Пардеро работал с безудержной энергией фанатика одной идеи. Ежедневно он выполнял полторы нормы, а порой и две – что вызвало у собригадников сначала презрительные насмешки, потом язвительную брань и, наконец, холодную молчаливую враждебность. В довершение ко всему Пардеро отказывался участвовать в жизни лагеря – все свободное время он проводил, уставившись в стереоэкран. Арестантов это задевало. Принимая действительность за воображение, они считали, что Пардеро воображает себя лучше других. Пардеро ничего не покупал в лагерной лавке и, вопреки любым ухищрениям, не соглашался участвовать в азартных играх, хотя время от времени, мрачно улыбаясь, подходил и наблюдал за игрой, что изрядно раздражало игроков. Дважды его тумбочку взламывали и обшаривали желающие перераспределить доходы в соответствии со своими представлениями о справедливости, но Пардеро не снимал деньги с лагерного счета. Убедившись в бесполезности словесного запугивания, громила Воэн решил научить Пардеро не задирать нос, таковой нос расквасив, но столкнулся с сопротивлением настолько бешеным, что почувствовал себя в безопасности только под носом у надзирателей. С тех пор он старательно обходил Пардеро стороной.
Тем временем барьер, разделявший память и сознание Пардеро, оставался непроницаемым. Собирая коконы на болоте, он без конца спрашивал себя: «Кто я? С какой планеты? Чему меня учили? Кто мои друзья? Какому врагу я обязан беспамятством?» Пардеро вымещал раздражение на ползучем колукоиде, заслужив репутацию одержимого. Его избегали и побаивались.
Пардеро, в свою очередь, загнал лагерную действительность в отдаленный уголок сознания, не желая засорять память подробностями арестантской жизни. Он не возражал против работы, но прозвище «Пардеро» его возмущало. Носить чужое имя – все равно, что носить чужую одежду: возникает ощущение нечистоплотности. За неимением настоящего имени, однако, приходилось довольствоваться чужим, а первое попавшееся было ничем не хуже любого другого.
Гораздо больше его волновала невозможность остаться в одиночестве. Близкое соседство трехсот человек вызывало омерзение. Пардеро особенно страдал во время еды, когда сидел в столовой, старательно не отводя глаз от миски, чтобы не видеть неприкрыто кусающие, жующие, глотающие пасти. Невозможно было не слышать, тем не менее, отрыжки, чавканье, вздохи насыщения, шипение и бульканье прихлебываемой баланды. Несомненно, он вырос в обстановке, где такое поведение было недопустимо. Но где? Где он вырос?
Вопрос приводил в пустоту, лишенную даже намеков на воспоминания. Где-то жил человек, наспех обрезавший ему волосы, отобравший у него все документы и предметы, позволявшие удостоверить личность, и отправивший его, как новорожденного в посылке, странствовать по звездному скоплению. Иногда, пытаясь представить себе врага, Пардеро улавливал внутренним слухом отдаленные каскады звуков, пульсирующие подобно многократному эхо раскатистого хохота. Но стоило сосредоточиться, наклонив голову – и отзвуки пропадали.
Наступление темноты продолжало его тревожить. Нередко он порывался уйти в ночные болота, как будто во мраке его ждала неотложная встреча, но сопротивлялся непонятному побуждению – отчасти от усталости, отчасти потому, что боялся собственного сумасшествия. Пардеро сообщил лагерному врачу о вечерних поползновениях, и тот согласился с тем, что их следовало подавлять по меньшей мере до тех пор, пока не станет известен их источник. Врач похвалил Пардеро за трудолюбие и посоветовал накопить как минимум двести семьдесят пять озолей на тот случай, если возникнут непредвиденные расходы.
Когда на счету Пардеро набралась требуемая сумма, он забрал деньги у кассира и теперь, будучи человеком свободным, мог беспрепятственно покинуть трудовой лагерь. С сожалением попрощавшись с врачом, заслужившим его приязнь и уважение, Пардеро поднялся по трапу транспортера, отбывавшего в Карфонж. Пролетая над Газвинскими болотами, он чувствовал даже нечто вроде скорбного желания вернуться – безрадостный лагерь был единственным приютом, какой он когда-либо знал. Карфонж он почти не помнил, а космодром казался давним сновидением.
Комендант Мерган ему не повстречался, но Динстер, только что явившийся на работу ночной носильщик, узнал его.
Звездолет «Эктобант» компании «Придания» доставил Пардеро в Баруйю на планете Дей, Аластор 2121, где он пересел на лайнер «Лузимар» Ойкуменической магистрали, следовавший до транспортного узла Калипсо на Имбере. Из Калипсо «Серебристый волномах» совершал ежедневные короткие рейсы до Нуменеса.
