Илья.
Подбородок Евы начинает мелко подрагивать, губы белеют, а из горла вырываются нечленораздельные звуки. Она тычет наманикюренным пальчиком в сторону машины и бормочет:
– За… За что, Илья… Владимирович?
В машине выбиты стекла. Капот облит белой краской, а на дверях «красуется» надпись: «Сдохни, продажная тварь!»
– Ева, не подходи к машине, – шиплю и цепко сжимаю пальцы на ее плече.
– Я никуда с вами не поеду, – фыркает она, пытаясь увернуться.
– Очевидно, ты хочешь, чтобы репортеры запечатлели тебя возле машины, так?
Не знаю, что действует на нее больше: мой строгий взгляд или толпа жаждущих сенсации журналюг, бегущих прямо к нам. Они выкрикивают дебильные вопросы, на бегу выставляя перед собой микрофоны. Наивные… Неужели, кто-то из них думает, что Ева станет разговаривать? Мило улыбаться и держать спину, словно в нее вогнали спицу? Прямо как на сегодняшнем утреннем интервью?
– Не… хочу, – сникает она. – Подвезешь меня?
– Спрашиваешь! Бежим к моей, она с другой стороны здания.
Ева доверчиво вкладывает холодную руку в мою крепкую ладонь и послушно семенит следом. Стук ее тонких каблучков отражается от высоких стен офисного здания. Ни одного слова… И больше никакой холодности, один лишь неприкрытый, почти животный страх…
Щелкаю брелоком, легонько подталкивая Еву к стоящему возле входа джипу.
– Вы не изменяете своим вкусам, Илья Владимирович, – язвительно произносит она. – Сколько вас помню, вы всегда катались на Мерседесах.
– Садись, Ева. Не то завтра мы появимся во всех новостных лентах, – отвечаю, косясь на тротуар. – Вернее, точно появимся.
Сосновская бежит впереди группы, выкрикивая молодняку приказы. Юркий хлыщ в грязных с дырками на коленях джинсах присаживается, чтобы успеть запечатлеть наш с Евой общий кадр. Она слегка отстраняется и тянет ладошку к дверной ручке, но я… Сам не знаю, что на меня находит – наверное, я пытаюсь вогнать ее в жесткие рамки и не допустить отказа. Потому что, мне нужна эта чертова должность!
– Ева… – зову ее тихо. – Доверься мне.
Притягиваю молодую леди к груди и впиваюсь поцелуем в сладкие губы, заглушая им ее протестные стоны. Зарываюсь пальцами в кудрявый хвост, глажу плечи и спину под аккомпанемент щелчков фотоаппаратов и довольных возгласов толпы. Ева и не думает мне отвечать. Позволяет исследовать свои пухлые губки и вдыхать аромат дорогого, незнакомого мне парфюма.
– Довольно, Богданов, – наконец, произносит она. Переводит дыхание и отстраняется, на секунду посмотрев мне прямо в глаза. Ей понравилось, черт… Зрачки затопили радужку, к щекам прилила кровь…
Мое дыхание давно сбилось и покинуло легкие, а ясная картинка перед глазами сменилась черными мушками и разноцветным туманом. Я и о репортерах позабыл, отдавшись на поруки странному чувству дежавю… Я ведь думал, что забыл обо всем…
– Поедем? – произношу хрипло и распахиваю перед Евой переднюю пассажирскую дверь.
Помогаю жене устроиться и, помахав довольной публике рукой, сажусь за руль. Запускаю двигатель, включаю подогрев сидений и печку.
– Что это было, Богданов? – поеживаясь, произносит Ева. На дворе лето, а она дрожит как осиновый лист. – Я не давала согласия так себя вести. Завтра я дам официальное опровержение и попрошу юриста подготовить документы на развод. Ты не нужен мне… Ты мне никто. Ты все сейчас испортил! Зачем?
Ее слова бьют наотмашь нескрываемой обидой. Неужели, все из-за прошлого? И, неужели… любит до сих пор?
– Ева, я предлагаю тебе сделку. Как ты уже знаешь, я баллотируюсь на должность сенатора от области. Мне всего-то нужно, чтобы ты подыграла мне.
– Иди в жопу, Богданов! Со своими сделками! – пыхтит юная красавица.
– Будешь играть перед журналистами роль моей жены. Недолго, Ева… Потом я уеду в Москву.
– Если тебя изберут, Илья Владимирович, – едко замечает она.
– Даже если не изберут, Ева, – согласно киваю, изредка поглядывая на нее. – Я больше тебя не потревожу. Всего пару совместных мероприятий. Ты же так их любишь – устраивать показуху перед журналистами, улыбаться и демонстрировать телезрителям красивые серьги.
– Я смотрю, ты следишь за моими успехами. Куда ты, кстати, едешь? – Ева поворачивает голову в окно, на пролетающий мимо речной порт.
