Глава 3 Босая госпожа


Дверь распахнулась. На пороге, черная на фоне белоснежной зимы, стояла босая женщина. У нее было длинное черное платье, слишком тонкое для такой погоды, – сквозняк легко взметнул тончайшую ткань подола. Волосы тоже были темные, очень длинные. Судя по некрасивым, мертвенно-бледным и холодным ступням, Гвен ожидала увидеть кого-то совсем не симпатичного, но лицо у босой госпожи было очень правильное, красивое, только болезненно-белое.

– Вот так неожиданность, – сказала гостья, даже не вздрагивая от холода, и спокойно зашла в дом.

Дверь за ней захлопнулась, хотя босая госпожа к ней и не прикоснулась. Гостья по-хозяйски оглядела комнату, прошла мимо Гвен и села на скамейку около давно остывшей печки, удобно скрестив босые ноги.

– Поразительно, – сказала она и зубасто улыбнулась. – От кого я не ждала никаких сюрпризов, так это от тебя.

– Почему? – высоким от волнения голосом спросила Гвен.

– Ну, ты ее дочь. – Она пожала плечами, все еще разглядывая комнату, а вовсе не Гвен. – В вашем нежном плюшевом мире, которому, к счастью, скоро придет конец, особо скорбеть не положено, как и слишком уж сильно любить. – Она вдруг заговорила другим голосом, будто передразнивала кого-то: – «Настоящая любовь – опасная штука, она обязательно разобьет тебе сердце, а грустить вредно для анимы». И посмотрите на это! – Она вдруг улеглась на скамейку, удобно подперев голову рукой. – Ты так любишь ее, потому что она любила тебя по-настоящему, верно? Наверное, знала, что ты – ее последний ребенок.

– Как это – последний? Я единственный, – обиделась Гвен.

Гостья вдруг рассмеялась, прохладно и звеняще, как будто сосульки зазвенели.

– О, ну конечно. Слушай, а у вас еда какая-нибудь есть? Меня никто из ваших еще ни разу не приглашал зайти, хочу получить все возможные удовольствия.

Гвен молча встала, пошарила в ларе и поставила на стол варенье, мед, миску орехов и оставшиеся блины.

– Подогреть? – спросила Гвен, наконец решившись посмотреть гостье в глаза, серые и прозрачные.

– Ха, забавно, – сказала гостья и жадно вгрызлась в блин, свернув его в четыре раза. – Вообще-то и я без еды отлично обхожусь, мне и физическая форма не особо нужна, но опыт весьма интересный.

– А вы кто? – выдавила Гвен, и гостья подняла брови.

– Я? О, ну какая жалость, она обо мне не рассказывала! Я – Тень.

– Тень чего? – брякнула Гвен.

– Всего, – кратко ответила Тень и отхлебнула варенья через край миски. – Все на свете отбрасывает тень, даже самые лучшие вещи. Отрицать это было большой ошибкой.

– Где мама?

– О, я от нее избавилась.

У Гвен защипало в носу. Ей впервые в жизни хотелось сделать что-то плохое. Причинить этой женщине какую-нибудь неприятность.

– Верни ее, – тихо попросила она, потому что причинять неприятности ее никто не учил.

– Да, конечно, уже бегу. Знаешь, что самое смешное? Моя сестрица напоследок угробила кучу своих драгоценных сил, чтобы защитить от меня этот дом. Я никогда не смогла бы сюда попасть, если б ты сама меня не пригласила. Вот поэтому вы все и вымрете, мои золотые. Как можно быть такими болванами?

– Сестрица? – тупо переспросила Гвен, уловив главное. – Вы моя тетя?

– Твоя добрая-добрая тетушка, да. – Тень облизала миску. – Это тебя не спасет, если что. Родственные чувства – не мое.

Она вытерла рот и встала.

– Ну, прощай, моя племянница номер даже не знаю который, уже давно сбилась со счета. За угощение не благодарю, вам и так благодарности доставалось выше крыши.

Тень снисходительно посмотрела на нее сверху вниз, а потом вытащила прямо из воздуха что-то похожее на сгусток черного дыма и запустила Гвен в грудь, как дети во время игры запускают снежки.

