Мастер криминального жанра, или Капкан для русской актрисы - читать онлайн

2004

Она всеми силами пыталась преодолеть страх, он засел в ней, как заноза, которую никак не удаётся вытащить, во рту пересохло, губы онемели, но она попыталась овладеть собой и произнести твёрдо:

– Всё-таки я нашла вас. Вы ведь даже не предполагали…

Он беспечно рассмеялся:

– Найти – полдела, но ты не выйдешь отсюда. Ни-ког-да! Кто бросится тебя спасать? Кому нужна твоя никчемная жизнь? Да, ты прошла по цепочке хитросплетений, но оказались в западне. Твоя сообразительность сыграла с тобой злую шутку. Ты могла бы исполнить отведённую тебе роль, уехать обратно в Россию и жить, наверное, спокойно. Но ты решила постичь тайну, а у каждой тайны – своя цена.

– Вы всё равно убили бы меня, как и остальных.

– Нет, я всегда выверяю сценарий, но потом никогда его не меняю. Во всяком случае, так было до сих пор. Твою смерть я не планировал. Но ты вмешалась в ход событий и должна понести наказание.

– Но раз мне придётся заплатить, то скажите: кто вы?

– Ты ведь знаешь: я – Драматург!

– Да, бог местного масштаба. Вы уже много чего сочинили, но не вам дано писать мою судьбу.

– Ты так в этом уверена… Нет, деточка, у тебя нет иного выхода, как подчиниться высшим законам драматургии и принять судьбу своего персонажа. Жаль, что ты не захотела прочесть сценарий от начала до конца, впрочем, как и остальные исполнительницы, которые за это поплатились жизнью.

– Сценарий был уж больно бездарным и пошлым, читать не хотелось. Но свою роль я выучила хорошо.

– Ты выучила лишь отрывок замечательного судьбоносного замысла. Но могу тебя заверить: всё идёт, как мною задумано, только ты не в курсе концовки. А я её знаю.

– Вы никогда не будете автором моей судьбы, это я вам обещаю. У меня – свой творец, и он меня защитит. Я перепишу ваш сценарий заново и вашу судьбу тоже.

– Твоя решительность меня забавляет, потому что я знаю: у тебя нет ни малейшей надежды, ни-ка-кой! К тому же ты не обладаешь литературными способностями, фантазией, чтобы что-то изменить. Будь у тебя это, я бы ещё как-то поиграл с тобой. А так, я расцениваю твои слова как полный бред, и у тебя один выход – смерть. Жаль, а начиналось всё так лучезарно.

– Да, начиналось именно так…

Полина Лисовская отличалась тонкой изысканной красотой, но считала это главным своим недостатком. Она обладала фигурой балерины: лебединая шея, прямая спина, тонкие, изящные, выразительные руки. Один из её поклонников называл её «Венерой» Боттичелли за пышные длинные волосы цвета спелых колосьев и невинный взгляд зелёных глаз из-под густых веерообразных ресниц. Да, она была молода и красива, быть может, как богиня, но в провинциальном театре, где Полина служила актрисой, этого не ценили. Театр нуждался в яркой индивидуальности, напористом таланте или, на худой конец, экзальтированной романтичности, ну уж никак не в грезящей Венере. Она переиграла всех снегурочек, красных девиц, царевен, кокетливых провинциальных барышень и даже Муху-Цокотуху и поняла, что это её безрадостный удел. Она мечтала о Нине Заречной и знала, как она её может сыграть. Ведь эта чеховская тоска по несбывшемуся сидела и в ней. Но «Чайку» почему-то в их театре не ставили, а если бы поставили, то Нину играла бы не она. Она устала от вторых ролей и уже не надеялась стать героиней, как вдруг приглашённый театром режиссёр решил ставить Шекспира и предложил ей роль Офелии в «Гамлете». Чувство радостного волнения сменилось горечью, когда она узнала, что юная дочь Полония по замыслу режиссёра будет прожжённой кокоткой, имитирующей сумасшествие, интриганкой под стать своему отцу, которая случайно свалилась в пруд. Досталось и другим шекспировским героям, но её коллеги ухватились за новую трактовку как за развивающееся знамя авангарда и работали самозабвенно, а она не смогла. Режиссёр был разочарован её скованностью, говорил, что ей необходимо играть яркие, быть может, характерные роли, и предложил дополнительно с ней поработать, смотрел при этом томно, облизывал кончиком языка губы, явно на что-то намекая. Полина для себя решила, что с этим идиотом работать не будет, а уж спать и подавно, напустила на себя холодность, и её тихонько сняли с роли, как сплетничали о ней, за бездарность.

Иногда её приглашали сниматься в рекламных роликах: она играла Снежную Королеву, осматривающую свои владения в «навороченном» холодильнике, Русалку, которая сделала пластическую операцию по удалению хвоста, чтобы надеть туфли модной фирмы. Было ещё несколько кинопроб в столице, но и они оставили горький осадок, потому что не имели продолжения. Специалист по кастингу актёрского агентства «Ступени успеха», пожилая манерная дама, милостиво объяснила ей, что сейчас совсем не время героинь с её внешностью.

– Чувственности в тебе маловато, – говорила она, рассматривая снимки из её портфолио, – а времена «Алых парусов» давно миновали. Не знаю, не знаю… Я бы тебе советовала пластическую операцию сделать, губы увеличить, чтобы нижняя губка полненькой была, а то они у тебя такие… банально пропорциональные. Потом этот греческий профиль, ну кому он сейчас нужен?! Носик должен быть очаровательно курносым, а ноздри – трепетными, и без пластики тебе не обойтись. Риск, безусловно, есть, может измениться композиция лица, но это всё от хирурга зависит. Если талантливый, то станешь такой красавицей, что сама себя не узнаешь, а уж если бездарный, то будешь ведьм играть, на них, между прочим, большой спрос, особенно натуральных. Теперь бюст… такой размер груди, как у тебя, в данный момент не отвечает контексту модных тенденций. Сейчас же вновь «война» пышных бюстов, а у тебя – девичий. Ты никакой конкуренции не выдержишь. Но тоже можно с хирургами договориться, в наше время они с силиконовыми имплантатами просто чудеса творят. А так… уж больно ты хрупкая, субтильная. Может быть, тебя на чахоточную революционерку в эпизод предложить? Не знаю, не знаю…

«Но это уж слишком!» – думала Полина, выходя из агентства после очередного разочарования. Она чувствовала себя принцессой Эрной – героиней рассказа Александра Куприна «Синяя звезда»: кругом уроды жалели её за жалкую внешность, а прекрасный Шарль ещё не явился, чтобы доказать ей, что она-то как раз и есть красавица.

Впрочем, с принцами дела обстояли не так уж плохо. Периодически они всё же возникали в её двухкомнатной квартире, но, не выдержав экзамена на своё высокое предназначение, исчезали, задавленные её презрением. Одного из них, барда по призванию, даже пришлось выдворять с милицией. Он показался ей сначала очень милым и талантливым, исполнял под гитару густым баритоном такие чудные собственного сочинения песни, но потом оказалось, что он пьёт безбожно и жить без этого не может. Закончив очередную новую песню, он говорил ей уверенно:

– Я написал гениальную вещь, завтра её будут исполнять во всех кабаках города.