Пардеро понравилось путешествовать: неожиданные впечатления, случайности и виды потрясали его. Калейдоскоп миров Скопления превосходил всякое воображение – приземления и взлеты, потоки лиц, платьев, костюмов и мантий, шляп, украшений и драгоценностей, цветов, огней и обрывков странной музыки, говор и смех, чарующие взоры красавиц, склоки и торжества, тревоги и воодушевление, устройства и удобства, поразительные индивидуумы и безликие толпы. Неужели он все это знал – и все забыл?
До сих пор Пардеро не предавался жалости к себе – враг оставался зловещей абстрактной фигурой. Но как чудовищно, бездушно с ним обошлись! Немыслимая жестокость! Оторвали от семьи и друзей, лишили сочувствия и покровительства, умственно охолостили, убили в нем человека!
Убийство!
Слово холодило кровь, заставляло содрогнуться и поморщиться. И откуда-то издалека мерещились раскаты издевательского хохота.
Приближаясь к Нуменесу, «Серебристый волномах» задержался у Геральда, внешней планеты той же системы, чтобы получить от Покрова разрешение на посадку – мера предосторожности, позволявшая свести к минимуму вероятность неожиданной космической атаки на дворец коннатига. После обязательной проверки звездолет пропустили – голубовато-белесый шар Нуменеса стал стремительно увеличиваться в иллюминаторах.
На расстоянии примерно пяти тысяч километров произошло привычно-неожиданное преображение – планета, висевшая где-то сбоку в пустоте, как гигантский елочный шар, стала необъятным миром, раскинувшимся далеко внизу. Открылась великолепная панорама белых облаков, голубого воздуха, сверкающих морей – «Серебристый волномах» спускался на Нуменес.
Центральный космодром в Коммарисе занимал территорию не меньше пяти километров в диаметре, окаймленную высокими пальмами-джасинтами и зданиями неизбежных портовых учреждений в характерном для Нуменеса приземисто-воздушном стиле.
Сойдя по трапу «Серебристого волномаха», Пардеро зашел в скользящий на магнитной подушке вагончик, доставивший его на космический вокзал, где он спросил у первого встречного, как проехать к госпиталю коннатига. Тот указал на справочное бюро, а служащий бюро направил его в пристройку вокзала, где находилось отделение скорой помощи. Там его встретила высокая худощавая женщина в белом халате с голубыми отворотами и манжетами. Она коротко представилась: «Матрона Гюндаль. Насколько я понимаю, вы желаете, чтобы вас приняли в госпиталь коннатига?»
«Да».
Матрона пробежалась пальцами по клавишам – очевидно, включая какое-то звукозаписывающее устройство: «Имя, фамилия?»
«Меня называют „Пардеро“. Не знаю, как меня зовут на самом деле».
Матрона Гюндаль никак не прокомментировала сообщение: «Место и дата рождения?»
«Я не помню, где родился и когда».
«На что вы жалуетесь?»
«На полную потерю памяти».
Матрона окинула его безразличным взглядом, свидетельствовавшим, вероятно, о некотором интересе к пациенту: «Другие заболевания, травмы?»
«В остальном я чувствую себя неплохо».
«Медсестра вас проводит». Матрона повысила голос: «Ариэль!»
Вошла молодая блондинка – ее задорное веснушчатое лицо не вязалось с больничным халатом. Матрона Гюндаль указала на пациента лаконичным наклоном головы: «Этого господина нужно проводить в госпиталь коннатига». У Пардеро она спросила: «Багаж у вас есть?»
«Нет».
«Желаю скорейшего выздоровления».
Медсестра вежливо улыбнулась: «Сюда, пожалуйста!»
Пока аэротакси бесшумно несло их на север над зелеными и голубыми просторами Флор-Соланы, Ариэль поддерживала приятный разговор: «Вы уже бывали на Нуменесе?»
«Не знаю. Я ничего не помню, кроме последних двух-трех месяцев».
«О, прошу прощения! – растерялась Ариэль. – Ну, если хотите знать, на Нуменесе нет настоящих континентов, только острова. Зато здесь у каждого своя яхта, побольше или поменьше».
«Жить на яхте, наверное, интересно».
Ариэль осторожно коснулась вопроса об амнезии, краем глаза следя, не вызовет ли это у собеседника приступ раздражения или обиды: «Не помнить себя очень странно. Что вы чувствуете, когда думаете о прошлом?»
Пардеро задумался: «Ничего особенного. Просто не помню, вот и все».
«Хорошо хотя бы то, что у вас ничего не болит. Представьте себе! Вы можете оказаться кем угодно – богачом, знаменитостью!»
