Ну, вот ещё один штрих, ещё один мазок кистью и…
Я отошла полюбоваться на только что завершённую работу. На моей картине был изображён вороной конь, который с обрыва высокого горного берега смотрит на закат солнца. Самого солнца не видно, только его ярко-оранжевый свет, заливающий всё полотно картины: глубокий каньон, и его слоистую каменную породу; высокий берег, поросший сочной зелёной травой; а на переднем плане – животное смотрит вдаль, и в его фиолетовых глазах отражаются яркие огоньки заходящего солнца, а ветер развевает гриву.
Свобода. Я назову её «Свобода». Это достаточно символично – я писала эту картину тайно, иногда, даже в ущерб другим обязательным для выполнения работам. Но это то, что хочу я сама, а не то, что нужно или хочется другим.
Я посмотрела на часы. Скоро придёт моя соседка Келли Гейт. Мы с ней уже два года снимаем эту квартиру: одному платить за неё дороговато, а на двоих сумма получается вполне приемлемой. На первом этаже размещался небольшой холл, гостиная, спальня Келли, кухня и ванная комната. На втором – моя спальня и моя ванная комната, выход на чердак и кладовка.
Келли весьма продвинутая девушка, любительница шоппинга и парней. Секс для неё, как само собой разумеющееся, приключение или занятие от скуки. Выпить пива или чего-нибудь покрепче, выкурить «косячок» не кажется ей вульгарным или неприличным. В её комнате всегда полный бардак, или как говорит Гейт: «Творческий беспорядок». Комната Келли выглядит так, словно кто-то в ней что-то искал и, при этом, не особо старался это скрыть. Впрочем, она сама всегда здесь что-то ищет.
Самые аккуратные в этой квартире только три комнаты: моя спальня (она же студия), моя ванная и кухня. Гостиная, всё время полна подвыпивших друзей Келли. Это, в основном парни, непризнанные гении, музыканты, художники и прочие бездельники, напивающиеся каждый день до бесчувствия.
Мы с Келли сразу договорились, что убирать мусор, рвоту и другие следы пребывания её гостей, Гейт будет сама. Обычно, готовила я, на двоих. Но порция Келли очень быстро исчезала стараниями её друзей. Но это была её проблема. Я никогда не запирала двери, потому что друзьям Гейт было запрещено подниматься на мой этаж. Но однажды один из её приятелей пришёл в мою спальню ночью, когда я спала. Намерения его были отнюдь не двусмысленны. Я закричала. Мой кот, словно почуяв опасность, кинулся на незваного гостя, спасая меня. Парень, ругаясь, выскочил из комнаты, на ходу стараясь отлепить вцепившегося в его спину кота. На шум прибежали остальные. Незадачливого «ухажёра» прогнали из дома. Все удивлялись и хвалили моего котейка, так храбро бросившегося на мою защиту. А Келли потом ещё долго передо мной извинялась.
– Привет, Путеводная Звезда! – в комнату без стука вошла Келли.
Она скинула туфли и запрыгнула на мою кровать.
– Видишь, сняла, – показала она мне свои ноги (я не разрешала залезать на мою кровать в обуви), задрав их вверх, и демонстрируя свои ступни в колготках, с маленькой дырочкой на большом пальце правой ноги. – Вот, чёрт, опять! – выругалась она, увидев выглядывающий ноготок. – Ну, вот так всегда – обязательно, прорву на одном и том же месте!
– Успокойся, ты не одна такая! – улыбнулась я, вытирая от краски пальцы.
– Ты – уже нарисовала? – девушка подорвалась с кровати и оттолкнула меня. – Отойди, дай посмотреть!
На минуту она застыла, рассматривая картину.
– Картины пишут, а рисуют дети в альбомах, – я собрала кисточки, чтобы их вымыть. – Ну как?
– Тара, – растягивая моё имя, произнесла Келли. – Это просто…
Её слова словно застыли в воздухе. Девушка повернулась ко мне:
– Ты – талант! Талантище! – она взяла картину с подрамника.
– Осторожно, – воскликнула я. – Краска ещё не высохла!
– Ой, извини! Ты же знаешь, я аккуратно.
Келли поставила картину на место и отошла на пару шагов.
– Это гениально! Ты – гениальный художник, Тара! – она вернулась на кровать и села по-турецки, рассматривая картину. – Как назовёшь?
– «Свобода».
Келли резко оглянулась:
– «Свобода»? Класс! – она запрыгала на заду, сотрясая кровать. – А Помазок знает?
– Нет. Я ещё «обнажённую натуру» ему не сдала.
– Чего? Всё никак голого мужика не нарисуешь? Давай, я тебе кого-нибудь из своих приведу? – засмеялась она. – Если надо, могу только самую нужную часть притащить.
– Нет, твой вибратор мне не нужен, – я отрицательно мотнула головой. – С этим как раз всё в порядке. У меня лицо не получается. «Моя дорогая, – передразнивая преподавателя и подражая его манере говорить, произнесла я. – Глаза – это зеркало души. А лицо человека – это душа картины». Мышцы, динамика, тона, полутона – без проблем. А вот глаза, рот, как неживые – пятно.
– Так они и есть неживые! Нарисованные, – девушка легла на спину и раскинула руки.
– Спасибо, утешила.
Я вышла из комнаты, чтобы сполоснуть кисти и мольберт. Когда вернулась, Келли лежала в прежней позе, только на этот раз, в её руках был телефон, и она что-то печатала.
– У меня идея, – не отрывая глаз от экрана телефона, сказала Келли.
– Мне уже страшно.
– Её надо продать!
– Кого?
– Твою картину!
– Ты что, Келли! Как продать? – испугалась я.
– Как-как? За деньги! Тебе же нужны деньги!
– Но, – растерялась я. – Краска еще не…
– Ничего высохнет через пару дней!
– Пусть, хоть несколько недель побудет у меня, – я присела на край кровати. – Катрины для художника как дети – с ними очень тяжело расставаться!
– Детей надо отпускать! – Келли погладила меня по спине. – Тара, ты сама упоминала одного мудреца, который говорил, что детей надо держать в открытых объятьях.
– Да, но…
– Ну, не расстраивайся так, – воскликнула она, увидев в моих глазах слёзы. – Ну, что ты? – девушка подскочила на кровати и обняла мня. – Пусть побудет пару месяцев, а потом я ею займусь. Хорошо?
Я кивнула, соглашаясь.
Келли сказала мне адрес галереи, где было выставлено на продажу моё творение. Мне очень хотелось посмотреть, как выглядит моя картина в интерьере. Поэтому после занятий я пошла по указанному адресу. Вход в галерею был ярко освещён, но в самом помещении царил приятный полумрак, подсвечивались только картины и скульптуры. Я вошла в первый зал и огляделась. Моей картины здесь не было. Я прошла дальше и увидела, что во втором зале для моей «Свободы» выделили целую стену. Моя картина единственная висела на ней. Перед картиной стоял мужчина в расстёгнутом пальто и хорошем костюме. Я подошла поближе и взглянула на ценник.
– Полтысячи фунтов! – невольно воскликнула я. – И уже «продано»? Это что Моне?
Мужчина взглянул на меня и снова стал смотреть на картину.
– То, что здесь изображено стоит намного дороже, – сказал он тихим приятным голосом.
– В самом деле? Почему?
– Посмотрите, – он указал рукой в чёрной кожаной перчатке на гриву коня, – сколько здесь чувств! Как всего лишь мазком кисти, художник передал чувство полёта, ветра и…
– Свободы.
– Да, свободы. Парень очень точно передал его. Если вы хоть раз в жизни испытали это чувство, вы будете его помнить. Эта картина, как капсула, – мужчина показал руками, словно держит цилиндрический предмет, – в которой спрятана свобода.
Матовый блеск его черных перчаток усиливал ощущение наличия в его руках такой капсулы. Полумрак галереи искажал черты лица мужчины, к тому же, я его видела всего несколько секунд, но он мне показался очень красивым.
– Несносный мальчишка! – раздался позади капризно-кокетливый женский голос. – Ты всё-таки купил её!
И я, и мужчина одновременно оглянулись. Перед нами стояла высокая женщина, очень ухоженная, в норковой шубке шоколадного цвета, хорошем брючном костюме и с дорогим маникюром. Она подошла к нему и обняла с моей стороны, закрывая его от меня. Потом стукнула пальчиком по его носу:
– Как может нравиться такая вульгарщина?
– Почему «вульгарщина»? – ответил мужчина, целуя её в щёчку. – Я же не называю твоего любимого Шагала «вульгарным». Хотя его работы похожи на рисунки больного астмой ребёнка.
– Чтобы в моём доме её не было! – поводя плечами и высвобождаясь из его объятий, сказала женщина. – Понятно?
Мужчина кивнул.
Я потихоньку вышла из галереи. «Какие разные оценки моего творчества, – подумала я. – Кто-то тратит пятсот фунтов, а кому-то моя работа кажется вульгарной. Да, сколько людей столько и мнений. Конечно, всем не угодишь!».
Я спешила домой, чтобы сообщить Келли хорошую новость о продаже моей картины. В квартире было непривычно тихо. Обычно музыка орала, футбольный матч по телевизору был включен на полную громкость, всюду смех или раздражающие звуки там-тамов кого-нибудь из друзей Келли. А сейчас – тихо. Я прошла через холл. Сквозь открытые двери в спальню девушки, я увидела, как она на диване целуется с каким-то парнем. Меньше всего мне хотелось мешать им. Поэтому я тихонько прошла на кухню, заглянула в холодильник, чтобы достать кастрюльку с овощным супом, который я сварила утром. Но холодильник был пуст. Не было ни сыра, ни остатков колбасы, ни моего йогурта. Это было странно. В каком бы состоянии гости Келли не были, но моего они не касались. В растерянности я смотрела вокруг. Потом включила чайник.
