Лера
Я смотрю на Андрея так, словно он прилетел с другой планеты. Иначе как объяснить то, что после грубого разговора и швыряния денег на аборт его как подменили.
Глаза светятся уверенностью, интонация без намёка на нервозность.
– И с чего хочешь теперь начать этот разговор? – я не выдерживаю натянутой паузы между нами.
Андрей жестом приглашает сесть в его машину. Окидываю сначала взглядом Никольского, потом и серебристый «мерседес». Если я откажусь, то проявлю гордость или упрямство? Но решаю, что если не сяду, то просто не узнаю, что заставило Андрея приехать сюда. Поэтому я молча оказываюсь на пассажирском сиденье дорогой иномарки.
В её салоне, как всегда, идеальная чистота и запах натуральной кожи, смешанный с ароматом парфюма Никольского: резкого и кисловато-терпкого. Самый знакомый запах на этом свете. Тихо играет музыка. Вроде всё как обычно, но только вот за руку Андрей меня не берёт.
Ведёт машину, крепко сжав руль двумя ладонями. С непривычки я даже не знаю, куда мне деть свои, поэтому просто сцепляю их в замок у себя на коленях.
И первым разговор начинает Андрей:
– Как твоё самочувствие?
– Нормально, – растерянно пожимаю плечами. Такие вопросы, как проявление заботы, приятны, но не менее странны, когда этот же человек несколько дней даже не отвечал на мои звонки.
– Тошнота? Головокружения?
Отрицательно качаю головой, уткнувшись взглядом в бардачок перед собой, но тишина длится недолго. У меня тоже есть вопросы.
– Ты спрашиваешь меня об этом, чтобы молчание не висело в машине, или тебе правда интересно? – поворачиваюсь к Андрею и смотрю в упор на его выточенный резкими линиями профиль.
– Я хочу убедиться, что с тобой всё в порядке.
С безмолвным удивлением вскидываю брови. И Никольский, видимо, ловит моё недоумение через воздух.
– Лер, я понимаю, что наш последний разговор оказался не самым приятным, – вздыхает он. Проводит пятерней по тёмным волосам, но оставляет всё своё внимание происходящему перед капотом на дороге. – Ты просто вывалила на меня факт о беременности. Я растерялся и испугался. Это нормально, но я не подумал, каково тебе. Тебе же, наверное, в разы страшнее. Не у меня же в животе кто-то там живёт.
Мне хочется нервно хихикнуть. Кто-то?! Как будто в меня вселился чужой. Только вот этот «кто-то» – часть меня и Андрея.
– А теперь ты решил подумать обо мне? – хмыкаю я.
– Да, и поэтому мы здесь.
Машина сворачивает в тупиковый переулок и тормозит перед белоснежными воротами.
– Клиника? – Я дёргаюсь на сиденье так, что ремень безопасности впивается мне в плечо, когда мои глаза находят вензельную табличку.
– Нам надо убедиться, что с тобой всё хорошо. Что беременность протекает без патологий, что она маточная…
Я непонимающе глазею на Андрея. Откуда у него вообще такие познания в этой области? Гуглил? А Никольский тем временем спокойно глушит мотор и наконец удостаивает меня взгляда.
Такого же спокойного, где-то даже пустого, но его рука тянется ко мне. Огромная ладонь ложится на мои, накрывая теплом. И я чувствую это тепло. Такое обволакивающее и нужное мне сейчас.
– Андрей, зачем тебе всё это? – потерянно шепчу я, заглядывая в бездонную глубину его почти чёрных глаз. – Пару дней назад ты швырял мне деньги, а сейчас привозишь в дорогую клинику и беспокоишься о моём здоровье?
Ладонь Андрея неожиданно крепко сжимает мои пальцы, сцепленные в замок.
– Потому что ты мне не чужая.
Сердце в груди взвивается какой-то глупой надеждой, и я не выдерживаю. Сжимаю ладонь Никольского в ответ и так беспомощно утыкаюсь лбом в родное плечо.
***
Масштабы клиники меня поражают. Моё обычное представление о медицинском учреждении разрушается в хлам. Никаких тебе очередей в регистратуре, толпы бабулек, сидящих под кабинетами, и едкого запаха безысходности.
Андрей уверенно ведёт меня за собой куда-то на второй этаж. И даже крепко держит мою ладонь в своей, не позволяя моим нервам взять надо мной контроль. Жест Никольского с этим походом к врачу обескураживает, но мы ведь и правда друг другу не чужие. А сейчас тем более.
– Андрей, а талончик на приём? Вдруг нас не примут? – тихо спрашиваю я, семеня за ним по коридору и разглядывая картины, висящие на стенах.