Дым оказался очень, очень холодным. Гвен вскрикнула и села на пол, прижимая руку к груди. Это точно была магия, но какая-то незнакомая, плохая, она будто гасила сияние внутри ее, проглатывала саму аниму. «А я ведь не успела найти маму, – тупо подумала Гвен, раскачиваясь из стороны в сторону от боли. – Наверное, я плохо искала».

Эта мысль вдруг придала ей сил, чтобы нетвердо встать на ноги и попытаться оторвать от себя холод, расползающийся по груди. Тот неожиданно легко собрался ей в руку, и Гвен швырнула его обратно. Тень поймала его, легко и весело, как ловят мяч во время игры, сжала в кулаке, и черный сгусток исчез.

– Весьма любопытно, – сказала она. – Напомни, как тебя зовут?

Гвен забралась на скамейку с ногами и выпрямилась, чтобы их лица оказались на одном уровне. Тень подняла брови.

– Я Гвендолин. Где мама?

– Ох, ну конечно! Точно! – Тень щелкнула пальцами. – Та самая Гвендолин. Прошлое я не очень хорошо запоминаю, моя область – будущее: пророчества, планы, предсказания. Баюкать воспоминания – по вашей части, зато с планированием все ну очень плохо.

– Говори, где мама, – прошелестела Гвен. – Я хочу ее вернуть. Говори, или я… Я…

– Даже не буду спрашивать: «И что ты мне сделаешь?», это просто глупо. Вы беспомощны, как дети. Да ты к тому же и есть ребенок, так что совсем не страшно. – Тень подобрала со стола медную чайку и подбросила на ладони. Гвен хотела отнять, но сил не было. – Как это душераздирающе: матери оставляют детям бесполезные штуки, чтобы те их вспоминали. Мир – это крайне печальное место. Но без печали было бы так скучно! – Она бросила чайку обратно на стол. – Я передумала, убивать тебя не буду, пусть этим займутся те, кто придет утром, так будет гораздо мрачнее. Твою мать я устранила, а на тебя мне наплевать. Но увидеть ее дом и съесть ее еду было увлекательно. Прощай, Гвендолин.

– Эй, вы, – выпалила Гвен, кривясь от слез. – Я вас не отпускала. Верните ее, она мне нужна.

– Ого, – присвистнула Тень. – И что ты мне готова отдать, если верну?

– Что угодно.

– М-м, неплохо! Тоска, отчаяние, решимость – все, как мне нравится. Поэтому вам и не положено так уж сильно любить, – назидательно сказала Тень. Ее, кажется, забавлял этот разговор. – Ваш выбор – ущербная, сладенькая и поверхностная любовь золотых волшебников, потому что настоящая заставляет совершать ужасные ошибки, а ошибки вы ненавидите. – Она помолчала. – Все что угодно, говоришь? Ладно.

Гвен чуть не завопила от радости. Да! Она знала, знала, что все получится!

– Время таких, как ты, прошло и никогда больше не вернется, – задумчиво протянула Тень. – Уж поверь: я вижу будущее, за это меня и ценят мои новые соратники. Но будущее не предопределено, решения меняют его каждый день. – Глаза у нее загорелись, взгляд бегал точно как у мамы, когда та вглядывалась в прошлое вещей. – О да, так все рухнет даже более эффектно. Ты именно та, кого мне не хватало. В остальном роли уже заняты: Магус, стриж, его помощник, молодой солдат-Ястреб, но… А знаешь что, Гвендолин? Я могу предложить тебе сделку. – Она задумчиво взяла в руки чайку. – Это просто медная дешевка, но если ты наполнишь ее своей магией и сделаешь так, чтобы птица целиком засияла золотом, я верну твою мать.

– Она ведь жива? – жалобно спросила Гвен.

– Конечно. Ее попробуй убей! Я просто вывела ее из игры и могу оставить в таком виде на бесконечно долгое время. – Тень вложила чайку в руки Гвен и сомкнула ее пальцы вокруг брошки. – Но ты можешь ее вернуть поскорее, вопрос только в цене. Да или нет?

– Да, – хрипло сказала Гвен и, сжав птичку, передала ей немного анимы.

Та впиталась без следа – когда Гвен разжала руку, брошь была такой же холодной и обычной, как прежде. Гвен передала еще немного – и снова ничего.

