– Всё, я так больше не могу! Что хотите делайте, Андрей Арсеньевич, но это не скафандр, а настоящая душегубка.
Тарковский и сам понимал, что Олегу Янковскому, игравшему роль советского космонавта Виктора Огнева, в скафандре на тридцатипятиградусной жаре приходится нелегко. Хотя нелегко – это мягко сказано. Я, сидя под большим навесом, и то постоянно пил тёплый зелёный чай и вытирал носовым платком пот с лица и шеи. Что уж говорить о Янковском, которому приходилось часами париться в скафандре под палящим солнцем Кызылкума, изображая бродящего по Марсу космонавта.
Пустыня Кызылкум была выбрана Тарковским неслучайно, поскольку местный песок по цвету совпадал с красным марсианским. Недаром с тюркского Кызылкум так и переводится – красные пески. Да и горы имелись, дополняя марсианский пейзаж. Мы расположились у горного массива Букантау, на склонах которого, по счастью, ничего не росло. Иначе зритель потом поднял бы нас всех на смех с такими кино ляпами.
Честно говоря, когда Тарковский предложил мне съездить с киногруппой на натурные съёмки, я не выказал по этому поводу особой радости. Это же целый месяц предстояло жариться в пустыне, центром которой был тот самый Учкудук, городишко на то время, кстати, закрытый по причине разработки урановых руд. Но Валя неожиданно предложила мне развеяться, отправившись в Среднюю Азию.
– Когда ещё посмотришь, как настоящее кино снимают?! Да ещё и мой любимый Янковский в главной роли! Возьми с собой фотокамеру и обязательно сфотографируйся с ним. А заодно и проследишь, чтобы Тарковский ничего не напутал, а то ты одно написал, а он снимет совсем другое.
Вот именно последний аргумент и склонил чашу весов в пользу того, чтобы отправиться в киноэкспедицию. Зная режиссёра как любителя философских сцен, превалирующих над действием, я собирался по возможности окорачивать Андрея Арсеньевича. Хотя на самом деле слабо представлял, как можно окоротить славящегося своим жёстким и непреклонным характером Тарковского. Это со мной он пока был вежлив и обходителен, а я ещё в аэропорту Внуково стал свидетелем, как его помощница получила нагоняй за то, что опоздала всего на три минуты к условленному времени.
Кстати, ещё на стадии подготовки я поинтересовался у Тарковского насчёт спецэффектов. Мол, космический корабль окажется размером один к десяти, а актёры, играющие космонавтов, будут болтаться на леске, изображая парение в невесомости?
– Сергей Андреевич, я, признаться, не большой специалист по спецэффектам, они для меня не первостепенны. У нас есть художник-постановщик Миша Ромадин, он со мной над «Солярисом» работал, я ему, в принципе, доверяю. Но последнее слово всегда за мной.
Разговор этот я завёл неспроста. Захотелось, чтобы фильм, снятый по моему сценарию, был насыщен если уж не голливудскими, то вполне достойными спецэффектами. А кандидатура на роль постановщика спецэффектов у меня имелась. Незадолго до провала в 1975 год в Живом Журнале я прочитал материал, посвящённый советскому режиссёру Павлу Клушанцеву. Раньше я о нём не слышал, а в тот момент заинтересовался. Якобы Клушанцев настолько опередил своё время, создавая спецэффекты для собственных фильмов «Дорога к звёздам» и «Планета бурь», что сам Джордж Лукас называл его своим учителем. Ради интереса я полтора часа посвятил просмотру в онлайне картины «Планета бурь», и действительно, для 1962 года спецэффекты и впрямь смотрелись очень зрелищно. Клушанцев, казалось, выжал всё, что можно было выжать в эпоху отсутствия компьютеров. Вот мне и подумалось, почему бы такого уникального мастера не пригласить в наш с Тарковским фильм?
Поначалу Андрей Арсеньевич, услышав фамилию моего протеже, только махнул рукой:
– Старика уже давно списали из кино, кинематограф ушёл далеко вперёд.
Но я был как никогда настойчив и даже втайне от Тарковского встретился с директором «Мосфильма» Николаем Сизовым. Николай Трофимович, как выяснилось, был поклонником картин Клушанцева и пообещал помочь утвердить его кандидатуру в фильм «Марсианин».
