Матрица и потенциал характера. С позиций архетипического подхода и теорий развития. В поисках неиссякаемого источника духа - читать онлайн

Дыхание Изиды

Одним из источников вдохновения, побудивших нас к написанию этой книги, стал древнеегипетский миф об Изиде и Осирисе. Эта великая история любви и смерти на протяжении столетий трогала сердца людей, более всего тот момент, когда Изида своим дыханием возвращала к жизни расчлененное тело Осириса. Согласно мифу[1]:

Цель нашей книги – вернуть к жизни «тело» знаний о структурах характера, осенив его «дыханием» вечных мифологических тем, лежащих в основе человеческого развития. Как клиницисты, мы хорошо знакомы с терминологией, описывающей характерологические паттерны. Этот диагностический язык достаточно разработан и представляет собой необыкновенной богатый ресурс для понимания психических процессов. Но он теряет свою значимость и ценность, если применяется шаблонно и небрежно. На практике в своей конкретизированной и упрощенной форме он может звучать оскорбительно по отношению к пациентам и лишать терапию ее творческого потенциала. По этой причине многие терапевты неохотно пользуются этой терминологией. Действительно, наш клинический язык постоянно дифференцируется и все больше напоминает расчлененное тело Осириса: он дробится на дискретные и порой совершенно безжизненные куски. Мертвые слова – жизнь ушла. И, наоборот, наполненный жизнью термин, например «нарциссизм», обретает глубину и целостность, и таящийся в нем дух раскрывает себя в новом аутентичном смысле. Живой диагностический язык способен сделать клиническую работу не только эффективной, но и увлекательной, позволяя проникать в психические глубины и находить там нужное направление.

А каких представлений о структурах характера придерживаетесь вы? Задайте себе несколько вопросов: удобно ли вам пользоваться дифференцированным языком психопатологии? может быть, вы склонны воздерживаться от его использования? делите ли вы своих пациентов на тех, кто страдает неврозом, и тех, у кого присутствует характерологическое расстройство? влияет ли такое разделение на форму ваших интервенций? считаете ли вы, что используемые вами диагностические термины описывают нечто, присущее только вашим пациентам, или же они обозначают некие паттерны, общие для всех людей?

Мы пришли к выводу, что в основе бытия каждого человека лежит та или иная потенциально распознаваемая структура характера, которая с психодиагностической точки зрения может быть описана как характерологическое расстройство. Такой взгляд представляется нам слишком зауженным, поскольку характер любого из нас раскрывается в континууме от структуры характера, которую можно считать естественным явлением, до собственно характерологического расстройства.

Смешения архетипической реальности и персональной истории, нуминозной энергии и раннего травматического опыта встречаются с защитами, выстроенными психикой в попытке создать безопасность, связность и постоянство. Взаимодействие этих факторов приводит к формированию опознаваемых структур характера. Таким образом, структура характера является индивидуальным портретом, который отображает архетипические темы и личные травмы, а также то, с чем удалось справиться, и то, от чего пришлось защищаться на том или ином этапе развития.

Этимологически слово «характер» происходит от греческого χαρακτήρ – «запечатлевать», однокоренного с латинским «archetypum», что значит «оригинальный, особый». Применительно к отдельному качеству или набору качеств «характер» обозначает поведенческий или личностный паттерн человека, его отличительные черты и свойства (Webster’s Dictionary, 1983, р. 304). Учитывая разнообразные оттенки значения, можно сказать, что характер представляет собой серию особых зарубок на древе нашей личности. И, несмотря на то, что мы можем развивать гибкие и свободные эго-структуры, наша индивидуальность навечно «вырублена» – запечатлена в нашем характере.

Ядро любого характера содержит парадокс: с одной стороны, это защитная структура, с другой – адаптивная и обладающая потенциалом развития, наполненная вдохновляющим архетипическим присутствием. Таким образом, наши травмы, наша индивидуальность и наши способности напрямую связаны друг с другом. В самой структуре характера заложено зерно трансформации и индивидуации. Действительно, и в нашем собственном анализе, и в работе с пациентами мы не раз убеждались в том, что трансформация происходит не вопреки, а благодаря структурам характера. Именно благодаря нашим ранам, архетипическим по своей природе, мы получаем возможность исцелиться на самом глубоком уровне, пробудить творческие энергии и запустить процесс индивидуации.

Еще во время учебы и подготовки к аттестационным экзаменам и позже, когда уже началась наша аналитическая практика, мы обнаружили, что наш разговор заметно оживляется, когда мы начинаем переводить диагностические термины на язык архетипов. Но еще большее оживление воцарялось, когда мы обсуждали самих себя. Каждая из нас разбирала и описывала собственную личность и собственный психический ландшафт, пользуясь как традиционной терминологией, так и архетипическим языком. Мы все яснее видели, в какой форме паттерны, присущие нашим структурам характера, проявляются в нашей работе и жизни. А затем постепенно мы приступили к изучению того, каким образом эти паттерны влияют на наши взаимоотношения, а также на отношения с родственниками, друзьями и пациентами.

