Илья
Лиза совсем сникла. Завёз её в кафе. Она залипает в окно на срывающийся с деревьев снег, монотонно помешивая уже остывший чай. Разочаровываться в людях всегда больно, а если это друзья детства…
Подзываю официантку и прошу заменить нам чай на горячий. Пересаживаюсь к Лизе, обнимаю, чуть впившись пальцами в кожу на талии. Свитер задрался, и так выходит, что моё прикосновение оказывается интимнее, чем планировалось. Она вздрагивает. Веду подушечками пальцев по коже, покрывающейся мурашками, до пояса шерстяной юбки.
От её естественной реакции, расширившихся зрачков, приоткрытых влажных губ мой затылок неожиданно обваривает кипятком, и жар стремительно сползает ниже прямо по позвоночнику. В районе солнечного сплетения начинает сосать. Тело превращается в радар, настроенный на естественное женское: чувственность, нежность, ранимость, тепло.
Со шлюхами, какими бы первоклассными они не были, нет и близко ничего подобного. Хотя можно доплатить, и они сыграют нужные тебе эмоции. Только это всё не то. Мой голод по чему-то настоящему становится всё сильнее. Хочется наполненности, эйфории.
– Всё хорошо будет, – смотрю Лизе в глаза. Они влажные и растерянные. Торможу в себе желание рыкнуть и жадно впиться в губы. – Назар поймёт, где был не прав, и вы помиритесь.
– А если нет? Да и дело же не только в Назаре. В них всех. Беркут…
Не хочу про него слушать! И ловлю её выдох губами. Лиза застывает от удивления. Пользуюсь, плавно лаская её трепетный рот. Глаза закатываются от удовольствия. Так приятно. Она отмирает и касается моих губ языком. Случайно, как совсем неопытная девочка.
Со мной так было однажды.
Включаются забытые, намеренно закопанные в армейские окопы эмоции. Я там очень много оставил того, что здесь всплыть не должно. Этот город для меня как чистый альбомный лист. Всё, что было в прошлом, должно там и оставаться. Я даже рисовать перестал, не считая спонтанных движений карандашом во время лекций.
Прерываю поцелуй, чтобы не уйти в свои загоны и не испортить девочке остаток дня.
Провожу пальцем по её губам. Улыбаюсь, всем своим видом стараясь показать, что всё супер, всё так и должно быть, мы же вроде как пытаемся выстроить отношения. Я не очень тактильный с недавнего времени, но с Лизой приятно. Может быть действительно получится.
Целую в щёку, чтобы показать, что наш первый поцелуй не был случайным. Наливаю горячий чай. Двигаю тарелочку с пирожными, тёплой чайной ложкой отламываю кусочек и подношу к её рту. Лиза обнимает ложку губами, немного пачкая их кремом в уголке. Чуть разворачиваюсь, закрывая нас от посетителей собственной спиной. Кончиком языка слизываю крем.
В пах вливается ещё тонна кипятка. Непроизвольно вздрагиваю от острого ощущения. Рисую ей по скуле пальцами и снова кормлю пирожным, запрещая прикасаться к ложке.
Лиза отмирает, кокетничает и улыбается. Для меня это сравнимо с глотком чистого воздуха.
Давай, выбрасывай своего Беркута из головы. Я же не дурак, я понимаю, что главное расстройство – это он, а не Назар.
Я ревную?
Сложно сказать. Ревность – спутник более глубоких чувств и отношений. У нас пока, скажем так, ознакомительный период. Поэтому даю этому чувству другое определение – мне неприятно, что между нами есть третий.
За окном темнеет, зажигаются фонари, и снова идёт снег. Красиво. Снежинки кружатся в столбах света, собираются в хаотичные стайки в фарах машин и разлетаются в разные стороны, словно испугавшись тепла.
Развернув Лизу к себе спиной, укладываю её лопатками на грудь. Обнимаю обеими руками чуть повыше талии, больше не наглея. Она допивает горячий чай, вместе со мной глядя на красоту за стеклом.
Вожу носом по волосам, касаюсь их губами.
Иногда для получения удовольствия с девушкой нужен не секс, а вот такой вот момент покоя, когда разорванная в клочья душа начинает согреваться, и стоит у меня сейчас не только на девочку, ещё на это ощущение, чуть болезненное и в то же время сладкое.
– Ты любишь зиму? – спрашивает Лиза, машинально выводя что-то на моём предплечье.
– Сложно сказать. Я скорее нейтрален. В каждом времени года есть свои плюсы. Единственное, что я точно не люблю, это сильную жару. В моём родном регионе для меня, пожалуй, самое комфортное лето.
