Шел сентябрь 1864 года. Еще по-летнему было тепло, и осень почти не коснулась густой зелени деревьев. У высокой лестницы, ведущей в загородный дворец Датского Короля Фреденсборг, стояла хрупкая, невысокая молодая девушка, одетая в простое светлое платье с темным передником – вторая дочь Короля Христиана IX.
Ей было почти семнадцать лет, но на вид можно было дать и того меньше. Темно-карие глаза ее внимательно и немножко насмешливо смотрели на молодого человека, старавшегося, соблюдая торжественность момента, неспешно выйти из экипажа. Она уже знала, что перед ней старший сын русского Императора Александра II, Наследник престола Николай Александрович. Они уже встречались за месяц до того, во время официального визита русского Престолонаследника в Данию. В тот раз они быстро подружились.
Было в ней нечто такое, что сразу же располагало. Секретарь Цесаревича Николая Ф.А. Оом (1826–1898) позже вспоминал: «Она была одета чрезвычайно просто, в светлом летнем платье с черным передником. Прическа была простая, гладкая коса поддерживалась сеткою. Маленькая головка чрезвычайно грациозно покоилась на стане невысоком, но необыкновенно пропорционального сложения. Глаза поразили нас всех выражением ласки и кротости, а между тем взор пронизывал человека, на которого они были обращены».
Как только закончилась официальная церемония представления Королю и Королеве, молодой человек был увлечен Дагмар наверх, в ее комнаты, где она показала ему свои альбомы и рисунки. Затем побежали в парк, и здесь она стремительно провела его по самым дорогим уголкам, показывая и рассказывая о любимом мостике, о любимой беседке, о любимом дереве.
Она была молодой, открытой, любившей всех и всё: родителей, братьев и сестер, тетушек и дядюшек, преданных слуг, собачек, цветы, теплую погоду, сладости, музыку Моцарта, живопись и еще немало того, о чем рассказать сразу было невозможно. Переходя с немецкого языка на французский, а с французского на немецкий, нередко употребляя и датские выражения, она рассказывала о себе, о своей жизни. Цесаревич Николай внимательно и все более завороженно слушал, хотя датского языка не знал совсем. Но это не имело никакого значения. Он был очарован той, которая, может быть, когда-нибудь станет его женой.
Принцесса Дагмар давно была известна в Царской Семье. Еще в далеком 1851 году бабушка Цесаревича Николая Императрица Александра Федоровна, посетив герцога Нассауского в его замке Бибрих на Рейне, встретилась там с принцессою Луизой Гессен-Кассельской, будущей Королевой Луизой. Там дорогой гостье были представлены и дети Луизы, в том числе и очаровательная малютка Дагмар, которой еще не исполнилось и четырех лет. Увидав это веселое создание, Александра Федоровна сказала матери: «Эту Вы должны приберечь для нас».
Цесаревич Николай приехал в Датское Королевство во время своего путешествия по Европе, и родители настоятельно ему советовали посетить Копенгаген и познакомиться со второй дочерью Короля, которая уже была на выданье. Ни император Александр II, ни Императрица Мария Александровна ни на чем не настаивали и никаких иных требований не выдвигали. У них лишь была надежда, что молодые люди понравятся друг другу.
Европейское турне Русского Престолонаследника имело главным образом представительский характер. Оно должно было, с одной стороны, ознакомить монархов с наследником Русского Трона, а с другой – дать Николаю Александровичу представление о загранице. Это была основная просветительская задача. В 1863 году Престолонаследник совершил продолжительное путешествие по России, а теперь наступила очередь отправиться и за пределы Империи.
Накануне поездки император Александр II прислал сыну Николаю, которого все близкие звали «Никс» (реже – «Никса»), письмо-инструкцию, где дал необходимые наставления относительно поведения в чужеземных краях:
«Многое тебя прельстит, но при ближайшем рассмотрении ты убедишься, что не все заслуживает подражания и что многое достойное уважения, там где есть, к нам приложимо быть не может; мы должны всегда сохранять нашу национальность, наш отпечаток и горе нам, если от него отстанем; в нем наша сила, наше спасение, наша неподражаемость. Но чувство это не должно, отнюдь, тебя сделать равнодушным или еще менее пренебрегающим к тому, что в каждом государстве или крае любопытного или отличительного. Напротив, вникая, знакомясь и потом сравнивая, ты много узнаешь и увидишь полезного и часто драгоценного тебе в запас для возможного подражания. Везде ты должен помнить, что на тебя не только с любопытством, но даже с завистью будут глядеть. Скромность, приветливость без притворства и откровенность в твоем обращении, всех к тебе, хотя и нехотя, расположит. Будь везде почтителен к государям и их семействам, не оказывая малейшего различия и учтивости к тем, которые, к несчастью, не пользуются добрым мнением; ты им не судья, но посетитель, обязанный учтивостью к хозяевам. Оказывай всегда полное уважение к церковным обрядам, и посещая церкви всегда крестись и исполняй то, что их обрядам в обычае».
