Конец марта, Смоленск
– Карин, я в магазине, чего взять к ужину? – Рафаэль громко шмыгнул в трубку – замерз, покосился на посиневшие пальцы, интенсивно подышал на них.
К черту такой март, который хуже ноября: пуржит, но мелко, будто исподтишка, противно и пакостно. Снег тает, не долетая до земли, оседая крупинками на волосах, одежде. Но самое мерзкое то, что чавкает под ногами, пробираясь даже сквозь швы зимних ботинок.
Схватив тележку, парень решительно вкатил ее в торговый зал, по привычке притормозил в овощном отделе.
– Ну, чего брать-то? – поторопил, потому что Карина молчала.
Она замер у прилавка с колбасами, повел носом, сразу почувствовав, как жалобно заскулил голодный зверь в желудке, поскрёбся.
– Ничего, Раф. Себе бери, что хочешь, я приготовлю.
Рафаэль засопел озадаченно, отошел от прилавка, чтобы не мешать молодой паре выбирать продукты, посмотрел с завистью. Прикрыв динамик ладонью, уточнил:
– Карин, что-то случилось? Болит что-то? Мать звонила? – с каждым вопросом тревожность нарастала.
Карина в последнее время беспокоила его. Стала молчаливой, замкнутой и раздражительной. На безобидную шутку о возможной беременности отреагировала агрессивно: «Не смей шутить об этом!». А чего не смей? Раф же хотел наоборот, подбодрить, намекнуть, что в принципе, готов и хотел бы. И оформить отношения не против. И даже говорил ей об этом. Но Карина мрачнела и уходила от разговора. При чем уходила буквально – подрывалась, будто кипятком ошпаренная, бормотала что-то про «кучу дел» и убегала на кухню. Бесконечно что-то драила и мыла.
Запретила покупать хлеб. Стала печь сама, по особому рецепту, который подсказала знакомая. Перестала готовить половину блюд. Тяготела к простой и грубой пище. Рафаэль сперва думал – ну, неохота готовить, вот и запаривает гречу в воде, да на ночь в холодильник ставит. Ну не хочет морочиться с подливками – некогда, на работе устает, учится, опять же. Хоть и в вечерке, но все-таки.
Предложил как-то покупать готовую еду, денег вроде хватает. Карина взбесилась. Неделю с ним не разговаривала.
Но самое главное, что озадачивало Рафаэля, – она перестала петь. Вообще.
Раньше что бы Карина ни делала, она всегда что-то мурлыкала под нос. Или слушала в наушниках, или на Яндекс-станции. Музыка постоянно сопровождала ее. Разная – современная и не очень, отечественная и западная, рок и этно, джаз и фольклор. Сейчас же Карину будто отключили от приемника – тишина.
И эта глухая тишина вокруг нее разрасталась, прорастала и в их отношения.
И Раф ничего не понимал.
Окинув взглядом покупателей, он отошел к стеллажу с консервацией, уткнулся в него лицом и проговорил в трубку:
– Карин, что молчишь? Что происходит?
– Ничего не происходит. Просто себе бери продукты, а у меня голод.
– То есть как? Это диета какая-то новая? Так тебе нафига, у тебя все в порядке с фигурой, а голодовка…
Карина не позволила договорить, оборвала на полуслове:
– Раф, я не спрашиваю у тебя совета. Ты спросил. Я ответила. Всё.
И положила трубку.
Рафаэль посмотрел на потемневший экран телефона, все еще не веря, что это оказалось возможным – Карина никогда не прерывала разговор вот так. Бросив к черту затею с покупками и оставив тележку у касс, он вышел из магазина, торопливо вернулся в машину, завел двигатель и выехал со стоянки, уже предчувствуя, что вечер окажется не из приятных.