– Ой, Тара, ты пришла? – в дверях стояла Келли. – Ты извини, за еду. Просто, понимаешь…
– Привет, Тара, – раздался чужой мужской голос. – Я – Итон.
Парень подошёл к Гейт и положил руку ей на плечо, опуская кисть на правую грудь девушки. Этот жест был слишком интимным, слишком властным и слишком вульгарным.
Итон – классический красавец с тёмно-русыми волосами и блестящими голубыми глазами. Он был высок, строен и мускулист. Обтекающая футболка выделяла накаченность мышц груди и «кубиков» пресса его спортивного тела. Была ещё одна вещь, поразившая меня – его маникюр. Конечно, многие мужчины делают маникюр, наверное. Но его ногти были, как-то уж, очень холёными.
«Типичный Нарцисс!» – подумала я.
Мне хотелось сказать что-нибудь дерзкое, но я видела, счастливые и томные глаза Келли, поэтому промолчала.
– Я поставила чайник, – сказала я. – Кто-нибудь будет чай?
– Мы будем, – ответил парень и улыбнулся. – Тара принеси нам чай в комнату. Пошли дорогая, – обратился он к Гейт, и они вышли из кухни.
– «Принеси»? – в полголоса спросила я у самой себя и оглянулась на дверь.
Я заварила чай и две чашки понесла в комнату Келли. Руки мои были заняты посудой с горячим чаем, поэтому я толкнула задом прикрытую дверь в её спальню. Итон был уже без футболки и, завалив Гейт на спину, шарил руками по её телу, целуя обнажённые груди. На минуту я застыла, а парень оглянулся, посмотрел на меня из-за своего плеча и ухмыльнулся. Я видела, как блеснули его глаза. Быстро поставив чашки на край комода, я вылетела из комнаты. Трясущими руками я пила на кухне чай. Я никак не могла понять, что я только что видела. В голове было слишком много вопросов, на которые не было ответов.
Уже через пару недель Итон стал жить с нами. Не знаю почему, но я начала не просто запирать на ночь дверь в мою спальню, но и подпирать её стулом.
– Тара, теперь мы живём втроём, поэтому готовить надо не на двоих, а на троих, – однажды утром сказал мне Келлин бойфренд, когда я вошла на кухню.
– Сам себе готовь, козёл, – огрызнулась я. – Я не прислуга.
– Ты хочешь мне что-то сказать, девочка, – сказал он, выпирая нижнюю челюсть. – Или просто меня хочешь?
– Да, пошёл ты! – я повернулась, чтобы выйти из кухни.
– Что ты сказала, сучка? – он больно схватил меня за руку, выше локтя.
– Убери руку!
– А то, что? – приблизил он ко мне своё лицо.
– Выплесну этот чай прямо на твою холёную морду, – также выпирая нижнюю челюсть, сказала я. – Ну!
Он хмыкнул, отпустил мою руку, поднимая свои вверх.
Последнее время я стала замечать, что Келли непривычно молчалива. Но начались экзамены, поэтому разбираться в чужих чувствах не было, ни возможности, ни времени.
Как-то поздно вечером я зашла на кухню и увидела, как Гейт прикладывает к плечу пакет с замороженным зелёным горошком.
– Келли, что произошло? – спросила я.
Она вздрогнула.
– Тара, – она посмотрела в сторону двери. – Ничего. Я случайно ударилась о косяк.
– Случайно? Ударилась? – я положила на табурет эскизы. – Об какой косяк, Келли? Покажи мне, немедленно.
Девушка убрала пакет с руки. Синяк неровным пятном «красовался» по всему её плечу.
– Это он?
– Нет.
– Ты думаешь, я не понимаю, что происходит? Он тебя ударил! – я огляделась вокруг. – Ну, я ему сейчас…
Я направилась к выходу из кухни.
– Нет, – кинулась ко мне Гейт, – Не надо, прошу тебя. Он не нарочно. Это случайно получилось.
– Ты в своём уме, Келли?! Такие, как он, не останавливаются. Брось его. Давай его выгоним!
– Я люблю его, – умоляюще посмотрела она на меня.
– Ох, Келли, – я покачала головой.
Спустя месяц, когда экзамены были уже позади, я возвращалась домой в прекрасном настроении, мне предложили место преподавателя рисования в частной школе в Эдинбурге. Я зашла в квартиру. Повсюду валялись вещи, одежда, обувь, обрывки журналов и рекламных брошюр, косметика, бумажные пакеты из супермаркета, как свидетельства либо большой страсти, либо беды. Эротические звуки, доносившиеся из комнаты Келли, не оставляли сомнений о роде занятий происходивших в её спальне. По всей квартире стоял зловонный запах марихуаны. Стараясь идти как можно тише, я прошла на кухню. Я собиралась заварить себе чаю и незаметно прошмыгнуть в свою комнату.
– Привет, недотрога! – голос Итона прозвучал так громко и так неожиданно, что я вздрогнула.
– Пошёл ты! – я включила чайник.
– Ох, как невежливо, – мужчина стоял в дверном проёме, двумя руками опираясь о верхний брус двери.
Он был абсолютно голым. Я отвернулась от этого омерзительного зрелища.
– Тара, как на счет секса втроём? Келли не против. Правда, Келли? – крикнул он через плечо в сторону комнаты Гейт. – А нет, так мы с тобой можем, и сами позабавится. А, Тара? Поверь, ты не пожалеешь! Посмотри, мой парень уже готов, – Итон провел рукой вниз по своему туловищу, останавливаясь на гениталиях. – Зачем же заставлять его ждать?
– Сам с собой забавляйся, козёл!
– Ой, как грубо! – мужчина медленно надвигался на меня с ехидной ухмылочкой одним уголком рта и, как пишут в дешёвых порнографических книгах: «со своим восставшим жезлом».
Я сделала два шага назад, оглядываясь по сторонам. Он был уже совсем близко. На секунду я остановилась и со всей силы ударила его ногой в пах. От внезапной и нестерпимой боли он вскрикнул и согнулся пополам, закрывая двумя руками ударенное место.
– Су-у-у-ка! – сдавлено прошипел он.
Я бросилась из кухни. Всё ещё корчась от боли и держась за причинное место одной рукой, он попытался другой схватить меня. Взявшись двумя руками за коробку этюдника, я со всего размаха ударила его по лицу. Слюна и кровь брызнули в сторону поворота его головы. Итон завалился на бок. Но и сама я поскользнулась и, не удержавшись на ногах, упала на кафельный пол кухни.
– Ты об этом пожалеешь, тварь! – зло проговорил он, мотая головой.
Перебирая одновременно руками и ногами, я отползала назад. Туфли мои скользили по плитке пола. Наконец, найдя опору, я поднялась и побежала по ступенькам в свою комнату. Итон немного отошёл от удара и тоже поднялся, поглаживая тыльной стороной ладони подбородок.
– Стой, сука, стой, – уже на ступеньках он схватил меня за ногу и попытался стянуть вниз.
Я начала дёргать ногой, но он крепко вцепившись в лодыжку, не отпускал, а только сильнее стал тянуть к себе. Удерживаясь двумя руками за перила, я подтянулась на руках и ударила его второй ногой. Его рука отпустила меня. Вбежав в комнату, я тут же набрала по телефону сто двенадцать.
– Полиция. Что у вас случилась?
– Помогите, он меня убьёт! – крикнула я в трубку.
– Мисс, пожалуйста, успокойтесь. Кто вас собирается убить?
– Итон! Прошу, поторопитесь!
– Скажите ваш адрес.
– Адрес, адрес, – соображала я. – Боже мой, какой у меня адрес. Я не помню. Ах, да…
– Патруль уже выехал.
– Давайте, побыстрее, – плакала я в трубку.
– Мисс, вы ещё там? Не бросайте трубки, – просил на другом конце провода женский голос. – Вы в безопасности?
– Хотелось бы верить!
Прошла вечность, прежде чем я услышала вой полицейских сирен. В дверь постучали:
– Мисс, вы там? Откройте полиция.
– Вы точно из полиции? – не верила я.
– Да, мисс.
Я словно из последних сил, дрожащими руками открыла дверь и, не устояв на ногах, упала прямо на руки мужчине в форме.
– Мисс, вы как? – полицейский, поддерживая меня, посмотрел мне в лицо.
– Где он? – голова моя кружилась.
– Кто?
– Итон!
– Мы нашли только девушку, внизу в комнате. Она без сознания.
– Келли! – что есть силы, крикнула я. – Келли! Что с ней? Он её убил? Да? Ну, отвечайте! Что с ней? Келли!
– Успокойтесь, мисс! Успокойтесь, – пытался удержать, вырывавшуюся меня, полицейский. – С ней всё в порядке. Она просто «под кайфом».
– Под каким «кайфом»? Каким «кайфом»? – кричала я. – Она не наркоманка! Келли! Келли!
– У неё наркотическое отравление. «Скорая» её уже забирает.
– Келли, – я заплакала, уткнувшись в мундир офицера.
На следующий день я забирала Гейт из больницы. Она была сильно бледна и выглядела очень несчастной. Я взяла такси.
– Тара, ты написала в полицию заявление на Итона? – спросила она слабым голосом.
– Да, написала.
Как только мы перешли порог нашей квартиры, она бросилась передо мной на колени и, хватая и целуя мои руки, запричитала:
– Тара, прошу тебя, забери заявление! Забери заявление!