Цесаревич неукоснительно выполнял наставления отца, которого бесконечно уважал и почитал. При всех дворах он оставлял благоприятное впечатление. В сентябре 1864 года ему исполнился 21 год, но он уже производил впечатление спокойного, умного и рассудительного человека. В Данию же прибыл после визитов в несколько других княжеств и королевств и здесь сразу ощутил атмосферу тепла и уюта. При Датском Дворе отношения были проще и сердечней, что заметно контрастировало с тем, что он видел при других Дворах.
Дом Романовых и Дом Гогенцоллернов связывали родственные узы (мать Александра II и бабка Николая Александровича Императрица Александра Федоровна – урожденная принцесса Прусская), но искренней близости между этими влиятельными династиями Европы не было. Все время существовала внутренняя взаимная настороженность и отчуждение, которые, иногда уменьшаясь, вдруг возгорали с новой силой. Берлин и Петербург поддерживали вежливо-холодные связи, которые, по мере усиления роли Пруссии и консолидации единой Германской Империи, не становились теплее.
Брак представителя любого королевского дома почти всегда был сопряжен с известными политическими расчетами. Женитьба же наследника Русской Короны, власть которой распространялась на огромные территории в Европе и Азии, всегда была сферой высоких политических интересов. Россия в тот период не имела надежных союзников в Европе. Еще были свежи в памяти баталии неудачной для нее Крымской войны (1853–1856), когда Империи Двуглавого Орла пришлось столкнуться в военном противоборстве с объединенными усилиями Англии, Франции и Сардинского королевства, выступивших союзниками Турецкой империи и закончившейся унизительным для России Парижским миром 1856 года.
Антирусские настроения в Европе еще были очень сильны. Крупнейшие державы имели свои стратегические и экономические интересы на Балканах, на Ближнем и Среднем Востоке, куда были устремлены взоры и Царского правительства. Оно уже давно было озабочено решением больного «Восточного вопроса», решением двух основных геополитических задач: ликвидацией власти Османской империи над братскими православными народами и выходом к теплым морям, через установление контроля над Черноморскими проливами.
Эти цели были столько же желанными, сколько и быстро недостижимыми. В Петербурге прекрасно осознавали, что любая попытка России получить «Черноморский ключ» – овладеть Стамбулом (Константинополем) – неминуемо вызовет противодействие всей Западной Европы, как то уже и случилось, когда в конце 1853 года Англия и Франция бросили свои силы на помощь погибающей Турецкой империи, объявив войну России.
Развитие ситуации в Центральной Европе тоже было для России тревожным. Отношения с Австрийской Империей (с 1867-го – Австро-Венгерской) оставались настороженно-холодными, хотя в первые десятилетия XIX века – в период борьбы с Наполеоном и сразу же после его разгрома – Россия и Австрия являлись союзниками. В 1849 году Император Николай I, руководствуясь искренним порывом поддерживать «законных монархов», отправил русский экспедиционный корпус для подавления революции в Венгрии, чем спас династию Габсбургов и целостность погибающей Монархии. Русский Царь фактически сохранил за восемнадцатилетнем Императором Францем-Иосифом корону Австрийской Империи.
Однако эта спасительная помощь была очень скоро забыта. Мало того: во время Крымской войны Вена проявила откровенную враждебность и в конце 1854 года стала союзницей Англии и Франции, угрожая России войной. Хотя дело до прямого военного столкновения между русскими и австрийцами не дошло, но во время переговоров о мире Вена заняла явную антироссийскую позицию. Это «неблагодарное предательство» бывшего союзника и в первую очередь лично Императора Франца-Иосифа, которого Царь считал почти «своим сыном», в Петербурге не могли забыть и простить. Для Николая I предательство Франца-Иосифа явилось страшным моральным ударом…
Сложными были и отношения России с Пруссией, которая все настойчивей заявляла свои имперские амбиции и начинала доминировать в учрежденном еще в 1815 году Германском союзе, и Берлин явно претендовал на роль нового имперского центра и на сольную партию в «концерте мировых держав».
В этих условиях взор Русского Царя обратился к Дании, тихой и стабильной стране, мало задействованной в мировых политических противоборствах, но оскорбленной и ограбленной Пруссией и Австрией. Эти державы давно претендовали на южные районы Датского королевства, на Шлезвиг и Гольштейн, связанные с Данией тесной династической унией еще с XV века.
В 1864 году Берлин и Вена «проглотили» эти районы, чем вызвали в Дании резкий всплеск антинемецких настроений. Но Дания была слаба и фактически беззащитна. Возникшая же перспектива породниться с Российским Императорским Домом давала Копенгагену вполне ощутимую опору во внешнеполитической деятельности.
Подобный брачный союз устраивал и Русского Царя. Таким путем можно было заиметь надежного союзника в Европе и ограничить имперские аппетиты Пруссии, которая в будущем могла не только отторгнуть от Датского Королевства южную часть, но со временем и вообще аннексировать всю его территорию. Осуществление намеченной свадебной комбинации давало России и еще очень важный шанс – улучшить отношения с Англией.
Старшая дочь Датского Короля Христиана IX Александра в марте 1863 года стала женой старшего сына Королевы Виктории, наследника Английской Короны принца Альберта-Эдуарда, герцога Уэльского.
Когда-то, очень давно, лишь взойдя на Трон, Королева Виктория – представительница Ганноверской Династии – принимала в Лондоне Цесаревича Александра Николаевича, ставшего Царем Александром II в 1855 году. В те далекие годы Императором России был Николай I, чрезвычайно заинтересованный в установлении тесных отношений с Британией.
