Часы тикали так громко, что трудно было уснуть. Гордей ворочался в кровати со скрипучим сетчатым дном под матрасом, глядя то в мутное окно, то на потолок с деревянными балками. Изредка за стенкой всхрапывал муж Анны Петровны – толстый, с моржовыми усами дед Валерий.
Дом словно застыл во времени, даже не было газет, которые напомнили бы, какой сейчас год. Всё осталось точно таким же, каким было десять лет назад – до пугающих мелочей вроде дохлой мухи на раковине или пятна на обоях.
Казалось, вот-вот скрипнет дверь и влетит Нина – свежая, смеющаяся, с венком на голове. Наденет свой венок на Гордея и начнёт щебетать всякую неважную ерунду…
Не начнёт.
Нины нет десять лет. Вернее, зимой будет десять, но тоска стала такой острой, что Гордей не смог больше ждать.
Перед глазами всплыла непрошеная картина: капли крови на снегу.
Гордей рывком сел на кровати. Трескучее тиканье часов вгрызалось в голову, будто хотело проесть дыру в черепе.
Он встал и, не включая свет, прошёл в кухню – конечно, кухней это помещение можно было назвать с натяжкой, так, раковина, плита да пара вёдер с родниковой водой. Зачерпнув кружкой из ведра, Гордей плеснул себе в лицо, а остальное выпил. Осторожно, стараясь не скрипеть половицами, прокрался на веранду.
Тускло светила луна, и ровные грядки Анны Петровны некстати напоминали могилы. Над островерхим сараем бесшумно пролетела тень – то ли мелкая сова, то ли летучая мышь.
– Какого хрена припёрся? – буркнул Гордей себе под нос.
Сон не шёл. Отперев задвижку, Гордей вышел наружу. Ночь стояла туманная, росистая, по-весеннему прохладная. Над участками с картошкой, за кривым частоколом, курился туман. Тоненькие всходы укропа на грядках клонились к земле, набрякшие от росы.
Гордей ступил на влажную дорожку. Едва голые стопы соприкоснулись с камешками и песком, всё тело тут же прошило странным чувством, будто кольнуло иголками в самое нутро. То же самое он ощутил, сойдя с автобуса. В соседнем доме горел свет – бабку Тоню называли ведьмой десять лет назад, вряд ли сейчас о ней стали судачить иначе. Что делала? Слушала радио или колдовала себе потихоньку? Гордею показалось, что колыхнулся ситец занавесок. Подсматривала за ним?
Обойдя дом кругом, Гордей вернулся на крыльцо. Надышался свежим, землистым и цветочным, замёрз немного, пора и обратно, попытаться уснуть. Завтра на кладбище, надо выспаться.
***
Наутро Гордей вышел из калитки и тут же столкнулся с бабкой Тоней – сидела на скамейке у забора и смотрела прямо перед собой.
– Доброе утро, – буркнул Гордей. Тоню ему совсем не хотелось встречать, а ещё меньше хотелось с ней разговаривать.
– Уже не доброе, – ответила старуха. – Как ты приехал, так всё недобрым стало.
Гордей передёрнул плечами: между лопаток побежали мурашки. Не отвечая ничего, он пошёл по дороге к концу улицы.
– Если приехал, значит, совесть проснулась? Так извинись! – крикнула бабка Тоня ему в спину. Гордей только прибавил шаг.
Солнце светило вовсю, небо сверкало пронзительной синью – Гордей никак не мог решить, лучше ему от этого или нет. Ещё и бабка эта… всё настроение сбила. Ему бы настроиться, Нину вспомнить как следует, но от жаркого солнца пот выступает на шее, а после Тониных слов ум за разум заходит – ещё и попробуй догадайся, что она имела в виду.
Обогнув последнюю Красиловскую улицу, Гордей вышел к полю – впереди на холме темнел сосновый лесок – побывав там однажды, Гордей часто видел то кладбище во снах.
На поле жара становилась совсем настырной. Гордей жалел, что не взял с собой воды. Над полем кружили какие-то хищные птицы, иногда протяжно вскрикивая.
– С до-ороги! – окрикнул девичий голос.
Гордей от неожиданности отскочил в сторону. По дороге на велосипеде катила рыжеволосая девушка. Велосипед явно был для неё великоват, руль в руках вилял на неровной дороге. Пытаясь объехать Гордея, девушка запетляла и упала на землю, но поднялась, не успел Гордей подать руку.
– Не ушиблись?
Девушка звонко рассмеялась и стала убирать волосы, налипшие на вспотевшее лицо.
– Да что вы. Тут кукуруза растет, падать мягко. Извините, чуть на вас не наехала.
Она сощурилась, пристально разглядывая Гордея.
– Не видела вас раньше. Недавно приехали?
– А вы всех красиловцев в лицо знаете?
Девушка хмыкнула.
– Помогаю бабушке в магазине. Всех знаю, конечно.
– Ну, тогда и правда от вашего взгляда никто не скроется. Я вчера приехал. Сегодня-завтра уезжаю.
– Интересно. Туристов у нас не бывает. Навестить кого-то приехали?
Гордей промолчал и повёл подбородком в сторону кладбища. Девушка ахнула.
– Извините-извините! Я ужасно бестактная.
– Всё в порядке. Меня Гордей зовут.
– Света. Вы из Москвы?
– Ага.
Света забавно поджала губы, будто сдерживая завистливую улыбку.
– Я тоже там живу! Когда каникул нет. Хорошо там.
Гордей пожал плечами.
– Обычно.
Девушка докатила велосипед до обочины и уложила на бок; заднее колесо продолжило вращаться.
– Пить хочется. Будете?
