Нина чувствовала себя странно и немного комично. Она попеременно глубоко вдыхала прохладный и свежий воздух соснового леса и задерживала дыхание, потому что Филя шел рядом с ней и их пальцы иногда (что совершенно естественно при ходьбе) соприкасались.
Нина сама не могла толком понять, когда почувствовала первые волнения в сердце при виде Фили. В детстве, то есть в ее детстве и в его отрочестве, он почти не обращал внимания на всю их компанию. На лето он всегда привозил сюда, на дачу, кучку близких друзей, которые были куда ближе ему по возрасту, а в городе Нина его совсем не видела. Конечно, она часто захаживала в гости к Дане с Тусей, но Филя в это время обычно где-то пропадал с друзьями.
Когда все они еще немного повзрослели, примерно классу к девятому, общение их стало более близким, и Нина могла сказать, что Филя уже не скучает, оказываясь в компании своих младших брата и сестры и ее, Нины.
Вот в это время Нина в него и влюбилась. Ей понравилось, что он всегда одевался не тяп-ляп, как мальчишки в школе, а аккуратно; не мешал фиолетовый и зеленый в одном образе, а предпочитал белые и бежевые оттенки и простые фасоны. Когда Нина впервые увидела его в джинсах и простом черном свитере, она чуть с ума не сошла, – так ей казалось странно, что молодой мужчина может что-то смыслить в стиле. Однако Филя не был щеголем или пижоном. Нет же, он просто получил превосходное воспитание, в которое входило и понятие о приятном внешнем облике мужчины. Но что еще более привлекало в нем Нину, так это его манеры, которые скорее уместнее были бы во времена Пушкина, нежели сейчас, в свободном двадцать первом веке. Он вставал, когда входили девушки, отодвигал для них стулья, помогал накидывать пальто, при знакомстве руку, конечно, не целовал (это правда было бы уже слишком и совсем бы его не красило), но и не тряс, а просто крепко сжимал обеими ладонями. Многие молодые люди в окружении Нины, например Даня, делали то же самое, но исключительно с понравившимися хорошенькими девчонками, а Филя же просто был так воспитан, он не мог вести себя иначе, поэтому с одинаковой вежливостью помогал надеть пальто и новой обаятельной знакомой, и своей собственной совсем старенькой прабабушке.
Вот когда Нина стала видеть различия между ним и окружающими ее ухажерами, она в него и влюбилась. Ей самой казалось смешным, что она, девушка, которую зовут на свидания с четырнадцати лет и которой с садика признаются в любви все подряд, вдруг решила погрузиться в пучину отчаяния, которую таит в себе неразделенная любовь. А пока что с Филей ее связывали именно неразделенные чувства. Она вообще-то понятия не имела, как он к ней относится. Ей казалось, что за столько лет знакомства Филя уже привык к ее обаятельной и очень манящей натуре (и красоте). Она всегда флиртовала с ним. Сначала в шутку. Ей просто нравилось флиртовать, а он игру поддерживал. А потом уже, когда она вдруг поняла, что влюбилась, флиртовать продолжила, чтобы он не сумел разглядеть за ее робким поведением волнение в сердце. Ей думалось, что рано или поздно все пройдет, но волнение никуда не девалось, другие мальчики не привлекали ее совсем (хотя на свидания она ходила, просто чтобы дать им шанс), а Филя становился все лучше и лучше, но все так же только шутил с ней, не желая превращать флирт во что-то по-настоящему серьезное.
Не то чтобы Нина сильно мучилась из-за безответных чувств, нет. Она еще в четырнадцать лет пообещала себе, что никогда не будет изводить себя из-за другого человека. «Не заинтересован во мне? Ну и ладно, какие могут быть вопросы? Пойду лучше на курсы по верховой езде запишусь». Поэтому большую часть года она была совершенно свободна от сердечных терзаний и только три летних месяца, когда их с Филей дороги пересекались, выводили ее из состояния равновесия.
– Слушай, Улитка, а сфоткай меня здесь, у пенька. Смотри, какой он крутой, как нос Бабы-яги, только повернутый вертикально, – сказал Даня.
Туся покачала головой:
– Это ведь тебе не на айфон щелкать, тут всего тридцать шесть кадров. Растрачивать попусту их нельзя.
– Я думал, мы ради веселья вышли пофотографироваться…
– Нет ничего веселого в том, чтобы тридцать шесть раз увидеть твое лицо на пленке.
Даня насупился и дальше шел, демонстративно оглядывая верхушки сосен.
– А по-моему, – сказала Нина, – это интересный феномен… Я про пленочные фото. Как только фото стали дефицитом, их ценность тут же возросла. Есть вероятность, что сегодня мы сделаем одни из лучших наших фото… потому что будем тщательно выбирать момент, понимаете? Я хочу сказать, что это забавное наблюдение, стоит что-то ограничить, так оно тут же становится ценнее в несколько раз, даже в десятки раз!
– Поэтому, когда государство выпускает слишком много денег, происходит инфляция, – сказал Филя, – когда чего-то слишком много, люди банально перестают придавать важность и значение этому. Происходит обесценивание.
Нина тут же подумала: «Да… поэтому мои одноклассницы так легко относятся к любви. Когда каждую неделю встречаешься с новым парнем и расстаешься, как только какие-то яркие чувства угасают, не можешь относиться к волнению сердца как к чему-то особенному… А если… – она глянула на идущего рядом Филю, – если я именно поэтому так его люблю, из-за того, что вижу раз в год?»