Как только в 1837 году Королевой стала Виктория, к ней по дипломатическим каналам начали поступать сигналы о желании Русского Царя нанести визит в Лондон. Но тогдашний министр иностранных дел Великобритании Пальмерстон (1784–1865) посоветовал Королеве (ей было всего 20 лет) держаться осторожной линии в отношениях с Россией и уклониться от приглашения Царя в Лондон. Русский Император смог погостить у Королевы лишь в 1844 году, убедившись в невозможности установления союза между двумя странами.
Но еще раньше, весной 1839 года, ее посетил наследник Русского Престола Александр Николаевич, который был всего на год старше незамужней тогда Королевы Великобритании и Ирландии. В качестве гостя Королевы Александр Николаевич находился в Англии целый месяц, где его принимали с истинно королевским великолепием. Приемы, балы, смотры войск и посещения примечательных мест – все было организовано для русского гостя по высшему разряду. Особое радушие выказывала молодая Королева. Он неоднократно обедал у нее в Букингэмском дворце, был ее танцевальным партнером на придворных балах, сопровождал Королеву в оперу, занимая рядом с ней место в Королевской ложе.
Русский Престолонаследник явно произвел сильное впечатление на Викторию. На балах она по несколько раз с ним танцевала (чего никогда не делала для других партнеров), а в перерывах усаживала его рядом с собой и, как отмечали очевидцы, «оживленно болтала». Близким признавалась, что Александр ей «чрезвычайно понравился» и что «они стали друзьями». Три дня Цесаревич прожил у нее в загородном Виндзорском замке, что стало темой оживленных пересудов в высшем свете. Многие находили подобное поведение «эпатажным» для любой добропорядочной девушки, а для незамужней Королевы в особенности…
Русскому же гостю английская хозяйка совсем не понравилась. «Она очень мала ростом, талия нехороша, лицом же дурна, но мило разговаривает», – записал Цесаревич в дневнике. В придворных кругах Лондона и Петербурга тогда возникли слухи о возможности династического союза, но эти разговоры не имели под собой никакой реальной основы.
Королева Виктория всю жизнь, а находилась она на троне 64 года, придерживалась антирусских настроений, принимавших порой характер русофобии. Кто знает, может быть, кроме имперских интересов и амбиций эта антипатия питалась тем давним и неразделенным чувством…
Однако роль России в Европе и мире была столь велика, а матримониальные связи Императорской Фамилии столь широки и многообразны, что Виктории – «Королеве Великобритании и Ирландии и Императрице Индии» – все-таки пришлось породниться с Домом Романовых.
Ее четвертый ребенок, сын Альфред-Эрнст-Альберт герцог Саксен-Кобург-Готский, граф Кентский, герцог Эдинбургский в 1874 году женился на единственной дочери Императора Александра II, Великой княжне Марии Александровне, подарившей своей свекрови – хозяйке Букингэмского дворца – внука Альфреда (1874–1899) и внучек: Марию (1875–1938), Викторию (1876–1936), Александру (1878–1942), Беатрису (1884–1966).
В конце XIX века династическая уния между Царской и Королевской фамилиями еще более укрепилась. Две внучки Виктории, дети ее второй дочери Алисы (1843–1878), гессенские красавицы-принцессы Елизавета (1864–1918) и Алиса (1872–1918) нашли свое семейное счастье в России. В 1884 году Елизавета стала женой сына Императора Александра II Великого князя Сергея Александровича, а в 1894 году Алиса, принявшая Православие, получив при миропомазании имя Александры Федоровны, вышла замуж за Императора Николая II. Но первая близкая родственная связь между русским и английским владетельными домами была установлена в 60‑е годы XIX века благодаря замужеству датской принцессы Дагмар.
Когда Цесаревич Николай Александрович ехал в Копенгаген, то не имел определенно выраженных намерений. Он лишь хотел посмотреть на датскую чаровницу, которую так расхваливал «дорогой Папá». И сердце молодого впечатлительного русского она пленила. Дагмара (Мария-София-Фридерика-Дагмара) не блистала яркой красотой, не отличалась незаурядным умом, но в ней было нечто такое, что притягивало и завораживало. Она обладала тем, что французы обозначают словом «шарм».
Принцесса выросла в большой и дружной семье. У Христиана IX и Королевы Луизы было шестеро детей: Фредерик – наследник престола, с 1906 года Король Дании (1843–1912), Александра (1844–1925), Вильгельм – Греческий Король Георг I (1845–1913), Дагмара (1847–1928), Тира (1853–1933) и Вальдемар (1858–1934).
Но наибольшей любовью родителей пользовалась именно Дагмар за свою доброту, искренность и деликатность. Она умела всем нравиться и могла завоевать симпатию даже у самых ворчливых и неуживчивых тетушек и дядюшек, каковых было немало. Датский Королевский Дом находился в родстве со многими династиями Европы, а в Германии подобные узы охватывали множество графских и княжеских родов.