Узнав, что я, не ставя его в известность, встречался с Сизовым, Тарковский пришёл в негодование.
– Состав съёмочной группы утверждаю только я и никто другой! – почти кричал режиссёр, бегая по кабинету.
Но в этот раз я проявил неожиданную даже для себя твёрдость, заявив, что если не будет Клушанцева, то и моей фамилии в титрах тоже не будет. Сценарий я забрать не мог, поскольку он уже был утверждён в Госкино и тем же Сизовым и на ещё не снятый фильм уже нашлись покупатели в ГДР, Польше и Чехословакии. Валюта стране была нужна, так что фильм сняли бы и без моего участия. Но когда я заявил Андрею Арсеньевичу, что, извините, задницу рву ради того, чтобы фильм стал настоящим шедевром, а не нудной белибердой, Тарковский неожиданно остановился и внимательно на меня посмотрел, словно видел мою физиономию впервые. Затем задумчиво потёр подбородок и обречённо махнул рукой:
– Чёрт с вами, тащите вашего Клушанцева, если он ещё не помер от старости.
Домой к шестидесятишестилетнему режиссёру фантастических фильмов я приехал вместе с его ассистенткой. Верочка отправилась по приказу босса, просто как человек Тарковского, а переговоры должен был вести я, раз уж инициатива исходила от меня.
Павел Владимирович оказался вполне ещё бодрым пенсионером, квартира которого была превращена в настоящую мастерскую. Он постоянно что-то мастерил, в том числе макеты космических кораблей, как настоящего, так и будущего. Я просто офигел, когда увидел почти один в один макет космического фрегата «Нормандия SR-2» из игры «Mass Effect», которой я одно время увлекался. Не иначе, америкосы всё же передрали позже творение нашего режиссёра.
Выразив восхищение работами мастера, я озвучил предложение, от которого, по моему мнению, Павел Владимирович просто не мог отказаться. Клушанцев, обрадованный тем, что о нём ещё не забыли, тут же выразил готовность посодействовать в создании фильма. Я оставил ему экземпляр сценария, пообещав позвонить через пару дней. Через два дня режиссёр воодушевлённо заявил, что уже видит, каким будет космический корабль марсианской экспедиции, и если ему предоставят материалы и помощников, то готов сделать его не один к десяти, а даже один к пяти. Марсоход в его представлении тоже разительно отличался от современных луноходов, хотя шестиосевую систему колёс конструктор решил сохранить. У Клушанцева также возникла идея, как создать эффект невесомости, чтобы актёры не болтались на тросиках. В общем, эти два дня Павел Владимирович провёл плодотворно. Не только успел сценарий прочитать, но и продумать технические моменты.
Встреча Тарковского и Клушанцева едва не сорвала все мои планы. Ветеран отечественного кинематографа решил выразить свои мысли о недочётах картины «Солярис». Мол, он читал книгу Лема и не понял, зачем Андрей Арсеньевич сделал из фантастической книги театральную постановку. Видя, как закипает Тарковский, я тут же попытался спустить ситуацию на тормозах, переведя разговор на тему «Марсианина». Вроде бы удалось, хотя понервничать в тот момент довелось серьёзно.
Неугомонный Клушанцев даже вызвался лететь с нами в Узбекистан, хотя марсоход «Мир» под его руководством собрали в мастерских «Мосфильма» и намеревались транспортировать в Учкудук в товарном вагоне.
– А вдруг во время транспортировки что-то сломается? – лупил железобетонными аргументами пенсионер. – Вы там так почините, что из марсохода получится садовая тележка. А мне позорить свою седую голову на старости лет ни к чему.
В общем, так и напросился. В перелёте из Москвы в Ташкент он предпочёл сон чтению газет и журналов. Я сидел рядом с оператором картины, а Тарковский – через проход. В какой-то момент Андрей Арсеньевич, оторвавшись от чтения стихов Лорки, вдруг посмотрел на меня и сказал:
– Сергей Андреевич, а, пожалуй, я вас тоже задействую в какой-нибудь небольшой роли. Только уже по возвращении в Москву, когда будем работать в павильонах. Вы не против?
– Конечно же, с радостью готов сыграть даже в эпизоде.
