Филипп Терентьевич потянулся к откупоренной бутылке, осмотрев при этом пустые бокалы, разлил красного вина, разом уполовинив содержимое. Затем посмотрел вино на свет с видом ценителя и знатока, немного поболтал жидкость и пригубил.
– Знаете ли, – он подхватил бутылку и принялся изучать этикетку, – Екатеринодарское красное скоро совсем исчезнет с прилавков. И по совсем дурацкой причине.
Насыщенная темно-красная жидкость выглядела, как кровь, гипнотически притягивая взгляд.
– И какой же?
– Засуха. Вода уходит. Крупный город забирает воду, а движение Земли, знаете, подчинено законам физики. Мы становимся то ближе к Солнцу, то удаляемся от него. То покрываемся льдами, то превращаемся в безжизненную пустыню или бескрайний океан. И когда волны соленой воды смывают все следы… – он отхлебнул из бокала, посмаковал и замолчал ненадолго. – Извините, срываюсь в бесполезную философию. Что толку от знания, если нельзя применить его?
– Согласен, – отозвался я, не найдя лучшего ответа. Вот уж не рассуждать о тайнах вселенной я сюда явился.
– Так вы говорили, что намерены что-то обсудить со мной? – напомнил граф. – Наверняка у вас ко мне деловое предложение? Только давайте уж прямо, без обиняков. Чем короче, тем лучше.
– Фон Кляйстер. Достаточно коротко? – поинтересовался я, тогда как Апраксин, снова взяв бокал в руки, на долю секунды превратился в статую, а затем, как ни в чем не бывало, сделал еще один, на этот раз большой глоток.
– Интересно получается, – медленно проговорил граф и вытер губы салфеткой. – Вы на него работаете?
– Подрабатываю время от времени, когда есть такое желание, – отчего мне показалось, что с графом можно поговорить фривольно.
– Что ж, дела у него совсем плохи?
– С чего вы так решили? Не говорите мне, что вы самый безнадежный его клиент.
– Нет, что вы, – Апраксин подтянул к себе тарелку с морепродуктами и принялся закидывать их в себя, ловко насаживая морских гадов на вилку. – Не самый безнадежный. Боюсь, вы еще плохо его знаете.
– Еще успею, – я усмехнулся, глядя как маленькие осьминожки и прочие морепродукты исчезают во рту графа. – Времени предостаточно.
– Судя по тому, как вы им распоряжаетесь – верю, что вы так думаете. На самом деле, времени всегда мало. А кто думает иначе – дурак. Нет, сейчас я не философствую. Это правда жизни. Время – наш самый ценный ресурс. Ценнее золота, нефти, недвижимости и рабочей силы.
Граф сделал маленький перерыв, запивая вином закуску, потом снова воспользовался салфеткой, откинул назад волосы, нервно встряхнув головой, и продолжил:
– Я знаю, зачем вы здесь. Моя прошлая отсрочка истекла. А вот насчет новой я не успел договориться. Полагаю, что Дитер вручил вам соответствующую бумагу?
Тут же я извлек из сумки расписку и передал графу. Он долго смотрел и хмурился, подсчитывая в уме, но затем вернул бумагу обратно.
– Что-то не так? – поинтересовался я, крайне недовольный тем, как перевернулась ситуация.
– Видишь ли… можно ведь на «ты», правда? – и, не дожидаясь ответа, Филипп Терентьевич продолжил, – мы с Дитером давно знакомы. Еще когда он только начинал…
Приехали. Слушать историю, какие они хорошие друзья и что он непременно даст ему еще отсрочку, только надо попросить, а мне бы убраться отсюда или не требовать ничего прямо сейчас, прийти попозже. Только вот нет у меня времени ни искать позже, ни ждать. Поэтому я натянул на лицо улыбку:
– Дружеские отношения, я понял. Но и сумма большая.
– Да-да, я понимаю, – закивал граф, а потом, услышав со сцены голос, поднял палец и отвернулся посмотреть на Элен, которая преобразилась для номера и исполняла какую-то романтическую балладу.
Тут и я заслушался. Особенно был поразителен контраст между девушкой, которая давилась табаком и задыхалась от кашля за моим столиком, и выступала на сцене. Что-то шевельнулось. Это неправильно, и Апраксин, похоже, не в курсе. Или в курсе, но делает вид, что это нормально.
Ведь если девушка проводит вечер с «особым» гостем, то что приятного в том, когда она постоянно заходится кашлем, как чахоточная? Я хмуро смотрел на сцену, а граф, играясь бокалом с вином, подпер левой рукой голову и мечтательно наблюдал за Элен.