Мы описываем свой опыт, чтобы и в вас пробудился интерес к исследованию вашей базовой структуры характера. Разве вам, дорогой читатель, не любопытно узнать, какой характерологический паттерн наиболее точно описывает ваш собственный опыт? Может вы считаете, что ваш паттерн ближе всего к нарциссическому? Или он схож с пограничной динамикой? Или связан с шизоидной реальностью? Нелегко задавать вопросы на языке, который используется для обозначения степени ненормальности. Ведь такой язык, применяемый только по отношению к пациенту, незаметно отделяет его от терапевта. Мы предлагаем терапевтам, как бы трудно это ни было, распознавать и описывать собственные паттерны в этой же терминологии, и тогда мы выйдем за пределы плоскости иерархически-дистанцированных отношений, в которых есть лишь субъект и объект познания, и окажемся в пространстве взаимности. Продвигаясь вперед от главы к главе, спрашивайте себя, комфортно ли вам в той или иной характерологической реальности. Почувствуйте и примерьтесь к различным описаниям характера. Разобравшись, какой паттерн является базовым в вашей структуре, проанализируйте, каким образом он влияет на ваши взаимодействия с окружающими.

Когда мы понимаем, что наш характер, с одной стороны, отражает нашу личную историю, а с другой – архетипическую реальность, мы погружаемся в более насыщенное интерсубъективное пространство, в котором мы связаны с другими более разнообразно и творчески. В клинической практике терапевт сможет более точно чувствовать и понимать потребности пациентов, если будет учитывать то обстоятельство, что и его личность оказывает на них встречное воздействие в результате возрастающей настройки друг на друга. В аналитическом пространстве может возникать, например, и шизоидная, и пограничная, и нарциссическая динамика. Необходимо уметь распознавать эти мощные, сменяющие друг друга состояния, которые могут либо затмить, либо озарить терапевтические отношения. Где бы ни протекали эти процессы – в анализе или за его пределами, – их исследование может раскрыть наши сердца и пробудить воображение для постижения глубин человеческого опыта и смысла жизни.

Может быть, вам уже захотелось перескочить к следующим главам. Какая сказка вызывает у вас более сильный отклик: та, в которой говорится о злой королеве, или другая, о девочке, замерзшей в снегу? Вы все готовы отдать за любовь или, напротив, стремитесь сохранять самообладание любой ценой? Вас больше притягивает тот, кто остроумен, или тот, кто мудр? Некоторым из вас, прежде чем продолжить чтение нашей книги, не помешает ознакомиться с теоретической частью введения; другие же, наоборот, могут сразу перейти к основному тексту.

Матрица структур характера: архетипический подход и модели развития

Язык клинических описаний – это система образов. Явления, описываемые с его помощью, также изображаются в других символических системах, таких как сказки и мифы. На клиническом языке мы называем пациентов обсессивно-компульсивными, пограничными и т. д. На языке архетипов мы говорим, что в человека вселился Дионис или он живет в стеклянном гробу, или накрепко прилип к смоляному чучелку, или работает, как Золушка, и т. д. Руководствуясь знаниями о том, что оба языка символически представляют одну и ту же реальность, мы составили описания структур характера.

Используя мифологические темы и образы наряду с пониманием психопатологии, мы сплели полотно из нитей архетипической и клинической реальностей, на котором проступили девять взаимосвязанных структур характера. Наша модель доэдипальных структур соединяет современные психоаналитические представления о характере с юнгианским подходом к природе и динамике психики. Эти девять структур характера являются не столько типологической системой, сколько представляют собой упорядоченные диагностические и архетипические образы, объединенные в мифопоэтическую модель. Мы признаем, что это лишь один из возможных взглядов на структуру характера[2]. Составляя свой словарь клинических терминов, мы пользовались несколькими источниками, но чаще всего обращались к работе Маквильямс (McWilliams, 1994), в которой она умело обобщила результаты многолетних исследований Юнга, Фрейда, Кернберга, Миллона, Кохута, Штерна, Боулби, Фейрберна, Винникотта, Гантрипа и многих других психоаналитиков и психологов.

Наша Матрица показывает, что девять структур характера привязаны к этапам раннего развития и архетипическим темам. Развиваясь, психика каждого человека проходит через три разные стадии, характеризуемые разной степенью выделения Эго из коллективного бессознательного. Мы дали им следующие названия: примитивная, или ранняя, нарциссическая и преневротическая. Человек усваивает также один из трех специфических паттернов отношений: избегающий, ищущий или антагонистический. Паттерн отношений, который, собственно, и определяет жизнь человека, возникает из совокупности факторов, в которую входят архетипические силы, биологическая предрасположенность, условия развития, а также элемент случайности или то, что называется тайной жизни. Три структуры характера, образующиеся вокруг паттерна отношений, описываются в тематически связанных, но при этом совершенно непохожих образах, сказках и жизненных историях. Такой «портрет» мы называем ландшафтом характера.

Все девять структур характера одна за другой обрисовываются в отдельных главах этой книги. Портрет каждой структуры создается с помощью амплификаций к сказкам, мифам, стихотворениям, произведениям живописи и литературы. Однако прежде чем приступить к чтению глав книги, следует ознакомиться еще с несколькими вводными комментариями. Сначала мы рассмотрим особенности всех стадий развития, а затем расскажем, как на каждой из этих стадий проявляется базовый паттерн отношений.

Стадии развития

Подобно многим теоретикам (Fairbairn, 1954; Neumann, 1954; Jung, 1956a; Edinger, 1972; Fordham, 1974; Eigen, 1986), мы полагаем, что человеческое развитие начинается в состоянии единства, которое символически воплощается в таких образах, как уроборический союз, психическое ядро, древнее единое Эго, святая святых, безымянный создатель или Самость. Классическая аналитическая психология уже ответила на вопрос, каким образом Эго развивается из Самости, то есть как сознание дифференцируется от бессознательного. Эдингер расширил этот базовый посыл, выдвинув предположение о том, что напряжение, неизменно возникающее между Эго и Самостью в процессе дифференциации сознания от бессознательного, приводит к формированию оси Эго—Самость (Edinger, 1972). Современная юнгианская теория дополнила эти идеи более детальными соображениями о том, как на развитии отношений Эго и Самости сказывается взаимодействие ребенка с его окружением, то есть с теми, кто заботится о нем[3]. Объединив все эти взгляды, мы выделили три стадии развития.

