Любовь как война - читать онлайн

Глава 1

Ольга Алексеевна Слепнева не любила смотреться в зеркало. Поэтому делала это всего два раза в день: утром и вечером, когда умывалась после пробуждения и перед сном. Сейчас было утро, и она стояла перед раковиной с зубной щеткой в руке.

– Мама, – послышалось из-за двери, – ты скоро?

– Да, – коротко ответила Ольга и принялась чистить зубы.

– Как скоро? – не отставал сын.

– Через минуту выйду!

– Значит, через шестьдесят секунд? Я засекаю… Раз, два, три, четыре…

Пока сын считал, Ольга успела сполоснуть рот и намылить лицо. А вот на то, чтобы смыть «Детское» (она пользовалась только им, игнорируя всевозможные новинки, активно рекламируемые по телевизору), времени не хватило. А все потому, что Саша вел счет в ускоренном темпе.

– Все! Минута вышла! – прокричал он, слив последние три цифры в одну: «пятьвосьдешесят».

– Дай мне еще одну, пожалуйста.

– Нет!

– Саша, мне так понравилось, как ты считаешь. Хочу послушать еще раз. Только сделай это помедленнее, хорошо?

Сын быстро согласился, хотя она ожидала от него капризов. Сегодня Саша был в дурном расположении духа. Поэтому и донимал мать. Он плохо спал из-за кошмаров и пробудился с головной болью, которую с трудом сняли две таблетки сильного анальгетика. Именно в такие дни с ним было особенно трудно…

В другие не так…

А легко – никогда.

Ольга умылась, вытерла лицо полотенцем. Ее длинные седоватые волосы растрепались. Она расчесала их и собрала в пучок на затылке. На то, чтобы сделать прическу, у нее уходило не больше десяти секунд.

– Шестьдесят! – услышала Ольга Алексеевна из-за двери и отодвинула щеколду.

Выйдя из ванной, она увидела Сашу. Он сидел на полу прямо напротив двери. Его худые ноги были вытянуты. Он, как обычно, был бос, несмотря на ледяной пол – отопление уже отключили, а на улице в столь ранний час было около ноля градусов. Ольга Алексеевна постоянно твердила сыну о том, что нужно обуваться в тапки или хотя бы носить носки, но он не любил ни того, ни другого. Дай ему волю, он бы и по улице босиком ходил.

– Надень тапки, – бросила Ольга, перешагнув через ноги сына, чтобы пройти на кухню.

– Не хочу, – привычно ответил он.

– Блины на завтрак получают только те, кто слушается маму.

– То есть, если я не обуюсь, ты…

– Не буду печь тебе блинов.

– Но это нечестно, ты мне вчера обещала…

– Саша, надень тапки, – строго проговорила Ольга.

Сын тяжело вздохнул, затем встал и потопал в прихожую.

А она вынула из холодильника блинное тесто и начала готовить завтрак.

…Ольгой Алексеевной она стала в двадцать два, когда пришла работать в школу по окончании пединститута. По имени-отчеству ее называли не только ученики, но и коллеги. У них в коллективе все обращались друг к другу официально даже в тех случаях, когда в учительской не было никого, кроме преподавателей: ни школьников, ни родителей, ни представителей роно, например. И только выходя за школьный порог, педагоги превращались в Свет, Лен, Ань. Все, кроме Ольги Алексеевны. Вне стен учебного заведения она не общалась ни с кем из своего коллектива. Если только по рабочим моментам. Во всевозможных междусобойчиках она участия не принимала. Ее, недавно устроившуюся на работу, позвали на пикник, но Ольга отказалась, и на этом все закончилось. Больше никаких предложений поучаствовать в совместных посиделках не поступало. Коллеги ее не то чтобы невзлюбили, просто держались от нее на расстоянии…

Или она от них?

Ольга всегда была нелюдимой. Дикаркой, как говорила ее мать. Или же, по мнению бабушки, вещью в себе. Оле не нравились оба сравнения. Она и не дикая, и не вещь. Просто… На своей волне. Это определение она придумала сама…

– Мама, смотри, я в тапках! – услышала Ольга Алексеевна голос сына и обернулась. Саша стоял в дверях кухни, гордо демонстрируя ей свои «чуни». Это название закрытой домашней обуви с опушкой по краю дал когда-то ее дед. Оля его подхватила, а за ней и сын.

– Молодец. Но если бы ты еще и штаны надел, было бы вообще здорово.

– А я не знаю, где они…

– Висят на спинке кресла, возле твоей кровати.

– Там не черные, в которых я обычно хожу, а голубые. Я их испачкаю. Лучше уж с голыми ногами поем, кожу отмыть легче. А на светлой ткани могут следы остаться. Так ведь?

Саша иной раз довольно здраво рассуждал. И Ольге Алексеевне казалось, что ее сын вполне нормален. Но это было не так…

– Тебе варенье или мед? – спросила она, отправляя очередной готовый блин на тарелку. Ее сын любил печево со сладостями.

– Джем яблочный, – ответил он и облизнулся.

– Ты его съел. – Видя, как Саша набычился, Ольга поспешно выпалила: – Но есть яблоко. И если его порезать и полить медом, будет как джем.

Сын просиял. Ольга Алексеевна открыла холодильник, достала из него грушовку и быстро ее измельчила. В вазочку, куда она нарезала яблоко, добавила ложку гречишного меда и поручила Саше все перемешать. Пока тот, высунув язык, делал это, она заваривала чай.

Сыну исполнилось сорок, а он был сущим ребенком. Причем не самым смышленым.

Ольга Алексеевна родила его в двадцать два от любимого мужа. Его звали Ларионом. Вот так, и никак иначе. На Ларика и Лари он не откликался.

Это был ее ученик. Оле двадцать два, ему шестнадцать с половиной. Она тогда подменяла преподавательницу географии. И когда вошла в класс, сразу обратила внимание на этого парня. У него в волосах седина была – снежно-белая прядь на длинной черной челке, именно она бросалась в глаза первой, а уж потом все остальное: необыкновенной синевы глаза, алый рот и крапины веснушек на тонкой переносице.

Ларион был очень красивым парнем. Но одноклассницам не нравился из-за скверного характера. Он был высокомерен, язвителен, а порой жесток. Если жалил словом, то так больно, что девочки плакали. А так как его фамилия была Слепнев, то и кличка к нему прилипла подходящая – Слепень. Когда он увидел молодую учительницу, вошедшую в класс, то нацелил свое жало на нее. Только выпущенный в Ольгу яд не принес ей никакого вреда. Она была не просто в броне, а в отражающих доспехах. На каждую колкость Слепня отвечала двумя. И все они были такими тонкими, что никто в классе, кроме Лариона, не понял, что над ним издеваются.

Они пикировались весь урок. Потом еще один, состоявшийся через день. Слепень с нетерпением ждал третьего, но географичка к тому времени выздоровела, и Ольга Алексеевна больше у них не преподавала. Спустя пару недель Ларион встретил ее после уроков и, отобрав тяжелый портфель с тетрадками, пошел провожать до дома. При этом вел себя как паинька. Почему, сам не понимал. Тогда он еще не знал, что влюбился…

Они стали близки за неделю до выпускного. Занялись сексом в библиотеке, куда оба явились в конце дня: Ларион – сдавать учебники, она – их принимать – Ольга подменяла очередную захворавшую коллегу. После короткого сумбурного секса на столе, заваленном книгами, они поняли, что созданы друг для друга.

Замуж за Лариона Ольга вышла на третьем месяце беременности. Парня для того, чтобы брак зарегистрировать, из армии вызывать пришлось. А вот когда сын родился, его не отпустили. Проштрафился и был лишен отпуска. Так что Сашеньку Ларион увидел, когда тому уже полгода исполнилось.

То, что ребенок отстает в развитии, стало ясно не сразу. Саша ничем не отличался от сверстников и пошел даже раньше некоторых детей. Говорить он также начал вовремя. Вот только понять его одна Ольга могла. Их отправили к логопеду. Тот с Сашей долго занимался, после чего перенаправил к другому врачу. Этот поставил диагноз «деменция», иначе говоря, слабоумие. И предположил, что развилась болезнь после травмы головы. Ребенка якобы роняли. Оля возмутилась. Она знала, что Саша не получал таких серьезных травм, которые привели бы к слабоумию. Поэтому отвела сына к другому специалисту. Тот поставил диагноз «аутизм» и сказал, что это врожденное.

Ольга и этого врача посчитала некомпетентным. Дети, зачатые в большой любви, не рождаются больными. Таково было ее убеждение. Ее Саша просто не такой, как все. Чудак. У него свой образ мышления и язык. Она его понимает, и это значит, что научить его тому языку, на котором изъясняются остальные, те, что как все, – ее материнская миссия.

Она усердно с ним занималась. Изо дня в день. Когда забирала из детского сада (он был в спецгруппе – в другую его не брали), усаживала Сашу за стол и начинала уроки. И года не прошло, как сын стал понятно изъясняться. Он немного заикался и не выговаривал букву «р», но этим грешат и «нормальные» дети его возраста. Зато ее мальчик немного читал и писал простые слова, типа «мама», «папа», «Саша». Ему на тот момент едва исполнилось пять.

Ольга Алексеевна очень гордилась сыном. А вот муж его стыдился. И пытался убедить ее в том, что Саша никогда не станет нормальным. Поэтому предлагал отдать его в интернат, а не в обычную школу, как планировала Оля. Ларион вообще к сыну всегда относился прохладно. Даже когда еще никто не мог предположить, что Саша ребенок проблемный. Видимо, отец был слишком молод. А уж когда стало ясно, что сын не такой, как все, Ларион сразу предложил Оле отдать Сашу в детский дом инвалидов. Она тогда с ним чуть не развелась. Но поскольку любила, то простила. И стала доказывать мужу, что их сын не хуже других.

