывал путь, рассказывал о окрестностях.

– Здесь и киты ходят, громадные. На них мы редко охотимся. Но моржа бьем, и мясо, и шкура, от него. Да и бивни ценятся. Рыбы много, но и зимы холодные у нас. А на Ямале текут, бывает и молочные реки, и берега делаются кисельные, даже я слышал, и на Оби такое бывает.

– Да ладно, – не поверила ему Алена, недовольно оглядывая кормщика, что мол, маленькой девочкой считает? – ну прям уж…

– Это Алена, – и он прямо посмотрел в ее глаза, – от сока земли, он разный бывает, желтоватый, как мед, и маслянистый. Попадает в ручьи, воду пить нельзя, а земля как кисель делается, тоже ногами не пройдешь, топко очень, и запах резкий.

– Вот это да, – уже согласилась девушка, подумав

С борта судна ловили рыбу, но не приставали к берегу, боясь пропустить попутный ветер, так что в пути питались копченой рыбой и сухарями. Так и проходили дни. За пятеро суток прошли губу, и перед ними раскинулся Алатырь. Альд больше не подменялся у кормила, стараясь не пропустить верный путь в гавань острова.

– Знак на мачту поднимите, что бы Семеро видели! – скомандовал кормшик. И на веревке подняли красный флаг, видимый издалека.

Вошли в гавань на веслах, с осторожностью. Вот наконец, была и пристань, и гостевая изба рядом, да пара неказистых сараев. Ватага высадилась, весельшики весело переговаривались друг с другом, подначивали да смеивались, снимая усталость перехода. Они снимали груз с корабля, бережно выкладывали его в сарай, а младшие пошли в избу, протопить дом хорошенько для ночлега.

– А где же Мара?

– Нет, сама не придет. Послушниц ждать надо. Может, и не сегодня, – ответил ей Альд, – а так, хорошо дошли, быстро. Один раз две недели добирались до Алатыря. А вот, и они, – и он показал на две фигурки в меховых одеждах на горизонте.

И вправду, к ним приближались две женщины в меховых одеждах, под охраной крупных лаек. Альд и Алена стояли и ждали их, кормщик привычно и даже улыбаясь, девушка же с тяжелым чувством тревоги переминалась с ноги на ногу.

Алатырь. Алена учится

– Привет вам, корабельщики, – поздоровалась и первой кивнула головой девушка, – с чем пожаловали?

– Привет и вам, двое из Семерых с Алатыря-острова, мы к вам с делом, а не безделицей. Доставили сюда свет-Алену, по просьбе Раста и Зиги, вождей гуннов.

– Мы тебя Альд, давно знаем. А ты стало быть, и есть Алена, названная сестра Снеги? – с любопытством оглядела, та, что постарше.

– А ты кто такая, – не стерпела Алена, и заработала тычок в бок от Альда.

– Ты что, краса-девица, – зашептал он ей на ухо, – это и есть Мара.

Алена, покраснела, но не смутилась сильно, и подошла к той, что стояла к ней поближе.

– У меня есть весть для Мары, хочу говорить с ней наедине, – сказала она твердым голосом.

Ведуньи переглянулись, посмотрели на улыбающегося Альда, и оставили Алену наедине с Марой.

– Мне нужно поговорить с Пряхами.

– Это они сами решат, девочка, – усмехнулась Мара, – а еще что?

Алена пошарила в своей кожаной суме, и нашла тяжелое золотое кольцо, подарок Снеги.

– Вот, – показала она кольцо со свастикой, – она сказала, ты поймешь.

Ей показалась, что лицо той красивой и гордой женщины дрогнуло, а губы внезапно скривились, и она чуть не разрыдалась, но поспешно отвернулась от нее и прикрыла на секунду лицо рукавом платья.

– Все ясно, – тихо сказала она очень тихо, и подняла на нее свои покрасневшие глаза, – носи его с честью. Останешься у нас. Альд! Славница останется с нами, отплывайте!

– Спасибо, Мара. Припасы в сарае, заберете сами.

– Спасибо вам, зимой все сгодится.

– Пойдем, Алена. Тина, пойдем, – она позвала послушницу, – Алена, забери свои вещи в сарае.

Ведуньи остались ждать, а Алена забрала свои тючки с добром, и нагнала Избранных. Она прошла по каменистой земле острова, обходя острые валуны, оглядывалась, запоминая все вокруг. Вход в пещеру был закрыт крепкой дверью, а дальше коридор закрывали три занавеси из моржовых шкур, что бы зимой тепло не уходило. Мара взяла светильник, и повела обеих девушек дальше, раскрыла последнюю дверь, и они очутились в зале, где за столом сидели еще шестеро послушниц. Лавки для отдыха стояли у стен, в помещении имелось даже оконце, затянутое скорее всего, пузырем. Было довольно тепло, по крайней мере, сидели не в шубах.

– Это Алена, – представила девушку Мара остальным сидящим здесь.

– Тина, – назвалась вошедшая вместе с Марой.

– Ада.

– Тея.

– Ута.

– Рия.

– Оса.

– Прия.

Назвались все девушки, все из Избранных, учениц Мары. Алена села рядом с ними за стол.

– Алена приехала к нам за помощью, но будет учиться. Тея, сходи к Пряхам, скажешь, что Мара и Алена просят помощи. Ада, Рия принесите еды, обедать будем.

На столе появились миски и ложки, и деревянные чашки. Еда была обычная, как и везде в этих краях- треска, да ячменный, или ржаной хлеб. Вернулась и Тея, как раз к началу трапезы.

– Затворницы ждут вас с утра, завтра, Мара.

– Хорошо.– кивнула наставница.

Все поели, да Алена принялась устраиваться, разложила свои меха на лавке, повесила тулуп, и поставила ларь с вещами, да опять задумалась, где сейчас брат? И как здесь Снеге жилось? Тоже тоска- камни да лед, лед да камни. Вздохнула тяжело, не зная как завтрашний разговор с Пряхами повернется. Заснула она сразу, видела во сне родные места, реку Обь, любимый дом. Ночь на новом месте прошла без тревог, наутро отдохнувшая Алена умылась со всеми вместе, привела себя в порядок.

– Готова? – к ней подошла Мара, поправляя волосы, -одевайся, да идем к Пряхам, ждать они не любят.

Алена повесила височные кольца на налобную повязку, одела ожерелье и браслеты на запястья. Достала зеркало, посмотрелась, поправила украшения, платье.

– Мара, я готова.

– Тулуп одевай, и пошли. – сказала ей наставница.

У двери в их убежище уже выпал первый снег, но он уже таял под лучами солнца.

– У нас так, девица, – сказала ведунья, лед да камень, камень да лед. Но трава и деревья тоже есть, но махонькие.

– Снегурочка так и говорила, Элла то есть, – добавила Алена печальным голосом, – говорила, что не захотела здесь оставаться. И там, у матери, устала от этого.

– Элла девица была умная да смелая. Ну пришли мы, вот и дверь в покои Прях, – сказала Мара, показывая Алене дорогу в покои ведуний.

Дверь была обита бронзой, сработана из толстых дубовых досок. Мара постучала в нее трижды.

– Кто там? – спросили послушницы.

– Взыскующие Истину.

– Просящим всегда откроется, – за дверью ответили им ритуальными словами, и послушница отворила засов.

Они вошли в горницу, освещаемую лишь масляными светильниками. Бронзовые зеркала, поставленные за лампами, заправленными моржовым жиром, отражали неяркий желтоватый свет, и за всеми предметами тянулись громадные мрачные тени. За круглым столом сидели три женщины, и капюшоны закрывали их головы, а тени скрывали их лица.

– Привет тебе Алена. Ты принесла нам весть от Эллы?

– Элла, нам известная как Снега, сгорела в огне. – громко ответила Алёна.

– Она умерла? – с тревогой спросила одна из женщин.

– Не знаю. При погребении, в самом конце, сошло облако с молниями, поднялся столб огня в небо от костра. Когда брат пытался собрать кости, он ничего не нашел. Бор посчитал, и убедил всех людей, что Снега растаяла на огне, и была она Ледяной Девой.

– Если бы так было… Бор всегда тороплив, – сказала другая.

– Точно ли это была Элла? – недоверчиво отметила третья.

Алена подошла к столу, взяла из сумки золотое кольцо, подарок Эллы, и в сжатом кулаке поднесла его к столу, и над столом разняла кулак. С глухим ударом кольцо упало на отшлифованный дуб стола, и Отшельницы увидели золотое кольцо со свастикой, одна из них поднесла кольцо к глазам. И повернувшись поочередно влево и вправо, кивнула головой, соглашаясь.

– Элла, да… – и женщина отдала кольцо гостье, – садитесь. Мы очень ждали, что она к нам вернется, – сказала затворница, роняя тяжелые, будто каменные слова.

– Она не смогла, она обратилась, когда воскрешала умершего. – держала ответ девушка.

– Она стала такой, как ее мать?

– И да, и нет. Умерший не стал Ни- живым- ни мертвым, а восстал живым человеком. Я видела его здоровым через пять дней.

– Благая весть, – выдохнула Пряха, снимая капюшон с головы, и другие последовали ее примеру, – Значит, к нам приходила сама Сестра.

– Кто? – не поняла Алена, – вы о чем?

– Ты останешься здесь, – ведуньи не ответили прямо на ее вопрос, – Мара обучит тебя, а мы испытаем, и ты пройдешь Посвящение.

– Я должна спасти брата, Почтенные, – устало вздохнула Алена, – Элла говорила про подземный ход с Запретного острова, и что так она пришла на Алатырь.

Пряхи переглянулись между собой, зашептались, согласно закивали головами.

– Ты останешься здесь. Элла пришла к нам обученная самой Эльгой, а что бы ты смогла пройти этой дорогой, ты должна быть сильной. Готова ли ты?

– Я согласна, – обреченно ответила Алена.

– Мара, пускай это не обычаю, девица останется у тебя, а через месяц мы заберем ее к себе.

– Хорошо, Безымянные. Так и будет. Алена, пойдем.

Послушница Прях проводила их к выходу, и гостьи вернулись в покои Избранных.

Началось обучение. Мара рассказывала о травах, их свойствах, лечении и людей и животных. Алену научили правильно накладывать повязки, снимать жар, помогать роженицам (которых здесь не было). Но и собирать рыбу в ловушках, вязать, и прясть. Через два месяца Мара отвела девушку в покои Прях.

– Крепись, будет непросто, – сказала она напоследок.

Алена распахнула дверь к затворницам, а те распахнули перед ней путь к тайным знаниям.

Скрытый остров Мертвой царевны

– Заходи к нам, Алена свет Годиновна. Мы ждали тебя. Мы знали о тебе. Мара хвалила тебя. Ты пришла, и здесь познаешь тайное, – говорили ей по-очереди Пряхи, – Много из того что ты не знаешь, станет тебе ведомо.

– Садись, – сказала старшая из них, пытливо осмотрев девушку, – расскажи, как Элла ушла.

Алена передала все, без утайки про последние дни названной сестры, как она Окса спасла, и сама обратилась, как бежали все вместе из селения, как Элла пожелала сгореть в пламени. И про Гильду и Вана поведала также. Пряхи только вздыхали, поправляючи платья или безрукавки.

– И мы бы не помогли… только бы спрятали ее ото всех. Эльга бы ее почуяла, захотела бы к нам заявиться, – прошептала одна из ведуний.

Алена рассказала о пламени костра, о тучи сошедшей с небес, и столбе пламени ударившем в небо. Как Ван обжигая ноги и руки искал ее останки, но не нашел ничего. Бор же приказал обьявить, что Элла- Снега была Ледяной Царевной, и растаяла в пламени. Теперь летом, накануне Летнего Солнцестояния, юноши и девушки прыгали через огонь, проверяя, а не из Ледяных людей ли кто из них.

– Пусть так и думают, что Элла была Ледяной Царевной. Остальное рано всем знать.

– А где же Элла? – спросила Алена, не понимая.

– С ней все встречаются в самом конце, – усмехнулась ведунья, – она теперь вас с Ваном знает. Пришла значит, пора и Эльги. До лета мы тебя всему выучим, благо, что и Ора тебя учила и сама Элла наставляла.

Так началось ее послушничество. То что знала Ора, оказалось слабой тенью умений Прях. Они вели ее, как тяжело груженый корабль среди льдов, не давая повредить себе, но ведя к избранной ими цели. Она научилась читать язык звезд, вместе с Пряхами она добывала священный огонь при помощи ледяных линз, и увидела воочию то таинство, когда Лед и Солнце порождают Огонь. Казалось бы стихии противоположные, но в состоянии создать новую стихию.

– Вот здесь и есть главная тайна Илиоса- Солнца и Лето- Льда порождать Огонь, своего сына, – приговаривали Пряхи.

Они открыли ей и тайну чертополоха, как спасительного растения, излечивающего многие болезни, особенно недуги печени.

– Элла очень любила чертополохом лечить, – сказала Алена, – и ивовой корой, подорожником.

– Элла- великая ведунья была, – согласились ее наставницы, – и ты старайся, ты уже многого достигла.

Ей показали и тайны борьбы без оружия, как одним ударом в тайное место лишить человека жизни, и как заставить биться сердце, потерявшего сознание. Долго продолжалось учение, и Алене открылось еще многое. И вот, настал трудный день.

– Алена, ты должна пройти посвящение, – приговорили Пряхи, – тебя проводят в тайное место, где ты познаешь истину, и коснешься самого времени, и сможешь, быть может, видеть тайное. Готова ли к этому ты?

– Да, – ответила девушка, кивнув головой, но подумала, а сможет ли она пройти этим путем, и что ее ждет в разверстой глубине?

– Тебя проводят в тайную пещеру.

Она встала, и пошла. За ней шла послушница с факелом, освещая ей путь, и говорила, в какой из отводов пещеры им надо идти. По пути ей завязали глаза, и вели уже за руку. Путь продолжался долго, пол был гладким, она споткнулась лишь пару раз.

– Приготовься, – глухо раздался голос провожатой, и ее повернули, взяв за плечи.

Вот, повязку сняли, и она увидела заветную дверь, обитую бронзой, стоящую между двух разноцветных колонн.

– Светильник, – попросила взволнованная Алена, – там же темно.

– Свет там тебе не будет нужен. Доверься своим чувствам, а не разуму, – напутствовали ее, – иди вперед, и здесь ты познаешь себя.

Алена распахнула дверь, и темнота поглотила ее. Каждый ее шаг гулко отражался от стен и свода пещеры, она выставила руки вперед, боясь ударится о камни. Девушка постаралась успокоиться, дышать размеренно, как ее учили. Она немного постояла неподвижно, и ее сердце стало биться спокойно, а дыханье перестало быть прерывистым. Она приспособилась к темноте, но все вокруг нее было серым или темно- серым или черным. В пещере, куда она зашла, было несколько помещений, зияющих черными провалами входов. Пока она не чувствовала ничего, пройдя лишь первую пещеру. Она прошла и следующую, с колоннами, поднимающимися снизу или сверху, а иногда и соединяющиеся между собой. Прошло уже немало времени, и путь был тяжел и извилист, а Алена начала уставать. Каждый шаг давался все тяжелее и тяжелее, усталость накатывала на нее, сил оставалось все меньше. Наконец, в углу одного из ходов, она почувствовала еще более страшную усталость и липкий страх, который, казалось, опускался по ее позвоночнику и от него деревенели ноги. Алена стала озираться, вертеть головой вверх и вниз, пока не увидела кем-то обороненную овечью шкуру. Подняла, и узрела, и менее глазами, а более своими чувствами, ощущениями, что-то неясное, ускользающее из ее рук, гигантское и непонятное, и услышала голос в голове:

«Привет тебе девица. Что бы пройти тот путь, пойми, кто ты есть»

«Как же я пойму?»

«А ты подумай. А я тебе покажу все твои поступки, хорошие и не очень».

И чередой в аленином мозгу пролетели все ее дела, свершения хорошие и не очень. Все что на должна была сделать, но не сделала, когда боялась, а когда проявила отвагу, где заботилась о близких, а где была себялюбива. Многое из того, что покрывало краской стыда ее лицо, и от того, что позволяло гордиться собой.

«Ну что? – опять раздался голос в ее голове.»

«Я не совершенна».

«И?»

Она долго думала, и так и эдак складывала слова и поступки, стараясь понять саму себя. И наконец, вздохнув несколько раз, решилась.

«Я- Человек.»

«Иди и помни об этом, – Пифон принял ее ответ.»

Алена, опять пройдя через пещеры, вернулась к выходу, где ее ждала послушница.

– Привет к тебе, Алена. Пряхи ждут тебя в бане, где и закончится твой урок.

– Хорошо.

Девушка провела ее в баню, жарко натопленное помещение в одном из ответвлений ходов пещеры. Все трое, уже покрытые потом, с распущенными волосами, сидели на лавках. Перед каждой стояли деревянные ковши с квасом.

– Садись, Алена, – сказали ей Затворницы.

Девушка смотрела на их покрытые татуировками тела, и не могла понять возраст женщин.

– И тебе сегодня нанесут рисунки. Ты теперь одна из нас. Отдыхай, грейся. Червь иногда бывает строг, а то что видела, ты раньше мечтала забыть навсегда. Так что, чего тянуть, начнем.

Новую ведунью окатили теплой водой, насухо обтерли, и одна из прях взяла золотые иглы.

– Будет больно, скажешь. Для тебя приготовлен и маковый настой, – предложила ей чашку сердобольная женщина.

– Ничего, я пройду путь до конца, – проговорила Алена сквозь зубы, чувствуя как иглы впиваются ей в кожу, – не хочу ум туманом покрывать.

Появлялась капелька крови, затем еще, а иглы с краской с завидным постоянством впивались в ее кожу. Девушка уже видела змея, кусающего себя за хвост, на левом предплечье, а на левом бедре сплелись две змеи. Пара оленей с ветвистыми рогами оказались у нее на плече. Вдруг Пряхи переглянулись между собой, и на ее правом предплечье уже расправил крылья грифон с разверстым клювом. На ранках осталась корочка запекшейся крови, перемешанная с краской, и окрашенные места ее тела осторожно перевязали кусками мягкой ткани.

– Мыться целиком неделю нельзя, пока корки с болячек не отпадут. Тебе рисунки на коже понравятся, – усмехнулась Затворница.– Не сегодня, конечно, а когда боль пройдет. Выпей настоя ивовой коры, надо жар снять, – и она подала девушке деревянную чашку с зельем.

Алена выпила до дна, и ее передернуло от горечи, так что даже закашлялась. Она надела вязаное платье, и подождала Прях, пока они закончат омовение.

Уже одетые и отдохнувшие, Пряхи с послушницей и Аленой, вернулись обратно в горницу. У прошедшей испытания девушки ощутимо болело все тело, и наставницы заставили выпить еще зелья, что бы точно не было горячки. После ведуньи поели, и легли спать. Сон у Алены сегодня был тяжелый, она долго ворочалась, ее мучили видения. От чего-то стало очень холодно, как будто все тепло ушло из горницы, а все ее тело налилось свинцом, и даже нельзя было повернуть голову. Ужас проник в нее, безотчетный страх сдавливал ей голову, а мозг ее будто горел и плавился. И вот, она увидела лицо, лишь только одно беломраморное лицо, девичье, с неподвижными черными глазами. Она будто взглянула на нее, а потом погрузилась внутрь нее, и голова стала гореть огнем. Юная ведунья вдруг увидела перед собой огромное дерево, обвитое цепью и поднимающееся до небес. Все было серое, и трава, и земля, и небо. Солнце там не светило, лишь мгла закрывала все. Вдруг перед ней мелькнула фигура, прикрыта плащом, и тут же пропала. И тут она вернулась в свой сон, и ей все еще было нехорошо. Алена могла только дышать, но не могла и пальцем своим пошевелить. Вот, в пещере стало теплеть, ушел стылый холод, а руки и ноги могли двигаться, как раньше. От испуга девушка рывком села на лавку, хватая воздух ртом, стараясь отдышаться, и осматривала стены горницы, покрашенные охрой, и освещаемые лишь двумя светильниками. Она встала, и тихо подошла к столу. Налила холодной воды в чашку, попила и смогла успокоиться. Алена легла в свою постель, накрылась с головой меховым одеялом, наконец- то заснула, не увидев к счастью, ничего больше.

Все встали утром, умылись, послушница принесла еды, как всегда это были рыба да ячменный хлеб. Девушка уже стала мечтать о молоке и твороге, да и простокваша была бы кстати, но их не было, и рыба была неплоха. Алена осторожно потянулась, и скривилась от тянущей, но не острой боли. Она чувствовала недомогание во всем теле, ныли и руки и ноги, и она озиралась, боясь опять увидеть нечто пугающее.

– Ты что -то видела ночью, славница? – ласково спросили Пряхи, – не скрывай, все очень важно для всех нас.

– Так, – и Алена сглотнула, начиная рассказ, – ничего такого, я думаю…

– Мы теряем терпение, – уже строго продолжила ведунья, -говори.