Из всего актёрского состава в Кызылкум летел один Янковский, он сидел в самолёте рядом с режиссёром. И в оригинале, и по моему сценарию на фоне красных песков бегает только главный герой, остальным актёрам там делать нечего. Вот и отправились в Среднюю Азию Янковский, сам Тарковский, его симпатичная помощница, главный оператор, осветитель, художник-постановщик, художник по костюмам, мастер спецэффектов, несколько ассистентов и технический персонал. В общем, набралось почти два десятка человек.
Приземлились мы в ташкентском аэропорту вечером 10 июня. Нас встречал какой-то местный партийный деятель, который устроил всю группу в лучшую ташкентскую гостиницу. И уже на следующее утро мы загрузились в поезд и отправились в сторону Кызылкума, о красных песках которого Тарковский был наслышан. Ожидания нас не обманули, песок действительно в некоторых местах пустыни имел красноватый оттенок, да и горы поблизости подходящие были.
Помимо Учкудука, где находилась железнодорожная станция, в нескольких километрах от нашей съёмочной площадки располагался маленький аул, в котором мы и разместились, заняв пару заброшенных хижин, сложенных, как мне сообщили, из верблюжьего навоза. Проводили мы в нём только ночи, а с утра отправлялись на съёмки. Хотя как-то и ночью пришлось снимать, но тут я включил лентяя, предпочитая понежиться пусть и в не совсем удобной, но всё же постели. Продукты в аул каждую субботу привозила автолавка. А вода имелась своя, артезианская. Понятно, что обитали здесь преимущественно старики, молодёжь при первой возможности сбегала в город. Впрочем, такая тенденция была характерна для всего Союза, а после перестройки деревни и вовсе стали вымирать одна за другой.
Одним словом, жить сложно, но можно. Пару раз я с разрешения Тарковского вклинивался в съёмочный процесс, когда, на мой взгляд, действо отходило от сценария. Андрей Арсеньевич внимательно прислушивался к моим рекомендациям и однажды даже сделал по-моему.
А вот со скафандром, внешне немного модернизированным умелыми руками Клушанцева, действительно была проблема. Первую неделю Янковский кое-как отснялся, страшно страдая от обезвоживания и выпивая каждый раз по три литра припасённой для него воды. Но затем терпение актёра иссякло, и он решил заявить протест, свидетелем которого я и стал.
– Олег, ну что я могу поделать? – развёл руки в стороны Тарковский. – Разве я виноват, что нам выдали такой скафандр, без системы охлаждения, как положено настоящим космонавтам? И так уже всю подкладку выпотрошили, чтобы его облегчить. Будь человеком, потерпи ещё недельку.
– Нет, я понимаю, что искусство требует жертв, – продолжал бурчать Янковский, – но тут реально может нарисоваться жертва. И вас же потом и посодют.
Я слушал их лёгкую перепалку, а сам вспоминал события последнего месяца.
Как я и предполагал, Государственная премия за роман «Крейсера» мне обломилась, а вот «Золотой кортик» от главкома ВМФ Сергея Георгиевича Горшкова я получил. В той-то реальности такую же награду Пикулю вручал тогдашний главнокомандующий ВМФ Чернавин, но, видно, хоть сейчас флотом и руководил другой адмирал, однако в чём-то история имеет свойство повторяться.
На радостях я пообещал Горшкову написать песню, посвящённую нашему непобедимому флоту, и моё предложение было встречено с огромным энтузиазмом. Песня из репертуара группы «Любэ» под названием «Там за туманами», которую я представил флотоводцу, подходила как нельзя кстати. Правда, адмирал придрался к тому, что в тексте фигурирует слово «пьяными», мол, на наших кораблях спиртного в принципе быть не может, если только в аптечке судового врача. Здесь же, при Горшкове, я предложил заменить смутившее его слово фразой «ветрами пряными», что тут же получило одобрение. Но так просто отделаться мне не удалось. Я проговорился при Горшкове, что было бы здорово снять музыкальный ролик на эту песню, и тот ухватился за предложенную идею. В итоге адмирал припахал режиссёра Леонида Быкова. Вскоре клип был готов. Кстати, неплохо получилось.