– А ты откуда? – повернув и приподняв голову, смотрит на меня.
– Издалека, – целую её в макушку.
Наш уют прерывает раздражающе вибрирующий телефон у меня в кармане. Достаю. Ната.
– Привет. Ты чего не спишь, я не понял? – сразу включаю строгого брата. У нас плюс четыре часа с ними. Выходит, дома уже час ночи.
Сестра вместо ответа шмыгает носом.
– Нат, чего случилось? – убираю руки от Лизы и сажусь ровнее.
– Ничего, – огрызается.
– Ты мне из-за «ничего» позвонила? – смеюсь.
– Скажи отцу, чтобы прекратил меня тиранить и отпустил завтра гулять! – на эмоциях требует она.
В её понимании воспитание равно тирании. Я был таким же, только сложнее…
– Если он не отпускает, значит есть причина. Где накосячила?
Лиза с любопытством вслушивается в наш разговор.
– Да нигде! – фыркает Ната. – Зря я позвонила.
– Только попробуй скинуть, – строго рычу на неё.
– И что будет? Приедешь и в угол поставишь? – дразнит она.
Знает, что не приеду. Зараза мелкая!
– Нат, я не буду уговаривать отца выпустить тебя из дома, не зная всех обстоятельств. Ты либо рассказывай, либо ложись спать.
– У меня завтра свидание, а папе Тима не нравится, поэтому он решил запереть меня дома. А он мне! Мне нравится! Понимаешь? Давно… – шмыгает носом.
– Что за Тима?
– Из одиннадцатого. Дорофеев. Ты уже и не помнишь, наверное. Его старший брат был с тобой в одной компании.
Ну почему?! Я очень хорошо помню!
– Я солидарен с отцом, Ната. Категорически нет.
– Да вы достали! Он совсем не такой, как Олег, – продолжает протестовать сестра.
– Ты меня слышала, малая? Я сказал, нет.
Малая обиженно хнычет. Закрываю глаза, слушая, как бросает трубку.
Ничего. Пусть лучше дома проревётся, чем связываться с Дорофеевыми.
– Лиз, извини, я сделаю ещё один звонок.
– Конечно, – кивает она, наливая по чашкам чай из пузатого белого чайничка.
Отхожу, чтобы не слушала. Будет задавать вопросы, на которые я не стану отвечать, и это снова отдалит нас друг от друга.
Набираю отца. Он быстро принимает вызов.
– Пожаловалась? – смеётся.
– Угу. И обиделась, – смеюсь в ответ.
– Я знал, что ты будешь со мной солидарен в этом вопросе. Кому, как не тебе, знать эту компанию изнутри.
– Давай не будем. Я стараюсь не думать об этом. И тебе не советую. Мы же договорились, – напоминаю родителю.
– Договорились, – задумчиво выдыхает он.
– Ты чего, куришь? – возмущаюсь.
– Так, вот не начинай! – огрызается отец. – Это я вас воспитываю, а никак не наоборот.
– Тебе врач запретил, – напоминаю я.
– Мать сказала? – недовольно. – Да не курю я, – психует. – Просто Натка своим Дорофеевым все нервы подняла. Безопасника нашего дёрнул. Давидыч сказал, Олег по УДО выйдет весной. Мне насрать на него, конечно. Просто всколыхнуло… Хрен с ними. Ты же у меня теперь взрослый, умный сын. Расскажи как дела?
Вкратце делюсь, чем живу. Предлагает денег, отказываюсь. Есть у меня и тратить особенно некуда. На базовые потребности и редкие развлечения хватает. Про Лизу пока ничего не говорю. Сам ещё не знаю, что у нас выйдет дальше.
Прощаюсь с отцом, возвращаюсь к ней. Водит пальцем по экрану своего телефона. Услышав меня, переворачивает его экраном вниз. Ну класс. У тебя от меня тоже секреты?
– Погуляем? – протягиваю ей раскрытую ладонь.
Снег валит так, что дороги невидно. Красиво, аж дыхание перехватывает.
Одеваемся, выходим под снегопад и моментально превращаемся в двух забавных снеговиков. Лиза улыбается, подставив лицо под кружевные хлопья. Щёки от приятного мороза краснеют. Голубые глаза сияют, и плевать становится на все секреты, её и мои.
Мне снова дышится легче. Беру её за руку и веду по тротуару без всякого определения конечной точки. Машину от кафе заберём позже. Пока просто погуляем. У меня такое свидание было последний раз лет в шестнадцать, наверное. Необычно. Отвык…