Когда Саша, шестилетний, стоя на табурете у новогодней елки, вместо четверостишия оттарабанил таблицу умножения, Ольга Алексеевна подумала, что муж это оценит. И поймет, как она права. Плод их любви никакой не отсталый, а как раз наоборот… Но Ларион, когда жена стала вымогать (он употребил именно это слово) у него комплименты в адрес Саши, сказал:

– Сними розовые очки, Оля. Наш сын аутист. И, как большинство детей с таким диагнозом, обладает феноменальной памятью. Для него запомнить таблицу умножения раз плюнуть…

– Диагноз поставлен некомпетентным специалистом! – возмутилась Оля. – Наш сын вполне нормален. И только ты этого не замечаешь…

– Это ты не замечаешь, что он ненормален, – возразил Ларион. После того как они чуть не развелись, он предпочитал помалкивать, когда жена заводила разговор о сыне. Вне дома Ларион оставался тем же Слепнем, высокомерным, язвительным, порой жестоким, хотя с Олей научился быть если не душевным и добрым, то все же терпимым. Но сегодня он выпил шампанского, вот и не сдержался. – Наш сын умственно отсталый! Признай уже это.

– Все воспринимают Сашу как обычного ребенка. И отмечают, что он очень развит для своего возраста, – не сдавалась Оля.

– Ты говоришь о случайных знакомых. Тех людях, с которыми ездишь в автобусе или дожидаешься своей очереди в магазине. Они не знают Сашу. Видят его десять-двадцать минут, пусть полчаса. Те же, кто сталкивается с ним постоянно, Ореховы из соседней квартиры, моя мама, воспитатели, доктора, наконец, – все они понимают: Саша не совсем нормальный ребенок, но с ним очень много занимаются. Оля, даже дебила, а наш сын, слава богу, не так сильно отстает в психическом развитии… так вот, даже дебила можно обучить. Если бы с ним кто-то возился столько же, сколько ты с Сашей, он смог бы заучить таблицу умножения.

– Не смог бы!

– Даже попугаи могут повторять то, что слышат! Запоминают фразы и воспроизводят их.

– Наш сын применяет таблицу. Он считает.

– Но впадает в ступор, если ломается карандаш, которым он пишет. Я видел, как вы занимаетесь. И вольный пересказ ему не дается. Я спросил как-то, о чем сказка «Золушка». Он не смог в нескольких предложениях мне ответить. Как сделал бы любой ребенок. Саша принялся воспроизводить по памяти текст…

Они долго спорили в ту новогоднюю ночь, но так ничего друг другу и не доказали. Могли бы разругаться вдрызг, да шампанское, которое Ларион в горячке допил, сыграло свою благую роль. Глава семьи размяк и вместо того, чтобы продолжать словесные баталии, увлек Олю на супружеское ложе…

Через девять месяцев в их семье случилось пополнение – родился еще один сын, Славка.

Надо сказать, что Ольга своей беременности не обрадовалась. Более того, она хотела сделать аборт. У нее муж-студент. Сын… э… не такой, как все… Нет, совершенно определенно, она не могла себе позволить – ни морально, ни физически, ни материально – еще одного ребенка. Потому что все на ней. Ларион что? Ни денег в дом, ни помощи по хозяйству. Знай строчит какие-то рассказы да притчи философские, хотя учится на радиоинженера. Хорошо еще, что она его в школу сторожем пристроила. А то бы он в семейный бюджет вклад вносил лишь своей стипендией. Но его учеба подходила к концу. Оставалось каких-то полгода. Оля уже мечтала о том, как они заживут, когда Ларион устроится на работу по окончании института… плюс ее две ставки… можно будет даже на море съездить… И тут! Бах! Беременность!

Первая мысль была – аборт. Она поделилась ею с мужем. Но тот – в штыки. Рожай и все тут. Оля не знала тогда, что супруг давно мечтал еще об одном ребенке… НОРМАЛЬНОМ!

Вячеслав таким и родился. Здоровым во всех отношениях чадом. Поэтому Оля со спокойной душой отдала его семимесячного в ясли, чтобы поскорее выйти на работу. И дело было не в деньгах. Хотя и в них семья нуждалась. Ольга Алексеевна пристроила-таки Сашу в обычную школу, в которой сама преподавала, пусть и в коррекционный класс, и взяла этот класс себе (чтобы этого добиться, она три месяца проходила специальное обучение). Так что в школу они с Сашей пошли вместе.

– Мама, – услышала Ольга голос сына и стряхнула с себя воспоминания о далеком прошлом. – Мам, ты что, не слышишь?

– Что? – уточнила она. Звуки до ее ушей доносились разные: начиная от тарахтения холодильника и заканчивая ором ворон за окном. Оля не знала, какой именно привлек ее сына. Это мог быть и «топот» тараканов, который никто, кроме него, не слышал. В детстве Саша постоянно жаловался на то, что он мешает ему спать. Она считала, что у сына феноменальный слух. Ларион же, когда Саша в очередной раз поднял их среди ночи, чтобы пожаловаться на то, что тараканы его разбудили своим топотом, с раздражением выпалил: «Они бродят только в твоей голове!»

– Всё, – выдохнул Саша.

– Что все?

– Он замолчал.

– Да кто… кто замолчал? – Вариантов было несколько: ворон, что каркал, соседский телевизор, слышимый в их квартире, кран, иногда подкапывающий… таракан, бродящий в голове Саши…

– Человек, который умирал… Он дышал вот так… – Саша набрал полную грудь воздуха и с хрипом его вытолкнул из легких. – А теперь замолчал.

– Где умирал? Кто? – испуганно переспросила Ольга.

– Тот, кого мы знаем. Его больше нет. Он испустил дух…

И, замерев, стал шарить глазами по кухне. У Ольги мурашки по телу побежали…

Ее сын еще и призраков видит?

– Он где-то рядом, – пробормотал Саша. И тут его глаза уперлись в потолок. – Там!

– Кто?

– Мертвец.

И, шумно выдохнув, принялся доедать свой завтрак.

– Саша, объясни, пожалуйста, в чем дело? Ты что-то услышал, да? Или почувствовал?

Сын пожал плечами.

– Что за человек, как ты выразился, минуту назад испустил дух?

Но Саша как будто ее не слышал. Его вниманием завладела яблочная косточка. Он взял ее с тарелки и стал рассматривать на свет с таким вниманием, будто в его руках как минимум бриллиант, или как максимум новая форма жизни. В такие минуты до него невозможно было достучаться, но Ольга Алексеевна собралась предпринять еще одну попытку, когда в дверь заколотили…

Именно так!

Не постучали, не позвонили, что привычно, а именно заколотили…

Тра-та-та-та-та!

Да настойчиво так, нетерпеливо, если не сказать, нервно.

Ольга вздрогнула всем телом. А Саша продолжил свое занятие. Только как-то странно усмехнулся. Будто знал, кто пришел и зачем.

Ольга Алексеевна прошла в прихожую и распахнула дверь.

На пороге она увидела соседку Машу Орехову. Ольга ее не любила. Именно эта женщина когда-то поставила под сомнение нормальность Саши и, убедившись в том, что он умственно отсталый, растрезвонила об этом всем во дворе. А ведь кое-кто из соседей, живущих в других подъездах, воспринимал его как обычного ребенка. Ольга так и не простила этого Ореховой. Хотя с тех пор прошло несколько десятков лет.

– Ольга Алексеевна, беда! – выпалила соседка. Она величала ее по имени-отчеству, хотя была на два года старше.

– Что случилось?

– Муж мой труп нашел. – И она ткнула пальцем вверх. Туда, где зияла открытая дыра люка, ведущего на чердак – они жили на последнем этаже. – Полез антенну поправлять, а то помехи у нас…

– Труп? – переспросила Оля.

– Да. Еще теплый. Будто человек умер каких-то несколько минут назад.

– Бомж?

– Нет, не похож! Одежда на нем приличная. Руки чистые. Лица муж не увидел, покойник на животе лежит. Но судя по не очень густой седине в волосах ему лет сорок или около того.

– Молодой еще. Что с ним могло случиться?

– Так убили его!

– Что вы говорите?

– Да он в луже крови лежит.

– Надо полицию вызвать.

– Уже.

– Спасибо, что предупредили, – бросила Ольга, намереваясь закрыть дверь, но Орехова ее придержала.

– К вам никто не должен был прийти? – спросила она торопливо.

– Сейчас?

– Да.

– Нет. А что?

– Муж сказал, будто бы мужчина показался ему смутно знакомым.

– Но он же не видел его лица.

– Да, но на шее у него татуировка, чайка какая-то, что ли? Когда муж упомянул об этом, я сразу вспомнила, что молодой человек с такой же наколкой иногда захаживал к вам.

– К нам заходил молодой человек с татуировкой сокола.

– Может, это он. Птица, в общем.

Ольга Алексеевна мысленно возмутилась – как можно спутать сокола с чайкой? Но тут же отбросила эту мысль, сосредоточилась на другой и… Вскрикнула!

– Что такое? – испугалась соседка.

– А волосы у него какого цвета?

– У сокола? – неуверенно протянула Орехова.

– У покойника!

– Темные с проседью, – ответил за нее муж, вышедший в подъезд не в своем привычном одеянии – семейных трусах и майке-тельняшке, а в спортивных штанах и футболке. Приготовился встречать полицию. – А на макушке круглая маленькая плешь…

Оля кивнула.

– Это мой бывший ученик Костя Перфилов… – проговорила она.

Тот, кого они хорошо знают!

Глава 2

Боря не верил своим глазам.

Даааа лаааадно?

Так, нарочито растягивая «а», говаривала его последняя пассия, если во что-то не верила.

– Я не купил тебе спортивную тачку не потому, что пожадничал. Просто ты отвратительно водишь и на такой машине разобьешься.

– Да ладно!

– Отдых на Галапагосах круче, чем на Пкухете.

– Да ладно!

– Земля крутится вокруг солнца, а не наоборот.

– Да ладно!

Эту фразочку Боря вспомнил, стоя на Пресненской набережной и глядя на махину Москва-сити.

В родном городе он не был десять лет, и этот строящийся деловой район он видел впервые. И, надо сказать, он ему нравился.