Характер формируется как под влиянием внутренней врожденной предрасположенности, так и под воздействием внешнего окружения. Знание основых положений теории сложных систем и понимание неленейной динамики развития позволяют не приписывать главной роли ни одному из этих факторов. Лишь учитывая напряжение, порождаемое этой неопределенностью, мы можем попытаться описать конфигурации, возникающие в ходе развития ребенка в соответствующем возрасте. В нашем представлении стадии развития – это нарративы о самых распространенных процессах, возникающих в рамках сложной системы взаимодействий между Самостью, Эго и миром отношений с другими. Мы рассматриваем стадии развития в качестве одного из элементов «композиции, которая в большей степени является калейдоскопической, нежели линейной и монолитной» (Harris, 2005, р. 8). Другим элементом «композиции» является базовый паттерн отношений, активизация которого на той или иной стадии развития приводит к формированию структуры характера.

Матрица структур характера

Прежде чем перейти к описанию каждой из трех стадий развития, хотелось бы пояснить, что мы имеем в виду, когда говорим об архетипе и оси Эго—Самость. Для нас это, с одной стороны, образные конструкты, с другой – некие вполне автономные сущности, которые обладают особой, не постижимой до конца природой, проявляющейся в психическом опыте и оказывающей влияние на развитие человека. Архетипические переживания или опыт связаны с теми аспектами бытия, которые символизируют вечное и нуминозное, они часто биполярны и наполнены благоговением и ужасом. В психике они проявляются в образах, аффектах и действиях.

Ось Эго—Самость – это метафора, описывающая систему, которая формируется в результате взаимодействия сознания и бессознательного. Вслед за многими юнгианцами (Шульманом, Бернштейном, Вилкинсоном, Кноксом, Хогенсоном) мы попытались применить положения теории комплексных адаптивных систем для описания внутреннего устройства психики. С точки зрения теории сложных систем, ось Эго—Самость представляет собой самоорганизующуюся, комплексную адаптивную систему, способную к самовоспроизведению. В этой системе реализуется так называемая аутопойетическая динамика (от гр. αὐτός – сам, ποίησις – создание), для которой характерны взаимосвязанные процессы разрушения и трансформации компонентов (Maturana, Varela, 1991). В этих процессах, порождающих и реализующих друг друга, проявляется фундаментальная взаимодополняемость структуры и функции. В этом смысле Эго и Самость как компоненты целостной системы реализуются и трансформируются в процессе функционирования оси Эго—Самость. В действительности дифференциация Эго и Самости, а также развитие диалога между ними – проявления процессов разрушения и трансформации, свойственных самоорганизующейся системе. Непрерывно обновляясь, ось Эго—Самость порождает опыт, который мы называем архетипическим и нуминозным.

С юнгианской точки зрения, психика, подобно любой самоорганизующейся системе, представляет собой совокупность процессов, в данном случае сознательных и бессознательных. В этой системе Эго является центром сознательной личности, а Самость – центром всей психики. При этом мы не рассматриваем Самость как нечто буквальное – как некую материальную структуру, распознаваемого другого или конкретную божественную сущность, управляющую миром (Jung, 1943, par. 32). Под ней мы понимаем объективную реальность, в которой вселенский смысл переплетается с субъективным человеческим бытием. Самость можно символически уподобить неведомой силе, неявленному присутствию, вдохновляющему источнику и т. д. Эти символические формы привели Юнга к пониманию Самости как архетипа целостности – упорядочивающего и объединяющего центра психики.

Эго ребенка, рождающегося в состоянии единства со всем сущим, постепенно дифференцируется от Самости. Ребенок научается отделяться от бессознательного, или, другими словами, от архетипической реальности, но все же остается динамически связанным с ней. Он вынужден справляться со сложными и часто фрустрирующими переживаниями, вызванными архетипической реальностью, а также соматическими, аффективными и когнитивными факторами взаимодействиями с окружающими.

Когда переживания становятся угрожающими, у ребенка естественным образом включаются защиты. Используемые многократно на протяжении долгого времени, эти защиты наносят вред отношениям Эго и Самости. Они делают ось Эго— Самость ригидной, а придавая ей жесткость, тем самым лишают Эго и бессознательное способности контактировать друг с другом. Образно можно представить, что защиты блокируют поток энергии вдоль оси Эго—Самость и таким образом разрушают зарождающийся между ними диалог. Эта защитная блокада надежно изолирует Эго не только от потенциально всеобъемлющей власти Самости, но и от ее нуминозности, богатства и изобилия. В результате человек может оказаться почти полностью отрезанным от неиссякаемого источника жизни, собственной аутентичности, душевных и телесных переживаний. Затопленный бессознательным или отрезанный от него, человек наглухо закрыт от великих тайн жизни[4].

Самая ранняя стадия развития – «примитивная» – охватывает первые 18 месяцев жизни. В течение этого периода новорожденный как бы находится «один на один со вселенной». Пребывая в состоянии только-только зарождающегося сознания, ребенок склонен воспринимать мир исключительно в архетипических образах. Для слабого младенческого Эго все окружающее выглядит преувеличенно, подобно тому как мы, взрослые, видим сказочных героев: вот ведьма, вот королева, а вот принц на белом коне или ужасное чудовище. Ребенок видит реальность в нуминозном, архетипическом аспекте. Так, хмурый взгляд матери может восприниматься как угрожающая жизни ярость, а ее кратковременное отсутствие переживаться как вечное пребывание в аду.

