Григорий Иванович сам не понял, когда и как это случилось.
Обыкновенное вроде имя – Ка-тень-ка, а как ласкает слух: словно негромкое журчание ручья на перекате или ласковое дыхание ветра в летний тенистый полдень, когда лежишь на краю духовитой земляничной поляны с закрытыми глазами, вслушиваясь в разнообразие удивительных звуков жизни, которую с высоты человеческого роста невозможно заметить. Хорошо!
В такие минуты хочется от избытка счастья кричать, но согласитесь – довольно глупо орать за рулём автомобиля, ведь никто не услышит, поэтому Григорий запел, – Катя-Катерина, маков цвет, без тебя мне сказки в жизни нет. В омут головою, если не с тобою! Катя-Катерина, эх, душа – до чего ж ты Катенька хо-ро-ша! Ягода-малина-а-а Катя-Катерина-а-а…
Зажмурив на мгновение глаза, мужчина от избытка чувств затаил дыхание, силясь вспомнить запах любимой женщины, трепетно-сладостное ощущение взаимных прикосновений.
Тело на визуальные образы мгновенно ответило приступом возбуждённого блаженства. Его с головой накрыло пьянящим дурманом, вынуждающим чувственно грезить.
Казалось бы, полчаса как расстались, а Григорий Иванович уже живёт томительным, волнующим предвкушением новой удивительной встречи.
Впереди дорога длиной в три сотни километров. Есть время помечтать.
С воображением он дружен, тем более теперь, когда судьба преподнесла столь щедрый подарок.
Катенька вдвое моложе.
Вдвое!
Есть, конечно, повод задуматься: кроме разницы в возрасте и разделяющего их нечаянную любовь расстояния есть негативные прочие непростые закавыки, осложняющие жизнь, но сейчас о них так не хочется думать.
Жена и две дочки. С ними он сросся воедино.
Разрубить этот узел будет ох как непросто.
Ладно, не стоит о грустном. Есть тема гораздо интереснее – милая, обаятельная, застенчивая и кроткая малышка Катенька. Она, всегда такая ласковая, энергичная и весёлая, с тоской и тревогой во взгляде прощалась с ним, словно боялась предательства.
Глупышка! Разве возможно отречься от чуда. Катенька такая нежная, такая застенчивая, ранимая.
Лиза поймёт, должна понять (она добрая), что разбрасываться настоящими чувствами в нашем возрасте, когда любовь, особенно такая трепетная – бесценный дар. У неё ведь всё есть, всё было. Пятнадцать лет дарили друг другу счастье. Никто не виноват, что чувства выцвели, что делиться больше нечем.
Неужели не сумею найти убедительные слова? Мы всегда понимали друг друга с полуслова.
Григорий Иванович на мгновение усомнился в искренности и убедительности аргументов, которые мог предъявить, но Катенька, его Катенька – сокрушительное обоснование, самая весомая, самая неопровержимая причина необходимости пересмотреть жизненные стратегии.
Кто знает, сколько дней полноценного счастья отпущено каждому из нас. Нужно жить настоящим, которое никогда не повторяется.
Назойливые мысли усилием воли были почти отодвинуты на задний план, проскакивали лишь фоном, поскольку нет ничего важнее для человека, чем гармонизация отношений с самим собой. Принцип приоритетов никто не отменял. В любых обстоятельствах необходимо выбирать и окучивать самое значимое. Логичнее всего отдать предпочтение самому ценному источнику энергии – любви.
Так уж бывает, так уж выходит: кто-то теряет, а кто-то находит. Так всегда. Лиза справится.
Григорий Иванович вытащил из бардачка шейный платок, который тайком позаимствовал у Катеньки как символ, как частичку магической гравитации, насыщающей его мужской силой в разлуке.
Пьянящий аромат вновь настроил на приятную романтическую волну.
Последняя ночь была настолько восхитительно сладкой, такой яркой. Ничего похожего прежде не случалось.
Катенька поражала покорностью, нежностью, необыкновенно пылкой страстью – тем, чего так не хватало в размеренной семейной жизни всё последнее время. Возможно, причиной полного интимного раскрепощения и обворожительной женственности стал предшествующий этому событию откровенный разговор: Григорий поклялся вернуться не любовником – суженым.
Григорий был красноречив, убедителен, да и как не поверить в его благородство: ведь он у девочки единственный, первый.
Любовники целый вечер наивно откровенничали, обнимаясь в беседке у пруда с парой лебедей, бурно обсуждали невероятное будущее в её стареньком родовом домике, утопающем в зарослях жасмина и сирени, кипенно цветущих в садике вишен и яблонь, облепленных одуревшими от такой щедрости шмелями, пчёлами и бабочками.
Катенька млела от близости, светилась неподдельным счастьем, отчего Григорий Иванович сам себе казался молодым и сильным.
Возможно, не только казался: ночь была удивительно неистовой, бурной. Настолько неудержимого, ненасытного себя он не мог припомнить. Лиза не была особенно страстной, тем более последние годы. Было с чем сравнивать.
Конечно, жену он тоже хотел, хотел всегда, потому что любил. Пройти мимо Лизы и не обнять, не прислониться, не запустить под подол руку было немыслимо. Но Катенька!
