Глава 4
Сдергиваю наушники и использую амулет быстрого переноса, сбегая с горящей базы. Оказавшись на другом краю карты, подальше от пепелища «Леса», выхожу из игры. Тяжело вздыхаю и откидываюсь на спинку стула, запрокинув голову к потолку.
Однако в тишине сидеть долго не получается.
Телефон уже вибрирует, каждую секунду оповещая о новых сообщениях. Кошусь на экран, с которого на меня смотрит аватарка Марка, и морщусь, точно от боли. Мне даже заходить в диалог не надо. И без того прекрасно предугадываю все сообщения.
Не буду отвечать.
Я не виновата и оправдываться не должна. Но немного покрутившись на стуле, понимаю, что молчать – отвратительная стратегия.
Все, хватит. Гашу экран и отодвигаю телефон подальше. Сообщения брата я не читала, но того, что успела заметить краем глаза, с лихвой хватило, чтобы окончательно угробить настроение.
Разумеется, он не верит мне. Он буквально поймал меня одну на месте преступления! Еще и в такой день, когда я явно повздорила с гильдмастером и порывалась уйти.
Но неужели Марк настолько плохо меня знает, раз решил, что за спиной готова оставить пепелище?!
Вадим не прав, да. Но «Сумрачный лес» – мой второй дом. Если бы и вышла из гильдии, то с тяжелым сердцем. А уж о том, чтобы сжечь базу, и мысли быть не могло!
Это все равно что испепелить школу, из которой переводишься. Тебя могли буллить одноклассники или гнобить учителя. Но ведь есть другие ученики и педагоги, верно? Ну а если все совсем плохо и не найдется ни одной родственной души… Что ж, ради столовой любой опустит вилы и факел.
Слышу, как открывается замок, и бегу в коридор встречать родных. На меня это не похоже, но сейчас это способ отвлечься.
– О! Ты уже дома? – Мама держит в руках пышный букет из астр и гладиолусов, который при первой же возможности вручает мне. – С первым сентября, дорогая!
Она чмокает меня в макушку и как ни в чем не бывало уходит переодеваться. Удивленно моргаю, но отмираю тотчас, стоит Мише пулей промчаться мимо. Он еще совсем мелкий, но ужасно гиперактивный.
– И правда, – хмыкает отчим, задержавшийся в коридоре. – Что-то ты рано отгуляла.
– Мы быстро разошлись, – вяло пожимаю плечами и направляюсь на кухню, чтобы поставить букет в вазу.
– Странно, – не отстает Андрей, – а мне показалось, мы видели ребят из твоего класса, когда возвращались домой через парк.
Вот ведь!..
– Показалось, – вторю я и стараюсь не скрипеть зубами. – Сегодня многие гуляют.
После моих слов повисает тишина, в которой громом разражается звонок моего телефона. Домашние все здесь. Значит, вариант только один…
– Ты не ответишь? – Андрей кивает в сторону моей комнаты. Блик от лампы ползет по его лысой макушке, будто тоже приглашает пойти и взять телефон.
Только вот делать это категорически не хочу. Не готова слушать обвинения Марка, зная, что он мои оправдания пропустит мимо ушей.
– Это спам, – уверенно заявляю я и с демонстративным спокойствием поправляю цветы в вазе. Склоняю голову набок, как художник, изучающий композицию, и с важным видом ставлю букет на подоконник.
Андрей все не уходит, а я под раздражающую трель телефона любуюсь цветами. С таким умиротворенным видом, какой только могу изобразить.
Когда отчим оставляет меня на кухне одну, я облегченно выдыхаю. Но ненадолго.
– Это не спам. Голос Андрея приближается вместе со звуком незатыкающегося телефона. – Это Марк.
Он вручает мне телефон и не уходит, пока наконец не отвечаю на вызов.
– Дарьяна, какого черта ты вытворяешь?! – орет двоюродный брат в трубку.
– Да, я тоже уже дома, – лепечу я, отвернувшись к окну. – Да-да. Спасибо!
– Что? – Опешив, Марк даже говорить начинает тише. – Ты что несешь вообще? Я говорю, на фига ты базу спалила?