«Скорее всего, я был самым заурядным субъектом – дорожным строителем, бродячим собачьим парикмахером…»
«Совершенно исключено! – заявила Ариэль. – Вы производите впечатление… как бы это сказать…» Она замялась, смущенно улыбнувшись, но закончила: «Уверенного в себе, сообразительного человека».
«Надеюсь, вы правы, – Пардеро взглянул на излучавшую свежесть блондинку и вздохнул, опечаленный перспективой скорого расставания. – Что со мной сделают?»
«Ничего страшного. Вашу болезнь изучат очень умные люди, с помощью очень сложных устройств. Почти наверняка вас вылечат».
У Пардеро сжалось сердце: «Рискованное дело! Вдруг я – кто-нибудь, кем я совсем не хочу быть?»
Ариэль не удержалась от усмешки: «Насколько я знаю, люди теряют память именно по этой причине».
Пардеро удрученно хмыкнул: «И вы не боитесь ехать в такси с субъектом, возможно, совершившим постыдные преступления?»
«Мне платят за храбрость. Иногда приходится сопровождать опасных пациентов».
Пардеро, не забывавший любоваться видами острова Флор-Солана, заметил впереди высокий шатер из прозрачных панелей, разделенных светлыми ребрами и поясами – рядом угадывались многочисленные сооружения, прячущиеся за пальмами-джасинтами и киноварисами.
По мере приближения из окна такси стали видны шесть куполов вокруг центрального шатра. От каждого купола лучами расходились шесть продолговатых строений. «Это и есть госпиталь?» – спросил Пардеро.
«Госпиталь занимает огромную территорию – отсюда все не увидишь. Это Гексад – вычислительный центр. Здания поменьше – лаборатории и операционные. Палаты пациентов – во флигелях корпусов. Здесь вы будете жить, пока не поправитесь».
Пардеро застенчиво спросил: «А вас я еще когда-нибудь увижу?»
Веснушки на лице Ариэли чуть потемнели: «Вы хотите, чтобы я вас навестила?»
Пардеро трезво проанализировал свои неоднозначные влечения: «Да».
Медсестра отозвалась почти игриво: «Вы будете так заняты, что скоро меня забудете».
«Я больше никогда ничего не забуду!»
Ариэль задумчиво закусила губу: «Вы ничего не помните из прошлой жизни?»
«Ничего».
«Может быть, вас кто-то любит, у вас где-то есть семья, дети».
«Все может быть… Почему-то мне кажется, что ни семьи, ни детей у меня нет».
«Ха! Все мужчины так говорят, оказавшись далеко от дома… Ну хорошо, я подумаю».
Аэротакси приземлилось. Пардеро с медсестрой прошли к Гексаду по тенистой пальмовой аллее. Ариэль искоса следила за подопечным – предчувствие беды, явно отражавшееся у него на лице, пробудило в ней сочувствие. Она произнесла бодро-утешительным «докторским» тоном: «Я здесь часто бываю. Как только вы начнете лечение, я вас навещу».
Пардеро через силу улыбнулся: «Буду рад вас видеть».
Ариэль проводила его в приемный зал, обменялась парой слов со служащим и собралась уходить. Обернувшись через плечо, чтобы попрощаться, она забыла придать голосу формальную безразличность: «Не забывайте! Я скоро вернусь».
«М. Т. Колодин, – представился грузный, помятый человек со слишком большим мясистым носом и редкими, взъерошенными темными волосами. – „М. Т.“ означает „младший техник“. Зовите меня просто „Колодин“. Вы у меня в списке, так что нам предстоит видеться довольно часто. Пойдемте, я вас устрою».
Пардеро принял ванну и прошел медицинский осмотр. Ему выдали похожий на пижаму легкий светло-голубой костюм. Колодин показал подопечному его палату в одном из флигелей, после чего они вместе пообедали на террасе. Колодин, немногим старше Пардеро, но неизмеримо более умудренный жизнью, живо интересовался состоянием нового пациента: «Уникальный случай! Ни разу не слышал о полной, непериодической потере памяти. Когда мы вас вылечим, медицина потеряет редчайший экспонат».
Пардеро выдавил кислую улыбку: «Говорят, люди теряют память потому, что хотят что-то забыть. Может быть, прошлое лучше не ворошить».
«Затруднительное положение, – согласился Колодин. – Но в конечном счете все может объясняться самыми безобидными причинами». Колодин взглянул на большой палец – по ногтю бежали светящиеся цифры: «Через пятнадцать минут вас посмотрит С. Т. Рейди. От него зависит методика лечения».
Они вернулись под шатер Гексада. Колодин пропустил Пардеро в кабинет старшего техника. Рейди – тощий человек средних лет с пронзительными глазами – появился минуту спустя. По-видимому, он уже просмотрел данные пациента: «Как назывался звездолет, доставивший вас на Брюс-Танзель?»