Принцесса Дагмар знала о тайном смысле миссии Цесаревича, о чем ей говорили мать и отец. Она была послушной дочерью и не сомневалась, что если ее брак нужен, то она готова к нему. Она согласна была без колебаний поменять религию и перейти из лютеранской веры в Православие, так как это являлось обязательным условием для замужества. Принцесса внимательно и подолгу рассматривала фотографию Николая Александровича, с которой на нее глядело простое, несколько даже грубоватое лицо молодого человека. Выражение глаз несомненно свидетельствовало о характере и уме.
Он мог показаться скованным и нелюдимым, но при первой же встрече эти опасения исчезали без следа. Молодой человек ей понравился. Она ему тоже. Но никакого объяснения в тот раз не случилось. Решающее слово принадлежало коронованным хранителям высоких династических интересов.
Цесаревич покинул Данию и поехал к родителям, чтобы получить от них соизволение на брак с дочерью Датского Короля. Александр II и Мария Александровна в конце августа 1864 года находились на родине Царицы в Дармштадте и именно туда сияющий от счастья Николай Александрович и прибыл 28 августа. Родителям не надо было ничего долго объяснять, так как подобная брачная комбинация являлась и для них самой желанной. Безусловное согласие сын получил почти тотчас. Он готов был немедленно ринуться в Данию для решительного объяснения с Принцессой, но пришлось выжидать определенный срок, и только 15 сентября он вернулся в Копенгаген.
Царский сын ощущал расположение, выказываемое ему Принцессой, он был почти уверен в успехе, но первоначально надлежало узнать мнение ее родителей. Королева Луиза определенно заявила, что сердце дочери «никому не принадлежит», что они с Королем ничего не имеют против подобного замужества, но согласие на брак должна дать сама Дагмар. Объяснение между девушкой и молодым человеком состоялось во время прогулки в парке 16 сентября 1864 года. Принцесса сразу же дала согласие стать женой[2].
Это желанное «да» вознесло Никса от радости почти на небеса. В дальнем уголке парка Никс и Дагмар страстно целовались. Они были счастливы. О помолвке было объявлено официально, и весь этот день был полон сумасшедшей суеты. Все их поздравляли, высказывали добрые пожелания. Был праздничный обед с шампанским и тостами.
На следующее утро, все еще в состоянии восторженного возбуждения, Николай Александрович писал отцу Императору Александру II: «Dagmar была такая душка! Она больше, чем я ожидал; мы оба были счастливы. Мы горячо поцеловались, крепко пожали друг другу руки и как легко было потом. От души я помолился тут же мысленно и просил у Бога благословить доброе начало. Это дело устроили не одни люди, и Бог нас не оставит».
Десять дней старший сын Царя с нареченной невестой провел в Дании и большую часть времени во Фреденсборге. Здесь они были больше удалены от официальных церемоний и могли проводить время вдвоем, рассказывая друг другу о себе, о своей жизни, мечтах и надеждах. В укромных уголках парка они целовались и целовались, пьянея от счастья. И для нее и для него это были первые, еще совсем девственные поцелуи.
Никс много рассказывал о России, о которой Дагмар почти ничего не знала, и эти повествования слушала с интересом и вниманием. Цесаревич был тронут этим, и с каждым днем его чувство к ней становилось все больше и крепче. Он уже звал ее Мария, а она принимала это как должное. Император Александр II и Императрица Мария Александровна прислали послание, где выражали радость и поздравляли молодых.
Примерный сын писал отцу 24 сентября: «Более знакомясь друг с другом, я с каждым днем более и более ее люблю, сильнее к ней привязываюсь. Конечно, найду в ней свое счастье; прошу Бога, чтобы она привязалась к новому своему Отечеству и полюбила его так же горячо, как мы любим нашу милую Родину. Когда она узнает Россию, то увидит, что ее нельзя не любить. Всякий любит свое отечество, но мы, русские, любим его по-своему, теплее и глубже, потому что с этим связано высоко религиозное чувство, которого нет у иностранцев и которым мы справедливо гордимся. Пока будет в России это чувство к Родине, мы будем сильны. Я буду счастлив, если передам моей будущей жене эту любовь к России, которая так укоренилась в нашем семействе и которая составляет залог нашего счастья, силы и могущества. Надеюсь, что Dagmar душою предастся нашей вере и нашей церкви; это теперь главный вопрос, и сколько могу судить, дело пойдет хорошо».
Цесаревича переполняли восторженные чувства от предвкушения грядущей счастливой семейной жизни. Его хороший знакомый князь В.П. Мещерский (1839–1914), встретившийся с ним в Дармштадте вскоре после помолвки, был радостно удивлен происшедшей с Наследником перемене.
За два месяца до того он виделся с ним в Голландии. Тогда Николай Александрович произвел впечатление мрачного меланхолика, не раз говорившего о предчувствии своей скорой смерти. Ныне им владело уже совершенно иное настроение. «Теперь я у берега, – с жаром говорил князю Престолонаследник, – Бог даст, отдохну и укреплюсь зимой в Италии, затем свадьба, а потом новая жизнь, семейный очаг, служба и работа. Пора… Жизнь бродяги надоела. В Скевенингене (курортный городок в Голландии. – А. Б.) все черные мысли лезли в голову. В Дании они ушли и сменились розовыми. Не ошибусь, если скажу, что моя невеста их мне дала, с тех пор я живу мечтами будущего. Мне рисуется наш дом и наша общая жизнь труда и совершенствования».