– О, этого слишком мало, – хмыкнула Тень. – Чтобы она засияла, понадобится примерно миллион крупинок анимы. Ты до скольких умеешь считать?

– До тысячи.

– Ну, уже неплохо для такой глуши. Так вот, миллион – это тысяча тысяч.

Гвен приоткрыла рот.

– Но это же… Это слишком много! Столько ни у кого нет!

– У, малышка, я разве сказала, что это легко? Но, как утверждает ваша драгоценная золотая магия, и это редкий случай, когда я согласна: желания – величайшая сила во вселенной. Человек даже представить не может, на что способен, если по-настоящему захочет. Мои пророчества вообще-то ценятся, прости за каламбур, на вес золота. Так что услышь мое предсказание. – Она глубоко вдохнула, подняла руки ладонями вверх и заговорила заунывным, надтреснутым голосом, будто опять кого-то передразнивала: – Когда эта копеечная медная птичка засияет, как золото, магия такой силы вернет твою великую, хоть и ненавистную мне мать обратно.

Тень весело открыла глаза и протянула Гвен руку. Гвен пожала ее, стараясь не морщиться от холода. Тени, кажется, тоже не очень-то понравилось: она быстро отдернула руку и подула на пальцы, словно обожглась.

– Я вас позову, когда закончу, – сухо сказала Гвен.

Тень засмеялась так, будто это очень смешная шутка.

– Не сомневаюсь! Когда это случится, просто скажи вслух: «Отдаю свет Тени», и я приду. До встречи, Гвендолин, ты меня отлично развлекла. Тебя в этой истории очень не хватало.

И с этими словами Тень развернулась и легкой походкой вышла за дверь. Проверять, ушла ли она пешком или исчезла с помощью волшебства, Гвен не стала, у нее было дело поважнее. Она опустилась на скамейку, протянула руку к чайке, лежавшей на середине стола, – и отдернула, когда что-то глухо застучало в ставни снаружи. Гвен бросилась к окну, распахнула его, она думала, Тень еще что-нибудь ей скажет, но там оказался Ульвин, и он… Он двигался очень странно, даже ставни открыть не смог и просто бился в них своим меховым боком, нелепо взмахивая передними лапами. Увидев Гвен, он вцепился в ее запястье и с трудом выдавил:

– Что-то не то. Что-то со всеми не то. Как будто земля вот-вот заболеет. Ой. – Гвен взяла его на руки и прижала к себе, поглаживая тощую мохнатую спину. – Я пришел узнать, как ты. Ты мой друг. Мне как-то. Ой. Нехорошо. – Он дернулся, и Гвен крепче прижала его к себе.

Нужно срочно вернуть маму, уж мама точно исправит все что угодно. Гвен отошла от окна, посадила Ульвина на стол и тоскливо уставилась на чайку. Ей совсем не хотелось этого делать, но вот теперь уж точно должно было получиться. Хоть она и потратилась сегодня, но осталось еще много, она все-таки волшебница. Снова накопит, всегда можно накопить. Гвен сжала брошку, и острие больно ткнулось в руку.

– Отдаю все запасы, кроме искры жизни, – прошептала она. Так мама называла ту часть анимы, которая служила не для создания магии, а просто для того, чтобы дышать. – Забирай.

Мир магии – это мир возможностей, великолепных открытых дорог и тесных связей, но в этот момент Гвен почувствовала, как все двери перед ней закрываются, дороги исчезают, связи тают, и сила, которая позволяла ей менять реальность, исчезает, перетекая в жалкую медную птичку. Гвен хрипло взвыла – ощущение было хуже не придумаешь, она даже представить не могла, что это будет так ужасно. Пальцы запульсировали горячим, а когда поток анимы иссяк, онемели, и Гвен опустошенно растянулась на скамейке. Она подозревала, что внутри у человека все заполнено какими-то важными органами, что вряд ли там так уж много пустых мест, но ощущение было именно такое, как будто она теперь – просто натянутая на скелет кожа. Ульвин на столе поскуливал, Гвен и не знала, что белки способны издавать такие звуки.

– Ты в порядке? – шепотом спросила она, чувствуя, что немного оглохла и немного ослепла.