Дома горел только нижний свет – тоже недавнее нововведение Карины: она перестала любить яркий электрический. Вечером передвигалась в потемках, или включала подслеповатые настольные лампы в гостиной и спальне. Едва заметный желтый свет пробивал темноту, ложился унылыми тенями на пол и стены. А Рафаэль видел этого уныния через объектив фотоаппарата – каждый день по сто раз. Поэтому дома любил оранжевый свет, солнечные цвета и тепло.
В неуютном полумраке Рафаэль ежился и включал свет.
Карина шла следом и выключала его.
– Что ты в потемках опять? – Раф подавил нарастающее раздражение, ударил ладонью по выключателю в коридоре, зажмурившись с непривычки от яркого света, полоснувшего по глазам.
Карина подошла к нему, дежурно чмокнула в щеку и снова выключила свет.
– Надо быть бережливее, нам жизнь дана не для того, чтобы прожигать ее, – отметила с укором. Окинув молодого человека взглядом и не заметив пакета из продуктового магазина, удивилась: – Почему ты ничего не взял?.. Хорошо, я разжарю тебе гречку и сварю сосиски, там в холодильнике еще остались.
Развернувшись, она пошла в кухню.
– Не надо мне сосиски… – крикнул вслед Рафаэль.
Но его уже никто не слушал. В кухне загремела посуда, приглушенно хлопнули шкафчики. Зашумела вода.
Рафаэль снял ботинки, поставил на полку. Прошел следом за Кариной и молча опустился на стул, продолжая наблюдать за ней. Девушка покосилась на него, посмотрела через плечо:
– Куртку-то чего не снял?.. И руки помой…
– Карин, ты с какими-то экологами связалась, да? – проигнорировав ее просьбу, спросил Рафаэль.
Ему нужно было понять.
Сам удивился, каким бесцветным прозвучал его голос. Будто свет выключили не только в квартире, но и у него в душе. Будто там тоже – желтый абажур в дальнем углу и длинные тревожные тени по стенам.
Карина фыркнула:
– Что за глупости?
– Ну, я больше не могу придумать логического объяснения: свет не включай, еду не готовь, распаривай, сыроедение какое-то постоянно практикуешь, книжки странные читаешь…
– Они не странные, они по саморазвитию.
Рафаэль придвинул к себе тонкую брошюру, скептически отозвался, прочитав название:
– «Солнце в себе» – это про саморазвитие?
Карина резко обернулась к нему, прислонилась бедром к столешнице и скрестила руки на груди:
– Что ты хочешь от меня? Я стараюсь сохранить те осколки тепла, что есть между нами! Но ты не помогаешь мне, ты пытаешься препарировать, ломать, докапываться до того, что я из последних сил стараюсь сгладить и сравнять…
Раф ее не узнавал: яростный, непримиримый взгляд, плотно сомкнутые губы, обострившиеся скулы, расширяющиеся ноздри. Карина была в бешенстве и плохо скрывала это.
– Карин, – примирительно начал Рафаэль. Но осекся, опустил голову. И принялся тереть лоб, разгоняя некстати начавшуюся боль.
– Что «Карин»? Что, я не права? Не смей смотреть на меня, как на сумасшедшую!
– Но я не…
– Знаешь, с меня хватит, – Карина сорвала с талии передник, бросила его на стол.
– Карин, не истери.
– Значит, я еще и истеричка?! – девушка взвизгнула. Смерив Рафа презрительным взглядом, горестно проговорила: – Верно мне говорили, что ты меня никогда не понимал.
Рафаэль потерял дар речи. Но Карина, кажется, высказалась, и в дальнейшем споре участвовать не захотела. Решительно вышла их кухни.
– Карин, я знаю, когда женщина голодная, она злая, – крикнул ей вслед Раф. – Давай по пельмешке?
Дверь в спальню тихо затворилась и… щелкнула задвижка.