Полине хотелось этому верить, и она верила, любимый уходил к друзьям, чтобы опробовать песню на них, пил с ними водку, они пьяными голосами подтверждали, что он действительно гений, и скоро его признает вся Россия. К ней домой барда приводили под руки, он не мог самостоятельно держаться на ногах. День ото дня он всё больше нагружался спиртным, которое ему дарили его компанейские поклонники. Страна не проявила чуткости к его таланту, зато напоследок его дарование оценили зелёные черти, которые в немалом количестве стали являться ему после попоек. В больницу с диагнозом «алкогольный делирий» или «белая горячка» его отправила бригада скорой помощи. Было много криков, оскорблений и битой посуды. После выяснения отношений Полина ходила с таким огромным синяком под глазом, что его не могли прикрыть даже тёмные очки в пол-лица, она взяла больничный и договорилась в театре о замене.

И вот она, актриса, зареклась влюбляться в творческих людей, в особенности с раненной душой, и увлеклась одним своим поклонником, хирургом по профессии, который оказался прагматиком и жутким циником. Любое движение её души он объяснял физиологическими проявлениями. Это её злило. К тому же он сразу после их более близкого знакомства поинтересовался, ведёт ли она дневник? Полина ответила, что, будучи школьницей, пробовала, но ничего из этого не вышло. Когда она пыталась в дневнике описывать повседневные события, они теряли свои краски и казались ей сухим отчётом. Врач обрадовался, как оказалось, это был его своеобразный тест, который она с успехом прошла, поскольку, по его мнению, ведение дневника – признак душевной болезни. Хирург являлся поборником здорового образа жизни и занимался бегом, но это не мешало ему пить спирт, украденный в больнице. Он разводил его поддельным нарзаном и пил, не закусывая. В результате сильно пьянел, нёс всякую чушь, приставал к ней с пьяными поцелуями, но на большее не был способен. Полина жалела его до тех пор, пока он, находясь под градусом, не уснул с зажжённой сигаретой в руках и чуть не спалил ей квартиру. Так закончился её очередной никудышный роман.

Она ненавидела себя за эти никчемные влюблённости, в перерывах между ними она говорила себе в назидание: «Не надо очаровываться, чтобы потом не разочаровываться». Но каждый раз в ней вновь вспыхивала надежда найти мужчину своей жизни. «Наверное, дело не в них, – с горечью думала она, – а во мне. Выходит, я не умею любить. Я хочу получить то, что сама дать не в состоянии». Ей было двадцать шесть лет. Заводить детей и воспитывать их одной, было тревожно.

Ах, если бы жива была мама. Она бы ей всё объяснила про неё саму. Мама всегда оставалась её другом, во всём близким человеком. А ведь когда-то мамочке при первом знакомстве не понравился благовоспитанный красавец Глеб, и она не хотела, чтобы единственная дочка выходила за него замуж. Не то, чтобы она говорила категорично: «нет!», но вместе с тем мама чувствовала себя при Глебе как-то неловко, скованно и давала это понять Полине. Но дочь объясняла такое поведение мамы родительской ревностью и думала, что непременно примирит дорогих ей людей. Глеб получил безнадёжное для делового человека образование учителя словесности, но по воле случая после активной, но короткой комсомольской юности выбился в бизнесмены. В нём как-то странно сочетались потомственная интеллигентность и начинающее пробиваться хамство. На этот период пришлась ломка его характера: когда куда-то уходили мягкость и доброта, а их место занимали холодность и расчёт. Он хотел, чтобы у него была красивая аристократичная жена, которую не стыдно было бы показать в подходящем обществе, и которая вписывалась бы в любой шикарный интерьер. Полина соответствовала этому как нельзя лучше. Её мать занималась литературными переводами с немецкого и английского языков, которыми владела свободно. Свои знания она старалась передать единственной любимой дочери, ей удавалось брать чадо с собой в поездки на различные заграничные литературные конференции и книжные ярмарки. Полина ещё подростком побывала в Лейпциге, Франкфурте, Лондоне. И везде мама вовлекала её в разговор на немецком или английском, в общение со своими зарубежными коллегами и просто на бытовом уровне. Полине языки давались легко, её доброжелательная, очаровательная манера общаться располагала к себе собеседников.

Давно ли это было… Они разошлись с Глебом после пяти лет совместной жизни, как два совершенно чужих друг другу человека. Наверное, хорошо, что Глеб во время их брака категорически не хотел иметь детей, а то сейчас был бы у неё несчастный, брошенный отцом ребёнок, каким являлась она сама, когда ушёл из семьи отец. Тогда её родитель Сергей Лисовский неожиданно для близких влюбился в непонятно откуда взявшуюся наглую юную девицу и решил, что может кардинально изменить жизнь, не только собственную, но и своих близки. Этого Полина не могла ему простить до сих пор. Хотя вот уже почти пятнадцать лет, как его семейная жизнь с ненавистной ей разлучницей – безоблачна. Полина иногда виделась с отцом. Это были недолгие встречи, которые она назначала ему в кафе, потому что бывать в его так называемом «новом доме» она не хотела. При этом куцем общении оба они испытывали неловкость, так как настоящего родственного тепла между ними давно уже не было. Приходилось задавать банальные вопросы вроде: «Ну что у тебя нового?» или «Как дела на работе?» И ответы получались само собой односложными. Отец заказывал чего-нибудь вкусненького, и после беседы на общие темы они расходились с сознанием выполненного долга. Мама умерла три года назад. Отец на похороны не пришёл, но помог деньгами, которые дал заплаканной Полине в том же кафе, где происходили их редкие встречи. После смерти матери в её сердце вдруг поселилось отчаяние, которому она старалась не давать выхода.

Эта прекрасная молодая женщина не желала знать, что вся её теперешняя жизнь – это бегство от острого одиночества, она была всё ещё полна надежд и уверена, что за новым капризным поворотом судьбы её ожидает пропавший неизвестно куда его величество счастливый случай. И этот случай наконец-то вышел из укромной тени.

Она чистила на ночь зубы, когда раздался телефонный звонок. «Кто это так поздно?» – с досадой подумала она, наспех прополаскивая рот водой.

– Полинка, привет, не разбудила? – защебетал в телефонной трубке голос её подруги ещё со школьных времён Инки Капустиной, работающей теперь помощником мэра. – Я ведь знаю, что актёры поздно ложатся и поздно встают. Ну, извини, если подняла тебя с постели, дело-то спешное. Полин, ты ещё немецкий не забыла? Есть срочная, но очень престижная и денежная работа. Завтра к нам в город из германского города-партнёра приезжает делегация, а один из наших переводчиков «свалился» с ангиной, ему ищут срочно замену, и я предложила тебя – личность в городе небезызвестную. Учитывая твою умопомрачительную красоту и аристократичную манеру держаться, а самое главное, о чём не многие знают, умение без акцента объясняться на двух языках, твоя кандидатура, конечно не без моих стараний, была принята! Ты сама-то хочешь?

