«Гондвана», гигантский пассажирский лайнер, дрейфовал в системе Каузы Примы бок о бок с кораблем параприматов. На земной взгляд эта конструкция выглядела странновато: ни определенных очертаний, ни ясно различимой оболочки, ни сходства с какой-либо геометрической формой. Нечто мерцающее, расплывчатое, с разбросанными тут и там темными ядрами, будто повисшими в светящемся облаке, сквозь которое виднелись звезды… Такой обязательный элемент, как разгонная шахта, не просматривался, и оставалось лишь гадать, каким образом парапримы странствуют в Лимбе [15]: с помощью контурного привода [16] или другим, неведомым землянам, способом.
Оружия на чужом корабле не имелось, как и на «Гондване». Всякие средства уничтожения и разрушения парапримы очень не жаловали, так что на первое дипломатическое рандеву был отправлен пассажирский лайнер, а не эскадра тяжелых крейсеров, сопровождаемых фрегатами. Это являлось непременным требованием парапримов: никакого оружия, никаких деструкторов, аннигиляторов, киберистребителей и боевых роботов. Они полагали, что высокоразвитые существа могут и должны договориться без демонстрации силы – тем более что делить им нечего. Спорный вопрос касался не экспансии в Галактику, не новых колоний, не торговых или военных интересов, а проблемы сугубо мирной – можно сказать, даже благородной и гуманной: методов прогрессорства. Ибо парапримы занимались тем же, что и Фонд Развития Инопланетных Культур, но делали это иначе, с гораздо меньшими самонадеянностью и напором.
«Гондвану» и одно из темных ядер судна парапримов соединяла пуповина переходного модуля, в середине которой круглился шар временной станции с залом переговоров и отсеками для отдыха. На свой корабль чужаки землян не пригласили; те, соблюдая паритет, ответили тем же. В результате консул Пьер Каралис, глава дипломатической миссии ФРИК, беседовал с братьями по разуму при нулевой гравитации и не очень комфортной температуре – парапримы любили тепло, и в зале было градусов тридцать. В прозрачном куполе этого помещения пылало зеленоватое око Каузы Примы, под ним, в самой середине, торчала поросль голопроекторов и прочей вспомогательной техники, а у стен находились прикрепленные к полу кресла. Для людей – обычные «коконы» [17], для их партнеров – широкие плетеные сиденья, имевшие сходство с гамаками.
По левую руку от Каралиса сидел Сойер, его заместитель, справа высилось цилиндрическое устройство с памятным кристаллом умершего недавно Колесникова. Он был великолепным специалистом, обладавшим в новой своей ипостаси неограниченными резервами памяти, и потому Каралис взял его с собой в качестве Советника.
В креслах напротив располагались два параприма. На любой встрече их было ровно столько же, сколько людей, будто они предугадывали заранее число земных переговорщиков. Каралис не мог отделаться от мысли, что так оно и есть. На Земле он тщательно изучил материалы Тревельяна, первым вступившего в контакт с парапримами, и обнаружил в тех отчетах один пугающий нюанс: похоже, эта раса знала, как прогнозировать грядущее. Может быть, не в подробностях, не в деталях, но с числом своих делегатов они не ошиблись ни разу.
– Сегодня мы выбираем тему для дискуссии, – произнес Антрацит, подняв неимоверно длинную руку. – Не сочтите за обиду, но нам хотелось бы поговорить о ваших неудачах и их катастрофических последствиях. Есть ли возражения, партнеры?
– Нет, – сказал Каралис. – Что касается ваших неудач, – он подчеркнул слово «ваших», – то мы о них не знаем, но надеемся получить информацию по этому вопросу и обменяться мнениями.
– Разумеется, – заверил его Белый Воротник. – Мы не всегда и не везде добивались успеха, и не собираемся этого скрывать. Но сегодня займемся анализом ошибок, допущенных Фондом.
– На чужих ошибках полезно учиться, – басовито буркнуло из вокодера, подсоединенного к кристаллу Колесникова. – Полезно и, главное, приятно.
Николай Ильич Колесников при жизни был резковат, и, кажется, теперь эта черта усилилась. Но на все его шпильки парапримы отвечали только вежливым оскалом, означавшим улыбку.
– Ледяной Ад, – произнес Белый Воротник, и в луче голопроектора закружился оледеневший сфероид планеты. – Цивилизация гуманоидов, стоявших на пороге эры электричества… При вашем тайном содействии они совершили быстрый скачок в математике, химии, ядерной физике, инженерии. Обогащение урана, производство плутония, первые атомные энергостанции и неуклюжие, но весьма эффективные боевые заряды… Плюс разобщенность их стран, безнравственность правителей и невежество ученых… Так?
Сойер опустил голову. Каралис кивнул; его горло жгло огнем, словно он наглотался чудовищного пламени, что бушевало некогда над тем несчастным миром.