…Из Москвы Боря уехал в тридцать. Предложили хорошую работу в Швеции, и он, недолго думая, рванул за рубеж. Три года в Хельсинборге прожил, затем два в датском Копенгагене и столько же в германском Дрездене. Вкалывал, как проклятый, по двенадцать-четырнадцать часов. Практически без выходных. Когда они выпадали, Боря отсыпался. Отдыхал два раза в год. Всегда уезжал куда-нибудь на тропические острова. И там отрывался по-настоящему… по-русски! Мог нажраться вхлам и сплясать на барной стойке. Послав обслугу, запрыгнуть ночью голым в бассейн. Усесться на крышу такси и кататься так по городку. Отвалить проституткам-негритянкам сотню баксов только за то, что они споют «калинку-малинку». Там, на отдыхе, он общался только с соотечественниками, выискивая их по всем курортам. Когда же возвращался «домой», то держался от русских подальше. Свяжешься с ними, будет не до работы. А Боря не мог позволить себе расслабляться. У него была цель! Когда Борис уезжал из России, он сказал себе: если к сорока я не стану богатым, то брошу все и подамся в бомжи. Потому что считал: свободными могут быть только те, у кого много денег, и те, у кого их нет вовсе.

Боря был отличным специалистом. К тому же трудоголиком. Поэтому он очень много зарабатывал. А вот тратил мало – было некогда. Другой бы на его месте открыл накопительный счет в банке и перечислял на него половину своей зарплаты. Но Боря, имея цель разбогатеть, вкладывал средства в акции, а также инвестировал в проекты, порой весьма сомнительные. Ему везло! Он ни разу не терял денег. Бывало, ничего не зарабатывал, но вложенные средства возвращал всегда. В тридцать семь Боря переехал в Прагу, заключив очередной двухлетний контракт. Но у фирмы, нанявшей его, спустя семь месяцев начались серьезные трудности. Владелец, бестолковый парень, получивший бизнес в наследство после гибели отца, не умел вести дела. В итоге некогда серьезная, процветающая фирма стала терпеть убытки, терять клиентов и лучших работников. Хозяин решил от нее избавиться. Поручил Боре подыскать покупателя. Тот быстро нашел такового. И спустя каких-то пару месяцев… стал новым владельцем, оформив покупку через подставное лицо.

За год Боря вернул фирме былое процветание. Продай он бизнес в тот момент, получил бы как минимум двойную прибыль. Но он решил оставить фирму себе. На место генерального посадил толкового мужика из давних коллег, а сам, как он выражался, отправился на заслуженный отдых. Боря, конечно же, держал руку на пульсе, но особенно не напрягался. Предприятие приносило стабильную прибыль, и он мог считать, что добился своей цели. К сорока годам он стал богатым!

…Боря бросил последний взгляд на башни «Москва-сити», развернулся и пошел к стоянке. Он решил не подходить ближе и уж тем более не подниматься на смотровую площадку, как планировал сначала. Издали новый район впечатлял, но Боря не сомневался, что если рассмотреть здания вблизи, то в глаза полезут такие огрехи строительства и отделки, что испортится все впечатление. В России многое за десять лет изменилось, но вряд ли в ней перестали халтурить.

Он уселся в арендованную «Ауди». Завел мотор. Часы на приборной панели показывали десять двадцать. Вроде уже и не так рано. Но Боря привык к европейскому времени, отстающему от российского на два часа, поэтому даже проголодаться не успел. И решил попить чаю с чем-нибудь вкусненьким. А уж полноценно поест он часа через четыре.

Вырулив со стоянки, Боря покатил в сторону метро «Охотный Ряд». Неподалеку от станции находилась кофейня, где подавалась отличная выпечка. Главное же, кроме всех этих штруделей и тирамису, в ассортименте были и плюшки, и ватрушки, и ромовые бабы, и маковые слойки, пропитанные медом. Все, от чего Боря успел отвыкнуть за те десять лет, что жил в Европе.

…Кто бы знал, как он устал от этой Европы! Усталость копилась постепенно. Медленно и почти незаметно. Нарастала как пыль. Сначала она не мешала особенно. Он даже не замечал ее. Потом стала раздражать. Пока, если проводить параллель с пылью, не довела до удушья.

Он помнил день, когда это случилось.

Боря сидел в пивнице (так называют пивные в Чехии) неподалеку от Карлова моста. Погода стояла чудесная, и он вышел на террасу. Взял себе «бехеровки» и кофе. Закурил. Чехия – рай для пивоманов. В каждой крупной пивнице варили свой хмельной солодовый напиток. Боря перепробовал все. И отметил, что чешское пиво лучше немецкого, не говоря уже обо всех остальных. Вот только он не был любителем. Полулитровую кружку осиливал, но не более. Он с удовольствием пил крепкие напитки в небольших количествах. Ту же «бехеровку».

Отхлебнув из стопки, Боря затянулся. Курил он с малых лет, ни разу не пытаясь бросить, разве что уменьшить дозу до десяти сигарет в день. Но не получалось. Пачка уходила железно. Иногда больше. Он курил, попивал то настойку, то кофе и наблюдал за людьми.

Естественно, в массе своей это были туристы. Преимущественно из Китая. Когда-то, в общем-то не так давно, русских было не меньше. Но в его родной стране грянул кризис, и бывшие «совки» перестали активно путешествовать. От чего пострадали не только они, но и пражане. Что взять с китайцев? Пронесутся толпой по центру, снимая все на свои гаджеты, и утром они уже в другом городе, а скорее стране, потому что каникулы или отпуск у них мал, а посмотреть хочется много. Они не пьют, мало едят, не тратят деньги на всякую ерунду, не ходят по клубам и уж тем более не гоняют ночами на ретроавтомобилях, аренда которых стоит восемьсот крон в час.

Боря любил Прагу за ее красоту. Но она раздражала его своим унынием. Когда схлынул поток русских туристов, стало ясно, что город этот хоть и прекрасен, но… скорее мертв, чем жив. В нем нет драйва. Нерва. Стремления к развитию. Сумасшедшинки, в конце концов. Русские ушли. А если уйдут китайцы? И немцы? И арабы, которых не так много, как, к примеру, в Испании? Что останется? Безупречная готическая архитектура с примесью итальянского барокко? Апостолы, что маршируют под бой астрономических часов на Староместской площади? Утки, гуси и лебеди, жирующие на берегах Влтавы?

Богемское стекло? Чудесное пиво? Вепрево колено (знаменитое чешское блюдо – запеченная свиная нога)?

Да кому это все нужно, если не туристам? Разве что пиво… чехи большие его любители.

Зачахнет Европа без русских. В этом Боря не сомневался. А без русских красавиц… просто вымрет!

Борю затошнило. Не от «бехеровки», которая была вкусна, не от кофе или сигарет, от скуки…

Что он делает в этом красивом, но унылом городе?

И тут он увидел ЕЕ!

Боря обожал красивых женщин. Но не всех. Правильные черты лица и гармоничная фигура не могли привлечь его внимание. Этого не хватало, чтоб его зацепить. Он реагировал на… телочек! Хоть и не был на родине десять лет, но смотрел российские каналы по «тарелке», читал публикации в Интернете и знал, что именно так называют сексуальных куколок, без которых не обходится ни одна модная тусовка. Они юны, прекрасны, ухожены, а скорее, «тюнингованы» (минимум накладными ресницами, максимум силиконовыми грудями), одеты во все облегающее и ультракороткое и одержимы одной целью – отхватить себе папика. Да, они поверхностны, зачастую беспросветно глупы, корыстны, но невероятно притягательны. Даже налет вульгарности, по мнению Бори, телочек не портил, а придавал им пикантности. Как плесень сыру, например.

Среди европеек таких девушек крайне мало. Но пока Боря вкалывал, его это не особенно беспокоило. Он довольствовался курортными романами с отвязными русскими девочками, порой встречаясь с ними за спиной их папиков. В Швеции же он вел почти монашеский образ жизни. А в Германии ему повезло с приходящей уборщицей. Этническая немка из Казахстана, она была хороша, сексуальна, игрива и, что немаловажно, в отличие от телочек, не алчна. Боря спал с ней раз в неделю, и девушка ни разу не потребовала прибавки к жалованью, премии за сверхурочные, не говоря уже о каких-то подарках. Он сам преподносил их ей на праздники. Жаль, что она через год вышла замуж и переехала, и Боре пришлось вернуться к «целибату». Когда он переехал в Чехию, все изменилось. В Праге было много русских. А также украинок и белорусок – в общем, «наших» девочек. И Боря дважды не устоял, закрутил роман сначала с петербурженкой, что приехала наслаждаться красотами чешской столицы, иначе говоря, туристкой, и киевлянкой, работавшей в ресторане «Хилтон» официанткой. Обе девочки были хороши и очень Боре нравились. Но ни с одной он не пожелал жить. Считал, что это вообще не для него – заводить отношения с продолжением, иначе говоря, серьезные. Ни разу он их не попытался построить. Даже не жил ни с кем. Оставлял девушек у себя на день-два, да. Сам, бывало, ночевал у них, а то и на неделю-две зависал. Но ключей никому не давал (и не брал их ни у кого, соответственно), вещи не перетаскивал (и у себя не разрешал ничего оставлять, а намеренно забытое либо выбрасывал, либо возвращал, в зависимости от ценности), расставаясь на пороге, не говорил о новой встрече. Пока… и все!

Когда Боря достиг уровня финансового благосостояния, о каком он мечтал, женщины стали появляться в его жизни чаще. Причина проста – у него появилось время. Не средства – именно время. Ибо денег на женщин он никогда не жалел. В разумных пределах, конечно. Он был симпатичен, элегантен, воспитан, умен, одно это давало ему фору. А еще Боря мог красиво «подкатить»: хорошо угостить, устроить романтик с катанием на лошадях или ретроавто, подарить цветы. Даже телочки, возможно, особенно они, в душе своей романтичные дурехи. Если ты устроишь им праздник или приключение (какая принцесса не грезит о благородном пирате?), они станут твоими на несколько ночей. А большего Боря и не хотел!

До поры до времени…

И вот он сидит на веранде пивницы возле Карлова моста, пьет «бехеровку» и курит. Еще он смотрит на туристов, с тоской думая о том, что в связи с кризисом в России Европа потеряла не только деньги, но и красоту в лице русских туристок. Глаз не радуется, натыкаясь на всех этих немок, англичанок, тех же чешек из провинции. Они все казались Боре мужиковатыми. Со стрижками или хвостиками, без макияжа или с очень незаметным, в мешковатых одеждах и обуви без каблуков, они не очень отличались от своих спутников противоположного пола. Пожалуй, те даже были ярче. И вот среди этой серой массы…

Будто в стае галок…

Появляется жар-птица!

