УПС
Я постараюсь написать как можно проще об очень сложных проблемах – проблемах деятельности мозга человека, важных для понимания действий индивидуума и общества. Потому адресуюсь в данном случае ко всем, кто по разным причинам интересуется тем, как работает мозг человека. И прежде всего к молодежи, выбирающей свою единственную дорогу в жизни. Единственную, как выбрала когда-то я. Около пятидесяти лет я работаю в области физиологии мозга человека, и близко к сорока из них – прицельно в области изучения того, как, по каким законам работает здоровый и больной мозг, как мозг обеспечивает различные процессы жизнедеятельности организма, специально человеческие функции – мышление, эмоции. Годы осмысливания того, что делалось и сделано, позволяют мне, несмотря на всю сложность мозга, без избыточной вульгаризации все-таки упростить изложение сведений, обычно более или менее понятных лишь специалистам. И наконец, поскольку я коснусь здесь некоторых вопросов, которые «всем известны», но не нашли еще подтверждения в науке или не расшифрованы ею, мне придется говорить о том, что не имеет пока своего научного языка.
Нецелесообразно здесь подробно излагать историю исследований мозга. Это уже сделано многими. В первую очередь я хотела бы назвать американского ученого Мери Брезье, которая разобралась сначала в исследованиях, проведенных в XIX веке, а затем отправилась к истокам событий, к более раннему периоду[3]. В свет вышла еще одна ее книга, она о развитии науки XIX–XX веков. Кое-что по истории изучения мозга человека есть и в моих книгах, по крайней мере, упоминаются важнейшие вехи, относящиеся к проблеме «Мозг и мышление». Здесь, просто для того, чтобы не соотносить все, что мы знаем о мозге сейчас, только с нашими исследованиями, кое о чем надо бы сказать – ведь не на чистом же месте мы начинали. Хотя во многом и на чистом. Однако целесообразнее, наверное, приводить данные о важнейших исследованиях в этой проблеме по ходу изложения соответствующих наших материалов.
Абсолютную необходимость изучения именно механизмов мозга, не только того, как построен, но и того, как устроен мозг, я поняла после десятилетней работы над проблемой. Тогда, когда остро понадобилось точно знать, к каким функциям имеют отношение анатомически совершенно определенные структуры мозга человека, и когда оказалось, что этого не только никто не знает, но и ни у кого нет серьезного беспокойства по поводу этого незнания. Примерно так: есть такой орган – мозг, кое-что мы о нем знаем, но многого не знаем. Ну что ж делать, на нет и суда нет. Во всяком случае, именно в эти годы мы все больше узнавали о космосе и он казался все ближе. А живой мозг человека оставался, как это ни парадоксально, все таким же далеким…
Больную Г. удалось надолго освободить от тяжелейшего недуга – паркинсонизма. Да еще как освободить! У больной не только стали легко двигаться прежде скованные руки и ноги, исчезло изнурительное дрожание рук и ног, но (хотите – верьте, хотите – нет) она помолодела, похорошела. После выписки из клиники она вышла замуж. Сначала мы просто радовались. И все-таки через два десятилетия болезнь вернулась… Тогда у нас возникли вопросы.
Вопрос 1. Почему эффект от точечных разрушений (микролизисов) оказался лучше, чем от тех массивных, по объему, может быть, почти в сотни раз больших, чем здесь, применяемых при так называемых одномоментных стереотаксических операциях (расчетном воздействии на глубокие структуры мозга)?
Вопрос 2. Почему больная помолодела (а этому были и прямые медицинские доказательства)?
Вопрос 3. Почему после двух десятилетий (или около того) болезнь вернулась?
Пожалуй, только на второй вопрос ответ, хотя бы приблизительный, был известен сразу. Первый вопрос вначале возник не у нас, а у наших оппонентов. На третий вопрос ответ был найден тогда, когда мы вплотную занялись общими механизмами больного мозга.
Почему помогли здесь и помогают точечные лизисы, тогда как у всех, кто проводит одномоментные стереотаксические операции, логикой лечебных воздействий является разрушение путей передачи импульсов от одних структур к другим? Конечно, такого рода механизм лечебного эффекта исключить нельзя. Оправдывая массивные разрушения при одномоментных стереотаксических операциях в области различных подкорковых структур, наши тогдашние оппоненты всей логикой своих успехов доказывали (словесно!), что микроразрушения не помогут. Оказалось, помогают…
Итак, ответ на первый вопрос. При лечебно-эффективном микролизисе, равно как и при предложенных нами в дальнейшем лечебных электрических стимуляциях, лечебный эффект развивается не только за счет «перерыва путей» – этого исключить нельзя, – но и за счет физиолого-нейрохимической перестройки, реорганизации деятельности мозговых систем и появления в мозгу улавливаемых в спинномозговой жидкости низкомолекулярных фракций, по-видимому, пептидного генеза. Их возможный лечебный эффект был подтвержден при искусственном дополнении спинномозговой жидкости больных этими веществами, точнее – группой таких веществ. (Совершенствование техники такого лечения позволило применять определенные пептиды в виде капель в нос.)
Ответ на второй вопрос. Клиническое исследование больной обнаружило, что в процессе лечения (и даже на двадцать лет – излечения) воздействие осуществлялось и на эмоциогенные зоны мозга, что привело к развитию поведенческих изменений и запуску целого ряда эндокринных перестроек. У больной восстановился менструальный цикл, и она буквально «вернулась» в свой возраст (36 лет). У меня, к сожалению, нет ее фотографии до лечения. Но есть фотография, на которой она снялась вместе с врачом на память перед выпиской.