– Келли, ты что? – я опустилась рядом с ней. – Он же чуть не убил и тебя и меня! Наверное, и с Горацио тоже расправился!
– Это бездоказательно! Он не трогал твоего кота! – в глазах Гейт стояли слёзы. – Забери заявление, прошу! – в её голосе было столько отчаяния. – Я люблю его! Понимаешь, люблю.
– Я не могу это сделать!
– Тара, я люблю его. Люблю! Забери заявление, – покачиваясь, продолжала она. – Мы уедем в Лондон, у нас всё будет по-новому. Он обещал мне.
– Когда это он тебе обещал?
– Он звонил мне в больницу.
– Ты соображаешь, что говоришь? – я повернулась к ней, схватила за плечи и стала трясти. – Очнись, Келли! Он – преступник!
– Я люблю его, – повторяла она. – Тебе не понять! Ты никогда никого не любила! Ты холодная, как кусок льда! Поэтому и парни от тебя шарахаются! Я не хочу, как ты, жить творчеством и мечтами! Ты сама, как твои кисточки, и возле красок, а всегда бесцветная!
Я, молча, поднялась. Потом посмотрела на неё и сказала:
– Хорошо. Я заберу заявление, – я повернулась и пошла наверх в свою комнату.
– Тара! Тара, прости меня. Я не хотела так говорить! – кричала Келли мне вслед. – На самом деле, я так не думаю! Тара, слышишь?
Утром я пошла в полицейский участок и забрала заявление. А спустя три дня уехала в Эдинбург.
Эдинбург – город моей мечты! Я была здесь давно, ещё в детстве. Мы приезжали сюда на несколько дней со школьной экскурсией. Помню, мне, родившейся в Лондоне и прожившей в нём всю сознательную жизнь, столица Шотландии казалась сказочным местом, таким таинственным, таким необыкновенным и загадочным. Я влюбилась в этот город. Мне всегда хотелось здесь жить. И вот моя мечта сбылась! Я ни секунды не раздумывала, когда получила предложение преподавать в одной из частных школ. Конечно, я бы предпочла работать в школе для девочек, но в Эдинбурге есть только частная школа для мальчиков и смешанного типа. Школу для мальчиков я однозначно отвергла. Что-то мне, девушке, которой чуть больше двадцати, совсем не улыбалось, преподавать «обнажённую натуру» молодым парням пятнадцати-восемнадцати лет, которые на спор или ради смеха попытаются меня соблазнить.
Автобус подъехал к павильончику остановки. Я вышла, придерживая на плече ремень этюдника, кошачью переноску и скрипя колёсиками дорожной сумки, прошла через кованые ворота. Старинный замок строгой готической элегантности предстал перед моим взором. Тёмно-коричневые стены и серые крыши, резные балюстрады и острый шпиль центральной башни, высокие многорамные окна и зелёные деревья по бокам создавали незабываемое впечатление. Я поднялась на крыльцо и дёрнула ручку тяжёлой дубовой двери. Дверь открылась.
– Вы к кому? – обратился ко мне пожилой джентльмен в чёрном, как у гробовщика, пиджаке.
– Здравствуйте, сэр, – обращение «сэр» очень польстило мужчине, он даже приосанился. – Меня зовут Тара Паркер. Я ваш новый преподаватель рисования.
– Добрый день, мэм, – привратник оперся рукой о раму окна сторожки. – В таком случае, вам туда, – указал он направление. – Налево, в конец коридора.
– Спасибо, сэр.
Я пошла по тихому полутёмному коридору. На одной из дверей висела табличка «Приёмная». Я постучала и открыла дверь. За столом, заваленным кучей папок, листов бумаги, разбросанными цветными скрепками и пустыми прозрачными файлами, сидела молодая девушка и раскладывала на компьютере пасьянс.
– Мистера Макмилана сегодня не будет, – взглянув на меня, сказала она.
– Добрый день, мисс! Я ваш новый преподаватель рисования. Тара Паркер, – представилась я. – Вот моё приглашение.
– Мистера Макмилана сегодня не будет, – недовольно повторила она.
– Наверное, нужно было выбрать другую школу, – я огляделась вокруг.
Девушка скривилась и пожала плечами. Я, подхватив свой багаж, вышла из комнаты, соображая, что мне делать. Я решила подождать здесь в коридоре, правда, пока не знала, как долго я собираюсь ждать. Я поставила возле окна сумку, вытащила пару листов бумаги, планшет, и карандаш, сверху на сумку положила этюдник, а рядом кошачью переноску, присела на широкий подоконник и стала рисовать.
Рисование – моё самое любимое занятие! Оно поглощает меня полностью, я не замечаю время. В эти минуты существуем только я, мой воображаемый мир и вдохновение. Я не замечала, что школа стала оживать, то тут, то там слышались детские голоса, открывались и закрывались двери, раздавались быстрые шаги или цокот каблучков. Кто-то останавливался возле меня, кто-то проходил мимо. Вдруг в коридоре, гулким эхом отозвались, чьи-то тяжёлые и быстрые шаги. По коридору, закрывая собой почти весь проём, шёл высокий толстый мужчина в помятом пиджаке. Через его руку был перекинут светло-коричневый плащ.
– Ты кто такая? – остановился он возле меня.
– Новый преподаватель рисования – я поднялась. – Тара Паркер.
– Ты откуда? – его зелёные лупатые глаза и большой рот делали его похожим на огромную лягушку.
– Из Оксфорда.
– А почему здесь сидишь со своими шмотками? – мужчина взял в руки этюдник и потряс его, как копилку. Потом положил на место и уставился на меня. – Чего эти деревенские тёлки тебе ничего не показали?
– Сказали, что нет мистера Макмилана, – растерялась я.
– А где этот пижон таскается?
– Не знаю, сэр.
– Понятно, – кивнул он. – Ты автобусом приехала?
– Да, сэр.
– Каким?
– Тот, что здесь в семь-двадцать.
– Ты, что торчишь здесь уже три часа?
– Не знаю, наверное, сэр.
– И эти (простите дорогой читатель, здесь он вставил не совсем литературное слово) до сих пор тебя не разместили, не показали твою комнату? Ну, ладно! – незнакомец круто повернулся и пошёл в приёмную, чуть ли не ногой, открывая дверь.
– С каких это пор наших преподавателей держат в коридоре? – раздался его зычный голос за дверью.
В приёмной суетливо зашевелились, что-то объясняя.
– Сейчас же займитесь человеком! Если бы я прождал столько, сколько она, от этой богадельни уже камня на камне не осталось бы! – мужчина вышел, вытирая тыльной стороной ладони под носом.
– А вот и ты тут, друг мой ситный, – обратился он к кому-то за моей спиной. – Пойдём, пойдём, поговорим, как я с ног сбиваюсь, ищу хороших преподавателей по всему Соединённому Королевству, а ты их в коридоре держишь! – он взял под руку высокого седого мужчину в тёмно-синем английском пиджаке, белой рубашке и тёмно-сером галстуке с белыми королевскими лилиями. – Она, – ткнул он в мою сторону пальцем, – торчит здесь уже три часа, в то время как твоя секретутка даже не почесалась, чтобы её устроить! Так что давай решай этот вопрос и побыстрее! – незнакомец пожал руку Макмилану и повернулся ко мне. – Ну и тебе… Как тебя там?
– Тара Паркер, сэр.
– …Тара Паркер, всего хорошего!
– И вам, сэр!
Я и Макмилан посмотрели вслед уходящей фигуре громогласного незнакомца, потом друг на друга.
– Здравствуйте, сэр, – кивнула я. – Я ваш…
– Я знаю, кто вы, – мужчина протянул руку. – Георг Макмилан, – представился он. – Директор этого славного заведения.
– Да, сэр.
– Мистер Макмилан, мистер Макмилан, – послышался суетливый голос немолодой женщины.
Невысокая дама с короткими седыми волосами и в коричневом безвкусном деловом костюме взяла мужчину под локоть и, оглядываясь на меня, приглушённо сказала:
– Мистер Маккалистер здесь!
– Спасибо мисс Смит, – улыбнулся директор. – Я в курсе, уже имел честь с ним говорить. Мисс Смит, позвольте вам представить, мисс Тара Паркер – наш новый преподаватель рисования, рекомендованный мистером Маккалистером.
– Мисс Франсин Смит – заведующая учебным и воспитательным процессом, – слегка надменно кивнула дама.
Я кивнула в ответ, хотела протянуть руку, но дама тут, же отвернулась.
– Мисс Паркер, давайте ваши бумаги, а мисс Смит проведёт вас в вашу комнату, – Макмилан взял передаваемые мной документы. – Идите, устраивайтесь, потом кто-нибудь из учеников покажет вам школу, а после обеда подойдёте сюда, и мы вас оформим.
– Спасибо, сэр.
– Это все ваши вещи, мисс Паркер? – спросила дама, когда мы поднимались по восточной лестнице.
– Да, мадам.
Обращение «мадам» явно понравилось этой старой деве. Поэтому мою комнату она показывала уже с большим энтузиазмом.
– А это? – женщина указала на кошачью переноску. – У вас есть животное?
– Нет, мадам. Сейчас нет. Был кот. Но он погиб. Я думаю, его убили, мадам.
– Убили? Несчастное создание, – покачала она головой. – Но, в любом случае, здесь с животными нельзя.
– Понятно, мадам.
Мисс Смит открыла дверь в небольшую комнатку в конце коридора:
– Вот ваша комната.
– Какая уютная!
– Да. Вы понимаете, мисс Паркер, что за один день, вам не смогут показать все помещения школы? – женщина, передала мне ключ от комнаты. – Дети живут в других корпусах, у девочек и мальчиков с тринадцати лет отдельное проживание.