– Да! Отлично погуляли, – натянуто смеюсь, а сама осторожно оборачиваюсь. В коридоре пусто, дверь в зал закрыта.
Значит, ни Андрей, ни мама меня точно не подслушивают. Можно прекращать этот фарс.
– Марк, ты совсем того? Ты реально думаешь, что я устроила поджог? – шиплю, прикрыв рот рукой, и торопливо шагаю в свою комнату. Закрываю за спиной дверь и отхожу от нее подальше, к компьютерному столу.
– Во-первых, да, я так считаю. Я видел тебя. Больше онлайн никого не было. Во-вторых, что за цирк был в начале разговора?
Последние его слова пропускаю мимо ушей. Неподходящее сейчас время, чтобы в очередной раз пояснять, почему мои родные не в восторге от моего сидения дома.
– Марк, когда я пришла, пожар уже был. Клянусь!
В трубке слышится тяжелый вздох, который для меня звучит выстрелом в висок – брат мне не верит. А значит, не поверят и остальные.
– Ты хоть понимаешь, сколько ресурсов теперь потребуется, чтобы все восстановить?
– Намекаешь, что я должна все возместить? – падаю в кресло и закидываю ноги на стол. – Я помогу, чем смогу, но напоминаю – я не виновата! И чинить все будем вместе. Если, конечно, Вадим все еще не собирается меня выставить за дверь за неуплату налогов…
– Вадим для гильдии старается, – помрачневшим голосом говорит Марк. – Хочет развивать ее. А ты…
– Не я! Поверь, если бы мне нужен был костер, я бы нашла более гуманный способ его развести.
– Но ты ведь понимаешь, что звучишь неубедительно? Мы оба знаем, что извне навредить чужой базе почти нереально.
Намек Марка на охранные чары вдыхает в меня новую жизнь, когда осознание яркой вспышкой озаряет мои мысли. Я даже с кресла подскакиваю и вскрикиваю:
– Вот именно! Наши защитные талисманы наверняка уничтожены. Попроси Колосса проверить.
– Хитро, Опал, хитро, – совсем невесело протягивает брат, и я ярко представляю, как он неодобрительно качает головой.
Да еще и называет меня не по имени, а ником. Будто отстраняется от меня.
– Ты ведь тоже могла сломать талисманы, чтобы замести следы. Это не показатель.
Радость испаряется, точно дым, разогнанный ветром. Нервно вышагиваю вдоль комнаты и задумчиво чешу висок.
Марк прав. А я звучу совсем неубедительно.
Плохо. Очень плохо!
– Не говори никому, – сломленно прошу я, окончательно потеряв надежду доказать свою правоту словами. – Пожалуйста.
– Так это все-таки ты?
– Конечно нет! Просто вдруг Артем помимо талисманов еще чего понаставил на базе… У магов же свои приколы.
– На что ты надеешься?
– На то, что мы узнаем, кто это был. Но пока, пожалуйста, молчи обо мне.
Тишина в трубке такая тяжелая, что не могу ее выдерживать. Первая сбрасываю звонок и шумно выдыхаю, устало прикрыв веки.
Знаю, как все выглядит со стороны. Все указывает на меня. И, если Марк думает так же, мне конец. Если он расскажет парням о том, что видел меня на базе во время пожара, они отвернутся от меня не только в игре, но и в жизни.
Насколько фигово по десятибалльной шкале вылететь из единственной компании, в которой тебя принимали?
Думаю, где-то в районе сотни баллов.
Когда куда-то очень не хочется идти, то даже вселенная тормозит тебя в дороге.
По крайней мере, именно так для себя я решаю в первый учебный день, когда машина Андрея встает в пробку, едва выезжаем на проспект. Я бы могла дойти до школы пешком минут за двадцать, но теперь, когда мы поехали в объезд, метаться уже поздно.
Все, что мне остается, – сидеть на заднем сиденье и бездумно листать ленту. Сообщений новых нет, и я даже не знаю, хороший это знак или плохой. Марк все-таки рассказал парням, что видел меня на базе, или нет?