Везде мило спящие младенцы и счастливые мамочки с детками на руках. Это точно отделение гинекологии. Никольский не сдерживает усмешку:
– За те бабки, что они получают за приём, здесь примут в любое время дня и ночи. Тем более я уже обо всём договорился. – Он тормозит у одного из кабинетов, а я немного напрягаюсь. Договорился? – Нам сюда. Подожди секунду, – Андрей указывает взглядом на лавочку у стены, на которую я покорно усаживаюсь.
Сам же Никольский исчезает за дверью с табличкой «Акушер-гинеколог», оставляя меня в коридоре одну. Совершенно одну. Коридор пугающе пуст.
Нацеживаю слюну во рту, чтобы хоть как-то смочить внезапно пересохшее горло. И так же внезапно меня сковывает какое-то дурное предчувствие. Я не знаю, откуда оно.
Похоже, Андрей вроде как оттаял и готов разговаривать… Иначе зачем ему привозить меня сюда? Смысл обо мне беспокоиться?
– Лера, заходи. Тебя ждут. – Никольский появляется в коридоре и галантно придерживает дверь в кабинет. Но перед тем как я решаюсь туда войти, он ловит меня в объятия и оставляет на моих губах нежный поцелуй. Такой трепетный и осторожный, будто бы я стала фарфоровой. – Я люблю тебя, – с придыханием произносит он. – Помни об этом. Всё будет хорошо. Ты, главное, врача слушай, ладно?
Я натянуто улыбаюсь и киваю. Пытаюсь впитать в себя его «люблю». Отогнать лишь сильнее вгрызающееся в меня чувство тревоги. Это просто нервы. Сейчас же, возможно, мне сделают УЗИ, и вдруг там уже что-то видно и можно разглядеть.
А главное, что Андрей всё же приехал. Он любит меня. Мы справимся.
Зайдя в кабинет, я всё-таки ещё раз бросаю на Никольского тревожный взгляд. Но он, уверенно улыбнувшись, плотно закрывает за мной дверь.
Маленький кабинет слепит белыми стенами и идеальной чистотой. Врач, миловидная шатенка лет сорока, вежливо кивает в ответ на моё робкое приветствие и жестом указывает мне на место напротив своего стола.
И так же вежливо вступает со мной в диалог, когда я располагаюсь в мягком кресле. На меня сыплются сотни вопросов: первые месячные, заболевания, первый сексуальный опыт, предыдущие беременности, роды или аборты, дата последней менструации.
И вроде бы врач улыбается и совершенно спокойно реагирует на моё смущение – такое общение с врачом у меня впервые, но тревожное чувство давит всё сильнее. Оно лишь нарастает снежным комом с каждой секундой, проведенной в этом кабинете.
– Какой срок задержки? – учтиво вопрошает доктор.
Я торможу с ответом. Не потому, что не знаю, а потому что мне словно не хочется говорить. Есть желание отгородиться. Я мысленно приказываю себе не наводить панику на пустом месте.
Передо мной же врач. Я в самой лучшей клинике города, а за дверью кабинета сидит человек, которого я люблю и который всё-таки любит меня. Он будущий отец, он здесь и рядом с нами. Чего мне бояться?
Облизнув сухие губы, называю срок своей задержки:
– Ровно неделя.
Врач что-то записывает себе на лист и, не меняя флегматичного выражения лица, предлагает мне пройти за ширму к аппарату УЗИ.
Я послушно выполняю просьбу доктора. Ложусь на длинную кушетку, приподнимаю край футболки и, расстегнув пуговицу джинсов, приспускаю их к бёдрам. И, как только моего оголённого живота касается датчик УЗИ, вымазанный мерзко холодным гелем, меня прошибает дрожью.
Волнительной и очень нервной. Неужели мне покажут, что там? Точнее, кто… Конечно, пол никто сейчас не скажет, но какая разница. Мне уже так хочется хоть одним глазком взглянуть на эту микроскопическую горошинку, что так чётко нарисовала две яркие полоски на тесте.
Только врач все манипуляции производит молча. Сосредоточенно сканирует взглядом экран аппарата УЗИ. И от этой напряжённой тишины у меня медленно холодеют руки и ноги. Не выдержав, я пытаюсь заглянуть туда, куда устремлены глаза врача. Чуть вытягиваю шею и слегка приподнимаю её с кушетки. Всё, что успеваю выхватить взглядом, – это чёрный экран и какие-то серые, движущиеся разводы на нём. Врач неожиданно резко отворачивает от меня изображение.
– Вы всё равно ничего здесь не поймёте, – прохладно заявляет она.