– Ты не сказала, где живешь. Кстати… – вспоминаю о выплюнутых Сосновской словах. – Ты родила ребенка? Я не знал. Выходит…
– Мне нужен развод, Богданов. Я хочу выйти замуж за любимого человека, отца моего сына. И подыгрывать тебе я не стану, не проси… Решай свои проблемы сам. Как ты там говорил? Любовь договором не предусмотрена? Дружба и участие тоже. Так что…
– Не заставляй меня действовать по плохому, Ева, – почти рычу в ответ, крепче сжимая руль.
– Ты мне… угрожаешь? – надломлено произносит она. – Ты знаешь, кто мой любовник? Он тебя в порошок сотрет!
– Кто же он? Такой же напыщенный хлыщ и позёр, как и ты? Кто испортил твою машину, Аксёнова? Наверное, уже не в первый раз, я угадал?
Ева сникает и как будто врастает в кресло. Раскрывает губы и протяжно вздыхает. Наверное, я перегнул палку, признаю… Не стоило говорить ей это.
– Извини, Ева. Я был неправ. Хочешь, я помогу починить машину? Почему они так поступили, скажи мне? – спрашиваю искренне, не надеясь на ответ.
В салоне тихо. Слышатся звуки радио и мерное урчание двигателя, гудки проезжающих по реке барж. Мы просто ездим по городу, потому что Ева так и не сказала, где живет…
– Мне выделили финансирование, – неожиданно произносит она, устремляя взгляд в окно. – А ходатайствовала за его выделение правящая партия. Очевидно, оппозиционеры посчитали меня продажной тварью, раз я приняла деньги? Не вникай в это, Богданов… Отвези меня на проспект Кулакова, остановись возле парка. Я теперь живу там.
– А почему не в Уланово?
– Отвали.
– Ева, ты поможешь мне?
– Нет, я же сказала. Мой любимый человек этого не поймет. Мы собираемся пожениться, а ты… Не входишь в мои планы.
– Ты не сказала, как его зовут? Может, я сам поговорю с ним? Ев, я хорошо заплачу, я…
Аксёнова застегивает пиджак на все пуговицы и набрасывает ремешок сумки, собираясь выйти.
– Так кто он?
– Вольский. Знаешь его? – хитро прищуривается.
Офигеть! Вот это я попал! Сам Антон Вольский – любовник моей… зазнобы?
– Знаю. И это… До черта круто иметь такого жениха, Ев. Поздравляю. Наконец-то тебя оценили по достоинству, – замечаю, не скрывая досады.
Ева.
– Наконец-то тебя оценили по достоинству, – едко замечает Богданов. Плюет в меня высказыванием как серной кислотой. А внутри ведь и так пусто… Там сгорело все четыре года назад. Тогда почему так больно? От его слов, пренебрежительного взгляда, сквозящей в голосе жалости? Как будто я вправду пропащая девка, которую нельзя полюбить. Что со мной не так? Ловлю себя на мысли, что Илья искалечил меня своим пренебрежением. Именно он посеял в моем сердце зерно неуверенности и недооцененности. А я вместо того, чтобы вырвать его с корнем, все это время бережно поливала сорняк, холила его и лелеяла.
«Здравствуйте, меня зовут Ева и я… слабачка. Я прячу уязвимость за маской уверенности, а моя работа – способ почувствовать себя нужной. На самом деле я никому не нужна… Разве что сыночку Сашеньке».
Поворачиваюсь к Илье, встречая его нагловатый самодовольный взгляд, ленивую ухмылку, застывшую на губах, расслабленную позу, тонкие ароматы дорогого табака и парфюма, настойчиво вбивающиеся в ноздри. Раскрываю губы, чтобы высказать язвительное замечание, спешно придумываю какую-то гадость в ответ, набираю в легкие побольше воздуха и… Не могу. Слов нет. Они как будто сгорели вместе с чувствами. Вымученно выдыхаю, понимая, что проиграла. Именно сейчас, когда мне выдался момент все ему сказать, уколоть побольнее, задеть, обидеть, отомстить, я прищуриваюсь, чтобы разглядеть его силуэт сквозь предательски выступившие слезы…
– Я… Я…
Слеза кажется ощутимо тяжелой и невыносимо горячей. И катится по щеке демонстративно, жалко, по киношному впечатляюще. Уверена, Богданов лишь утвердится в мысли, что я позёрша.
«Все, Ева, ты просрала свой звездный час. Он ускользнул из твоих рук, как веревочка воздушного змея. Просто взмахни ладонью, толкни эту чертову дверь и проваливай из его машины! Ни на что ты неспособна – так и будешь позировать перед камерами и давать интервью дешевым каналам!».
У меня даже выйти из машины не получается с достоинством. Я с силой толкаю злосчастную дверь и почти вываливаюсь из салона. Роняю сумочку на асфальт, спешно подбираю ее и убегаю, не обращая внимания на голос Ильи в спину:
– Ева, постой! Да постой ты!