– Ой! – воскликнула Туся. – Смотрите! Как свет падает. Полосы красивые на лицах будут… вставайте давайте все трое. Дань… – он все еще демонстративно оглядывал сосны, – ну что ты как маленький, сделаю я тебе портрет, сделаю…
Он ослепил всех своей довольной улыбкой, когда повернулся, услышав эти слова.
– Нин, встань между мальчиками, а то слишком много мужского пола в одной стороне кадра.
– Вообще-то во всем мире мужского пола не хватает, а тебе – перебор, – вставил свои пять копеек Даня. Туся даже не обратила внимания на его слова.
Позируя, они все соприкасались друг с другом. Было бы странно, если бы близкие друзья на фото стояли в метре друг от друга. Расстояние теплоты не добавляет. «И все-таки странно, – снова озадачилась Нина, – почему тогда разваливаются отношения на расстоянии, если чем реже, тем ценнее? Может быть, отношения не столько должны быть дорогущими холодными бриллиантами, сколько золотом? Чтобы ценно, но и не холодило кожу… или душу».
В сосновом бору они пробыли совсем не долго. Филя хоть и держался мужественно, но все же не мог ничего поделать со своими мурашками и покрасневшим носом.
– Давайте уже в поле пойдем, – сказал он.
Нина смотрела на него, одетого в легкую белую футболку, и, кутаясь в его теплую толстовку, млела. Какой он сильный и благородный! Отдал свою кофту ей, Нине… Сам мерзнет, но виду не подает, не просит вернуть ему толстовку… Такой настоящий джентльмен…
Оглядывая бесконечные просторы, Туся тут же схватилась за фотоаппарат.
– Дань, иди сюда…
– Ну наконец-то… И смотри, чтобы портрет был изумительным, именно такой эпитет должен ему подходить, поняла, Улитка? – громко сказал он, чтобы Туся услышала его издалека.
Нина с Филей стояли поодаль, около входа в лес. Молчали.
Вдруг Филя протянул руку к ее волосам, провел по прядям около лица. Нина оторопела, не зная, как себя вести. Впервые к ней нежно прикоснулся тот, кто действительно ей нравился.
– Божья коровка.
– Что? – она посмотрела на него.
– У тебя на волосах была… Вот, – он раскрыл ладонь. По ней действительно ползал жучок. – К счастью. Какому-то большому счастью. Примета такая.
Нина поспешно убрала прядь за ухо и улыбнулась.
– А что, на экономическом факультете изучают фольклор?
– Нет, – он тоже улыбнулся, – честно говоря, сам не знаю, откуда это в голове. Может, вру. – Он пожал плечами, а потом поднес раскрытую ладонь к Нининым губам и сказал: – Загадай желание и подуй. Она полетит и унесет желание на небо. Это уже знаю от Туси. Она их в детстве вылавливала, как Деда Мороза.
«Вот бы большое счастье случилось», – загадала Нина, думая о Филиной улыбке, и подула, зажмурив глаза.
Когда она тихонечко разлепила один глаз, божья коровка все еще ползала по руке Фили.
Нина не успела расстроиться, ее отвлек Тусин голос:
– Подождите, не двигайтесь! Я боюсь, что предыдущий кадр не удался, это же пленка… Нина, а ты можешь еще раз подуть…
Нина пожала плечами и набрала в легкие воздуха. В этот раз она уже не представляла Филю, только мимолетная мысль пронеслась в голове: «Ну, счастье можно?»
– Улетела, – услышала Нина Филин голос и открыла глаза.
– Слушайте, там водонапорная башня стоит, может, наперегонки, а? – сказал Даня, указывая вдаль.
– Стойте, я фотоаппарат уберу… Представляете, он меня заставил потратить на него пять кадров! Кривлялся…
И они бросились по полю. Нина улыбалась, длинные волосы летели за спиной. Краем глаза она видела своих друзей.
Добежав, они все тут же рухнули на Даню, который примчался первым. Так и лежали на траве, положив головы Дане на живот.
Ноги у Нины болели оттого, что она слишком сильно ударяла ими о землю во время бега, грудь вздымалась. На щеках, судя по Тусиному виду, у нее тоже алел румянец.
Они засмеялись, спугнув безмятежную тишину в майском поле.
– Слушай, Улитка, – Даня потряс Тусю, чтобы убедиться, что она точно слышит его.
– Чего… – отозвалась Туся, все еще тяжело дыша.
– А как ты фото собралась проявлять? Там же целая лаборатория нужна…
– Мы с папой проявляли в ванной. Закрывались, и все, – сказал Филя. – Я тут, к слову, вообще единственный из вас, кто еще пленку застал.
– Поцелуй себя в лобик, – сказал Даня. – Так что? Нам-то фото как увидеть?
– Я отдам Филе пленку, когда он в город поедет. Он отнесет ее в специальный салон, оставит мою почту. Они проявят и пришлют электронные снимки.
– А когда ты уезжаешь? – спросила Нина, посчитав, что ничего такого особенного в ее вопросе нет.
– Завтра утром, – ответил Филя, – а вечером у меня зачет.
Нине тут же расхотелось смеяться, и она притихла.