Бразилия
Нелсон Перейра дос Сантос (Pereira dos Santos, Nelson)
Бразильский режиссер, продюсер. Родился 22 октября 1928 г. в Сан-Паулу.
Нелсон Перейра дос Сантос, при жизни ставший классиком национального кинематографа, считается духовным отцом движения бразильского «синема ново», с эволюцией которого связаны все этапы его многогранного творчества.
В юности Перейра дос Сантос изучал право в Сан-Паулу, занимался журналистикой и посещал киноклубы, где смотрел фильмы Эйзенштейна, Мурнау, Гриффита и других мастеров, чьи работы не попадали на широкий экран Бразилии. Первым режиссерским опытом дос Сантоса стала документальная лента «Молодежь», снятая в 1950 г. Мастерству съемки, монтажа и прочим секретам профессии он учился на практике. Несколько лет работал монтажером и ассистентом у опытных бразильских режиссеров, а в 1952 г. переехал в Рио-де-Жанейро, окончательно избрав будущее не адвоката, а кинематографиста. Он жил неподалеку от фавел, поселков бедноты, и именно тогда решил открыть зрителю этот мир нищих лачуг с буднями и праздниками их обитателей, создать нечто вроде социального кинодокумента. Для написанного дос Сантосом сценария фильма «Рио, 40 градусов» продюсера не нашлось, и он сам организовал кооператив для съемок картины. Выпущенная в 1955 г. лента (поначалу запрещенная цензурой из-за своего критического настроя) прозвучала новым словом в национальной кинематографии, воссоздав на экране атмосферу подлинной жизни простых людей из беднейших городских кварталов. Снимавшийся на натуре «Рио, 40 градусов» (приз «Молодые таланты» на МКФ в Карлови Вари, 1956) во многом перекликался с итальянским неореализмом, но при этом неразрывно был связан с бразильской почвой. В достоверности фильма, в новом подходе к изображению человека из народа содержались зачатки новой эстетики, и позже критика назвала «Рио, 40 градусов» предтечей «синема ново», направления, сформировавшегося в 1960-е гг. Из задуманной режиссером трилогии о Рио-де-Жанейро, где в образе города он стремился воплотить всю Бразилию с ее трагическими социальными противоречиями, был поставлен лишь второй фильм «Рио, северная зона» (1957). Последнюю часть – «Рио, южная зона» – из-за экономических трудностей снять не удалось, тем самым оборвался эксперимент независимого кинопроизводства Дос Сантоса. В последующие годы он занимался журналистикой, изредка снимая документальные ленты. Художественные начинания дос Сантоса были подхвачены молодыми кинематографистами Глаубером Рошей, Руй Геррой, Роберто Фариасом и другими представителями «синема ново» только в начале 1960-х годов, когда в стране при правительстве Жоао Гуларта произошли демократические преобразования.
Одним из высших достижений «синема ново», получивших международную известность, стала лента дос Сантоса «Иссушенные жизни» (1963, приз «кино – искусство и кино – очерк», приз «лучшему фильму для молодежи» на МКФ в Каннах, 1964) по одноименному роману классика бразильской литературы Грасилиану Рамоса. На экране бескрайние, выжженные солнцем земли Северо-Востока страны, называемые сертанами. Засуха, уничтожившая здесь все живое, сгоняет крестьян с родных мест. Главный герой фильма Фабиано кочует по сертанам вместе с семьей, погибающей от голода, пытаясь найти хоть какой-нибудь заработок и пристанище. Простая и жестокая в своей правдивости история изложена подчеркнуто строгим киноязыком. Черно-белые контрастные кадры (оператор Луис Карлос Баррету) почти осязаемо источают агрессивность солнца, власть засухи над судьбой персонажей фильма, которые безропотно принимают все выпавшие на их долю испытания. Из этой резкой светописи, внутреннего напряженного ритма, поддержанного не закадровой музыкой, а лишь звуками реальной жизни, возникает ощущение глубокой человеческой драмы, обусловленной социальной несправедливостью.
Картина «Иссушенные жизни» – это уже произведение зрелого художника, нашедшего свой индивидуальный стиль, свободный от прямого подражания итальянскому неореализму и отличный от буйной метафорики его талантливого молодого коллеги Глаубера Роши.
После военного переворота 1964 г. и обрушившихся на представителей «синема ново» репрессий дос Сантос не уехал из страны, но вынужден был надолго замолчать. Работы конца 1960-х гг. «Правдолюбец» и «Любовный голод», отметившие его возвращение в художественный кинематограф, говорят о поисках иного киноязыка, возможного в сложившейся политической ситуации, языка символов и аллегорий. Новый стиль Перейры дос Сантоса наибольшей отточенности и совершенства достиг в ленте «Приют для безумцев» (1971, приз Луиса Бунюэля на Каннском МКФ) по рассказу Машадо де Ассиза. Действие картины происходит в ХIХ в.; в маленький провинциальный городок приезжает новый священник отец Симон, одержимый идеей построить вместо церкви сумасшедший дом, поскольку считает, что к безумию надо относиться как к норме. Ему удается привлечь на свою сторону богачей и возвести «Зеленый дом», куда постепенно стекаются чуть ли не все жители городка. Обитатели сего странного заведения медленно и чуть торжественно движутся в некоем ритуальном танце, подчиняясь воле отца Симона, под музыку, в которую вплетаются непонятные шумы. В этих кадрах тоже сквозит безумие, разлитое буквально во всём происходящем – и в пылких речах странного священника, и в экстазе дамы в экзотическом наряде, и в бунте местных правителей против пришельца, околдовавшего народ, причем бунт этот выглядит как государственный переворот в масштабах сумасшедшего дома.
Фильм поражает великолепием визуальных образов и изящно выстроенными – порой почти как хореографические композиции – мизансценами (что напоминает манеру режиссера с другого континента – Миклоша Янчо). И за этой невероятной историей, исполненной аллегоричности и юмора, близкого к гротеску, скрывается узнаваемый зрителем политический подтекст.
Жанр фильма «Как вкусен был мой французик!» (1971), соединивший притчу и «черную» комедию, позволил дос Сантосу затронуть такие серьезные проблемы бразильского общества, как положение коренного индейского населения и ассимиляция чужой культуры. Герой фильма, события которого происходят в далеком XVI веке, искатель приключений, олицетворяет одного из колонизаторов и потому даже не имеет имени. Он зовётся Француз. Сброшенный португальцами в море, он спасается и попадает в индейскую общину, где его встречают дружелюбно, даже дают в жёны юную красавицу. Но судьба его предрешена: по истечении восьми месяцев он будет съеден всем племенем. Подробно живописуя повседневную жизнь индейцев, режиссер нагнетает напряжение в ожидании финала – акта каннибализма, или ритуального действа антропофагии, что перекликается с идеями «Манифеста антропофагии» бразильских модернистов 1920-х гг. Сила убитого противника переходит к тому, кто его съедает, – это демонстрирует история Француза, поданная на экране в ироничной и фарсовой манере. Однако за этим стоит более общая теория взаимодействия морали и культуры аборигенов и колонизаторов.