Рафаэль не помнил, чтобы у них была на двери задвижка – откуда ей там взяться, зачем? Но характерный звук ни с каким другим перепутать было невозможно. посидел в тишине, прислушиваясь. Поднялся, выключил газовую конфорку и включил свет. Прошел в коридор, толкнул дверь спальни – да, и правда, заперта изнутри. Постучал костяшкой указательного пальца в косяк и позвал:
– Карин? Ну ты чего ушла-то? Я же шутил… Карин?
Она не ответила. Прищурившись Раф посмотрел через причудливые узоры вставленного в полотно двери узкого стекла – кажется, Карина лежала на кровати, отвернувшись к окну. Кажется, в одежде. Он постучал еще раз. Подождал. И направился в гостиную. Включил свет и телевизор, нашел новостной канал – снова наводнение, вспышка неизвестной инфекции, политические выступления во Франции, умные и печальные лица. Выключил звук и опустился на диван.
– Черти что, – пробормотал рассеянно, интенсивно растирая лицо.
Усталость накатила, накрыв с головой, придавила потяжелевшие плечи к спинке дивана, опустила затылок на подголовник. Прислушиваясь к тому, что происходит в квартире, Рафаэль задремал.
Сквозь сон он слышал голос Карины. Будто она говорила с кем-то по телефону – тихо и напряженно. Потом слышал шаги. Скрип мебели. Шорохи.
Хотелось встать и выяснить, что там происходит, но сон не отпускал, усталость забирала свое. Рафаэль спал, вытянув ноги и раскинув руки по дивану…
Рафаэль проснулся от головной боли – шея затекла, онемение растеклось от затылка по шее и предплечьям, от напряжения свело мышцы. Молодой человек с трудом пошевелился – тело не слушалось, будто чужое. С трудом повернул голову влево-вправо, растер виски. Прислушался. Осторожно встал и прошел на ватных ногах в ванную.
Проходя мимо спальни, заметил, что дверь приоткрыта. Помешкав всего пару мгновений, легонько толкнул ее и заглянул в комнату. Кровать оказалась не расправленной. Чуть примятая подушка Карины, сдвинутый и немного сморщенный плед, который обычно лежал в изножии. Рафаэль распахнул дверь сильнее, осмотрел комнату – она оказалась пуста.
– Карина… – позвал.
Он вернулся в коридор, постучал в ванную и туалет – тихо, свет выключен. Оглянулся на вешалку у входа – отсутствовала куртка Карины и ее осенние ботинки. В этот момент сердце почувствовало неладное.
– Ничего не понимаю, – пробормотал Рафаэль.
Он и в самом деле ничего не понимал. Хватаясь за это непонимание, как за соломинку, Раф прошел на середину комнаты.
Уперев руки в бока, огляделся: все лежало на привычных местах – книга, косметичка Карины, средства для укладки волос и расческа – на прикроватной тумбочке, шкатулка с украшениями на комоде.
Открыл дверцу шкафа – почти вся одежда Карины оказалась на своих местах. Пустовали несколько полок с ее свитерами, купленными недавно. Кажется, отсутствовал темно-серый свитер, крупной вязки, и еще бежевый джемпер. Оба довольно странные и бесформенные, Рафаэль удивился, увидев их на Карине, – прежде она никогда такие не носила. Карина пожимала плечами и уклончиво отвечала, что они удобные.
Молодой человек заглянул на антресоль, где хранились чемоданы и дорожные сумки – одной из них, самой маленькой, не хватало.
«Ушла?» – он сам себе не верил.
Но все выглядело именно так. Ушла налегке, оставив практически все свои вещи.
Что означает? Что она вернется? А из-за чего ушла?
Из-за вчерашней ссоры ушла? Или что-то случилось раньше, а он не заметил? Или заметил, но не сумел разговорить ее и узнать? Или это вообще не предназначалось для его ушей?
Он прошел в гостиную, взял в руки забытый на диване мобильный телефон, набрал номер Карины – аппарат оказался «вне зоны действия сети». Рафаэль открыл приложение-мессенджер, посмотрел, когда Карина заходила в него в последний раз. Под ее именем значилось «Была вчера в 19–43». Это как раз, когда он звонил из продуктового магазина.
