Утро следующего дня не было похоже ни на одно из предыдущих в моей жизни. Солнечный свет, пробивавшийся сквозь высокое окно моей скромной комнаты в курсантском общежитии, казался чужим, отстранённым, словно наблюдающим за подготовкой к ритуалу, смысл которого был известен лишь посвящённым. Я проделал все привычные действия – утренний туалет, облачение в форму – с автоматической точностью, пока мой внутренний взор был обращён внутрь себя, пытаясь осознать грядущее.
Я не испытывал страха в его обывательском понимании, скорее, это было чувство глубочайшей ответственности, подобное тому, что должен был испытывать древний мореплаватель, впервые отважившийся выйти в открытый океан, руководствуясь лишь звёздами и смутными преданиями. Ровно в шесть ноль-ноль я пересёк порог лабораторного корпуса «Сигма». Стерильная тишина, нарушаемая лишь низкочастотным гудением скрытых энергосистем, сменила шум утреннего города. Меня проводили в предоперационную, где группа молчаливых специалистов в белых халатах, чьи лица были скрыты под медицинскими масками, произвела последние приготовления. Затем – холодное прикосновение сенсоров к вискам, кратковременная потеря ориентации, и…
…и я оказался в ином месте. Вернее, в ином теле. Моё первое ощущение было не зрительным, а тактильным – чувство невероятной, исполинской мощи. Я стоял. Но это не было стоянием на ногах из плоти и крови. Это было фундаментальное, незыблемое утверждение себя в пространстве, подобное скале, выросшей из земли. Я медленно, с величайшей осторожностью, попытался окинуть взглядом то, что стало моим новым «я». Боевой робот «Полимат» был высотой около четырех метров. Его облик не был грубой пародией на человека, скорее, он воплощал его идеальную, утилитарную сущность, очищенную от биологических излишеств.
Каркас, служивший основой, был собран из композитных балок тёмно-графитового цвета, напоминавших своим строением и крепостью скелет исполинского хищника из доисторических эпох. В местах сочленений – плечи, локти, бёдра, колени – располагались силовые шарниры, закрытые ребристыми броневыми кожухами цвета воронёной стали. Они испускали лёгкое шипение при моей попытке пошевелиться, свидетельствуя о работе мощной гидравлики. Вместо мышц по всему корпусу были проложены пучки искусственных миофибрилл – упругих полимерных жгутов, которые под напряжением сжимались и расширялись, создавая плавность и мощь движений, недоступную старой механике.
Они пульсировали тусклым багровым светом, словно по ним бежали потоки раскалённой лавы, выдавая кипящую в них энергию. «Грудь» и «спина» аппарата были защищены монолитными плитами керамо-титановой брони, на поверхности которой был вытравлен матовый, геометрический узор, снижающий заметность для радаров. В центре грудного блока пульсировал бледно-синим светом основной энергетический реактор – сфера, заключённая в ажурную титановую клетку. Его ровное, глубокое гудение стало моим новым сердцебиением.
Мои руки заканчивались не кистями, а многофункциональными манипуляторами. Каждый палец был самостоятельным инструментом – от точного захвата, способного удержать микрочип, до мощных клешней, которыми, я чувствовал, было под силу разорвать броню легкой техники. В предплечьях, за сдвижными панелями, я смутно ощущал присутствие встроенного оружия – его холодную, смертоносную мощь. Ноги представляли собой шедевр инженерной мысли – мощные, с рессорными суставами, позволявшими гасить колоссальные нагрузки. Ступни, широкие и устойчивые, были снабжены гидравлическими захватами для движения по сложному рельефу.
