– А какое было у него выражение, когда он сказал это? – спросила Анита.
С успокоителем на лице Пол пытался уснуть, плотно закутавшись, в темном уютном логове, в которое он каждую ночь превращал свою постель.
– У него было печальное выражение – приятное и печальное.
Уже три часа они перебирали события вечера в клубе, возвращаясь снова и снова к тому, что сказал Кронер в качестве прощального приветствия.
– И он ни разу не отозвал тебя в сторонку на пару слов?
Сна у Аниты не было ни в одном глазу.
– Честное скаутское, Анита, это все, что он сказал мне напоследок.
Она вдумчиво повторила слова Кронера: «Я хочу, чтобы вы, Пол, пришли ко мне и Маме на следующей неделе».
– Вот и все.
– И ничего о Питсбурге?
– Нет, – терпеливо сказал он. – Я говорил тебе – нет. – Он поплотнее обернул успокоитель вокруг головы и еще выше подтянул колени. – Нет.
– Неужели я не имею права поинтересоваться? – сказала она. По-видимому, он причинил ей боль. – Неужели то, что ты говоришь мне, должно означать, что я не имею права заботиться о тебе?
– Я рад, что ты заботишься, – сказал он без всякого выражения. – Очень хорошо, прекрасно, спасибо.
В этом полусне, полубреду перед ним вдруг предстало видение того, о чем обычно не думают, заявляя, что муж и жена – одно целое, некое чудовище, трогательно странное и беспомощное, как сиамские близнецы.
– Женщины ведь вникают в суть вещей так, как мужчины вникать просто не способны, – говорила она. – Мы замечаем важные вещи, которые мужчины пропускают. Кронеру сегодня вечером хотелось, чтобы ты сломал лед в вопросе о Питсбурге, а ты просто…
– Мы узнаем, что было у Кронера на уме, когда я приду к нему. А теперь давай, пожалуйста, спать.
– Финнерти! – сказала она. – Это из-за него все пошло кувырком. Честное слово! Сколько еще он собирается у нас пробыть?
– Мы ему осточертеем через пару дней, точно так же, как все вокруг.
– НБПП не должно оставлять ему много времени на то, чтобы слоняться по всей стране и оскорблять старых друзей.
– Он ушел. Он сейчас нигде не работает.
Она села на постели.
– Они его вышвырнули? Вот молодцы!
– Ушел. Они предлагали ему более высокий пост, только бы он остался. Но он так решил.
Он вдруг почувствовал, что эта тема, к которой он испытывал интерес, совершенно прогнала сон. Когда Анита без конца тараторила о Питсбурге, Пол сжимался в комок, натягивая на голову одеяло. Теперь же он почувствовал облегчение, и ему захотелось выпрямиться, как и подобает мужчине. «Финнерти» опять стало волшебным именем. Чувства Пола по отношению к нему совершили полный круг. Бодрое настроение и уверенность в себе, которых Пол не испытывал уже многие годы, чем бы он ни занимался, – эти чувства как бы вдохнул в него Финнерти во время забавного посрамления Шашиста Чарли. Более того, мысли Пола пробудились, словно освеженные прохладным ветерком, – было что-то чарующее в том, что сделал Финнерти, он ушел – вещь почти столь же непостижимая и простая, как самоубийство.
– Пол…
– Мммм…
– Твой отец верил, что ты в один прекрасный день станешь управляющим в Питсбурге. Если бы только он был жив, ничто не принесло бы ему большей радости, чем весть о том, что ты на этом посту.
– Умммггг… – Он вспомнил, как Анита вскоре после их женитьбы раскопала в каком-то чемодане портрет его отца, увеличила его, поместила в рамку и преподнесла мужу в качестве подарка на день рождения. Портрет стоял сейчас там, где она поставила его, – на письменном столе Пола. Это была первая вещь, которую Пол видел, вставая утром, и последняя, когда отправлялся спать. Анита никогда не встречалась с отцом Пола, и он сам мало рассказывал ей об отце; и все же она создала нечто вроде мифа об этом человеке, мифа, который позволял ей со знанием дела болтать целыми часами. Миф сей гласил, что отец Пола в молодые годы был таким же легкомысленным, как Пол, что сила, вознесшая его на самую вершину, пришла к нему в среднем возрасте, – пришла именно в те годы, в которые только теперь вступал Пол.
Кронер тоже часто повторял, что Пол пойдет по стопам отца. Вера Кронера помогла в свое время Полу стать управляющим Илиума, и теперь эта вера может дать ему руководство Питсбургом. Когда Пол задумывался над своим столь легко доставшимся возвышением по иерархической лестнице, он иногда, вот в такие именно моменты, чувствовал себя неловко, словно какой-то шарлатан. Он справлялся со своими обязанностями – тут уж ничего не скажешь, однако у него не было того, что было у его отца, у Кронера, у Шеферда и многих других: искренней веры в значимость того, что они делают; способности принять душой – почти так, как это делает влюбленный, – корпоративную личность, всемогущую и всеведущую. Короче говоря, Полу не хватало того, что делало его отца воинственным и великим: способности всерьез все это воспринимать.
– А как ты думаешь поступить с Шефердом? – сказала Анита.
Пол опять начал уходить в себя.
– Поступить с Шефердом? Никак.
– Если кто-нибудь не подрежет ему крылья, он в один прекрасный день перемахнет через головы всех.
– Милости прошу.
– Ты это серьезно?
– Если серьезно, то я хочу спать.
Пружины ее матраца застонали, когда она опять улеглась. Потом она еще несколько минут вертелась, устраиваясь поудобней.
– А ты знаешь, это забавно, – сказала она.
– Хмм?..
– Я все время замечала, что иногда Шеферд очень на кого-то походит. И до сегодняшнего вечера никак не могла понять, на кого именно.
– Мгм…
– И только сегодня я поняла наконец, что он точная копия твоего отца.