Гордей снова пожал плечами.
– Да можно.
Она обращалась к нему на «вы» – это казалось таким неловким и неуместным, что в горле Гордея заворочался смешок. В руку ему ткнулся прохладный бок термоса. Гордей сделал глоток: в термосе оказался холодный сладкий чай с лимоном. Вернув термос девушке, произнёс:
– Не такой уж я и старый.
– А?
– Давай на «ты».
Света сморщила веснушчатый нос и ответила со смешинками, звенящими в голосе:
– А бабушка говорит, что по этикету к любому человеку старше двенадцати лет нужно обращаться на «вы». Ты явно старше двенадцати лет. Но ни в коем случае не старый.
Гордей рассмеялся, представив, как Света в магазине говорит «вы» местной шпане. И вряд ли они отвечают ей «по этикету».
– Ну спасибо. Ты на кладбище?
Света смутилась и сделала вид, что усердно чешет лицо.
– Да не-ет. Катаюсь просто. Тут поле красивое.
Гордей кивнул, не зная, что ещё добавить и продолжать ли разговор.
Птицы оглушительно трещали в кустах, тараторили на разные голоса, как радио с помехами. Гордей повернул голову в сторону кладбищенского холма, поросшего лесом. При дневном свете роща казалась чем-то вроде городского парка, отсюда не было видно надгробий, и Гордей усомнился в своём намерении. Стоило ли приезжать в Красилово? Что он надеялся тут отыскать? Нину не вернуть, не встретиться с ней, так для чего это всё? Для успокоения своей совести?
Снег. Белый снег. Ветки алые, все в крови.
Гордей зажмурился, сжал щепотью переносицу и резко открыл глаза. Света тормошила его за локоть.
– …тепловой удар? Дать ещё попить?
Гордей отмахнулся и поднялся на ноги.
– Спасибо. Я это… пойду. Было приятно познакомиться.
Он протянул Свете руку для пожатия, но она истолковала это по-своему: оперлась и помогла себе встать. Оправила платье и улыбнулась.
– Да я уж провожу. Делать нечего, а ты может про что-то интересное ещё расскажешь.
Когда-то на месте кладбища была старинная усадьба. Так и остались кое-где развалины ограды, вросли в землю, покрылись мхом и щерились позеленевшими кирпичами. У входа на кладбище сохранились столбы, на которых когда-то держались ворота: высокие, кирпичные, с кованой горбатой аркой наверху. Предприимчивые местные подвесили к арке керосинку, но Гордей так и не понял, зачем. Кто пойдёт сюда затемно? Он поднял голову, разглядывая лампу, как снова:
Снег с каплями крови. Борозды на льду, будто от чьих-то когтей.
– Говорят, что несколько лет назад местную девушку какой-то зверь убил. Ты слышал такое? – спросила Света со сладким ужасом, ёжась худыми плечами.
До Гордея не сразу дошёл смысл сказанного. А когда дошёл, злость вспенилась в нём, как газировка в бутылке, которую сильно растрясли. Девчонка говорила так, будто ждала, что он расскажет ей страшную сказку: щекочущую нервы, но не более, забавную выдумку, от которой волосы встанут дыбом, но сны станут только крепче.
– Слышал, – сухо ответил Гордей. – Но в зверя не верю. Произошло несчастье, и ничего загадочного в этом нет.
Он пошёл быстрым шагом, оставляя Свету с велосипедом позади. На поле перед кладбищем ещё пронзительней раскричались канюки.
Могила Нины выглядела ухоженнее многих. Только опустившись перед ней на корточки, Гордей со стыдом понял, что ничего с собой не принёс: ни цветов, ни гостинцев… Пошарив в карманах, нащупал ириску, мягкую по краям от тепла тела, и неуклюже положил у памятника.
– Ну прости, что так.
Он провёл ладонью по лицу, чувствуя себя невероятно глупо. Да разве здесь Нина? Разве под этим надгробием? Разве может она, такая живая, звонкоголосая, лежать тут, в земле, под слоем опавшей сосновой хвои? В каком-то лесу за тридцать километров от города? Среди мёртвых стариков и могил военных лет. Немыслимо, нелепо и глупо…
Конфета легла на хвою жёлто-красным прямоугольником, и Гордей тут же пожалел, что положил её – выглядело как насмешка. Потянул за бумажный хвостик и убрал ириску обратно в карман. Стало только хуже.
– Это она? К ней ты приехал?
Света подкатила велосипед и остановилась позади Гордея.
– Ой, да это же…
«Та девушка, которую убил зверь».
Света замолчала на полуслове, едва заметив, какой взгляд на неё поднимает Гордей – тяжёлый и мрачный, полный боли и ярости. Но и без того было ясно, что она собиралась сказать.
– Прости, – пискнула Света.
Гордей молча поднялся и отряхнул колени от сосновых иголок. Нина улыбалась с фотографии – щёки с ямочками, тёмная чёлка и волна блестящих волос на плече. Такая же, как в их последнюю встречу…
Ничего не говоря, Гордей спешно зашагал обратно, к арке с лампой. Он слышал, как заскрипел сзади руль разворачиваемого велосипеда. В груди стало жарко от злости – прицепилась чужая девчонка, испортила момент, которого Гордей так ждал и боялся долгие годы! Лежал в своей кровати, смотрел в облупившийся потолок и представлял, как выглядит могила Нины и… как выглядит она сама. Там, под землёй, в гробу, источенная червями и временем.
Света ещё что-то причитала ему вслед, но Гордею теперь хотелось только скорее убраться от этого душного смолистого запаха сосен и от зноя, словно насмехающихся над ним и Ниной.