То, что пожар не остался незамеченным, стало ясно еще вчера вечером, когда наш чат в дискорде взорвался от сообщений. Однако все стихло почти сразу, когда Колосс пообещал найти виновного.
Я так и знала, что на базе были следящие чары, и Артем подтвердил это, когда написал, что изучит видение ока – артефакта, который запоминает то, что увидит за последние сутки. Чтобы вытащить из ока видения, потребуется день или два, и, пока это не случится, я буду сгорать в волнении.
Рассказал или нет? Намекнул?
Перечитываю вчерашние сообщения ребят, пока стоим в пробке. Почему-то не покидает странная тревога. Будто в наступившей после сообщения Колосса тишине есть что-то… осуждающее.
«Марк им рассказал, – испуганно тараторит голос в моей голове. – Они уверены, что ты виновата!»
Крепко зажмуриваюсь, пытаясь прогнать тревогу, которая обрела голос, что ледяным ветром пронизывает сознание. Он живет в моей голове уже пару лет. Иногда он будто засыпает, но еще ни разу голос не молчал дольше недели.
Тревога похожа на живучего паразита, который въелся в мозг и точит его меж извилин. Нашептывает пугающие слова, убеждает в страхах до тех пор, пока меня не начнет трясти от паники.
Вот и сейчас грудь сдавливает ледяной комок. Еще ничего не случилось, но уже верю – меня ненавидят, это конец.
Пустой взгляд направлен в окно, к которому почти прижимаюсь лбом. Отключаю экран телефона и крепко сжимаю его в руках. Андрей не замечает моего состояния. Постукивает по рулю в такт песне, играющей по радио.
И так всегда. Я умираю изнутри, задыхаюсь в тревоге, но никто этого даже не замечает. Со стороны выгляжу так, будто ничего не происходит. Просто девчонка с дредами о чем-то задумалась. Но эти мысли – жвачка. И чем дольше они крутятся у меня в голове, тем хуже мне становится.
Объективность во мне погибает, и я беспрекословно верю змеиному голосу, который убеждает: «Все плохо. Это конец».
– Вылезай осторожно и смотри по сторонам, – говорит Андрей, когда останавливается напротив школы. Машин вроде на дороге больше нет, поэтому я просто киваю и выскакиваю из авто. Даже не оборачиваюсь на отчима и скоро слышу, как он отъезжает.
На одеревеневших ногах направляюсь к крыльцу через опустевший школьный двор. Урок уже идет десять минут. Неохотно толкаю тяжелую дверь, прохожу через турникет и по коридору, выкрашенному в спокойный зеленый цвет, бреду к лестнице.
В горле встает ком, стоит лишь подумать о том, что сейчас не только столкнусь с ребятами, которые наверняка на меня злы, но и получу нагоняй от исторички. Кто вообще опаздывает в первый день? Можно было бы прогулять урок. Я не собираюсь сдавать историю в следующем году, но и сбегать вечно не получится.
Мне придется встретиться с парнями.
– Извините за опоздание. Можно?
Перешагиваю порог класса, неловко придерживая рюкзак, лишь бы куда-нибудь деть руки. Если сниму их с лямки, то начну заламывать пальцы, что моментально выдаст мои переживания. А проявлять слабость перед полным классом – слишком унизительно.
– Госпожа Силаева собственной персоной! – всплескивает руками историчка. Она стоит у зеленой доски, где мелом выведены сегодняшняя дата и тема урока. На тему даже не смотрю. Мне все равно, на фоне чего витать в облаках и залипать в телефон.
Кожа горит от чужих взглядов, и я который раз в жизни радуюсь тому, что не умею краснеть. Чувствую, что щеки и кончики ушей пылают жаром, но знаю, что смуглая кожа скроет румянец.
– Почему опаздываем? И что это за вид такой? – отчитывает меня учитель ровно по тому сценарию, который я и предполагала. – Что это за прическа? Разве это женственно?
Слушаю через слово, таким образом обесценивая половину грязи, что на меня хотят вылить. Историчка пускается в рассказ о том, какие в ее молодости были красивые и элегантные прически. Даже про Русь зачем-то вспоминает и советует мне снять дреды и начать носить косу.