Поскольку нарождающееся Эго не дифференцировано в достаточной мере от бессознательного, архетипическое царство то и дело легко затягивает его обратно. Другими словами, психика ребенка, пытающегося отстоять свои первые, ранние победы в дифференциации (младенец стремится отделиться от матери, Эго – от Самости), постоянно сталкивается с угрозой быть заново поглощенной бессознательным. Стрессовая ситуация, коей является возможная регрессия в состояние недифференцированности, заставляет ребенка применять особые защиты. К ним относятся классические примитивные защиты – расщепление и проективная идентификация (McWilliams, 1994, р. 112)[5]. Они названы примитивными не только потому, что используются в таком раннем возрасте, но и потому что являются достаточно радикальными по своему воздействию. Они надежно изолируют одни части психики от взаимодействия с другими ее частями и/ или от взаимодействия с окружающими[6]. Юнгианские психоаналитики выделяют еще и ранние защиты Самости (Stein, 1967; Fordham, 1974). Они приводятся в действие, когда связное Эго еще не сформировано, следовательно, «управление» ими осуществляет не Эго, а более глубинный центр психики (Kalsched, 1996, р. 1–3). Эти защиты часто персонифицируются архетипическими фигурами, которые оберегают таинственную внутреннюю сердцевину личности, другими словами, Самость. Фактически психика ребенка пытается защитить целостность от непереносимых внутренних и внешних угроз. Мы также считаем, что, помимо примитивных защит Эго и защит Самости, ребенок может использовать в защитных целях и паттерн отношений: избегающий, ищущий и антагонистический. Сочетание всех этих разнообразных защит в итоге и помогает нарождающемуся Эго сохранить с трудом завоеванную дифференциацию и уберечь Самость. Комбинация из нескольких видов специфических защит, используемая чаще всего, и определяет формирование базовой структуры характера.

Если ребенок развивается в благоприятных условиях, то его защиты не становятся ригидными и жесткими, у него формируется способность гибко перерабатывать опыт реальности; он постепенно усваивает, что человеческая жизнь многомерна и изменчива. Но чем более угрожающей является внутрипсихическая или межличностная реальность, тем чаще он прибегает к негибкому, ригидному использованию ранних защит. Именно об этом говорит Маквильямс. По ее мнению, защиты вначале существуют лишь как формы здоровой творческой адаптации, которые при их многократном и негибком применении в ситуации непреодолимой угрозы превращаются в то, что мы, собственно, называем термином «защита» (McWilliams, 1994, р. 97).

Специалисты в области нейробиологии особо подчеркивают тот факт, что построение защитных структур на раннем этапе развития препятствует формированию сложных нейронных сетей. Шор разъясняет это следующим образом: если ребенок не имеет возможности взаимодействовать с эмоционально чутким и отзывчивым опекуном, образуя с ним открытую динамическую систему, то его кортико-лимбические структуры оказываются неподготовленными к принятию хаотической динамики, свойственной человеческим отношениям. «Такая система имеет тенденцию становиться статичной, закрытой и окружает себя защитными структурами с целью оградиться от возможных внешних нападений, которые могут вызвать дезинтеграцию и тяжело переживаемые психобиологические состояния. Окруженный защитами ребенок в дальнейшем сторонится всего незнакомого и не открывается навстречу новому обучающему опыту, который необходим для «полноценного развития правого полушария мозга». А такое структурное ограничение в будущем также отрицательно сказывается на способности к самоорганизации (Schore, 1997, р. 624).

Несмотря на то, что защиты стремятся усилить и укоренить естественную для ребенка склонность видеть мир в абсолютных образах, они одновременно помогают закрепить дифференциацию Эго от бессознательного, тем самым оберегая его от тотальной дезорганизации и утраты пока еще слабой связи с реальностью. Именно укрепление дифференциации и является основной задачей на примитивной стадии психологического развития.

Нарциссизм как стадия развития связан с переживанием чувств грандиозности и всемогущества, эксгибиционизмом и дальнейшим формированием отношений между Эго и Самостью. Он охватывает период от 1,5 до 2,5 лет и ставит перед ребенком ряд задач, решение которых определяет будущий тип его характера.

На этой стадии дифференциация Эго продолжается. И при условии, что окружение ребенка и его согласованность с родителем достаточно хорошие, происходит увеличение внутрипсихического пространства, в результате чего зарождается способность к рефлексии. Расширение пространства внутрипсихического мира совпадает с новым ощущением пространства между ребенком и его опекунами во внешнем мире. В межличностном пространстве ребенок получает возможность находить и получать родительское отзеркаливание, а также переживать идеализацию значимого другого, что содействует развитию у него здорового нарциссизма, который проявляется в ощущении компетентности, связности и устойчивости, а также в наличии творческого взаимодействия между Эго и Самостью.

Но если согласованность в паре родитель—ребенок на данной стадии недостаточно хорошая, то есть ребенок не получает адекватного отзеркаливания или отсутствует человек, которого можно идеализировать, тогда нарциссическая динамика начинает использоваться в защитных целях, а именно для сохранения достигнутой психической целостности. В результате ось Эго—Самость превращается в ригидную конструкцию, лишенную возможности развития – процесс дифференциации Эго от Самости прекращается, затрудняя формирование внутреннего пространства, столь необходимого для развития рефлексивного сознания. При этом Эго попадает в опасную ситуацию инфляции, раздуваясь от архетипического всемогущества и грандиозности (Schwartz-Salant, 1982, р. 19). Нарциссические защиты отгораживают Эго ребенка от невыносимого стыда и потенциально травмирующего опыта, помогая ему избежать пугающей регрессии на предыдущий уровень развития – примитивную стадию.