«Я его плохо помню».
Рейди кивнул и прикоснулся сначала к одному, потом к другому плечу Пардеро жестким квадратным губчатым тампоном: «Инъекция поможет вам успокоиться и сосредоточиться… Откиньтесь на спинку кресла, расслабьтесь. Думайте о чем-нибудь приятном».
В кабинете потемнело – Пардеро представил себе веселое лицо Ариэли. Рейди продолжал: «На стене – пара изображений. Внимательно их рассмотрите – или, если хотите, просто закройте глаза и отдыхайте… Лучше всего будет, если вы полностью расслабитесь и будете слушать, что я говорю, в полном покое… как будто кроме моего голоса ничего нет… Когда я скажу, что вы можете заснуть, вы можете заснуть…»
Сложные орнаменты на стене поплыли, расползаясь в стороны. Тихий звук, временами становившийся чуть громче, пульсировал, подстраиваясь к какому-то медленному ритму – казалось, он поглотил и заслонил все звуки мира. Настенные узоры увеличились, полностью потеряли резкость и окружили его – единственной реальностью оставался он сам, его внутренний мир.
«Не знаю», – голос звучал со стороны, из другой комнаты. Его голос. Странно. Послышалось тихое бормотание – он не придал ему значения: «Как звали вашего отца?»
«Не знаю».
«Как звали вашу мать?»
«Не знаю».
Снова вопросы, звучавшие то безразлично, то настойчиво – на все был один ответ. Наконец пульсирующий звук прекратился.
Пардеро очнулся в пустом кабинете. Рейди вернулся почти в тот же момент и теперь стоял, с легкой улыбкой глядя на пациента.
Пардеро спросил: «Что вы узнали?»
«Ничего существенного. Как вы себя чувствуете?»
«Устал».
«Нормальная реакция. На сегодня все, отдыхайте. Не слишком беспокойтесь о своем состоянии – мы доберемся до сути дела».
«Что, если вы ничего не найдете? Вдруг у меня действительно не осталось памяти?»
Рейди отказался серьезно рассматривать такую возможность: «Память заложена в каждой клетке тела. Мозг хранит информацию на многих уровнях. Например, вы не разучились говорить».
Пардеро сомневался: «Когда я прилетел в Карфонж, я почти ничего не умел, даже говорить не мог. Потом, как только я слышал какое-нибудь слово, я сразу вспоминал, что оно значит, и постепенно научился говорить снова».
Рейди коротко кивнул: «Именно так. Лечение может быть основано на принципе восстановления латентных связей».
Пардеро опустил голову: «Допустим, я вспомню, кто я такой, и окажется, что я – преступник? Что тогда?»
Глаза старшего техника сверкнули: «Вы рискуете. После восстановления памяти коннатиг может приговорить вас к смерти».
Пардеро поморщился: «Коннатиг когда-нибудь посещает госпиталь?»
«Несомненно. Он бывает везде».
«Как он выглядит?»
Рейди пожал плечами: «На официальных фотографиях он выглядит впечатляюще – важно и благородно, в мундире и регалиях. Отправляясь странствовать инкогнито, он изменяет внешность и переодевается, чтобы ничем не выделяться. Ему так нравится. В скоплении Аластор пять триллионов людей. Но каждому кажется, что коннатиг стоит за плечами и все про него знает».
«Если коннатиг все знает, – поднял голову Пардеро, – может быть, достаточно пойти к нему и спросить, кто я такой?»
«Не исключено. В крайнем случае мы так и сделаем».
Прошло несколько дней, неделя, две недели. Рейди применял десятки приборов, препаратов и методов, пытаясь преодолеть барьеры, разделявшие память и сознание Пардеро. Он регистрировал сознательные, подсознательные и физиологические реакции на всевозможные стимулы – цвета, звуки и запахи, вкусовые и осязательные ощущения, освещение различной интенсивности и различного спектрального состава, проверял предрасположенность пациента к страху высоты, темноты, погружения в бездну, открытого и замкнутого пространства. Этим дело не ограничилось. Рейди перешел к составлению подробных сравнительных графиков изменения состояния пациента под воздействием сложных культурно-психологических факторов, демонстрируя голографические изображения нелепых ситуаций, праздничных торжеств, эротических сцен, жестокостей и ужасов, характерных выражений мужских, женских и детских лиц. Вычислительный механизм накапливал результаты, сравнивая их с известными параметрами, и синтезировал динамическую модель, аналогичную психическим процессам Пардеро.