– В результате – всеобщая гибель и постъядерное оледение, – сказал Антрацит. Он изъяснялся почти без акцента – после нескольких первых встреч оба параприма быстро освоили земную лингву. У них имелись длинные сложные имена, которые запомнил только Колесников. Каралис звал их про себя Антрацитом и Белым Воротником; первый – с черной, как ночь, шерстью, у второго вокруг шеи и под горлом шла белоснежная манишка. Они были четверорукими созданиями, напоминавшими с первого взгляда крупных обезьян Земли. Второй и более пристальный взгляд улавливал отличия: короткая гладкая шерсть лежала волосок к волоску, изящные плавные жесты не походили на резкие движения горилл и шимпанзе, лоб был высоким, челюсти – не такими огромными, пальцы – длинными и гибкими. И от них приятно пахло.
– Руины, – молвил Белый Воротник, и видение Ледяного Ада сменилось другой планетой. – Перенаселенный мир с довольно развитой технологией и высоким темпом размножения. Эти существа, отличные от вас и от нас, страдали от голода и эпидемий – не все, но очень многие. Вы стимулировали биохимические исследования – кажется, это был последний ваш эстап [18]?.. – и на Руинах начали производить искусственную пищу и препараты от болезней. Последовал всплеск рождаемости, затем – истребительная война. Выйти в космос они не успели.
– Теперь о другом погибшем мире, который вы называете Горькой Ягодой, – продолжил мрачный перечень Антрацит, но Сойер прервал его:
– Горькая Ягода, Пепел, Рухнувшая Надежда – мы помним о них! Да, это наши неудачи… Мы не знали, что нельзя работать с мирами за Порогом Киннисона… Но, с другой стороны, они могли самоуничтожиться и без нашего воздействия.
– Вы в этом уверены? – спросил Белый Воротник. – Вы способны заглянуть в грядущее?
– А вы? – откликнулся Каралис.
Парапримы сморщились, будто в нерешительности или в раздумье. Их мимика и жесты были очень похожи на человеческие, и это облегчало общение.
– Иногда нам это удается, – сказал Антрацит. – Не обладая подобным знанием, мы не рискнули бы вмешиваться в развитие младших рас. Следует предвидеть, что для них плохо, что хорошо и чем обернутся наши лучшие намерения.
– Вы делаете долгосрочные прогнозы с помощью компьютеров? – поинтересовался Колесников. – Что при этом используется? Оценка рисков, альтернативный исторический анализ, синергетика, стратегия игр? [19]
– Нет. У нас имеются аналоги этих математических дисциплин и устройства, подобные вашим компьютерам, но мы считаем, что искусственный разум уступает живому мозгу в прогностических способностях. В вашем языке есть термин… умение приходить к правильным результатам без логических рассуждений…
– Интуиция, – пробормотал Каралис, – интуиция… Мы можем лишь позавидовать вашей чудесной способности, партнеры, если она в самом деле столь безошибочна и точна. Наши знания о будущем все-таки строятся на компьютерных расчетах.
– Но прогноз будущего – некорректная задача, – возразил Белый Воротник. – Нельзя учесть всю гигантскую совокупность фактов, необходимых для точного математического расчета. В то же время малые флуктуации в исходных данных ведут к непредсказуемым результатам. – Он помолчал, потеребил шерсть на груди, потом пригладил белый мех. – Мы познакомились с тем, что называется у вас литературой. Я вспомнил песенку… детскую песенку о кузнице, в которой не нашлось гвоздя, чтобы подковать верховое животное… кажется, лошадь… И что случилось из-за этой мелочи?
– Лошадь захромала, командир убит, конница разбита, армия бежит, – гулким басом сообщил Колесников. – Да, случилась большая неприятность! Но мы теперь умнее, чем двести лет назад. Мы не пытаемся влиять на экстравертные культуры, на тех, кто осознал свое место во Вселенной. Мы занимаемся исключительно архаическими мирами.
– Но ускоряя их прогресс, вы не застрахованы от ошибок. Есть лишь одна причина для оправдания подобных действий: минимизация жертв. Социальный и техногенный прогресс общества ведет к неизбежным потерям: разумные существа гибнут в войнах и катастрофах, во время социальных потрясений и опасных экспериментов, умирают от голода и болезней. Вмешательство извне оправдано, если оно сокращает количество жертв.
– Существенно сокращает, – добавил Антрацит. – Но вы не умеете предугадывать подобные риски.
– Нам намекают: не суйся со свиным рылом в калашный ряд, – буркнул Колесников. Он произнес это на русском, но, вероятно, смысл был понятен парапримам – оба оскалились в улыбке.
– Есть ситуации и Cитуации, – сказал Сойер. – Иногда вмешательство необходимо, к какой бы культуре, интравертной или экстравертной, ни относился прогрессируемый мир. В истории нашей планеты были такие случаи.
– Вы испытали чье-то влияние? – спросил Антрацит. Кажется, он выглядел удивленным.
– Не уверен, что это можно так назвать. – Каралис запрокинул голову и прищурился – зеленоватые лучи Каузы Примы кололи глаза. – Влияние?.. Нет, скорее своевременная помощь… Это произошло девять веков назад, при столкновении с расой фаата. Их флот вторгся в Солнечную систему, и хотя мы уже имели боевую космическую технику, перевес был на стороне противника. Возможно, нас бы уничтожили.