Весть о помолвке Цесаревича стала в России важной новостью, превратилась в предмет оживленных обсуждений. В аристократических дворцах и салонах на все лады спрягались плюсы и минусы этой брачной партии, обсуждались мыслимые и немыслимые политические последствия этого брака. Многие были искренне рады, что наконец-то женой Цесаревича и в будущем Русской Царицей станет не очередная немецкая принцесса из захудалого княжества, а дочь Короля Дании, страны, к которой в России не было предубеждения.
Другие же просто были рады за Николая Александровича, которому посчастливилось встретить достойную невесту. На имя Императора шел поток поздравлений от его подданных. Скоро фотографии Датской Принцессы поступили в продажу в нескольких фешенебельных магазинах Петербурга и пользовались у публики большим спросом.
Но оставался один близкий родственник, задушевный друг Цесаревича, не выражавший особых восторгов: второй сын Императора Александра II Великий князь Александр Александрович. Он был моложе Никса на полтора года, но с самого детства являлся ближайшим товарищем-конфидентом старшего брата, которого просто обожал.
Брату Саше Николай платил взаимной любовью, и они почти всегда были неразлучны. Постепенно, по мере взросления, у каждого появлялись личные обязанности, но всякую свободную минуту они старались проводить вместе. Александр, которого в семейном кругу звали «Мака», хоть и был моложе Николая, но превосходил его в физической силе. Однако в их бесконечных играх и возне младший брат не всегда одерживал верх, так как старший брат, уступая младшему в силе, превосходил его в ловкости.
Еще задолго до осени 1864 года среди родни оживленно обсуждались перспективы возможной брачной партии для Цесаревича. Мнение «милого Маки» родителей не интересовало, и принимать участие в этих обсуждениях ему не довелось, но он многое знал, слыша обрывки разговоров Мамá и Папá, но главным образом из рассказов самого Никсы. Великий князь Александр, понимая неизбежность брака, угодного родителям и России, старался не думать об этом. Эти мысли его лишь расстраивали.
Его ближайший друг, его милый Никса скоро расстанется с ним. А как же он? Как он теперь будет жить? С кем будет проводить время? С кем длинными зимними вечерами будет вести задушевные беседы и обсуждать события истекшего дня? Но эти переживания молодого человека никого не интересовали. Все были заняты возвышенными темами и проблемами.
Александр был уверен, что брак по расчету, а именно таким, по его мнению, только и мог быть династический брак, не будет радостным. Жениться надо непременно по любви. Лишь тогда люди будут по-настоящему счастливыми и создадут действительно крепкую семью. Правда, перед глазами был пример отца и матери, живших в полном согласии, но это он воспринимал как исключение. Ему вообще не нравился обычай привозить невест для русских великих князей из каких-то дальних стран.
Становясь великими княгинями, некоторые из принцесс, как он знал хорошо по личным наблюдениям, так и оставались иностранками, не знавшими толком ни языка своей страны, ни ее преданий, ни ее обрядов. Он видел, как мало во дворцах самых родовитых семей русского духа, как все там пронизано какими-то отвлеченными от России заботами и интересами, а французский язык звучал куда чаще, чем русский. Но такова была традиция, так было уже давно, и из романовских предков еще Петр I положил тому начало, женившись второй раз не на русской. Конечно, бедный Никса выбора не имел; он ведь Цесаревич. А что будет с ним? Точного ответа не было, но одно Александр знал наверняка: он-то женится лишь по любви на той, которая и его полюбит.
Летом 1864 года Николай уехал в европейское турне, и «милый Мака» остался почти один со своими сомнениями и переживаниями. Папá все время был занят, дорогая Мамá уехала лечиться на воды в Киссинген, а досуг скрашивали братья Владимир и Алексей и кузен Николай Константинович. Они были добрые малые, но с ними было не особенно интересно. И каждый день ждал письма от Никса. Тот пару раз написал, а потом – кончено. Почему? Что случилось? Неужели их дружба забыта?
Александр от других узнал о помолвке, другие ему рассказывали подробности всей этой истории: все прошло как нельзя лучше, невеста очень хороша, свадьба назначена на лето будущего года. Но ему хотелось услышать все от самого брата, но тот молчал. 10 октября 1864 года Александр послал письмо матери, где с горечью заметил: «Никса ничего не пишет с тех пор, как жених, так что я не знаю ничего про время, которое он провел в Дании… Теперь он меня окончательно забудет, потому что у него только и на уме, что Dagmar, конечно, это очень натурально».
Прошло еще несколько недель, и наконец Александр получил долгожданное письмо. Николай сообщал, что счастлив, благодарил Бога за ниспосланное и восклицал: «Если бы ты знал, как хорошо быть действительно влюбленным и знать, что тебя любят также. Грустно быть так далеко в разлуке с моей милой Минни, моей душкой, маленькою невестою. Если бы ты ее увидел и узнал, то верно бы полюбил, как сестру. Я ношу с ее портретом и локон ее темных волос. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу ее во сне. Как мы горячо целовались прощаясь, до сих пор иногда чудятся эти поцелуи любви! Хорошо было тогда, скучно теперь: вдали от милой подруги. Желаю тебе от души так же любить и быть любимому».
