1. Первый шаг

Расплатившись в гостинице, я вышел на людную улицу. Поискав глазами велорикшу, я помахал ему.

– Куда? – спросил водитель.

– На гхат.

– На какой? Их много.

К этому вопросу я был не готов. Откуда мне знать, сколько в Варанаси гхатов?

– Ну отвези меня на любой из них.

– Сэр, я не могу просто отвезти вас в первое попавшееся место. Вы же тогда скажете, что вам не сюда.

– Хорошо, назови какой-нибудь гхат.

– Дашашвамедха-Гхат.

– Отлично, вези меня туда.

Я не пользовался велорикшами с 1995 года. Тогда, 15 лет назад, я был подростком, и меня, теоретически, и практически, увлекало материальное. Сейчас, в тридцать лет, я развернулся ровно в противоположную сторону. Транспортное средство осталось тем же – просто поменялось направление; человек был тот же, но изменились его приоритеты.

Я предполагал, что направляюсь к тихому речному берегу – надо же было так ошибиться! На набережной толпилось невиданное количество людей – как сбивчивые мысли в голове, как муравьи вокруг мертвого жука.

Индия мне была не в новинку: в этой стране я прожил первые 18 лет своей жизни. Но почему-то я наивно ожидал увидеть в Варанаси другую Индию. У меня в голове прочно засел старый образ, взятый не из жизни, а из прочитанных мною средневековых текстов: древний город на Ганге под названием Каши, где на каждом шагу встречаешь ученых, святых, тантриков, йогинов и других духовных персонажей.

Я немного побродил без цели. Когда-то я слышал о Теланге Свами, просветленном, который жил в Каши столетие с лишним назад. Мне помнилось, что в том месте, где он ушел в самадхи, должен находиться монастырь. Воображение рисовало мне тихий прибрежный храм, вокруг которого в тени баньяновых деревьев восседают благородные садхаки и фокусируются на своей садхане под руководством почтенного гуру. Я расспрашивал встречных, но никто не слышал об этом монастыре.

Тогда я решил добраться до единственного места, название которого мне запомнилось – Маникарника-Гхат. Там, над рекой, находится кремационная площадка, на которой круглосуточно сжигают тела умерших. Я надеялся увидеть там какого-нибудь тантрика, который сидел бы и выполнял эзотерические ритуалы перед пылающими кострами. Я выдвинулся обратно к главной улице и там остановил другого велорикшу. Приближался полдень, и уже стоял жгучий зной. Я твердил себе, что сейчас всего лишь середина марта, но этот интеллектуальный бальзам не мог остудить мое тело.

– Отвезешь меня на Маникарника-Гхат?

– Да, сэр, но я не смогу доставить вас прямо на место. Довезу до ближайшей точки, а дальше вам придется пройти пешком.

– Сколько?

– Двадцать рупий.

Я запрыгнул на сиденье, и коляска медленно, но верно покатилась в плотном потоке машин и повозок. Пару раз моему водителю приходилось соскакивать на землю и вручную протаскивать сквозь толпу свое транспортное средство. Я заметил, что он шел босиком – как будто не было ни палящего солнца, ни раскаленного, как угли, асфальта.

– Почему ты без шлепанцев?

– Я их купил, но в тот же день их украли у входа в храм.

– Я не знаю этот район. Останови, пожалуйста, возле обувного магазина. Хочу купить тебе новые шлепанцы.

– Я справлюсь, брат.

– Как тебя зовут?

– Махеш Кумар.

– Не волнуйся, Махеш, поездку я тоже оплачу.

Через пару минут я заметил маленькую обувную лавку. Махеш не очень хотел останавливаться, и мне пришлось буквально приказать ему это сделать. Спрыгнув на землю, я жестом позвал его за собой. Он смущенно повиновался.

– Добрый день, сэр, – сказал продавец и предложил мне сесть.

Я кивнул Махешу, опасливо стоящему у порога, и указал ему место рядом с собой на топчане. Он сел с явной неохотой.