Джинсы в стразах обтягивают длинные ноги, как вторая кожа. Высокие сапоги на шпильке. Коротенькая золотистая курточка с пушистым воротником из лисы. Куртка задирается, и виден пупочек, в котором поблескивает сережка с крупным камнем. Выбеленные волосы вьются по ветру. Над ресницами стразики. Губы пламенеют…

Сразу ясно, что она из России. Но не русская. По крайней мере, не чистокровная. Волосы от природы темны, кожа смугла, а глаза, пусть и серые, убегают уголками к вискам. Кто-то из родителей азиат: татарин или казах.

Боря так пристально смотрел на «жар-птицу», что она не могла этого не заметить. Приостановилась. Оценила. Сначала часы и зажигалку, потом самого Бориса. Осталась всем довольна и села за соседний столик. Вытащила из сумки сигареты, стала искать зажигалку. Естественно, Боря дал ей прикурить…

С этого и началось их знакомство.

Ее звали Лола. Мать русская, отец балиец, а не татарин или казах (хотя могла и соврать – телочки любят нагнать дыму). В Прагу приехала в гости к подруге, на пару недель. Боря забрал Лолу от нее на третий день. Поселил у себя. Когда она собралась улетать, порвал билет (не его, конечно, он был электронный, а распечатку) и сказал – ты остаешься. Лола не стала возражать. Какая телочка откажется от такого подарка? Вроде и папик, но относительно молод, хорош собой, холост… и бесконечно влюблен!

Они прожили вместе почти полгода. Если точнее, пять месяцев и один день. А потом Лола исчезла. Оставив после себя привычный бардак, кучу шмоток из прошлой коллекции и надпись на зеркале помадой «Шанель» – «Прощай!».

Он звонил ей, но телефон был выключен. Он искал ее в Сети, блуждая по сайтам, на которых она выкладывала тонны своих фоток, но аккаунты были либо заблокированы, либо неактивны. Он посылал ей мысленные сигналы – вернись, Лола, вернись, – но и они растворились во Вселенной, не достигнув цели…

Боря горевал две недели и, устав от этого, взял билет до Москвы и улетел в родной город.

В нем он пробыл уже два дня и, адаптировавшись, собрался встретиться с давними друзьями. Усевшись за столик кофейни и сделав заказ, Боря стал звонить по телефонам, что у него имелись.

Друзей у него было четверо. Нет, не так…

Тех, кого он считал друзьями, было четверо. Со всеми он познакомился еще в начальной школе. Пока Боря жил в России, они были неразлейвода. Потом, конечно, отдалились, но не потерялись. Двое приезжали к нему в гости. А вот Костя Перфилов, с кем он особенно когда-то дружил, не мог, ибо был невыездным. Но они созванивались. Именно с ним особенно часто.

Поэтому Косте Боря позвонил первому.

Гудки шли нормальные, но никто не отвечал. Боря собрался уже дать отбой, как в динамике раздалось:

– Алло!

– Костян, здорово!

– Это не Костян.

– Нет? А кто тогда?

– Сержант Сергеев, полиция.

– Костян опять вляпался? – простонал Боря. Его друг имел неприятности с законом с малолетства.

– Да. И серьезно. Его убили.

Боря смежил веки и сделал глубокий выдох. Гнев, страх, душевную боль – все отрицательные эмоции он представлял дымом и выталкивал из себя. Это помогало успокоиться.

– Алло, вы меня слышите?

– Да, – ответил Боря сдавленно. – Как Костя умер?

– Ему перерезали горло. И знаете где? На чердаке дома, в котором живет ваша учительница. Вы ведь одноклассник Константина, я прав?

– Да, откуда вы?..

– К вашему контакту прикреплена фотография, на которой стоят пятеро мальчишек в школьных формах с октябрятскими звездочками. Я понял, это Константин с друзьями. Один из них по логике вы.

– Точно. Мы вместе учились. Значит, Костю убили в доме Ольги Алексеевны?

– Именно.

– Как она?

– Держится молодцом. С ней сейчас мой коллега беседует. К вам у нас тоже несколько вопросов будет. Сможете подъехать в отделение?

– Давайте я на место преступления подъеду? И с вами поговорю, и Ольгу Алексеевну поддержу.

– Если успеете в ближайший час…

– Буду максимум через полчаса, я недалеко.

– Хорошо, рулите сюда. До встречи.

Сергеев отсоединился. А Боря, не дождавшись заказа, покинул кафе, бросив на стол пару купюр.

Глава 3

У него было странное имя…

Амо́н.

Амон Андреевич Боровик.

Когда он представлялся, каждый второй переспрашивал:

– Как-как? Антон? Арон?

– Амон, – четко проговаривал он, – правильно произносить именно Амон, с ударением на втором слоге, а не на первом.

Кто помнил историю Древнего Египта, сразу интересовались, не в честь ли бога солнца Ра его назвали. Амон подтверждал. Это было на самом деле так. Его отец Андрей Геннадьевич Боровик был историком. Особенно его привлекал Древний Египет. Будучи студентом, он участвовал в археологических раскопках у берегов Нила. Их группа нашла тогда много интересного. И даже ценного. Причем не только с исторической точки зрения. Например, один из сокурсников Боровика обнаружил шлем военачальника из чистого золота. Если бы это происходило не в жизни, а в кино, его бы непременно украли какие-нибудь джентльмены удачи, типа Доцента, Хмыря и Косого. Только эти были бы смуглыми чернявыми арабами. Скорее всего, бедуинами. Но в реальности все обстояло иначе. За раскопками наблюдал представитель египетской стороны, и сразу, как только был обнаружен шлем, он сделал звонок куда надо. Через два часа из Каира вертолетом прибыла военная бригада. Шлем, как историческая и культурная ценность, тут же был отправлен в столицу.

Впрочем, все, что находилось в недрах египетской земли, принадлежало государству. Даже осколок простого кувшина, в который набирали воду крестьяне. Поэтому сокрытие его считалось чуть ли не преступлением. Но некоторые все же припрятывали какую-нибудь ерундовину, типа той же частички домашней утвари. На память! Андрей Боровик пошел дальше. Он присвоил себе золотую пластину с изображением бога Амона с головой гуся – гусь считался символом мудрости в Древнем Египте – и умудрился вывезти ее из страны. С тех пор она стала его талисманом. Молодой историк заметил, что сразу после возвращения из Египта ему стало везти. Во-первых, в аэропорту он познакомился с удивительной девушкой, тогда как до этого ему не везло даже с обычными. Во-вторых, бабка завещала квартиру именно ему, хотя у нее были еще внуки, не говоря о детях. В-третьих, его отчет о практике был признан лучшим и отправлен на соискание какой-то общесоюзной студенческой премии.

Спустя год с небольшим Андрей Боровик женился, переехал в отдельную квартиру, стал аспирантом и начал преподавать. Когда супруга, та самая удивительная девушка, встреченная им в аэропорту, сообщила ему о своей беременности, молодой муж уже знал, как назовет ребенка, если это будет мальчик. Амон. В честь бога солнца. И как ни уговаривала его жена дать чаду менее экстравагантное имя, Андрей остался непреклонным. Только Амон. И точка. Пришлось жене смириться. Не разводиться же из-за этого? Лучше бы дочь родилась, думала женщина. Для дочки Андрей тоже не совсем обычное имя придумал – Авдотья, – но оно хотя бы русское.

На свет появился мальчик. Амон. Как ни странно, похожий на египтянина, чернявенький, хотя родители были светлыми. Но у Андрея отец был жгучим брюнетом, и Амон, видно, в него пошел.

…Или же в своего тезку… бога солнца Ра?

Когда мальчику исполнилось пять, у Боровиков появился новый член семьи, Авдотья. Через много лет сестра Амона упрекнула родителей в том, что они дали ей неподходящее имя. Оказалось, она все детство страдала оттого, что ее зовут нетрадиционно: Олей, Светой, Наташей, а Авдотьей. И мечтала имя поменять. В отличие от Амона. Ему нравилось его редкое «божественное» имя. Оно выделяло его из толпы. Амону с малых лет нравилось быть не таким, как все.

Теперь ему сорок. Исполнилось вчера. Эту дату отмечать не принято. Но Амон вообще не любил торжества по случаю дня рождения. Старался уехать в другой город, а лучше в страну, чтобы не думать, где собрать гостей, чем угостить, а заодно избавлял друзей и родственников от проблемы, что ему подарить. Но вчера он находился в Москве, родители и сестра с семьей нагрянули к нему в гости с цветами и презентами. Амон повел всех в ресторан, потому что дома угостить их было нечем. Благо он жил в центре, и в шаговой доступности находилось много приличных заведений. Он выбрал арабский ресторан. А где еще человек, названный в честь древнеегипетского бога, мог отметить свой сороковой день рождения? Только там…

Еда была отменной. Вино превосходным. Обслуживание безупречным. Но посиделки как-то не задались. Быть может, потому, что в каждом тосте сквозил завуалированный упрек. Тебе уже сорок, а ты все никак не определишься. Пора, Амон!

Отец считал, что жизнь сына не удалась. Мать, впрочем, была такого же мнения. Но в отличие от супруга об этом помалкивала. Как и сестра. И все же Амон знал, что они солидарны с отцом. По мнению женской половины семьи, мужчина, в сорок лет не имеющий жены и ребенка, не может назвать себя состоявшимся. Отец же напирал на то, что Амон не имеет профессии. Тот факт, что сын отлично зарабатывает, во много раз больше его, не в счет.

– Объясни, чем ты занимаешься? – вопрошал он.

– Всем понемногу, – отвечал сын. Он на самом деле чем только не занимался: и рекламой, и торговлей, и биржевыми операциями. Все это он делал, не выходя из дома, сидя за компьютером.

– А надо чем-то одним и много! – поучал Амона отец. – Чтобы реализоваться по-настоящему, необходимо посвятить всего себя тому, чем ты занимаешься. Отдаться делу. И оставить после себя что-то нетленное.