От того, чтобы не закатить глаза, меня удерживает последняя нервная клетка, которая живет лишь благодаря видеоиграм. Оплот моего спокойствия. Был… до вчерашнего дня.
– Девушка – украшение своего мужчины! – не унимается историчка. – А как ты, Силаева, собираешься кого-то украшать с такими патлами?
Чайник внутри меня начинает свистеть от негодования, но я делаю героическое усилие и молчу. Я не в той ситуации, чтобы зубоскалить. К тому же я знаю девчонок из своего класса и уверена, что их слова учительницы задели так же сильно, как и меня.
– Женщина – не украшение! – выкрикивает с места Катя Чернова. – И мы имеем право выглядеть так, как нравится нам, а не какому-то там… мужчине!
Вижу, что все девочки начинают кивать, поддерживая одноклассницу. Мои губы изгибаются в победной улыбке: историчка сама обеспечила сорванное занятие. Класс ведь теперь не уймется!
Учительница машет в мою сторону рукой, как бы говоря: «Проходи уже». И тут я понимаю, что не знаю, куда сесть. Мое привычное место рядом с Марком за последней партой занято Колоссом. Артем раньше сидел с другим парнем, но тот сейчас развалился на стуле рядом с нашей старостой. Замечаю, что парочка держится под столешницей за руки, и вздыхаю. Я, конечно, рада за ребят, но не от чистого сердца. Их романтика спутала мне все карты!
Еще и тревога ледяной рукой сжимает внутренности. Если Колосс сел с Марком, можно ли думать, что брат обо всем рассказал Артему…
– Дарьяна!
Перевожу взгляд туда, откуда доносится голос, и вижу, как Чернова хлопает по пустому стулу рядом с собой. Точно. Староста ведь от Кати сбежала к своему новоявленному парню.
Иду к свободному месту – на первый ряд, за четвертую парту – и занимаю место у окна. В принципе, неплохо. От прямого взгляда учительницы меня закрывает солидный щит из одноклассников. Мне нравится.
Историчка, позабыв о теме занятия, самоотверженно пускается в спор с моими одноклассниками, которые только и рады поболтать о чем угодно, лишь бы не о войнах и реформах двадцатого века. Пользуясь тем, что на нас никто не обращает внимания, Катя шепчет:
– Не слушай Зою Георгиевну. Дреды крутые. Больно было их заплетать?
Выкладываю на стол тетрадку с пеналом и наклоняюсь поближе к столешнице. Катя делает то же самое, чтобы вместе со мной спрятаться за спинами одноклассников.
– Если честно, это скорее долго, чем больно. Хотя приятного все равно мало.
– Можно потрогать? – Она протягивает руку к моим волосам, которые спадают с плеч на парту и за спину.
Такая просьба сбивает с толку своей внезапностью, и мне только и остается, что неловко кивнуть.
– Офигеть, – Катя проводит пальцами вдоль жесткого жгута, перекатывает его между пальцев. – Не думала, что они на ощупь такие… грубые. Как на таких спать?
Прыскаю и шепчу:
– Нормально. Если ты, конечно, не принцесса на горошине.
Катя задумчиво хмыкает и накручивает на палец прядку волос. Они у нее золотистые, свитые в мелкие кудряшки, на вид очень мягкие.
– Я бы не вытерпела, – вслух подводит итог внутренним размышлениям Катя.
– Ты хотела себе дреды?
Голос против воли выдает удивление, которое другая девчонка сочла бы оскорбительным. Окидываю Катю внимательным взглядом, так, будто вижу ее впервые в жизни, а не десятый год подряд, и качаю головой. Нет, ей совсем не подойдет такая прическа.
Катя – олицетворение естественной красоты. О таких девушках говорят, что они будто пришли из прошлых веков. Большие серые глаза, худое лицо и тонкие губы. Катя настоящая аристократка Викторианской эпохи.
– Вообще нет, но, когда увидела вчера тебя с дредами, подумала, что это круто.
Она мило улыбается, и я оторопело хлопаю ресницами. Мы с Черновой никогда не дружили. Наше общение вообще редко выходило за границы банальной вежливости и редких вопросов по учебе. Так что поменялось теперь?