Нарциссическую сменяет преневротическая стадия развития с ее собственными задачами и вызовами, которая охватывает период от 2,5 до 4 лет. На этом этапе ребенку больше не надо направлять свою психическую энергию на дифференциацию Эго и формирование оси Эго—Самость. Наступает время войти в более просторный и сложный мир и построить с ним отношения. Ребенок пребывает в неком промежуточном пространстве: он выходит из диадных и стремится к сложным триадным отношениям. Он уже не на руках у матери, но еще не вовлечен в эдипальную борьбу. Продвигаясь вглубь триадных отношений, он сталкивается с влечением, соперничеством и чувством вины.

Термин «преневротический» был введен К. Хорнер в 1991 году для обозначения уровня отношений с объектом, которые являются более зрелыми по сравнению с пограничной организацией, но менее зрелыми по сравнению с невротической. Маквильямс дает подробное описание зрелых защит, применяемых на данном этапе развития. К ним относятся подавление, рационализация, аннулирование, обращение против себя, компартаментализация и вытеснение (McWilliams, 1994, р. 117). Как и примитивные защиты самой ранней стадии, зрелые защиты преневротического этапа изначально являются обычными инструментами психологической адаптации, но, используемые часто и негибко, они становятся препятствием на пути развития. Они сковывают Эго и не дают ему развивать активный диалог с Самостью. По сути, эти защиты создают разрыв в оси Эго—Самость, изолируя сознание от бессознательного. За приобретенную таким образом независимость от бессознательного Эго вынуждено расплачиваться подспудным ужасом перед регрессией, сулящей дезинтеграцию к примитивной стадии.

Базовые паттерны отношений

Три стадии развития, которые мы описали выше, вступают во взаимодействие с тремя отличимыми друг от друга паттернами отношений. Для одного из них мы выбрали название избегающий, для второго – ищущий. В своем выборе мы опирались на работы Френсис Тастин, которая, изучая поведение детей, имеющих нарушения в развитии, выделила два типа динамики – инкапсуляцию и цепляние/запутывание (Tustin, 1990)[7]. Согласно наблюдениям Тастин, в ответ на фрустрирующую и травматическую ситуацию одни дети движутся от опекуна, другие – навстречу ему. В нашей Матрице движение от других с образованием некой защитной капсулы составляет основу избегающего паттерна отношений. Движение навстречу опекуну с образованием спутанности и слияния формирует ядро ищущего паттерна. В случае серьезной фрустрации и достаточно тяжелой травмы эти паттерны действуют и как межличностные защиты, работая вкупе с внутрипсихическими защитами, типичными для той или иной стадии развития.

Третий паттерн отношений – антагонистический. Он отражает сущность людей, которые, как говорила Хорни (Horney, 1939), «противодействуют другим». Каждый ребенок в возрасте 9 месяцев сталкивается с необходимостью преодолеть «страх Чужого». Если у ребенка нет надежной привязанности и эмоциональной связи с опекуном, то он может подпасть под власть «чужого селф-объекта», который воспринимается как хищник-преследователь (Grotstein, 1982, р. 63). С юнгианской точки зрения, такой «чужой селф-объект» – это нечеловеческий, архетипический «иной», который часто отождествляется с темной стороной трикстера и способен легко подчинить себе незрелую психику. Такое явление, когда «Эго захвачено архетипической фигурой», Юнг называл одержимостью (цит. по: Hart, 2001, р. 92).

Современные исследования в области нейробиологии объясняют, каким образом неудача в установлении привязанности приводит к ситуации одержимости архетипической фигурой Чужого. Благодаря последовательному поступательному выстраиванию привязанности между матерью и ребенком нейроны связываются друг с другом в нейронные сети, что в итоге запускает или активирует связи между мозговым стволом и лимбическими структурами. Однако если здоровому ребенку достается угрожающая материнская фигура, то у него не складываются столь необходимые привязанности, содействующие эмоциональному развитию и формированию зрелой нервной системы. Ребенок не испытывает важных для него ощущений, которые позволили бы нейронным сетям полноценно сформироваться и соединить мозговые и лимбические структуры, отвечающие за эмоциональные переживания. Поскольку сети «недогружаются», происходит их усечение. А неиспользуемые, они атрофируются. Таким образом наносится серьезный урон дальнейшему эмоциональному развитию (Schore, 2003а, b).

По причине отсутствия необходимых нейронных связей, что обусловлено неудачей в установлении межличностных привязанностей, ребенок идентифицирует себя с темной, хищнической стороной трикстера и усваивает антагонистический паттерн отношений. У него, захваченного этой фигурой, всё и все вызывают враждебность или антагонизм: опекуны, окружающие и даже собственный внутренний мир. Манипулирование, доминирование и агрессивный контроль используются в качестве защитных маневров. Как и в других паттернах отношений, ригидность межличностных защит антагонистического паттерна находится в прямой зависимости от тяжести нарушений в детском развитии.