Окончательный анализ модели, однако, не позволил Рейди выявить причину блокировки памяти: «Ваши основные рефлексы достаточно типичны. Единственная аномалия наблюдается в связи с реакцией на темноту, стимулирующую вас самым любопытным образом. Ваши социальные инстинкты недостаточно развиты – вероятно, тому виной амнезия. По-видимому, вы больше склонны к настойчивому самоутверждению, нежели к недооценке своих способностей. Вы практически не реагируете на музыку, а цветовая символика не имеет для вас почти никакого значения – что тоже может объясняться амнезией. Запахи стимулируют вас гораздо сильнее, чем я предполагал – но не в такой степени, чтобы это можно было назвать патологией». Рейди откинулся на спинку стула: «Обследования сами по себе могли спровоцировать какие-нибудь сознательные ассоциации. Вы ничего не заметили?»
«Ничего».
Рейди кивнул: «Хорошо. Попробуем другой подход. Теоретическая основа такова. Если амнезия связана с сильнейшим подсознательным нежеланием вспоминать те или иные обстоятельства, мы могли бы преодолеть сопротивление, обратив сознательное внимание на те же события. Для этого, однако, необходимо определить характер травматических обстоятельств. Другими словами, мы должны установить ваше происхождение, понять, в какой среде формировалась ваша личность».
Пардеро нахмурился и отвернулся к окну. Рейди внимательно следил за ним: «Вы не хотите знать о своем происхождении?»
Пардеро криво улыбнулся: «Я этого не говорил».
Рейди пожал плечами: «Воля ваша. Вы можете покинуть госпиталь в любую минуту. Служба социального обеспечения подыщет вам работу, начинайте новую жизнь».
Пардеро отрицательно покачал головой: «Меня будет преследовать неизвестность. Может быть, во мне кто-то нуждается, кто-то ждет моего возвращения».
Рейди не возражал: «Завтра начнем детективное расследование».
Через час после наступления сумерек Пардеро встретился в кафе с Ариэлью и отчитался о событиях дня.
«Рейди признал, что зашел в тупик, – с чем-то вроде мрачного удовлетворения заключил Пардеро. – У него это признание, конечно, заняло полчаса и напоминало научный конспект. Он упомянул также, что единственный способ выяснить, кто я такой – узнать, где я родился и вырос. Другими словами, меня хотят отправить домой. Куда? Никто не знает. Расследование начнется завтра».
Ариэль меланхолически кивнула. Сегодня она не походила на себя – более того, казалась внутренне напряженной, поглощенной посторонними мыслями. Пардеро протянул руку, чтобы прикоснуться к ее мягкому светлому локону, но она уклонилась.
«И что дальше?» – спросила Ариэль.
«Ничего особенного. Рейди сказал, что наступило время решать, хочу ли я продолжать розыски самого себя».
«И что ты решил?»
«Продолжать. Возможно, где-то меня ищут, кто-то меня ждет».
Голубые глаза Ариэли печально потемнели: «Пардеро, я не могу больше с тобой видеться».
«О! Почему?»
«Ты сам назвал причину. Люди, потерявшие память, часто оказываются далеко от дома и… завязывают новые связи. Потом, когда их память возвращается, это приводит к трагедии». Ариэль поднялась из-за стола: «Попрощаюсь сразу, пока не передумала». Прикоснувшись к руке Пардеро, она вышла из кафе. Пардеро проводил глазами удалявшуюся фигуру, но ничего не сделал, чтобы ее остановить.
На следующий день расследование не началось. Младший техник Колодин зашел в палату Пардеро только через три дня: «Сегодня мы полюбуемся на дворец коннатига и посетим Кольцо Миров».
«Не откажусь. По какому случаю состоится познавательная экскурсия?»
«Пытаясь восстановить ваше прошлое, я наткнулся на безнадежную путаницу – точнее говоря, на расплывчатую мешанину неопределенностей».
«Это я и сам мог бы вам сказать».
«Разумеется. Нельзя, однако, во всем полагаться на слова – нужны неопровержимые факты. Подтвержденные независимыми источниками факты таковы. Десятого числа месяца мариэля по ойкуменическому календарю вы прибыли на космодром в Карфонже. Точное время прибытия неизвестно – в тот день приземлились шесть пассажирских звездолетов, портовые служащие были заняты сверх головы. На Брюс-Танзель вас мог доставить любой из шести кораблей, принадлежащих четырем различным транспортным компаниям. Ранее эти корабли заходили в порты двадцати восьми миров – каждый из них мог быть вашим пунктом отправления. На девяти из этих двадцати восьми планет находятся крупные транспортные узлы. Вполне возможно, что вы сделали две или даже три пересадки. Потеря памяти при этом не служила бы непреодолимым препятствием. Принимая вас за идиота, стюарды звездолетов и служащие космических вокзалов могли, не особенно задумываясь, переводить вас с корабля на корабль согласно расписанию поездки, указанному в билете. В любом случае, возможных сочетаний планет, космических портов, звездолетов и пересадок слишком много. Можно, конечно, составить список всех вариантов – если ничего другого не останется. Но прежде всего мы навестим коннатига. Хотя он вряд ли снизойдет до личного знакомства».