Что происходит – Рафаэль не мог понять.
Почувствовав тяжесть в ногах, он вернулся в спальню, сел на то место, на котором Карина обычно спала, обхватил голову руками.
Ведь хорошо все было. Ну, спорили в последнее время, но ведь все пары через это проходят. Спорили всегда тихо, без особой злобы.
Или проблема как раз в этом?
Вот вчера, может, ему стоило насторожиться, когда Карина не хлопнула дверью, не вернулась, чтобы обругать его, но вместо этого замкнулась, ушла, защелкнула задвижку…
Сердце пропустило удар – получается, она поставила задвижку в спальне, заранее, сама. Получается, от него – других жильцов в их квартире не было.
Зачем? Карина всерьез думала, что ей нужно от него защищаться? Что он может причинить ей зло? Рафаэля бросило в холодный пот – он никогда ее пальцем не тронул, никогда не повышал голос, всегда поддерживал, ему самому было важно, чтобы в душе горел огонь, чтобы тепло было в груди. И берег эти огонь и тепло их отношений с Кариной… А вот эта задвижка на двери их общей спальни – хуже, чем пощечина.
Выходит, он так сильно обидел Карину, что она перестала ему до такой степени доверять, что решила поставить эту самую задвижку? Тайком?
«Когда она ее поставила?» – нелепый вопрос, ответ на который ничего не давал, но хоть как-то оттягивал неизбежное – вывод, что Карина просто от него ушла. Рафаэль зацепился за него, потому что ему это казалось важным – найти ту точку невозврата, которую он пропустил.
Позавчера он был на работе – делал съемку на природе. Уехал очень рано, Карина еще спала. До этого его тоже часто не бывало дома – последние дни зимы, когда еще много снега за городом, но уже довольно тепло – горячая пора для фотографа, многие хотят «экзотику» в сочетании снега и легкого летнего платья с букетом цветов. А тут он еще договорился на серию фотографий для обложки журнала – модель приехала из Москвы, они делали ночную съемку, на черной от холода воде, околели до костей, заехали всей группой – с костюмером, ассистентом, водителем и визажистом – в кафе, чтобы выпить горячего чая и согреться. Когда вернулся – Карина равнодушно отвернулась и ушла спать, сообщив, что ужин на плите.
«Приревновала?» – спросил себя, препарируя каждую мелочь, каждый косой взгляд. И тут же сам себе ответил: «Вряд ли». Он ничего не скрывал, показал фото, даже фото из кафе. Карина равнодушно скользнула по ним взглядом и бросила: «Чего это тебя на мрачняк потянуло?». И, не дождавшись ответа, повернулась и ушла.
Она всегда последнее время уходила, уклонялась от разговоров, утекала, словно вода сквозь пальцы.
«Может, Карина обиделась, что я ей мало внимания уделяю», – несмело предположил Раф. Но с другой стороны, они всегда так жили: кто-то же должен оплачивать ипотеку, Каринино обучение, кредит, который они взяли на ремонт и мебель… Он больше работал, но у них и возможностей для интересного отдыха стало больше.
…Голова шла кругом, когда взгляд зацепился за уголок листа, торчавшего из-под шкатулки с украшениями. Руки задрожали, когда Рафаэль аккуратно потянул его к себе, разглядев знакомый почерк подруги.
«Раф, не вини себя, не занимайся самоедством и самокопанием. Никто не виноват. Мне это следовало сделать давно. – Ровные буквы, как в тетради по каллиграфии. – Мы просто очень разные. Я этого раньше не понимала. Разные во всем. Такое бывает. Спасибо тебе за все. Не ищи меня. Карина».
Письмо. Которое должно было все объяснить, все еще больше запутало. В чем разные? Что значит «давно»? Почему не понимала?
Он схватился за голову, крепко сжал ее, тихо раскачиваясь, застонал.