Сам Андрей Боровик так и сделал. Посвятил себя истории. Защитил сначала кандидатскую, затем докторскую. Преподавал. Писал книги. Стал ведущим египтологом страны. Амон был другим. Совершенно! Он умудрился поучиться в четырех институтах, но закончил лишь один. Сменить кучу специальностей и десяток хобби. А в итоге так и не найти дела, которому хотелось бы себя отдать.

В сорок лет Амон понял, что это не минус, а плюс, о чем сообщил отцу. Тот возмутился:

– Ты не прав, сын!

– Разве? А мне кажется, это здорово – быть свободным. Я могу применить себя в нескольких областях. Заработать денег разными способами. Получить кайф от многих занятий. Например, я умею программировать. И мне это нравится. В нашем урбанистическом мире я нахожу применение своему дару. Но еще я умею объезжать лошадей, обихаживать, даже немного лечить. И если попаду в места, далекие от цивилизации, я этим займусь. Я знаю два языка, кроме родного. Не в совершенстве, как ты арабский. Но говорю и читаю по-английски и испански. Два самых востребованных языка в мире. Меня поймут в десятках стран. Я разбираюсь в машинах. Умею их чинить. Работал барменом. Исключительно смешиваю коктейли. Папа, я нигде не пропаду, ты понимаешь? Куда бы ни забросила меня судьба, везде я буду как дома и при деле.

Но тот не понимал:

– Это не судьба тебя бросает! Ты сам мечешься. Хотя тебе уже сорок. Я в твои годы…

И так далее в том же духе. Амон из уважения к отцу не озвучивал многие свои мысли. Например, он не напоминал ему о том, что тот строил свою карьеру в Советском Союзе, когда жизнь была совсем иной. И если бы он не достиг определенного уровня к моменту перестройки, то прозябал бы сейчас в каком-нибудь замшелом архиве или историю в школе преподавал. Впрочем, в девяностые Андрей Боровик, невзирая на свои степени, один семью не мог содержать. Спасало то, что его супруга имела «хлебную» профессию – работала бухгалтером на мельзаводе. Опять же в двухтысячных именно Амон помог отцу с книгами. Нет, писал, естественно, Андрей их сам. Но сын подсуетился, и их напечатали и заплатили автору гонорар. Впоследствии он сделал отцу сайт, к нему стали обращаться за консультациями. Но Амон не упомянул об этом. Он любил отца, уважал его, был благодарен за многое, включая имя, поэтому по большей части помалкивал, выслушивая его проповеди.

Но для себя Амон все решил: он молодец. Он все делает правильно.

Это касалось всего, в том числе личной жизни. Нет, Амон не имел ничего против семьи. Более того, не прочь был обзавестись ею. Но если ему не встретилась женщина, с которой он бы хотел остаться на всю жизнь, то стоит ли горевать о том, что он так и остался холостяком? Жениться, чтобы через несколько лет развестись, Амон не собирался. Семья не работа, ее легко не бросишь.

Но Амон никогда не был один. Разве что месяц-другой. И то скорее по своей воле. Потому что с кем-то познакомиться для него не составляло никакого труда. Он был привлекателен, обеспечен, умен, общителен, уверен в себе. Причем с возрастом все эти достоинства только весомее становились. И ладно бы интеллект и достаток: взрослеешь – умнеешь, хорошо работаешь – богатеешь, но Амон еще и выглядеть лучше стал. Лет до тридцати был худым, потом стал крепчать, обрастать жирком и мышцами. В итоге к сорока стал весьма фактурным мужчиной: крепко сбитым, мускулистым. Небольшой животик, широкие плечи, плавно сужающиеся к бедрам, ноги с хорошо накачанными икрами – фигура не модельная, но ладная. На нем хорошо смотрелись и джинсы с футболкой, и классические костюмы. Как сказала когда-то сестра Авдотья: Амон из породы тех немногих людей, кому идет лишний вес. Тем более его было не так уж и много.

Еще ему чрезвычайно шла седина. А морщинки у глаз делали взгляд лукавым. Сережка в ухе, которую Амон вставил шесть лет назад, находясь в Дамаске, придавала ему лихости. Последняя его пассия сравнила его с пиратом. Заметила, что образу соответствует и серьга, и фигура, и смуглое, будто опаленное солнцем лицо. Еще советовала сделать татуировку. Но Амон пока на это не решался.

Из ресторана он вернулся домой не поздно – в начале одиннадцатого. Долго не ложился спать. Отвечал на поздравления друзей в Интернете, параллельно смотрел какую-то комедию, пил чай. Пища в ресторане подавалась острая, и его мучила жажда. В итоге он засиделся до двух ночи. Когда лег, уснул не сразу. А все из-за того, что принять удобную позу мешал полный желудок.

Проснулся Амон в одиннадцать утра с лицом, отекшим после ночных чаепитий. Принял душ, побрился. Вместо кофе выпил кефира. Яичницу с беконом (он умел готовить только ее и то умудрялся пережаривать) заменил творогом. Как ни любил он арабскую кухню, но на его желудок она тяжело ложилась.

Квартиру Амон покинул в час дня, чтобы съездить в спортзал. Жил он на третьем этаже и лифтом не пользовался. Проходя мимо почтовых ящиков, решил проверить свой. Реклама, реклама, реклама… Амон быстро просматривал яркие листовки, газеты и книжицы. Среди них нашел пару счетов, сунул в карман. Все остальное можно было выбросить. Он собирался так и сделать, шагнул к мусоропроводу, но тут обнаружил конверт, попавший между страницами рекламного журнала. Амон взял его, повертел в руках. Конверт чистый, без надписей и штемпелей. Он надорвал его, достал сложенный вдвое лист, развернул…

И прочел следующее:

«Живешь не тужишь? Думаешь, тебе все сошло с рук? А вот и нет… Я слежу за тобой! Жду подходящего момента для мести. Даже сейчас, когда ты читаешь это письмо, я, возможно, стою за твоей спиной…

БУ!

Страшно? Признайся, что страшно!

Бойся меня. И жди возмездия.

Глава 4

Черные волосы гладко зачесаны и собраны в хвост. Очки в роговой оправе. На лице ни грамма косметики…

Мымра!

От главной героини фильма «Служебный роман» ее отличало лишь то, что неприметные костюмы и белые рубашки под ними сидели на ее фигуре идеально. А так – один в один «мымра». Даже возраст – тридцать шесть.

Лада сознательно выбрала этот образ. Причем давно. Она стала делать карьеру сразу по окончании института. Получив «красный» диплом, нашла себе отличное место. И за полтора года поднялась сразу на две ступени. Начинала обычным проектировщиком, затем стала старшим, а когда заместитель отдела уволился, заняла его место. На тот момент Ладе едва исполнилось двадцать три. Девочка! Многие опытные работники тогда возмутились. Почему не кого-то из них повысили, а эту… сикушку? Все, конечно, решили, что она спит с техническим директором. А он лишь видел ее потенциал.

В двадцать шесть, получив еще одно высшее, Лада стала начальником отдела. В тридцать – заместителем технического директора. Вот тогда-то она и примерила на себя образ «мымры». До этого выглядела и одевалась иначе. Чуть подкрашивалась, делала прическу, носила яркие вещи. Ее подчиненные перестали воспринимать ее как сикушку еще в тот период, когда она занимала кресло начальника отдела. А вот люди со стороны, знакомясь с Ладой, не верили своим глазам и считали, что их разыгрывают. Эта девочка – руководитель? Да быть такого не может! Чтобы выглядеть серьезнее и старше, Лада в двадцать пять лет отказалась от молодежного имиджа. Никаких рваных челочек и ярких прядей в волосах, пирсинга, тертых джинсов с вышивкой. Умеренный макияж, каре, лаконичного дизайна платье или костюм. Но когда Ладу назначили замом самого директора, она поняла, что нужно вводить тяжелую артиллерию. А все потому, что ее все принимали не за руководителя, а за его помощника. Иначе говоря, секретаршу.

Тогда она купила себе очки с простыми стеклами, выкрасила волосы в более темный цвет, сменила прическу и гардероб. Не сказать, что это радикально изменило ситуацию, но, бесспорно, ее улучшило.

За шесть лет, прошедших с того времени, Лада так и не привыкла к своему образу «мымры». Но избавляться от него не решалась, из чистого суеверия. Она вот-вот станет директором. И тогда…

Что она сделает со своей внешностью тогда, Лада пока не решила. Пожалуй, станет короткостриженой блондинкой. Она уже в том возрасте, когда пора молодиться. К тому же времена изменились, и теперь никого не удивляют руководители до тридцати лет. Их стало довольно много. Правда, в основном это мужчины.

Вне работы Лада выглядела иначе. Она распускала и завивала волосы. Делала себе угольно-черные стрелки, а губы красила алым. Имея прекрасную фигуру, одевалась в сексуальные платья, носила шпильки. А еще курила! Не для удовольствия – для имиджа. Тонкие сигареты вставляла в изящный мундштук, подносила его к своим алым губам, затем выпускала дым колечками. Мужчины, глядя на это, млели.

Конечно, Лада не ездила в таком виде в спортзал, не ходила по магазинам и в гости к родителям. Все вышеперечисленное она делала по дороге с работы. И сразу после ложилась спать. Но и у нее бывали выходные и отпуска, пусть и реже, чем у тех, кто не относил себя к трудоголикам. И вот когда она бывала свободна хотя бы сутки, то превращалась в сексуальную кошечку. Эдакую Диту Фон Тиз[1]. А в отпуске – проводила она его всегда за границей, на престижных курортах – так вживалась в этот образ, что по возвращении домой буквально ломала себя, чтобы снова стать мымрой.

Личной жизни у нее практически не было. Все романы длились от силы месяца три. А обычно десять дней – ровно столько, сколько продолжался отпуск. И даже если мужчина, с которым на курорте у нее случался амур, ее всерьез заинтересовывал, с ним ничего не получалось. А все потому, что, когда она возвращалась в Москву, ее так закручивала работа, что было не до соцсетей, скайпа, эсэмэс. А мужчинам необходимо внимание!