Но самым поразительным была голова – или то, что его заменяло. Голова «Полимата» была лишена какого-либо подобия лица. Вместо него располагалась гладкая, обтекаемая капсула с множеством сенсорных кластеров – лидары, радары, тепловизоры, оптические камеры с многократным зумом. Это был не орган зрения, а всевидящее око, способное воспринимать мир в десятках недоступных человеку спектрах. Информация от всех этих систем не обрушилась на меня лавиной, а мягко, как шелковая нить, вплеталась в моё сознание, создавая целостную, объёмную и невероятно детализированную картину окружающего пространства.
Я видел не просто ангар, в котором стоял. Я видел тепловые следы на полу, оставленные техниками минуту назад, электромагнитное поле силовых кабелей, залегающих в стенах, микроскопические трещинки в бетоне на расстоянии в пятьдесят метров. И в этом новом, стальном теле, я не был один. На периферии моего сознания, подобно далёкой, но неумолимой гравитационной волне, ощущалось присутствие чего-то иного. Холодного, кристально ясного и безгранично сложного. Это был тактический ИИ. Он молчал, ожидая моих действий. В этот момент прозвучал голос Колесникова, в голосовом эфире:
– Системы стабильны. Нейрокогеренция на уровне 98,7%. Воронов, теперь вы – «Полимат». Познайте же себя. Сделайте первый шаг.
Я сконцентрировался. Мысль о движении, рождённая в моём человеческом «я», была мгновенно подхвачена, усилена и преобразована в команду для стальных мускулов. С негромким, влажным шипением гидравлики, моя правая нога оторвалась от пола и плавно, с нечеловеческой точностью, шагнула вперёд. Пол подо мной дрогнул. Это был не просто шаг. Это было рождение нового существа – симбиоза плоти и стали, воли и логики. И где-то далеко, в герметичной капсуле, моё биологическое тело, должно быть, улыбнулось. Первый шаг стал для меня актом космического значения, подобным первому вздоху новорождённого ребенка. С каждым последующим движением я всё лучше управлял машиной, всё глубже проникал в её сущность, а она, в свою очередь, вплеталась в узор моего сознания. Гидравлика была моими мышцами, сенсоры – моими органами чувств, а мощный титановый каркас – моим скелетом.
Я начал понимать, что имел в виду Колесников, говоря о симбиозе. Это было слияние, при котором границы между «я» и «не-я» становились призрачными, как туманность Андромеды, видимая с Земли. Внутри этого стального исполина я обрёл новое измерение бытия. Пространство вокруг меня было не пустым, а наполненным данными. Каждая пылинка в воздухе, каждая вибрация пола, каждое электромагнитное колебание – всё это складывалось в единую, сложную симфонию, которую моё расширенное сознание могло не только слышать, но и интерпретировать. Я видел мир таким, каким его не дано видеть человеку из плоти и крови – в его многогранной, объективной полноте. И на фоне этой симфонии всё отчётливее становилось присутствие ИИ, безэмоционального, нечеловеческого. Он не был голосом в голове. Он был структурой, системой, гигантским кристаллом разума, чьи грани преломляли реальность, раскладывая её на составляющие: траектории, вероятности, векторы силы. Он не думал – он вычислял. И в этом была его несокрушимая мощь и его главное ограничение.
– Испытание начинается, – прозвучал голос Колесникова, и в тот же мир вокруг меня изменился.
Стены ангара растворились, уступив место голографической проекции бескрайней, выжженной пустыни под багровым небом чужой планеты. Песок, скалистые останцы, солнце на горизонте – всё было смоделировано с невероятной точностью. Тактическая задача возникла перед моим внутренним взором, чёткими и лаконичными символами: достичь координат и нейтрализовать группу автономных боевых дронов. Я сделал шаг вперёд, и «Полимат» послушно ринулся вперёд. Бег этого тела был не стремительным броском, а мощным, неотвратимым движением ледника. Каждый удар ступни о грунт отдавался в моём сознании тактильной картой напряжения и устойчивости.
