Когда закрыты двери, окна,
Разрушены ступени,
Под тучей, что не знает лени,
Я продолжаю мокнуть,
Прилипнув к ржавенькой трубе,
Просить: «Пусти меня к себе!»
И, не услышав ничего,
Скользить на пузе вниз,
Считая с трех до одного,
Твой осуждать каприз,
Но снова приходить —
В жару, и в град, и в снег,
Я – не железный человек,
Но обречен любить…
Разбавь меня вином
В надтреснутом бокале,
Сквозь трещинку, как гном
В заштопанном крестом
Носке, сольюсь одном
В неведомые дали.
И в страшном сне забудь
Меня, вина вкусив,
Но плоть не обмануть,
Себя не нужно гнуть,
В болоте дней тонуть,
Волчицею завыв…
Кромсай свои наряды,
Подаренные мной,
Вытравливая «гада»
С корнями – прочь из сада,
Но чувства ведь не лампы —
Не вынуть по одной.
Проверь под тонкой кожей:
Той страсти уголь жив?
Что не кривила рожу,
Подогревала ложе,
Под крики, ахи, стоны
Нас, дураков, любив…
Губ накрашенных цветок на шее —
Отпечаток призрачной любви.
Поливаю, холю и лелею —
Вянет быстро от нее вдали…
Слов неискренних – гора крутая.
Вся в пыли дорога-грусть.
Отношений лоскуты латаю
И, как прежде, громко не смеюсь.
Сахар растворяют встречи новые.
Чайник пуст – отключена вода.
Счастье накормлю узбекским пловом —
Хватит уже Счастью голодать.
Моих победила ты лучших солдат:
На поле брани недвижно лежат,
На вешалках войн оставили тени.
Чую обман, бьюсь об заклад,
Десять сражений подряд!
Лишние фишки – путь к преступленью.
Против тебя – всего лишь пшик,
Наточенный кожей штык,
В мыльный пузырь превратится ядро.
Твои же бойцы – на мину прыг!
И ничего. Зомби-ярлык?
Дьяволу точно продали нутро.
Может быть, я плохой командир:
Знамя стыдится залатанных дыр,
И боевых уж песен не пелось.
Нет дисциплины, полный бардак,
Чувствую, что для своих уже враг,
Крепнет в рядах бунтарская смелость.
Ты победила моих всех солдат,
На поле брани недвижно лежат.
С ними я рядом лягу сейчас.
Снимешь мундир, бьюсь об заклад,
Губы твои задрожат —
Эта игра совсем не для нас…
Ты, черт возьми, не клоунесса!
Ходить в огромных башмаках
И дуть потешно в дудки.
Ронять приевшиеся шутки,
Нас оставляя в дураках
В последнем акте пьесы.
Ты даже девочка, не фрик!
Бесспорно, личность не из серых.
Но смой скорей кричащий грим,
И сразу станешь ближе к ним!
Зачем, имея волосы сверх меры,
Носить такой смешной парик?
Возможно, сдамся: чувства ноют,
И сам напялю желтые штаны,
Чтобы пропеть чудным дуэтом
Все развеселые куплеты,
Не отличаясь внешне от шпаны,
Решить все малой кровью.
Забей мне в сердце гвоздь.
Забила? В лес я – жить.
Сорву там ягод волчьих горсть,
Чтоб на Луну повыть.
Уже молчанье – месяц-год,
Тепла – огарок свечки.
Любовь – вперед, на эшафот?
В мешок и на дно речки?
Повыл… Скорей кусачки дай
И вырви ржавь-заразу!
Кори меня, склоняй-ругай —
Ты мудрена на фразы…
Но лучше-ка очисть глаза
От пятен нефтяных,
Вся непогода, и гроза,
И молнии все в них.
Давай поговорим всерьез.
Табу на все обиды.
Да, есть проблемы и курьез,
За сказанное стыдно…
Но будем думать, а не рвать
И дуть, раз обожглись.
Тогда не пробурчит кровать
Брезгливо: «Ну-ка, брысь!»
Я замер в позе импозантной.
Мне лился эль за воротник.
Едва успел побыть галантным,
Она испортила весь шик.
Несла сплошную околесицу,
Стирала нервно пудру с щек,
Грозила к вечеру повеситься
Или пуститься наутек.
Трепала мягкие игрушки,
Рвала бумажные фонарики,
Сонеты заставляла слушать,
Пить залпом – не по маленькой.
Швыряла в темноту цветы,
Кидалась собирать,
Ругала мир до хрипоты,
Звала с собой в кровать.
В финале – мокрая спина,
Свернулись уши в трубки,
И море выпито до дна
Вина на белой шубке.
Я был в салоне Сладких снов.
Здесь воздух как ваниль.
Сон захотелось про любовь —
О ней почти забыл.
Мне маг налил в бокал глазурь,
И пена на стекле.
А я увидел пляску бурь
И бунт на корабле.
– Горячая – глотками пей,
Эффект не будет ждать.
И я представил себя с Ней,
Но не хотелось спать.
– Глаз не сомкнуть, что за нектар? —
Я мага упрекнул.
– Не действует твой сон-отвар,
Меня ты обманул!
– За спину, парень, посмотри:
Мой сон не будет впрок.
Я посмотрел – Она стоит:
Стройней не сыщешь ног…
– Привет! Узнала. И ты тут?
Чудесный сон купить?
А может, сократить маршрут
И снова полюбить?
Я подошел, Ее обнял —
Жизнь снами не заменишь!
Маг, хитро щурясь, мне сказал:
– Поймешь еще, оценишь.
Так сколько до сожженья чувств —
Минута или год?
Какое из людских искусств
От ран любви спасет?
Какое лезвие острей
На лоскуты порежет?
Какое даст забыть о ней
Иль вспоминать пореже?
Все жжет невидимым огнем,
Пульсирует внутри
И ночью, и светлейшим днем.
Когда же прогорит?
Так сколько до сожженья чувств
Не шелковых касаний?
Какое из людских искусств
Избавит от страданий?
Пальцы щекочут бедро —
Бархатна кожа, нежна.
Жар пожирает нутро.
Свет выключает страна.
Вилы чужие в спине —
Чувства и боль вперемешку.
Сколько тонуть в вине,
Не замечая насмешек?
Где-то себя перегнуть,
Стать усмиряющей палкой?
Не полюбить, уснуть?
Но почему-то всех жалко.
Только в ответ не жалеют:
Древо трясут грушевое,
Но постоянно болеют
Души цены грошовой!
Надо закрыть глаза
И в тишине помолиться.
Кто это все сказал?
Или кому это снится?
Механический вальс на оглохшем от скрипа полу.
Осторожно касаясь растянутых солнцем теней,
Кружит пара, в пластинку вонзает иглу
Граммофон, искажая мелодию розовых дней.
Он ее обнимает, но руки не греет тепло.
И почти не моргают глаза голубого стекла,
Повторив в сотый раз, как же с нею ему повезло,
Бессердечная кукла по кругу опять повела.
Вечерами так хочется душу кому-то излить,
Но слова в пустоту каждый проклятый час.
Своя в доме Звезда не гарантия счастливо жить:
Превращается все в бытовой механический вальс.