Серьезные отношения у Лады случились дважды. Первый раз, когда она в институте училась. Второй – спустя семь лет. Это был служебный роман. Избранником Лады стал ее коллега – начальник одного из крупных отделов. Он был постарше, но не намного. Симпатичный, образованный, веселый. Ей с ним было очень хорошо. Лада бы и замуж за этого человека вышла, да у него уже имелась супруга. Правда, ее избранник собирался разводиться. Все десять месяцев, что они встречались, он твердил Ладе о том, что бракоразводный процесс вот-вот начнется. Этому постоянно что-то мешало. То одно, то другое. Но точно не дети, их у супругов не было. Потом оказалось, что благоверная любимого – дочка очень влиятельного человека. Стараниями тестя он попал на их успешное предприятие и занял место начальника. А если бы не тесть, парень до сих пор бы мастером работал на дышащем на ладан заводике.

И Лада разорвала отношения. Хотя они могли бы тянуться и тянуться. Мужик искренне был влюблен в нее и желал встреч. Вот только к разводу так и не подготовился. Рисковать карьерой не хотел. Если бы Лада согласилась на статус любовницы, все было бы прекрасно. Он открытым текстом ей это заявил, когда она вызвала его на серьезный разговор. Но Ладе этот статус не показался заманчивым. Одно дело – походить в любовницах недолгое время, и совсем другое – остаться ею на годы. Мужику, значит, и благополучие, и домашний уют в купленной тестем квартире, и отдушина в лице Лады: женщина на стороне – это и сексуальное разнообразие, и отдохновение от хлопот семейной жизни. А что получает она? Можно сказать, объедки с барского стола. Нет, не об этом она мечтала…

Чтобы забыться, после разрыва Лада взяла на себя еще больше рабочих обязательств. И с тех пор пахала, как папа Карло (слова ее мамы – Лада не совсем понимала это сравнение). Год, наверное, без продыха вкалывала. А потом вдруг поняла: если не расслабится, с ума сойдет. И, послав все к черту, улетела на Кубу. Там две недели была не собой. Пила коктейли, курила гашиш, отрывалась на дискотеках, занималась сексом. В партнеры себе выбрала чертовски красивого аниматора двадцати двух лет. Вернулась домой отдохнувшей. И поняла, что без отрыва слетит с катушек. Причем уходить в него надо чаще, чем раз в год. Тогда-то Лада и приобрела новый гардероб, косметику и привычку ходить в клубы. Пусть раз в месяц-полтора, но она для собственного психического и физического здоровья должна забывать о своих делах и становиться просто женщиной. Самкой, если угодно.

Вчера она планировала провести вечер в арабском ресторане недалеко от дома. Ей там нравился администратор, а так как у нее давно не было секса, она решила пригласить его к себе «на чашку чая». Но не сложилось. На работе пришлось задержаться до одиннадцати. Пока доехала, пока душ приняла, уже было за полночь. В принципе, можно успеть в ресторан до закрытия – он работает до часу, но Лада после теплой воды и стакана ледяного мартини разомлела, забралась в кровать и мгновенно уснула.

Утром ее разбудил телефонный звонок. Срочно вызвали на работу. Помчалась. Но быстро решив все дела, отправилась домой. Пора расслабиться! «Сейчас приеду, приму ванну, приведу себя в порядок – и в ресторан, – говорила она себе, ведя машину по относительно пустому шоссе. – Пообедаю. А заодно записку администратору оставлю…» Лада не относилась к разряду тех женщин, которые считают зазорным проявлять инициативу. Когда-то она, как многие, ждала первого шага от мужчины. Теперь же запросто знакомилась с ними первой. Какая разница, что они подумают о ней, если ей от них нужно только приятное времяпрепровождение?

Доехав до дома, она припарковала свой седан возле огромного черного джипа. Сделала это намеренно. Владельца авто она как-то видела из окна, и он произвел на Ладу впечатление, хотя она бы не сказала, что он в ее вкусе. Ей нравились смазливые тонкокостные парни модельного типа. Хозяин же джипа был крепко сбит и хоть довольно привлекателен, но грубоват. И все же он заинтересовал Ладу. Она была не прочь познакомиться с ним, вот только все случая не представлялось. В какой квартире он живет (и живет ли вообще в их доме, возможно, к кому-то приезжает, потому что не всегда джип оказывается на парковке), она не знала, а спрашивать у кого-то из соседей не хотела. С ними она не ладила. Не со всеми, естественно. Основную массу жильцов она не знала даже в лицо, потому что переехала не так давно. Но те, с кем ей довелось пообщаться, ее терпеть не могли. Одним она выговорила за то, что они врубают музыку после двадцати трех часов, вторых она залила, когда в туалете сорвало вентиль, а третьим, матери и дочери бальзаковского и постбальзаковского возраста, не нравилось, что она водит к себе мужчин. Они не высказывали этого ей в лицо, но обсудили эту тему друг с другом так громко, чтобы она услышала. В тот момент все трое находились возле подъезда. Мать с дочкой сидели на лавочке, а Лада стояла у двери и искала ключи.

– Не для того домофон поставили, чтобы в подъезд кто ни попадя шастал, – возмущалась старая грымза. – И, главное, всегда разные ходят! Не упомнишь каждого. А надо, потому что рано или поздно кто-то из этих мужиков чью-нибудь квартиру ограбит и нам придется в полиции показания давать…

– Да, – вторила ей дочурка. – Я вообще считаю, что надо участковому сообщить об этой подозрительной женщине и ее визитерах. Может, она вообще на дому клиентов принимает? Иначе как объяснить вереницу всевозможных кобелей.

– Да нет, думаю, она просто слаба на передок.

И все это говорят, не глядя на Ладу. Но так громко, выразительно, что сразу понятно, для какого слушателя играется эта сценка.

Вообще-то никакой вереницы кобелей не было и в помине. За время проживания в этом доме (полтора года) Лада сменила пятерых партнеров – с тремя встречалась не по разу. Она не считала, что это много. Не мало, конечно, но и не такое дикое количество, чтобы можно было принять ее за проститутку. Оскорбление Ладу не задело, скорее, повеселило. Это же надо иметь такое хобби, как слежка за «распутной» соседкой. Вот людям заняться нечем! И, главное, не бдительность ими движет, даже не ханжество, а скорее, банальная бабья зависть. Поэтому она лишь рассмеялась, тоже громко и выразительно, и зашла в подъезд.

Сегодня кумушек на лавке не было. Зато сидел сосед, который врубал музыку ночью. Он демонстративно отвернулся, завидев Ладу. Но она все равно с ним поздоровалась. В ответ получила молчаливый кивок.

Лада вошла в подъезд. Жила она на третьем этаже. Обычно поднималась на лифте. Но сейчас она двинулась не к нему, а к лестнице. На площадке между первым и вторым этажами висели почтовые ящики, свой она уже несколько дней не проверяла.

– Добрый день, – услышала она приятный баритон и оторвала взгляд от экрана телефона – пришло сообщение, и она просматривала его, поднимаясь.

– Добрый, – откликнулась она и улыбнулась.

У почтовых ящиков Лада увидела владельца джипа, так ее заинтересовавшего. Выходит, они живут в одном подъезде.

– Позвольте? – спросила она. Мужчина стоял возле ее ящика и мешал Ладе его открыть.

– Да, извините… – Он посторонился.

– Меня зовут Лада. Я живу в сто второй.

– А я в сто третьей.

– Неужели? Мы обитаем через стену и ни разу не пересеклись!

– Я не часто бываю дома.

– Я тоже. Торчу на работе целыми днями. Вы тоже?

– Нет, – улыбнулся он. – Я фрилансер. Мой офис всегда при мне, – он хлопнул по сумке, висящей на плече. В ней явно находился ноутбук. – Но я люблю путешествовать, поэтому часто отсутствую.

– У вас отличный загар. Приехали откуда-то из теплых краев?

– Да. Был на Шри-Ланке.

– Всегда мечтала там побывать. Быть может, как-нибудь уделите мне немного времени, чтобы рассказать о поездке и показать фотографии?

– С удовольствием.

– Как выдастся свободная минутка, стукните мне в стену, я прибегу.

– Так вас же почти не бывает дома!

– Вы правы. Поэтому… – Лада открыла сумочку и достала из нее визитку. – Вот. Позвоните, если не трудно.

Он взял ее, затем достал свою и протянул Ладе.

– Амон Боровик? – удивленно протянула она, прочитав имя соседа.

– Амо́н, – поправил ее он. – И извините, что раньше не представился.

– Удивительное имя. Редкое.

– У вас тоже не самое распространенное.

– Невежды думают, что меня назвали в честь авто, – усмехнулась Лада. – На самом деле это машину нарекли женским именем.

– Да, я знаю. У него славянские корни. И означает оно, что вы ладная.

– И милая.

– Не поспоришь, – снова улыбнулся Амон. Он оказался очень доброжелательным, контактным. Не таким, каким представлялся ранее. – Я обязательно позвоню вам. А сейчас извините, мне бежать надо…

– До свидания.

Он, помахав Ладе рукой, прошел к лестнице и стал быстро по ней спускаться. У Амона была энергичная походка, она это замечала и до этого. Вскоре он скрылся из виду. Лада взялась за дверцу своего почтового ящика, чтобы открыть его, но тут заметила возле мусоропровода скомканный конверт и порванный лист. Она решила, что это Амон, прочтя адресованное ему послание, решил выбросить его, да промахнулся. И Лада подняла письмо и конверт. Во-первых, она терпеть не могла мусора и всегда поднимала все, что падало мимо урны (если это, конечно, была бумажка или обертка от шоколада или чипсов), а во-вторых, ей было любопытно, от кого письмо. Думалось, что от женщины. Некогда любимой… Вон он с ним как! Письма, которые оставляют вас равнодушными, не рвут. А те, что присланы от родственников, например, не выбрасывают сразу…

Хотя кто сейчас шлет письма обычной почтой? Есть же электронная…

Лада развернула конверт. Он оказался пустым. Но что его держал в руках Амон, это совершенно точно. От конверта пахло его одеколоном. И от порванного письма тоже. Лада, расправив его и соединив половинки, стала читать:

«Живешь не тужишь? Думаешь, тебе все сошло с рук? А вот и нет… Я слежу за тобой! Жду подходящего момента для мести. Даже сейчас, когда ты читаешь это письмо, я, возможно, стою за твоей спиной…

БУ!»

Лада инстинктивно обернулась. Позади никого.

«Страшно? Признайся, что страшно!»