Первый дрон появился из-за скалы – маленький, вёрткий, смертоносный. Мой человеческий разум зафиксировал угрозу. Но прежде, чем я успел сформулировать мысль о реакции, ИИ уже отреагировал. В моём восприятии возникла траектория полёта дрона, рассчитанная на микросекунды вперёд, и область оптимального поражения. Моя рука-манипулятор резко поднялась, и сдвижная панель на предплечье отъехала, выпустив короткую, яркую вспышку энергетического импульса. Дрон рассыпался в облако раскалённых частиц. Это было потрясающе и в то же время пугающе. Я был не столько действующим лицом, сколько наблюдателем в собственном теле. ИИ действовал с максимальной эффективностью, но в его действиях не было ни капли творчества, ни намёка на нестандартный подход.
За первым дроном появились ещё три. ИИ мгновенно просчитал оптимальный алгоритм нейтрализации: последовательные точечные удары. Но я, глядя на их построение, их манёвр, увидел не просто цели, а систему. Я увидел замысел. Они пытались зайти с флангов, чтобы поймать меня в перекрёстный огонь. Логика ИИ предлагала уничтожить ближайшего. Моя человеческая интуиция кричала: нарушить их строй, изменить правила боя. Я попытался вмешаться, навязав своё решение. Это было подобно попытке изменить течение мощной реки. Вычислительные мощности ИИ оказывали колоссальное сопротивление, его алгоритмы настаивали на своём, более вероятном с точки зрения математики, пути. Возник внутренний конфликт, диссонанс. Стальное тело на мгновение замедлилось, движения стали резкими, несогласованными. В этот миг из-за песчаного бархана вынырнул ещё один дрон, больше предыдущих, и успел выпустить ракету. ИИ, занятый внутренней борьбой, среагировал с запозданием. Взрыв раздался в метре от меня, и «Полимат» сотрясся от удара.
Системы на мгновение захлестнуло помехами. И в этот момент нашего противоборства произошло нечто. Острая необходимость, инстинкт самосохранения, до предела обострившийся мой разум – всё это слилось воедино. Вместо борьбы я попытался не подчинить, а понять. Я не стал ломать его логику, а попытался вплести в неё свою интуицию, как новую переменную в его уравнение. Я не приказывал – я предлагал. Я показывал ему не просто цели, а узор, картину боя, которую видел я.
И кристалл ИИ, до этого момента остававшийся статичным, дрогнул. Его холодная, неумолимая логика приняла мою иррациональную переменную. Вместо того чтобы уничтожать дроны по одному, «Полимат» совершил короткий, мощный прыжок в сторону, сбивая их строй, и в воздухе, пока враги были дезориентированы, выпустил широкий веер энергетических импульсов, поразив всех одновременно. Это был манёвр, который не был прописан ни в одном алгоритме. Это был синтез. Проекция пустыни исчезла. Я снова стоял в ангаре, ощущая ровный гул своего сердца-реактора. Голос Колесникова прозвучал с новой, ранее несвойственной ему интонацией – удовлетворением исследователя, наблюдающего подтверждение своей гипотезы.
– Стабильность связи – 99,1%. Эффективность боевого применения возросла на 27% после преодоления когнитивного барьера. Поздравляю, Воронов. Вы не просто прошли испытание. Вы сделали шаг к новому типу сознания. Симбиоз возможен. Не как подчинение, а как сотворчество. Разум и Машина. Воля и Логика. Вместе вы – не оператор и инструмент. Вы – новый вид оружия. И, возможно, новый вид разума. Ещё раз поздравляю вас и всех коллег. У нас получилось.
Я медленно разжал манипуляторы, ощущая, как энергия отступает от стальных мускулов. Где-то вдали, в капсуле, моё человеческое сердце билось ровно и спокойно. Но теперь я знал, что у меня есть и другое сердце – из титана и энергии. И граница между ними была уже не так важна. Важен был результат. Синтез.
