Без истории отдельных людей история страны и общества не может быть полноценно осмыслена.
Аркадий Мильчин
Совершенно очевидно, зачем пишут мемуары известные люди и чем ценны воспоминания «героев нашего времени». Готовя в 2019 году курс «История моего детства. Пишем книгу за год», я перечитала десятки мемуаров. Это были воспоминания известных артистов и культурных деятелей, писателей и ученых. Потом освежила в памяти воспоминания об известных писателях, поэтах и учёных, написанные другими – их друзьями и родственниками, кому посчастливилось попасть в лучи их славы. Никто из авторов этих мемуаров не сомневался в ценности написанного, в своих литературных способностях, в том, что жизнь их достойна того, чтобы её история была передана бумаге, а через неё – читателю. Сомнения, сопутствующие большинству из нас – обычных людей, не выделяющихся сверхдостижениями, – их не тревожили.
И от воспоминаний Аркадия Эммануиловича Мильчина «Человек книги. Записки главного редактора», я ждала примерно того же – исполненности чувством собственной значимости и уверенности в важности происходивших с автором событий. Ещё бы! Пособия и справочники Мильчина были настольными книгами у всех редакторов во всех издательствах Советского Союза. Для редактора справочник Мильчина – это как Азбука для первоклассника. Каково же было моё удивление, когда на первых же страницах его мемуаров я увидела все те же сомнения, которые точат душу решающегося написать мемуары человека, и целый список аргументов, почему если написать ещё можно, то уж публиковать-то точно не стоит. Позволю себе привести их полностью:
«Прежде, чем начать хоть какие-то записи, я часто задавал сам себе вопрос: «Зачем мне это делать?» Ведь я не обладаю такой хваткой памятью и таким литературным даром, чтобы эпизоды моей жизни предстали перед теми, кто будет читать текст, живыми и яркими. <…> Но в целом эти записки вряд ли пригодны для публикации и как печатное произведение достоянием читателей вряд ли станут. Да я на это и не рассчитываю. Причем причин тут несколько.
Во-первых, я как личность, сам по себе, не могу представлять большого интереса: все же я человек хотя и не совсем рядовой, но только в некоем специальном, издательском кругу, а для широкого читателя не могу быть интересен, поскольку деяния мои достаточно ограниченного специального значения.
Во-вторых, литературным талантом я не обладаю, хоть и много написал, но язык и стиль моих писаний – всего лишь язык и стиль грамотного интеллигентного человека, не более того, и написать воспоминания, достойные того, чтобы стать явлением литературы, я не могу.
В-третьих, я пишу эти записки тогда, когда память уже сильно ослабла и многие детали безвозвратно утрачены, а без них трудно воссоздать реальные эпизоды такими, какими они были в жизни. <…>
В-четвертых, если я и встречался с некоторыми замечательными людьми, то все же не могу рассказать о них что-либо существенное, ибо многие встречи были непродолжительными, а главное, я не записал по свежим следам, как именно они протекали, что именно эти люди говорили».
Узнаёте себя и свои сомнения? Мне кажется, многим из нас знакомы эти мысли. Но автор воспоминаний тут же даёт и ответ себе на этот вопрос, и аргумент «за», который по силе своей перевешивает все «против»:
С другой стороны, я перешагнул за 85 лет. И каких. Ведь я был свидетелем и в какой-то степени участником грандиозных исторических событий. И тут каждое свидетельство по-своему ценно, и некоторые эпизоды моей частной жизни могут иметь не частное значение.
Каждое свидетельство по-своему ценно… Мы с вами не просто жители какого-то города: дети, школьники, студенты, специалисты, прожившие какой-то временной отрезок, – мы свидетели, мы очевидцы. Всё, происходившее вокруг, имело на нас своё влияние, все наши поступки – свои последствия, все события – своё отражение в нас, осмысление нами. Мы все проходили свои уроки, закалявшие характер или разрушавшие его – что-то давало нам сил выстоять, а что-то вынуждало сломаться. И история каждого отдельного человека имеет свою ценность. Более того, если воспоминания исторических личностей и известных людей вызывают у читателя скорее любопытство: «А как у них?», то истории простых людей: таких же, как многие-многие другие, таких же, как они сами, – заставляют читателя задуматься над собственной жизнью, пересмотреть собственный опыт, осмыслить происходившее с ними и, может быть, узнать что-то новое не только об авторе, но и о себе.
Воспоминания А.Э.Мильчина о детстве и юности «О себе, о семье, о войне» сочетают в себе тематический и хронологический принципы организации – первая часть составлена из тематических глав, рассказывающих о членах семьи и запомнившихся событиях, точная датировка которых затруднительна: «Откуда такая фамилия?», «Мама», «Папа», «Мой старший брат Лёсик», «Первый трамвай в Запорожье», «Коклюш и первое отторжение обществом», «Каким я был учеником», «Поездка на «эмке»», «Тузик и Васька». Вторая часть, посвященная войне, выдержана в соответствии с хронологией событий – от первых дней войны до 1943 года, когда комиссованный по состоянию здоровья Аркадий Мильчин поступил в Московский полиграфический институт, и началась совсем другая история. Выбранные автором для рассказа события никак нельзя назвать историческими – их ценность в том, какой отпечаток они оставили в памяти мальчишки: и любимый пёс Тузик, и меланхоличный кот Васька, и запах кожи и бензина, царивший в салоне новенького автомобиля, на котором случайно довелось прокатиться вместе с мамой.