А я уже больше не могу молчать.
– У меня там всё в порядке? – смотрю на какое-то равнодушное выражение лица гинеколога с опаской.
– Я закончу с обследованием, тогда и поговорим, – безучастно тянет доктор.
Не знаю почему, но я готова расплакаться прямо в эту же секунду. Что значит, тогда и поговорим? Сердце начинает сильнее биться в рёбра, а воздух в лёгких тяжелеет.
Мне внезапно перестаёт нравится здесь всё: кабинет, невыносимо белые стены, пиканье аппарата УЗИ и безэмоциональный взгляд врача.
– Одевайтесь, возьмите салфетку, вытирайте живот и присаживайтесь ко мне за стол, – резко бросает мне гинеколог, поднимаясь со своего места. Она забирает с собой какой-то лист, только что распечатанный на принтере, стоящем рядом с УЗИ.
Трясущимися руками выполняю все её приказы: стираю липкий гель с низа живота салфетками, одеваюсь и на словно онемевших ногах волочусь обратно в кресло.
– Вы же мне можете сказать, что всё хорошо? – срывающимся голосом прошу я.
Врач, нацепив на нос очки, бросает всего секундный взор на лист перед собой. Хотя мне кажется, что проходит какая-то дурная вечность.
– Не могу, – доктор наконец подаёт голос и спокойно смотрит на меня поверх своих очков. – У вас, Валерия, анэмбриония.
Мои пальцы неосознанно впиваются в кожаный подлокотник. Я не знаю значения этого слова, но оно уже мне не нравится. Какое-то пустое и мёртвое.
– Что это значит? – тихо спрашиваю я.
– Это значит, что зачатие произошло, но плодное яйцо пустое. Развивающегося эмбриона там нет. Вам показано прерывание беременности по медицинским показаниям.
Я молчу. Смотрю в какое-то отстранённое лицо врача, а вдоль позвоночника проносится ледяной вихрь.
– Как нет? – шевелю одними губами. – Но я же видела положительный тест. Я… – горло сдавливает паника, и я опять замолкаю.
– Валерия, послушайте, – начинает мягко стелить доктор. Её интонация вдруг становится елейной. – Ничего страшного в этом нет. Иногда такое происходит с беременностью. Может, так даже и лучше. Возможно, какие-то патологии, а ваш организм просто распознал это на раннем сроке и приостановил развитие эмбриона.
Несогласно трясу головой. Хотя нет. Трясусь я уже вся. Каждой клеткой своего тела.
– Я ведь не курю и не пью… Я не хочу никакого прерывания.
– Валерия, отпустите от себя панику и лишние эмоции. Мыслите здраво. Вы молодая. Вам всего восемнадцать. Восстановитесь уже через пару месяцев. И тем более срок крошечный – пять недель. Я вообще предлагаю вам обойтись без хирургического вмешательства.
И пока я пытаюсь уловить хоть какой-то смысл в словах врача, упускаю момент, когда перед моим носом на столе появляется упаковка таблеток. Мой желудок сжимается от нахлынувшего страха.
– Вы остаётесь у нас на пару дней, – а врачиха продолжает невозмутимо вести свой монолог. – Принимаете эти таблетки, и эмбрион выходит как обычные месячные.
Мир готов расплыться у меня перед глазами. Осознание просьбы врача медленно и так болезненно доползает до моего мозга. Но я не хочу в это верить. Так не бывает.
– А можно перепроверить? Вдруг вы случайно что-то не увидели? – через хрип шепчу я, вдавливая ещё яростнее свои ногти в кожаную ткань подлокотников.
– Я врач с двадцатилетним стажем. Ну уж не обижайте меня, – неодобрительно хмыкает докторица.
– Прошу вас, – пропускаю мимо ушей и глаз эту явную насмешку. От разъедающего в груди колючего страха я, наверное, готова и на коленях просить её об этом. Подаюсь всем телом вперёд и заглядываю прямо в глаза врача. С отчаянием и мольбой. – Посмотрите ещё раз. Этого не может быть.
Доктор лишь сдержанно переводит дыхание, а лицо всё такое же каменное.
– У вас шок, но аборт неизбежен. Или могут быть печальные последствия для вас, если не принять меры.
Мне хочется крепко-накрепко закрыть уши ладонями. Не слышать её слов. Как я об этом скажу Андрею? Но бегающим от растерянности взглядом я замечаю под рукой врача лист с моей фамилией и заголовком «Протокол ультразвукового исследования». Не знаю, что именно: ужас, боль или вера в чудо, – но что-то заставляет меня дёрнуть этот лист к себе.