Высоцкий всё же выехал к своей Марине в Париж, может, в этом деле свою положительную роль сыграли и мои показания. Во всяком случае, представители КГБ на меня пока не выходили, так что я мог только догадываться, как там решался вопрос и на каком уровне.
В пензенских газетах вновь всплыло моё имя, теперь уже в связи с тем самым обнаруженным в катакомбах сундуком. Фото со мной, Сергеем и Виктором у кучи старинных книг, да ещё и держащими в руках по толстому фолианту, украшало первую полосу «Молодого ленинца». Аналогичная фотография красовалась на развороте «Пензенской правды». От лица Мясникова мы трое были премированы грамотами и небольшой денежной суммой. Как говорится, хоть и мелочь – а приятно. А ещё с помощью Георга Васильевича, которого я уважал всё больше и больше, книгу «Крепость на Суре» отправили печатать в издательство «Художественная литература». Надеюсь, что по возвращении из Узбекистана уже смогу подержать её в руках.
Между тем я всё чаще доставал Валю идеей переселиться поближе к столице. Мысль захватить одну из дач в Переделкино мне ужасно понравилась, а учитывая, что ручеёк гонораров и авторских стал превращаться в небольшую речушку, можно было всерьёз прицениться. Будучи всю жизнь городским обитателем, я всегда подсознательно мечтал жить в своём загородном доме. Желательно благоустроенном, с водопроводом, газом и отоплением, а также всеми удобствами для проведения гигиенических процедур, то бишь ванной и туалетом. Но чтобы из окна были видны лесок, речушка, поля… Учителем я себе такого позволить не мог, разве что взять ипотеку, которую пришлось бы выплачивать до глубокой пенсии. А в моём нынешнем положении можно, пожалуй, и замахнуться на такой домик о двух этажах. Правда, пока в мыслях, потому что я даже не знал, когда ещё руки дойдут до реальной покупки. Во всяком случае, этот месяц я проводил далеко и от дома, и от Москвы.
– Ладно, будем снимать рано утром, – вынес вердикт Тарковский, – когда ещё не так жарко. Но осветителям придётся поработать.
– Да нормально всё будет, Андрей Арсеньич, – заверил осветитель, немолодой коренастый мужик с чуть выпирающим брюшком. – С экраном поработаем, с софитами, аккумуляторы заряжены до упора. Будет светло как днём.
– Смотри, Виктор Иваныч, верю на слово… Павел Владимирович, что там с марсоходом? Бензин залили? Тогда через десять минут снимаем следующую сцену.
– А может, я смогу подменить Олега?
Все тут же посмотрели на меня.
– Ну, не всегда же он в кадре крупным планом, – пояснил я. – На общих-то я могу его подменить. Уж по походке зритель вряд ли определит, актёр в кадре или его дублёр.
– А что, мне эта идея нравится, – сказал Янковский, только что закончивший умываться водой из канистры.
В итоге так и сделали. Действительно, на общих планах оператор никаких различий не увидел, причём у меня довольно неплохо получалось копировать жесты и походку Янковского.
– Как это я сам не догадался! – качал головой режиссёр, в кои-то веки признавший собственный промах.
– А это кого к нам несёт? – вдруг воскликнул один из техников.
Мы все дружно повернули голову в сторону, куда он смотрел. Там поднимались клубы пыли, а вскоре мы могли различить кавалькаду, состоявшую из трёх машин. Впереди пылил правительственный ЗИЛ, затем чёрная «Волга», а следом – милицейский уазик. Интересно, что это за шишка к нам пожаловала?
Всё прояснилось, когда с заднего сиденья ЗИЛа выбрался пожилой улыбающийся человек восточной внешности со звёздочкой Героя Социалистического Труда на лацкане пиджака, при котором чуть ли не козликом скакал лысоватый помощник с реденькими усиками.
– Это же сам первый секретарь компартии Узбекистана Шараф Рашидович Рашидов, – так громко прошептал наш водитель Фархад, что его, похоже, услышали все присутствующие на съёмочной площадке.
– Здравствуйте! Вот, приехали посмотреть, как у вас тут снимается кино, всё ли в порядке, может, чем-то нужно помочь?
– Да вроде справляемся, спасибо, – ответил Тарковский, пожимая руку первому секретарю.