Жених и невеста расстались в конце сентября. Она осталась с родителями. Он же продолжил свою поездку по Европе и после недолгого пребывания с родителями в Дармштадте отправился в Италию. Позже Николай Александрович должен был встретиться со своей матерью Императрицей Марией Александровной в Ницце, где та с младшими детьми намеревалась провести зиму. У нее были слабые легкие, и врачи постоянно рекомендовали ей жить в холодные месяцы года в теплом климате.
Николай и Дагмар условились: если все будет благополучно, то она приедет к нему в Ниццу. А пока они писали друг другу письма, писали часто, объяснялись в любви, описывали свою тоску от разлуки.
Дагмар теперь писала и Царю и Царице, своим будущим «новым родителям». Те проявляли к Датской Принцессе откровенную симпатию, за что Дагмар была бесконечно благодарна. Особенно к ней был расположен Император Александр II: человек прямой и эмоциональный. Он был рад принять в свою семью дочку Датского Короля, нравившуюся ему и своими душевными качествами, и своей внешностью.
Конечно, интересы Династии, престиж Империи, благо государства – это то, чем обязан был дорожить и что должен был пуще глаза своего защищать Русский Самодержец. Александр II, как мог, и дорожил и защищал. Но ему не были чужды и обычные человеческие чувства. Он, еще совсем не старый мужчина, питал большую слабость к молодым, живым девушкам, и копенгагенская Принцесса была как раз из числа таковых. Эта симпатия ни на йоту никогда не выходила за рамки допустимого, но она несомненно существовала не один год.
Дагмар, девушка развитая и чуткая, ощущала повышенную ласковость и доброту, исходившие к ней от Русского Царя. Она платила ему тем же. Принцесса Дагмар не умела лукавить. Нет, она, конечно, была достаточно умна и воспитанна, чтобы не знать, как себя вести, чтобы не понимать, «что говорить», «кому говорить» и «когда говорить». Но она никогда не уверяла людей в своей симпатии, если таковой не существовало. Подобной фальши в личных отношениях не переносила.
Если говорила о своей любви, то действительно любила, если говорила о своей ненависти, то это не было данью настроению или моменту, если заявляла, что ценит и уважает кого-то, то так оно и было. Прожив всю свою жизнь на самом верху общества, вращаясь с малолетства среди самых именитых и родовитых, проводя большую часть времени среди дворцовых ритуалов, в совершенстве овладев искусством придворного этикета, дочь Датского Короля до глубокой старости сохраняла искренность чувств и свежесть восприятия людей и мира. Эти качества, проявившиеся еще в ранней юности, она не растратила за долгие годы своей жизни.
У Дагмар с Царем Александром II сразу же установились добрые, сердечные отношения. Она писала ему, как пишет любящая дочь любимому отцу. Когда на следующий день после помолвки Цесаревич Николай отправлял отцу письмо – отчет о происшедшем событии, его нареченная невеста вложила в конверт свое небольшое послание.
«Мои любимые родители! Разрешите мне добавить эти несколько строчек к письму Вашего дорогого сына, моего любимого Никса, чтобы выразить Вам то счастье, которые я испытываю в этот момент от того, что чувствую себя связанной с Вами столь дорогими для меня узами. Пусть Бог своей добротой поможет мне сделать его также счастливым, чего я сама желаю от всего моего сердца. Отдайте и мне немного той любви, которую Вы испытываете к Вашему сыну, и Вы сделаете меня тоже счастливой. Преданная Вам Дагмар».
Преданная Вам… Она действительно была таковой. Русский Царь это чувствовал и уже иначе как «наша дочь» ее не называл. «С какими чувствами радости и признательности я получила Ваше дорогое письмо, в котором вы обращаетесь ко мне прямо как отец к дочери», – писала она Императору через две недели после первого послания. «Никс и я были от этого растроганы просто до слез! Я прошу Бога, чтобы он был всегда рядом при выполнении моих обязанностей, чтобы я стала достойной такой любви и моей новой Родины, которую я уже нежно люблю. Моим единственным желанием всегда будет поддержка моего любимого Никса, я буду следовать примеру его родителей».
После отъезда суженого Принцесса продолжала корреспондировать в Петербург, «дорогому Папá», которому писала не только о своих чувствах. Осенью 1864 года Пруссия навязала Дании условия аннексии Шлезвиг-Гольштейна, и Дагмар немедленно обратилась за политическим содействием к Царю.
«Извините, что я обращаюсь к Вам впервые с прошением, – писала она 29 октября из Фреденсборга. – Но, видя моего бедного Папá, нашу страну и народ, согнувшихся под игом несправедливости, я естественно обратила мои взоры к Вам, мой дорогой Папá, с которым меня связывают узы любви и доверия. Вот почему я, как дочь, идущая за своим Отцом, умоляю Вас употребить Вашу власть, чтобы облегчить те ужасные условия, которые Отца вынудила принять грубая сила Германии. Вы знаете, как глубоко мое доверие к Вам. От имени моего Отца я прошу у Вас помощи, если это возможно, и защиты от наших ужасных врагов».