Больная дождалась врача на лестнице
Ответ на третий вопрос – сложный, вернее, многоплановый. Прежде всего, мы так и не знаем истинной причины паркинсонизма, потому боремся против симптомов, а не против причины. Не исключено, что в развитии многих хронических болезней нервной системы гораздо большее значение, чем предполагалось, имеют инфекционно-вирусные и далее – иммунно-патологические механизмы. Здесь надо искать, думать над тем, что делают с мозгом наши ежегодные гриппы, другие инфекции, а сейчас – и вакцины против них.
Но есть и другой механизм возврата болезней, понятый и физиологически раскрытый нами (хотя, Боже мой, сколько здесь еще работы!). Этот механизм мы назвали устойчивым патологическим состоянием (УПС). Если бы хотелось сутяжничать за приоритет, то скольким авторам можно было бы сейчас предъявить претензии в нецитировании!
А на самом-то деле – это просто прекрасно! УПС так хорошо «устроилось» в понимании болезней, что, может быть, не менее, чем наш многолетний опыт, доказывает жизненность предложенной теории. Сейчас это почти фольклор. В чем же сущность УПС?
Мы предположили, что при хроническом заболевании мозга, прошло ли оно через острую фазу или нет, развивается своего рода новый гомеостаз, обеспечивающий оптимальное приспособление к среде, существование в ней, но уже не здорового, а больного организма. При этом важно иметь в виду три основных фактора: (1) общую реорганизацию состояния и взаимодействия мозговых (и организменных) систем, (2) дальнейшее поддержание этой реорганизации по существу теми же реакциями организма, которые ранее удерживали гомеостаз здоровья, причем (3) поддержание реорганизации на основе вновь сформированной матрицы долгосрочной памяти.
В отношении матрицы долгосрочной памяти при гомеостазе здоровья и болезни доказательство, как в школьных теоремах, приходится начинать «от противного». Нельзя представить себе устойчивое состояние системы, возвращение к этому состоянию при возмущениях, если его не «держит» что-то. Что-то, зафиксированное, скажем, в виде матрицы памяти. Состояние – это всегда огромный комплекс процессов, и именно поэтому нужна не память на одно какое-либо событие, а взаимосвязанная, комплексная матрица памяти. В течение многих лет концепция, а затем теория УПС показали значение этого состояния как одного из наиболее общих механизмов болезни. В то же время, как всякая достаточно общая теория, она оказалась плодотворной в разработке новых способов лечения, в том числе и в комплексе с традиционными приемами.
Теория УПС не отвергает сугубо традиционных приемов лечения, направленных на разрушение очага болезни, снижение активности болезнетворного начала, угнетение патологически гиперактивных систем и структур мозга. В этом случае надежда – на саморегулирующие силы. Нет патологического очага – возможен возврат к исходному (или близкому к исходному) состоянию без дополнительных усилий врача. Однако именно последнее не есть непременное следствие первого.
Теория УПС показывает эффективный путь к дальнейшей нормализации состояния тогда, когда традиционное вмешательство нереализуемо. В этом случае одним из лучших приемов является дозированная активационная терапия, проводимая при необходимости в сочетании с избирательно направленным угнетением избыточно активных систем и структур мозга. Конкретных приемов этой активации не перечесть. Это и активация через рецепторы при болезнях нервной системы (в первую очередь – мышечных), и биологически активные вещества, и т. д. и т. п. При хронических болезнях мозга наилучшим образом дозируемым, очень щадящим и эффективным способом является точечная лечебная электрическая стимуляция (ЛЭС), потенции которой все больше выявляются сейчас и о которой обязательно нужен специальный разговор. Он состоится здесь, в этой книге, чуть позже.
И наконец, в лечении УПС вместо искусственных (артифициальных) угнетающих воздействий вполне возможно – и далее эти возможности будут расширяться – использование воздействий, аналогичных собственным защитным механизмам мозга, а в более общем случае – и организма. С этой целью уже были попытки применения слабого синусоидального тока, с периодом медленноволновых компонент электроэнцефалограммы. С этой же целью возможно и применение еще более медленных токов, аналогичных защитным силам, работающим в сверхмедленном диапазоне. Да разве только это? Ведь это только схема, хотя и построенная на реальных результатах и кое-где включающая в себя вполне конкретные рекомендации. Дело за мыслящим врачом, который, возможно, не только придумает что-то лучшее в рамках предлагаемой схемы, но и расширит, быть может, даже сломает схему, чтобы на ее развалинах создать лучшую, более стройную, не страдающую пробелами. И слава Богу!
А пробелы? Я и сама вижу главные из них. Вот, например: «Где эта матрица памяти?» – «Думаю, распределена, соотносится структурно с функцией». – «Думаете?!» И это еще не худшее. А вот более каверзный вопрос: «Что вы, Наталья Петровна, вкладываете в понятие матрицы памяти да и долгосрочной памяти вообще?» – «О, это несомненно мембранные и, вероятно, внутриклеточные аминокислотно-пептидно-белковые перестройки, не так ли?» Так! Только никто пока этого не конкретизировал, а те, кто пытался, ошиблись. Несмотря на Нобелевскую премию. А вот поспорить с этими верными, но общими фразами очень даже можно. И хотя бы на основе структурной привязанности некоторых механизмов памяти. Да… Ну что ж, пока пусть что-то останется как «X», «Y»… Не так это страшно именно здесь, где уже можно практически пользоваться концепцией, хотя сущность некоторых феноменов еще не полностью раскрыта.