– Я видела во сне лицо. Как будто из белого мрамора, неподвижное, – и она стало непроизвольно повторять его контур левой рукой, – странно все…

– Эллу?

– И да и нет. Думала, что это Элла, она ведь добрая… А эта- будто чужая, не отсюда. Трудно объяснить. Она смотрела на меня, как на нечто непонятное, хотела сама узнать меня… Не могу слова подобрать. Глаза… целиком черные, зрачок во все око. А потом, – и она взялась обеими руками за свою голову, – она проникла в мою голову, все огнем горело… Потом показала загробный мир, Древо мира, – она говорила тихо и медленно, но отчетливо, – руки и ноги меня не слушались, было очень холодно. Затем, я проснулась.

– Все как и должно быть, – проговорила старшая, и подошла к Алене, – вот, носи не снимая, – и она надела девушке на предплечье золотой браслет с волютой (двойной спиралью), это знак, что ты прошла инициацию. Отдыхай, а завтра начнем.

– Что? – не поняла девушка.

– Ты же спрашивала про ту пещеру, ведущую на Запретный остров Эльги. Время пришло, и мы сможем помочь тебе, и твоему брату.

Алена с трудом дождалась этого завтра, и почти вбежала в покои Прях.

– Я готова, – с ходу заявила она, с трудом сдерживая дыхание, – покажите мне это место.

– Ты теперь не девочка, Алена, а умудрённая знаниями ведунья. Тебе не годится впопыхах, не обдумав, и все не разузнав, бросаться вперед. Садись, со мной рядом, ведь мой рассказ будет долгим.

Этот день был обычным на Алатыре, пасмурным. Капал небольшой дождь, как здесь часто бывает, но было безветренно. Мара решила прогуляться сама, а не посылать послушниц, чтобы проверить все верши, поставленные для ловли рыбы. Собаки тащили санки за ней, для добычи, но пока женщина складывала в них лишь плавник для растопки. В одну сетку попало немало рыбы, и она поделилась с хвостатыми помошниками, съевшими тут же свою долю. Вдруг, случилось непонятное, из-за валуна на нее смотрела удивленными глазами высокая девочка – подросток, и озирала она все вокруг с неподдельным и скорее, жадным вниманием. Что тоже было занятно, не званная гостья была одета в богатую соболью шубу. И что странно, собаки не залаяли, но разом повернули к ней свои морды, принюхиваясь.

– Ты кто и откуда, девица? – строго спросила Мара, сжав кулаки. Лодка с Ямала была давно, думала наставница, где же она пряталась? – ты осталась здесь, в священном месте, самовольно! Иди обратно в гостевую избу, будешь жить там, пока опять сюда не придет лодья.

– Нигде я не пряталась, – с обидой произнесла девушка, – пришла посмотреть, что тут… А ты… – и она подошла поближе, рассматривая ведьму, и будто стараясь учуять запах, – а ты …Живая??? – уже радостно заявила она, – правда, откуда здесь живые люди… – с непониманием и тревогой говорила девочка.

– Живые, ну да а как же? – и только сейчас до Мары стал доходить смысл сказанного, – а ты только с Неживыми говорила? – наудачу спросила Мара, и чуть сама не вспотела от волнения. Да кто же она??? Сама Элла??? Страж Царства Мертвых? Не может быть… – Госпожа, – теперь она говорила очень вежливо, – а как же ты смогла прийти к нам, из Царства Теней?

– Ну да, у нас всегда сыро и серо, – усмехнулась она.

– Может, тебе лучше вернуться домой, – мягко ответила Мара, – без тебя Умершие могут прийти к Живым…

– Да нет, – махнула рукой девочка, – куда они с Острова денутся. Мать не позволит.

– А кто твоя мать? – с надеждой и ужасом спросила Мара.

– Маму зовут Эльгой, – улыбнулась девочка, – но она… – и Элла коснулась своего лица, – заледенела, лицо стало, как лед. И глаза стали черные. А в меня- голубые, – и она широко улыбнулась, и на ее розовом веснушчатом лице показались забавные ямочки на щеках.

– Твоя мать- Эльга, – и Мара, еле устояв на ногах стала с тревогой озираться, – где же она? Ей здесь нельзя находиться!

– Ну да, я и ушла посмотреть пещеры, зашла в тоннель, ползла, ползла долго карабкалась, и оказалась у вас. Я в Лукоморье и Обдорию хочу попасть, посмотреть на леса, поля, цветы. Мать не разрешает никуда уходить. Только ездила с ней несколько раз, и то зимой. Не видела я ничего, кроме камня и льда, – вздохнув, добавила девочка.– Отпустите меня с острова?

– Сейчас мы к Пряхам пойдем, – сказала Мара, с трудом понимая, что делать. У Эльги есть дочь! А если она сюда заявиться… Но нет, это невозможно. Наверное. Надеюсь. – Пойдем, Элла.

– Я не хочу, – сдвинув белые бровки, заявила девочка, – Мать говорила, они очень строгие, и за ней они посылали погоню. Не хочу к ним.

– Без Прях никак. Ты же не хочешь, что бы мы тебя матери вернули?

– Нет, – и она отстранилась от Мары, – не хочу. Разве можно меня отдавать кому-то? Я не вещь, – и с нечеловеческой силой отняла пальцы Мары от своего плеча.

– Не бойся, – сжав зубы проговорила женщина, – а к Пряхам тебе надо сходить. Только они могут разрешить тебе здесь остаться.

Девочка повесила голову, нахмурилась, и глядела на Мару уже исподлобья.

– Выгоните что ли? И чем я виновата? – с обидой выговорила гостья.

– Здесь остров, где живут только Избранные ведуньи. И ты сюда пришла к Запретного острова, где властвует Эльга, твоя мать.

– Ладно, пойдем к Пряхам, – неохотно сказала девочка, и сама взяла Мару за руку, вложив свою ладонь в ее, – только матери не отдавайте, – добавила Элла, просительно взглянув на женщину.

– Пошли, – согласилась Мара, – не беспокойся. Худа для тебя не будет.

Они шли к убежищу ведуний, а собаки обнюхав девочку, ластились к ней, как будто встретили давно и хорошо знакомую. Мару у входа встретили послушницы.

– Заберите рыбу и дрова, и снимите постромки с собак.

– Кто с тобой, Мара? – с непониманием спросила ее девушка.

– Гостья, -оглянувшись на Эллу, ответила женщина, – мы к Пряхам.

Избранная провела Эллу к покоям Прях, и постучала три раза, получив ритуальный ответ, а затем их впустили внутрь. Пряхи сидели за столом, и с любопытством взирали на вошедшую девочку, одетую в соболью шубу.

– Кто ты, дитя?

– Элла, – не испытывая особого почтения ответила вошедшая, осмотрев охряные стены пещеры, – у вас тут красиво, и тепло. Я хочу тут остаться, а потом в Лукоморье, – говорила она мечтательно, – поглядеть на леса, реки и цветы.

– Садись рядом, – сказала одна из Прях, бережно положив больную левую руку.

– Что с тобой? Рука? – спросила озабоченно Элла, и сдвинув белые бровки, безошибочно положила ладони на больное место. Глаза ее из светло голубых стали черными, и наконец, она отняла пальцы с руки затворницы.

Пряхи вскочили с мест, и их рты раскрылись, подобно вороньим клювам, а темные платки, накинутые на плечи, топорщились как черные крылья. Они смотрели на свою товарку, которая с облегчением и радостью поглаживала свою излеченную руку, и тут они увидели лицо обернувшейся к ним девочки. Черные, как ночь глаза, на беломраморном лице, и вдруг синие губы открылись:

– Она здорова, все будет хорошо.

– Эльга? – скорее прошипела, как змея, чем спросила Пряха.

– Нет, – ответили синие губы, – она моя мать. А это, – и она коснулась своего лица, – сейчас пройдет, и слепота тоже.

И точно, лицо стало быстро розоветь, а глаза посветлели, и перед ошеломленными женщинами опять была юная девушка с веснушками и забавными ямочками на щечках. Всех бросило в дрожь, от столь разительного превращения девочки.

– Дочь самой… – сказала одна из затворниц, сжимая амулет, висящий на груди.

Две другие встали, и обошли ее с другой стороны, а Мара вҫтала у двери. Та, что встала сзади девочки, увидела край татуировки на ее шее,

– Шубу сними, Элла, здесь тепло.

– Точно, – согласилась гостья, и осталась в вязаном платье и шерстяной безрукавке, на груди висело ожерелье из золотых бусин, а на запястья были одеты золотые же браслеты с волютой (двойной спиралью). Сняла она и шапку, и женщины увидели и височные кольца, и обруч из жемчуга на ее голове, держащий косу. На обруче поверх жемчуга сиял золотой месяц, рогами вверх, а на шее у самого ворота платья, виднелась и голова вытатуированной змеи.

Пряхи не могли оторвать глаз от девушки, девица, четырнадцати лет, не больше, а уже посвященная ведунья, силы невероятной. Вылечила одну из Безымянных, так, как давно никто не умел. Но пойти в Мир ей? Они, Хранители мира, переглянулись, придя к одинаковому решению.

– Нельзя тебе Элла, пока к людям. Поживи у нас, привыкни, правила, обычаи выучи, – одна поднесла славнице питье, а другая медовую заедку. – Мы должны тебе поведать о твоей матери, почему она такая.

Элла съела сладости, запила настоем трав, и приготовилась слушать.

– Давно это было, в давние- предавние времена, пятьсот лет назад. Была девица великой и сильной ведуньей, знатоком трав, могла отогнать любую болезнь, а было ей всего семнадцать полных лет. И тут принесли ей соплеменники человека, а он умер уже и просили слезно оживить его, нарушить Запрет. Эльга не смогла отказать просьбе, и подняла его из мертвых, да не стал человек и живым. А Стражи наслали наказанье на нее, и ее Семерых помошников, которых кличут теперь Грезящими. И девица стала сама Живущей Вечно, как и бывшие до нее еще шестеро великих волховиц, которые теперь спят и ждут Избранника. Теперь Эльга не ест, не чувствует запахов, не мерзнет, и ей и не жарко, видит одинаково и во тьме и на свете, но все одно ей- Все для нее Серое. Вот так-то, дитятко.

– Я так и думала, что с мамой что-то не так, – размазывая слезы по щекам, еле говорила девица, – как постарше стала, замечала, мне холодно, а она и не чувствует ничего. У меня губы розовые, а у нее- синие. И сбилась раз или два, когда я спросила, какого мох цвета. Она сказала, что красный, – и Элла опять заплакала, и говорила уже в нос, гнусавя, – но она часто ходит на Ямал, к людям. И лечит. Она и меня научила, а потом и эти узоры мне на кожу набила, – она засучила рукава платья, – но меня одну никуда не отпускала, с собой только на Гандвик брала.

– Но бояться ее все, Элла, – добавила Пряха, – ведь она мертвыми управляет, и не умрет никогда. Последний раз, когда на нас чужие напали, подняла она своих неживых, и втоптала в грязь вражью силу. Власти ее над Мертвыми бояться. Перечить ей нельзя, не любит она этого. Так что оставайся у нас, ведь если будешь среди людей, и они узнают кто ты, мигом матери вернут.

– Поживу у вас тогда, – согласилась девица, – в вашей пещере. Вы то хоть не запрете?

– Ты свободна, только если у нас пришлые, на глаза не показывайся. Мы скажем, что лечим тебя, вот ты у нас и живешь.

На том и порешили. Училась теперь дочь Ледяной Царевны у Прях. И у них много узнала, и затворницы премудрости многие переняли. Но гадать ей отказались, лишь только выкинули первую кость на стол из заветного мешка, как тут же и сожгли ее в очаге, и сотворили новые гадательные кости. Проходили дни за днями, и пришла лодка с Ямала, привезли припасы для ведуний острова.

– Ты, девица посиди в горнице, не выходи никуда, – сказали ей Пряхи.

Но вскоре Мара поднялась к Затворницам, о чем-то шепталась с ними, Элла ничего не расслышала, как ни прислушивалась, из разговора.

– Элла, надень плаш с капюшоном, прикрой голову, как мы его набрасываем, что бы твоего лица не видели. И иди с Марой, мореход заболел, помоги, чем можешь.

– Хорошо, – с готовностью девушка оделась и набросила плащ. Посмотрелась в зеркальце – не поймешь кто, и рассмеялась.

– Готова? – крикнула ей Мара, – пошли.

Быстрым шагом они пошли к побережью, где под белым флагом стояли семеро мужчин в меховых куртках и войлочных остроконечных шапках с ушами, которые прикрывали им горло от ветра.

– Привет вам, Избранные. А тебе особое приветствие, госпожа, – и мореход низко поклонился Элле, закутанной в темный плащ, – что ты спустилась из своего обиталища, что бы нам помочь.

– Кто просит, тем будет дана помощь, – поспешно ответила Мара, зыркнув глазами на безмолвную девушку, – веди нас, время не терпит.

Мореход повел их к гостевой избе, быстро взбежал по всходу, и отворил дверь в натопленную горницу.

– Тепло… – тихо прошептала Элла, вдыхая нагретый воздух, пахнущий травами и дровами.

– Вот, он, наш Альд- сказал их провожатый, и показал рукой на болящего.

На лавке под меховым покрывалом лежал совсем еще юный ватажник, но уже с обритой головой, и копна светлых волос свисала лишь с затылка. Лицо его было бледное, с провалившимися, обведенное темными кругами синими глазами, с губами, покрытыми пленкой. Дышал он тяжело, одним ртом, хрипло с присвистом. Его глаза были открыты, но он не видел никого, даже когда Элла села рядом с ним на поставленное трехногое сиденье. Она попыталась снять капюшон, но Мара поспешно положила ей руку на плечо, остановив девушку. Девушка вскинула лицо, встретившись глазами с наставницей, и кивнула, соглашаясь. Элла взяла руку больного, почувствовала сердцебиенье, и кивнула головой опять, и подняла руку.

– Госпожа хочет, что бы ты ушел, – сказала Избранная мореходу, и тот быстро вышел, поклонившись девушке, осторожно ступая по половицам, стараясь не скрипеть.

– Что Элла, справишься? – тихо спросила Избранная.

– Сейчас, Мара, не торопи, надо и мне успокоиться… Вот.. Сейчас… – тихо говорила она, и лицо Альда, бывшее только что лицом человека пришедшего к воротам смерти, стало опять розовым, только обветренным от морского ветра. Мореход, бывший больной, теперь дышал ровно, и смертная пленка опала с его очей, он распахнул свои пронзительно-голубые глаза, увидев перед собой лицо,, подобное маске -белее льда, с черными глазами и синими губами.

– Я уже умер? – прошептал юноша, – и сама Элла встречает меня на пороге смерти? Только, – и он прислушался к себе, – не слышал я, что бы звенела цепь Золотая, ведущая в чертоги богов.

– Ты жив, и вернешься домой, – сказала Элла, опустив край плаща себе на глаза, и поспешно отворачиваясь от юноши. Она пыталась тут же встать, но ноги ее не слушались, и она завалилась на бок, ударившись коленями об пол, плащ соскочил с ее головы. И Мара, и Альд бросились поднимать девушку, а Избранная поспешно набросила на нее плащ.

– Совсем юная, а уже Пряха, – вздохнул, ничего не понимая, Альд.

– Лучше полежи немного, кормщик, – ответила, да не так хотела, Элла, – сегодня в море не выходите, шторм будет. А до завтра оклемаешься как раз, и на море будет тихо.

– Возьми, краса- девица, яблоки в туеске, – и Альд отдал яблоки Избранной, – С верховий Оби привезли, отведай, сделай милость.

– Вот, возьми, – и Мара отдала туесок в руки девушке.

Элла сняла берестяную крышку, и ощупала наливные яблоки своими зрячими пальцами, их гладкую поверхность, даже наклонила лицо, что бы ощутить их аромат.

– Сама незрячая, а других с порога смерти возвращаешь, – сказал с горечью в голосе Альд, увидев, по жестам, что девица слепа.

– Все хорошо, – сказала Элла, опустив еще ниже голову, что бы мореход не видел ее глаз и лица под плащом, – мы пойдем.

– Нам пора, – заявила Мара непререкаемым тоном, поклонившись девушке, как Пряхе.

– Спасибо тебе девица, что себя не щадишь, а ведь жизнь к тебе не добра, – произнес Альд на прощание, – если будешь у нас, в Гандвике, заходи, дом кормщика Альда всякий покажет.

Мара вела Эллу, взяв ее под локоть, девушка уже различала свет, но была как сова на ярком солнце.

– Элла, давай туесок понесу.

– Нет, – протяжно ответила девица, улыбаясь во весь рот, и прижимая к себе подарок обеими руками, – это мне подарили. Мать только раз яблоки привозила из далеких краев, – сказала она с грустью. Но она сама и не ела ничего, только мед пила.

Мара довела Эллу до покоев, девушка уже видела все, и не могла наглядеться на гостинцы, любуясь их золотыми боками. Потом опустила лицо, и снова с удовольствием ощутила их аромат.

– Как пахнет… – мечтательно сказала она, – Мара, возьми себе и девушкам, – и ведунья щедро отсыпала половину Избранной, – на здоровье.

– Элла, – вдруг невзначай спросила её Мара, – а мать тебя в Гандвик не брала с собой? Посмотреть на что-то?

Элла повернула к наставнице лицо, и посмотрела так, что Мара отшатнулась. Взглядом девочки можно было камень прожечь.

– Лучше тебе и не знать, что она мне показывала, – бросила она ей, и сильнее прижала к себе подарок.

Славница пошла к себе, а наставница лишь задумчиво покачала головой вслед уходящей. Дар она несла осторожно, не трясла что бы не побились руг о друга. Элла распахнула дверь в покои Прях, те воззрились на нее и на поклажу в ее руках.

– Излечила, все хорошо. – рассказывала она, счастливо улыбаясь. – А это подарок. Вот, возьмите. – и она высыпала яблоки на блюдо, поставив перед женщинами.

– Спасибо, славница, за угощение, – ответили Затворницы, взяв по одному. Подошли и послушницы, отведав угощенья.

– Сегодня шторм будет, – сказала она своим наставницам, – мореходов я предупредила.

– Отдыхай, Элла. – сказали они ей ласково.

Девушка легла на лавку, укрывшись войлочным одеялом. Не могла уснуть, войлок кололся, впиваясь сквозь вязаную рубашку. Толи дело у матери, на соболях, мечтательно подумала она. Бежать надо. А то и здесь запрут, да и начнут про мать выпытывать- что да как, да мы только во имя добра… Мореходы, глядишь, не выбросят в море-то. Она открыла глаза, окончательно решившись, и смотрела на каменный потолок покоев. Она и во тьме видела, не как Эльга, но достаточно, что бы в тёмном лесу ночью или этой пещере голову себе не разбить. Она встала, тихо откинула войлок, и стало тихо одеваться. Покидала все свои вещи в ларь, прикрыла его и обвязала веревкой, что бы не открылся. Вздохнула, и взяла с собой ещё и яблочко. Посмотрела на спящих Прях, « Вы уж меня простите. Приютили меня, встретили с добром. Но идти мне надо». Девушка задумалась, открыла ларь и положила на стол три шкурки соболей из ещё материных подарков.

Ну, вроде бы всё. Она полила бронзовые петли двери маслом, и осторожно открыла, так что та и не скрипнула. Элла выдохнула, оказавшись в проходе пещеры, ведущим вниз, и побежала мимо сверкающих колонн. Открыла дверь и из горных покоев, и в лицо ей ударил ветер с моря, так что сразу озябла. И стремглав, пока не заметили, побежала к ладье гуннов. На море начинался шторм, в берег стали бить волны, пока не высокие. Она посмотрела на судно, на груз, уложенный в порядке в центре судна, и укрылась мехами в лодье, спокойно заснула, а проснувшись, увидела, что небо очистилось, и море тихое. Зарывшись в поклажу мореходов около мачты, Элла стала ждать. Наконец, она услышала голоса:

– Альд, ты уже здоров!

– Силен как медведь!

– Давайте, раз и раз!

Ведунья почувствовала, как лодья оторвалась от земли, и уже закачалась на волнах. Потом, она поняла, начали грести, и чувствовалась качка.

– Хорошо, Альд, что Пряха тебя вылечила, да про шторм предупредила.

– Она ведь совсем маленькая, лет пятнадцать ей, самое большое, – ответил кормщик, – и уже Пряха. Да еще она и слепая, – рассказывал юноша, – а как яблокам радовалась – вы бы видели.

– Пряха в пятнадцать лет, – недоверчиво раздался голос другого морехода, – вот уж чудо. Чего ты темнишь, Альд.

Элла не удержалась, и чихнула. Ватажники мигом вытащили беглянку из под поклажи.

– Ты кто?

– Снегурочка я, – в первый раз так назвалась девушка, – послушница у Прях. Доставьте меня в Гандвик, я заплачу, – и она положила перед ними небольшой мешочек золотого песка.

