Когда хозяйка принесла ключи, вместе с ней пришел полицейский и спросил Алика. Меня очень удивил тот факт, что он знал, что Алик у меня.
Как я потом выяснил, они отследили его по камерам, установленным в нашем подъезде.
А потом Алика увезли… Мне не позволили быть рядом с ним. Я с ужасом ходил по квартире, которая теперь выглядела просто жутко. Она вызывала дискомфорт из-за осколков стекла и огромных дыр в оконных проемах, которые теперь меня не могли защитить ни от ветра, ни от посторонних глаз.
Но это меня мало беспокоило сейчас, я ходил из угла в угол, пытаясь понять, что вообще происходит.
А следующие три дня была целая череда допросов. Хозяйка квартиры сама занялась ремонтом, освободив меня от рутины. И пока у меня в квартире вставляли новые стекла и наводили порядок, я всеми силами пытался помочь моему любимому.
Оказалось, что Иван написал заявление в полицию, что якобы Алик его убедил покончить с собой. А затем он устроил это жуткое ритуальное самоубийство, которое унесло с собой жизни ста восемнадцати человек.
Адвокат объяснил мне, что этого заявления не достаточно, чтобы посадить человека. Почти убедил меня, что им вряд ли удастся посадить Алика за это, слишком мало доказательств, но все же этого заявления оказалось вполне достаточно, чтобы испортить парню жизнь.
– Затаскают так, что мало не покажется. – Заверил он меня. – Отмазать-то отмажем, но это будет стоить денег и времени.
Это была катастрофа, Алику вручили повестку о невыезде, и мы теперь не могли уехать.
В добавок ко всему Алик испытывал чувство вины за смерть Ивана и всех остальных людей, кто жил в этом доме и так глупо погиб. Я сам чувствовал вину, ведь если бы я не вернулся, то все эти люди остались бы живы. И какой-то противный внутренний голосок постоянно спрашивал у меня, стоит ли одна жизнь Алика, чтобы ради этого погибло столько людей?
Может быть, это какое-то наказание за самовольство? Я вмешался в судьбу и она теперь жестоко мстит. Только вот кому она мстит? Разве эти люди виноваты в том, что сделал я?
Нет, это все случайность. Я вернулся и раздавил не ту бабочку. История изменилась, и теперь все будет по-другому. Сто восемнадцать человек не проснется и не будут строить тот мир, который строили в предыдущей версии. У них не родятся дети, не создадут новые семьи, и о, черт, возможно я все очень сильно испортил.
От этих мыслей просто схожу с ума. Иногда кажется, что я не смогу с этим жить. А иногда успокаиваю себя тем, что это все было предопределено. Я вернулся и изменил прошлое так, как жизнь должна течь. В конце концов, к чему все эти рассуждения о правильности моего выбора, и что он стоил людям жизни?
Главное сейчас, избавить Алика от всего этого ужаса и увезти подальше. Со временем мы оба забудем про этот кошмар и сможем быть счастливы.
Набравшись духа, я начал более отчаянно сражаться, нанял лучших адвокатов, нашел крутое издательство, которое заинтересовалось моей историей и буквально за несколько дней написал черновой вариант романа.
В конце я писал, как мы с Аликом уезжаем заграницу и начинаем новую жизнь, издатели были в восторге и предвещали оглушительный успех. При других обстоятельствах я бы был просто счастлив, но сейчас мне было не до этого.
Спустя три недели я уже был в полном отчаянии, прокуратура так сильно взялась за это дело, что Алику почти не давали возможности нормально жить.
Если прибавить ко всему этому его постоянное самоистязание, то можно представить, что он чувствовал, когда на него так сильно давили.
А еще через неделю его куда-то внезапно перевели. Мы долго не могли понять, что произошло, пока адвокат не сказал мне, что Алик написал признательные показания, где обвинил сам себя в том, что намеренно довел Ивана до самоубийства.
– Простите, теперь мы уже не сможем выбить ему условку, все оказалось гораздо сложнее. – Виновато развел руками адвокат.
Вот черт, ну как же так? Я ведь столько сил потратил, чтобы вытащить его из этого дерьма!
– Вполне возможно, что к нему применяли пытки, это обычная практика, чтобы заставить человека признаться во всем до суда. – Сказал адвокат, – Но я тут полностью бессилен, сами знаете, в какой стране живем.
– Знаю. – я рвал на себе волосы и думал, что делать. Как мне вытащить Алика, если даже адвокат отказывается помочь?
А на следующее утро я узнал, что Алика больше нет. Была какая-то драка и он очень сильно пострадал. Адвокат сказал, что если бы ему вовремя оказали медицинскую помощь, он мог бы жить. Но он всю ночь умирал в одиночной камере, и осознание этого просто уничтожает меня изнутри.
Не изменяя своей традиции, я снова искал утешение в спиртном. Но если в прошлый раз я чувствовал, что все потеряно и ничего нельзя вернуть, то сейчас я почему-то был твердо уверен, что на этот раз мне удастся снова вернуться сделать все правильно.
Все что мне нужно, это снова найти того таинственного старика, я должен снова пойти туда и встретиться с ним, другого выхода нет.
Более двух месяцев я приходил каждый день на место встречи, но проклятый старик так и не появился. В какой-то момент мне начинало даже казаться, что может быть, он никогда не существовал. Может быть, я выдумал историю про ту прошлую жизнь… Может быть, мне приснился сон, а я принял все за реальность?
Оставалась слабая надежда, что старик появится в тот самый день, когда он отправил меня в прошлое. Первого октября… Если нет, то я больше не буду бороться, просто сдамся и уйду в след за Аликом и всеми теми людьми, кто из-за моего возвращения вынужден был расстаться с жизнью.
Я продолжал каждый день приходить в это проклятое место встречи, в надежде, что старик появится раньше, но параллельно с этим, каждый день разрабатывал план. Что я изменю, когда вернусь снова, что я скажу Алику и как буду предотвращать его смерть в случае, если она действительно его преследует.
Вернуться я планировал в тот же самый момент, что и в прошлый раз. Этот момент словно притягивал меня, и я точно знал, что смогу попасть именно туда. В моем сознании туда была протоптана дорога, и этот день был самым ярким.
Мне оставалось только вспоминать об утраченном и грезить, что я снова его увижу. Это был еще один жуткий год без него. Год траура по любимому и слепая надежда, что я смогу снова когда-нибудь его обнять.