– Кто же вам помог? Кто это сделал? – с явным волнением произнес Белый Воротник.
– Эмиссар метаморфов, пребывавший в нашем мире в качестве наблюдателя. Организм этих созданий способен к глобальной перестройке, – сообщил Каралис. – Они могут принять облик гуманоида, дроми, лльяно или подобного вам существа и потому практически неуловимы. Но Гюнтер Фосс – так звали того метаморфа – не скрывался и вступил в контакт с нашими службами. В архиве Звездного Флота есть упоминания о нем.
Парапримы переглянулись.
– Нам ничего не известно об этой расе, – промолвил наконец Белый Воротник.
– Рад оказаться вам полезным. – Каралис усмехнулся. – Но про лоона эо вы, вероятно, знаете?
– Да. С ними мы поддерживаем торговые контакты.
– Лоона эо тоже пытались влиять на нас. Среди предлагаемых ими товаров есть странные устройства, опасные для гуманоидов: гипноглифы, Зеркала Преображений, снадобье эрца и звучащие шары… как же они называются?..
– Коум, – подсказал Колесников, – они называются коум. Мы запретили ввоз таких предметов и потому, возможно, еще живы. Даже не сошли с ума.
Парапримы одновременно кивнули, то ли соглашаясь с подобным решением, то ли приняв информацию к сведению. Потом Антрацит промолвил:
– Это создание… метаморф… он действовал в согласии с нашей традицией. Несомненно, его раса обладает опытом и мудростью. Мы хотели бы с ней связаться и просим вашего содействия.
– Тут мы ничем не можем помочь. Метаморфы приходят и уходят, ни у кого не спрашивая разрешения, – сообщил Каралис, а Колесников мстительно добавил:
– Поищите на своих мирах. Уверен, они и вас не обошли вниманием.
Наступила тишина. Антрацит и Белый Воротник сидели неподвижно, закрыв глаза, и, надо думать, обменивались мнениями – эта раса была способна к мысленной связи. Зеленоватые лучи звезды струились сквозь прозрачный купол, шерсть парапримов, не носивших одежды, отливала изумрудными бликами, мышцы гибких длинных конечностей чуть заметно трепетали. Каралис и Сойер, соблюдая протокол, старались не разглядывать их, но Колесников не стеснялся: все шесть видеодатчиков его цилиндра таращились на инопланетян. Он, несомненно, фиксировал каждый их жест и каждое слово, а в периоды молчания пытался расшифровать поток ментальных импульсов.
– Продолжим, партнеры, – сказал Антрацит, поднимая темные кожистые веки. – Мне кажется, вы что-то хотите спросить?
– Да, – откликнулся Сойер. – Упоминались некие традиции… ваши принципы прогрессорства, если я верно понял… Могли бы вы их изложить?
– Разумеется. – Антрацит обхватил нижние конечности верхними и принялся раскачиваться в своем сиденье-гамаке, согласуя ритм речи с этими движениями. – Наблюдение, только наблюдение… долгое, тщательное, терпеливое наблюдение… никаких попыток ускорить естественный прогресс… никаких эстапов и передачи технологии, даже самой безобидной… никакого протекционизма тем или иным группам населения… никаких сведений географического или космогонического характера… – Вдруг он замер и вытянул в сторону землян длинную конечность. – Вмешательство допустимо, но в одном и только одном случае: при угрозе общепланетной катастрофы. Так, как сделал наблюдатель метаморфов, о котором вы рассказали.
– Это означает, что из прогрессоров мы станем наблюдателями и хранителями, – сказал Сойер.
– Именно так, – согласился Антрацит. – Не изменять быстро и непредсказуемо, а оберегать от несчастий. Не толкать силой в неведомое будущее, а следить за естественным процессом, помогая лишь в случае крайней необходимости. Такова наша концепция.
– Я доведу ее до сведения Консулата, – вымолвил Каралис. – Вы желаете продолжить обсуждение наших… гмм… провалов и ошибок?
– Нет. Об этом сказано достаточно, и мы не хотим усиливать то ощущение вины, которое вы испытываете. – Белый Воротник щелкнул пальцами, вызывая гравиплатформу. – Чем мы займемся в следующий раз? Ваша очередь сделать предложение.
– Осиер, – сказал Каралис. – У нас имеются разногласия по Осиеру. Хотелось бы с ними разобраться.
– Нет возражений. Ваш коллега Ивар Тревельян будет участвовать в дискуссии? Это было бы полезно. Хранитель Осиера высокого мнения о нем.
– К сожалению, Тревельяна нет на нашем корабле. Он выполняет очередную миссию, далеко отсюда. Очень далеко.
– Разве с ним нельзя связаться?
– В принципе, можно, но поддерживать непрерывную связь на таких огромных расстояниях затруднительно. Боюсь, капитан нашего лайнера на это не пойдет.
– Техническую часть мы берем на себя, – промолвил Антрацит.
Сделав прощальные жесты, парапримы скользнули друг за другом на подплывшую платформу и направились к выходу.