Рядом с проспектом Кулакова красуется зеленый парк культуры и отдыха. Я обманула Богданова – в этом районе я не живу, придумала первый адрес, пришедший в голову. Растворяюсь в толпе отдыхающих – прогуливающихся парочек, женщин с собачками, мамаш с колясками и шагаю в сторону дальней аллеи. Оглядываюсь лишь спустя пару минут. Я и не надеялась, что Илья побежит за мной. Куда там будущему сенатору бегать за какой-то… Я даже правильной характеристики себе не могу дать. Кем? Красавицей, деловой женщиной, бизнес-леди? Вроде бы и так… Но это только внешний фасад. Никто не знает, что у меня внутри… Что заставляет мое сердце биться чаще, радоваться, умиляться, плакать. Что-то я совсем раскисла! Надо собраться, позвонить замдиректора фонда, Иришке, назначить встречи с журналистами для опровержения, но главное – надо встретиться с Вольским!
Тянусь в сумочку за телефоном, но меня опережают: аппарат настойчиво вибрирует, а на экране высвечивается фотка Иришки.
– Аксёнова, ты там живая? Я же волнуюсь за тебя, ты чего не позвонила? Ты видела свежие посты в инстаграме новостного канала? А материал Сосновской? Его включили в рекламный блок политического канала. Господи, Ева, ну как тебя угораздило? Вы же… целовались на виду у всех? Ты что простила его? Сошлась с ним? Забыла, как он тебя выставил тогда? Вытер ноги и…
– Прекрати, Ирин. Не забыла, поэтому завтра же дам опровержение. Ир, мне снова испортили машину. Илье пришлось подвозить меня, и… Я назвала ему липовый адрес. Не хочу, чтобы он увидел Сашеньку. Не хочу пускать его в свою жизнь. Ты… заберешь меня? Я в парке на проспекте Кулакова.
– Поэтому целовалась у всех на виду? Кажется, я понимаю, зачем ты ему понадобилась. У него ведь выборы, так? Сначала он пройдет в областную Думу, а потом его изберут сенатором на первом же ее заседании. Ему нужна красивая картинка для журналистов: счастливая улыбающаяся жена, милый ребенок, видимость нормальной семьи.
– Да, черт возьми, ты угадала, Шатрова! Чего ты от меня хочешь? Я отказалась ему помогать. И я… В общем, я придумала, что у нас с Вольским роман. Хотя Антон и ухаживает за мной, он…
– Я сейчас приеду, подруга. Это не телефонный разговор.
К приезду Иры я успеваю порядком замерзнуть. Уж не знаю, чем провинился август, но сегодня холодно, как осенью. Семеню на каблучках по тротуару, завидев на проезжей части машину Ириши. Облегченно плюхаюсь на переднее сиденье, погружаясь в атмосферу тепла и аромата духов подруги.
– Надо звонить Вольскому, – без прелюдий начинает она. Включает поворотный механизм и трогается с места, растворяясь в потоке машин.
– Надо. И что-то с машиной надо делать. Третий эпизод за полгода. Я ее теперь продам за полцены. Битая, крашенная, изуродованная… – качаю головой, поглядывая на пролетающие мимо деревья и фонтаны парка отдыха.
– Тебе нужен водитель. А машиной я поручила заняться нашему охраннику. Благо, он еще не успел слинять с работы и напиться. Отгонит ее на техстанцию, там починят.
– Спасибо, дорогая.
– Не заговаривай мне зубы, Аксёнова. Расскажи, как целовала этого мерзавца? Ты что… вспомнила все? И как тебе его поцелуи?
– Отстань, Иришка. Мне не понравилось. Я и не участвовал в этом… действии, он сам что-то там… – краснею, как юная дева на первом балу. – Позвони Сосновской и всем журналистам. Не видать Богданову красивой картинки! И меня не видать… даже в роли фиктивной жены. Сейчас же позвоню Антону и соглашусь на его предложение поужинать.
– Давно пора, – снисходительно протягивает Ира. – Он, конечно, не такой красавчик, как Богданов…
– Ира!
– Но… Мужчина перспективный, хоть и намного старше тебя. Да и при хорошей должности, что немаловажно.
– Богданов тоже меня намного старше, если ты забыла. Погоди, Ирин, няня звонит, – смахиваю экран, внутренне холодея от странного предчувствия.
– Ева Андреевна, к нам в дом ломится какой-то мужчина! Говорит, что вы его знаете, что он ваш… муж. Что нам делать, Ева? Сашенька плачет, а тот мужик… Он настаивает, чтобы я его впустила. Показывает штамп в паспорте и…
– Господи… – только и могу выдавить. – Ир, разворачивайся, едем в Уланово. Богданов штурмует мой дом!