По мере формирования защит вырисовывается не только специфическая динамика межличностных отношений, но и характерные архетипические ландшафты. Человек с избегающим паттерном очарован образами образами архетипического мира – его бескрайностью и вечностью. Он отстраненно бродит в его холодной и гулкой пустоте «в сопровождении» собственного интеллекта и воображения. Человек ищущего паттерна заворожен экстазом и глубиной отношений. Под властью архетипического аффекта он погружается в хаос разрывающихся и вновь образующихся связей. А человек с антагонистическим паттерном, захваченный архетипическим хищником, живет в реальности доминирования и подчинения, добиваясь своих целей с помощью угроз и физической силы. Паттерны, в которых стойко проявляются вышеописанные архетипические темы, сплетаются с динамикой развития, порождая несколько структур характера, отличных друг от друга.

Структуры характера

Структура характера является «сборным продуктом» (soft-assembly) (Harris, 2005, р. 18), поскольку появляется в результате наложения паттерна отношений на стадию развития. Таким образом, каждая структура характера представляет собой уникальное сочетание внутрипсихических защит, свойственных той или иной стадии развития, и межличностных защит, основанных на том или ином паттерне. Если эта комбинация защит используется ригидно, то и сама структура характера превращается в защитный паттерн.

Каждый из трех паттернов отношений – избегающий, ищущий или антагонистический – проявляется по-своему на разных стадиях развития. Сущностные характеристики каждого паттерна отношений наиболее ярко проступают на примитивной стадии, где архетипические образы, аффекты и действия предстают в своем самом «грубом и сыром» виде. Если характер человека закладывается на примитивной стадии, то при ее взаимодействии с избегающим паттерном формируется шизоидная структура характера, с ищущим – пограничная, а с антагонистическим – психопатическая.

При сочетании нарциссических защит, используемых ребенком в ходе развития, с уже закрепившимся паттерном и лежащим в его основе архетипическим ландшафтом возникают три отличных друг от друга формы нарциссима. Если характер человека закладывается на нарциссической стадии, то при избегающем паттерне у него развивается контрзависимая нарциссическая структура характера, при ищущем – зависимая нарциссическая, а при антагонистическом – альфа-нарциссическая[8]. Все три нарциссические структуры используют нарциссическую динамику в защитных целях, оберегая связь Эго и Самости, но делают это по-разному. Так, контрзависимый нарцисс, защищаясь, уходит в архетипически заряженный мир интеллекта и воображения, зависимый нарцисс впадает в глубокий и сильный аффект, а движимый архетипической энергией альфа-нарцисс совершает манипулятивные, хищнические действия. Мы считаем, что такая классификация дает ответы на многие вопросы, неизменно возникающие при диагностике и терапии нарциссизма.

И наконец, преневротическая стадия развития со свойственными ей эго-защитами. На этой стадии у ребенка с избегающим паттерном формируется обсессивно-компульсивная структура характера, у ребенка с ищущим паттерном – истерическая, а с антагонистическим – пассивно-агрессивная.

Мы прекрасно понимаем, что личность человека нельзя втиснуть в какую-то одну категорию, как и то, что одна категория не дает исчерпывающего описания человека. Нам бы хотелось, чтобы и вы, наши читатели, воспринимали предложенные концепции символически, как творческую игру ума. Помните о них, когда общаетесь с другими или размышляете о самих себе. Мы делимся своими соображениями, чтобы прояснить некоторые аспекты, а не дать их точное определение. Наши идеи могут помочь полно и ясно осознать базовую структуру характера, которая благодаря своей архетипической природе не только соединяет человека с его собственной творческой энергией, но и с источником вселенского смысла. Кроме того, пониманию человека становятся доступны все остальные структуры и паттерны, несмотря на то, что основу его личности всегда составляла и будет составлять одна конкретная структура характера. В действительности чем более индивидуализирован человек, тем активнее другие паттерны проявляются в его жизни, дополняя его базовую структуру характера. И мы ни в коем случае не считаем, что предложенные нами девять структур характера могут дать исчерпывающее описание личности во всей ее уникальности[9].

Регрессия, тень и интерсубъективное поле

Мы уже несколько раз упоминали о регрессии, когда обсуждали паттерны отношений. Юнг неоднократно подчеркивал важность регрессии, которая возвращает человека в «пренатальное» состояние, в темноту бессознательного, где «дремлет божественное дитя, терпеливо ожидая своего воплощения в сознании. Этот ребенок есть зародыш целостности». (Jung, 1956а, par. 508–510). Регрессия как важный созидательный процесс происходит на всех стадиях развития, выделенных нами. Мы заметили, что и ребенок, пытающийся отстоять завоеванную на примитивной стадии дифференциацию, и взрослый, структура характера которого закладывалась в этот период, испытывают угрозу быть снова поглощенными бессознательным. Подобным же образом ребенок, сталкивающийся с вызовами нарциссической стадии, и взрослый, чья структура характера начала формироваться на этом этапе развития, подвергаются опасности регрессировать сначала в примитивную стадию, а затем в бессознательное с его пугающим отсутствием дифференциации. Точно так же поступательно может регрессировать в архетипическое недифференцированное пространство и человек, чей характер оформлялся на преневротической стадии.

Так, работая с человеком, имеющим зависимую нарциссическую структуру, можно наблюдать, как в ходе аналитической сессии или в ситуации дезинтегративного стресса он регрессирует в пограничное состояние. Он может обратиться к использованию примитивных защит, таких как расщепление и проективная идентификация, и вести себя нетипично, оказавшись во власти «грубых» архетипических аффектов, хаотичных и разрывающих на части. Точно так же в работе с истерическим пациентом нужно быть готовым к тому, что при исследовании своих ранних детских воспоминаний и аффектов он в конечном счете регрессирует в пограничное пространство. Чтобы помочь психике перестроиться, пациент должен не только проработать базовую структуру своего характера, но и вернуться в более ранние состояния, предшествующие ее формированию.