– Не можем, славница. Как мы обидим Избранных? – ответил Альд, возвращая золото девушке, – разворачиваемся, – скомандовал он.

Пока мореходы меняли курс, к судно подплыли несколько касаток, пронзительно крича. Ватажники были напуганы, ведь один удар хвоста- и кожаный борт судна лопнет, и вся ватага отправится на дно морское. Славница подошла к борту, нагнулась и лишь протянула руки – морские обитатели стали тыкаться носами в протянутую ладонь девушки, и не думая топить лодью.

– Ты кто? – с непониманием спросил ее один из мореходов, – и почему хочешь уйти с Алатыря?

– Альд, – она позвала кормщика, – помнишь, ты угостил меня яблоками? – когда он подошел, спросила она его тихим голосом, чуть улыбаясь.

– Ты? – только и выдохнул юноша, – слепая была, – говорил он, посмотрев в ее глаза, – я от своих слов не отказываюсь. Спасибо тебе за все. Живи у меня сколько захочешь. – и он задумался, – Но что Маре скажем?

– Не догадаются они, – просила его девушка, – а мне только мир посмотреть и я вернусь потом.

– Вот как Элла бежала, – рассказывали Алене ведуньи, – нам Альд уже потом рассказал, винился. Но он же ей обещал, и она его вылечила, обязан он ей был. Так что на кормщика мы зла не держим. А Элла ходила к матери, и сделала она мех с отверстием, что бы вода сочилась из него. Это Водяные часы, и в него наливается столько воды, сколько времени займет путь до Запретного острова через подземный лаз. Идти надо обычным шагом, не бежать, но и не идти ее-еле, тогда в самое время придешь.

– Спасибо вам, – Алена низко поклонилась перед затворницами, и закинула мешок за спину.

– Помни, разогнать тучи и открыть путь солнечным лучам мы сможем лишь на час, не больше, – старшая из Прях напоминала Алене, – и ты должна успеть забрать Вана и добежать до входа в тайную пещеру, поставить серебряный знак, что бы Эльга за вами в погоню не пустилась, и ее тридцать Неживых Стражей тоже. Здесь только солнце нам защитой, под его лучами Неживые в землю или пещеру прячутся, а не успевают- их тела гибнут. Так что вот тебе этот мех, завтра его водой наполнишь, и мы наполним у себя такой же, как только ты в лаз спустишься. Будет это нашим общим временем, не собьемся и не ошибемся. Ты должна поспеть к выходу на Запретный остров, пока есть вода в мехе, и дождаться, когда вытекут последние капли, и мы в тоже время развеем тучи над островом. Выйдешь из убежища, только когда увидишь первый луч света над Запретным. Неживые по пещерам разбегутся, а ты беги в покои в горе, Вана уводи, не медли. И помни, Неживые -Ни – мертвые живых чуют, как хорошая собака кусок мяса в голодную неделю. Поняла ли меня?

– Поняла, – и Алена поклонилась, – все уроки ваши запомнила. Всё сделаю, не подведу.

Для всех тот день на Алатырь- острове был тяжелым, не спал никто, все ждали заветного часа. Пряхи и Мара пошли провожать Алену, не взяв с собой более никого, старшая из затворниц держала в руках заветный мех. Алена взяла с собой светильник, и запас масла для него. Наставница указала на один из неприметных камней, мимо которых Алена ходила каждый день. Все вместе отвалили камень, и открылся тайный проход в горе. Девушка спокойно зажгла светильник от тлеющего фитиля, и сделала уже шаг вниз, но Мара взяла ее за руку:

– И заруби себе на носу- через проточную воду Эльга не пройдет, еще раз говорю: и мы в опасности будем, если она тайный проход найдет, и на Алатырь заявится. А это тебе в подарок от нас, за храбрость великую, – и Пряха одела ей на плечо золотой разомкнутый браслет, с окончаниями в виде двойных спиралей, дала в руку серебряную булавку с спиралевидной верхушкой, и бронзовый кинжал с костяной рукоятью, – И вот тебе рисунок на коже, карта. Элла сама нарисовала, как пройти от тоннеля, до покоев ее матери. Не потеряй, Ну иди, надежда наша, и все боги, и предки наши тебе будут в помощь.

Бегство с Запретного острова

Алена осторожно спустилась в туннель, ведущий на Запретный остров, освещая путь перед собой масляным светильником. Сначала идти было неудобно, приходилось нагибаться, что бы не разбить голову о низкий потолок. Несмотря на прохладную, стылую погоду, девушке было жарко, бросало в пот, она боялась опоздать. Потом же ее стал бить озноб, тряслись руки, и она едва не выронила светильник, и все без конца поправляла мех с сочившейся водой. Не сразу она смогла успокоится, и просто идти вперёд. Дальше идти было легче, проход расширялся, и был высотой в два человеческих роста, не менее. Причудливые разноцветные колонны вырастали из пола и потолка этой пещеры, а огонь светильника лишь немного разгонял мрак этого зала, отбрасывая мрачные тени на пол и стены. Малый ручеек сочился, а не тек по полу пещеры, неся свои прозрачные воды дальше и дальше. Алена наклонилась, что бы напиться, и вода оказалась сладкой, хоть и холодной, но не горькой или соленой. Из меха все сочилась вода, и девица, не забывая приказы Прях, шла споро, но не вприпрыжку, стараясь не наступать на скользкие камни, что бы не поскользнуться. Она шла и шла, а стены пещеры, провожая её, блистали разноцветными огнями, отражали свет масляной лампы. Она шла долго, боясь остановиться хоть на секунду, и мысли были лишь о том, как бы не опоздать, Но вот, за одним из поворотов, она увидела тусклый свет, пробивавшийся через камни, наваленные в конце тоннеля. Алена осторожно разобрала завал, стараясь не греметь, и в нише рядом с входом, увидела серебряную тамгу, запирающую вход. Она, делая маленькие шажки, переносила камни, как будто они были сделаны из цветов, а её руки не хотели их мять. Алёна сильно устала, пот с неё катил градом, и она с трудом отдышалась. Юная ведунья, в конце концов, не делая лишних движений, освободила проход, и стала осматривать каменистое плато, пристанище Ледяной Царевны. Со страхом бросила взгляд на небо, оно было еще серым от туч и облаков. Моросил беспрестанный грустный дождик, смачивающий здесь лишь камни да мох на этих же камнях, и еле пробивающейся травы. Алена достала из сумки заветную карту, посмотрела расстояние, записанное Эллой: «Двести шагов, и лаз в пещере справа, там покои Ледяной царевны. Налево идти, там мои покои.»

«Спасибо тебе, сестра названная,» – прошептала девушка, поцеловав карту.

Она держала мех с водой в руке, чувствуя, как из него вытекает последняя вода. Сняла шубу, оставшись лишь в платье и безрукавке, и подвязала косы, что бы сподручнее бежать. Ее стал бить озноб, но она лишь растирала свои руки. Мимо, не замечая ее, шел Неживой, в льняном кафтане. Чуть переваливаясь на ходу, не замечая ни дождя, ни холода, брел к дальней скале, с деревянной палкой в руке. Лицо его было лилового цвета, но запах тлена девушка не чувствовала, ветер был не в ее сторону. И вот, наконец, началось. Сначала на небе, подобно оконцу, показался клочок синего неба, и из него ударил золотой стрелой солнечный луч. Тучи разошлись полностью, и в первый раз за пятьсот лет на островом горело солнце. Алена, не теряя и секунды, прыжком вылетела из своего укрытия, и понеслась прямо к входу. Она лишь говорила про себя: " Двести шагов, сейчас вход в горе,» и заскочила туда, пройдя десять шагов увидела два ответвления, налево, и направо. Вспомнила, не смотря на бешено бившееся сердце в груди. Теперь налево, и побежала туда, не замечая вокруг ничего, и увидела перед собой обитую бронзой дверь. Рванула кольцо на себя, и там…

Спокойно сидел в кресле ее брат, что -то читавший на бронзовых пластинах.

– Быстрее, Ван, нам пора.– зашептала сестра

– Сейчас, – и Ван закрутился волчком, бросая в мешок карты и свитки из коже.

– Времени нет, – дернула его за руку Алена, и поднесла к его губам снадобье Эллы, – пей, и бежим.

Ван отхлебнул половину, и они помчались, не оглядываясь по коридорам, бросились на плато перед входом, и не смотря ни влево, ни вправо добежали до спасительного лаза. Солнце стало уже скрываться, его золотые лучи более не грели эту промерзлую землю, серые, мрачные облака закрывали небо, и опять закапал мелкий холодный дождь. Алена, срывая ногти, быстро заваливала валунами вход, и Ван помогал ей. Проход был забит, а тамга из серебра заняла свое место. Только тут, наконец, Алена стерла пот со лба, а Ван заключил ее в объятья.

– Вот видишь, я жив и здоров. – сказал он, улыбаясь любимой сестре.

– Вроде бы да, – говорила Алена, клацая зубами от озноба, а брат помогал ей попасть руками в рукава шубы, – пошли, здесь проход до самого Алатыря, – хватая Вана за руку, быстро заговорила сестра, – нельзя здесь оставаться, Неживые учуют нас.

– Идем, – сказал Ван забрасывая мешок за спину, и взял из рук Алены светильник.– Как же ты смогла… – сказал он, только качая головой, – Очень тебе рад.

Девушка несла теперь лишь пустой кожаный мешок, и на ней через плечо была перекинута кожаная сума с картой Эллы. Она смотрела на лицо брата, и одергивала себя на мысли, а не стал ли он одним из Грезящих? Но светлые, чуть рыжеватые волосы не побелели, губы розовые, а не синие. Все хорошо. Все должно быть хорошо, твердила она про себя всю дорогу до пристанища Избранных. Вот пещера, наконец, стала уменьшаться в высоту, и они подходили к Алатырю. Ван выбрался первый, вытащил наверх за руку и Алену.

– Кто это? – вскрикнул он в недоумении.

Окружив их, стояли с копьями наперевес, с ослепительно блестевшими на солнце наконечниками из чистого серебра, Избранные во главе с самой Марой.

– А вы чего? – удивилась Алена, отодвигая пальцем в сторону направленное на нее острие, – в чем дело? Чего надумали?

– Кажется вот в чем, – сказал Ван, и порезал себе палец о наконечник копья. Избранные смотрели, как красная капля скатывается по лезвию, и течет к втулке.

– Ну и я должна, – и Алена тоже порезала себе руку, и подняла ее вверх, что бы видели, что кровь из ранки стекает красного цвета.

Избранные выдохнули с облегчением, и уже радостно улыбались вернувшимся, казалось, с того света, из Царства Мёртвых, убежав от его Повелительницы. К ним подошла сама Наставница, не выпуская копья из руки.

– Простите, но у нас выбора не было другого, – тихо сказала Мара, и подняла копье наконечником вверх, – Ван, ты будешь жить в гостевом доме, не обессудь, а сейчас тебя и Алену уже ждут Пряхи.

Мара повела Близнецов к заветной двери, показывая путь шагая впереди них к обители Затворниц. Им открыли сразу, будто ждали. На пороге стояла послушница, ожидая гостей.

– Мы рады тебе Алена, и тебе Ван. – сказала одна из Затворниц, – Ты, стала подобной сильнейшим из Избранных Древности, кто смог посетить юдоль Эльги и вернуться оттуда живой. Ван, ты сильный воин, а теперь, вероятно, и подобен нарочитому витязю, сможешь витийствовать (рассуждать) о многом в мире, и сравнялся мудростью с вождями племен. Хорошо, что ты не с Эльгой остался в её Сумеречном Царстве.. Поведай, кем она хотела тебя сделать, как и чему обучить?

Ван постоял, обдумывая вопрос, внимательно посмотрел на сестру и Прях, и с видимым трудом произнес:

– Избранником, вот кем она меня видела, – с трудом произнес юноша заветные слова.

Будто шелест листьев прокатился по лесу, так же шепотом, стараясь что бы он не услышал, начался спор между Затворницами. Продолжался он долго, наконец, каждая из женщин согласно кивнули, соглашаясь с общим мнением.

– Ты сможешь вернуться к себе домой, ты силен и храбр. А что должно случится, то и так случится, что бы ты не делал. Алена, мы были бы рады тебе здесь, у нас, но ты тоже возвращайся и не покидай брата, это твой урок теперь. Хорошо, что вы не польстились эльгиными сокровищами, иначе бы она отомстила ворам.. Мара, – Пряхи обратились к наставнице, – перерисуйте карты Вана, и принесите их сюда. Через неделю придет судно с Ямала, с ним вы и вернетесь к себе в Яду. Пока живите в гостевом доме.

Алена и Ван поклонились, и вышли из покоев затворниц. Они пока не сказали ни слова друг другу, лишь каждый из них бросал взгляд на другого, словно стараясь запомнить дорогие черты. Тяжелые тени волочились за ними, как намокшие войлочные плащи после дождя. Прошли по каменистой дороге до бревенчатого дома, где разожгли огонь и протопили печь. Проглотили по куску хлеба, и уснули, даже не сняв одежду, сил у них больше не было ни на что. Проспали они почти сутки, а разбудил их холод потухшего очага. Ван разжег новый огонь из углей из горшка с запасом огня, и опять стало тепло в доме. Ван закатал рукава, чтобы отмыть руки от углей, и Алена заметила грифонов. обвившихся вокруг его предплечий.

– На острове Эльга сделала? – спросила, сама понимая, сестра.

– Точно, – кивнул брат, – сказала, знак предводителя, мол, должен.

– У меня рисунков больше, – гордо сказала сестра, – Да я теперь с ног до головы разрисована, – усмехнулась сестра, – пойдем, рыбу соберем?

– Что в избе сидеть? – согласился юноша, надевая теплую куртку.

Так прошло четыре дня, и наконец, показался парус на горизонте. К ним шел корабль из Гандвика, и на мачте полоскался красный флаг, видимый издалека. Нос судна то зарывался в свинцовые волны, то выныривал обратно, и как будто кивал мачтой и парусом. С каждым слаженным взмахом весел оно приближалось к пристани, и кормщик стал поворачивать лодью, что бы пристать ладнее. Близнецы побежали на пристань, готовясь принять канаты с судна, и подтянуть его к дощатому причалу.

– Эй, лови, – раздался задорный крик с палубы, и к Вану полетела свернутая веревка.

Юноша поймал ее, и стал подтягивать корабль ближе. Бросили и вторую, и ее подхватила Алена, помогая брату. Ватажники не усидели на скамьях, и четверо из них перепрыгнули через борт судна и стали помогать причаливанию. Лодью закрепили, и Алена узнала кормщика, это был Альд.

– Привет тебе, Алена, – первым поздоровался мореход, – выучилась, и теперь обратно идешь? А это кто? Не жених ли? – криво усмехнулся кормщик.

– Брат, – чуть краснея, ответила Алена, – А ты, не иначе, забеспокоился? – засмеялась девушка, заставив смутится и Альда.

– Ну а чего, я и посвататься могу, – не заробел кормщик, – ватажник я видный.

– Я теперь посвященная, – ответила ему девушка, и подняв руки вверх, одернула вниз рукава рубахи, показывая змей на предплечьях, – видишь?

– Ничего, через год дострою свое судно, зашлю сватов. Ты то не против? – спросил он Вана.

– Я еще посвящение не прошел, надо успеть к началу лета.

– Доставлю вас домой быстро, – кивнул головой Альд, – ну а нам груз для Избранных с лодьи надо снимать.

– Давай помогу, – вызвался Ван, – засиделся я тут, хоть разомнусь.

– Пошли, все легче, – согласился кормщик, – пара рук никогда не лишняя.

Ван пошел за Альдом, а с ними пошла и Алена. В пустую избу что ли идти? Одни мореходы передавали мешки и кули с лодьи, другие их складывали на пристани. Наконец, лодья была пуста, и ее вытащили из воды на доски рядом с пристанью, обсохнуть и надо осмотреть бока корабля, не лопнула где кожа? Корабль был нетяжелым, с бортами из шкур моржей, его ребра раньше были ребрами кита, лишь хребет был сделан из дубового бруса. К корабельщикам уже подходили Избранные с Марой.

– Откуда путь держите? – по обычаю спросила женщина Альда, – и куда ваш путь лежит?

– Мы со славного Гандвика, а держим путь на Алатырь-остров по слову вождя нашего, согласно обычая. Доставили вам припасы, – и поклонился ведуньям.

– Спасибо вам, корабельщики. Возьмите в путь -дорогу обратную, двух путников, брата и сестру. Помогали они нам здесь, а теперь держат они путь на Обь-реку.

– Помогу я добрым людям- согласился кормщик, поправляя шапку на голове, – место на судне для них найдется.

– Отплывайте, не медлите, – торопила Мара гуннов, – а то, глядишь, и погода испортится.

– Как скажешь госпожа, мы выйдем в море и сегодня. Ван, Алена, готовьте свои вещи, отплываем.

– Хорошо, Альд. Ван, пошли в дом, надо все собрать в дорогу, – сказала Алена.

Сборы были недолгими, и вот уже мореходы опустили свое судно в его родную стихию, и «Верный» качался на волнах. Альд осторожно вывел лодью из бухты в открытое море, и ватажники поставили парус, благо ветер был попутный. Через день они обогнули полуостров, и вошли в Гандвик, с его переменчивыми ветрами. Ван кутался в меховую куртку, ветер был холодный, да и Алена поступила также. Ватажники были привычнее к ветрам, но и они одеты были тепло.

– Я так ведь чуть не умер, – усмехнулся Альд, отвечая на взгляды близнецов, – лучше носить шапку и заматывать горло, чем просить о излечении. Меня Снегурочка спасла, – задумчиво говорил он, – я думал, она одна из Прях когда был на Алатырь-острове.

– Она многим помогла, – прошептала Алена, вспоминая названную сестру.

В обской губе им мешал боковой ветер, пришлось долго грести. Ван сел на скамью, и помогал корабельщикам. Они вошли в устье реки, и двигались по речному руслу. Но наконец, и показалось селение, ватажники сняли мачту, и приближались к пристани. Их встречали гунны и мансы селения. Ватажники сошли на берег, сняли снаряжение и припасы, складывали добро в лабазы. Лодья была вытащена на берег, и положена вверх днищем, чтобы просушить обшивку. Мореходов встретили родные, их быстро растащили по родным домам, только Альда никто не встречал. Алена и Ван посмотрели на мужчину, ничего не понимая, провожая взглядами счастливых родственников, которые шли рядом с корабельщиками в их дома.

– Да, вот так. Все от горячки умерли, один я остался, – объяснил кормщик, – не во всем мне везет, – криво улыбнулся им человек моря, – Пошли, мой дом недалеко от пристани.

Дом Альда был такой, как и у всех здесь – бревенчатый сруб на подклети из камней, с загородью из плетня. За калиткой радостно залаяла собака, признавшая своего хозяина.

– Кто ж его кормит, когда тебя дома нет? – обеспокоилась Алена.

– Соседка, материна двоюродная сестра. Я ей рыбы оставляю, она кормит и присматривает. Проходите, – сказал он, открывая вход во двор дома. К нему подбежала здоровенная лайка, здороваться. Альд нагнулся к псу, погладил.

– Вот я и дома, Дружок, – говорил он поглаживая голову и шею собаки.

Пес подошел знакомится и к гостям, остановившись от них в трех шагах. Оглянулся на хозяина.

– Иди знакомься, – разрешил мореход, – это Алена, – и он указал на девушку, – а это Ван, – показал и на брата.

Дружок подошел к Близнецам, обнюхал, махнул разок хвостом и успокоился, присев рядом с хозяином на траву.

– Пошли в дом, – Альд поднял засов, поднялся по лестнице наверх, в жилую часть, – Вот здесь и живу, – показал на горницу, и две спальни, прикрытые дверями. – Я здесь буду спать, а вам на выбор, кому какая, – рассмеялся хозяин, – слева или справа.

– Сейчас огонь разожгу, – предложил Ван, показывая свой горшок с углями.

– Хорошо, не придется к соседке за огнем идти. У меня дома и земля с Груманта есть, черная. Горит- словами не передать, очень жарко выходит.

Разожгли очаг, и прогрели дом. Альд сходил в подклеть за припасами, за неизменной здесь рыбой. Рыба и сухари, неизменная еда путника, но правда был и мед на столе, и квас из подклети.

– Завтра пойдем вниз по реке, – подумав, отметил мореход, – четверых гребцов я найду. А то все разойдутся по становищам, не сразу и дозовешься. Спать давайте. – и Альд задул три светильника, оставив гореть лишь один.

Наутро опять путники пришли к пристани, и вместе с Альдом вытащили лодку и сарая, и шесть весел. Вскоре подошли и четверо знакомцев, из ватаги «Верного». Погрузив скарб близнецов и припасы на дорогу, лодка поплыла, рассекая речные волны к селению Вана и Алены, к Варте. Путь был неблизкий, но за две недели управились. Брат и сестра переглядывались, завидев речной причал их родины.

– Ты тоже о Боре думаешь? – спросил Ван сестру.