Краем глаза вижу, как наша староста, Алена, хохочет и плечом точно невзначай прижимается к своему соседу.
Ах да. Алена же сбежала от Кати.
– Думаешь, я с тобой надолго? – Я костяшками пальцев тихонько стучу по столешнице.
Катя пожимает плечами, которые из-за белой рубашки с рукавами-фонариками выглядят гораздо шире, чем есть на самом деле.
– Не знаю. Алена вряд ли вернется ко мне в ближайшее время…
– А пересадкой и не пахнет?
– Вчера на классном часе нам разрешили сидеть так, как сидим сейчас.
Окидываю кабинет взглядом, чтобы понять – почти все на своих прежних местах.
– Если хочешь вернуться за парту к Марку, то можешь поговорить с Артемом. Я не против сидеть и с ним, – не слишком весело говорит Катя.
Наверняка она заметила мое помрачневшее лицо и взгляд, что лениво ползает от парты к парте и застывает на Вадиме. Он, как обычно, в первом ряду прямо напротив доски. Мне почти жаль беднягу – историчка, брызжа слюной, пытается доказать свою правоту и то и дело стучит рукой по парте. Тема спора сместилась с причесок на место женщины в обществе, и теперь вся эта перепалка точно надолго.
– Дарьян? Ну так что, ты пересядешь от меня?
Катя неплохая девчонка. Хорошо учится, тихая, спокойная. Но я привыкла сидеть с братом, и ситуация в гильдии лишь обостряет мою тоску и переживания. Украдкой оборачиваюсь, чтобы глянуть на Марка, и в этот момент наши взоры сталкиваются. И Марк, и Артем резко опускают головы, что ощущается как удар в спину.
Почему они так отреагировали? Неужели говорили обо мне? Неужели Марк…
– Дарьяна? – Катя касается моего плеча. – Ты как?
В ушах гудит, а перед глазами ползет густой туман.
«Они тебя ненавидят», – шипит змеиный голос, и я ему слепо верю.
К горлу подкатывает тошнота, и мне, хоть и сижу у распахнутого окна, вдруг перестает хватать воздуха.
– Можно выйти? – Моя рука взмывает вверх. Жду кивка учительницы и выметаюсь в коридор.
Слышу, как историчка остроумно шутит о том, что я только что пришла, а уже бегу в туалет, но никто, к счастью, не смеется. Я действительно направляюсь к уборным, но в женский туалет не попасть – техничка как раз моет пол. Торопливо шагаю в противоположное крыло к мужскому туалету, где никого нет.
Какая разница, что за картинка на двери? Мне просто нужно умыться.
Залетаю в первую комнатку с раковинами. От помещения с кабинками она отделена закрытой дверью, за которую даже не заглядываю. Мне нужна только раковина.
Над ней висит зеркало без рамки. С гладкой поверхности на меня смотрит испуганная девушка. Хочу смыть это выражение лица и, не глядя, касаюсь крана. И вдруг понимаю, что мои пальцы становятся странно влажными… Липкими.
Опускаю глаза, и в горле застывает крик. Мои пальцы в чужой крови. В ней же испачканы кран и раковина.
«Мерзость!» – вопит тревога, и я кидаюсь ко второй раковине, подставляю дрожащие руки под воду и судорожно тру их, пока воображение рисует тошнотворные картинки. Алая жидкость впитывается в кожу, въедается в поры, и чужая, возможно, чем-то зараженная кровь растекается по моим венам.
«Это глупость! Это невозможно!» – пытаюсь убедить себя я, но голос тревоги всегда громче.
«Оттирай! Три! Быстрее! Ты ведь не хочешь умереть от невидимой заразы, как это случилось с ним?»
Из груди вырывается всхлип. Пальцы болят от холодной воды и того, как сильно я их тру. А перед глазами гуляют красные пятна – кровь алеет на белой эмали раковины, рубинами блестит на серебряном кране.
Поднимаю чистые руки перед лицом. На них – ни единого пятнышка, но безумие внутри меня не умолкает: «Еще! Еще!»
Слезы катятся из глаз, горло болит от сдерживаемых рыданий. И тут дверь в комнату с кабинками распахивается.