– Конечно, мадам.
– Я пришлю кого-нибудь из девочек, они покажут вам классы, библиотеки, столовую, спальные корпуса. В общем, что получится, – дама огляделась. – А пока устраивайтесь.
– Спасибо, мадам.
– Мисс Паркер, – кивнула мисс Смит.
– Мадам, – чуть поклонилась я.
И она, весьма довольная собой, удалилась.
Моя комната представляла собой маленькую спальню с одноместной кроватью, письменным столом возле окна, и парой книжных полок над ним, рядом комодик и на нём небольшой телевизор. У изножья кровати, в невысокую тумбочку спрятали холодильник. Светлые шторы добавляли некоторый уют этому казённому жилищу. Я поставила на пол сумки и присела на кровать, чтобы отдышаться и оглядеться. Потом встала, подошла к окну и отодвинула штору. Из окна открывался вид на каменистые пологие холмы, частично скрывающие озеро, и горы вдали. Возле замка административного здания, перекрещиваясь ломаными линиями, разбегались дорожки, посыпанные светлыми мелкими камешками.
В дверь моей комнаты нерешительно постучали. Я открыла. В коридоре стояла девочка лет десяти-одиннадцати.
– Простите, мисс, – растерялась девчушка. – Мисс Смит просила вам тут всё показать.
– Здравствуйте, юная леди, – я отошла от двери. – Прошу входите. Как вас зовут?
– Меня?
– Да.
– Бранка Гейсек, – малышка боязливо вошла.
– Бранка – это славянское имя. Ты из далека приехала?
– Да, из Праги.
– Вот как! А здесь ты как оказалась, Бранка Гейсек? – я показала на стул. – Присаживайся.
– Спасибо, – девочка присела на край стула. – В прошлом году сюда перевели папу. Вот мы и приехали.
– Меня зовут Тара Паркер. Я ваш новый учитель рисования.
– А я видела вас утром, – выкрикнула Бранка. – Вы рисовали возле кабинета директора.
– Совершенно верно, – улыбнулась я.
– Нам так было интересно посмотреть, что вы рисуете.
– Нам?
– Да, мне и Марии. Она моя подруга.
– Ну что ж, нет ничего проще, – я потянулась к папке и протянула Гейсек лист бумаги. – Держи!
– Как красиво! Это наш двор! Можно я оставлю этот рисунок себе?
– Конечно, – я поднялась. – Ну, а теперь покажи мне вашу школу.
– Ой, – девочка подхватилась со стула. – Пойдёмте.
Первым делом я хотела посмотреть студию, простите, класс для уроков рисования. Но корпус был закрыт. Поэтому я довольствовалась заглядыванием в окно. Благо, корпус для занятий по искусству и дизайну был одноэтажным, и окна располагались невысоко над землёй. Был ещё один положительный момент. Это было самое дальнее от административного замка здание, но самое ближнее к внешним воротам школы. Поэтому позже во время учебного года, я с удовольствием не спеша прогуливалась до и после занятий.
Учеников в школе почти не было. Лишь несколько из них оставались на пансион, те, чьи родители либо отсутствовали в стране, либо очень заняты и не могут следить за своими отпрысками днём, а никто из родственников не мог или не хотел приютить детей на время летних каникул. Бранка познакомила меня со своей подругой – Марией. С разрешения мисс Смит, девочки показали мне другие корпуса, помещения школы и окрестности, а также, дорогу к озеру, куда мы часто ходили на прогулку. Иногда я брала с собой этюдник. Я рисовала, а Бранка и Мария бегали и играли на берегу. Но чаще я ходила к озеру одна. Получасовая дорога утомительна для детских маленьких ножек.
Однажды когда послеобеденная жара немного спала, а у девочек было время дневного сна, я одна пошла на озеро, сделать наброски пейзажа. Моя дорога проходила мимо сарая, где на специальных крючках подвешены байдарки. Необычное пыхтение и фырканье, похожее на звуки, издаваемые морскими львами, слышались внутри сарая. Сквозь щель незакрытых дверей я увидела странную картину. Мистер Маккалистер и наша преподаватель химии, немолодая дородная дама занимались, как бы по мягче сказать… В общем, были очень заняты. Всё действо походило на брачные игры носорогов или бегемотов, демонстрируемые каналом Discovery. Я постаралась, как можно тише, отойти. Эта сценка была настолько неожиданной, смешной и нелепой, что я еле сдерживалась, чтобы громко не рассмеяться. Я никак не могла взять в толк, откуда взялась эта парочка. Тем более меня забавляла вся комичность ситуации обнаружения места тайного, и весьма активного, свидания.
Я ускорила шаги, но пологий каменистый берег не позволял быстро идти. С холма открывался великолепный вид, который заставил меня позабыть об анекдотичном приключении. Озеро серебряным зеркалом блестело у подножья холмов. Его обрамляли берега поросшие кустарником и невысокими деревьями. Холмистая долина, освещённая солнцем неровными яркими пятнами, была похожа на лоскутное одеяло. Тёмные горы, закрывающие линию горизонта, подёрнуты голубой дымкой. Рассеянные солнечные лучи словно пытались своими тонкими золотыми нитями притянуть небо к земле. Вот оно, ни с чем несравнимое, суровое и прекрасное великолепие моей любимой Шотландии!
Компания двух девочек, пожалуй, была моей основной компанией. Матроны-преподаватели не спешили впускать меня в свой круг. Да, и я не скажу, что особо, стремилась к этому. В столовой я сидела вместе с ученицами. Дамы за преподавательским столом косо поглядывали на меня, но замечаний не делали.
Как-то раз мы возвращались в школу, мимо на бешеной скорости пронеслась спортивная BMW.
– Мадмуазель Марта! – крикнули одновременно Бранка и Мария. – Ура! Мадмуазель Марта приехала! – и девочки побежали по дороге вслед за машиной.
– Девочки! – позвала я их и ускорила шаг.
Машина остановилась возле подъезда административного здания. Пыль ещё не успела улечься, и сквозь её пелену я увидела молодую женщину в больших солнцезащитных очках и шарфе, завязанном как платок, узлом на затылке. Она вышла из кабриолета. На ней было обтекающее белое в красную розу платье и красные босоножки на очень высоком каблуке.
– Мадмуазель Марта! – девочки подбежали к женщине и обняли её.
– Цыплята мои! – мадмуазель Марта наклонилась и поцеловала каждую девчушку в щёчки. – Как дела, мои сладкие? – спросила она с мягким французским акцентом.
– У нас новый преподаватель рисования – наперебой щебетали ученицы. – Мисс Тара.
– В самом деле? – улыбнулась женщина. – Я вас поздравляю.
– А вот и мисс Тара, – Мария показала на меня рукой.
– Марта Прежан, – сказала девушка, проговаривая «эн» в нос, сняла очки и протянула мне руку – Преподаю французский язык и курс истории моды по дизайну.
– Тара Паркер, – я пожала её руку. – Учитель рисования.
– Вот и чудесно! – улыбнулась Марта. – Научите меня рисовать!
– А вы научите меня французскому, – улыбнулась я.
– Договорились.
Марта Прежан мне сразу понравилась – она была легка и грациозна, немного кокетлива, наверное, как все француженки, но это лишь добавляло очарования к её шарму. Её одежда и макияж были яркими, стильными, смелыми, но не вызывающими.
Вот и получилась у нас своя маленькая компания – две девушки-преподавателя и две девчушки-ученицы. С разрешения матрон, старших преподавателей мы выезжали в город и на экскурсии, ходили на пикники на озеро, которые я очень любила.
Девочки бегали по берегу, бросали камешки в воду, прятались за кустиками и большими камнями, раскиданными по холму. Мы завтракали бутербродами, запивая их соком или чаем из термоса и фруктами. Полчаса мы уделяли изучению французского языка, потом купание и ещё один «урок» – рисование. Потом вместе читали книжки, загорали и много смеялись.
Однажды когда Мария и Бранка играли возле воды, Марта поднялась и позвала их. Она стояла, стройная, изящная, залитая солнцем, придерживая рукой шляпу.
– Марта, постой так немного, – попросила я, и быстро стала водить углём по бумаге. Эскиз был нарисован за десять минут.
– Ой, дай посмотреть! – девушка потянулась за рисунком – Возьми, – я подала ей эскиз. – Ну, как? Нравится?
– Magnifique!
– Спасибо.
Вечером, когда воспитатель укладывала учеников спать, мы с Мартой сбегали в город. Катались на машине по ночному Эдинбургу. Каждый раз, когда мадмуазель уговаривала меня зайти в паб, я отказывалась.
Перед началом учебного года директор объявил о собрании всего коллектива.
– Так каждый год бывает, – заверила меня Марта.
– А что на нём обсуждают? – спросила я.
– Ах, не переживай, – махнула она рукой. – Матроны будут умничать по поводу учебной программы
– Понятно.
Мы шли по коридору административного корпуса, и вдруг Марта резко дёрнула в сторону и спряталась за ближайшей дверью.
– Ты куда делась? – оглянулась я.
– Тихо, – прошептала мадмуазель Прежан. – Пусть эта жаба пройдёт.
– Кто? – не поняла я.
К аудитории подходил мистер Маккалистер. Его громогласный голос и тяжёлая походка эхом отзывались в коридорах.
– А, красавица, и ты тут? – подошёл он ко мне почти вплотную. – Ну, как обживаешься?
– Хорошо, сэр. Спасибо, – кивнула я.
И хотела отойти, но почувствовала, как рука мужчины скользнула по моей спине и остановилась на… в общем, на моей «пятой точке». И хоть меня это шокировало, но я постаралась собраться и как можно спокойнее сказала:
– Простите, сэр. Уберите, пожалуйста, вашу руку. Мне неприятно, когда мужчины позволяют себе вольности.