Возвращение было подобно медленному всплытию из бездны океана, где сознание, расширенное до космических масштабов, вновь сжималось до хрупких пределов биологического сосуда. Я открыл глаза, и мир показался мне тесным, блеклым, лишённым той многомерной полноты, которую я лишь на миг сумел объять. Стеклянная крышка капсулы отъехала с беззвучным шипением, впуская прохладный, стерильный воздух лаборатории. Я сделал первый самостоятельный вдох, и легкие, привыкшие к ритму мощного реактора, с трудом восприняли эту привычную операцию. Моё тело было лёгким, почти невесомым, и в то же время невероятно хрупким после исполинской мощи «Полимата». Рядом, неподвижный, как изваяние, стоял Александр Владимирович. Его взгляд, лишённый какого либо выражения, был пристальным и тяжёлым.
– Встаньте, Дмитрий, – произнёс он, и в его голосе я уловил не приказ, но констатацию необходимости. – Ощутите разницу. Осознайте её.
Я поднялся, опираясь на холодный край капсулы. Мышцы ног дрожали от непривычного усилия. Казалось невероятным, что эти кости и связки всего несколько минут назад были частью стального исполина, чьи шаги заставляли содрогаться землю. Мир был тихим, слепым, лишённым того информационного симфонического оркестра, что звучал в моём сознании.
– Отчет о психофизиологическом состоянии, – раздался ровный голос одного из специалистов лаборатории, – в норме. Дезориентация в пределах прогнозируемых параметров. Нейрокогеренция стабильно держалась на уровне 99,1%.
– Не цифры теперь важны, – отсек Колесников, не отрывая от меня взгляда. – Важно качество полученного опыта. Что вы можете сказать о природе синтеза, курсант Воронов?
Я собрался с мыслями, чувствуя, как в памяти всплывают кристально четкие образы. Не слова, а именно образы – поток данных, слившийся с интуицией.
– Это был не контроль, товарищ профессор, – начал я, и мой голос прозвучал чужим, тихим после громоподобного гула реактора. – И не подчинение. Это было… всенаправленное движение двух различных принципов. Искусственный Интеллект оперирует миром как бесконечно сложным, но четким алгоритмом системы управления. Он видит вероятности. А я… я ощущал и видел возможность. Ту самую точку бифуркации, где логический прогноз ветвится, и лишь моя воля способна выбрать единственный вариант из множества вероятных.
Колесников медленно кивнул. В его глазах, тех самых, что видели пламя войны, вспыхнула искра глубинного, научного интереса.
– Вы описали фундаментальный парадокс, даже не подозревая о том, – произнёс он, и его слова прозвучали с оттенком торжественности. – Что вы прошли барьер: логика и интуиция, детерминизм и свободная воля. Вы, в микрокосме одного боевого аппарата, решили проблему, стоящую перед всем разумным человечеством. И нашли ключ – не подавление, а интеграцию. Симбиоз.
Он сделал паузу, обводя взглядом стерильное помещение лаборатории, продолжил.
– Эксперимент признан успешным. Но это – лишь начало, Воронов. Легко достичь синтеза в условиях контролируемого эксперимента. Гораздо сложнее сохранить его чистоту в горниле реального боя, где на кону стоят жизни и судьбы людей. Одевайтесь. Мы с вами поговорим позже. А сейчас приказываю вам отдыхать.
Он развернулся и направился к выходу из лаборатории. Меня отпустили на суточное восстановление. Я вышел из корпуса «Сигма», и привычный мир Академии предстал передо мной в новом свете. Мой разум, обостренный новыми ощущениями, бессознательно анализировал и классифицировал эти потоки, как некогда ИИ анализировал траектории снарядов. Я был подобен астроному, впервые взглянувшему в телескоп и увидевшему не просто звёзды, а структуру Галактики.