Созидательная регрессия, хорошо проработанная в рамках переноса, может способствовать реструктуризации защит и трансформации отношений Эго и Самости. Однако регрессия вызывает сопротивление, что в общем не удивительно, поскольку ранние состояния скрывают более дезинтегрирующую и, следовательно, менее функциональную динамику по сравнению с состояниями поздних стадий развития. Регрессия действительно может восприниматься и переживаться как коллапс, предательское отступление и ужасное поражение. Безусловно, справиться с более примитивными состояниями предшествующих этапов намного труднее, но именно они образуют фундамент нашего развития. Поэтому как бы тяжело ни было, аналитическое исследование ранних паттернов необходимо для того, чтобы интегрировать их динамические резервы, которые ригидно отвергаются защитами, сформировавшимися на более поздних стадиях. Когда эта примитивная динамика выводится на уровень сознания, человек получает прямой доступ к источнику витальной силы и аутентичности, расположенному в самой сердцевине психики. По мере того как он освобождается от жестких оков защит, его столкновения с Самостью во время спуска в подземный мир становятся все более напряженными, сокрушающими и дезорганизующими. По словам Юнга, «переживание Самости всегда наносит поражение Эго» (Jung, 1955, par. 778). Но если человек оказывается в состоянии принять это неизбежное поражение, сохранив целостность сознания, то благодаря возобновленному диалогу между Эго и Самостью он сможет прожить свою жизнь творчески и смиренно, будучи глубоко укорененным в ощущении своей внутренней силы.

Как уже отмечалось, в рамках любого паттерна отношений во время его проработки может произойти регрессия к предшествующим стадиям развития. А возможен ли некий переход из одного паттерна в другой? Сможет ли, например, человек с ищущим паттерном воспринять динамику избегающего и антагонистического паттернов? Мы считаем, что структуры характера, образующие разные паттерны, выполняют роль теневых элементов по отношению друг к другу. Задачи разных стадий развития человек разрешает с помощью средств одного конкретного паттерна, поэтому свойства двух других остаются для него явно чуждыми или инородными. Так, развитие человека с зависимой нарциссической структурой характера проходило в пределах ищущего паттерна, следовательно, люди, чьи структуры характера формировались в избегающем или антагонистическом паттерне, будут для него совершенно иными. Эта инаковость может вызывать восхищение, зависть, ненависть, безразличие, отвержение – именно так мы реагируем на теневые элементы. Однако некоторые из этих инаковых или теневых элементов человеку необходимо принять, чтобы достичь состояния целостности.

Юнгианцы давно придерживаются того мнения, что столкновение с тенью содействует исцелению и индивидуации. Узнавание различных структур характера может обогатить нашу способность видеть и взаимодействовать с «иным». Например, если в ходе анализа зависимый нарцисс регрессирует в пограничное состояние, это значит, что его теневые элементы могут оказаться в избегающем или антагонистическом паттерне, то есть в работе, вероятно, придется столкнуться с маневрами избегания и контроля. В конечном итоге эти переживания могут вести его к осознанному использованию этих механизмов и, следовательно, способствовать индивидуации.

Так сложилось, что юнгианцы хорошо обучены распознавать теневую сторону личности и работать с ней. Однако следует признать, что для подробного описания особенностей развития недостаточно только архетипического языка. Сегодня в поле психоанализа и юнгианской психологии больше внимания уделяется ранним детским переживаниям как в теоретическом, так и в практическом ракурсе. Благодаря такой направленности у нас появляется возможность усовершенствовать терминологию, применяемую для описания раннего, архетипически окрашенного опыта. Сейчас мы уже более четко понимаем, чувствуем и характеризуем паттерны, возникающие в период имплицитной памяти, то есть до формирования речи и эксплицитной памяти. Соединение новых представлений о развитии и архетипических амплификациях позволяет передать различия между вызывающим напряжение эмоциональным хаосом пограничной реальности, вечно замороженной бесконечной ужасающей пустотой шизоидного мира и непрекращающейся неусыпной борьбой за господство антагонистического паттерна. Благодаря все более четкому и ясному пониманию этих различий мы можем по-настоящему разобраться в том, какой паттерн является теневым по отношению к другому.

«Погружение в подземный мир», или, другими словами, созидательная регрессия и соприкосновение с «иным», дает человеку возможность воссоединиться с ощущением глубины и целостности и вступить в аутентичные отношения с Самостью. Регрессия, осознание теневых аспектов личности и конфронтация с ними приобретают важную роль в терапии ригидных структур характера. Последние исследования в области нейронаук привели к важному открытию: репаративная терапия влияет на пластичность мозга. По мнению Уилкинсона, «можно предположить, что в ходе аналитического процесса… в коре головного мозга образуются новые нейронные связи… их формированию способствует перенос, в рамках которого прошлое соединяется с настоящим и ранний эмоциональный опыт может быть вновь пережит и проработан» (Wilkinson 2005, р. 490). Можно сказать, что в пространстве осознанных, хорошо согласованных связей ригидное, ограничивающее действие защитных структур ослабевает, а жизнь постепенно наполняется динамизмом, энергией и близкими отношениями.