Мистер Дугэл посмотрел на меня, приподняв брови, но руку убрал.
– Могу я просить вас, сэр, – я наклонила голову, – больше так не делать, хорошо?
Он, молча, кивнул.
– Извините, сэр, – я шмыгнула в дверь аудитории и села в последнем ряду.
Маккалистер, не глядя на меня, прошёл по проходу и уселся в кресло в первом ряду. Собрание началось. Марта, пригнувшись и извиняясь, прошла вдоль ряда, и села возле меня.
– Теперь ты понимаешь, почему я спряталась, увидев этого козла – Маккалистера, – шёпотом сказала девушка мне на ухо и пожимая мою руку. – Ты как в порядке?
– Сначала была немного шокирована, но сейчас – в порядке, – я наклонилась к уху Марты. – А он хоть учениц не трогает?
– Нет. Ученики для него все дети, даже если некоторые школьницы похожи на проституток в борделе, разряженных в школьную форму.
– Хорошо.
Отскучав меньше чем полчаса собрания, Маккалистер извинился и, тяжело ступая и громко шаркая туфлями, вышел из аудитории. Директор Макмилан посмотрел на закрывшуюся за мистером Дугэлом дверь и кивнул, предлагая докладчику продолжить свою речь.
– Что он всё время сюда ходит? – раздался возмущённый голос преподавателя химии. – Он даже не в совете…Что он тут вынюхивает? Нечего ему здесь делать!
– Мисс Мейсон, – директор, подняв руку, прервал докладчика. – Мистер Маккалистер один из самых щедрых наших спонсоров…
– Это возмутительно, – не успокаивалась женщина.
– Да, что ты? – усмехнулась я. – Ну-ну!
– Ты что-то знаешь? – заговорчески спросила меня Марта.
– Я стала свидетелем их весьма активного свидания в сарае для лодок.
– Кого? Жабы-Маккалистера и этой слонихи?
– Угу.
– Иди ты! – присвистнула мадмуазель Прежан. – Что, честно?
– Честно, – подтвердила я.
– Могу себе представить! – Марта засмеялась, закрывая ладонью рот. – Это как?… Гора с горой…?
– Что-то вроде брачного периода бегемотов или носорогов, или китов, наверное, – пожала я плечами.
– Хотела бы я на это посмотреть! – девушка спряталась за мою спину и, не выдержав, громко рассмеялась.
– Что там за шум? – недовольно спросил мистер Макмилан.
– Прошу прощения, сэр, – извинилась я.
После собрания Марта ещё долго вспоминала моё замечание.
Проводить занятия в младших и средних классах не представляло труда. Но вот с подростками иметь дело, мне было страшно. Формирующийся характер, внутренние противоречия и бунт, становление личности и подростковые переживания по поводу своей меняющейся внешности делают девушку или паренька уязвимыми, наполненный разными страхами и комплексами, а, следовательно, агрессивными. В полной мере мне довелось это прочувствовать с одним из учеников старшего класса. Звали парнишку Дерек Максвелл – известный своими выходками отпрыск одной из уважаемых и богатых семей Шотландии. На педагогическом совете его имя всплывало не раз. Матроны-преподаватели весьма не лестно отзывались об этом ученике.
Когда я спросила о нём у Марты, она ответила, что слышала об этом «чуде природы», но лично его не знала, поскольку в этом классе не преподавала. Мои уроки рисования он попросту игнорировал. Но однажды зашёл. Я объясняла ученикам особенности и отличия тени и полутени. Паренёк чуть ли не ввалился в класс. Одет он был в штаны похожие на шаровары араба из мягкой ткани и такую же куртку с капюшоном, надетым на голову поверх бейсболки. Его появление ученики восприняли по разному: некоторым откровенно не нравилось его присутствие, другие были к нему равнодушны, несколько пар девичьих глаз смотрели на него с заинтересованностью, восхищением и даже обожанием. Неоднозначное восприятие классом этого мальчика говорило о его неординарности и многогранности как личности. Может быть, именно это и пугало меня?
– Др-р-расте, – сказал он, растягивая букву «р» и чавкая жвачкой.
Паренёк прошел к одному из свободных столиков, кинул на столешницу свой рюкзак и плюхнулся на стул, закинув на стол ноги в модных кроссовках.
– Рада вас видеть на моем уроке, мистер Дерек Максвелл, – немного растерянно ответила я. – Правда, вы забыли спросить разрешение прежде чем войти после звонка.
– А шо такое? – придавая вальяжности голосу и не прекращая жевать, буркнул он.
– А то, что ты придурок! – выкрикнула одна из девочек.
– Мисс Джордан, леди не должна так выражаться, – покачала я головой. – Прошу вас, не отвлекайтесь – творчество не любит суеты.
– Да, пошла ты, дура! – Максвелл ткнул в её сторону пальцем.
– Сам пошел, придурок!
– А вы, мистер Максвелл, раз уж пришли, то будьте добры, не мешать другим, – я обвела глазами класс, останавливая взгляд на мальчике. – Это, конечно, хорошо, что вы почтили нас своим присутствием на третий месяц учебного года, но это не значит, что вам разрешается отвлекать других учеников.
– Ха, – хмыкнул он, надел наушники и демонстративно включил СD-проигрыватель.
Зажужжала музыка, вырывающаяся из наушных динамиков.
– Мистер Максвелл, – позвала я.
– Ну, шо ещё? – мальчик оттянул дужку наушников возле правого уха.
– Сделайте потише. А то вы слушаете музыку, а мы – шум, – я подошла к его столу. – Вы похожи на человека, который уважает свои права и свободу… – помолчав, сказала я.
– Ну?
– И не любите, чтобы кто-то пытался их нарушить, не правда ли?
– А если так, тогда што?
– Не «што», а «что», придурок! – снова прозвучал сердитый девичий голос.
– Мисс Джордан, – оглянулась я к ней. – Прощу вас никого не обзывать и никогда не употреблять таких слов, по крайней мере, на моем уроке. Мистер Максвелл, тогда почему вы считаете для себя возможным покушаться на права и свободы других людей? Я вас сюда не звала, вы сами пришли. Поэтому извольте играть по моим правилам – я попросила сделать музыку потише. Конечно, если хотите здесь остаться. Мой кабинет – мои правила! – я помолчала. – Итак, ваше решение?
Паренёк демонстративно достал из кармана плеер и, выразительно глядя на меня, покрутил колесико настройки звука.
– Чудесно! Вот и договорились, – я отошла от его стола.
Я ходила между мольбертами учеников, подсказывая и помогая. Вдруг дверь резко открылась и в класс вошла мисс Смит. Дерек моментально убрал со стола ноги и, подскочив на месте, сдернул с головы капюшон и наушники. Его бейсболка, не удержавшись в капюшоне, плюхнулась на пол, гулко ударилась о планки паркета.
– Та-а-ак, – протянула завуч, быстро оглядев класс и останавливая свой взгляд на мальчике. – Мистер Максвелл, опять нарушаем? – спросила она, как полицейский, остановивший стрит-рейсера.
– Нет, мэм, я… – попытался оправдаться паренёк.
– Вы забыли, что у вас было последнее предупреждение?
– Я только… – мальчик спрятал за спину наушники, из динамиков которых предательски звучала музыка.
– Что это у вас в руках? Отдайте! Я передам это вашему отцу! – мисс Смит протянула руку.
Мальчик медлил, переминаясь с ноги на ногу.
– Я жду! – женщина нетерпеливо дернула пальцами.
– Прошу прощения, мисс Смит, – вмешалась я. – Но это я разрешила мистеру Максвеллу слушать музыку на моём уроке, конечно, при условии не мешать другим ученикам.
– Что? – приподняла брови завуч.
Все посмотрели на меня с удивлением.
– Понимаете, вдохновение – вещь очень сложная, – огибая мольберты и парты, я подошла к ней. – А художник, как и любой человек искусства без него не может творить. К каждому вдохновение приходит по разному – кому-то достаточно воображения, кому-то нужна прогулка по лесу или вдоль морского берега… Ну, а есть такие, как например, мистер Дерек, кому вдохновение дарит музыка. Только музыка рождает образы, которые затем находят своё воплощение на бумаге.
Женщина недоверчиво посмотрела на меня, потом на мальчика. Он кивнул.
– Вон, как раз, его рабочее место, – указала я на один из дальних мольбертов. – Хотите взглянуть?
В классе стояла такая тишина, что можно было услышать звук падающего лепестка с роз, стоявших в вазе на моем столе. Все замерли в ожидании ответа мисс Смит. Ученики знали, что я блефовала относительно мольберта Максвелла, и ждали, чем всё закончится.
– Нет, – сказала она, поджав губы. – Продолжайте урок.
– Да, спасибо, мэм, – кивнула я, потом хлопнула в ладоши, обращаясь к остальным. – Продолжаем! Не отвлекаемся!
– А вы, – женщина снова глянула на Дерека, – помните, что у вас есть только один шанс!
– Да, мэм, – тихо ответил паренёк, опустив глаза.
Дама вышла, ученики продолжил прерванное занятие, усиленно делая вид, что рисуют, впрочем, это у них не очень получалось. А Максвелл выключил плеер, и остальное время тихо сидел за своим столом, рассматривая столешницу. Прозвенел звонок. Ученики сдавали рисунки, потом шумно собирали свои вещи и, переговариваясь, выходили из класса.
– Мисс Паркер, спасибо, что не сдали меня… – возле моего стола стоял Максвелл.