Мы тоже присоединились к рукопожатиям, в том числе и Верочка, ассистентка режиссёра, которой Рашидов умильно улыбнулся. Следом за первым секретарем руки нам жал руководитель Навоийской области, в которую входил этот район пустыни.
Начались расспросы, что да как. Всё это время рядом выплясывал не только помощник Рашидова, но и фотограф с корреспондентом из центральной республиканской газеты.
– Ладно, не буду вас отвлекать от процесса, – сказал Шараф Рашидович, обстоятельно ознакомившись с положением дел. – Вижу, всё у вас нормально. Как закончите, я для вас в Ташкенте банкет организую. Не отказывайтесь, для нас святая обязанность накормить и напоить гостя так, чтобы он всю жизнь потом об этом вспоминал. Отметим, так сказать, успешное окончание съёмок.
– Ну, до окончания ещё далеко, у нас немалая часть будет сниматься в павильонах «Мосфильма», – улыбнулся Тарковский. – Но за приглашение спасибо.
– Тогда мой помощник, – Рашидов кивнул в сторону усатенького, – будет с вами на связи. Вот его номер. Доберётесь до Учкудука, там с вокзала позвоните, и как прибудете в Ташкент – вас встретят.
Закончили мы съёмку на два дня раньше запланированного. С вокзала в Учкудуке отзвонились по выданному нам Рашидовым телефону, и на ташкентском вокзале нас встретил тот самый помощник, которого звали Мансур. Сначала группу повезли в гостиницу, а Веру мы отправили в аэропорт за билетами. Билеты в наличии имелись, так что завтра в 11.30 мы все одним рейсом вылетаем в Москву. До вечера оставалось время, и мы решили посетить знаменитый восточный базар.
Оказалось, что в Ташкенте их несколько. Мы выбрали «Старый базар», что напротив проспекта Ахунбабаева. Слева высился красавец минарет, куда мы тоже решили зайти, но попозже.
Арбузов пока было немного, в основном предлагали так называемые «скороспелки». С дынями та же история. Но когда мы попробовали предложенную нам дыню сорта «амири», то решили взять каждый по штуке домой в надежде, что бахчевые выдержат транспортировку. Ещё парочку купили поснедать в гостинице до вечернего банкета. А вот арбузы были пока не очень сладкие, мы вежливо отклонили предложения настойчивых продавцов.
Вечером за нами приехал специальный автобус, на котором мы отправились в один из лучших ресторанов Ташкента «Зарафшан». Ого, да тут нас встречают лучше, чем во время банкета с Брежневым на Дне учителя. Обилие блюд и напитков поражало воображение. Сам Шараф Рашидов произнёс первый тост, какую-то витиеватую речь. Алаверды выступил Тарковский, в этот вечер пивший мало. Как мне объяснили, он в последнее время пьянство не жаловал.
Затем пришло время подарков. Тут первый секретарь разошёлся не на шутку. Вручил режиссёру халат небывалой красоты, и, честно говоря, глядя на этот подарок, я невольно испытал зависть. А потом ещё и для жены Тарковского шубу из каракуля. Мне достался тоже халат, но попроще, и кинжал удивительной работы, с узорами на ножнах и на самом клинке.
– Я ведь тоже книги пишу, – сказал Рашидов, узнав, что я не только сценарист, но и писатель. – И стихи, и прозу. Последний мой роман называется «Зрелость». Думаю, о чём бы ещё написать.
– Пишите фантастику, – ляпнул я, слегка потеряв над собой контроль после нескольких рюмок выпитого. – Вот где простор для фантазии! А то про хлопок и трудовые подвиги, наверное, писать уже надоело?
– Фантастику? У вас же, кстати, тоже фантастика, по которой фильм снимается?
– Есть такое дело. Хотя в моём арсенале имеется и современная проза, и военно-историческая. Я вообще разноплановый писатель. – Понимая, что меня повело куда-то не туда, а Рашидову, как якобы писателю, наверняка хочется, чтобы обсуждали его творчество, я сказал: – Кстати, как прилетели в Узбекистан, появилась мысль почитать ваши книги. Какие посоветуете, с чего начать?