Глубокое понимание регрессии и теневой динамики помогает терапевту не только тоньше чувствовать переживания пациента, но и полнее понимать процессы, протекающие в интерсубъективном поле, что немаловажно. Кроме того, аналитику необходимо досконально изучить собственную структуру характера, в том числе свойственный ему тип регрессии и теневой динамики. Тогда он сможет понять, каким образом его переживания взаимодействуют с переживаниями пациента. Терапевт с зависимой нарциссической структурой характера и, например, терапевт с контрзависимой нарциссической структурой характера будут совершенно по-разному воспринимать пациента с пограничной структурой. Мы считаем, что очень важно правильно распознать и хорошо изучить эти различия, поскольку сложные взаимодействия наших многогранных структур характера являются невероятно ценным источником информации и трансформирующей энергии.

Дополнительные комментарии

В начале этой главы мы рассказали о том, что дыхание Изиды вернуло к жизни расчлененное тело Осириса и благодаря их воссоединению на свет появился божественный ребенок Гор – провозвестник нового мира. Царство Изиды и Осириса, где царила гармония, процветало сельское хозяйство, почитались музыка и духовность, оказалось отщепленным от собственных теневых элементов. Поэтому злодей Сет, брат Осириса, являвшийся носителем этих отрицаемых аспектов, и сверг его с престола. Новый царь Гор, имя которого означает «высоко над всеми», изображается в облике ястреба или сокола, а вместо глаз у него солнце и луна. Он воплощает ви́дение перспективы, способность воспринимать жизнь всесторонне. Он устанавливает в мире новый баланс сил.

Миф об Изиде и Осирисе пробудил в нас намерение, прибегнув к архетипическим амплификациям, оживить накопленные знания о структурах характера и попытаться привести к единству раздробленную терминологию, используемую для обозначения психопатологий. В мифе после воскрешения Изидой расчлененного тела Осириса рождается Гор. Ви́дение Гора сравнимо с осознанным восприятием. У нас эта история ассоциируется с образом живого «клинического» языка, который может пробудить к жизни сознание, освобождающее дух.

Более глубокое понимание структур характера помогает принимать их ограничения и потенциал. Вступив в контакт с Самостью как духовной силой, сознание может освободить структуру характера, которая прежде была не чем иным, как набором ригидных защит. Описание психологических расстройств общепонятным языком с привлечением ярких архетипических образов содействует обретению более широкого ви́дения. Благодаря такому живому языку каждый из нас сможет отнестись к собственной структуре характера и структуре характера другого человека с должным уважением, признав необходимость ее развития, а также по достоинству оценив скрытые в ней источники трансформации. Может показаться удивительным, но, с точки зрения предлагаемой нами модели, структура характера рассматривается скорее не как препятствие на пути духовного роста, а как центральный элемент эманации божественного. Соответственно, духовная практика и интроспекция собственных психологических состояний становятся неотделимы друг от друга. Признание того обстоятельства, что наши собственные раны, а следовательно, наши характерологические защиты являются источником нашего исцеления, превращает саму процедуру диагностики из акта имплицитного обвинения в процесс пытливого исследования и трансформации. Только в этом случае человек действительно сможет посмотреть на структуру своего характера как на своеобразный родник, бьющий из-под земли, источник питания, наделяющий способностью сопереживать другим и строить отношения.

Фрески и тексты, найденные в древнеегипетских гробницах, описывают передвижение по подземному миру как долгое и опасное путешествие. Чтобы обрести вечную жизнь, умерший должен следовать заданному пути. Часто он плывет на большом корабле или лодке в сопровождении нескольких богов и богинь. Корабль движется по загробному царству, разделенному на несколько территорий, которые иногда предстают в виде отрезков времени, а иногда – как отдельные пространства. Вход на каждую территорию напоминает порой змеиную глотку, а порой обычную дверь. Этот вход во временной интервал или пространство охраняется свирепым существом и находится под присмотром нескольких божеств. Каждый раз, когда корабль подходит к очередному порогу, усопший должен выкрикнуть имя хранителя ворот, тогда вход открывается и он вступает на новую территорию, хранящую свои опасности. Успешно и благополучно пройдя весь путь, он попадает в Чистилище, и если там признают, что он в достаточной степени чист душой, он будет жить вечно в царстве Осириса.

«Выкрикивание» имен перед вратами и есть тот яркий образ, который передает суть этой книги. Переходя к новой главе, мы как бы перемещаемся в следующий временной отрезок или пространство загробного мира. Выкрикивая имена, мы обозначаем каждую конкретную территорию, тем самым признавая ее и выказывая ей свое уважение. Совершая это действие, каждый из нас стремится войти в более глубокий и непосредственный контакт с Самостью. А чтобы правильно подобрать имя «хранителя», его нужно «знать в лицо», то есть необходимо понять, проработать, прочувствовать и в полной мере усвоить сущность именуемого. В нашей книге «Матрица и потенциал характера», подбирая имена, мы выкрикиваем названия динамических процессов, защит и архетипических ландшафтов, свойственных каждой структуре характера. Называние имен делает Эго все более сильным и гибким, а следовательно, все более способным к диалогу с Самостью. Окруженное защитами Эго слабо и ригидно и потому вновь и вновь попадает под власть неопосредованных архетипических энергий, воспринимая проявления Самости в искаженном и ограниченном виде. Напротив, бытие в диалоге с Самостью, что можно образно уподобить «обретению вечной жизни в царстве Осириса», психологически позволяет человеку испытывать блаженство гармонии со всем сущим и ощущать вечность в каждом моменте.

Итак, мы будем называть, выкрикивать имена, тем самым побуждая вас исследовать, обдумывать, размышлять, идти на контакт с божественными и демоническими силами, ждущими на «каждом отрезке времени», в каждой главе.