– Мистер Максвелл, как я поняла, вам дали последний шанс? – я подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Так вот, вы его уже использовали! Вам ясно?
– Да, мэм.
– Вот и хорошо, – я сложила рисунки на край стола. – Что-нибудь ещё хотите сказать?
– Нет, – мальчик мял в руке бейсболку. – До свидания, мэм.
– До свидания, мистер Максвелл.
Марта припарковала машину, мы вышли. Возле входа в паб стояли несколько молодых мужчин. Они с ног до головы осмотрели её, как красивый автомобиль, улюлюкая и присвистывая вслед. Меня же удостоили только беглым взглядом.
Паб был полон народу. В зале было сильно накурено, вытяжки не справлялись, и сизый дым качался в воздухе. Курили не только мужчины. Многие дамы держали в руках сигареты, пошло затягивались и выпускали струйки дыма из намалёванных дешёвой помадой губ и напудренных носиков. Вульгарно накрашенные женщины, в основном, немолодые, некрасивые и тучные, с раскрасневшимися от выпитого лицами и в непристойной одежде, прохаживались по залу, специально задевая и прижимаясь большими грудями к спинам и рукам стоящих мужчин. Мужчины, не теряя времени даром, мимоходом ощупывали подставляемые прелести, оценивая предложения дам.
Некоторые из гостей, порядком «заправившись», перешли в стадию пьяной усталости и раздражения, что было заметно по их мрачным взглядам и замедленным движениям.
В углу компания, судя по всему, сотрудников одной фирмы, отмечала какое-то событие. Они громко шутили и смеялись, произносили тосты, поднимая стаканы и бокалы, и острили, тыкая друг в друга пальцами.
Я первый раз была в таком месте. И то, что я видела, мне не нравилось. Марта пошла к стойке бара, потащив меня за собой.
– Дамы, добрый вечер! Что будете? – бармен обращался к нам двоим, а смотрел только на мадмуазель Прежан.
– Джин с тоником, – улыбнулась Марта.
– Ананасовый сок, безо льда, – ответила я.
– Сок? – бармен посмотрел на меня, будто я попросила тарелку вареных мухоморов.
– Что-то не так? – я почувствовала, что начинаю злиться.
– Нет, мисс, – мотнул головой парень. – Ананасовый сок, – он поставил на стол стакан с соком и тонкой соломинкой. – Безо льда.
Келли часто ходила в пабы, но никогда не брала меня с собой, зная, что мне такие заведения не по душе. Поэтому я не могла понять, как Марте удалось уговорить меня, прийти сюда.
Кто-то, проходя мимо, задел спинку моего стула. Я оглянулась. Женщина, сильно качая бёдрами, несла два бокала с пивом. Её зад был широким и каким-то плоским, будто по нему стукнули доской, выравнивая выпуклости. Вся её фигура напоминала перевёрнутый пиковый туз. Словно верхнюю часть её тела всунули в нижнюю, большую по размеру.
– О, корма! – сказала я, глядя на её зад.
– Что? – посмотрела на меня Марта. – Что ты сказала?
– Вон, дамочка пошла, – я кивнула в сторону женщины. – Не зад, а корма корабельная.
Мадмуазель Прежан посмотрела вслед дамы с широким задом, и не выдержала, прыснув, громко рассмеялась.
– Ой, Тара, – Марта махала рукой как веером, и аккуратно вытирала выступившие слёзы. – Не зря у тебя художественное воображение. И в самом деле, корма корабельная.
Двое парней на другом конце барной стойки откровенно рассматривали нас. Такая бесцеремонность действовала мне на нервы. Один из них направился в нашу сторону. Я сделала глоток сока. Даже безо льда он оказался холодным. Марта достала сигарету. Бармен услужливо чиркнул зажигалкой. Мадмуазель Прежан посмотрела в зеркало прилавка за спиной бармена. Молодой человек, приближавшийся к нам, резко сменил направление. Марта перевела взгляд на меня. Наши глаза встретились в зеркале. Девушка недовольно выпустила струйку дыма, затуманивая наши отражения. Потом наклонилась ко мне.
– Что ты сделала? – сердито спросила она. – Я знаю, это ты! Ты что-то сделала! Этот парень шёл к нам! Признавайся, что ты сделала!?
– Ничего я не делала.
– Тара!
– Я только посмотрела на него.
– Посмотрела?! Ты же не смотришь – ты убиваешь взглядом! – девушка струсила пепел в подсунутую барменом пепельницу.
– Не говори ерунды, – я сделала ещё один глоток холодного сока.
– Тара, – Марта оглянулась по сторонам. – Есть две категории женских взглядов завлекающих мужчин: оценивающих и просящих помощи. Вторые наиболее предпочтительны для парней…
– Я рада за них…
– Но у тебя только один взгляд – убивающий! Ты можешь смотреть на мужчин по-другому?
– Могу, – кивнула я. – Я тоже умею смотреть оценивающе – когда мужчина на подиуме натурщика.
– Тара, надо что-то с этим делать.
– В самом деле?
– Да, – Матра повернулась к бармену. – Повторите, – указала она на рюмку, потом положила мне на плечо руку. – Я подумаю.
– Хорошо. Ты, давай, думай, а я пойду на улицу, – я слезла с высокого барного стула. – Не нравится мне здесь.
Я вышла из душного паба. Осенняя прохлада сразу освежила моё лицо. Лёгкий ветерок шелестел листьями, освещаемыми светом уличных фонарей, отчего кажущимися покрытыми ржавчиной. Я услышала шум какой-то возни. Метрах в двадцати от паба двое парней пытались затащить упиравшуюся девушку в машину.
– Эй, вы! – крикнула я, радуясь, что простуда добавила грубости моему голосу. – А ну, отпустите девочку, сволочи!
– Да, пошёл ты! – ответил один из мужчин.
– Алло, полиция! Похищение человека. Номер машины… – громко проговорила я.
Парни тут же бросили девушку и кинулись к машине. Взвизгнув тормозами, автомобиль быстро отъехал. Девушка, приземлившаяся задом на асфальт, сидела, размазывая руками по щекам слёзы. Я подошла ближе.
– Вы как? – я заглянула ей в лицо.
Девочка была совсем молоденькой, лет четырнадцати. Запах алкоголя подтверждал, что она сильно пьяна. И было просто чудо, что парни не смогли затащить её в машину. Её куртка была расстёгнута, на кофточке оторваны несколько пуговичек, юбка задрана, колготки порваны, волосы растрёпаны, руки дрожали. Она смотрела мутным невидящим взглядом по сторонам, пребывая в шоковом состоянии.
– Ну, давайте, поднимайтесь, земля холодная, – я помогла девушке подняться. – Как же ты так нарвалась, милая? Небось, сбежала повеселиться, пока родители думают, что ты дома, в своей постели? Ах, глупая, глупая маленькая девочка! Ты представляешь, чтобы они с тобой сделали?
Девочка посмотрела на меня и вдруг расплакалась.
– Вот и хорошо, поплачь. Пусть беда уходит со слезами, – обняла я девушку, как часто делала, когда у Келли было очередное неудачное свидание или расставание. – Ну, пойдём, милая.
– Тара, куда ты запропастилась? – Марта стояла у входа в паб. – Это кто?
– Этой глупышке удалось избежать самого страшного женского кошмара, – ответила я, поддерживая подростка. – Мы можем её отвезти на твоей машине, или я ей такси вызову.
– Пойдём, – мадмуазель Прежан подкинула и поймала ключи. – Куда тебя отвезти?
Девушка, всхлипывая, назвала адрес.
– Садись в машину, искательница приключений. Тара, помоги ей, – Марта открыла двери возле заднего сидения.
Проехав минут десять, авто остановилось возле невысокой калитки. В дворике перед домом и в самом доме было темно, только входная дверь освещалась слабым светом вмонтированной в козырёк лампочки.
– Ну, как? – повернулась к девушке Марта. – Отошла немного?
– Да, спасибо, – голос девочки дрожал.
– Считай, что отделалась испугом. В следующий раз так может не повезти! Поняла? – мадмуазель Прежан покачала головой. – Козлов среди мужиков хватает!
– Угу, – кивнула девчушка, открывая дверь машины.
– Как подумаю, что могло бы случиться с этой девочкой, не подоспей ты вовремя, аж страшно становится, – сказала Марта, когда мы возвращались в школу. – А ты молодец, Тара, не побоялась на двух мужиков пойти…
– В то время я об этом не думала, – я поправила ремень безопасности.
– …особенно, зная, как ты боишься мужчин.
– Я боюсь мужчин? – возмутилась я. – Марта, ты о чём?
– О том самом. Ты шарахаешься от мужчин!
– Ни от кого я не шарахаюсь! Что ты выдумываешь?
– У тебя парень был? – мадмуазель Прежан остановила машину, пропуская пешехода.
Я молчала.
– А секс?
– Нет, – сердито ответила я. – Я, что от этого хуже стала?
– Тара, не сердись, – примирительный тон Марты совсем меня не успокаивал. – Я ничего плохого не хотела о тебе сказать или задеть тебя…
– Может и не хотела, – я смотрела в окно машины.
– Извини…
– К тому же, я не думаю, что переспать в первый раз с парнем на заднем сидении чужого автомобиля или лишиться девственности под кустом, когда бойфренд даже одеяло не подстелет или куртку свою побоится испачкать, так уж романтично или предел мечтаний девушки, – злилась я. – И только потому, что все подружки уже имеют такой опыт. Не думаю…
– Ты – права, – грустно сказала мадмуазель Прежан.