– Да о ком же, – кивнула соглашаясь, Алена, – что сейчас будет…

– О чем волнуетесь? – усмехнулся Альд, – я вот думаю, моржовые клыки Зиги пристроить… Еще и жемчуг речной у меня есть… Возьмет, Ван? – он толкнул плечом в бок юношу.

– Товар стоящий, наверное возьмет. Но торговаться будет. И на что хочешь поменять?

– Хотел бы нефрит взять… Ну еще чего… И груз богатый, места займет немного. И в Гандвике обменять просто будет.

Наконец, лодка причалила, и Близнецы выбрались на берег, оглядывая родные места. Кажется, и ничего и не изменилось. Те же дома, деревья, любимая Обь… Все здесь. Ван, прищурившись, задрал голову, любуясь белыми облаками, пробегавшими над ними, подобными оленям зимой. К ним подошли рыбаки, стоявшие рядом. Но уже стали подходить и другие жители, прослышавшие о ватаге с Гандвика, во главе с самим Альдом- мореходом. Людей становилось все больше, жаждавших взглянуть на гостей издалека. Начались разговоры о торге, что менять будут, какой товар привезли.

– Ван и Алена! Вот те на! Вернулись! – окликнули их, – бабушка ваша, Зима, жива-здорова. А это кто? Неужто Альд- мореход к нам пожаловал? – обратился рыбак к кормщику.

– Я, точно. – и корабельщик приосанился, заломил руки за ремень, – Доставил с Алатыря брата с сестрой, да и груз богатый со мной. Хотел бы поменять, если товар дельный найдется.

– Пойдем, Зиги приведем, вождь рад будет, – сказал один рыбак другому, – такая весть!

– Домой пойдем? – спросила Алена, – и надо Гильде сказать, – добавила она улыбаясь во весь свой широкий рот.

– Бабушку обрадуем, и Гильде скажем, что вернулись. Да всем, и друзьям и подругам расскажем, что ты совершила. Наверное, и не поверит никто.

– Да ладно, – ответила сестра краснея, так что и веснушки стали незаметны, – повезло мне просто.

Только они, взяв скарб, пошли по тропинке к дому бабушки, как услышали оклик уже позабытого голоса за год голоса.

– Привет вам, странники! – раздался густой голос Бора, – как же ты, Ван, ушел из чертогов Эльги? Из царства самой смерти? Что ж за чудо чудесное свершилось?

– Сестра меня, Алена, спасла. Явилась перед темными очами Ледяной Царевны и упросила отдать меня ей, – Ван заметил, как сестра подняла глаза к небу, и закрыла рот, чтобы не засмеяться.

– Вот уж да… А сами то, людьми остались, или стали ее слугами? Живые вы или Мертвые? Может, лучше назад вернетесь, на Запретный остров?

– Да что же это? – воскликнула сестра, закричала истошно, запричитала, упав на колени и стал бить землю кулаками, – да за что это нам? И что же это я сделала! – продолжала она кричать, а вокруг них уже стали собираться люди, – лишь брата забрала у Эльги!

Народ стал перешептываться, показывая на бьющуюся в конвульсиях и колотящую землю Алену, повторяющую лишь одно: «За что? За что?»

– Что тебе опять не так Бор? – спросил нахмурясь, сам Зиги, – зачем так то все делать? Вернулись еле живые, а Алена сделала вообще немыслимое- добралась до Запретного Острова, спасла брата, и все одна, сама. Вон девка, а такое дело совершила.

– Вот в том то и суть, Зиги. – говорил, и недобро щурился, – Как она добралась-то в те места? – и волхв нехорошо прищурился смотря на распростертую на земле Алену. – ни одна лодья и найти тот остров не могла, а уж на что знатные корабельшики ходили, а никто не нашёл туда пути.

– Проверь, и довольно с них. Вспомни, ведь Снега жизнь сына твоего спасла.

– Так-то так, но и она из ледяных людей оказалась. И кем стали Близнецы? Хорошо, проверим.

– Ван, Алена, – обратился к ним волхв, – должны мы верно знать, что вы людьми остались. Пройдете искус, что бы зло не привести в Варту.

Он протянул им бронзовый нож, брат и сестра переглянулись между собой. Ван первый порезал себе руку и поднял вверх нож, измазанный в его крови. Бор забрал у него клинок, омыл его водой из корчаги, и отдал Алене. Девушка порезала себе ладонь, и подняла вверх свою руку, что бы все увидели красную струйку, стекающую с ее ладони.

– Теперь последнее. – громогласно объявил волхв людям, – Мои послушники складывают костер, что бы вы прошли через огонь. Если они стали Ледяными людьми, то растают, живые -останутся.

Послушники быстро принесли дрова из лабаза, сложили в кучу и подожгли. В толпе стали кричать, кто возмущенно, а кто и одобрительно. Алена увидела, что Целл и Фат схватили рвущуюся к ним Гильду, и потащили из людской массы прочь. Ван этого не видел, он взял ладонь сестры в свою, они разбежались, и прыгнули. Люди ожидали невероятного, но на землю через огонь прошли обычные люди, и не было луж воды от растаявшего льда, или оставшейся горки пустой одежды оставшейся от растаявших тел. Все было проще, рядом стояли лишь брат и сестра, Ван и Алена, в прокопченной теперь одежде.

Близнецы умылись у реки, и подходили к своим соседям,, стараясь через силу улыбаться, к родному дому. Собаки, Злейка и Зубок учуяли их издалека и заливаюсь радостным лаем, и бабушка сбежала вниз и подбежала к калитке, встречая внука и внучку. Долго они стояли, обнявшись, а вокруг прыгали радостные собаки, ждущие, когда и на них обратят внимание.

– Вернулись, – все повторяла бабушка, вытирая слезы, и не сводила взгляда с любимых внуков, – Живые, мои ненаглядные, пойдемте в дом.

Они поднялись в горницу, бабушка усадила их за стол, налила им мед в чаши.

– Вот, ватрушки только вчера пекла, как чувствовала, что вернетесь. Ешьте, ешьте. Похудели то как, – все приговаривала счастливая женщина, – не уморила то тебя Эльга?

– Нет бабушка, – отвечал Ван улыбаясь, и съедая еще кусочек пирога, – рыба, мед. Хорошо все. Это она не ест ничего, только мед пьет.

– Эво как. – удивилась Зима и покачала головой, – а ты не мерз там, в её Ледяных чертогах?

– Пещеры там, бабушка.. Не мёрз, в соболях ходил, – ответил внук, – только в них, и спал ими укрываясь.

– Богато, – согласилась женщина, вытирая сбежавшую слезу, – да место тяжелое, вечно сыро, мелкий дождь без конца, промозгло.

– Так-то так, бабушка. – согласилась Алёна.

– А как вас в селении нашем вас добрые люди встретили? – спросила Зима, счастливо улыбаясь.

– Жарко.

Посвящение и испытания

Ван успел отдохнуть в родном доме две недели, рука зажила. Бабушка кормила внука и внучку только пирогами, не знала в какой угол посадить, а первые три дня и и дома не выпускала, собак спустила. Все боялась, что придет за ними Ледяная царевна, да и заберет на свой остров, в свое царство.

– Вот, поешь, Ван, напекла сегодня ваши любимые с Аленой с капустой и яйцами, ешьте. Чем тебя там, внучок, Эльга кормила, даже подумать боюсь. И не холодно было?

– На соболях спал, соболями накрывался, – говорил с набитым ртом юноша, – рыба, бабушка, рыба. Вот и вся еда. – повторял внук уже в третий раз.

– А тебя, Аленушка, на Алатыре, чем потчевали?

– Тоже рыба, бабушка, ну и хлеб ячменный, и козий сыр иногда. Как обычно. Погода там… То дождь с ветром, то ветер с дождем. Не то что дома, у нас вот как красиво!

После обеда, Зима взялась расчесывать Аленины волосы частым гребнем, увидела ее шею и ахнула только.

– Так ты теперь сама Посвященная, – тихо сказала потрясенная женщина, – в пятнадцать-то лет, – говорила она и вздыхала, проводила гребнем по светлым волосам внучки, – значит, сама Эльга Вана отпустила? Ты попросила, а она отпустила?

– Так все и было, бабушка, – честно посмотрела она в её глаза, – Там же и стража, тридцать неживых, и Семеро Грезящих. Как бы я могла уйти от них? – пожала девушка плечами.

– Так то так, – с сомнением отвечала женщина, начиная заплетать волосы Алены в косу.

Внизу раздался стук в дверь, и раздался голос Гильды:

– Можно войти?

– Заходи, – крикнул Ван, вскакивая с лавки и бросаясь вниз по лестнице.

В горницу вошла девушка со своими братьями, Целлом и Фатом. Гильда сейчас была особенно красива, она одела лучшее платье, и ожерелье, и кокошник, но не праздничный, а простой. Братья же были в простой одежде, будто оттеняя красоту сестры.

– Здравствуй, Ван, – отчётливо сказала девушка, чуть краснея.

– И ты славница, здравствуй, – чуть запинаясь, ответил юноша, – И вы, будьте здоровы, Фатт и Целл. Садитесь за стол, – и он показал им на лавки у стола.

– Я пироги напекла, – говорила Зима, радостно улыбаясь гостям, и ставя на стол миски и чашки, – угощайтесь.

– А где же золото с Запретного Острова? – говорил оглядываясь на стены горницы Целл, – ведь говорят, у Эльги сокровищ видимо- невидимо!

– Кто ж говорил-то? – спросила Алена, усмехаясь.

– Люди, – ответил Фат, кладя правую руку под ремень, – врать не будут.

– Разве кого еще Ледяная царевна из своих чертогов отпустила? – продолжала девушка, – а то я запамятовала что-то.

Беседа прервалась, и виной этому были пироги хозяйки дома. Горница наполнилась великолепным ароматом вкуснейшей еды, изумительных, восхитительных пирогов с поджаристой, но не сгоревшей, нет, именно поджаристой корочкой.

– Вот и квас, угощайтесь, – поставила на стол и жбан с квасом Зима, предложила и показывала на большую деревянную тарелку, покрытую полотенцем.

Руки сами тянулись к лакомству, и забылась и тема разговора, лишь важен был вкус и запах ржаных пирожков, их чудесной начинки. Женщина расставила чашки и разлила квас для каждого, и молодые люди охотно запивали еду этим чудесным напитком.

– Спасибо, хозяйка дома, – поклонилась Гильда, с ней поклонились и братья, – Хорошо что вы вернулись, Ван и Алена, и Эльга вас отпустила. Приходите и вы к нам, будем рады. И мой отец вас звал.

– Мы пойдем, уже поздно, – заметил рассудительный Целл, оглядываясь на сестру, – пойдем, Гильда, – твердо сказал юноша.

Гости распрощались с хозяевами, и покинули гостеприимный дом, благодаря за трапезу.

– Видишь, и Гильда к тебе пришла, – не утерпела встрять девушка, – я же говорила.

– Может, она к бабушке, – пожал плечами Ван, краснея до самых ушей.

– Точно, ко мне, – улыбнулась Зима, вытирая миски, – а с тебя глаз не сводила.

– Скоро будешь сватов засылать? – толкнула сестра брата.

– К тебе Альд уж сватался, – не утерпел и ответил Ван.

– Сам Альд-мореход? – счастливо улыбнулась бабушка, – соглашайся пока он не передумал, внученька. Какой жених видный, – добавила она.

А Алена посмотрела на обоих, на свою семью, и лишь вспомнила тот день, когда явилась Элла и сказала ей, тогда страшненькой, над кем подруги постоянно посмеивались, даже жабой дразнили: «Не кручинься, пройдет пять лет, отбоя от женихов у тебя не будет, вспомнишь мои слова.»

Уже близились Посвящения. Вот и настал день испытаний будущих воинов, и гордые Лист и Глом, их наставники, шли во главе всей ватаги, выслушивая бодрые крики соплеменников. Шли отроки, наряженные в обычные наряды, вязанные рубахи и кожаные штаны с мягкими. сапогами, ведь впереди их ждали испытания, и до праздника было еще далеко. И только раздавались крики, которые приободрили юношей, идущих на поле ристалища для урока:

– Давай Ветт, покажи, как ты стреляешь из лука, и правишь колесницей!

– Реза, ты сильный, кинь копье дальше метки!

– Орм, старайся, ты все преодолеешь!

Девицы на выданье оделись во все лучшее, что бы женихи видели их во всей красе. Пришла и Гильда под руку с Аленой. Права была Снегурочка, теперь Аленушку уже не дразнили жабой, за большой рот, и за глаза не звали бобром, за великоватые передние зубы. Нет, многие юноши стали засматриваться на видную девушку, ту, которая не испугалась и забрать у самой Ледяной царевны, у Великой Эльги, своего брата. Той, кто за краткий срок прошел испытания в пещерах самих Прях. И никто не мог понять, как она на лодке достигла Запретного острова, к которой не мог пристать ни один корабль. Самые искусные мореходы Гандвика не дерзали идти туда, дорогой без возврата. А юная девица в пятнадцать лет все перемогла, все преодолела. Гильда сидела рядом с ней, нервно теребя платок, она же помнила испытание, которым подверг Бор Близнецов, заставил их пролить кровь и прыгнуть через пылающий костер. Но наконец, всегда сердитый Бор качнул жезлом, и испытания начались.

Началось действо с метания копья, и все отроки кинули их за черту, отмеченную Гломом. Выставили мишени для стрел юношей, и попали в цель тоже все, ведь это были не Игры, когда побеждает лучший, сильнейший, а проверка готовности и знаний будущих пастухов, мужей и воинов. Каждый желал показать себя, свою силу и ловкость.

– Ну ты как, Ван, – спросил Глом, подойдя к отроку, – только ведь приехал с Запретного Острова, еще бледный, на одной рыбе сидел, – пытался пошутить старейшина.

– Я справлюсь, Глом, – просто ответил юноша, убирая лук в налучье, – и с колесницей справлюсь, и на быке смогу усидеть.

– Хорошо, коли так, – пробормотал Глом, и пошел дальше, опираясь на посох. Он был не стар, но считал, что посох добавляет ему сил.

Лист приготовил первую конную упряжку, и держал ее под уздцы.

– Сначала, ты действуй как возница, – говорил Лист юноше, когда тот встал на площадку колесницы, – пошел, – крикнул наставник, и Ван хлопнул поводьями, и послал коней вперед.

Юный воин вел колесницу вперед, затем повернул влево, затем вправо, объезжая столбики препятствий. Далее погнал повозку по кругу, проехал по узкому мосту, сделал два круга по полю, точно въехал в деревянные ворота.

– Ну как, старейшины? – прокричал Лист, – он прошел испытания?

– Да, он отличный возница. – решили Старейшины племени, застучав в знак согласия своими посохами о землю.

– Ван, теперь готовь лук со стрелами и дротики, – указал ему наставник, – а Ветт будет возницей.

– Я понял, – сказал юноша, – Ветт, становись рядом.

К ним быстро подошел друг Вана, встал на площадку колесницы, и Близнец предал ему поводья.

– Начинай, – скомандовал Лист опять, и Ветт рванул колесницу вперед, а Ван приготовил дротики. Дротики метал метко, каждый снаряд попал в свою мишень, и пришел черед лука, и стрела слетала с тетивы одна за одной, попадая в узкие колья мишеней. Промахов не было, боец был просто великолепен.

– Отлично Ван, – сказал ему наставник, – урок выполнен. Сходите с площадки, – сказал он друзьям, – сейчас и другие продолжат.

Ван и Ветт пока покинули поле, и подошли к девушкам, ждущим, одна- брата, другая- суженого.

– Привет, вам славницы, – поздоровался юноша, – рад, что пришли на нас посмотреть, – Ван старался говорить медленно.

– Держишься на повозке хорошо, – оценила Гильда, – и стрелок ты отменный. Верно, Алена? – и она посмотрела на спутницу.

– Точно, – кивнула головой в знак согласия та, – он и оленями управлять умеет, – и рыбу в углях запекает, охотник, и пастух, – продолжала Алена, загибая пальцы, – он и на гудке играет, и ловушки на зверя мастерит, – ухмылялась сестра, – просто клад какой-то, бери-да беги, – и локтем легонько ударила Гильду в бок, отчего та сделалась пунцовой.

– Я пойду, у нас еще занятия, -брат медленно, с видимым усилием, закончил говорить, и тоже раскраснелся, слушая сестру, а Ветт тоже пытался хотя бы не рассмеяться, хотя улыбка так и растягивала его губы, и он поспешно отвернулся и сделал вид, что закашлялся.

Двое друзей отошли от девушек, только присели посмотреть, как Рез и Клест управляют колесницей, и тут Лист, не давая им отдохнуть, повел обоих на поляну, где они должны были показать искусство стрельбы из лука. Мишени, вбитые колья, были расставлены на пятьдесят, сто, двести, и триста шагов от стрелков. Ветер был тихий, и не мешал стрелкам показать свое умение.

Оба юноши стреляли по очереди, Ван поразил все мишени, Ветт не попал в кол, стоявший в трехстах шагах от него. Метали дротики, и оба выполнили урок. Они присели отдохнуть, пока подойдут другие. Так, постепенно, на этой поляне собрались все молодые люди, проходящие это посвящение в взрослые воины. Лучшими стрелками оказались Гаст и Ван.

– Гаст и Ван, подойдите к черте, – сказал им Лист, – мы ценим отличных стрелков. Лучшего, с великолепными глазами и твердой рукой, наградят волхв Бор и вождь Зиги. Наградой будет стрела из чистого золота!

Восторженный крик окружающих был ответом на слова Листа, и он, счастливый восторгом людей, повернулся к ним, воздев руки к небу, призывая богов показать достойного. Юноши, с луками в руках, оглядели друг друга, Гаст притворно усмехнулся. С лица Вана не сходила все понимающая полуулыбка. Лист сломал две сухие травинки, и показал их старейшинам. Потом обломал одну, и снова показал судьям свою работу.

– Первым стрелять будет тот, кто вытянет длинную соломинку, – и показал юношам, что обломана одна. Первым тянул Гаст, и вытянул длиннную соломинку. Он обернулся к соплеменникам, в торжестве подняв руки вверх.

– Начинай, – скомандовал ему Лист, взмахнув посохом, и отошел назад.

Гаст поднял тяжелый лук на линию глаз, вытащил стрелу из колчана, наложил ее, не забыв про щиток на запястье левой руки, что бы от тетивы не пострадала, закрыл правый глаз. Все зрители в волнении замолчали, даже стало слышно, как жужжат комары. Юноша натянул тетиву с вложенной стрелой, свист от быстрого полета, и …Цель поражена! Гаст попал в толстую жердь за триста шагов! Восторженными криками люди приветствовали, как они считали, победителя. Гордая улыбка не сходила с лица юноши, он подошел к подходившему к рубежу Вану, и похвалился:

– В этот раз я буду первым!

– Наверное, – согласился будущий воин, пожав протянутую ему руку, – Лист, – обратился он к судье, я буду стрелять на триста пятьдесят шагов.

– Ван, не стоит. Ветра нет, но…

– Триста пятьдесят шагов, – утвердил Ван, и кивнул головой, а Лист отмерил нужное расстояние, и укрепил мишень.

Гунны и мансы замерли в ожидании небывалого. Триста пятьдесят шагов! Невероятно! Теперь их глаза были прикованы к Вану, и Гильда и Алена тоже с тревогой смотрели за юношей, как и его друзья, даже Орм, уже учившийся на волхва, тоже проходил положенные уроки со всеми вместе, и с волнением наблюдал теперь за товарищем.

Ван проверил тетиву встал поудобнее, достал стрелу из колчана, поднял лук, приложился, и выстрелил. Толпа ахнула, но бронзовый наконечник ударил в жердь, крепко застряв в ней. Люди верили и не верили своим глазам, когда Лист в подтверждение точности принес жердь на обозрение соплеменников, показывая ее всем. Гунны ощупывали стрелу, жердь, оперение, силясь увидеть нечто необычное, но подвоха не было, а было только невероятное умение. Друзья высыпали на поляну, Ветт в восторге что-то кричал, Гильда, ни слова ни говоря, возложила Вану венок на голову.

– Ну оно конечно, – не промолчала ехидная Алена, – теперь не откажется, не по обычаю.

К юноше подошли и братья Гильды, поздравляя его. Фат в прошлом году прошел испытания, а Целлу предстояли испытания в следующем году. Дети Зиги и Нары были погодками.

– Отличный выстрел, – одобрил Вана старший брат Гильды, – пустил стрелу- и попал, сразу в две цели, – засмеялся Фат, показывая и на венок Гильды. – Но разве я был бы против названного брата Снеги, – уже серьезно говорил, заложив пальцы за пояс, – того, кто смог вернуться с Запретного острова, кого спасла прекрасная Алена.

Целл услышал последнюю фразу с неподдельным интересом, и поправив свои локоны, внимательно посмотрел на брата, вопросительно подняв брови.