Молодой продавец принес мне воды.

– Дайте ее Махешу, – сказал я. – Это он сегодня ваш клиент.

После этого я обратился к своему спутнику:

– Хочешь сандалии вместо шлепанцев? Они, наверное, лучше.

– На ваше усмотрение.

Продавец ушел в дальний угол магазина и вернулся с парой сандалий. Бежевые, с коричневыми ремешками и блестящими стальными пряжками, они выглядели очень удобными. Парень протянул сандалии Махешу.

– Пожалуйста, наденьте их ему на ноги, как любому другому клиенту, – вмешался я.

Махеш тревожно глянул на меня. Я посмотрел ему прямо в глаза и кивнул. Внезапно его лицо озарилось улыбкой, и он вытянул ноги, позволяя продавцу надеть на них сандалии. Я рассмотрел его темнокожее лицо с красивыми, правильными чертами, его неровные желтые зубы и большие счастливые глаза – и мне стало очень тепло. Его улыбка украсила мой день.

Теперь Махеш крутил педали с другим энтузиазмом, и его пыльные натруженные ступни в новеньких сандалиях как будто ожили. Я наблюдал за движениями его ног и педалей, и все остальное на время отступило: магазины, шум и жара. Я ничего не видел, кроме этих ступней, исполняющих какой-то космический танец. Вот педаль движется вверх, а потом вниз; все движется синхронно и без усилий.

Махеш привез меня в ближайшую точку к Миникарника-Гхату.

– Когда опять пойдешь в храм, не оставляй обувь у входа, – сказал я на прощание.

– Хорошо, не буду, – ответил он.

Я протянул ему купюру в 50 рупий.

– Сэр, как я могу взять с вас деньги?

– Возьми, пожалуйста. Я буду очень рад.

Он обошел вокруг коляски и опустился на колени, чтобы прикоснуться к моим ступням. Я схватил его за запястья и поднял обратно со словами:

– Кланяться нужно только в трех случаях – перед Богом, пожилыми людьми и твоим гуру.

Никто не заслуживает такой жизни, которая разрушает тело и дух. Этот человек живет в демократической стране, но стал ли он от этого свободным?


Я вложил купюру ему в ладонь и пошел вперед, думая, что Махешу не подходит профессия велорикши. Он мог бы стать клерком, охранником, офицером или менеджером. Никто не заслуживает такой жизни, которая разрушает тело и дух. Этот человек живет в демократической стране, но стал ли он от этого свободным? Государство его не защищает, а соплеменники не уважают. Он не свободен иметь крышу над головой и не может вырваться из своей изнурительной и монотонной повседневности. Очевидно, Махеш не знает слова «отпуск»; вряд ли ему известно, что такое роскошь – разве что «роскошь нужды». Его нужде не будет конца. Если вдуматься, между Махешем и мной нет разницы: мы оба сильно нуждаемся. Просто его нужды осязаемые и жизненно важные, а мои – абстрактные и добровольные.



Я постепенно пробирался к набережной. Вряд ли где-нибудь еще в Индии есть такие же узкие улочки, как в Варанаси. По крайней мере я таких не видел. Если у вас длинный нос, то, неловко повернув голову, вы наверняка что-нибудь заденете. Не знаю как, но в итоге я все-таки вышел на Маникарника-Гхат.

Там горел один костер и рядом догорал другой – среди тлеющей золы тут и там вспыхивали янтарные языки пламени. Вокруг виднелись глиняные черепки от разбитых сосудов. По индуистской традиции во время кремации нужно разбить кувшин с водой; это знак того, что душа умершего отсекла все связи с человеческим миром. Кувшин символизирует тело человека, а вода в нем – душу. Когда сосуд разбивают, душа освобождается.

Я не нашел там ни мудрецов, ни специалистов по оккультным наукам, ни высокоразвитых тантриков или йогинов, которые кивнули бы мне, призывая следовать за ними к самоосвобождению. Вместо святых вокруг костров сидели торговцы, которые продавали дрова, листья бетеля и чай. Повсюду бродили бесчисленные люди, коровы, собаки и кошки.