– Инна, ты мне тут много чего наговорила: и про красоту, и про денежную работу. Дай-ка мне сначала всё это переварить. О тебе полгода ни слуху, ни духу, а потом ты сваливаешься как снег на голову. И вообще, у меня завтра спектакль в расписании стоит. А я, как ты знаешь, девушка дисциплинированная.

– Дисциплинированная, но не незаменимая. Ты мне басни не рассказывай. Ты кого там завтра в нашем театре представляешь: Офелию или, быть может, Катерину Измайлову? Молчишь?! А я тебе скажу: в этот день в «Пролетая над гнездом кукушки» ты играешь медсестру, правда, не старшую медсестру Рэтчед, а рангом пониже – сестру Флинн. О, это тоже, конечно, роль, но ведь не на тебя же идут зрители в этом спектакле! Тебя заменят, я уже обо всём договорилась.

– Да какое ты имеешь право вмешиваться в мою жизнь! – разозлилась Полина, остро ощущая навязчивый вкус не до конца выполосканной зубной пасты. – Пусть у меня мало ролей в театре, и не все они главные, но я ими дорожу.

– Ладно, подруга, – примирительно сказала Инна, – прости за прямоту, но ты ведь меня с детства знаешь, я тебе никогда плохого не желала. Я случайно в курсе, что, несмотря на твою прекрасную внешность, актёрская судьба у тебя не заладилась. Ты уж прости за откровенность, но в театре тебя считают «ледышкой». Может быть, тебе нужно попробовать себя на новой стезе, а вдруг что-то получится. Я думала, ты меня благодарить будешь за это предложение, а ты всё в штыки приняла, и я у тебя виноватой оказалась. Я не помню, говорила ли я тебе, что гонорар за эту работу ты получишь солидный. Соглашайся, не ставь меня в дурацкое положение.

– Куда и в котором часу нужно прийти? – сухо спросила Полина.

– Вот это уже другой разговор! – обрадовалась Инна.

Герт Барсовски имел оригинальное хобби, он коллекционировал русских (или, вернее, русскоязычных) интеллектуалок. Это было чисто мужская забава, которая тешила его самолюбие. Он любил женщин, в этом, конечно, не было ничего неожиданного, но дело в том, что, будучи немцем, живущим в Германии, он увлекался русскими женщинами высокого интеллектуального уровня и хорошего воспитания. Благо последнее время их немало прибыло с иммигрантским потоком. Он работал в отделе культуры и социальной работы городского Совета, и по службе ему часто приходилось встречаться с подобными прекрасными экземплярами.

Музыкантши, художницы, литераторши, танцорки – все они хотели найти себя в новой жизни, и он покровительствовал им в этом. Да, его расположение кое-чего стоило. Но он не воспринимал близость с этими дамами как плату за его помощь. Он был интересным немного полноватым брюнетом и отменным любовником, умел производить впечатление на женщин и знал себе цену. Вместе с тем эти русские оказывались очень трогательными, очаровательными и благодарными. Часто они привязывались к нему, и ему приходилось впоследствии держаться с ними сухо и официально, чтобы покончить с очередной связью и начать новую. В общем, они не доставляли ему особых хлопот, попадались иногда строптивые и нахальные, но они не могли повредить ни его карьере, ни его положению в обществе. Он стал интересоваться русской литературой: читал кое-что в переводе, следил за новинками, прошелся по биографиям русских художников, обозрел их картины, и всё это, чтобы произвести впечатление на очередную протеже. Но и дамы обогащали его знаниями, стимулировали интерес к музыке, живописи. При этом господин Барсовски не был закоренелым холостяком, с женой, правда, они расстались, жили в разных квартирах, но сохранили при этом официальный брак. Их общие дети – две симпатичные девочки-близняшки, заканчивали уже гимназию, и он всегда опекал их, как мог.

Коллеги смотрели на его сердечные склонности сквозь пальцы, отпуская иногда за его спиной иронические замечания по поводу очередного шаловливого увлечения. Предложение посетить в сентябре российский город-партнёр обрадовало Герта, русская культура и впрямь его интересовала. К тому же он хотел посмотреть на местных красоток и оценить их шарм по достоинству. Конечно, речь шла, прежде всего, о культурном сотрудничестве, но одно другому не мешало.

Их делегация сделала пересадку в московском аэропорту Домодедово и отправилась дальше. Всего за полтора часа они прилетели в крупный современный промышленный российский город. Дорога из аэропорта в центр из-за пробок заняла почти столько же времени, как и перелёт, впрочем, в Германии дорожные пробки тоже не новость, поэтому все набрались терпения. К тому же встретили их радушно, если не сказать – пышно, в комфортабельном автобусе развлекали разговорами и дорогим коньяком с изысканной закуской, а по приезде разместили в приличной гостинице.

Господина Барсовски поразило то, что в городе было мало зелени, лишь небольшие чахлые деревья чередой стояли на тротуарах, выхлопные газы автомашин и дым от металлургических предприятий образовывали смог, от которого першило в горле, и всё вокруг казалось серым и пыльным. Но жители этого славного города, наверное, ко всему привыкли и просто не замечали неудобств. Несмотря на скверную экологию, на улицах было полно со вкусом одетых хорошеньких женщин разных возрастов, некоторые из них тащили увесистые сумки с продуктами, но при этом были обуты в туфельки на высоких каблуках и умудрялись, как, возможно, показалось Герту, сексуально покачивать бёдрами. Да, такого, быть может, чересчур яркого цветника ухоженных дам, он давно не видел. Местные мужчины по сравнению с этими прелестными женщинами выглядели весьма неприметно, и, казалось, не скрывали индифферентного к ним отношения, образуя, по мнению Герта, безликую массу. «Вероятно, – думал немец, – русским женщинам приходится так ухищряться, чтобы завладеть вниманием таких вялых мужчин и найти себе спутника. Странно, а ведь в природе как раз всё наоборот, самец старается выглядеть впечатляюще, чтобы его заметила и оценила самка».

Герт и его коллеги сполна насладились русским гостеприимством: все вокруг были искренне рады их приезду, улыбались, старались проявить себя с лучшей стороны и, самое ужасное, бесконечно кормили и поили. Еда была очень вкусная, калорийная и подавалась большими порциями. Русские пельмени, пирожки и пироги, щи, борщи, фаршированные грибами куриные ножки, жаркое, запечённое в горшочках, и так далее и тому подобное, плюс русская фирменная водка доводили гостей до изнеможения.

Но и график мероприятий для членов делегации составили весьма плотный. Герт, например, за два дня познакомился с местной филармонией, театром, детской музыкальной школой, художественной студией. Всюду ему показывали выступления действительно одарённых людей и прозрачно намекали, что неплохо было бы показать их таланты в Германии в плане творческого обмена. Герт слушал их внимательно, что-то записывал, обещал обсудить это с руководством своего города, но определённого ответа не давал. Постепенно у него скопилось множество буклетов, фотографий, визитных карточек. На третий день предстояло посетить краеведческий музей и увидеть концерт ансамбля народного танца.