– Я теперь воин, Целл, – и показал свою бритую голову, с волосами лишь на затылке, – и могу предложить вено за нее. Ван, ты разрешаешь сватовство? Я принесу дары.

– Фат, спроси сам у моей сестры, – устало ответил Ван, – она меня спасла. Я за нее решать теперь не могу.

– Подождешь, Фат, два года, – говорила подошедшая Алена, улыбаясь во весь свой рот, – Присылай дары. Ван согласится, – сказала она еще смеясь, – Я еще должна поехать на Алатырь, – добавила она уже серьезно, – Пряхи требовали, и взяли клятву, и им нельзя отказать.

– Договорились, – согласился Фат, тоже улыбаясь. – А это, что бы ты не забыла, – и вложил ей в руку серебряный браслет.

Алена быстро взглянула в свою ладонь, и протянула подарок обратно.

– Ишь какой… Может, я еще передумаю, или ты…

– Бери, отказывать не по обычаю, – улыбнулся Фат, и собравшиеся вокруг соплеменники тоже сосредоточенно закивали, поддерживая юношу.

– Точно-точно. Никак нельзя, – и слитно и вразнобой повторяли люди, подтверждая слова юного воина.

– Ладно… – обреченно вздохнула Алена.

Тем временем, испытания продолжались. Была еще борьба, где победил Гаст, бег выиграл тоже он. Будущие воины собрались на поляне, проходить испытание быком. Юноша должен был вскочить на быка, и удержаться но его спине недолго, и урок считался выполненным. Лучшие воины Зиги привели большого пятнистого быка, и ввели его за ограду, где и должно было все начинаться.

– Ветт первый, – говорил Лист, вытягивая жеребья из шапки, – готовится- Ван. Ветт заходи за огражу, и будь осторожен. Воины! – он прокричал им, – сети наготове!

Ветт перепрыгнул забор. Он был все такой же быстрый и легкий, верткий, как песец. Начал подходить к быку с боку, а тот пока лишь косил на него своим глазом, и мотал головой с немалыми рогами. Ветт подпрыгнул, уперся рукой в шею быка, и перекинув левую ногу, сел на него верхом. Бык сразу подпрыгнул вверх, юноша же насилу удержался, потом еще раз и еще! И, вот, Ветт вылетает с мясистой спины, и ловко приземляется на траву, и одним махом взлетает на забор, и уже через мгновение оказывается среди товарищей.

– Отлично, парень, – поздравляли его друзья, хлопая его по плечам.

– Совсем неплохо, – одобрил немногословный Лист, – Ван теперь ты.

Юноша лишь вздохнул, закатал до локтей рукава рубахи, и перепрыгнул забор. В голове шумело, и он видел перед собой тяжелую тушу. Ван быстро, очень быстро разбежался, и упершись руками в бок зверя, перекинул свое тело через него. Просто чудом встал на ноги после прыжка, а потом, подбежав и прыгнув, уселся сверху на быка, свесив ноги в стороны. Теперь прыгнул бык, сразу четырьмя ногами, и хорошо, что Ван держался за рога, но и это помогало не очень, он усидел еще один прыжок, а потом сжавшись, прыгнул, и кувыркнувшись, встал на ноги. Краем глаза он видел, что воины поднимают сеть, но он мигом перебросил свое тело через ограду. Поляна наполнилась криками восторга и восхищения. И юноши, ученики Листа, и отроки подбежали, и окружили тяжело дышавшего Вана, каждый старался пожать ему руку, хлопали по плечам в знак восхищения, выражая полное одобрение.

– Да, ты удивил, – протянул слова Ветт.

– Точно, -добавил Реза, тоже поимая ему руку..

– Не делай так больше, – сказано было одновременно Гильдой и Аленой.

– Девушки правы, – заявил Лист, – очень опасный прыжок. Воин должен думать головой, а не только руками и ногами.

Инициация закончилась, и Бор и Зиги, волхв и вождь племени, посадив нового воина в кресло, сбривали детские локоны с головы, оставляя лишь волосы на затылке. Пользовались богато украшенными бронзовыми бритвами. Вот уже стояли полноправные воины и пастухи, некоторые в задумчивости ощупывали свои головы, и смотрели друг на друга.

– Теперь настала пора наградить отличившегося, лучшего стрелка. Ван, выходи, -громко проговорил Зиги, доставая золотую стрелу, и беря ее двумя руками.

Ван вышел, провожаемый восторженными словами, и ободряющими его криками. Он подошел к вождю, поклонился людям, стоящим вокруг, всем поясно на четыре стороны, и вождь передал ему почетный приз.

– Заслужил, Ван. Владей с честью. – громко провозгласил Зиги.

– Спасибо, – сказал юноша, и вернулся к своим.

Стрела быстро пошла по рукам, каждый хотел ее потрогать, ощутить ее немалую тяжесть. Наконец, стрела вернулась к счастливому Вану.

И тут произошло неожиданное, вышел вперед, грохнув посохом о землю, волхв Бор.

– Единоплеменники! Не хотел я раньше времени говорить такое, да лучше сообщить это при всех людях. Лучшим Совет Семерых из новых воинов признал Гаста. Умен, силен, не рискует зря, ребячество не показывает в важном деле. И еще, – он сказал и намурился, кивнув на Вана, – Бежал он из чертогов Эльги. Этим на все племя опасность навлек.

– Эльга -то за ним не пришла? А прошло уж месяц с их возвращения? – вступился Зиги, – может, и не будет такого, что Ледяная Царевна явится.

– Семеро приговорили, – и волхв насупился еще больше, – изгнать Близнецов, дабы не рисковать неудовольствием Ледяной царевны. Поймите, люди, пусть пройдет время- пять лет, и пусть возвращаются, а если придет она? Да спросит с нас?

– Пусть Собрание решает, – с неохотой приговорил Зиги, – а Семеро сочтут голоса.

– Так и будет, – согласился Бор, ударив посохом о землю.

Началось голосование, продолжалось долго, но вот Семеро сочли зарубки, и встали перед Собранием.

– Люди приговорили, а мы объявляем, что Близнецы должны быть изгнаны с родных земель на пять лет.

Многие стояли, понурив головы, а молодежь стала волноваться, сбиваться в круги, обсуждая что-то.

– Ван, куда подашься, – озабоченно спросил Ветт друга, нервно покручивая ремень.

– Был на Алатыре и Запретном, слышал о Буян -острове, там даже леса есть. Двина- река богини недалеко, и рыба ловится хорошо. Туда с Аленой пойдем. Сначала на Алатырь, поклонимся Пряхам, а потом туда пойдем, на остров.

– Я с тобой пойду, – заявила Гильда, крепко беря за локоть юношу обеими руками.

– Дома останешься, – строго сказал Фат, забирая сестру, и волоча ее домой, а Ван мог лишь смотреть на это, сжав челюсти. Ведь брат был в своем праве, а Гильда не была его женой. Девушка могла лишь упираться, но тщетно, – ишь, чего удумала, на остров, – закончил препирательство Фат.

– Ван, мы с тобой уйдем, – сказал Ветт, провожая глазами удаляющихся детей Зиги – я не один, и Реза, и Клест, да все наши, все хотят уйти с тобой. Тридцать человек пойдет. Гард, – обратился к нему Ветт, – ты с нами?

– Нет, Ветт, я дома останусь. Не дело задумали. Но я и не скажу никому, – сказал он, и зашагал прочь, к Бору и его послушникам.

– Нам надо с бабушкой все решить, – обратилась к брату Алена, – мы уйдем, а ей куда? С собой ее взять на Буян? – она с сомнением покачала головой, – да там нет ничего пока, ни дома, ни хозяйства. А дома нужно еще построить, а то поморозим ее.

– Придумаем, – отрешенно говорил Ван, и перед ним все стояло растерянное лицо безмолвной Гильды, которая надеялась на него, а ее все равно тащили домой братья, – чего ты говоришь? – опомнился он.

– Все верно, брат, – оглянулась в сторону селения сестра, – мы ее украдем, – встав на цыпочки, сказала она ему шепотом, – все у тебя получится. Собаки будут спать. Твоя сестра как – никак ведьма с Алатыря.

– Ветт, – говорил оглушенный всеми вестями Ван, – собирайтесь быстрее, и про лодки не забудьте. На сборы три дня.

– Хорошо, Ван. Мы успеем. – ответил товарищ, хлопнув его по плечу напоследок.

Ван поклонился всем, и, почувствовав ужасную усталость, навалившуюся на него, и все беды, и это изгнание, поплелся домой. Вернулся, а все оказалось так непросто.

Буян-остров

Он прошел мимо кустов малины, и оказался у заветной калитки своего дома. Злейка и Зубок прибежали здороваться, но поняли, что хозяин не в духе, пытались его развеселить, по – своему, по-собачьи. Он прошел тяжелыми шагами к лестнице, и стал подниматься, с трудом опуская ноги на ступеньки, держась даже за перила. В горнице, с уже зажженными светильниками, было светло, и бабушка готовила праздничное угощение.

– Привет, бабуля, – поздоровался внук, обнимая Зиму.

– Здравствуй, бабушка Зима, – поздоровался вошедший Ветт, мявший в руках свою суму.

– Совсем большой стал, – сказала она, смотря на него снизу вверх, и коснулась его бритой головы, – теперь мужчина… – протянула она, отходя, и продолжая расставлять миски.

– Ну вроде бы и все, – оглядев убранство, добавила она. – Алена далеко?

– Внизу, сейчас придет, – вздохнул Ван.

– Подвел я тебя, бабушка, -говорил Ван, – изгоняют меня из родных мест, – и упал перед бабкой на колени, – за то что у Ледяной царевны не остались, а то, что Снегурочка у нас жила. Уходим мы, как обоснуемся на Буяне, за тобой придем.

У Зимы аж руки опустились, только жизнь налаживаться стала, внуки вернулись, и опять…

– Да что же это такое? – запричитала бедная женщина, – да за то нас -то опять? Да что же мы делали такого? – и она горько заплакала от обиды, Ван подошел, обнял бабушку, посадил на лавку, вытер ей слезы платком.

– Не печалься, обойдется все. Через год к нам приедешь, мы тебя заберем.

– Да нет внучки, поеду я с Орой в Оум, звала она меня. Как чувствовала знахарка. Если что, туда за мной приходите.

– Не один он идет, – поддержал друга Ветт, – и мы все вместе, тридцать отроков за ним пойдем. Даже Орм хочет с нами.

– Куда же вы, еще юные такие, – печально говорила Зима, ну да видно, судьба такая. Я в Оум отправлюсь, – и стала поправлять свое платье и передник, – Ора собирается туда ехать, зовут ее туда, знахарка требуется там хорошая. В той крепости моя сестра двоюродная живет, примет меня. Ветт, твоя мать и отец скотину нашу к себе заберут, за домом приглядят?

– Да, конечно, – ответил юноша приободряясь, – все хорошо будет, кормов полно.– Конечно, бабушка Зима. К вечеру придем а ҡоровами вашими, у нас в сарае поставим, на лугах у отца сена много припасено. Да и мать скотину любит.

– Вы в сарае нашем все заберите потом, что бы коровам нашим веселее было. У нас там и стожки, и трава с дальнего луга, только не забудь, Ветт, – добавила Зима.

– Когда выступаем? – спросил юноша у Близнецов.

– Через три дня, -ответили они в один голос.

– Пойду я, бабушка Зима, и вам, до скорой встречи, Близнецы, – сказали юноша, поклонился, и спустился вниз, не мешая брату и сестре собираться в дальний путь.

– Бабушка, я собак с собой возьму? -смущенно спросила девушка.

– Бери, Зейке и Зубку с вами веселее будет, – ответила Зима улыбаясь, и присаживаясь на лавку.

– Как же ты, бабуля? – печально спросила Алена, – одной, без нас?

– Спасибо, за заботу, – просветлела женщина, взяв в руки расшитое полотенце, – образуется все, Алена.

Тяжело вздохнули Алена с Ваном, но некуда им было бабушку взять, и дома еще строить надо, а так там из добра пока только лес, да скалы.

– Соберу я вас за два дня, хоть насмотрюсь на вас обоих напоследок. И Снега ушла, и вы уходите, – и она поспешно отвернулась, что бы внуки не видели ее слез, – а сейчас, давайте, баню натопим, сначала мы с Аленой попаримся, а за нами и ты, Ван.

– Хорошо, пойду дров нарублю, да воды натаскаю, – радостно согласился юноша, и тут же спустился во двор.

– Как у них с Гильдой-то? – только вышел внук, спросила Зима, – уезжает ведь навсегда. И чего делать будем? – и озабоченно посмотрела на внучку.

– Да не знаю я, – спрятала хитрые глаза Алена, – посмотрим, – уклончиво ответила.

– Вот и ты у меня ведуньей стала, – задумчиво добавила Зима, проведя пальцами по плечу внучки, украшенной змеями, – ладно, хоть пока глаза не отводишь.

Бабушка вздохнула тяжело, и стала доставать из ларей чистую одежду, потом принесла с ледника корчагу кваса. Со двора слышалось, как внучок дрова рубит. Баня удалась на славу, жар был хорош, но не обжигал, и Зима и Алена сидели довольные в парилке, смывая с себя пот, грязь, усталость и боль.

– Бабушка, ты то скоро уезжаешь с Орой?

– Через неделю после вас. Не спеша за неделю, за две до Оума на кибитке доберемся.

– Что с Гильдой-то? – спросила бабушка, расчесывая свои волосы гребнем, – неужто бросит? Увозом надо… Вот молодая была… Эх, внучки…

– Все сделаем, бабуль… – Алена хитро улыбалась, – Ты главное, когда к тебе Фат и Целл заявятся и Зиги сам, говори, мол, не знаешь ничего.

Зима улыбнулась внучке, налила Алене в деревянную чашку квасу, они с удовольствием попили приятный напиток, и ушли в дом.

– Ван, иди мыться. – сказала Зима, поднявшись в горницу.

– Сейчас, иду.– быстро кивнул внук.

Женщины приготовили еду для всех, Алена накормила собак, и поднялась в горницу. Миски уж стояли, а котел был полон рыбной похлебкой. Бухнула дверь в подклети, и Ван поднялся в горницу, свежий и довольный после бани, в чистой рубашке, но одел и меховую безрукавку, не желая простудиться.

– Спасибо, бабуля. Сейчас бы поесть. – сказал он, садясь за стол.

– Садись, все готово, – сказала Зима придвигая ему мису и ложку, -хорошая похлебка, из трески.

За стол села и Алёна, Зима положила и себе наваристой ухи. Поели быстро, легли спать. Следующий день был весь в сборах, старались ничего не забыть. Завязали и меха в дорогу, а бабушка взялась напечь внукам в дорогу пирогов. Все было готово лишь к вечеру. А вечером…

– Бабуль, я прогуляться схожу, – сказал Ван наклонившись к Зиме.

– Иди, иди внучок. Давно надо было, а то тут сопрел, небось, в тёплом доме.

– Ты про что? – не понял Ван, хмуря брови.

– Да иди наконец, а то совсем темно будет, – сказала бабушка, выпроваживая непонятливого, взяв его за плечи.

Алена закрыла свой рот рукой, чтобы не рассмеяться.

– Ушел? – спросила она, и подошла к лестнице вниз, прислушиваясь, когда хлопнет дверь дома.

– Да, – ответила бабушка, – надеюсь, все сегодня решится. Я все его добро собрала, ты с собой заберешь. Посмотри сама весь его скарб.

– Конечно, бабуль. Он к нам присоединится на день пути ниже по течению.

– Садись рядом внучка, – тихо сказала Зима, доставая из тайного ларя каменную малую посудину с притертой крышкой. – Это вам, в дорогу. Гостинец от Эльги, кровь ее бессмертная, ихор. Все он лечит, и саму смерть прогонит, но уже мертвого не воскресит.

– Ты что??? – глаза Алёны округлились необыкновенно, – Эльга тебе отдала, для тебя… – Алена разволновалась не на шутку, ее полные губы сомкнулись в нитку, а курносый нос вздернулся до потолка, – Это твое, что бы было все хорошо с тобой, а мы бы тебя забрали потом.

– А ты обо мне подумай, как я спать буду, и не засну- как вы там… А вы где-то в чужом месте, одни, и ничего там нет, а что если… – и она сомкнула уста, боясь сглазить, – нет, возьми, – и она вложила в руку Алены каменный сосуд, – так лучше будет. В суму свою уложи.

Девушка бережно положила сосуд, укрыв его оленьим мехом, вместе с свертками трав, и флаконами с настоями в свою кожаную суму.

– Хорошая ты у меня, не перечливая, – говорила бабушка целуя внучку в обе щеки.– Вроде бы все, ложиться спать надо, а то вам завтра в путь.

Реза шёл с котомкой а спиной, вспоминая нелёгкий разговор с отцом-матерью, как непросто прощался с близкими. Было ее затемно, когда он хлопнул калиткой своего дома, и прохлада утра встретила его, и он зябко встрепенулся и быстро зашагал к пристани.

– Реза! – услышал он крик девушки, – куда это без меня собрался?

Он повернулся и увидел свою бывшую, как он посчитал, невесту. Девушка спешила к нему с заплечным мешком за спиной, и корзиной в руке.

– Ты куда идёшь? – спросил юноша девушку.

– Я? – сделала Тамра, его невеста, удивленные глаза, – тебя проводить.

– А скарб зачем? – всё не понимал юный воин, – для чего столько?

Столько всего?

– Пригодится, – вздохнула девушка и пошла вслед а юношей.

На улице Реза увидел и Ветта, только он нес два мешка, а девушка с ним рядом корзину.

– Привет, – поздоровался Ветт, – это Окта, она со мной, – юноша кивнул на девушку, которая им улыбнулась, и тоже поздоровалась.

– Наверно, никто кроме нас и не пошёл, – мрачно, сквозь зубы заметил Реза, – но ничего, справимся.

Они вчетвером по покрытой утренней росой траве, солнце уже начинало припекать, хотя еще было прохладно, и задул резкий ветер.

Около пристани собралась толпа людей. Семьи провожали до самой пристани молодых воинов, но уходили они не одни.

Не только Окта и Тамра решились уйти из селения. С воинами Вана решили разделить судьбу их избранницы, не пожелавшие бросить своих женихов. Так что садились в лодки со скарбом шестьдесят один человек, ведь Вана с ним не было.

Лодки были готовы, спущены на воду, и лишь Алёна стояла и оглядывалась, поджидая брата. Рядом с ней крутились и два её пса. Она махнула рукой, и лодки, кроме одной, двинулись в путь. Родственники уже попрощались с уходящими, а матери и сёстры махали им вслед платками, желая мягкой дороги.

– Алена, где брат -то? – спрашивал непонимающий Ветт, – отплывать надо…

– Отплываем, – сказала она, подумав мгновение, – он чуть позже придет, – обнадежила его сестра, – все будет хорошо.

Ван шел с торбой за спиной, пробираясь к ограде дома Зиги, и держал в берестяном туеске лакомство для собак, вымоченное в снадобье Алены. Сестра ему обещала, что собаки лишь заснут, но не умрут, и он подберется к покоям Гильды. Вот и заветная калитка, юноша, нет, теперь уже воин, перебросил через ограду приманку. Вскоре Ван услышал шорох, и хруст съедаемого кушанья, и подпрыгнув и уцепившись за забор, изгнанник увидел, что собаки заснули. Он подтянулся еще, и перекинул свое послушное тело, и оказался во дворе Зиги. Прямо перед ним был заветный двор, и где то здесь жила его, как он надеялся, нареченная. Но все вышло еще лучше, чем юноша и думал. Обойдя угол дома, Ван увидел сидящую на завалинке Гильду, низко опустившую голову. Хорошо, рядом валялась шишка, и он, кинул ей в плечо посланца своей любви, стараясь попасть несильно. Девушка ойкнула, повернулась к нему, и чуть не закричала, но вовремя закрыла свой рот ладонью. Он поманил ее к себе, она быстро закивала и подошла.

– Если люб я тебе, пойдем со мной, завтра догоним лодьи. А там мы на Буяне будем жить, все образуется. Дом построим.

– Думала, не решишься, – сказала девушка, обняла и поцеловала своего избранника, только своего, любимого, – ты собак усыпил? Молодец. Пошли. Я сейчас, – и она метнулась в дом, и быстро вернулась с мешком, и тулупом, привязанным сверху, – А чего смотришь? Подготовилась я, конечно. Там холодно, наверное.

Она открыла калитку, та и не скрипнула, и они побежали к Оби. Шли потом очень быстро, не обращая внимания на мокрую траву, ни на ветви кустов, цеплявшихся в их одежду. Шаг за шагом, путая след, не отдыхая, и перекусывали они лишь на ходу. Так прошли целую ночь, и утро. Вот, на повороте реки, они увидели семь лодок, неспешно плывущих рядом. Влюбленные сбежали вниз, размахивая руками и громко крича, распугав всех птиц рядом. Наконец их заметили, и к ним повернуло одно суденышко.

– Привет братишка, – поцеловала Вана в щеку сестра, – я вижу прогулка удалась?