«А жаль! Я был бы не прочь засвидетельствовать почтение».
Аэротакси доставило их в приморский городок Мониск, где начинался подводный туннель, соединявший Флор-Солану с Тремоной, другим островом посреди экваториального Шумного океана. На Тремоне они сели в аэробус, летевший на юг, и вскоре над горизонтом показался так называемый «дворец» коннатига – сначала бесплотное видение в туманной дали, едва заметное сияющее веретено, постепенно растущее, приобретающее резкие очертания и в конце концов превращающееся в головокружительную, колоссальную башню на пяти опорах, укоренившихся в пяти островах. В трехстах метрах над поверхностью моря опоры сливались в расходящийся пятью крестовыми сводами купол, служивший платформой первой палубы. Над куполом поднималась башня – к кучевым облакам, между облаками, в вечно солнечные верхние слои атмосферы, сквозь перистую дымку – туда, где уже проглядывали звезды.
Колодин спросил, как бы между прочим: «У вас на родине3 есть такие башни?»
Пардеро скептически покосился на техника: «Хотите поймать меня на слове? Если бы я знал, меня бы здесь не было». Он вернулся к созерцанию башни: «И где живет коннатиг?»
«Его апартаменты в шпиле. Неровен час, он и сейчас там стоит, смотрит в окно. Опять же, скорее всего нет. Никогда не угадаешь. Понятное дело – на планетах Скопления полно отщепенцев, воинствующих диссидентов, мятежников и просто сумасшедших, приходится принимать меры предосторожности. Наемный убийца может приехать на Нуменес, например, под личиной пациента, страдающего амнезией – или даже в состоянии непритворного беспамятства, но запрограммированный выполнить ужасные инструкции при встрече с коннатигом».
«Я безоружен, – возразил Пардеро. – И я не убийца. Меня от одной мысли об убийстве дрожь пробирает».
«Любопытная реакция! Ее необходимо учесть. На мой взгляд, ваши психометрические данные исключают наклонность к насилию. Что ж, даже если вы убийца, сегодня осуществить кровавый замысел вам не удастся – сомневаюсь, что коннатиг пожелает нас принять».
«Но мы сюда приехали, чтобы с кем-то встретиться, не так ли?»
«Да. Нас ожидает демософист по имени Оллав, имеющий доступ ко всем библиотекам данных и устройствам для сортировки и сопоставления информации. Весьма вероятно, что сегодня мы узнаем, как называется мир, где вы провели большую часть жизни».
Как обычно, Пардеро рассмотрел вопрос с нескольких сторон: «И что со мной будет после этого?»
«Возможны как минимум три варианта, – осторожно ответил Колодин. – Вы можете остаться в госпитале и продолжать лечение – хотя Рейди, на мой взгляд, не проявляет оптимизма. Вы можете смириться со своей участью и попытаться начать новую жизнь. Или вы можете вернуться на родную планету».
Пардеро промолчал, и Колодин деликатно воздержался от дальнейшего обсуждения.
Вагончик на магнитной подушке доставил их к основанию ближайшей опоры, откуда пропорции башни уже не поддавались сравнительной оценке – оставалось лишь ощущение подавляющей массы и непревзойденной смелости проектирования.
Колодин и Пардеро зашли в прозрачную кабину лифта – море и берег острова провалились вниз.
«Первые три палубы и шесть нижних прогулочных террас отведены туристам. Здесь они проводят целые дни, находя всевозможные способы отдохнуть и развлечься, как самые невинные, так и более экзотические – по своему усмотрению. Желающие могут безвозмездно ночевать в комнатах с непритязательной обстановкой, а за умеренную плату предлагаются более роскошные номера. Постояльцы заказывают привычные блюда или пробуют произведения знаменитых поваров со всех концов Скопления и даже из других частей Галактики – опять же по минимальным ценам. Ежедневно прибывают и уезжают многотысячные толпы любопытствующих – такова воля коннатига. Теперь мы поднимаемся мимо административных ярусов – здесь правительственные учреждения и управления двадцати четырех легатов коннатига… А вот и Кольцо Миров – над ним Антропологический колледж, куда мы и направляемся. Оллав – в высшей степени компетентный специалист. Посмотрим, что ему удалось выяснить».