Когда Полина стремительно вошла в фойе музея, Герт с кем-то разговаривал и вдруг обернулся, словно получил тревожный сладко-будоражащий импульс.

– Какая красавица! – невольно вырвалось у него. Кто-то рядом тут же согласился с ним. Полина, машинально поправив выбившиеся из тисков высокой прически пряди рыжеватых вьющихся волос, подошла к членам делегации и приветливо начала разговор на немецком. Поздоровалась, спросила гостей, как дела, нравится ли им город, и сразу же расположила к себе державшихся несколько отстранённо немцев. Они оживились, заулыбались и с видимым удовольствием вступили в беседу. Сопровождавший их штатный переводчик тут же представил госпожу Лисовскую как свою смену и радостно со всеми распрощался.

Герт постарался подойти как можно ближе к новой переводчице и залюбовался её гордой осанкой и нежным затылком с завитками светлых волос, ему остро захотелось приникнуть к нему губами. Почувствовав его пристальный взгляд, Полина обернулась, взмахнула своими веерообразными ресницами, рассеянно посмотрела на Герта, очаровательно улыбнулась, и он понял, что погиб. Нет, она не была женщиной его мечты, потому что о такой изысканной фее он даже не мечтал. И эта встреча могла бы внести в его сексуальный опыт новые краски, ведь он любил жизнь, прежде всего, за то, что она доставляла ему яркие эротические сюрпризы. Герт чувствовал необычайное волнение сексуального охотника, который осознал, что добыча, которую ему даровала судьба, очень ценная. Между тем девушка пошутила насчёт слишком плотного графика посещений городских достопримечательностей, сказав, что, вероятно, члены делегации на каждом следующем мероприятии отдыхают от предыдущего, познакомила гостей с экскурсоводом и предложила осмотреть залы музея.

Когда экскурсия подходила к концу, неожиданно появилась Инна Капустина. Она пригласила всех на обед в только что открывшееся шикарное кафе, всё время улыбалась и просила Полину переводить, о чём говорят гости.

– Послушай, – наклонившись к её уху, заговорщицким полушёпотом сказала Инка, – этот немец с тебя глаз не сводит. Запал на тебя, что ли?

– Ты здесь всего пять минут и уже засекла, кто мне здесь глазки строит, сбавь обороты, – с укором, понижая тон, сказала Полина.

– А чего это мы так тихо разговариваем, они ведь всё равно по-русски не понимают?

– Это ты ничего не понимаешь! Во-первых, всегда нужно вести себя прилично, во-вторых, многие из них знают русские слова, фразы, они ведь новый язык быстрее, чем мы схватывают, потому что привыкли много путешествовать. Потом по интонации говорящего могут о чём-то догадаться.

– А ты уж и разволновалась! – повысила голос Инка. – Да что я такого сказала, ну пялится он на тебя, и что?! Ведь, если ты ему понравилась, ничего плохого в этом нет. Ты у нас – девушка не замужем, почему бы на тебя и внимания не обратить?! Ладно, всё, шучу, а то ты на меня такими глазищами смотришь, что лучше нам на делегацию переключиться. Приглашай их всех в кафе.

На обеде, где русские щедро угощали гостей изысканными блюдами, Герт сел рядом с Полиной. Ему нравилось, как она ест: изящно и не жадно, пьёт воду маленькими глотками, легко касаясь губами края бокала, как и положено фее. О чём бы её спросить, чтобы разговор можно было продолжать до бесконечности?

– У вас хороший немецкий, – вкрадчиво начал он, – но чересчур правильный. Вам не хватает разговорных словечек и фраз.

– Пожалуй, вы правы, – слегка виновато согласилась Полина. – В детстве я несколько раз бывала вместе с мамой в Германии, она у меня работала литературным переводчиком, очень хорошо знала немецкий и английский, всегда восхищалась этими языками. Я много читала на немецком: сначала Иоганну Шпири, Вильгельма Гауфа, потом с возрастом Томаса Манна, Готфрида Келлера, Гёте, Ремарка. Цвейга. Мы приезжали на книжные ярмарки в Лейпциг и во Франкфурт, но там мне приходилось общаться в основном с взрослыми людьми, которые были, наверное, снисходительны к ребёнку.

– Нет-нет, – запротестовал Герт, – ваш немецкий на очень хорошем уровне! Что касается разговорной лёгкости, я думаю, это нетрудно поправить. Вам нужен человек, который бы с вами разговаривал только на немецком языке. Хорошо бы вам иметь друга из Германии. Это доказанный факт, что иностранный язык легко учится в постели. О, там таких новых фраз наслушаешься! Любовники всегда находят, что сказать друг другу.

– Да уж, – смущённо согласилась Полина, – метода не новая, но, безусловно, эффективная. Должна признаться, что я не профессиональная переводчица, а актриса. Поэтому цели усовершенствовать язык, пока у меня нет. Хотя всё это очень интересно.

– Если, действительно интересно, то я хотел бы пригласить вас сегодня вечером в какой-нибудь уютный ресторан.

– Вам не терпится начать уроки? – засмеялась Полина, и смех показался ей самой слишком фривольным.

Полина надела под цвет глаз зелёное платье оригинального фасона: впереди оно было с глухим воротом, зато сзади вырез открывал нежную стройную спину, наряд был смелый, но на ней смотрелся элегантно, без всякой вульгарности. Она небрежно заколола длинные светлые с рыжинкой волосы, наложила лёгкий грим и отправилась на свидание с иностранцем.

Герт встретил её ещё на улице, приветливо помахал рукой, в другой он держал небольшой, со вкусом составленный букет.

– Прекрасные цветы для прекрасной госпожи! – сказал он, вручая Полине букет, поцеловал её в щёку и увлёк к двери ресторана, который располагался недалеко от гостиницы, где остановилась делегация. Они вошли, выбрали столик у окна, посетителей было немного.

– Здесь очень хорошо кормят, – мягко улыбнувшись, сказала Полина.

– О, я уже знаю, что такое русская кухня. Это очень вкусно, но всего так много!

– Разве немцы не любят хорошо и плотно поесть?

– О да! Но поесть не значит переедать. Мне не хотелось бы сильно полнеть, потому что тогда я не буду нравиться женщинам. А я хотел бы ещё долго наслаждаться их обществом.

Он осторожно положил свою большую пухлую ладонь на её тонкую кисть и сильно сжал её, откровенно похотливо глядя Полине в глаза.

– Вероятно, так и будет, – улыбнулась она и тихонько высвободила руку.

В это время подошёл нагловатый смазливый официант, посмотрел на Полину исподлобья, как бы оценивая её статус, через небольшую паузу подал им меню, немного подождал, для приличия глядя в сторону, и, повернувшись к ним, с любезной улыбкой спросил, что они выбрали.

– Позволь, я закажу сама, – сказала Полина, и Герт согласно кивнул.