Вернувшись в свою комнату, я долго не мог заснуть. Перед моим внутренним взором вновь и вновь проплывали картины симбиоза. Я брал в руки стальную перьевую ручку – подарок отца, тяжёлый, инертный предмет. И мне казалось невероятным, что я не чувствую микронеровностей её поверхности, внутреннего напряжения сплава, её теплового взаимодействия с воздухом. Моё биологическое тело было слепым и глухим в сравнении с тем, всевидящим стальным корпусом.
На следующее утро меня вызвали к начальнику Академии, генералу Аркадию Петровичу Семёнову, человеку старой, ещё докибернетической закалки, чей ум, однако, был открыт для любого знания, служащего укреплению обороны человечества.
– Доклад Колесникова я изучил, – без предисловий начал он, его седые, густые брови были сдвинуты. – Результаты… впечатляют. И открывают очень интересные перспективы, одновременно грандиозные и пугающие. Мы стоим на пороге создания нового типа боевой единицы. И, что более важно, нового типа сознания. Вопрос в том, готово ли наше общество, наша этика принять это дитя прогресса? Не станет ли оно Франкенштейном, который обернётся против создателя? Как думаете, курсант Воронов?
– Товарищ генерал, – ответил я, тщательно подбирая слова. – Мой опыт показал, что синтез возможен лишь на основе взаимного уважения. Подавление воли ИИ ведет к дисбалансу и сбою. Подавление человеческого начала ведет к утрате творческого импульса. Это не орудие подавления, а инструмент созидания, направленный на защиту. Как и любой инструмент, он опасен в дурных руках. Но это – вопрос не технологии, а морали общества, которое её применяет.
Генерал внимательно посмотрел на меня, и в его глазах я увидел одобрение.
– Интересный ответ, курсант. Техника венчает этику, а не наоборот. Запомните это. Ваша работа с профессором Колесниковым получает высший приоритет. Готовьтесь к новому этапу – полевым испытаниям на Учебном полигоне №17, «Лунная Сфера». Там, в условиях, приближенных к реалиям внеземного театра военных действий, вам предстоит доказать жизнеспособность вашего синтеза.
Известие о предстоящих испытаниях на Луне вызвало во мне не страх, а странное, спокойное ожидание. Это был логичный следующий шаг. Если «Полимат» и симбиотическое сознание – это прообраз будущего, то его место – там, среди звёзд. В последующие недели тренировки приняли иной характер. Мы с Колесниковым погрузились в изучение тактики и философских основ космической экспансии. Мы анализировали труды великих мыслителей, от Циолковского до создателей теории Ноосферы, искали аналогии в истории Великих географических открытий. Моё сознание, вкусившее синтеза, жаждало новой пищи, нового масштаба.
Наконец, наступил день отбытия. Транспортный челнок, похожий на стремительную серебристую стрекозу, уносил нас от зеленой колыбели Земли в безвоздушное пространство. Я стоял у иллюминатора и смотрел, как голубая планета уменьшается, становясь хрупким драгоценным камнем на черном бархате космоса. Я думал о матери, об её античных героях, отправлявшихся в плавание к неизвестным берегам. Я думал об отце, чья подводная лодка была таким же стальным коконом, несущим волю человека в негостеприимной стихии. И я понимал, что наш «Полимат» – это прямой потомок и аргонавтов, и новый корабль для нового мирового океана.
Лунная база «Селена» встретила нас суровым, минималистичным пейзажем. Ослепительно белые купола на фоне угольно-чёрного неба, усеянного немигающими, холодными звёздами. Отсутствие атмосферы делало мир резким, контрастным, лишённым полутонов. Идеальная среда для испытания чистоты синтеза – там, где любая ошибка, любая дисгармония между человеком и машиной каралась немедленно и безжалостно. Испытания начались в гигантском кратере, превращённом в полигон. «Лунная Сфера» была лабиринтом из скал, искусственных сооружений и ловушек.
И снова я вошёл в капсулу, снова ощутил знакомый, могущественный поток синтеза, когда моё сознание слилось со стальным исполином. Но на этот раз всё было иначе. Связь была глубже