– С чего я отпущу его одного? – усмехнулась Гильда, – мне его Элла подарила, а что мое, то мое.– и она взяла жениха за руку.

– Я рада новой сестре, – улыбнулась Алена, – садитесь.

– Вижу я не один с нареченной, – Ван увидел в лодке несколько девушек, пожелавших разделить судьбу его друзей, – может и волхв с нами?

– Орм в другой лодке. Жаждет пройти испытания на Алатыре, – сообщила сестра брату, – ты забыл обо мне, братец! Я же прошла искус у Прях!

– Прости, забыл, – ответил брат сестре, садясь на скамью и заменяя гребца.

– Да, брат. Такое дело. Ватага решила тебя провозгласить атаманом. Пусть это не будет тайной, когда воины поднимут тебя на щите.

Ван только вздохнул, вспоминая уроки и наставления Эльги.

– Решили. что я достоин? Это честь для меня.

Караван судов следовал по руслу реки до начала сумерек, и после лодки одна за другой подходили к берегу, и ватажники снимали груз и разбили лагерь. Отроки ставили палатки, а из подруги начали готовить снедь для ужина. Разносолов не было, но рыба и печеный хлеб был. Но перед трапезой друзья заиграли пирриху, и Клест, Респа, Ветт и Рори вышли на середину лагеря. Алёна привязала собак, что бы не убежали.

– Ван, выйди к нам, – громко сказал, почти прокричал Клест, – Слава идет впереди героя. Ты умен, справедлив, и удачлив, раз выбрался с Запретного острова. Мы нарекаем тебя нашим атаманом, – крикнул Клест, и это подхватили все, кто был здесь, на песчаном берегу. Четверо воинов подошли со шитом к царю-пастуху, – Встань на шит, атаман, – утвердил сделанное, юноша, – Вот, он наш предводитель, – указал на Вана, стоящего на щите, поддерживаемого четыремя ватажниками.

Крик одобрения завершил чествование, и Ван ступил со щита на землю.

– Теперь ты зовешься Ван Гопал, Пастух, в знак храбрости при испытании на быке, в тот славный день и незабываемый день! – закончил речь Клест.

Атаман прошел мимо своих товарищей, слова одобрения сыпались на него, но сам он был задумчив. Тяжелые мысли стали мучить его. Сколько леса на острове? Может, здесь купить, нанять сплавщиков и доставить в Гандвик? А там и с Альдом договорится, благо золота на оплату его трудов хватает.

– Гильда, ты наверное, немало слышала в своем доме от отца. Хватит ли нам золота на оплату дерева для домов? И где лучше нам купить необходимое? Может, на Двине?

– Становишься взрослым, Ван, – улыбнулась его нареченная, – через день пути будет на реке селение, там и поменяем золото на лес для построек. Их старейшину, Увара, я знаю, часто гостил у отца, бронзу у нас выменивал. У нас плавильщики самые лучшие, и бронза наша и в далеких краях славится. А уваровы гунны, они сплавляют и вверх и вниз по Оби дерево для построек.

– Не только красавица, а и умница, – только и мог сказать юноша.

– Если бы не Элла, не вылечила меня, наверное, ты и не посмотрел бы… – тяжело вздохнула девушка, – как бы все было, если ее бы здесь не было. И подумать страшно.

– Пошли спать, красавица, завтра с Уваром встречаться.– успокоил девушку атаман.– отдохнуть надо.

По реке они плыли, подняв в знак мира белый флаг, мимо них только проскользили два рыбацких челна, и как молнии лодки переселенцев достигли селения. Там было все то же, что и в родном поселке- та же пристань на реке, то же селение на холме, обнесенное валом, те же коровы, пасущиеся неподалеку на лугу.

– Видел бы ты, атаман, Оум, – мечтательно сказал Клест, – град настоящий, вал с версту длиной будет вокруг селения, и высотой в пять ростов взрослого человека, и шириной ров в три человеческих роста. Громадный.

– Где он, такой большой город? – спросил Ван, – только слышал, бабушка говорила, что он ближе к Алтаю будет.

– Точно, крепость наша на границе с чужаками. Зиги тоже туда своих два сотни воинов шлет, да и союзные вожди тоже. Места там богатые, и медные рудники рядом. Но войны уже двести лет нет, все недруги наши Эльги боятся.

– Атаман, смотри, нам с пристани машут, пристать просят, – сказал Реза.

– Все равно надо было остановиться здесь, так то хорошо что зовут.

Лодки становились у берега одна за одной, и переселенцы покидали скамьи и клали весла у бортов суденышек. Вышел вперед Ван, за ним стояли Гильда и Алена, а Респа стоял сзади, что бы подсказать, что Ван не знает. Все было честь по чести, перед ними стояли старейшина селения и волхв, с резным посохом, знаком его достоинства.

– Мы переселенцы, – сказал почти правду Ван, – путь наш теперь на Буян-остров, желаем выменять у вас строевой лес для постройки тридцати домов.

– Тридцати? – Увар хитро прищурился, -немало…

– Есть у нас на мену золото, старейшина. Не обидим мы мастеров и плотогонов. Но доставить все надо в Гандвик, а потом Альд переправит все на Буян, – рассказал Ван, – договорились?

– Дело немалое, – почесал подбородок кряжистый муж, – подумать надо.

– Привет тебе, Увар, – сказала нежнейшим голосом Гильда, выйдя из-за спины жениха, – отойдем, поговорим?

– А, дочка, здравствуй. Не признал. Батюшка как? – растерянно проговорил старейшина.

– Хорошо, добрый человек. – улыбнулась с хитринкой девушка, – Привет тебе шлет.

И они отошли, вдвоем, дочь вождя и опытный торговец, юная девушка и пожилой мужчина, так что никто не слышал, и долго торговались о весе золота за древесину. Гильда потребовала не забыть про дуб для нижних венцов домов, обговорила и размер, так что лицо Увара покраснело от натуги. Но наконец, они ударили по рукам, и Ван и Увар стали отвешивать золотой песок, цену обмена за дерево. Довольный старейшина пересыпал золотые крупинки в кожаный мешочек, и убрал все в свой ларь.

– А теперь что? – спросил Ван у нареченной, – доставит он дерево в Гандвик, как договорились?

– Да, они с теми гуннами торгуют давно, и Увар знает Альда. Мы дадим цену кормщику, и он доставит лес на Буян. За месяц управится.

Волхв зашептал что-то на ухо Увару, и тот подошел к Вану, переминаясь с ноги на ногу.

– Ван, атаман. Наслышаны все, что у есть среди вас чудо – целительница. Приболел внучок у волхва нашего, Травста. Поможешь?

– Попробуем, старейшина.

Ван подошел к сестре, оживленно спорящей с Клестом, о том, какие наконечники стрел лучше.

– Алена. Видишь того волхва, – и брат показал, кивнув в его сторону головой, – Зовут его Травст, у него внук заболел. Посмотришь?

– А он чего? Безрукий? Сам травы знает, а я ведь не Элла. Я исцелять не умею.

– Попробуй, сестричка. Ну для меня. – и посмотрел просительно, так что Алёна рассмеялась.

– Попробую, – сделала кислое лицо Алена, – я только травами пользую. Сейчас пойду, возьму суму с снадобьями, да переоденусь.

Девушка собрала лекарскую суму, вздохнула. Помогать -то она помогала от многих недугов,, но что бы мнить себя равной Элле- да уж куда там. Около их палаток стоял волхв, и переминаясь с ноги на ногу, ждал ее.

– Пойдем, славница, на тебя одна надежда. Задыхается внук, жар у него. И заговаривал его, и в бане парил, и растирал, – все говорил безутешный Травст, – помоги. Тебя же говорят, сама Снега учила, а ей и равных не было среди целителей.

– Надо прежде недужного увидеть, – рассудительно ответила Алена, – пойдем к нему.

До дома волхва было не так далеко, да и старый почти бежал, всё подгоняя девушку. Быстро поднялись в дом, домашние увидев целительницу, забегали вокруг.

Девушка вошла в горницу, где лежал мальчик, он задыхался и кашлял. Алена видела, что у него жар. Припомнила она многое, из того ему ее учили, и стала действовать.

– Положите его так, что бы у него голова повыше была. Подложите покрывало какое. Чаще давайте горячее питье, мед. И ивовую кору заварите.

– Сейчас, – и Травст стал готовить настои, растирать кору. – воду вскипятите!

Он быстро принес готовое питье, перелил через рядно в липовый ковшик, подул, остужая. Наконец, подошёл к постели и влил в рот упирающегося ребенка, и дал ему запить медовым напитком. Мальчик упокоился, но все таращил глаза на гостью из под одеяла.

– Укутай его в вязаную одежду, а потом, как потеть будет, меняй, что бы не охладился. Потом еще настоя дай попить, только поутру, что бы горячку прекратить. В баню его не надо пока водить, дня четыре подождите.

– Останься у меня, дочка. Наши рыбаки тебя домчат до Гандвика, не сомневайся, – просил ее пожилой мужчина, и мял в руке свою шапку, – вылечи, помоги. Отплачу я тебе.

– Только доставьте потом до устья Оби, – поспешно согласилась Алена, растеряно смотря и на волхва и на хворого мальчика. И теперь только понимая, что не могла Элла отказать в излечении, – только точно.

– Все будет. Я тебе твою комнату покажу, – и повел Алену в небольшую келью с большой лавкой, укрытой мехами, – тебе тепло будет.

– Будем, дед, у кровати внука сидеть по очереди, – сказала она, – я сначала присмотрю за ним, потом я тебя разбужу.

– Хорошо, – сказал волхв, и отправился спать.

Алена сидела рядом с мальчиком, поглядывая и на светильник, разгоняющий темноту. Дышал ребенок уже лучше, не захлебывался мокротой, и начал сильно потеть. Девушка сеяла с него рубаху, отерла полотенцем, и одела на него сухую. Спал недужный уже лучше. Она дала ему напиться, и укрыла одеялом, сев рядом на скамейку. Потом ее сменил Травст. Такое лечение продолжалось еще пять дней, и ребенок перестал кашлять, и наоборот, пытался уже сбежать из своей постели. Дед был непреклонен, и лечение продолжалось, и через день уде здоровый внук сидел рядом на скамье, болтая ногами с счастливым дедом. Волхв потрепал его по головке с несколькими светлыми локонами, и вручил ржаной медовый пряник.

– Ешь давай, поправляйся. Что надо сказать ведунье за ее труды?

– Спасибо… -внук оторвался от пряника, поднял светлые глаза на девушку и произнес, беспощадно шепелявя. – я тебе пригожусь.

– Пора мне, брат меня ждет, -твердо сказала Алена, вставая и собирая суму.

– Лодья для тебя тоже готова, – ответил волхв, – и рыбаки тебя ждут. И годный лес уже в пути, Увар отправил с лучшими плотогонами.

И вправду, плыли на лодке по Оби быстро, много быстрее чем они проплыли за день, из своего поселке своей ватагой. В пути обогнали плотогонов, и направились дальше и дальше. В устье Оби они пришли через два дня после прибытия своей ватаги.

– Спасибо вам, – поблагодарила Алена провожатых, те лишь махнули рукой на прощанье, и отправились домой.

Девушка увидела палатки недалеко от селения, и пошла к ним, наступая осторожно по влажной земле.

– Привет, Алена, – поздоровался с ней проходящий мимо Клест, тащивший хворост для костра, – Ван с Гильдой у Альда. Договариваются.

– Понятно. В палатку мои вещи положишь? Я к мореходу пойду.

– Хорошо. – кивнул юноша, забирая её скарб.

Она пошла вверх по холму, миновала ворота селения, и вскоре очутилась у знакомого дома. Гильда, Ван и Альд беседовали на завалинке рядом с домом.

– А, великая целительница! – закричал обрадованный ее приходом мореход, – быстро же ты добралась.

– Домчали, как на крыльях Альд. – чуть смутилась от слов ехидного кормщика, – Я не мешаю беседе?

– Нет, обсуждаем переход на Буян. Сколько надо людей перевезти, и как лес доставить. Много чего, – добавил сумрачный Ван, – хотим для ватаги поменять корабль. Альд достроил себе второй.

– Ну да, сделал. Да за чем вам судно без корабельщика? Я вот все сижу, жду, разговоры разговариваю, думаю, когда с собой позовете? И со мной пять человек хотят идти с семьями. Ловы там богатые. И думка есть, до Груманта сходить…

– Все будут вам рады, Альд, тебе и друзьям твоим. – медленно говорила Гильда, – Но за второй корабль мы заплатим, так честнее будет. Может, он понадобится ватаге по воинским делам, Ну а ты наших низовых гансов научишь корабельному делу.

– Согласен, – сказал Альд и пошел за весами.

Он поставил весы на ровное место, сравнял чашечки, и Ван отсыпал золотого песка по договоренной мере за новое судно. Цена была немалой, но и тридцати вёсельная громадная ладья, длиной в тридцать пять локтей была хороша, глаз не оторвать. Обшивка сделана из китовой кожи, пришитой к ребрам кита, с килем из целикового дубового бруса.

– Пойду я к своим друзьям, из нашей ватаги договариваться. Надо будет уже сегодня плоты вязать. Лес у нас тоже есть, заготовлен загодя.

– Ну а мы в свой лагерь вернемся, – ответил Ван, вставая.

– Здесь переночуйте. – предложил мореход, – Места у меня много.

– Нельзя так. Я буду в доме, а воины в палатках?

– Может и так правильно, – подумав, сказал Альд, – тогда пошли. За два дня успеем собраться, и плоты с верховий,, глядишь, придут.

Мореход пошел к своим ватажникам, дальше в поселок, скликать охочих людей, что бы идти с ним на Буян-остров. Его гости ушли к себе, в лагерь воинов рядом с речной пристанью.

Порядок был в палаточном лагере наведен идеальный, палатки и шатры стояли ровно, место для приготовления еды посыпано речным песком, что бы трава не загорелась. Ван вошел в свою палатку, присел на складной стул. Гильда и Алена сели рядом на лавку. Атаман вспоминал день, не упустил ли чего, обо всем ли подумал, все ли сделал верно. Пока складывалось все неплохо.

– Как добралась, сестра, не устала? – наконец вспомнил Ван, – с внуком волхва все обошлось?

– Все хорошо. Хотя тряслась я по началу, как осиновый лист. Это же первый мой вылеченный от хворобы.

– Поешь?

Алена в ответ лишь кивнула головой, вспомнив о еде. Гильда принесла ей миску с рыбой. Рядом крутились и Злейка с Зубком, но даже на них девушка не обратила внимания, вспоминая со вздохом своего первого недужного.

Следующий день в селении Гандвика был похож на предыдущий, а потом все завертелось. Стали приходить плоты, Альд потом их подбирал лишь ему известным способом, думая, как будет тянуть их за кораблем, вернее, за двумя. Охочих людей он набрал в команду, десять мореходов, да и их семьи, и еще восемь мастеров- плотников с низовий Оби. Так что места на двух кораблях с грузов едва хватало. Кормщик начал погрузку, пока все было отлично. Так прошло и еще пару дней.

Наконец, из гавани вышли две лодьи, «Верный», где кормщиком был сам Альд, и «Ведающий», где на руле стоял Атей, друг Альда, и его ученик.

– Как я с вами, так ветер попутный, – улыбался кормщик, – может, вы колдуны?

– А ты видел настоящих колдунов, Альд, – спросила его Гильда, сидевшая рядом.

– Только раз, – смутился мореход, – помоложе я был, умирал на Алатыре. Одна из Прях, совсем юная, меня почти из могилы вытянула. До сих пор она снится- открываю глаза- а надо мной склонилось иссиня- белое лицо, черные глаза, да синие же губы… А это совсем девочка еще была, младше вас. Ну то что юная совсем, потом узнал. Я ей яблок туесок подарил, не брала больше ничего… Он вцепилась в него, и побежала в свою гору, насилу ее Мара догнала. Потом она с острова бежала, – совсем шепотом продолжал Альд, -а я ей помог, обещал ведь…

– Это же Элла была, – сказала Алена, удивленным голосом, – про то и Мара не знала.

– Вы ее знаете? – удивился Альд.

– Да и ты уже слышал, сказание о смерти Снегурочки, – добавил Ван шепотом.

– Что она растаяла на костре? Так ты был рядом?

Ван лишь кивнул головой, не в силах произнести ни слова, вспоминая тот страшный день, когда обратившаяся Элла заставила его поджечь ту кучу дров, и огненный вихрь до небес.

– Мы все там были, и были с ней ее последние ее дни, – тихо сказала Гильда, – костей не было Альд, от нее даже костей не осталось. А думать ты можешь, что захочешь.

– Понятно, – протянул слово мореход, – и я жизнью ей обязан.

– И я, – кивнула Гильда.

Все замолчали на лодье, соленые брызги падали на ватажников, и те осматривали недалекий берег. Путь их лежал мимо Алатыря, по правую руку от стрежня судов.

– Альд, высади меня на острове Прях, – попросил Орм, подходя к кормщику, – мне и Ван обещал. – и выразительно посмотрел на атамана.

– Да Альд, высадим его, – согласился атаман, – он пройдет посвящение, и у нас будет свой волхв на Буяне.

– Хорошо, атаман. Волхв в той глуши нам не помешает, – согласился кормщик.

Высадили Орма на мысе, бросив ему и мешок со скарбом, и он один побрел к гостевому дому, помахав ватаге, прощаясь. Шли еще неделю, и наконец, увидели Буян-остров. Буян это был не один остров, а шесть больших, и не счесть малых. Атаман решил обживать пока самый большой. Альд жадно и с нетерпением смотрел на прекрасную гавань острова, примериваясь, где он поставит пристань для кораблей. Все ему здесь нравилось, и леса росли на острове, так что мысль остаться здесь ему теперь казалась просто великолепной. Выгрузились, и поставили палатки и шатры, как временное жилье. Мастера стали ставить дома, а Альд опять двинулся на Гандвик за оставшимся лесом для построек.

Ван осматривал место и был доволен выбором- и пресная вода, и лес недалеко. Очень здесь красиво. Разведчики говорили, что насчитали триста озер, а на всех островах пятьсот озер. Тем более, здесь не один остров, а несколько. И птиц и зверя всякого довольно здесь.

– Мы теперь на нашем месте, на свой новой земле, – ворковала Гильда, – для всех нужен праздник. Ты собираешься же взять меня в жены? – и она повернула к себе лицо Вана, – Да и твои воины, со своими избранницами должны принести клятвы.

– А кто их примет? Орма еще нет здесь? Без волхва же как? Не по обычаю, лучше обождать не долго, Гильда. Да и жить пока людям негде.

– Ты про свою сестру забыл, атаман, она же ведунья. Посвящение прошла- улыбнулась дочь Зиги, – А мы пока в палатке поживем. Ничего, пока лето, не замерзнем. Скоро уже дома поставят, все стараются, работают. Да и ты тоже больше других трудишься.

Они вернулись в свою палатку, увидев, как Алена разбирает травы, рядом стоит ее котел для трав.

– Сестра, ты ведь Избранная? – спросил Ван.

– Ну да, что случилось? – она озабоченно взглянула на брата, – кто из наших заболел?

– Ну, почти все здесь больны, если все жениться собрались.. Надо нам клятвы верности при тебе принести, и ты объявишь о нашем союзе. И для других проведешь таинство, жертвы богам принесёшь.

– Когда? Сейчас прямо жениться будете, на ночь глядя? – недовольно посмотрела она.

– Можно и завтра. – согласился покладистый Ван.– завтра, пожалуй, самый раз.

– Уже хорошо, – недовольно пробубнила Алена, -небось, успеется еще.

На следующий день, все кто пришел с Ваном с верховий Оби, стояли перед торжественно одетой Аленой, как Избранной. Давно люди не видели себя и других, одетых так богато и красиво. Но Избранная, одетая просто неповторимо, и увешанная золотыми украшениями, затмевала всех. Алёна приняла их любовные клятвы, и тридцать семей создались в один день. Семейные люди, жены мореходов Альда, улыбались и поздравляли молодоженов, пускай их жизнь и начиналась с неустроенности да на новом месте, в палатках.

Ван с Веттом и Резой складывали камни на глиняный раствор, стараясь выложить подклет для дома, мастер подходил, и показывал недостатки.

– Не переживай, атаман, – говорил каменшик, – работаете вы быстро, всё мы успеем, – добавлял он, проверяя шнуркой стену дома. Плотники срубы размерили, заготовили. Ну, не так плохо сложили, – сказал он, обходя с всех сторон нелегкую работу троих умельцев.

– Не так всё просто выходит, – возразил Ван, отмывая руки от глины.

– Ну, атаман, – и Ветт засмеялся, – и с этим управились!

– Точно, – согласился Реза, – но надо еще две подклети сложить. Работы невпроворот.

Ван вздохнул, собрал инструменты и с друзьями пошел к следующему дому.

– Лишь бы потом не вспоминали, – пробубнил отрок, а его друзья только засмеялись в ответ.