– Нам, пожалуйста, две порции стерляди, запечённой на вертеле, с причитающимся к ней гарниром, салаты из креветок и авокадо, два грейпфрутовых сока и бутылку сухого красного массандровского вина, разлива 1993 года. Пока это всё, спасибо!

Официант не спеша отправился выполнять заказ, а Герт продолжил неотрывно смотреть на свою визави. Под столом он слегка наступил ей на ногу, потом нежно провёл своей ногой по её лодыжке. Она сидела, оцепенев, не отвечая на его ласку, а лишь нервно теребя на коленях тканевую салфетку.

– Разве немецкий мужчина не может слегка поухаживать за хорошенькой русской женщиной? Что в этом плохого?

– Ничего плохого, всё хорошо, – глухим голосом отозвалась Полина.

Между тем официант принёс бутылку вина и разлил его по бокалам. Герт покрутил бокал, в котором в такт плескалось вино, отпил немного и прикрыл глаза от удовольствия:

– Прекрасное вино… и повод его выпить хороший.

– Прозит! – произнесла девушка традиционный немецкий тост.

– Прозит! На здоровье! – на русском подхватил Герт, и они чокнулись бокалами.

Вино должно было, наверное, раскрепостить и успокоить Полину. Но она всё чувствовала себя напряжённо и неловко в этой обстановке.

«Какого чёрта я сюда припёрлась, – думала она, – кто я – путана, пропащая девка?! Явилась с иностранцем заводить отношения, на немецком общаться! Закончится всё постелью и наутро: прощайте, госпожа Лисовская, – «ч-ю-юс!»

Мрачное настроение цепко ухватило её и не отпускало.

«Дура ты, Полинка! – мысленно продолжала она распекать саму себя. – Никакого ума у тебя нет! Можно, конечно, себе для утешения представить, что ты пришла сюда за созданием образа к какому-нибудь спектаклю. Мол, тебе интересно понаблюдать за посетителями ресторана. За той, например, ярко накрашенной девицей, которая «клеит» пожилого небедного придурка, или вот за этой пьяненькой компанией».

Нет, она, конечно, пришла сюда не образы собирать. Ей вдруг подумалось: «А может быть, всё просто. Мне этот Герт Барсовски как мужчина не подходит. Не нравятся его влажные глаза с кроличьим блеском, его полный жадный рот, его наглость, в конце концов. Но ведь он меня, как говорится, на аркане не тащил».

Пока Полина тешила себя раздумьями, принесли заказанные блюда, и Герт как истинный гурман, со смаком принялся за них. Получив явное удовольствие от поварского искусства, он промокнул рот салфеткой и вновь занялся Полиной. Увидев, что она почему-то смотрит на него недоброжелательно, Герт стал разглядывать женщин, сидящих за соседними столиками. Одна из них – молодая, ярко накрашенная брюнетка, заметив это, поднялась из-за стола и направилась к ним.

– Прошу прощения, – томным голосом произнесла она, – у нас соль закончилась, а официанта, как назло, нет. Разрешите одолжить вашу!

Не дожидаясь ответа, она перегнулась через стол и потянулась за солонкой, коснувшись своим большим бюстом руки Герта. Он многозначительно ей улыбнулся и руку не отодвинул. Это длилось как-то очень долго, во всяком случае, так показалось Полине. Наконец дама взяла соль, призывно обвела языком пунцово-красные губы и отправилась восвояси.

– Скажи, Полина, – спросил Герт, явно радуясь своему удачному ходу мыслей, – почему русские женщины всегда одеты и накрашены так, как будто хотят себя продать?

Этот вопрос порядком разозлил девушку, но в душе она была рада, что сейчас наконец-то подвернулась возможность выплеснуть на этого болвана своё далеко нерадостное настроение.

– Потому что вам легче купить, чем завоевать! – с вызовом сказала она. – Я, наверное, тоже так накрашена и одета, мечтаю и очень надеюсь, что ты меня купишь!

– Откуда такие выводы? – искренне удивился Герт. – Я же тебе денег не предлагал.

«Он мне, оказывается, ещё и денег не предлагал, – не на шутку завелась Полина, – думал: всё бесплатненько произойдёт! По любви, а как же ещё!»

Она резко встала из-за стола, достала из сумочки портмоне, прикинув, сколько стоит ужин, оставила на столе половину стоимости и холодно произнесла:

– Это – за моё участие. Извини, мне нужно идти, поздно уже. Желаю хорошо провести вечер!

Она вышла на улицу, оставив в одиночестве обескураженного Герта, счастливая от того, что всё сложилось так, а не иначе. Какое облегчение!

Она знала, что Инка будет сердиться, но её безудержный гнев превзошёл все ожидания.

– Ну как же, великая актриса никогда не опустится до мимолётной связи! – мерзким голосом орала в телефонную трубку Капустина. – Но какое это отношение имеет к тебе?! Ах, я знаю, твой будуар после каждого спектакля завален цветами, и богачи предлагают тебе, если не руку и сердце, то свой кошелёк. Помечтай об этом, примадонна на задворках! Ты – нищая, неустроенная, брошенная мужем, бесталанная, но гордая дура! Кому это нужно?! В кои веки к нам заехал симпатичный иностранец, который потерял от тебя голову. А ты послала его к черту! Ну и сиди до седых волос в нашей «Пырловке» (не хочу обидеть Нижний Тагил), может быть, какой-нибудь очередной алкаш тебя и подберёт!

– Ты-то чего разрываешься, – устало сказала Полина, – озаботилась, бедная, моей судьбой.

– Была бы жива Нина Павловна, она бы меня поддержала! – не могла успокоиться Инна.

– Если бы была жива мама, ни в какой ресторан с иностранцем она бы меня вообще не отпустила. Так что дай ей на том свете покой. Ну провела бы я ночь вместе с ним в номере, а дальше что? Он уезжает в свою Германию, а я остаюсь здесь.

– А если бы он влюбился по-настоящему и пригласил тебя к себе?! Может быть, ты свою жизнь сумела бы наладить, а так… Не позовёт он тебя больше.

– Какое для тебя горе, Инна, – с иронией сказала Полина, – пережить не сможешь! Я почему тебе позвонила, ведь завтра наши иностранные гости отправляются домой. Можно я не приду прощаться?

– Нет уж, приди, – зашипела в трубку Инка, – во всяком случае, если хочешь получить деньги за работу, доведи дело до конца. Завтра, чтобы была на проводах, и всё тут!

Провожали делегацию сердечно: накормили вкусным завтраком, надарили всем подарков: от сувениров до фирменной водки, по внушительной бутылке каждому, больше, к сожалению, в перелётах брать с собой не разрешают. Крепкие рукопожатия, похлопывания по плечу, улыбки, немецкое: «гут!» – атмосфера была чудесная, тут даже и переводчики особо не понадобились. А вот руководитель немецкой делегации поблагодарил всех, кто помогал им в этой поездке лучше узнать Россию, особенно «дольметчеров». Их ещё в старину на Руси называли «толмачами» или «толкователями» с иностранного языка на русский.