Мир казался совсем не таким ярким, как пять минут назад, даже мех Ульвина, перебравшегося ей на грудь, как-то поблек. Гвен ватной рукой прижала его к себе. Ульвин издал какой-то мокрый тихий звук, а потом неразборчиво выдавил:

– Ты такая глупая. Что ты наделала? Зачем ты все отдала этой штуке?

Он протянул ей брошку, и Гвен застонала от досады. Она думала, та сияет во всю силу, но у чайки светились только приоткрытый клювик и голова, да и они медленно гасли, впитывая магию в себя. Если всего, что у Гвен было, хватило только на это, сколько же нужно, чтобы собрать тысячу тысяч крупинок?

«Я ведь могу забрать все из чайки назад», – подумала Гвен, но уже знала: не заберет.

Анима восстанавливается, это долго, но возможно. Гвен будет копить, пока не заполнит чайку до конца. Она сжала брошку в руке.

– Ой. Ой, – пролепетал Ульвин, и вот теперь он уже не за нее переживал, с ним действительно что-то было не то, рот плохо складывал слова, лапы хаотично дергались. – Это. Приключение. Мне. Не. Нра-а-а. А. Х-х-х!

Ульвин испуганно замолчал, сидя у нее на груди, а когда открыл рот снова, оттуда вырвался только беличий писк, в котором ни слова невозможно разобрать. Гвен на секунду забыла даже про свои неприятности – она потянулась к Ульвину, но он бессмысленно уставился на нее, словно был обычной белкой, дернул ушами и бросился наутек.

– Стой! – крикнула Гвен, но он уже выскочил в окно и был таков.

Она собиралась немного поплакать, но вместо этого уснула, а проснулась оттого, что вдалеке кричали незнакомые птицы.

Было очень рано, рассвет едва-едва проредил ночную темноту. Гвен встала, с трудом распрямляя затекшую спину, и побрела на улицу глянуть, что там происходит.

Сон как рукой сняло. Над деревней парили хищные птицы, каких она ни разу не видела в их краях, – у них бывали мелкие соколы, которые охотились на полевых мышек, но не такие огромные и не столько сразу. Птицы то и дело камнем падали вниз, а обратно не взлетали. Из деревни раздавались редкие вскрики и плач, в них звучали отчаяние и печаль. Гвен растерянно пошла туда, тяжело ступая валенками по глубокому снегу, – так и не сняла их со вчерашнего дня.

Она ожидала увидеть в деревне птиц, которые воруют животных или разоряют амбары, но, как ни странно, птиц не было. Зато на улицах появились люди в темной одежде, и за плечом у каждого клубились сгустки тьмы, смутно напоминающие разных зверей и птиц. Незнакомцы молча заходили в дома и вытаскивали оттуда детей в наспех натянутых шубах и валенках. Дети что-то лепетали, но не вырывались, родители слабо протестовали и затихали, не веря, что все это происходит на самом деле.

Гвен замерла. Костюмы незнакомцев были чем-то похожи на темный наряд Тени, – что, если они с ней заодно? Но подумать об этом как следует она не успела, потому что одна из пугающих черных фигур уже двинулась в ее сторону.

«Ой», – подумала Гвен.

Дети вокруг, понимая, что творится что-то плохое, тихо, неумело плакали. Сын молочника, которого провели мимо Гвен, твердил, что не успел дорисовать картинку и что ему срочно нужно домой, но темная фигура даже не слушала. Та, что шла в сторону Гвен, приближалась, и она со всех ног бросилась наутек. Не ждать же, пока ее тоже схватят!

Ее дом – особенный, он волшебный, он ее защитит. Ноги вдруг коснулось что-то ледяное, обернулось вокруг лодыжки, потянуло назад. Гвен рывком выдернула ногу из холодной петли и помчалась дальше, торопливо оглядываясь через плечо. Темная фигура, несмотря на длинные ноги, явно не привыкла бегать по глубокому снегу, зато Гвен, которая тут выросла, мчалась, как заяц-беляк, петляла между деревьями, высоко вскидывая колени и уворачиваясь от черных дымных штук, которые фигура бросала ей вслед.