Александр II был обескуражен этим посланием и отправил сыну Николаю холодное послание-выговор, смысл которого был прост и категоричен: негоже пытаться влиять на политику государства людьми, к тому не имеющими никакого касательства. Царь высказывал недоумение, что его будущий родственник Король Христиан IX использует свою дочь в подобных целях. Никс был потрясен. В своем ответе он уверял, что Король здесь ни при чем, что повлиять могла мать – Королева Луиза, но что сама Дагмар слишком открытая и честная, чтобы заниматься интригами.
Мольбы Датской Принцессы сами по себе никак не повлияли на позицию Россию, которая еще ранее выразила неодобрение агрессивным поведением Германии. Предпринимать же сильные дипломатические шаги в этом случае Петербург не имел никакой возможности и лишь однозначно и откровенно продемонстрировал расположение к Дании. Сам факт сватовства русского Наследника Престола свился важнейшим подтверждением этого расположения.
Однако политика политикой, а человеческие радости и горести существовали сами по себе. Перспектива безоблачной и счастливой жизни для Дагмар неожиданно была омрачена. Вначале ничто не предвещало серьезного и необратимого хода событий. Любимый Никс тяжело заболел.
Давно уже, летом 1860 года, во время конно-спортивных состязаний Наследник упал с лошади и ударился спиной. Довольно быстро оправился, и этот случай на стипль-чезе (скачках) вроде бы прошел без следа. Но время от времени у него потом начали случаться приступы какого-то непонятного недуга. Он вдруг начинал слабеть, не мог долго стоять, поднималась температура, жаловался на боли в пояснице. Да и цвет лица менялся, становился каким-то землисто-серым. Врачи осматривали, но ничего серьезного не находили, считая, что это все «от переутомления» или «от простуды». Они посчитали, что Цесаревич должен «пройти курс закаливания».
Во время путешествия по Европе летом 1864 года он пять недель провел в голландском городке Скевенингене около Гааги, где обязан был ежедневно совершать морские купания, невзирая на то что лето в тот год было очень холодным. Личный же врач Цесаревича Н.А. Шестов (1831–1876) не только не прекратил эти водные процедуры, но настаивал на них во что бы то ни стало, хотя Николай с каждой неделей выглядел все хуже и хуже.
К концу «курса закаливания» он походил на живой скелет, обтянутый белой кожей. Именно тогда у Цесаревича развился тот туберкулезный менингит, который в конце концов и свел его в могилу. В сентябре Николай Александрович вроде бы преобразился. Встреча с Дагмар и помолвка, как казалось, вдохнули в него новые силы. Но уже в ноябре, в Италии, случился приступ тяжелого недуга. Причем боль в спине то уменьшалась, то усиливалась, но больше не отпускала. За шестинедельное пребывание во Флоренции он ни разу не вышел из дома, проводя все время в постели.
Накануне 1865 года Николая с трудом препроводили в Ниццу, где ему прописали строгий постельный режим. О недомогании его стало быстро известно. Невеста серьезно забеспокоилась. Она писала в Ниццу, в Петербург, откуда приходили успокоительные известия. Врачи уверяли, что это лишь приступы ревматизма, не представляющие угрозу для жизни. Казалось, что ничего серьезного нет, и это лишь неприятный, но краткотечный эпизод. В феврале 1865 года Дагмар хотела поехать навестить жениха, но ее родители нашли это «неудобным».
В марте болезнь Наследника стала быстро прогрессировать. Были приглашены лучшие врачи, в том числе и из Парижа, «мировые светила» – О. Нелатон (1807–1873) и П. Рейе (1793–1867). Французские врачи, получив просто министерское вознаграждение, заключили, что смертельной угрозы нет. Другие же считали, что положение безнадежно.
5 апреля 1865 года у Цесаревича случился удар – кровоизлияние в мозг – и его положение сделалось безнадежным. Врачи в один голос заговорили о скором летальном исходе, так как воспаление головного и спинного мозга достигло необратимой стадии. Императрица Мария Александровна, все это время находившаяся рядом с сыном, была в ужасном состоянии.
Члены Царской Семьи отбывали в Ниццу. 4 апреля, в день Светлого Христова Воскресения, отправился в путь Великий князь Александр Александрович, через четыре дня прибывший к месту назначения. Умирающий очень просил, чтобы брат Саша обязательно приехал, он хотел с ним попрощаться. Александр не знал, что положение безнадежно, и когда уже в Ницце узнал об этом, то залился слезами.
На Юг Франции отправился и Император Александр II. Он приехал в Ниццу 10 апреля, когда Николай Александрович находился уже при смерти. В тот же день из Копенгагена вместе с матерью прибыла Дагмар, куда ее телеграммой «для последнего прощания» вызвала Императрица Мария Александровна. Принцесса была раздавлена, сокрушена. Ей предстояло перенести страшное жизненное испытание; первое – в череде отведенных ей судьбой.
На шикарной вилле Бермон, где помещался ее жених, царила траурная атмосфера. Некоторые плакали. На следующий день, в 10 часов утра, ей разрешили подняться к нему на второй этаж. Что она пережила! В углу большой полутемной комнаты, в постели, она увидела того, которого так искренне и безнадежно любила. На изможденном, худом, жёлто-землистого цвета лице появилась слабая улыбка. Он ее узнал и был рад этой встрече. «Мой ангел», – обратился он к невесте и больше был не в силах вымолвить ни полслова. Он взял ее за руку, и она поцеловала его. Дагмар не могла сдержаться и разрыдалась.