Признаюсь, очень, мысленно ответила автору письма Лада. И прочла последние две строчки

«Бойся меня. И жди возмездия.

Твоя тень!»

Лада швырнула обрывки в мусоропровод и брезгливо вытерла руки. Она знала, кто написал эту пакость! А еще то, что она адресована не Амону, а ей – тот, кто называет себя тенью, перепутал ящики…

Глава 5

Ольга Алексеевна поставила на кухонный стол две чашки с чаем и вернулась к плите, чтобы снять с нее ковшик с молоком. Чай она заварила себе и оперу, что прибыл на место убийства, а молоко грела для Саши. Он его любил. Но Оля редко позволяла сыну пить его. От молока у сына расстраивался желудок. А вот на его нервную систему оно действовало благотворно. Попив молока, Саша успокаивался. А если еще и с медом, то быстро засыпал. Только через несколько часов в животе у него начиналось бурление, а потом прочие «прелести». Поэтому получал Саша молоко в особых случаях. Но в данный момент был один из таких. Сын был крайне возбужден: лез к ней, к соседке, к полицейским и говорил-говорил…

Его никто не понимал, кроме Ольги Алексеевны, потому что Саша перешел на тарабарский язык, на котором говорил в детстве. С ним это случалось в моменты высокого эмоционального напряжения.

– Что он пытается сказать, Ольга Алексеевна? – поинтересовался старший оперуполномоченный Левченко, зашедший в квартиру Слепневых, чтобы побеседовать с хозяйкой.

– Не обращайте внимания, товарищ майор, – поморщилась она. – В его словах нет смысла… – И шепотом, чтобы Саша не услышал. – Мой сын умственно отсталый.

– Да, я уже понял…

– Или соседка сообщила? – хмыкнула она.

– И это тоже, – скупо улыбнулся майор. – Кстати, обращайтесь ко мне по имени. Зовут меня Андрей.

– Хорошо, Андрей. Хотите чаю?

– Не откажусь.

– Присаживайтесь, я приготовлю.

Левченко устало опустился на табурет. Это был сорокалетний мужчина с густой седеющей шевелюрой и усами, нуждающимися в коррекции. Когда-то Андрей наверняка был красавцем парнем. Первым на деревне! В том, что он приехал из провинции, у Ольги сомнений не возникло. А еще она была уверена: родина майора не очень удалена от Москвы – он говорил чисто, без акцента.

– Откуда вы родом, Андрей? – поинтересовалась она.

– Из-под Рязани, – ответил Левченко. – Так заметно, что понаехал?

– Просто у вас цветущий вид, несмотря на вашу собачью работу. Такой бывает у тех, кто часто бывает в деревне, дышит чистым воздухом, пьет парное молоко, кушает овощи с грядки…

– Вы угадали. Я все отпуска провожу у родителей, оставшихся в селе. Да и в выходные выбираюсь. На машине ехать три с небольшим часа, ерунда.

Тут Саша, примолкший во время этого разговора, вновь начал что-то рассказывать Левченко. Тот покосился на Олю.

– Его можно как-то успокоить?

– Я согрею молока. Саша его обожает. – Она тронула его за руку. Нежно, успокаивающе. – Сынок, хочешь молочка с медом?

Тот энергично закивал, но не замолк. Хорошо хоть стал говорить гораздо тише.

– Тяжело вам с ним, – с сочувствием протянул майор.

– Нелегко. Но Саша мой сын, и я люблю его.

– Он социально адаптирован?

– Более-менее. Вы какой чай предпочитаете? У меня несколько видов. Видите ли, я педагог, который не принимает дорогих подарков, поэтому мне преподносят только цветы, конфеты и прочие мелочи…

Она болтала, чтобы отвлечь Левченко от Саши. А все потому, что он говорил такие вещи, которые заинтересовали бы майора… даже очень заинтересовали бы… особенно если бы он понял, что ее сын не такой дебил, каким кажется.

Саша даже техникум окончил. Пусть и заочно. И когда-то работал на крупном предприятии техником. Правда, его оттуда выгнали по статье, и теперь он сидит дома, но…

Даже сидя дома, Саша занят. Он активный интернет-пользователь. Участвует в платных опросах, каких-то конкурсах на смекалку и кое-что зарабатывает. Еще по весне Оля записывает его в команду озеленителей. Они сеют травку в скверах, высаживают цветы, подрезают кусты. Саша любит растения, он педантичен, а на природе расслаблен, поэтому у него неплохо получается.

Ее сын вполне социально адаптирован! Его до сих пор те, кто хорошо не знает, принимают за нормального.

– Чай готов! – бодро проговорила Оля, поставив чашки на стол. Затем, налив молока, увела сына в комнату, чтобы пил там. Вернувшись, она наконец села. Подвинув к майору сахарницу, спросила: – Костя не мучился?

Левченко тяжело вздохнул.

– И рад бы вам сказать, что нет. Да врать не хочу. Мучился.

Ольга Алексеевна судорожно вздохнула.

– Он так боялся боли… Бедный мальчик.

– Каким он был?

– Конфликтным. Вечно лез в драку…

– Странно для человека, испытывающего страх перед болью.

– И да, и нет.

– Поясните?

– Он всегда бил первым. И бил сильно. Чтобы вырубить противника сразу, с одного удара.

– Успеть до того, как тот причинит боль Косте?

– Да.

– А не легче было избегать драк?

– Он не мог. Такой уж характер… был.

– Когда вы видели Константина в последний раз?

– Это было около месяца назад, плюс-минус пара дней. Он пришел проведать нас с Сашей. Мы ведь знакомы бездну лет!

– Тридцать три, как я понимаю.

– Тридцать два. Костя пошел в школу в восемь. Я была его первой учительницей. Об этом вам тоже сказала соседка? – Майор пожал плечами и принялся за чай. – У Кости всю жизнь были проблемы с законом. Он чудом избежал колонии для несовершеннолетних, но на зоне ему пришлось побывать. Благо сидел недолго, два года.

– Я в курсе. Константин напал на человека и чуть его не убил. Преступление предумышленное с отягощением. Прокурор настаивал на семи годах заключения, но защита каким-то чудом смогла добиться осуждения по другой, более мягкой, статье, и ваш бывший ученик получил всего двушку.

– У него был очень хороший адвокат, я его помню. Кажется, фамилия у него Моисеев.

– Да. Ушлый парень, услуги его стоят очень недешево. Кто оплатил их, не знаете?

– Нет. Я думала, что защитник предоставлен Косте бесплатно.

Майор рассмеялся.

– Моисеев – один из самых высокооплачиваемых адвокатов столицы. Среди его клиентов олигархи и звезды шоу-бизнеса.

– Вы хотите сказать: бывшие бандиты и их профурсетки? – криво усмехнулась Ольга Алексеевна, взяв чашку с подстывшим чаем в обе руки. Одной бы она ее не удержала – пальцы дрожали. – Что ж… Могу предположить, что услуги видного адвоката оплатил кто-то из друзей Кости.

– Вы их знали?

– Только троих.

– И кто эти люди?

– Его одноклассники Боря Кожевников и Валерий Мишин, а также Амон Боровик.

– Арон? – переспросил Левченко, записывая имена в блокнот.

– Амон.

– Как египетский бог?

– Именно. Эти четверо дружили с детства. И все годы, прошедшие с выпускного, не теряют друг друга.

– И вас, как я понимаю.

– И меня, – согласилась Оля. – Я не просто учила их писать-считать, я вела их по жизни. Дело в том, что эти мальчики не совсем обычные дети. Они с ЗПР.

– Что это значит?

– С задержкой психического развития, если расшифровать. Но это совсем не значит, что они умственно отсталые.

– А какие?

– Сложные. Как правило, это дети из неблагополучных семей. Нервные, обиженные, зачастую травмированные физически и морально. Еще неразвитые, с ними некому заниматься, растут, как сорная трава. Отсюда и отсталость.

– Покойный был таким?

– Да. Его родители пили. Оба. Отец колошматил мать и сына. Тот вымещал свою злобу на других, поскольку с родителем до поры не мог справиться. Побил его только в двенадцать. У Бори Кожевникова тоже отец алкоголик. Будучи в своем привычном состоянии, он уснул в постели с сигаретой и погиб, унеся с собой в могилу Борину сестру-кроху. Мать вместо того, чтобы взяться за ум, стала еще больше потреблять, нашла себе очередного мужа, привела в дом, и ад продолжился…

– А Валера Мишин? Он тоже сын алкоголиков?

– Этот безотцовщина. Жил с матерью. Она непьющая, но психически ненормальная. Стояла на учете. Раз в год отправлялась на обязательную госпитализацию в психиатрическую клинику. Но срывы все равно случались, даже несмотря на лечение. Женщина могла пропасть на день-два и где-то бродить. Валера выживал в эти периоды, как мог. Никому не жаловался, боясь, что его в детдом заберут.

– Что ж, с одноклассниками покойного, Борисом и Валерием, все ясно, – сказал Левченко, предварительно бросив взгляд на запись в блокноте, – а Амон? Он как прибился к этой компании? Такой же неблагополучный, только из обычного класса?

– Амон умница. Выходец из хорошей семьи. Мальчик совершенно другого уровня. Как-то у нас в школе был День дублера. Это когда ученики подменяют педагогов. Ведут за них уроки. А вот в мой класс никто из ребят не хотел идти, даже старшеклассники. Как же – ЗПР! И вызвался Амон. Маленький, худенький, ровесник моих ребят, а многих еще и младше, так как большинство пошли учиться с восьми или были на второй год оставлены. Я боялась, что обидят Амона мои детки проблемные. Через десять минут после начала урока я в класс заглянула, чтобы посмотреть, что там и как. И удивилась – тишина. Сидят ребята спокойно, пишут что-то в тетрадках…

Ольга была вынуждена замолчать, потому что в квартиру влетел коллега Левченко, сержант Сергеев. Совсем молоденький мальчик с коротко стриженными белокурыми волосами и небесно-голубыми глазами, сверкающими под густыми, довольно темными бровями. Он был тоже очень приятен внешне, и Оля подумала, до чего же симпатичная опергруппа подобралась. Как в кино.