Катенька, как водоворот, как смерч, как стихия, от которой нет спасения. Разница лишь в том, что в эпицентр страсти Григорий Иванович погружался добровольно, с превеликим удовольствием.
Представляя ту волшебную ночь, безумную греховную оргию, сладость безудержного слияния, мужчина возбудился не на шутку. Пришлось остановиться, чтобы усмирить капризно настойчивую плоть.
День к тому часу уже проснулся. Травы напитались росой, берёзовая поросль дурманила запахом молодой листвы, в вышине пел жаворонок.
Вот она – настоящая жизнь! Что ещё нужно мужчине, чтобы встретить старость!
Рано, рано думать о дряхлости, когда творится такое, когда прожитый в любви и радости день позволяет сбросить годы. Сына нужно будет растить.
– Иваном назову, как батьку. Наследником будет. Распишемся с Катериной – заживём. Дом поправлю, цветов насажу, мастерскую обустрою. Работать не пущу – пусть наслаждается свободой. Лодочку купим, ружьишко. Веранду построю.
Ехать дальше расхотелось. Может воротиться? Семь бед – один ответ. Катенька так обрадуется!
Нет, так нельзя, словно бежишь от чего. Во всём нужен порядок. Девчонки, жена – они ведь не чужие. Сначала нужно о них подумать.
Дочери бросились на шею, стоило только отворить дверь. Лиза тоже ждала – соскучилась.
– Довольно Гришенька по командировкам мотаться. Пусть молодые стараются. Тебе ведь сегодня на работу не надо? Вот и правильно. У меня котлетки, картоха толчёная, квашеные огурчики. Селёдочку по такому случаю купила, наливочку брусничную остудила. Отобедаем, спать ляжешь. Я отгул взяла, тоже с тобой поваляюсь. Гришь… ты меня любишь?
– Давай потом. Неловко интимные игры на глазах у детворы затевать. У меня к тебе разговор есть.
– Мне, Гришенька, тоже есть, чем поделиться. Смотри, чё я тут навязала, нравится?
– Кому это, игрушечные что ли? Вроде Юлька с Алёной из кукольного возраста вышли. Тебе-то наливать или как?
– Или как, Гришенька, или как.
– Приболела? Так наливочка супротив любой хвори первое лечебное средство. Не пьянства ради, а здоровья для.
– Так-то оно так, но иные хвори недугом не назовёшь. Ты пей, устал ведь с дороги.
Лиза как-то странно себя вела: ничего не ела, глядела на мужа, словно девка на выданье, и краснела, – вкусно, Гриш? Я старалась.
– Так кому милипусечных носков-то наваяла? Девкам приданое готовишь?
– Я ещё вроде сама в силе. Сорок пять – баба ягодка опять.
– Ополоумела, родная? Ягодка, твою мать… переспелка. Хотя, с какой стороны глянуть.
– Так плохо выгляжу?
– Не так, чтобы очень. У меня на тебя аппетит есть, но тут понимаешь, такое дело…
– Какое такое?
– Не сейчас, не здесь. Я ещё рюмаху накачу. Девок гулять отправь. Юлька, егоза, жениха пока не нашла?
– Нам теперь, папочка, не до женихов. Будет чем заняться.
– Ишь ты! Чем же таким важным, что на женихов времени недостанет?
– У мамки спроси. Мы молчать поклялись.
– Лиз, это чё тут за заговор: этим вертихвосткам положено знать, а мне нет! Вот возьму ремень, всыплю всем трём по первое число, тогда точно замуж не пойдёте.
– Девочек бить негоже. У меня, Гринь, это… того… двенадцать недель.
– А у меня сорок шесть лет. Что с того?
– Сын у нас будет. Беременна я, мальчиком… вот. Ты рад?
– С ума сошла, какая к едреней фене беременность… сын, говоришь? Ну и дела!
– Вот и я говорю, дела. Всем заботы хватит. Пора с командировками завязывать. Мне одной теперь не управиться. А ты о чём хотел поговорить?
– Да я это… так… не срочно теперь. Дай твою новость сварить. Сын, значит… мальчик… наследничек. Как назовём?
– Мы же давно сговорились: Ваняткой будет, как твой батька.
– Ну да, ну да… Ванечка.
– Ты никак расстроился, Гриш? Я тоже поначалу огорчилась, в толк не могла взять… и вообще. Столько лет не предохранялись, а тут, поди ты… так оно может и лучше. Заскучали мы с тобой от прозы жизни, наелись досыта однообразия, разочаровались в любви, застряли между прошлым и будущим. Крушение иллюзий, кризис среднего возраста, депрессия, мать её, одиночество вдвоём. Всё как у всех. Не мы такие – жизнь такая. Мне ведь тоже, как и тебе, лихо. Я же вижу, как ты маешься.
– И ничего я не маюсь. Устал, вот и всё.
– А лицом побелел, словно испугался. Может, ты не хочешь… сына… или не веришь, что твой…
Лиза сжала губы, принялась моргать, вот-вот заплачет.
У Григория Ивановича кошки на душе скребут, да так противно. Свить бы сейчас петлю… для себя.
Сын!
Какой мужик в здравом уме да при памяти от наследника откажется.
А Катенька, с ней-то как?
Беда! Хоть разорвись, хоть лопни.
Что делать-то, быть-то как!