Зря я задал этот вопрос. Минут двадцать Рашидов, забыв о присутствующих, которые, впрочем, уже никого не стесняясь, пили и ели, рассказывал о своём творчестве. А в итоге заставил верного Мансура куда-то бежать и нести мне подарочное издание своей трилогии, состоявшей из романов «Победители», «Сильнее бури» и «Зрелость». М-да-а, мои книги в таком богатом переплёте, с такими потрясающими иллюстрациями, наверное, не выйдут никогда.
– Чем же я отдариваться буду, Шараф Рашидович?
– Какой отдариваться?! Обижаешь, дорогой! Это подарок от чистого сердца. Вы – наши гости, а на Востоке гостям дарят самое лучшее.
– А давайте я вам песню подарю про Учкудук!
Честно говоря, озарило меня не вдруг, о песне я вспомнил, как только в разговоре с Тарковским промелькнуло название этого городка. Уж что-что, а эту композицию, в отличие от многих других попсовых вещей, я всё же в своё время запомнил. Правда, в суете съёмочных дней мысль о песне как-то погасла, а вот сейчас снова загорелась этакой сверхновой, усиленной действием спиртосодержащих напитков.
Естественно, Рашидов заинтересовался, и с его одобрения я отправился к ВИА, лениво наигрывавшему в углу какие-то восточные мотивы.
– Ребята, имеется несложный мотивчик, давайте по-быстрому подберём ноты, чтобы вы могли подыграть, а песню я, так уж и быть, спою сам.
Музыканты оказались парнями понятливыми, и «Учкудук» мы выучили минут за десять, если не меньше. А вскоре уже весь зал подпевал:
Учкудук – три колодца
Защити, защити нас от солнца!
Ты в пустыне – спасительный круг,
Учкудук!..
Песню пришлось дважды исполнять на бис и, судя по довольному выражению лица первого секретаря ЦК КП Узбекистана и по тому, как он хлопал в такт, эта вещь ему невероятно понравилась.
– Вот молодец, какую песню сочинил! – обнимая меня, воскликнул Шараф Рашидович. – Это ведь Кызылкум и Учкудук воодушевили тебя, правильно?
– Так и было, как только мы высадились в Учкудуке и я узнал, что название города переводится как «три колодца», так сразу песня и родилась, – вдохновенно врал я, не успевая отвечать на рукопожатия приближенных к лидеру Узбекистана чиновников. – Позвольте подарить эту песню гостеприимному народу Узбекистана.
– Это поистине бесценный подарок! – воскликнул Рашидов.
Одним словом, халат и кинжал с книжками я отработал, вызвав в то же время у Тарковского приступ ревности. Внешне это почти никак не проявлялось, но за месяц, проведённый рядом с режиссёром, я научился понимать его мысли по малейшим признакам. Вот и сейчас он совсем чуть-чуть прищурился, да ещё и закурил, что стало для меня признаком возможного попадания в опалу. Ладно, переживём как-нибудь.
Между тем внимание Рашидова переключилось на нашу ассистентку режиссёра. Верочка, довольно неумело играя скромницу, то и дело заливисто хохотала в ответ на всё более скабрёзные шутки первого секретаря ЦК КП Узбекистана. Но тут ещё трезвый Тарковский незаметно погрозил ей пальцем, поблагодарил Рашидова за тёплый приём, и Верочка вместе с нами откланялась.
На прощание Шараф Рашидович пообещал, что обязательно прислушается к моему совету и попробует написать научную фантастику. Ну да, знаем мы ваше творчество. Небось наймёшь пару-тройку малоизвестных писателей, а то вон Брежнев тоже вроде бы сам написал трилогию «Малая земля», «Возрождение» и «Целина»…
Из Москвы я решил сразу же отправляться в Пензу, в тот же день и тоже на самолёте. Жена уже заждалась. Да и дыня не вечная…
– Серёжа, ничего себе, сколько всего!
Я стоял в дверях с сумкой на плече, в которую каким-то чудом запихал трёхтомник Рашидова, дыню, халат… и улыбаясь смотрел на любимую супругу. Данька спал, правда, в дальней комнате, но всё равно наша встреча проходила вполголоса. Объятия, поцелуи, разглядывание гостинцев из Узбекистана, дегустация дыни… А потом бурная ночь, по ходу которой я понял, как мы соскучились за этот месяц друг без друга.