Фигура вдруг превратилась в птицу. От нее убежать было бы труднее, но ближе к дому рос частый ельник, и Гвен нырнула под низкие ветки, проползла, добежала до двери и захлопнула ее за собой. Птица всем телом гулко впечаталась в дверь, от столкновения вспыхнули золотые искры, и птица, неуклюже развернувшись в воздухе, полетела обратно с такой скоростью, будто старалась убраться от этого дома подальше. Гвен прислонилась лбом к стене. Значит, мама и правда защитила дом. Тут ее не достанут. Даже если это все правда и магии, которая была в земле, больше нет, мамины чары все еще действуют. Все хорошо, она в безопасности.

Медная чайка лежала на столе. В комнате было полутемно – с горизонта надвигалась тяжелая грозовая туча. Гвен подошла и тронула брошку. Несколько секунд смотрела на нее, потом решительно взяла и спрятала поглубже в доме, чтобы не было соблазна забрать из нее магию. Снаружи продолжались печальные звуки и хлопанье крыльев, и Гвен, подойдя к окну, уставилась в щель между ставнями. С холма ей было хорошо видно, как темные фигуры тащат детей к большим телегам, в которые запряжены приземистые смирные лошади, черные как ночь. Родители сбились вместе и тихо, недоуменно плакали, пока их детей сажали в телеги. И Гвен даже отсюда, даже на таком расстоянии и без всякой магии почувствовала все, что чувствовали они: непонимание, растерянность, уверенность в том, что все это сейчас как-то разрешится и прекратится. Девочек почему-то сажали в одну телегу, а мальчиков – в другую, и по их позам без единого слова было ясно: всем очень грустно. Очень грустно.

«Если бы мир был полон несчастных, то наша работа была бы очень простой», – говорила мама, и… План развернулся перед Гвен, такой великолепный, что она чуть не засмеялась. Да это же то, что ей нужно! Печаль и неприятности – везде. То, что еще вчера казалось роскошью, – найти хоть чем-то недовольного человека или хотя бы животное, – вдруг стало доступным, как яблоки осенью. Дети, взрослые, даже лошади, запряженные в телеги, даже те странные ряженые, которые отнимали детей и распределяли их по телегам, выглядели грустными.

Гвен медленно выдохнула. Нужно просто решить, кому она больше пригодится: детям, покорно сидящим в телегах, или взрослым, испуганно сбившимся вместе. Она вспомнила, как грустил Рыжик, когда сжег печку, и как она сама переживала из-за исчезновения мамы, и подумала: «Дети, кажется, умеют печалиться куда лучше взрослых. Бард, вон, нарочно пытался, и то не получалось!» Она обвела взглядом дом, родной волшебный дом, безопасное место, где ее никто не найдет, и натянула шапку.

Пора было уходить. Вдруг это ненадолго, вдруг уже через полчасика всех вернут обратно? Нужно торопиться, нужно успеть собрать все, что можно.

И, распахнув дверь, Гвен вышла наружу.

Как это часто бывает, делая что-то выдающееся, люди не думают о том, какой невероятный поступок совершают. Они думают о том, как им страшно, и как немеют ноги, и как им дорого то, чего они надеются достигнуть. Точно так же и злодеи чаще всего думают не о том, что поступают плохо, а о всяких незначительных, бесполезных для будущей истории деталях.

Гвен шла навстречу темным фигурам, не зная, что делает то, о чем никто из волшебников не подумал, а если и подумал, то не решился действовать. Золотая магия, может, и не помогает сражаться и побеждать врагов, зато может утешать и согревать проигравших.