Но что показалось мне по-настоящему важным – это честность автора и при всем стремлении рассказывать о себе без прикрас четкое осознание: «я предстану в них (в записках) в более благостном виде, чем был на самом деле». Всего 77 страниц занимает «детская» часть книги воспоминаний Аркадия Мильчина – самое начало истории жизни человека, ставшего профессионалом в книгоиздании и всегда считавшего себя прежде всего «узким специалистом» и не планировавшего публиковать эти воспоминания, которые сейчас читают и перечитывают тысячи читателей.
ЗАДАНИЕ:
Свои воспоминания Аркадий Мильчин начал с главы «Что побудило меня писать записки и зачем я стал и писать». Давайте и мы с вами зададимся этим вопросом и постараемся найти на него свой ответ. Кто знает, возможно, этим ответам суждено будет стать предисловием к книге ваших собственных воспоминаний.
Я вырасту большой и тогда сам узнаю, что делается в этом мире. Должно быть, взрослые в чем-нибудь тут запутались и теперь не хотят об этом рассказывать. Я вырасту большой и тогда всё сам узнаю.
Михаил Зощенко
Мало кто знает, что писатель, над рассказами которого смеялась вся страна, большую часть своей жизни страдал от жесточайших приступов депрессии.
«…лечение успеха не имело. И даже вскоре дошло до того, что знакомые перестали узнавать меня на улице. Я безумно похудел. Я был как скелет, обтянутый кожей. Все время ужасно мерз. Руки у меня дрожали. А желтизна моей кожи изумляла даже врачей. Они стали подозревать, что у меня ипохондрия в такой степени, когда процедуры излишни. Нужны гипноз и клиника. <…> Я почти перестал выходить из дому. Каждый новый день мне был в тягость».
И воспоминания о своём детстве и юности он начал писать вовсе не из сентиментальных соображений, и не для того, чтобы оставить потомкам свидетельства о том непростом времени, в котором довелось ему жить. Его автобиографическая «повесть о разуме» «Перед восходом солнца» странным образом сочетает в себе черты художественной мемуаристики и научного исследования. Упорно пытаясь найти средство от своей душевной болезни, Зощенко изучал труды маститых врачей-физиологов, посещал заседания в Институте мозга и практиковал на себе методы управления рефлексами, открытые Иваном Петровичем Павловым.
«Меня всегда поражало: художник, прежде чем рисовать человеческое тело, должен в обязательном порядке изучить анатомию. Только знание этой науки избавляло художника от ошибок в изображении. А писатель, в ведении которого больше чем человеческое тело – его психика, его сознание, – нечасто стремится к такого рода знаниям. Я посчитал своей обязанностью кое-чему поучиться. И, поучившись, поделился этим с читателем».
Результатами изучения свойств человеческого разума и его возможностей влиять на физическое и душевное состояние человека Зощенко делился на страницах своих научно-художественных книг «Возвращенная молодость», «Голубая книга» и «Перед восходом солнца». Последняя представляется мне наиболее интересной, поскольку именно в ней предельно обнажен метод художественного исследования реальности прошлого и его влияния на сознание в настоящем. В первых главах писатель рассказывает о том, каким беспросветным мраком были наполнены его юные годы. Ни война, ни революция, ни смена профессий, ни врачебное вмешательство не производили сколько-нибудь значимых перемен в душевном состоянии молодого человека:
«Я стал думать: родился ли я таким слабым и чувствительным или в моей жизни что-нибудь случилось такое, что повредило мои нервы, испортило их и сделало меня несчастной пылинкой, которую гонит и мотает любой ветер?»
Задавшись этим вопросом, писатель решает найти причину своих страданий в прошлом. Он очень подробно описывает ход своих мыслей, считая важным зафиксировать каждую возникающую идею, погрузить читателя в логику своих рассуждений:
«Тогда я подумал: надо вспомнить мою жизнь. И я стал лихорадочно вспоминать. Но сразу понял, что из этого ничего не выйдет, если не внести какую-нибудь систему в мои воспоминания.
Нет нужды все вспоминать, подумал я. Достаточно вспомнить только самое сильное, самое яркое. Достаточно вспомнить только то, что было связано с душевным волнением. Только тут и могла лежать разгадка.
И тогда я стал вспоминать наиболее яркие картины, оставшиеся в моей памяти. И увидел, что память сохранила их с необычайной точностью. Сохранились мелочи, детали, цвет, даже запах.
Душевное волнение, как свет магния, осветило то, что произошло. Это были моментальные фотографии, оставшиеся на память в моем мозгу.
С необычайным волнением я стал изучать эти фотографии. И увидел, что они меня волнуют больше, чем даже желание найти причину моих несчастий».
Зощенко решает начать с юношеских воспоминаний, полагая, что именно там лежат корни его разочарования в жизни, поскольку в более раннем возрасте душевные терзания незначительны: «Какие могут быть особые душевные волнения у мальчишки. Подумаешь, великие дела! Потерял три копейки. Ребята побили. Штаны разорвал». И первая часть воспоминаний относится к 1912-1926 годам, когда гимназист старших классов Миша Зощенко играет в футбол, влюбляется, а потом попадает в Мингрельский полк и вместе с ним – на фронт Первой Мировой, а потом скитается по стране, ища себя и свое место под солнцем. Фрагменты воспоминаний обрывочны и фотографичны. Каждый эпизод описывается просто и чётко, короткими предложениями, в настоящем времени – словно «живая картина», популярное в те годы развлечение среди творческой интеллигенции.
Увы, первое погружение в прошлое не дает никаких значимых результатов и тогда автор решает отправиться дальше – в детские годы с 5 до 15 лет:
И вот, перебирая в памяти истории тех лет, я неожиданно почувствовал страх и даже какой-то трепет. Я подумал: значит, я на верном пути. Значит, рана где-то близко. Значит, теперь я найду то печальное происшествие, испортившее мне мою жизнь