– Вспомнят Ван, вспомнят, – смеялись оба, – ничего, неплохо.

Пришли, и увидели сваленные в кучу камни, и уже вырытую землю, размеченные колышками границы дома.

– Давайте, начинаем, – сказал атаман, и стал натягивать шнурку, и взглядом приказал Ветту держать её конец.. Реза в корыте замешивал раствор. Работа опять закипела. Сделано было немало, и вдруг ударило било, созывая работников на обед.

– Ван, пошли, есть пора.

– Точно, делу время- потехе час, – озорно согласился Реза, и уже сосредоточенно отмывал свои руки от глины и каменной крошки.

К нему подошли и остальные, не поленившись помыть руки перед едой, и быстро пошли на обед. На полпути, на улице нового селения, уже чувствовался запах съестного, и работники торопились, на ходу доставая свои деревянные ложки. Жены воинов раскладывали миски со съестным по столам перед своими мужьями.

Вдруг раздался весёлый крик:

– А про меня-то забыли! – и к раскинутым столам спешили мореходы, а во главе ни шли Орм и Альд. Альд выглядел как всегда, обычный наряд морехода, льняная грива свисала с затылка, а на голове чудом держалась войлочная шапка. Орма была не узнать- он больше не брил голову, завел себе резной посох, и был теперь настоящим волхвом.

– Садитесь, места много, – пригласил Ван, вставая, – Орм, Альд! Садитесь рядом! – позвал атаман старых друзей.

Орм и Альд сели рядом с Аленой, и им уже несли миски с едой, и ковши с квасом.

– Теперь прошёл посвящение, Орм, – тихо говорила сестра Вана, – надеюсь, понял многое.

– Скорее, вопросов стало ещё больше, чем я получил ответов, – ответил волхв, разделывая рыбешку.

Девушка взглянула на него, он сильно изменился. Раньше был порывистый, неровный, а теперь сидел тихо, смотрел на всех понимающим взором. Она видела на правой его руке браслет посвящения, и иногда из —за рукавов показывались татуировки.

«Рановато, наверное, в 16 лет, идти в тайную пещеру, подумала сама ведунья, забывая, что она прошла этим путём в пятнадцать.»

– Я еще леса прикупил, скоро доставят, поближе, с Двины, – добавил Орм, – я должен построить святилище Илиоса, и нужен мне белый жеребенок.

– Зачем? – спросил, услышав непонятное, Ван.

– Я должен, Ван, – тихо ответил волхв, – так мне заповедано на Алатыре. Святилище здесь будет. А вы будете как Священный отряд на Запретном острове, так же служить станете. Но в дела воинские я лезть не стану, пока сам не попросишь.

– Вот не на! – только покачал головой атаман, – Без меня уж всё решили! Ай да Мара! Ну Пряхи, от ни не ожидал я подвоха. Что не делаешь- сразу тянут, делай так, поступай так… – завёлся Ван, потом постоял рядом, подумал, успокаиваясь, – И то верно, Орм. – добавил Ван, – И будешь к себе учеников звать, как Пряхи на Алатыре.

– Так уж заповедано, атаман. – в первый раз улыбнулся волхв, – просто никогда не бывает.

– Не становись злым, Орм, – вмешалась Алёна, – нам же есть с кого брать пример.

– Это точно, – кивнул Орм, вспоминая Снегурочку, – давайте мёда за неё выпьем, где бы она не была.

Сидевшие рядом опустошили свои ковши с мёдом, и приступили к трапезе.

Поселок строился быстро. Дома построили, теперь Альд мучился с пристанью, вбивая дубовые сваи в дно гавани, а два корабля находились в корабельном сарае, подвешенные под крышей, чтобы лемминги не погрызли китовые шкуры корабельной обшивки. Быт налаживался, ходили в море за рыбой, обеспечивая себя пищей на зиму. В домах были ледники, рыбу в основном не коптили, а замораживали, создавая запасы. До ранней зимы успели, и новенькие дома и корабельные сараи нового посёлка стояли и радовали глаз жителей. Орм взялся строить в потаенном месте святилище, по слухам, по приказу Прях. Новый волхв был очень задумчив, и не лез по пустякам к поселенцам. Орм всё трудился над храмом. Вышло здание в пятьдесят локтей в длину, и десять локтей в ширину, с боков крыша из дранки поддерживалась дубовыми столбами. Изнутри оно было разделено на три помещения, в одном из них волхв по вдохновению резал и образ божества. Мастера освободились, и помогали украшать строение прихотливой резьбой, повесили на литые бронзовые петли дубовую дверь. Сарай был готов для коня, но пока добыть его не получалось. Орм всё думал об этом, срезая с дерева лишнее, и освобождая истинную красоту образа, способного передать величие задумки. Волхва, всего в стружке, отвлек чей-то голос.

– Орм, да ты и резчик хоть куда! – раздался голос Орма, вошедшего в крипту храма, – я ничего не нарушил? – спросил он, озираясь вокруг.

– Тебе можно, – улыбнулся волхв, поправляя сбившиеся на лоб волосы.

– Ну да, и волосы не мешают, – засмеялся он, погладив обритый лоб, – собирайся, всё почти готово, пойдем в Гандвик. Прослышал я про коня, найдём.

– Точно, Альд?, – и Орм стал отряхивать одеяние, отложив стамеску к скобарю, – когда лодья уходит?

– Сейчас, сейчас друг мой, -говорил настойчивый кормщик, мягко беря за плечи волхва, – до зимы недолго осталось, должны успеть.

– Пойдём, ты прав, – и выпустив кормщика, Орм притворил входные двери.

Они быстро зашагали по тропе к пристани. Юный волхв уже привычно опирался на свой посох, поправляя кожаную суму с снадобьями на боку. Кормщик смотрел на него, да и глазам не верил. Он помнил паренька, которого привез на Алатырь, а сейчас перед ним совсем другой человек, знающий чего желает, сильный и настойчивый. Прошли они немало, но вот и пристань показалась. Строили на вырост, на пять кораблей, но пока здесь было два, Альдов и Вана, дружинный. На лодье из Гандвика уже сидели весельщики, и Орм, не мешкая, запрыгнул на судно вслед за Альдом. Держать равновесие волхв не разучился, и ловко встал между скамьями, и пошёл на корму, здороваясь с гребцами. На пристани лодью отвязали, ватажник оттолкнул её, и вёсла погрузились в море. Альд был у рулевого весла, так что «Верный», его судно, повинуясь уверенной руке, двинулось по глади моря на восток.

Переход был лёгкий, и хорошо прошли и Обскую губу, и вот, наконец, и долгожданный Гандвик. Только они сошли на берег, как Орм стал торопить кормщика:

– Пойдем за жеребёнком, времени нет…

– Не годится так, Орм. Надо зайти к Расту и Вольне. Конем владеет его брат, Клит. Раст поговорит с Клитом, и вот тогда…

– Тогда пошли к Расту, Альд.

– Пойдём. Завтра. Сегодня в бане помоемся, что бы всё честь по чести. Не годится в гости немытому идти.

– Ладно, – поник головой Орм.

Баня удалась на славу, и даже волхв ожил и согрелся от морского холода. Альд накормил гостя, а поутру, пошли друзья посетить Раста. Тот пустил их сразу, не чинясь, да и гости знатные- волхв да кормщик.

– Здрав будь Раст, – первым поздоровался Орм, – пришли мы издалека по делу, с Альдом.

– Раз издалека, то отведайте угощения, – и он пригласил гостей за стол, а Вольна, жена, уже накрывала стол.– садитесь, поешьте с дороги.

Гости сели, Вольна положила им оленины, и налила мёд по кубкам. После трапезы завёл речь уже Альд:

– Прослышали мы про диво-дивное, белого жеребенка у брата твоего, Клита.

– Слышал про это, – поддержал разговор вождь, положил ладони на стол, и посмотрел на волхва.

– Желали бы мы взглянуть на него. Из дальних краёв пришли, за диковиной этой с далекого Буян-острова, – говорил и говорил велеречивый кормщик.

– Непростое то дело, – начал торговаться вождь, – прячет его Клит на дальней заимке, за высокими лесами, за дальними холмами, за глубокими реками. Добраться туда не просто, – и Раст вздохнул, и смотрел на Орма честными глазами, – пойдём в поход?

Орм встал, и сдвинув брови, кивнул головой. Альд же вдруг хлопнул себя ладонями по коленям, и повалился на пол, разражаясь диким смехом.

– Сколько Клит возьмёт за коня богатырского? – кормщик взял за руку вождя, утирая слёзы с глаз левой рукой.

Жизнь в новом селении кипела, а атаман с ближниками возвращался с рыбалки домой, и нёс домой большую корзину рыбы. Дом его был недалеко у пристани, новый, красивый. Ван уже заканчивал плетень, но калитка была готова, и Злейка и Зубок крутились рядом, встречая хозяина. Юноша, оставил добычу в подклете, а сам поднялся наверх. В горнице за столом, сидели Гильда и Алёна. У его жены волосы были спрятаны под платком, а сестра носила дарёный кокошник.

– Привет, – поздоровался он первый, – рыбу разберете, внизу в корзине лежит.

– Хорошо, – сказала, улыбнувшись жена.

– Как дела, брат?

– Да что-то Альд с Ормом не возвращаются, пора уже, скоро и лёд встанет.– беспокоился атаман.

– Скоро будет, здесь наш кормщик, пошли встречать, – серьёзно сказала Алёна, и встала с скамьи, – ну чего стоишь, Ван? Пошли к пристани.

– Пошли, – поддерживая шутку, ответил атаман, спускаясь по лестнице вниз. – Гильда, мы на пристань, скоро придём.– крикнул он жене.

Причал был недалеко, и они встали на берегу, а Алёна бормотала что-то.

– Ну вот, – и она победно указала пальцем в точку на горизонте, – через час будут.

– Да ладно, – широко, по-мальчишески, улыбнулся Ван.

Но вот, присмотревшись, увидел приближающийся корабль, обернулся, и увидел победно улыбающуюся Алёну. Ван только покачал головой, да развёл руки, что он мог сказать?

«Верный» зашел в бухту и спешил к пристани, Близнецы тоже подошли, встречая старых друзей., и не они одни были там. Вот перебросили мостки, мореходы стали выносить товары с Гандвика, а затем они увидели чудо.

Спускался Орм, усталый, но довольный, и тащил за собой жеребёнка, цветом подобного облаку.

– Для чего же конь, – спросила его заинтригованная Алена, – кто тебе дал совет, Орм?

– Во сне приснилось, – ответил он, не поднимая глаз, – значит, так суждено.

– Просто удивил, – тут же сказал Ван другу, и погладил конька по голове. – как назвал? – атаман спросил волхва.

– Облако, – улыбнулся Орм, – ты бы знал, как он мне достался.

– Лучше я расскажу, – вмешался подошедший Альд, -Дело было так:

«Пристали мы в Гандвике, а за день до этого приснился Орму вещий сон. Увидел он Белого коня, и сказал ему Белый конь, что нужно перевезти его на Алатырь остров. Пришли мы в дом Раста, вождя. Рассказал он историю как они, года три тому назад, вместе с волхвом Травстом и братом его Клитом, увидели чудо на поле своём. Ячмень растет, поднялся, да как будто топчет его ночью – круги, как дорожки в поле. Пригорюнились, да делать нечего, стали сторожить Раст и Клит. Пришла очередь Раста, заснул он, не совладал с собой. Повинился перед братом, и пошёл в ночь тёмную Клит. Взял и сеть с собой, чтоб поймать супостата. И насыпал себе под руки гальки битой, чтоб не заснуть. И вот, только зашла луна- вышла из од земли кобылица, черней чем ночь. И давай в поле валяться. Не сробел гунн, выхватил сеть, да набросил на чудище. Потаскала она его по полю, но устала, и взмолилась человеческим голосом:

– Не губи ты меня сын человеческий, отпусти. А за то я тебе через три года жеребёнка пожалую. И непростого, как облачко белое, и будет тебе отрадой.

Послушал Клит, да кивнул, отпуская кобылицу, а она сквозь землю провалилась, так что никто её потом и не видел.

А в назначенный срок, привела она на тоже поле Клиту конька малого. Но испугался он, не обрадовался, а спрятал его на дальней заимке в черном лесу. И корм ему оставил.

А тут и мы с Ормом, слушаем его рассказ. Да волхв и говорит, и бьёт посохом, «а продай мне Раст того коня, я во сне вещем его видел». Согласился вождь, но дал зарок, что бы сам Орм забрал коня из чащи лесной, из места потаённого. И пошёл волхв дальней дорогой, и забрал коня вещего, и отдал за него Расту полной мерой золота.»

Альд закончил рассказ, отпил мёда из чаши, смочив пересохшее горло и оглядел слушателей. Орм опустил глаза в землю, и как будто покраснел, Ван заслушался знатной речью кормщика, а Алёна прикрыла рот ладонью, и закашлялась.

– Да, нелегко волхв, дался тебе Облако, – говорила она поглаживая его шею, а тот обнюхал её и фыркал. Девушка дала ему кусок хлеба, и тот его схрумкал, захватив с её ладони мягкими губами.

– То что не злой, точно, – согласился атаман поглядев на эту картину, – ну и если во сне снился, значит, такой знак дали.

Орм поднял голову, бросил укоризненный взгляд на Альда, и повёл своего коня в святилище. Ван видел, как волхв идёт по тропе среди кустов, за ним идёт любопытный жеребенок на привязи.

– Да Альд, позабавил, – засмеялась Алёна, – сразу купили или торговались долго? Небось Раст цену заломил, а ты торговался долго?

– Нет, ну я тебе так скажу… Облако сразу признал Орма. Как оно было- там было несколько жеребят, и сами знаете, какие они пугливые. Стоят, за кобылами прячутся. А тут- я и глазам не поверил- белый жеребёнок вышел, хвостиком помахивает, подошёл к Орму сам, потёрся об него, как будто знал его давно, – говорил Альд уже не улыбаясь. – Клит это увидел, хотел так отдать, от греха подальше, да Орм заупрямился, мол нельзя так, никого бездолить не буду.. И уплатил, как обычно. Золотом отдал, да моржовыми клыками.

– Тот рассказ лучше, Альд. – помолчав, сказала Алёна, – Не такой жуткий. Сказывай всем в Гандвике первую историю. Про чудо-кобылу и поле ячменное.

– Вторая страшнее, – медленно сказал Ван.

– Чем же? – напрягся кормщик.

– Правдивее.

За зиму воины построили пятнадцать колесниц и сделали десять пар запасных колес для них. Учения были часты, но коней было пока две пары, и из берегли. Часто охотились на моржей, собирали клыки и шкуры, припасая богатства для обмена. Мастера делали и доспехи, на новый манер, годящиеся для копейного боя на колесницах. Ван часто выходил зимой вместе с женой любоваться на сполохи на небе, когда разноцветное сияние вспыхивало ни с того ни с сего, и зачастую раздавался треск с неба. Снег начинал таять здесь много позже, чем дома. Так и шли день за днем, пока не закончилась весна. Ван крепко спал в своем новом доме, в протопленной на ночь горнице. Видел то, что не видел никогда наяву – далекий и прекрасный город Оум, овеянный легендами. Юноша рассмотрел громадный вал, необыкновенно высокий, красивые дома, украшенные резьбой, даже то место, где жила его бабушка, которую он собирался забрать к себе на Буян в следующем году. Он во сне, буд- то услышал гром, удар молнии, затем молнии посыпались градом, рядом с крепостным валом. Это рано утром раздался страшные удары в дверь дома атамана, и внутрь ворвалась напуганная Алена. Сквозь сон, отодвинувшись от сладко спавшей Гильды, услышал крик своей сестры:

– Открывай брат, проснись! Беда пришла!

С трудом спустив ноги с лавки, атаман побежал вниз, открывать засов на двери. Мимо него пролетела сестра, беспощадно гремя и стуча по лестнице сапогами.. Она задыхалась, и упала, а не села на лавку.

– Собирай дружину, атаман, – опять заговорила сестра, заплетающимся от усталости языком, – дай попить.

– Что случилось? – спросил сестру заспанный Ван, – пригрезилось что? Говори без загадок, Алена.

– Я спала, видела сон, – сестра старалась говорить медленно, но сбивалась, – Такой яркий-яркий. Пряхи приходили ко мне, лица закрыты капюшонами… Сказали, скучают, и говорили, что скоро увидимся, – улыбнулась Алена вымученной улыбкой.– Они говорили, что Зиги просил о помощи.

– Да чего? – нетерпеливо спросил ее брат, – что случилось-то?

– Собирай рать, атаман, война пришла к нам!

Чужие у Оума

Кибитка Оры тряслась по лесной дороге, и повозка в караване ее была не одна. В другой лежал скарб, накопленный за долгие годы, ее и подруги Зимы. Они, все вместе ехали в знаменитый Оум, не желая оставаться в селении после изгнания Вана и Алены. С ними ехали и трое детей Оры, Зима помогала управляться с ними. Малина была уже почти взрослой, но Ута и Уар были совсем юные. Малине было уже тринадцать лет, Уте двенадцать, а Уару восемь. Второй кибиткой управляла Дубрава. Быки тащили повозки небыстро, но уверенно, крепкие колеса делали колею по траве. Вместе с ними в караване было еще шесть тяжелых кибиток. Решили, что так будет удобнее, чем перегружать скарб из лодок, а на пристани опять перегружать в телегу. Вечером разбивали лагерь, ставя для безопасности возы кругом, и шестеро мужчин, вооруженные луками и копьями, по очереди несли охрану такого поселка. Так и длилась дорога, колеса приминали некошеную траву, быки тащили повозки дальше и дальше. Деревьев становилось меньше, и караван вошел уже в степь, оставался день пути до города. Высокая трава доставала до днища повозок, и ласково шелестела, облегчая путь.

– Вот он! – закричал старшина на головной повозке, – показался!

– Где? – раздались крики в хвосте каравана, – уже добрались?

Возы медленно подтягивались к величественному городу, окруженному высоченным круглым в окружности валом. Высотой насыпь была в пять человеческих ростов, а глубина рва перед ним в двенадцать локтей., а шириной в двадцать локтей. Все роды гуннов помогали строить эту крепость на границе их владений. Неподалеку были и медные рудники, принадлежащие племени. Там, на месте, и плавили медь, и часто вверх из этих мест поднимались бурые облака копоти и дыма.

У ворот стояла стража, четверо юных воинов, со щитами, копьями и луками за спиной. На них также были одеты легкие доспехи из сшитых льняных веревок, прикрытые сверху льняным де полотном. Рядом стоял их старший, уже седой наставник, с диоритовым топором за поясом и палицей в его рост с каменным навершием.

– Свои приехали, – заявил он, посмотрев на бронзовую табличку с родовым знаком, – проезжайте.

Кибитки втянулись в раскрытые ворота, и путники увидели просторные улицы, с проходами между усадьбами, достаточными что бы широкая повозка проехала, не цепляясь за плетни. Кибитки разъезжались в разные концы города. Ора погоняла волов, и наконец увидела дом своей сестры, вернее, стояли два терема, и пара сараев, обнесенные высоким плетнем, целая усадьба.

– Ты, Зима у меня поживешь, пока у Вана все не образуется, – успокаивала она подругу, – Здесь все теплее, чем на Студеном море. А через год, глядишь, все будет хорошо. Вылезайте.

Они стали снимать вещи с повозки, а дети разбежались, осматривая новое место.

– Привет тебе Ора, – сказала подошедшая женщина, – наконец-то ты вернулась, – сказала и обняла сестру.

– Видишь, как вышло, Липа, – ответила ведунья, – это тебе, – и протянула подарки сестре, новый светильник с бронзовым зеркалом, – это подруга моя, Зима. Бабушка Вана и Алены.

– Кто не слышал о брате и сестре, бежавших от самой Эльги, Ледяной царевны, – с удивлением говорила хозяйка, – Рада на тебя посмотреть, Зима. Столько о твоей семье говорят по всей нашей земле! Живи здесь, сколько пожелаешь.

– Спасибо, Липа, за добрые слова.

– Пойдем, покажу тебе комнату, – говорила Ора, приглашая пройти Зиму, – здесь лавка, ларь для одежды, поставец и сиденье. Все как надо.

– Отлично, спасибо, Ора.– женщина осмотрела своё жилище, где ей придётся жить целый год, а может, и больше.

Почти два дня разбирали тюки с вещами, мешки с разной рухлядью, уложили мешки с зерном в подклети, сушеную и копченую рыбу тоже в мешках убрали туда же. Все наконец, было готово.

– Ты не беспокойся, Зима. Будем здесь людей лечить, подношений нам хватит, и на детей то же. И сад и огород большой, все будет хорошо.

Понемногу и в Оуме у беглянок жизнь потекла своим чередом. Лечили, помогали роженицам, вправляли вывихи, останавливали кровь. Дел хватало, бывало, что и присесть не успевали. И подарков за труды хватало- то зерна принесут, то мяса с охоты, то рыбы. Прижились они в Оуме, и люди проходя мимо, здоровались, узнавая их на улице. Так и год прошёл, бывало, приходили лодьи с низовий, но весте от внуков пока не было.