Герт стоял, нахохлившись, немного в сторонке, деланно улыбался, стараясь не встретиться взглядом с Полиной. Но Полина сама подошла к нему, широко улыбнулась и сказала несколько официальным тоном, обращаясь на «вы»:

– Нам с вами так прощаться нельзя, потому что нужно помнить хорошее, а его было немало. Извините, если я вчера некорректно поступила, отнесите моё поведение к женским слабостям и капризам. Я думаю, что этот неприятный случай сгладится в вашей памяти, и у вас останутся только добрые впечатления о нашем городе. Хотя вполне может быть, что вы очень скоро забудете своё маленькое приключение в России.

Но тут уже пришлось извиняться Герту. Он сказал, что навряд ли он забудет их гостеприимный город и прекрасную девушку Полину. Но мир тесен, и, возможно, они ещё встретятся.

– Во всяком случае, у меня осталась ваша визитка с телефоном и адресом, – улыбнулся он.

– Вот и хорошо, возможно, вам когда-нибудь захочется позвонить своей старой русской знакомой.

На том и расстались, в аэропорт Полина не поехала, обслуживанием делегации там были заняты другие переводчики.

Полина как-то быстро забыла об этой истории, может быть, потому, что хотела начисто вычеркнуть её из своей памяти. Гонорар за свою работу переводчиком она получила и не могла не признать, что действительно хорошо заработала. Впрочем, деньги быстро разошлись на всякие пустяки, как будто их и не было. Инка Капустина, как всегда, была безумно занята или делала вид, что ей некогда позвонить, но Полину она больше не беспокоила. Будни поглотили не слишком приятные воспоминания, и всё вернулось в серую привычную колею. Как вдруг… позвонил Герт Барсовски.

Это случилось в театре в перерыве между репетициями пьесы «Добрый человек из Сычуани» по Бертольду Брехту, когда все высыпали в фойе, чтобы немного расслабиться и поболтать. Ставила спектакль режиссёр из Берлина Катарина Кауфман, молодая и неопытная, зато и гонорар ей был невелик, иначе провинциальный театр не потянул бы расходы. Полина играла прохожую в массовке, впрочем, её настоящая роль сводилась к тому, что она вновь переводила с немецкого на русский и наоборот и была связующим мостиком между режиссёром и труппой. Дирекция решила сэкономить на переводчике, а Полина этому безропотно подчинилась. Она мило общалась с Катюшей, как её ласково стали называть в театре, старательно переводила её замечания на репетициях и чувствовала на себе косые взгляды своих коллег: «Наша-то бездарная красавица, наконец, нашла себя! Хоть какой-то прок от неё будет!» И вдруг на одной из репетиций раздался громкий звонок мобильного телефона, который Полина положила в сумочку и оставила в гримёрке.

– Послушайте, это у Лисы телефон звонит, точно! – сказала курившая невдалеке артистка Танька Осипова. – По-ли-на! Лиса! Беги скорее, аппарат разрывается!

Полина, которая терпеть не могла этого своего образовавшегося от фамилии прозвища в труппе – Лиса, бросилась за телефоном, лишь бы только Осипова и дальше не орала на весь театр.

– Фрау Лисовски? – раздался в трубке знакомый голос, и у девушки от неожиданности и последовавшего за ней испуга в бешенном ритме заколотилось сердце.

– Да, я слушаю, – ответила она по-немецки через короткую паузу.

– Это звонит Герт. Как дела, Полина?

– Спасибо, всё идёт отлично. А у тебя?

– У меня всё неплохо, но мне не хватает тебя. Ты – очаровательная молодая женщина, Полина, и всё не выходишь у меня из головы. Я хотел бы тебя снова увидеть.

– Так в чём же дело, приезжай!

– Нет-нет, – поспешно сказал Герт, – о моём приезде речь не идёт. Я хочу, чтобы ты приехала ко мне в Германию.

– Не знаю… А это возможно?

– Почему нет?

– Но это, наверное, трудно всё организовать…

– Как раз всё просто: я пришлю тебе приглашение, ты откроешь визу и приедешь.

– Ты уверен, что хочешь этого?

– Нет сомнений, я никогда ничего не хотел более.

– Ну… тогда я жду твоего письма.

– Оно придёт очень быстро, я отошлю скорой почтой. До встречи, моя дорогая!

– До встречи… и спасибо… спасибо, что не помнишь плохого!

Приглашение действительно пришло через три дня. Полина позвонила в посольство Германии в Москве и заказала номер в очереди на собеседование, больше о предстоящем вояже она старалась не думать. Состоится он или нет, покажет время. Какое-то у неё сложилось странное состояние, будто всё делалось само собой, без её особого участия. Нужна ли ей была эта поездка? А что, собственно, она теряла? Да ничего! Карьера не складывалась, личная жизнь тоже, появилась возможность сменить обстановку, посмотреть мир, вот и, слава Богу!

Она взяла творческий отпуск на три месяца, художественный руководитель театра, который был к ней как к артистке равнодушен, не стал её удерживать и даже обрадовался:

– Давай, Лисовская, езжай! Может быть, ты сможешь с нужными людьми знакомства завести, культурные связи наладить, гастроли нам организовать. А, если просто замуж выскочишь, мы к тебе в гости приезжать будем. Но вдруг захочешь вернуться, никаких проблем, мы тебя обратно с радостью примем.

– Виталий Иваныч, спасибо вам, конечно, но я же не увольняюсь, а только беру творческий отпуск на три месяца.

– Ах, Полина, что-то сердце мне подсказывает, что не вернёшься ты, а зацепишься в заграницах и на нас потом свысока смотреть будешь.

– Не загадывайте, Виталий Иванович, никто не знает наперёд, что с ним будет!

Не любила Полина денег в долг просить, а пришлось. Двоюродный брат Костя Лисовский был далеко не бедным человеком. В шутку Полина называла его по Маршаку: «владелец заводов, газет, пароходов, мистер-твистер-миллионер», так высоко вознёс его разнообразный бизнес. После пресловутой перестройки он торговал офсетной бумагой, потом бензином, прикупил пару газет, несколько магазинов одежды и пошло и поехало. Полина решилась ему позвонить.

– Боже мой, кого я слышу?! Полинка! – весело отозвался он в телефонной трубке. – Сколько лет, сколько зим!

– Чувствую, Костя, по голосу, что у тебя – хорошее настроение!

– Да, не скрою, я тут удачную сделку провернул, так что веселюсь как последний дурак!

– Негоже солидному бизнесмену так по-детски радоваться. Последний раз ты подобным образом ликовал, когда мы подрались с тобой подушками, одна из них разорвалась при ударе о мою голову. Я стояла вся обсыпанная пухом и плакала. Зато ты тогда торжествовал!

– А-а, помнишь наше детство золотое! Да, нам здорово в тот раз от взрослых влетело! Но я действительно радовался, что победил тебя!

– Ты всегда, Костик, радуешься, когда кого-нибудь побеждаешь. Справедливо или нет, неважно, главное – результат. Что делать, так ты устроен.