Сержант Два Три, который управлял группой захвата, присмотрелся, краем глаза заметив единственного, кто шел в их сторону, а не мчался наутек. У Сержанта был четкий, понятный приказ: тех, на кого среагирует теневой браслет, чувствительный к сильной золотой магии, немедленно уничтожить с помощью теневого оружия, потому что золотые волшебники – лидеры своего народа, и неизвестно, чего от них ждать. Если же найдутся те, в ком будет заметен анимус, близкий по духу Ястребам, то есть те, кто сопротивляется, дерется или хотя бы сохраняет мужество перед лицом опасности, то подобных взрослых уничтожить, потому что они могут представлять угрозу для Империи, а детей взять с собой и отправить в одну из школ, где из маленьких дикарей вырастят Ястребов, которые забудут, кем были раньше. При виде девочки, которая решительно приближалась к нему, глубоко утопая в сугробах, Сержант Два Три сунул последнюю добычу – двух младенцев-близнецов – в руки удивленному мальчику постарше и пошел ей навстречу. Сержанта звали Эрб, и ему не нравилась его работа, хоть в последнее время запрещено было даже мысленно употреблять словечки вроде «нравиться» и «хотеть». На острове Ястребов, еще до того, как Магус захватил власть, суровая, но добрая и многочисленная семья Эрба держала рыбную лавку, и Эрб скучал по временам, когда не нужно было бесконечно куда-то лететь, кого-то побеждать и иметь дело с таким количеством детей. Была бы его воля, он торговал бы себе соленой и свежей, копченой и жареной рыбой, а по вечерам лениво сидел на камнях, глядя на море.

Браслет при приближении девчонки не нагрелся, и, значит, никакой золотой магии в ней не было, а вот анимус, судя по всему, был: все золотые народы – слабаки, на них только глянешь сурово, и они уже сдаются, так что любой смельчак сильно выделялся на общем фоне. Поэтому Эрб взял девочку за шкирку и посадил на заснеженную скамейку: он понятия не имел, как сказать на ее языке: «Подожди здесь и не вздумай бежать».

Она вообще-то должна была обрадоваться и решить, что ее оставляют в деревне и никуда не заберут, но вместо этого девочка тут же вскочила, сказала ему что-то, чего он не понял, и показала в сторону телег. Эрб посадил ее обратно, но она заплакала и опять потянулась к телегам. Эрб заколебался. Другие офицеры были слишком заняты, чтобы он мог проконсультироваться, решение требовалось срочно, да еще на Сержанте висело задание, которое ему уж совсем не нравилось: проникнуть в дом на холме, защищенный золотой магией, которая почему-то не погасла после уничтожения места силы, и любым способом выцарапать оттуда тех, кто там засел и кого так бесславно упустил рядовой Шесть Шесть Один.

Девочка между тем ревела и пыталась ползти в сторону телег. Наверное, у нее там были братья или сестры, и Эрб вдруг разозлился, потому что вспомнил своих собственных братьев и сестер, которых не видел с тех пор, как их забрали из дома и отправили в разные школы. Думать о них было страшно, и, чтобы заглушить страх, он сердито схватил девчонку за шиворот и встряхнул. Больше никого с анимусом в этой деревне явно не было, так что ему предстояло тащить ее в когтях, в птичьем облике, до самой ястребиной школы далеко на западе. Заниматься этим Эрбу было лень. Он знал, что в Селениях, куда отправят всех этих детей, куда хуже, чем в почетных ястребиных школах, и подумал: «Безмозглая дикарка, если хочет отправиться с ними, пусть отправляется». А если в ней есть анимус – хотя, может, и нет, вон как она некрасиво громко ревет, – то он пригодится, чтобы наполнять предметы. Поэтому Эрб, воспользовавшись тем, что никто в его сторону не глядел, схватил плаксивую дуру за шкирку, дотащил до телеги с девочками и в сердцах швырнул в гущу свернувшихся там детей.

От тут же отвернулся, делая вид, будто очень занят другими делами, чтобы никто не заметил этой сцены и не увидел, что девочка тут же перестала плакать. Она выпрямилась, вытерла глаза и удобнее села в телеге, растолкав остальных девочек.

Эрб, конечно, ни малейшего представления не имел о том, какие последствия будет иметь его халатность. Благодаря его желанию поскорее разделаться с делами Гвен попала именно туда, куда хотела: в гущу несчастных, побежденных детей из золотых народов. Туда, где волшебство нужно было больше всего на свете.

– Не бойтесь, – прошептала Гвен, спокойно глядя на перепуганных девчонок: в руки старшим сунули всех младенцев женского пола, которые истошно орали, не понимая, где их мамы и почему так холодно. – Все будет отлично.

– Твоя мама нас спасет? – с надеждой спросила дочь мельника.

– Пока что нет, – тихо сказала Гвен. – Но я временно за нее, и у меня есть план.

Вот так все и началось.