– Не беспокойся, Зима. Не пропадут твои внучата, – и, подумав, успокаивала женщину, – а на следующий год, к весне пора будет скарб тебе собирать, на Буян-остров ехать.

– И то. Глядишь, у Вана и Гильды детки пойдут, я понянчусь с ними, – заулыбалась женщина.

Но однажды ударило било на улице, и люди пошли на площадь, узнать что случилось. Шли поселяне, мужчины и женщины, с озабоченными лицами. Кто даже вытирал руки на ходу о тряпицу, не успев оторваться от работы. Стекались к месту, поднятому над площадью, на котором уже стояли старейшины города-крепости.

– Пришла беда, которую и не ждали, – начал говорить Ситалк, воевода крепости, – подходят опять чужие, дасу. Рыбаки увидели их кибитки и колесницы, тянущиеся по степи до самого горизонта. Я послал гонцов а помощью к Зиги. И помощь придет, но не раньше чем через месяц. Что скажете? Бросим город, или примем бой? – и мужчина окинул взглядом площадь.

Ответом был возмущенный рев толпы. Люди кричали, потрясая кулаками и ответили воеводе:

– Мы будем сражаться!

– Раз так, то выберем сотников и десятников, – громко говорил вождь, так что его все слышали, – старших над воинами ополчения. Не забудьте пригнать скотину с пастбища, не оставляйте пищи врагам. Оружейники, медники- если есть бронза, лейте наконечники для стрел, это сейчас нужнее всего. Готовьте все оружие которое есть, и даже мальчишкам есть дело- лепить шары из глины и обжигать их. Это отличные снаряды для пращей. Увеличьте стражу у ворот, и что бы не смыкали глаз. Не сомневайтесь- мы победим!

Стража разобрала мост через ров, оставив перекидной легкий мост. Воины, стоящие на страже, смотрели вдаль, надеясь увидеть пыль, поднятую вражеской армией. Так прошло два дня… А на третий…

Повелитель племен и родов, граничащих с землями гуннов или как их еще именуют- гансов, на юге, не мог уснуть. Любимая жена, спящая рядом, только согревала, но не будила его чувства. Уже три дня они в пути, стремясь быстро захватить Оум, крепость северян. Его люди думают, что они лишь меняют пастбища, а не идут на войну. Все боятся гуннов-колдунов, и уж точно не хотят прихода, как в старых сказаниях, самой Ледяной царевны. От сказок о Повелительнице Севера кровь стыла в жилах, и он не верил в них, считал пустой выдумкой. Он проснулся от того, что шаман племени рвался к нему, отталкивая его верную стражу. Воины гремели щитами, но не смели оттолкнуть Уста Богов. Вождь оделся и вышел, и увидел, как воины, бросив оружие на землю. лишь собственными телами не давали пройти к нему девяти разъярённых посвящённых племени.

– Привет тебе, любимец богов, – вежливо поздоровался вождь, – с чем пришел? Или гадание не сулит нам добра?

– Ты всех погубишь из-за своей ярости и гордости. Ты с кем вздумал тягаться? Гуннов и их союзников нам не победить, но это полбеды. Повоевали помирились, обычное дело, забава мужчин. Царевна такое и не замечает. Ты же вождь другое задумал, – и он указал на него пальцем, – людей побить, город захватить. Но ты ведь про Эльгу забыл, – зашипел от злости, а уже не говорил шаман, – или ты забыл ее слова твоему предку двести лет назад: " Не думай даже, более не прощу. Сам в моем войске будешь».

– Что ты пугаешь меня детскими сказками, шаман? Ну, позови сюда свою Ледяную царевну? Где она? – потерял разум от злости и сорвался на крик вождь, – все это ложь. Да, гансы сильны, но и мы не слабее, и сейчас мы победим и отнимем великий Оум с его медными рудниками. Пока гансы соберут всех своих союзников в лесных чащах, мы укрепимся, а в степи мы их побьем, и колесниц у меня больше.

– Может быть, до осени ты и проживешь, – тихо и с жалостью говорил шаман, – а потом придёт Эльга со своими Мертвыми и убьет нас всех. Ты не проживешь долго, вождь, да и нам всем конец…

– А ты умрешь сейчас, – в ярости заревел повелитель, и воткнул бронзовый кинжал в живот шамана. Он смотрел, как глаза кудесника расширились, а потом сузились. Раненый схватился за плечо и руку, но отпустил, и опустив голову, отошёл на два шага. Воины в ужасе отшатнулись от вождя, – Чего испугались? Видите, он смертен, – и поднял над головой кинжал, обагренный кровью.

– Мне жаль тебя, – тихо говорил, согнувшись и держась за свой живот, шаман, – прошу, только сожги мое тело. Не оставляй меня Царевне.

– Иди умирай под свое дерево, – загремел голос вождя, – птицы тебя склюют, и хоронить будет нечего! – сорвался он на крик.

– Тогда мы еще встретимся вождь, – криво ухмыльнулся шаман, – и ты не будешь рад этой встрече, – и главный шаман пошел под дерево, растущее в пяти шагах от них, весь белый от боли, но сопровождаемый своими восемью верными учениками.

– Кто будет шаманом вместо умершего? – закричал вождь, и стража остановила воспитанников шамана, – Кому я доверю говорить с богами? – добавил вождь, озираясь на учеников умирающего.

Совсем молодые, никому из них не было больше семнадцати, вдруг зашептались между собой, и согласно выкрикнули:

– Нет, мы сдержим клятву!

Юноши вдруг переглянулись, и закусив губы, вырвали свои кинжалы из ножен, и в мгновение ока, вонзили бронзовые острия в свои животы, и упали рядом с умирающим наставником, рыча от дикой боли. Воины не успели или не захотели их остановить, лишь смотрели восторженными глазами на текущую кровь.

– Уходим отсюда, – приказал мрачный повелитель. – Тела пусть здесь лежат.

Уходя, он посмотрел умирающих, ползущих к своему наставнику, лежащему под деревом, и все вместе скрежещущие зубами от нестерпимой боли. Вождь только усмехнулся, смотря на боль этих людей, и на траву, ставшую алой на этой поляне. Он сел в колесницу, и возница погнал лёгкую повозку вперед, в голову войска.

Войско тянулось и тянулось к Оуму. Крепость впечатляла- громадный вал, широкий ров, защищали горожан. Колесничие уже стояли на расстоянии трех полетов стрелы от огромного вала этой крепости. Вождь повелел поставить свои повозки кругом на расстоянии восьми полетов стрелы от города. Малые отряды рассыпались по степи, стараясь достать неуловимых гуннов, но те успели укрыться за рвом и валом крепости.

– Завтра пойдем на приступ, – объявил свое решение вождь, – И стражу поставьте вокруг лагеря. пусть воины будут готовы. И приготовьте большие плетеные щиты от стрел. И длинные доски для мостков, перебраться через ров. Командиры отрядов должны быть готовы с рассветом.

– Мы готовы, – закричали они, -гуннам не выстоять против нас!

Солнце поднялось рано, осветив своими лучами окрестности города. Выдвигались отряды воинов, штурмующих город. Шли лучники, шли воины с палицами и копьями, прикрытые громадными плетеными щитами. Воины увидели сотни гуннов на валу, прикрытых плетнем и деревянными щитами. Воины шли с напряжёнными лицами, держали плетеные щиты, считали шаги до рва, и мучительно ожидали ливня стрел осажденных.

И вот, началось. Гунны первым делом обрушили свои стрелы на лучников. Сотни и сотни стрел с бронзовыми наконечниками пронзали легкие доспехи воинов, попадавших подобно а беззащитных зайцам в степи. Десятки лучников были убиты, или разбежались. Тогда гунны дали подойти пехотинцам подойти ближе, даже перебраться через ров, а потом скатили по валу громадные камни, смявшие щиты, и покалечившие еще десятки воинов, к счастью, потом все камни оказались во рву. Все предполье наполнилось дикими криками боли, убило немногих, но многих покалечило. Вождь приказал отступить, оставив наблюдательные отряды у рва города. Назавтра штурм повторился, и с тем же результатом, только погибших и раздавленных стало больше.

Воевода обходил площадку на валу города, проверяя щиты и новый плетень, защищающие горожан от вражьих стрел. На валу приготовили еще идеально круглые камни, что бы скатывать в чужаков, и ломать их плетеные щиты. «Хорошо, что у них стрелы из птичьих костей, даже слабый доспех не пробивают», думал воевода, считая собственные шаги на крепко сбитой земле вала. Зашел он в дома и под навесы, построенные рядом с валом для отдыха защитников, где помогали раненым Ора и Зима.

– Хорошо, что вы приехали к нам, – проговорил Ситалк, – многих вы спасли, добрые женщины. Но будьте осторожны- стрела не выбирает – целительница или воин.

– Спасибо за заботу, воевода, – улыбались травознатницы, – мы вместе с другими людьми. И там есть и другие женщины, и стрелы мечут, и раненым помогают.

– Хорошо, отдыхайте, Зима и Ора, – ответил покачав головой, воевода, – а все равно люди гибнут. Десятки уже мертвы.

Так все и продолжалось, это нелегкое дело, бои в осаде, день за днем. Но однажды, наблюдатели увидели, что большая часть вражеского войска снялась, и пошла вдоль реки на Север, искать счастья в битве с войском гуннов. Перестрелки продолжались, теперь враги стали прятаться за плетеными щитами, и не пытались перелезть через ров.

Ситалк настойчиво всматривался, что же там мастерят находники? Что задумали, и не находил себе места, крутился на валу, как рысь в ловушке. Воевода увидел рядом десятника Виса, крепкого мужчину, уже пожилого, лет тридцати.

– Что, воевода обеспокоен? Штурм отбили, – улыбался гунн, – и ещё отобъем, а там и Зиги придёт с войском.

– Видишь, – и воевода встав рядом с воином, показал, что чужие что-то занятное мастерят, – им самое важное через вал перебраться, а там добегут до тына. А у нас всяко воинов вдесятеро меньше, сам знаешь.

– Всё так, воевода.

– Надо пройти туда, да их махину сжечь от греха. Пойдешь со мной? – испытующе посмотрел на десятника.

– С тобой, Ситалк не пойду, – глянул он, и увидел как помрачнел воевода, – я с Тиреем и с Мистом сходил бы. Тебе нельзя, ты воеводой здесь поставлен.

– Ход есть подземный, в балке, на той стороне, выход. Я с верными своими клятвенниками ждать вас буду.

– Больше нет никого? – хмуро спросил Виса, – кроме тебя, кто знает?

– Дело тайное. Сам пойду. – сказал воевода, упрямо нагнув голову.

– Ладно, – согласился десятник, – сегодня в ночь?

– В следующую, надо и ход проверить. Так что готовься, время есть. И сок земли приготовь, да и к нему, серы добавь, что бы горело жарче.

– Всё сделаю, воевода.– поклонился ему десятник, и ушёл к своим воинам.

На следующий день, ближе к вечеру, Виса шёл по стене, мимо дозорного, прячущегося в тени, отбрасываемого светом факела. Воевода распорядился освещать стены ночью, и стража всю ночь жгла огни, но опытный воин приказал не стоять в его свете, что не быть убитым пущенной издалека стрелой или камнем из пращи. Враги должны знать, что воины крепости на страже всегда, и днем и ночью. И тут, сглазил, точно. Как словно его оттолкнули, и прямо перед ним ударилась в плетень стрела, и задрожала от обиды, что не попала в него. «Ладно, подождите меня, я скоро сам к вам приду», думал он, подходя к спуску вниз с вала крепости. Он сбежал вниз, и направился в большой дом, где жили воины. Виса оглядел соратников, занимавшихся починкой сети.

– Вечер добрый.– спросил воинов дотошный предводитель, – Тирея и Миста не видели?

– Сейчас придут, – сказал один из стражников, – за водой пошли. Присядь, Виса. Квас есть у нас, попей, – и он показал на глиняный жбан на столе.

Десятник кивнул, и отлил попить себе в чашу, посмотрел и на сеть, прорехи в которой чинили рыбаки, ставшие воинами. В доме масляные светильники разгоняли тьму по углам, где она и ютилась, лишь высовывая свои языки на пол под столом. Виса открыл свой ларь, снял холстину сверху, достал новую рубаху, веревочный панцырь, обшитый холстиной, два ножа, кинжал, бронзовый топор. «Да вроде бы всё?, – подумал он, – да, еще пару горшков для чёрного сока земли, и малый сосуд для горящего фитиля. Точно, всё, – посмотрел он на кучку добра на лавке.»

– Биться завтра пойдем? – спросил самый молодой и сметливый, и такой же говорливый Уккер, – нам тоже снаряжаться?

– Да сиди ты. Ситалк приказал стражам на стене всегда в доспехах быть, – ответил Виса, да сам удивился, до чего же правильно сказал.

– Ну конечно, верно говоришь, и мы тоже доспехи приготовим. Также как ты станем, – спросил, поворотившись к друзья Уккер, – верно сказал!

– Ну то -то же. А то как будете в свой черёд в страже стоять, что б я вас силком не одевал… Жарко днем, да ничего не поделаешь. А то ударит шальная стрела, и лекарки да волхвы не помогут.

– Да мы все приказы исполняем, – забубнил другой…

– Чего ты там исполняешь, – раздался весёлый голос вошедшего.

За ним протиснулся и другой в эту узкую дверь, и поставил два деревянных ведра с водой на пол.

– Ну пришли наконец, – обрадовался Виса, – Тирей, Мист, собирайтесь, – приказал десятник вошедшим, – дело к вам важное. Снаряжение готовьте.

– Понятно, – заулыбался Тирей и потащил Миста к ларям.

Оба положили свои кожаные мешки на лавки, и запихали туда свое оружие и лёгкие доспехи. Да и тяжёлых у них и не было, не колесничные бойцы, что бы бронзу на себе таскать. Тирей подумал, и заложил себе бронзовый топор за пояс, и повесил туда же кинжал. Подумал ещё, и взял с собой и пару ножей. Мист смотрел на друга, ухмыляясь.

– Может, ещё что возьмёшь? – спросил он.

– Может, и возьму. – ответил Тирей, смотря исподлобья.

– Бери, что нужно, – успокоил Виса, – ну всё? Готовы?

– Да, десятник. – ответил Мист, закидывая за спину кожаный мешок.

– Пойдёмте, – сказал десятник, открыв верь, пропуская вперед воинов, – до встречи, Уккер! – крикнул он.

Трое воинов шли быстрым шагом к дому воеводы, стоявшим около крепостного вала, и его задняя стена вплотную примыкала к нему. В окнах дома горел свет, видно воевода, не смотря на поздний час, ещё бодрствовал.

Виса постучал в дверь, и ему открыл Ситалк, держащий в левой руке светильник. На нем был одет легкий кожаный панцирь, а на поясе висел кинжал. Он огляделся по сторонам, и проговорил:

– Проходите.

Поздние гости вошли, но в доме сидели на лавке еще трое вооружённых бойцов, чьи лица были закрыты берестяными личинами.

– Привет Виса, – сказал один из них, – пойдемте, воины.

Все прошли в другую комнату, затем спустились в подклеть. Ситалк открыл дверь в неприметный чуланчик, с трудом оттащил в сторону тяжеленный ларь, так что отдышался не сращу.

– Светильники готовьте, и две сумы с зельем огненным тоже.

Безликие кивнули, и вскоре вернулись с двумя сумами, и принесли ве масляные лампы.

– Виса, запали фитиль, – и воевода дал десятнику хитрый футляр из бронзы, сделанный из мелкой решетки., – Зажёг? Клади внутрь, и закрой плотно.

Виса удивлённо сделал, как приказал воевода, вложив в футляр зажжённый фитиль. Огонь не проникал наружу, и не обжигал руки.

– Отличная вещица… Откуда? – удивился десятник.

– Респы-волхва работа…

– Грезящего? – неподдельно удивился десятник.

– Точно, Виса. Дорогой подарок. – вспомнил Ситалк, и распахнул люк на полу чулана, опустил лестницу в лаз.

Безликий взял лампу и медленно спустился вниз, подсвечивая себе путь. Вса взглянул вниз, темноту подземелья разгонял желтый огонёк лампы. Безликий помахал ему рукой, и десятник поставил свою ногу на деревянную ступень лестницы, а за ними пошли воины Висы. Последний спустился в тайный ход Ситалк и захлопнул люк. Виса подняв голову, увидел, как сразу потемнело в этом убежище. У Ситалка в руке был ещё светильник, он поставил его на землю рядом с лестницей.

– Что бы не блуждать потом, – и первый пошёл вперед.

Виса смотрел на хитрый лаз, на его стены, обшитые деревом, скорее, половинками бревен, и каждые десять локтей стояли вертикальные столбы, поддерживающие потолок от обвала. Дуб был надёжен и крепок, и лаз с такой обшивкой простоит десятилетия, думал десятник. Единственно, надо было беречь голову, рослый Тирей налетел на камень, торчавший в потолке, хорошо голова была в шапке, но юноша от звона аж присел. Виса тоже нагибался, что поделаешь, если пяти локтей ростом, как и все гунны.

– Потише там, – глухо проговорил Ситалк, услышав звон бронзы о камень.

– Хорошо, – пробормотал юноша, потирая больное место.

Воевода шёл впереди, нагнувшись, освещая себе и другим дорогу. Земляной пол был хорошо утрамбована, лишь кое-где земля была изрыта. Безликие шли за ним, и несли с собой две большие холщовые сумы. Виса шёл за воеводой, считая шаги, прикидывая, далеко ли ушли от Оума. Но вдруг Ситалк присел, и прислушался. Около стены прохода лежала небольшая лестница, воевода приставил её к стене, и стал быстро подниматься наверх, дера лампу в левой руке. Остальные стояли внизу, ожидая сигнала. Они видели, как Ситалк откинул люк, и исчез в темноте. Почти сразу, он помахал рукой, и остальные полезли наверх. Виса поднялся, и увидел, что они в пещере, вырытой в склоне холма, и потолок здесь низкий, так что придвигаюсь вперед на локтях и коленях. Воевода открыл малую дверь, и снаружи пахнуло свежестью. Ночной воздух, полный запахов травы и цветов после могильного прелой земли глубокого лаза, отрезвил воинов, начавших уже зевать от усталости. Ползком гунны покинули убежище, и увидев растущие кусты, укрылись в их густой тени.

– Тихо всем, – прошептал Ситалк, – мы вас здесь ждем. Сумы сюда, – и Безликие отдали ему зелье, – Виса, это для вас, – и воевода передал груз воеводе, а тот Тирею и Мисту.

Десятник оглянулся, и увидел постройку, плод тайного труда чужаков.

– Нда, – пробормотал он, – мы пойдём, Ситалк. – простился с ним Виса, – Тирей, и Мист, вперед, быстрее и только ползком.

И гунны растворились в траве. Воевода вздохнул, и остался сидеть в кустах с клятвенниками, ожидая друзей, посланных им на смерть.

– Да, ещё бы иметь глаза, как у Грезящих, – пробормотал десятник, – Тирей, у тебя нос, как у собаки. Не чуешь никого?

Тирей выдохнул, и прислушался к себе, старался ощутить резкий запах человека, он отполз на десять шагов влево, и не было слышно даже шелеста, и скоро вернулся.

– Двое, то есть трое, – проговорил он, хищно улыбнувшись, – пара спит, в ножи возьмём, и ещё один на страже, у него копье и топор за поясом.

– Собак нет? – заволновался Виса.

– Нет, проверил.

– Ладно. Ты с Мистом спящих режете, а я того, кто на страже, – поделил десятник.

Виса полз ужом по траве, и увидел на фоне неба серую тень воина, прошедшего мимо него, и едва не наступившего ему на ладонь. Десятник прыгнул сзади, и нанес укол под лопатку кинжалом мгновенно, а левой рукой успел зажать рот умираюшему, так что тот и не застонал. Он осторожно опустил нетяжелое тело на землю лицом вниз, и уже потом вырвал клинок из раны. Войлок одежды намок от крови лишь немного. Виса услышал глухи толчки, и к нему подползли ухмыляющиеся Мист с Тиреем.

– Все, старший. Этих взяли, других здесь нет.

– Пока всё хорошо, – и он посмотрел на сооружение с деревянными колесами, – сумы несите.

– Мы быстро!

– Ползком! – прошипел Виса.– Луна встала!

И точно, выкатилась на небо круглая покровительница ночи, освещая своими серебряными лучами степь рядом с Оумом. Десятник только застонал. Он схватил копье убитого, и примотал его же обмотками к телу, создав чучело из мертвеца. Лагерь чужих был недалеко, и они могли поднять тревогу, увидев, что часовой пропал. И осторожно поставил стоймя тело убитого, оперев его на копье.

– Виса, – прошелестел Тирей, – мы принесли, – и воины поставили сумы рядом с снарядом чужих.