Гхат меня разочаровал, и я снова начал расспрашивать о монастыре Теланга Свами. Из множества людей, к которым я подходил, всего один знал, о чем речь. Он указал мне направление. Я снова прошел по узким улицам между дряхлыми зданиями, готовыми рассыпаться в прах, и лавчонками, в которых продавалось все на свете. Увертываясь от суматошного транспорта, я брел по извилистым переулкам мимо домов, стоящих вплотную друг к другу, и детей, играющих рядом с припаркованными мопедами, и изо всех сил старался не наступать в лужи коровьей мочи и в кучи навоза.

Спустя 45 минут, усталый и потерявший надежду, я остановился. Я не нашел ни монастыря, ни людей, которые хоть когда-нибудь его видели. Присев на бордюр, я вытер пот со лба и задумался над тем, что делать дальше. Через пару минут я поднял глаза – прямо возле меня, чуть правее, висела табличка с надписью на хинди: «Теланг Свами Матх». Это был храм.

Я вошел внутрь. На месте, предназначенном для пуджари, сидел мужчина средних лет. У него все было круглым: голова, лицо, торс, живот, руки и ноги. Вслед за мной вошел парикмахер; он достал из сумки свои инструменты и начал брить священника. Я тихонько ждал, наслаждаясь прохладой храма после удушливой городской жары. Через несколько минут парикмахер собрал свои вещи и ушел, не взяв никаких денег; видимо, у них был какой-то договор о постоянном обслуживании.

Я стал спрашивать священника о Теланге Свами, о его преемниках и монастыре. Тот сказал, что никакой линии преемственности не осталось. Ашрама тоже нет. Единственное, что есть – этот храм, но в нем нельзя жить, даже если вы способны платить за жилье.

Я чувствовал себя так, будто меня предали, хотя точно не знал, кто именно предатель.

– Вот здесь похоронен Теланг Свами, – круглый священник показал на дальний угол храмовой территории.

Я направился к могиле Теланга Свами, повторяя молитву: «Прошу, направь эту заблудшую душу, о Свами, чтобы я достиг того, за чем пришел».

Когда я собрался уходить, священник спросил, чего я, собственно, ищу. Я ответил, что приехал сюда в поисках гуру, поскольку хочу принять саньяса-дикшу монашеское посвящение. Он сказал на это, что мне не нужно принимать монашество, отрекаться от мира и искать гуру, а нужно жениться и жить нормальной жизнью.



Нормальной жизнью? Но ведь нет ничего такого, что можно назвать нормальной жизнью. То, что нормально с одной точки зрения, будет совершенно не нормальным с другой. Йогин скажет вам, что весь мир ненормальный, а люди ведут себя как животные, думая лишь о еде и размножении. А мир скажет, что йогин – балбес, который впустую просиживает штаны и вдобавок упускает столько возможностей насладиться жизнью.

Естественно, священнику я ничего такого не сказал. Не было смысла углубляться в беседу с человеком, который не способен понять ни мое отчаяние, ни мои мотивы.

Я вернулся к гхатам. Было около трех часов дня, и солнце жгло еще сильнее. Я не ел уже почти сутки. Утром мне не удалось найти ни одного заведения, в котором продавалось бы что-нибудь не жареное. В середине дня меня поглотили проблемы самореализации. Я уже пару часов не пил воды, и теперь желудок сигнализировал мне о реальности голода.

Не особо ориентируясь в пространстве, я не понимал, куда иду – к Ганге или от нее. Когда число людей на улицах существенно уменьшилось, я понял, что направление выбрано неверно. Однако впереди находилось несколько гостиниц, и я стал заходить в них в поисках свободной комнаты. Мне просто хотелось полежать в прохладном и тихом месте. Удивительно то, что в каждой гостинице мне задавали одни и те же вопросы – откуда я приехал, сколько нужно кроватей и на сколько дней, – а потом говорили, что у них все номера заняты. Это меня заинтриговало. Зачем нужна вся эта куча вопросов, если у вас все равно нет свободных комнат?