Песня кончилась, причем грустно. Апраксин тут же вернулся ко мне:
– Она великолепна, правда? Незабываема! Лучшая! Браво! – он высоко поднял руки над головой и аккуратно, чтобы не разлить остатки вина, похлопал. – Вернемся к нашему делу, – теперь он выглядел серьезно. – Я не отказываюсь от своих обязательств. И прошу простить мое отвлечение, эта девушка… знаете… Это просто находка! Она…
– Граф, пожалуйста, – проговорил я сквозь зубы так, чтобы мнимая вежливость не воспринималась никак иначе. – Давайте ближе к делу.
– Я вижу, что ты спешишь, Макс. Но с корабля ты никуда не денешься, поэтому твоя спешка мне непонятна. Расслабься. Мы сейчас все обдумаем, переговорим, обсудим отсрочку.
– Так почему бы вам тогда не сходить завтра вместе со мной к Дитеру лично и сказать ему в лицо, что деньги будут. Но позже. Он ведь ваш друг, старый знакомый, – цинично напомнил я.
– К сожалению, специфика моя такова, что я вынужден некоторое время располагаться на этом корабле и никуда с него не сходить. А отправить кого-либо из моих помощников… как же я завидую Дитеру! Он нашел идеального соратника, который может решать, что делать с полумиллионной сделкой! Мне бы такого!
– Попытка купить засчитана, – кивнул я, сжав губы, – но бесполезно. Я не продаюсь.
– И в мыслях не было, что ты!
Он немного помолчал, но было видно, что он пытается что-то придумать – я заметил, как бегали его глаза. А вот насколько притворным было его поведение, понять оказалось гораздо сложнее.
Суть в том, что я привык к пресловутой дворянской чести в книгах, которая то и дело нарушалась. Пообещать и не выполнить, дать слово и взять его обратно. Я понимал, что вековой разрыв, а то и двухвековой между реальностью этого мира и литературой нашего вполне мог привести меня к настоящему мерзавцу. И доверять Апраксину я не собирался совсем.
– Послушай, Макс, у меня есть предложение к тебе и к Дитеру. Вот мое слово: через месяц я отдам все вместе с процентами и пенями. Я готов заверить свои слова на твоем бланке. Давай его сюда! Давай-давай, я уже решил, что звучать это будет так: обязуюсь до шести часов и пяти минут пополудни…
– Стоп! – прервал я словоизвержение графа. – Сколько времени, вы сказали? Уже седьмой час?
– Да, мои часы не врут, – Апраксин гляну на левую руку. – Вот, уже четыре минуты седьмого. Но не волнуйся, сколько будет времени на момент написания, я столько и укажу.
Как незаметно пролетело время. Нет, я не намеревался пользоваться шансом и сорваться с Элен в любовном порыве, не таким я был человеком. Но я рассчитывал закончить дела с графом гораздо быстрее.
– Итак, Максим, – теперь Апраксин выглядел очень даже серьезно. Он щелкнул пальцами, нашептал что-то в ухо официанту и тот бегом бросился через весь зал. – Сейчас принесут ручку, и я напишу все, что от меня требуется, заверю подписью и даже гербовую печать достану. Да что ты так смотришь на меня?
– Я вас впервые вижу. И не очень уверен в том, что одна бумажка от вас равносильна последующей выплате, а не очередной отписке.
– У меня одно небольшое дельце есть, оно выгорит, я обещаю. Денег будет предостаточно. Я ведь должен не одному немцу, к сожалению, – граф поджал губы. – Приходится вертеться, как могу.
Он вытянул шею, пытаясь найти официанта, который должен был принести ему ручку. Но того не было – между столиками сновали лишь обслуживавшие другие столики.
– Где же он провалился…
Я знал, что граф врет. Тянет время. Вся его философия, отвлечение от темы – попытки заболтать меня, дождаться, когда кончится вечер, чтобы вышвырнуть меня вон с пустыми руками.
Всегда есть крайняя мера. Я расстегнул замки на сумке и сунул руку внутрь, нащупав холодную сталь «туляка». При этом снисходительно глядел на графа. Должно быть, он почувствовал мой взгляд, потому что повернулся с каким-то отчаянием, а потом его лицо вытянулось:
– Это что еще такое? – он смотрел куда-то за меня.
Наивный. Меня таким не проймешь.
– Хватит, бросайте меня дурить уже! – крикнул я ему, не собираясь поворачиваться к нему спиной.
– Дамы и господа, – дрожащим голосом объявил конферансье, появляясь на сцене. – Я вынужден… меня попросили… Это ограбление, дамы и господа!