Они вышли в вестибюль, выложенный голубой и белой плиткой. Чуть наклонившись к черному диску на стене, Колодин произнес имя демософиста. Оллав не замедлил явиться – темноволосый человек непримечательной наружности с землистым задумчивым лицом, длинным тонким носом и глубокими залысинами над узким лбом. Оллав приветствовал прибывших неожиданно глубоким басом и провел их в кабинет, отличавшийся спартанской простотой обстановки. Когда посетители сели, Оллав занял место за столом и обратился к Пардеро: «Насколько я понимаю, вы не помните свое детство?»
«Детство и почти всю остальную жизнь».
«Я не могу вернуть вам память, – сказал Оллав. – Но если вы – уроженец скопления Аластор, мне скорее всего удастся определить, на какой планете вы родились. Может быть, я даже смогу точно указать, в каком районе вы росли и получали воспитание».
«Как вы это узнаете?»
Оллав указал рукой на стол: «Передо мной запись ваших антропометрических данных, физиологических показателей, результатов анализа свойственных вам соматических биохимических циклов и аномалий, динамическая модель ваших психических параметров – по существу, вся подробная информация, полученная техниками Рейди и Колодиным. Вы понимаете, конечно, что проживание на той или иной планете в условиях той или иной общественной структуры – вообще, принадлежность к определенному укладу жизни – не проходит бесследно. Происхождение, воспитание, традиции, привычки и другие обстоятельства оставляют отпечаток, как умственный, так и физический. К сожалению, отличительные признаки человека редко допускают однозначную интерпретацию, а некоторые из них, ввиду исключительной сложности комплекса формирующих процессов, плохо поддаются количественному измерению. Например, если ваша группа крови – RC3, можно почти наверняка утверждать, что вы не происходите с планеты Азулиас, хотя стопроцентной уверенности, конечно, нет. Важнейшими свидетельствами происхождения могут быть состав кишечной флоры, характер развития мускулатуры ног, накапливающиеся в волосяном покрове химические примеси, наличие и природа любых грибковых инфекций, как паразитических, так и симбиотических, интенсивность кожной пигментации. Возможна классификация бессознательной жестикуляции. Другие общественные инстинкты – такие, как стремление прикрывать различные части тела, а также степень этого стремления – могут указывать на то или иное происхождение, хотя для регистрации поведенческих закономерностей требуется длительное терпеливое наблюдение, и при амнезии они могут очень слабо проявляться. Иногда наводящими уликами, если можно так выразиться, служат характер разрушения зубов и применявшиеся методы зубоврачебного вмешательства. И так далее. Теперь вы понимаете процесс идентификации? Параметры, которым могут быть присвоены числовые весовые коэффициенты, обрабатываются вычислительной машиной, генерирующей список наименований планет, континентов и областей в порядке уменьшения вероятности.
Генерируются еще два списка. В одном различным мирам присваиваются вероятностные значения в зависимости от их достижимости с точки зрения пассажира, прибывшего в Карфонж на звездолете на протяжении интересующего нас периода времени. С помощью другого списка будет предпринята попытка кодифицировать ваши культурные рефлексы – сложная задача, так как амнезия, несомненно, привела к искажению и подавлению большинства таких реакций, а в последнее время вы успели приобрести целый комплекс новых привычек. Тем не менее, если вы не против, мы пройдем в лабораторию и постараемся зарегистрировать остаточные тенденции».
В лаборатории Оллав посадил Пардеро в массивное кресло, закрепил датчики на различных участках его тела и осторожно надел ему на голову целую сетку контактных электродов. На глаза Пардеро демософист опустил полушария оптической аппаратуры, а уши плотно прикрыл мягкими наушниками.
«Сначала мы установим степень вашей чувствительности к архетипическим концепциям. Как я уже сказал, амнезия может приводить к искажению или подавлению бессознательных реакций – а старший техник Рейди пришел к заключению, что в вашем случае наблюдается исключительная, глубочайшая потеря памяти. И все же, даже если мозжечок полностью блокирован, другие узлы нервной системы позволят извлечь информацию. Если зарегистрируются какие-нибудь сигналы, мы допустим, что соотношения их интенсивности остались неизменными, даже если их абсолютная амплитуда ничтожна. Позднейшие наложения попытаемся отфильтровать. От вас ничего не требуется – сидите спокойно, не напрягайтесь, не пытайтесь что-либо чувствовать или не чувствовать. Все, что мы хотим узнать, поведают ваши внутренние функциональные механизмы».
