Арина потеряла счет времени. Она не различала, день или ночь, не знала, весна на дворе или осень, она ничего не знала. Раз в сутки ей приносили еду, она отмечала это черточкой на стене камеры. Потом перестала.
Раньше тюремщики хотя бы заходили к ней. Сейчас этого не было.
Вообще.
Одиночество, полное и окончательное, решительное и безвозвратное… она сходила с ума от одиночества, от тоски… она медленно, но верно превращалась в безумное животное.
Она разговаривала вслух, она видела в темноте лица родных, она спорила и ругалась с ними, она пыталась куда-то идти, натыкалась на стены камеры, но не осознавала происходящего. С каждым днем она все глубже уходила в себя.
Слишком уж страшным было ее будущее.
Слишком…
Разум Арины стремительно разрушался, и это было для нее пожалуй что благом.
Когда за ней пришли, она даже не сразу поняла, чего от нее хотят.
Тюремщики вытащили ее, окатили из ведра с водой, переглянулись…
– Думаешь, хозяину она такой нужна?
– Сказал – привести, остальное не наше дело.
– Она ж тронулась…
– Да плевать. Думаешь, она у него долго проживет?
– Действительно…
На Арину кое-как натянули грубую рубаху и куда-то потащили.
Девушка даже не понимала этого. Она что-то бормотала, гладила руками воздух… Безумие укрывало ее спасительным пологом, когда она оказалась в лаборатории, гладило виски, когда ее растягивали в пентаграмме… и только когда запястья пробили острые иглы, боль ненадолго вернула Арине рассудок.
Но лучше бы не возвращала…
Слишком страшным было происходящее здесь.
Слишком…
А сойти с ума по заказу или потерять сознание – у нее так и не получилось. Она оставалась в ясном сознании, пока кровопотеря не заставила сознание кануть в омут слабости.