Я продолжал путь и вскоре оказался на берегу реки. В индуистских текстах много говорится о сакральном значении «Ганги Майи». Однако ее «дети» загрязнили Майю до невообразимости. Глядя на ужасное состояние реки, которая текла мимо меня, я качал головой от брезгливости и недоверия. Я видел Гангу в ее верхнем течении, до Харидвара, и там она была чистой; что же происходило здесь, в самом священном из всех городов, в Каши из моих фантазий? Я решил, что не буду здесь купаться. Однако в глубине души я выразил почтение «священной Ганге». Мама есть мама, как бы она ни была одета.

– Массаж?

Я посмотрел на стоящего передо мной мужчину.

– Мне нужен не массаж, а гид.

– Конечно, сэр. Я буду вашим гидом.

– Вы хорошо знаете этот район?

– Да, сэр.

– Сколько вы берете за услуги? Вы будете нужны мне до вечера. И может быть, завтра тоже.

– Можете заплатить мне сколько захотите.

– 250 рупий в день?

– Хорошо, сэр.

– Пойдемте.

– Я возьму вашу сумку, – любезно предложил он.

Только через несколько минут я осознал, что больше не несу никакой груз. Есть такое свойство у багажа – вы привыкаете повсюду таскать его на себе. Вы понимаете, что он много весит, но каким-то образом его вес становится частью вашей жизни. Только сбросив груз с плеч и ощутив легкость, вы вдруг осознаете, насколько он был тяжелым.

Мой новый проводник Маниш показал мне пару гостевых домов, и там мне задали все те же вопросы. В итоге он объяснил мне причину загадочного поведения гостиничных менеджеров: когда они не заняты работой и не смотрят крикет по телевизору, им очень хочется проводить время в общении с людьми. Свободных комнат нет, но поговорить с незнакомцем все равно приятно.



Не особенно преуспев в своих поисках ночлега, я попросил Маниша отвести меня в какой-нибудь крупный отель, но проводник ответил, что таких здесь нет. Тут я понял, что он на самом деле не знает город; просто он мне соврал. Но, как бы там ни было, я уже умирал от голода. Мы ухитрились отыскать джайнское кафе-дхабу, где готовили вегетарианскую еду без чеснока и лука. Я старался избегать этих продуктов, так что рецепты мне понравились – но сама еда оказалась безвкусной. Однако я был слишком усталым, чтобы жаловаться, и вдобавок у меня болела голова. Так что я проглотил то, что было на тарелке, в то время как мой гид явно ел с удовольствием. Выйдя из дхабы, я купил в ближайшем киоске две бутылки охлажденной воды. Открыв первую, я вымыл лицо и остаток воды вылил на голову. Вторую бутылку я выпил залпом.

К шести часам вечера мы наконец решили вопрос моего ночлега – для меня нашлась комната в «Пуджа Гест Хаусе». Прощаясь с Манишем, я попросил его прийти на следующее утро.

Теперь у меня была комната, но спать я не мог из-за усталости и обезвоживания, о котором ясно свидетельствовал цвет моей мочи. Вот какой я, оказывается, хрупкий. Были времена, когда я каждый день играл в бадминтон, время от времени брал уроки гольфа, поднимал штангу и регулярно устраивал 20-километровые пробежки. Однако сегодня я провел всего один день в «реальном мире» – и вымотался до предела. Очевидно, что, уповая на свою спортивную подготовку, я просто льстил самому себе.

Я осознал, что физически совсем не готов к трудностям монашеской жизни. Если даже дневная жара кажется мне невыносимой – есть ли у меня шансы выдержать аскезу и строгий режим медитации? Я понятия не имел, как подготовить тело к такой суровой практике. Конечно, я понимал, что жизнь сама преподаст все уроки. Нужно только быть открытым и готовым учиться.

Я лежал и думал о своем, пока еще мирском, пути.

Загрузка...