Зрение и слух Пардеро подверглись нападению изображений и звуков – он побывал в лесу, озаренном дымчатыми солнечными лучами, на морском берегу, освеженном соленым прибоем, на лугу, покрытом россыпями цветов, в горной долине, где бушевала слепящая снежная буря. Он увидел закат, звездное ночное небо, штиль в безбрежном океане, толпу и движение на городской улице, сельскую дорогу, петляющую по мирным холмам, звездолет в бездонном пространстве.
«Еще одна последовательность!» – гулким басом объявил Оллав. Пардеро увидел походный костер, окруженный тенями фигур, восхитительную обнаженную девушку, болтающийся на виселице труп, несущегося галопом всадника в черных стальных латах, парад арлекинов и клоунов, бодро рассекающую волны парусную яхту, трех старух на завалинке.
«Теперь музыка!»
В наушниках прозвучали последовательности аккордов, отрывки оркестровых произведений, позывные фанфар и бой барабанов, нежные переливы арфы, веселая джига и сельский хороводный танец.
«Лица!»
Прямо в глаза Пардеро уставился суровый седой старик, потом младенец, потом женщина средних лет, за ней презрительно усмехающаяся девчонка, смеющийся юнец, сморщившийся от боли мужчина, плачущая старуха.
«Средства передвижения!»
Пардеро полюбовался на всевозможные корабли и лодки, колесницы и самоходный наземный транспорт, летательные аппараты, звездолеты.
«Части тела!»
Аппаратура продемонстрировала руку, лицо, язык, нос, живот, мужские и женские половые органы, глаз, открытый рот, ягодицы, ступню.
«Пейзажи и виды!»
Хижина на берегу озера, окруженный садом дворец с дюжиной куполов, воздушная беседка в саду, деревянная изба, городской многоквартирный дом, плавучая вилла, храм, лаборатория, зияющая пещера.
«Вещи и предметы!»
Меч, дерево, бухта каната, горный утес, лучевой пистолет, плуг с лопатой и мотыгой, правительственный указ с красной сургучной печатью, цветы в вазе, книги на полке, открытая книга на пюпитре, плотницкий инструмент, коллекция музыкальных инструментов, принадлежности для расчетов и геометрических построений, лабораторная реторта, кнут, двигатель, подушка в наволочке с вышивкой, географические карты и чертежи зданий, чертежная готовальня, кипа чистой бумаги.
«Абстрактные символы!»
Пардеро увидел сочетания прямых и кривых линий, геометрические фигуры, числа, лингвистические знаки, пиктограммы сжатого кулака и указывающего пальца, нижнюю часть ноги с небольшими крылышками, растущими вдоль щиколотки.
«И последняя серия!»
Пардеро увидел самого себя – сперва издали, потом все ближе и ближе, пока не заглянул себе в глаза почти вплотную.
Оллав освободил его от аппаратуры: «Сигналы очень слабые, но различимые. Психометрические характеристики зарегистрированы – теперь можно составить так называемый „каталог культурных показателей“».
«Что вам удалось узнать?»
Демософист как-то странно посмотрел на Пардеро: «Ваши реакции, мягко говоря, непоследовательны. Судя по всему, вы воспитывались в весьма достопримечательной среде. Вы боитесь темноты, но она вас влечет и вдохновляет. Вы боитесь женщин – зрелище женского тела вас смущает – и в то же время женственность вас завораживает. Вы положительно отзываетесь на стимулы, связанные с тактическими военными маневрами, героическими поединками, оружием и боевыми регалиями, но испытываете сильнейшее отвращение к насилию и боли. Другие ваши реакции не менее противоречивы. Возникает вопрос: о чем свидетельствуют противоречия? О наличии некой системы или о разладе функций? Не буду гадать. Полученные результаты вместе с другими данными – мы о них уже говорили – загружены в интегратор. Не сомневаюсь, что отчет уже готов».
«Отчет или приговор? – пробормотал Пардеро. – Даже страшно взглянуть. Похоже на то, что я действительно уникум».
Оллав больше не делал никаких замечаний. Они вернулись в кабинет, где терпеливо ждал младший техник Колодин. Демософист приподнял квадратный лист белой бумаги, бесшумно выползавший из прорези в столе: «А вот и отчет!» Задержавшись, пожалуй, в нарочито театральной позе, Оллав изучил колонки цифр: «Закономерность есть…» Он снова просмотрел отчет: «Вот оно как… Идентифицированы восемнадцать районов на пяти планетах. Для семнадцати, относящихся к четырем мирам, суммарная вероятность составляет три процента. Для одного района на пятой планете вероятность достигает восьмидесяти семи процентов, что в данном случае равнозначно почти безошибочному выводу. Господин Пардеро! Я не знаю вашего настоящего имени. Но я практически убежден, что вы – рун из Рунических пределов к востоку от Порт-Мара, на Северном континенте планеты Марун, Аластор 933».