– До сих пор обиду держишь, ты ведь младшенькая была…

– И к тому же девочка, да ещё и хрупкая…

– Ладно-ладно, давай от детских воспоминаний ближе к делу. Ты ведь не просто так позвонила. Может быть, в гости зайдёшь?

– Зайду и обо всём расскажу.

– Тогда ждём тебя в субботу, Дашка обрадуется!

Дашей звали семилетнюю Костину дочку, которую Полина обожала, и та платила ей тем же. Но у родственников Полина бывала не часто, потому что не сложились отношения с Дашиной мамой – Анжелой. Та презирала неудачливую «актрисульку», подсознательно завидуя её красоте и манере стильно одеваться. Всё своё неприятие жена Костика активно демонстрировала при любом удобном для этого случае, поэтому Полина старалась не приходить к ним просто так, чтобы лишний раз не нарываться на скандал.

Вот и сейчас, Костя после совместного сытного ужина расположился напротив Полины в кресле, а Анжела присела на широкий подлокотник рядом с ним и с неприязнью смотрела на нежеланную родственницу.

«И чего ты сюда заявилась? Ведь не просто так. Денег, конечно, захотелось?!» – читала в её взгляде Полина.

Но она сразу для себя решила, что стесняться не будет и на Анжелу ей наплевать. Глядя только на брата, она, наконец, сказала:

– Знаешь, Костик, я тут заграницу собралась, в Германию. Так сложилось. Меня чиновник один немецкий заприметил во время визита в наш город делегации из Германии и вот приглашает к себе в гости на три месяца.

– Да, ты уж, наверное, постаралась заарканить несчастного, – съязвила Костина половина, – успела переспать с ним, что ли? Впрочем, о чём я спрашиваю…

– Костя, – не обращая внимания на разящие Анжелины стрелы, продолжала Полина, – видишь ли, мне бы очень не хотелось от него там материально зависеть. Понимаешь…

– Он понимает, ещё бы не понять, что тебе денег нужно, – опять кольнула Анжела.

Константин строго посмотрел на жену, потом на Полину, и та, наконец, из себя выдавила:

– Мне действительно нужны деньги, одолжи, сколько можешь.

Брат расхохотался:

– Полинка, дурочка, да чего ты так волнуешься?! Деньги – это вода, как пришли, так и уйдут. Я даже рад, что ты ко мне обратилась, а то ты у нас такая гордая, всегда от помощи отказываешься. Даже когда тётя Нина умерла, и тебе несладко пришлось, ни копейки у меня не взяла. Так тоже нельзя поступать, мы ведь – близкие люди.

Костя вышел из комнаты и через несколько минут вернулся с пачкой банкнот.

– Вот, возьми, здесь – семь тысяч евро, по две тысячи на каждый месяц плюс одна тысяча на дополнительные расходы. Можешь их вообще не возвращать, это – мой подарок. Но я знаю твою щепетильную натуру. Считай, что взяла в долг на очень долгое время.

– Костик, я не знаю даже, как благодарить за твою щедрость! – пролепетала Полина.

– А ты не благодари, мы – свои люди, лучше пойди с Дашкой поиграй, она тебя в детской ждёт не дождётся.

– Это я с радостью, с превеликим удовольствием!

Анжела догнала её в коридоре, схватила за руку. Обдавая терпким запахом дорогих духов, прошипела:

– Ты не представляешь, какой ценой достаются ему эти деньги, сколько сил у него забирает бизнес. Он только дома и может расслабиться, и лишь я знаю, какой страх сидит в нём. Страх, что его могут подставить в любом месте, в любой момент. А ты…

– Страх, говоришь, – высвобождая руку из её цепкой хватки, с вызовом сказала Полина, – а ты откажись ради блага мужа от всей этой роскоши: своего шикарного дома в двенадцать комнат, охраны, прислуги, дорогих машин, бриллиантов, знакомств с сильными мира сего… Что, слабо?

– Я на это имею право: я – жена! А ты кто?!

– А я – сестра, подруга детства. Именно того периода его жизни, когда его никто не подставлял, когда все были искренними и любили его только за то, что это наш Костик – весёлый, озорной, обаятельный мальчишка. Понимаешь, для нас он всегда оставался своим, и одного этого было вполне достаточно, чтобы все его защищали и оберегали. Я всегда буду из того времени, которое дорогого стоит. Поэтому не торчи у меня на пути! Могу отодвинуть, могу и задвинуть!

Она, высоко подняв голову, прошла по коридору, спустилась вниз по лестнице в детскую. На душе было скверно, с таким настроением к детям не ходят. Она постаралась успокоиться, постучала в дверь, и та тут же распахнулась.

– Полинушка! Какое счастье, что ты, наконец, пришла! – закричала Дашка и бросилась к ней в объятия, чмокнула в щёку, и, ухватившись за шею, повисла на ней. – Ты со мной поиграешь? Ты ж единственный тут живой человек!

– Конечно, рыбка, с большой любовью к тебе! – и у Полины отлегло от сердца.

Полина купила билет на самолёт с пересадкой в Цюрихе. Так получается дешевле, – заверили её в авиакомпании. Осталось только добраться поездом до Москвы, оформить документы в посольстве и через пару дней в аэропорт Домодедово, а там – на самолёт, и уже другая сторона.

Перед отъездом она собрала на прощальный ужин своих близких друзей. Их оказалось немало, целых четырнадцать человек. Пришли в том числе и Инка Капустина с мужем Сергеем.

– Вот и Капустины прибыли, как я рада! – приветливо встретила их Полина.

– Не Капустины, а Сурковы, – с лёгкой обидой в голосе сказал Сергей, – Капустина – это Инина девичья фамилия, а она уже давно Суркова. Только ты, Полина, называешь её по старинке: Капустина, и меня заодно. Хм, Капустины… тоже мне…

– Ладно, хватит дуться, – примирительно сказала хозяйка, – у нас сегодня накрыт роскошный стол, и все гости в хорошем настроении. Когда я вернусь из Германии, настроение будет ещё лучше. И я не забуду, что вы – Сурковы. А сейчас, проходите, гости дорогие!

Инна задержала Полину на минутку:

– Ты мне ничего не хочешь сказать, подруга?

– Инна, большое тебе спасибо за заботу. Если бы не ты, то я бы всю жизнь просидела в нашей…

И они громко продолжили в унисон:

– «Пырловке»!!!

– То-то и оно… Не буду напоминать, что я от тебя за мою доброту получила!

И не надо! Пошли лучше к столу.

За щедро накрытым столом было много разных весёлых тостов и добрых пожеланий. Когда все насытились, актриса Галка Смородинова вдруг сказала:

– А давайте споём! Чтоб Полинка в Германии наши песни не забывала!

Полина замахала руками:

– Ты что! Время – двенадцатый час ночи. Соседи спят.

– Ничего, – сказала подвыпившая Галка, – мы им сейчас колыбельную исполним. И не кого-нибудь, а Дунаевского!

И тут же затянула чистым звонким голосом:

Гости за столом подхватили, глаза у них затуманились меланхолией, и пить коньяк и водку стало сподручней. Дальше перешли на эстрадный репертуар, а потом на народные песни, которые запели от души во весь голос. Тут уже не выдержали соседи, начали молотить стенку.