– А знаешь, ты тоже права, я, действительно боюсь мужчин. Точнее, я очень люблю благородных, сильных, умных, смелых – в общем, то, что мужчины собой олицетворяют, – уже спокойнее говорила я. – Но, как бы тебе сказать… Только верхнюю часть… всё, что выше пояса… сердце, разум, чувства. А нижняя часть мужчин меня пугает. Есть даже какое-то психическое заболевание, когда девушка или женщина боится обнажённого мужчины.
– Нижняя часть мужчины, точнее, её середина – это самое большое наслаждение для женщины, – томно произнесла Марта. – Особенно если прибор подходящего размера…
– К чему «подходящего»? – хмыкнула я.
– Ха, Тара! А ты, оказывается, можешь говорить пошлости! – засмеялась мадмуазель Прежан.
– А на счёт размера… Можно иметь скрипку Страдивари, но не уметь на ней играть!
– Ха! Вот, это в самую точку! – щёлкнула пальцами Марта. – А если серьёзно, то ты очень симпатичная, можно сказать, красивая, одеваешься вроде вполне прилично… Почему без парня?
– Дался тебе мой парень! – махнула я рукой. – Есть он у меня или нет – какая разница? Кто нравился мне, тому не нравилась я. Вот и всё. А секс без любви не для меня.
– Что, ждёшь своего единственного?
– Никого я не жду – уже все «жданики поела», – я убрала прядь волос со щёки.
– Что поела? – приподняла бровь девушка.
– «Жданики».
– А-а, – засмеялась мадмуазель Прежан. – Поняла. Слушай, Тара, давай я тебя с кем-нибудь познакомлю. У меня много знакомых холостых мужчин…
– Не сомневаюсь. Но нет, не хочу.
– Почему? Чего ты боишься? Тебя, ни в постель, ни к алтарю никто не тянет, – Марта посигналила привратнику, чтобы он открыл ворота. – Свидания – это же весело!
– Свидание? – я проследила глазами за открывающимися воротами. – Не хочу. На свидании мужчина на что-то надеется… Зачем давать обманчивые надежды? Нельзя смеяться над чужими чувствами!
– Мрачная у тебя философия, Тара! Хотя, надо признать, верная, – мадмуазель Прежан кокетливо махнула рукой привратнику, а он заулыбался, шутливо козырнув рукой. – Всё забываю спросить. Эта жаба – Маккалистер к тебе не цепляется?
– Нет.
– А по-честному?
– Да, говорю же: «нет».
– И руками не балуется? – девушка остановила машину, заглушила двигатель.
– Нет.
– Удивительно, – не поверила она. – Он мимо не пройдёт, чтобы за что-нибудь не схватить, козёл.
– Нормальный дядька, – пожала я плечами и толкнула дверь машины. – Зайдём ко мне, чаю хочется.
Мы с Мартой поднялись на второй этаж, не особо беспокоясь о стуке каблучков, поскольку в этой части административного корпуса были только наши с мадмуазель Прежан комнаты, и ещё одной женщины, преподавателя музыки и пения.
Старая дева мисс Мостран преподавала и жила здесь всю жизнь. Одиночество не озлобило её. Свою нерастраченную любовь и ласку она дарила ученикам, которые, хоть и посмеивались над ней, но любили. Никогда я не слышала её жалоб или вздохов по поводу неудавшейся жизни. Музыка и литература были её страстью. Если мисс Мостран рекомендовала книгу, то можно было не сомневаться, что она интересная. Мария Каллас и Лучано Паваротти – фавориты её музыкального вкуса, а портрет Роберта Бернса красовался на её ночном столике, рядом с книгой его стихов и таблетками со снотворным.
Я открыла дверь, пропуская Марту в комнату, и включила свет. Мадмуазель Прежан налила в чайник воды и потянулась на полочку за чашками. Я поставила на стол коробку с печеньем.
– У меня ещё кусочек шоколада остался. Хочешь? – я открыла дверцу холодильника и достала начатую плитку шоколада.
– Что это? Фотоальбом? – девушка держала в руках толстую книгу в золотистом переплёте.
– Да.
– Можно посмотреть? – Марта перевернула несколько пластиковых листов с прозрачными кармашками для фотографий. – Какой красивый парень! Кто это?
– Где?
– Вот! – она показала пальцем на одно из изображений.
– Это Итон – парень Келли, – я разливала по чашкам чай.
– А девушка рядом? Это и есть Келли?
– Да.
– Хорошенькая. Она выглядит такой счастливой! – мадмуазель Прежан стала размешивать в чашке сахар – Красивая пара.
– И только.
– Они и сейчас вместе? – Марта посмотрела на меня.
– Да, вроде в Лондоне. По крайней мере, должны были переехать.
– Вы все здесь, на фотке, классно получились. Но парень – картинка!
– Итон – скотина ещё та – злой, жестокий Нарцисс. Одним словом – козёл!
– Почему ты так говоришь о нём?
– Потому что, он избивал Келли, (наверное, и сейчас избивает), дал ей наркотик, и она была под таким кайфом, что мне пришлось скорую вызывать, – воспоминания пробуждали во мне раздражение и жалость одновременно. – Напал на меня, убил Горацио, моего кота. Вот, какой классный парень!
– Даже не верится, что молодой человек с такой ангельской внешностью может делать такие ужасные вещи, – Марта покачала головой.
– Ага, Келли тоже не верила, да, только синяки тональным кремом замазывала, – я отломила кусочек шоколада. – Я помню, как он пришёл к нам в первый день. Чуть ли не приказал мне, как служанке, чай принести, а сам, зная, что зайду, специально занялся любовью с Келли. Ну, не придурок! – я отрезала ломтик лимона. – Лимончика кинуть? Так русские пьют чай, с лимоном.
Марта кивнула, я отрезала ей кружочек цитруса.
– Горацио невзлюбил его сразу, – продолжила я. – Впрочем, ненависть была взаимной. Итон обзывал моего котейку «одноглазым чудовищем» и каждый раз не упускал случая пхнуть его ногой или ударить. А Горацио мстил: то нападёт исподтишка, то укусит за ногу и убежит. А один раз «наделал» Итону в туфли, причём в оба. А туфли дорогущие, итальянские. Представляешь, как Итон разозлился! А потом Горацио исчез. В первый день, я подумала, что загулял мой кот. Но его день нет, два, три… Я давай по району бегать, зову, «кискаю», плачу, объявления расклеила. Пропал кот. А эта скотина только ухмыляется, типа «…от тебя даже одноглазый кот сбежал». И ржёт сволочь! Мы грызёмся, а Келли бедолага носится между нами, как между молотом и наковальней.
Я замолчала.
– А как он на тебя напал? – обеспокоено спросила Марта.
– Перед самым приездом сюда. Я пришла с университета. Келли в отключке. А он голый попёр на меня на кухне. Ну, я ему по морде этюдником заехала и бегом в свою комнату, полицию вызывать. Там и просидела, пока полицейские не стали ломится, – я провела ладонью по лицу.
– Понятно, – мадмуазель Прежан принялась мять в руках фольгу из-под шоколада. – Как сюжет фильма.
– Да уж, – усмехнулась я.
– Неужели ты так никогда не влюблялась, – решила сменить тему Марта.
– Ты не будешь смеяться? – смутилась я.
– Нет, рассказывай.
– Я, как мне кажется, люблю одного человека. Но не знаю, ни его имени, ни где живёт, ни чем занимается. Я даже лица его толком не видела…
Лицо Марты приняло удивлённое выражение.
– Да, да, я сама понимаю, что это звучит как бред. Он купил мою первую картину, в смысле, первую выставленную. Я встретила его в галерее. Он стоял и смотрел на мою «Свободу». Вот она, – я перелистнула насколько страниц фотоальбома. – Это Келли научила меня фотографировать все мои картины…
– Ну, продолжай! – девушка постучала пальцами по столешнице.
– А продолжать нечего… Он говорил о моей картине, абсолютно то, что я хотела передать. Представляешь, он описывал мне мои же чувства. Я чувствовала, что встретила родственную душу…
– Но?
– Но… – протянула я. – У этой родственной души есть тело, тело мужчины, которое рядом с другой женщиной, которая назвала мою картину вульгарной. Вот и всё. Как можно любить вообще ничего не зная, ни лица, ни имени? А помнить только фигуру в пальто и руку в перчатке! Бред! Только поделать ничего нельзя…
Я почувствовала, что слеза скатилась по щеке.
– Ладно, давай спать, – поднялась я из-за стола.
Марта сидела, подперев рукой щеку. Несколько минут она молчала, пока я собирала и споласкивала чашки.
– Ты, в самом деле, не помнишь его лица? – наконец спросила она.
Я покачала головой.
– Но что-то в его внешности ты помнишь? Ты же художник! – воскликнула мадмуазель Прежан. – Я думала, что у художников фотографическая память.
– Помню, что у него серые глаза и тёмные, почти чёрные волосы, которые такими изогнутыми линиями уложены по бокам, – я провела рукой по виску. – Лоб высокий и широкий. Подбородок такой… к которому хочется прикоснуться рукой. Губы тонкие, но выразительные. Когда он говорил, я смотрела, как двигаются его губы… Зубы крупные, мужские. Он показался мне невероятно красивым! А ещё руки! Точнее, руки в чёрных кожаных перчатках… и блеск этой кожи.
– Смотри, Тара, ты же всё помнишь! Вон, как описала! – Марта подскочила со стула. – Нарисуй его, пока так помнишь!
– Но я не пишу портреты! – возразила я. – К тому же, я помню детали, но не могу соединить их в один образ – что-то ускользает от меня, – в своём голосе я услышала нечто похожее на отчаяние. – И его запах – запах лосьона после бритья, геля для волос и…мужчины. У меня даже голова кружилась, когда я стояла рядом с ним.