Несколько часов Принцесса провела рядом, и жених все время держал ее руку. А с другой стороны находился брат Цесаревича Александр, державший вторую руку дорогого Никса. Здесь, у смертного одра, дочь Датского Короля впервые увидела того, кому суждено было стать самым важным человеком в ее жизни, стать ее судьбой. И перед самым исходом, когда душа покидала изможденное болезнью тело, умирающий неожиданно соединил руки Дагмар и Александра. Реальная жизнь создала фантасмагорический сюжет, который мог бы сочинить лишь талантливый драматург с богатым воображением. Потом они будут бессчетное количество раз возвращаться к этой истории и увидят в ней Промысел Всевышнего. Но это все будет потом.
Тогда же, в тот невероятно драматический момент, никто этого не знал и никто ни о чем не думал. Все ждали чего-то, молились, плакали и молчали. Днем, 11 апреля, Николай Александрович причастился и попрощался со всеми. В медицинском журнале за этот день записано: «Его Высочество, окруженный Августейшим семейством, приобщается Святых Тайн с глубоким умилением. Силы совершенно истощены».
Незадолго до смерти Цесаревич неожиданно для всех открыл глаза и внятным голосом произнес: «Стоп машина!» Это были его последние слова. Вскоре после полуночи, в 00 часов 50 минут 12 апреля, Престолонаследник скончался. По заключению врачей, смерть наступила в результате «ревматизма почечных мышц и поясничной спинной фации».
Все было кончено. И для Дагмар кончено. Ей еще не исполнилось восемнадцати лет, но она уже невеста-вдова. И где было взять силы, чтобы жить дальше? Она одеревенела. Не было ни сил, ни чувств, а лишь темнота и пустота. Небольшая, изящная, она сделалась как бы еще меньше, еще тоньше.
Она присутствовала на заупокойных панихидах, и от вида ее сжималось сердце. По окончании первой панихиды ее лишь с большим трудом удалось увести. Родители умершего, сами находившиеся в состоянии тяжелого потрясения, трогательно опекали Датскую Принцессу, ставшую для них родной.
Принцесса писала своему отцу Христиану IX через день после смерти Николая: «Я не могу не благодарить Бога за то, что застала его, мое дорогое сокровище, еще в живых и была узнана им в последнюю минуту. Ты не можешь поверить, дорогой Папа, как я благодарна за это Господу Богу. Никогда, никогда я не смогу забыть взгляд, которым он смотрел на меня, когда я приблизилась к нему. Нет, никогда!!! Бедные Император и Императрица, они были так внимательны ко мне в моем, а также в своем горе; они и его бедные братья, особенно Саша, который любил его так возвышенно и не только как брата, но как своего единственного и лучшего друга».
Уже рано утром 12 апреля в России были получены телеграммы о смерти Престолонаследника. В Империи был объявлен траур. О болезни Николая Александровича было давно известно, но все еще оставалась надежда, что Господь не допустит непоправимого и сохранит его для России. Многие искренне горевали. Потрясал и сам факт и все сопутствующие ему обстоятельства. Министр внутренних дел П.А. Валуев (1815–1890) записал в дневнике: «На пороге брачного ложа и на первой ступени к престолу, – и вместо того и другого смертный одр на чужой земле!»
К горю всегда было чутко русское сердце, оно всегда глубоко отзывалось в русской душе. В России жалели не только безвременно умершего Цесаревича и несчастных родителей; сочувствовали невесте и переживали за нее. Князь Николай Петрович Мещерский (1824–1901) написал в то время проникновенные стихи:
С Тобою смерть нас породнила —
И пред страдальческим одром,
Вся Русь тебя усыновила
В благословении немом.
Ты сердцу Русскому открылась
Любвиобильною душой,
Когда, рыдая, ты стремилась
Туда, к нему, в час роковой.
Ты наша. Будь благословенна!
Тебя Россия поняла.
Тебя, коленопреклоненно,
В молитвах Русской нарекла…
16 апреля 1865 года гроб с телом Цесаревича Николая Александровича перенесли на фрегат «Александр Невский», на котором он отбыл в Петербург. Туда он должен был прибыть примерно через месяц. Ниццу покидали русские.
Император Александр II, Императрица Мария Александровна, дети и приближенные отбыли в Россию по железной дороге. По пути домой Царская Семья на несколько дней задержалась у брата русской Императрицы, Великого Гессенского герцога Людвига III. Они уговорили побыть там с ними и Дагмар.
В фамильном замке Гессенских герцогов Югенхайм, в живописном месте на берегу Рейна, безутешная Дагмар провела несколько дней в окружении родственников своего скончавшегося жениха. Затем они расстались. Она поехала домой в неизвестности и печали, а Царская Семья в Петербург – готовиться к последнему прощанию с дорогим Никсом.
«Александр Невский» прибыл в Кронштадт 21 мая, откуда гроб на императорской яхте «Александрия» доставили в Петербург. Через неделю, 28 мая, тело Великого князя Цесаревича Николая Александровича было погребено в Царской усыпальнице, в Петропавловском соборе Петропавловской крепости, там, где покоились его предки, начиная с Петра I.