– Так, ребята, – быстро сказала Полина, – спасибо, что пришли, но мне, к сожалению, завтра рано вставать и на поезд. Поэтому давайте прощаться!

Несмотря на её строгие слова, уходить никто и не думал. Все разошлись только к трём часам ночи. И то потому, что закончилась выпивка, и хозяйка собрала со стола всю посуду. Пока Полина привела после гостей всё в порядок, наступило утро, и она отправилась на вокзал. Путешествие началось.

В самолёте, летевшем из Москвы в Цюрих, Полина сидела у окна. Вот и Швейцария, сразу видно даже из самолёта – ухоженная страна, всё красиво расположено, как бы специально расчерчено: поля, лесочки, дороги, деревцо к деревцу, домик к домику, озерцо к озерцу. А в России с высоты видна вся её стихийность: деревья там-сям, буреломы, много заброшенных дорог, дома черти как разбросаны, зато всё натурально, без прикрас, без этой раздражающей искусственности и фальши. «Тем и утешаемся», – с иронией подумала Полина.

Ожидая в аэропорту Цюриха самолёта до немецкого Нюрнберга, она с удовольствием фланировала по большому красивому холлу. Жаль, что покидать здание аэропорта транзитным пассажирам было запрещено, и она не увидела город. Зато от души наелась швейцарских сладостей, которые красовались в витринах прилавков в виде конфет всевозможных конфигураций и начинок, а также пирожных и шоколадок. Стоящие за нарядными прилавками продавцы, обслуживая покупателей, легко переходили в зависимости от того, на каком языке говорит клиент, с английского на немецкий, с немецкого на итальянский, с итальянского на французский. Все кондитерские изделия, выставленные для продажи, манили красотой и аппетитным видом, но цены предостерегали от легкомысленных покупок. Полина решила не экономить и попробовать как можно больше.

– Возьмём шоколад, – рассуждала она, – что в нём может быть нового, а швейцарцы варят его по-особенному, и получается гамма новых вкусовых ощущений. Класс!

В результате она так увлеклась, что её слегка замутило от сладкого.

Наконец, она с остальными пассажирами отправилась на посадку. Самолётик швейцарской авиакомпании показался ей маленьким, хрупким и каким-то ненадёжным. Но во время полёта авиа-машина так отважно и умело скакала по тучам, будто по кочкам, что в результате благополучно добралась до Германии.

«Всё-таки швейцарское качество! А я сомневалась», – посмеивалась над своими страхами Полина.

Герт встречал её в зале ожидания.

– Что так долго?! – поцеловав её в щёку, несколько недовольно спросил он, но тут же улыбнувшись, принялся её рассматривать. – Какая же ты красивая! И как же я скучал по тебе! Идём к машине.

Они вышли из здания аэропорта.

Вот она – прекрасная Германия, чудо как хороша! Особенно при мартовском солнце! Оно ярко освещало красные черепичные крыши, острые шпили церквей, деревья с набухшими почками, нежные подснежники самых разных оттенков, неожиданно распустившиеся в палисадниках. Всё ожило с приходом новой весны. Молодые жители Нюрнберга уже почувствовали призывное первое тепло и в большинстве своём стянули с себя куртки, закатали рукава, подставляя ласковым лучам лица и руки. Это смотрелось забавно: один кутается в теплое пальто, а другой уже ощущает приход чуть ли не лета и тут же с радостью снимает осточертевшие за зиму тяжёлые тёплые вещи, и заменяет их шортами да лёгкими футболками.

Полина была вся пронизана чувством весеннего радостного возбуждения и острого любопытства. Всё ей казалось новым и необычным, просто сказочным. Они с Гертом перекусили в кафе и по её настоянию прогулялись в Старый город, где крепость, соборы, скульптуры, фонтаны создавали удивительное романтическое настроение.

Но Герт выказал лёгкое недовольство: они и так задержались в Нюрнберге дольше запланированного срока, и Полина поспешила извиниться. Они сели в машину и отправились в город, в котором Герт снял ей меблированную квартиру. Это был не тот город, где он жил и работал. Всё же сейчас не стоило демонстрировать русскую гостью сослуживцам и приятелям. К тому же им будет хорошо наедине, зачем кто-то лишний. Довольный своим умением устраивать дела, он предвкушал удовольствие, которое доставит ему Полина.

По комфортным немецким дорогам они быстро приехали в небольшой уютный баварский городок, который тоже имел свои достопримечательности: небольшую старинную крепость, величественную кирху и барочного типа здание городско Совета на просторной площади. От всего веяло милой провинциальностью и покоем, и Полина почувствовала, что может быть здесь счастливой.

Они подошли к песочного цвета каркасному дому, чьи тёмно-вишнёвые стяжки сплетались в загадочный узор, Герт позвонил, и дверь открыла милая пожилая женщина. Её седые волосы были уложены в замысловатую причёску, а голубые глаза смотрели очень доброжелательно.

– Здравствуйте, госпожа Зайдель! – расплылся в любезности Герт.

– О, господин Барсовски, рада вас приветствовать, – защебетала она, улыбаясь, – вы, наконец, привезли свою гостью, рада познакомиться!

Она проводила их на второй этаж и открыла ключом одну из квартир. Квартира оказалась однокомнатной с крошечной кухней и душем. В комнате стояли большой разложенный диван в хорошем состоянии, застеленный свежим бельём, кресло, платяной шкаф, стол и два стула, телевизор. На кухне тоже имелось всё необходимое.

– Надеюсь, вам здесь понравится, – почему-то сурово сказала госпожа Зайдель и протянула Полине договор о найме квартиры на три месяца. – В телевизоре работают 24 канала, есть Интернет. Если будет что-то неясно, обращайтесь, я вам помогу.

Когда были улажены все формальности, и девушка оплатила часть денег вперёд, они остались с Гертом наедине.

– Неплохо, наверное, приготовить ужин, но придётся сходить за продуктами, – смущённо сказала Полина. – Впрочем, я купила в Цюрихе замечательные шоколадные конфеты, можно для начала просто попить чаю.

Она достала конфеты из сумки и, не удержавшись, вытащила одну из красиво оформленного пакетика и откусила кусочек. Герт молча и неотрывно смотрел на неё.

– Хочешь?! – спросила она, доверчиво протягивая ему пакетик.

Он выхватил пакетик из её рук, отбросил его на кресло, рывком притянул Полину к себе и впился в её подслащенные шоколадом губы. Она вскрикнула, напряглась и беспомощно обмякла, подчиняясь ему. Он снял покрывало с дивана, подтолкнул к нему Полину, быстро и умело стащил с неё кофточку, оставив бюстгальтер, затем задрав узкую юбку, снял трусики и, облапив, навалился на неё. Его сопенье и скрип дивана действовали ей на нервы, она зажмурила глаза и терпеливо ждала, когда всё закончится. Наконец Герт застонал и откинулся на подушку. Несколько минут прошло в молчании. Он повернул голову и увидел болезненную гримасу на её лице.