Мадмуазель Прежан обняла меня и посмотрела в глаза.
– Оказывается, Тара Паркер, – мягко улыбаясь, сказала она. – За фасадом неприступной и холодной девушки, спрятана страстная и горячая женщина.
– Марта Прежан, что ты выдумываешь? – я спокойно смотрела ей в глаза. – Поздно уже, давай спать.
– Ладно, – согласилась она и пошла к двери. – Спокойной ночи! До завтра.
– До завтра.
Девушка вышла, тихо прикрыв за собой дверь.
На Рождество мадемуазель Прежан пригласила меня поехать с ней в Париж. Как я могла упустить такую возможность! Тем более, что перспектива оставаться на праздники в школе мне совсем не нравилась.
– Разве ты не поедешь на каникулы домой? – спросила меня Марта, когда мы пили кофе в моей комнате. – Ведь Рождество – семейный праздник.
– Моя семья – родители и старший брат живут в Новой Зеландии, на другом конце света, – грустно ответила я.
– И ты здесь одна? – удивилась девушка.
– Одна, – пожала я плечом. – Но ты знаешь, мне почему-то всегда везло на друзей: в университете – Келли, здесь я сразу познакомилась с тобой, – я обняла Марту. – Чему я очень рада!
– Я тоже рада, что у меня, наконец, появился друг в этой богадельне, – девушка тоже обняла меня и прикоснулась своей головой моей. – А брат старший?
– Да, намного, на четырнадцать лет. Его отец развелся с моей матерью, когда Браяну было двенадцать. Где-то через год она встретила моего отца. Ещё через год появилась я. Ой, у меня же коньяк есть, – спохватилась я. – Французский! Будешь?
– Конечно! Тащи!
– Так вот, брат учился в Кембридже, – я поднялась и направилась к шкафчику, чтобы взять бутылку. – Его дипломная работа выиграла какой-то престижный конкурс. И Браяна пригласили в Америку, работать в одну крупную компанию. Не помню, сколько он там работал. Затем брата переводят с повышением в их филиал в Новой Зеландии. Позже он пригласил нас на свадьбу, на которой уговорил родителей остаться. Они соблазнились, а я не захотела и вернулась в Лондон. Наш лондонский дом в Кенсингтоне. Мы, точнее, я сдаю в аренду одной семье. Родители согласились, что деньги от аренды будут моими. Эти деньги, кстати, позволили мне отучиться в Оксфорде. Да, и сейчас, хорошая финансовая помощь.
– А почему не в Кембридже, как брат? – Марта добавила коньяк себе в кофе.
– Кембридж мне не нравится. Напыщенный какой-то, – я захрустела печеньем.
– Так что, тебе теперь негде жить?
– Почему?
– Ну, в твоей лондонской квартире живут?
– И что? – я отставила пустую чашку. – У меня в той квартире есть свои, так сказать, апартаменты с ванной комнатой. Сейчас они закрыты. Жильцам запрещено в них входить. Я могу в любой момент приехать, и там остановится. К тому же, я хочу купить квартиру здесь, в Эдинбурге, в Восточном районе, чтобы окна смотрели на море.
– А я хочу вернуться домой, в Париж, – вздохнула Марта. – Никак не привыкну к вашим ветрам, холодам и слякоти. Поехали со мной!
– Куда?
– В Париж!
– И что я там буду делать? Да, ещё с моим французским.
– Рисовать! – мадемуазель Прежан подскочила со своего места и быстрыми шагами заходила по комнате. – Я видела твои картины! Ты – талантливый художник! Париж ждёт тебя! Только там ты станешь самым модным и популярным художником! И сможешь заработать кучу денег!
– Всё это очень соблазнительно, но я люблю Эдинбург, его ветра, холода и слякоть, – улыбнулась я. – К тому же, в Париже и без меня художников хватает. А славы на всех не хватит.
– Тогда, поедем, просто, в гости на Рождество! – Марта остановилась посреди комнаты. – Я покажу тебе Париж. Сходим в Орси и галерею Оранжери, посмотришь на оригиналы своих любимых импрессионистов.
– Хм, ты знаешь, чем завлечь! – я посмотрела в окно. – Уговорила. Едем!
Ранним утром за день до Сочельника мы отправились в Париж. Умелое и даже лихое вождение Марты быстро домчало нас до Лондона. Несмотря на объезд по окраинам города, дорожных «пробок» нам всё-таки не удалось избежать. ВМW мадемуазель Прежан въехало во чрево парома. Мы вышли из машины и огляделись, чтобы запомнить место и уровень парковки, обозначенного заглавной буквой и цифрой. Потом прошли вдоль ряда автобусов, легковых и грузовых автомобилей и, дёрнув ручку тяжёлой металлической двери, оказались в коридоре возле лестницы с блестящими перилами и покрытой красной дорожкой. Пассажиры поднимались по лестнице и разбредались по кораблю. Не теряя времени даром, мы решили пообедать. В ресторане парома уже выстроилась очередь желающих подкрепиться. Обслуживающий персонал особой расторопностью не отличался: работники раздачи безуспешно сновали туда-сюда, отчего очередь двигалась медленно.
Мы выбрали жареную курицу с картофелем фри, упросив парня на раздаче подать лишь по полпорции картофеля. Кассир принимала как фунты, так и евро. Расплатившись на кассе с милой дамой, мы выбрали столик у окна и с удовольствием отобедали. После ленча у нас оставалось минут двадцать до объявления о прибытии и необходимости занять места в своих машинах, оставленных на нижних палубах. Поэтому мы решили посетить магазин парома.
Приятный мужской голос возвестил о прибытии парома к месту назначения и попросил пассажиров спуститься к своим авто. Возле дверей нижней палубы собрались несколько мужчин. Мы подошли ближе и остановились на ступеньках. Другие пассажиры тоже останавливались на лестнице. Прозвенел звонок, и автоматический замок палубы-гаража клацнул, открывшись. Люди пошли по рядам в поисках своих автомобилей. Сразу за туристическим автобусом стоял BMW Марты.
Служащий парома в светло-зелёном светоотражающем жилете размахивал руками, указывая очерёдность выезда машин. Наконец он показал пальцем на водителя, впереди, нас стоящего автобуса и помахал ладонью. За автобусом двинулись и мы. На пропускном пункте два улыбчивых офицера таможни проштамповали наши паспорта.
В Париж мы приехали поздно ночью. Маленькая квартирка Марты располагалась на четвёртом этаже и состояла из двух комнатушек и кухни, обставленных недорогой современной мебелью.
– Вот твоя комната, – мадемуазель Прежан открыла дверь в одну из них. – Входи. Здесь ты будешь спать, а я – в той.
Кинув, не распаковывая сумки, поужинав бутербродами и чаем, мы легли спать. Разбудил меня длинный гудок грузового автомобиля, промчавшегося под окнами.
«Невероятно, я проснулась в Париже!» – подумала я, рассматривая узоры потолка. Я встала, застрелила постель, прошла на кухню и поставила чайник. Кинула в чашку растворимый кофе и сахар. Присела на табурет, ожидая пока закипит вода и любуясь видом из окна.
– Чего так холодно? – в кухню, шлёпая босыми ногами и протирая глаза, вошла Марта одетая в длинную футболку.
– Извини, это я форточку открыла, чтобы утро впустить. Привет! – улыбнулась я. – Сейчас закрою.
– Привет! О, кофе. Подожди, только сигаретку возьму, – потягиваясь, ответила мадемуазель Прежан.
День в Сочельник мы ходили по магазинам, покупая к празднику наряды, толкались по Рождественскому базарчику, выбирая ёлочные игрушки, свечи и прочие приятные мелочи. С ворохом пакетов, упаковок и коробок мы пошли пообедать в кафе. Заказали по куску вишнёвого штруделя и кофе. Нежной третью зазвонил сотовый телефон Марты. Девушка откинула крышку телефона-ракушки и заулыбалась, услышав в трубке мужской голос.
– Это Сильвио, – закрывая нижнюю часть трубки, проговорила она. – Я отойду?
– Конечно, – кивнула я. – Нет, ты здесь разговаривай, а я выйду. Когда закончишь, постучи в окно.
– Угу, – кивнула Марта и быстро затараторила в трубку, улыбаясь и кокетничая.
Я накинул на плечи пальто, вышла на улицу и стала, облокотившись о перила. Как не похож праздничный Париж с его неугомонностью, вечно спешащими жителями, суетностью, модными вывесками, разноцветными огнями иллюминации и лампочками на ветках деревьев на грациозно-строгий, чопорный в своей немного холодной и спокойной ленности Эдинбург! Я смотрела на этот «вечный город», на снующих в разных направлениях парижан, делающих покупки, перебегая от одного магазинчика в другой; туристов, толпами перемещающихся по улицам и щёлкающими затворами своих фотоаппаратов; машины, останавливающиеся на перекрестках, непрерывно сигналя зазевавшимся водителям; и мотоциклистов, петляющих между автомобилями на своих железных конях и иногда показывающих автолюбителям неприличные жесты. Я всё больше чувствовала, что каким бы романтично разрекламированным не был Париж, мрачные призраки тёмных улочек Эдинбурга мне нравятся больше. Шотландский город – этот таинственный незнакомец в тёмно-коричневом плаще и надвинутой на глаза шляпе с выразительным взором, шёл в противовес французской столице – постаревшей красотке кабаре с осыпавшимся за ночь макияже и вылинявшем платье, которая вечером ещё может блистать на подмостках Мулен Ружа, а утром уже не пытается скрывать свою увядшую молодость. И всё равно, Париж – это Париж!