– Андрюх, новости! – выпалил сержант. – На телефон покойного десять минут назад поступил звонок. Я взял трубку. Звонил Борис Кожевников…

– Старый друг, – кивнул головой майор. – И что?

– Я сообщил ему о смерти Константина и попросил господина Кожевникова подъехать к нам в отдел. Но он, узнав, где произошло преступление, сказал, что будет тут максимум через полчаса. Я велел рулить сюда.

– Хорошо, опроси его, как приедет.

– Давай ты, Андрюх! Я сейчас в дом напротив. Там, говорят, живет местный сплетник. Старикан, имеющий подзорную трубу и страдающий бессонницей. Надо бы с ним побеседовать…

– Ладно, беги!

– Вот телефон убитого, – Сергеев положил на стол сотовый. – Я, кстати, проверил его. Покойный звонил Борису вчера дважды. Еще ночью. И под утро. Тот трубку не взял.

И унёсся, что-то выкрикивая в свой мобильный.

– Племяш, – бросил Левченко. – Любимый причем. Сын единственной сестры. Как я не хотел, чтоб он в органы пошел, но не послушал… С детства, сказал, мечтаю. И виноват в этом я. На меня похожим стать хотел, отец-то их бросил.

– Хороший парень. И сразу видно, толковый.

– Вот именно! Мог бы себе другое применение найти. Стать тем же адвокатом, как Моисеев. И бабки грести лопатой.

– Но кто-то должен следить за порядком. Без вас, полицейских, все полетит в тартарары. Адвокаты станут не нужны, если арестовывать преступников некому будет. – Она подбадривающе улыбнулась майору. – Мальчишки очень нуждаются в понимании. Особенно те, что уже выросли.

– Теперь я понимаю, почему ваши ученики не забывали вас долгие годы. Вы очень чуткий, добрый, сопереживающий человек… – Андрей улыбнулся в усы. – И чай у вас вкуснейший.

– Я добавляю в него сушеные листья и травы.

– Как моя мама. – Он сделал еще глоток и с наслаждением зажмурился. – Скажите, Ольга Алексеевна, Константин всегда звонил вам перед тем, как нанести визит?

– Да, конечно. Я же не всегда бываю дома.

– Но ни вчера, ни сегодня… он?..

– Не звонил.

– Странно. А вы не в курсе, он ни с кем из жильцов вашего подъезда не свел дружбу?

– Не могу сказать, не знаю.

Тут из прихожей донесся шум. Левченко, сидящий спиной к двери, резко обернулся.

– Вы кто такой? – спросил он ввалившегося в квартиру мужчину.

– Это Борис Кожевников, – ответила за того Ольга Алексеевна. И уже своему бывшему ученику: – Проходи, Боря. Чай будешь?

– Не откажусь. – Гость быстро разулся, стянув с ног ботинки без применения рук. Просто упер в пятку носок другой ноги и рывком скинул сначала левый ботинок, а затем правый. После этого прошел в кухню и порывисто обнял Ольгу.

– Привет. – Она потрепала его по темным волосам. Когда-то они были жесткими и торчали в разные стороны, теперь прическа была идеальной. – Рада тебя видеть, Боря.

– А я вас. Жаль, что встретились при скорбных обстоятельствах…

Она тяжело вздохнула, соглашаясь с ним.

– Кожевников, – представился Борис, протянув руку оперу. Тот пожал ее и назвал свою фамилию. – А Саня где? – обратился Боря к Ольге Алексеевне. – Поздороваться хотел.

– В комнате у себя. И лучше его сейчас не беспокоить.

– Понял.

Кожевников уселся за стол. Положил на него руки, сцепив пальцы в замок. У Бори были очень красивые кисти. Запястья широкие, по-мужски крепкие, а ладонь узкая, с длинными пальцами, увенчанными аккуратными ногтями. В остальном Боря был мужчиной ничем не примечательным. Обычным. Среднего роста и комплекции, с приятным, но маловыразительным лицом. Людей с подобной внешностью привлекательными делает обаяние. И оно в Боре всегда присутствовало. Теперь же еще и лоск появился. Она была несколько удивлена, увидев своего ученика через десять лет, прошедших с момента последней встречи. Он был совершенно непрезентабельным в тридцать: волосы торчком, кожа то воспаленная, то шелушащаяся, одежда в беспорядке, а про обувь и говорить нечего – пятки сбиты из-за того, что Боря вечно упирался в них носками, чтобы стянуть ботинки. В сорок у него был уже совсем иной, как говаривала ее мама, коленкор или, по словам ее нынешних воспитанников, «лук».

– Как вы быстро добрались, – сказал Левченко.

– Машину бросил, спустился в метро. А то сейчас бы все пробки собрал…

Ольга Алексеевна поставила перед ним чашку с чаем. Борис поблагодарил ее кивком и обратился к оперу:

– Костя звонил мне ночью, но я не слышал сигнала. Ставлю на беззвучный режим, когда сплю.

– Да, я в курсе, что он звонил вам. Мы проверили телефон.

– Думаете, ему нужна была моя помощь?

– Последний звонок был сделан незадолго до смерти. Так что, да. Ему нужна была помощь.

– Но он даже не знал, что я в России…

– Ваш друг умирал долго. – Левченко как будто его не услышал. – Его смертельно ранили, но не убили.

Борис поежился.

– Я думал, когда перерезают горло, смерть наступает мгновенно.

– Смотря как нанесен удар. Я знавал тех, кто выживал после такого ранения. Главное, помощь вовремя оказать. Ваш друг пытался позвонить, но смог, как я понимаю, только набрать номер, по которому звонил последний раз. Он был ваш…

– Еще чаю? – спросила у опера Ольга.

– Будьте добры. – И обратился к Боре: – Я понял, что вы давно не были в России?

– Десять лет.

– Ого!

– Столько же не видел Костю.

– То есть вы не в курсе, были ли у него враги?

– В курсе – были.

– Просто он хорошо знал Костю, – сказала Ольга Алексеевна, выливая в чашку Левченко остатки чая и принимаясь заваривать свежий. – Этот парень вечно нарывался на неприятности.

– Кстати, Борис, не знаете, кто оплатил услуги адвоката Моисеева, отмазавшего вашего друга от строгача?

– Знаю. Амон.

– Он настолько богат?

– Нет, всего лишь обеспечен…

– Хм… – Левченко подергал себя за неопрятный ус. – Странно… Не всякий ближайшему родственнику такого адвоката дорогого наймет, а тут просто друг детства… Или не просто?

– На что вы намекаете?

– Не было между Костей и Амоном чего-то большего?

– Если вы о суровой мужской любви, то зря. С ориентацией у обоих все в порядке.

– Я имел в виду другое, но спасибо за идею, – криво усмехнулся Андрей. – Может, должок какой-то за Амоном был? Он его таким образом отдал?

Боря с Ольгой Алексеевной переглянулись. К счастью, Левченко этого не заметил, отвлекся на чай.

– Не было за ним никаких долгов, – проговорил Борис твердо. – Просто Амон – хороший человек.

– А вы?

– Хотите знать, оплатил бы я услуги адвоката, чтобы помочь Косте?

– Да.

Боря задумался. Врать не хотелось. Ни Левченко, ни себе самому.

– Моисеева я бы не нанял. Он слишком дорог. Так что считайте, я не так хорош, как Амон.

– Честный ответ. Спасибо. – Опер залпом выпил чай – тот остыл – и обратил свой взор на хозяйку квартиры. – Скажите, Ольга Алексеевна, а люк на чердак всегда открыт?

– Нет, обычно он на замке.

– Как тогда Константин попал туда?

– У него был ключ. Как и у Бори, и у других ребят. Будучи подростками, они любили лазить на чердак – там был их ШТАБ, и они втихаря стянули у меня ключ (мы, жильцы последнего этажа, хранили их у себя, а кто на первом – от подвала) и сделали себе дубликаты. С тех пор замок не менялся, он очень хороший, советский, его еще мой отец с военного завода… – Она замялась на мгновение и с улыбкой закончила фразу: – Украл. И кодовый на входной двери оттуда же. Не меняем на новомодные домофоны, потому что советский еще лет сто простоит, а современный будет периодически ломаться.

– У вас есть такой же ключ? – спросил Левченко у Бориса.

– Давным-давно потерял.

– Выбросил, – поправила его Ольга. – Скажи уж правду…

– Хорошо, выбросил, чтоб распрощаться с прошлым. Ключ был его символом.

– Поясните?

– Подростком я бомжевал. Почти два года бездомным был. Тогда мне ключ от чердака очень пригодился. Я не борзел, как в нашей среде говорили, и не таскался в этот дом постоянно, чтоб не доставлять Ольге Алексеевне неприятностей. Но когда совсем податься некуда было, ночевал в «ШТАБе».

– Там же чуть не умер, – продолжила рассказ Ольга. – Зима лютая была. А Боря в дырявых валенках. Простыл. А так как для бездомных единственное лечение – алкоголь, то, напившись водки, он забрался на чердак выздоравливать, да впал в беспамятство. Хорошо, Саша услышал что-то или почувствовал, не знаю… В общем, решил чердак проверить. А там Борис без сознания и ледяной такой, что сын подумал – мертвый. К счастью, это было не так. Врачи спасли мальчика и, к слову, его пальцы, а могли бы ампутировать.

– Лишился только мизинца на левой ноге, – кивнул Боря. – Но товарищу майору (или господину?) все это не интересно, поскольку к делу не относится.

– Мне как человеку интересно. Как вы смогли выбраться из этого дерьма?

– Жизнь свою переосмыслил, когда чуть не умер. Понял, что менять ее надо, чтобы не сдохнуть раньше времени. Вообще-то мне очень нравилась моя жизнь. Уйдя из дома и бросив школу, я обрел свободу, к которой стремился. Меня и сейчас не пугает бедность. В ней есть свой кайф.

…Тут из комнаты донесся шум. Что-то грохнуло. Судя по звуку, упал какой-то предмет мебели. Ольга Алексеевна, уронив пачку с чаем на стол, бросилась в спальню сына.

– Саша, что случилось? – испуганно выпалила она, вбежав.

Сын сидел на полу и потирал ногу.

– Упал, – пожаловался он.

– Откуда?

– С него! – Он пнул стул.

– Зачем ты полез на него?

– Я должен был достать до потолка.

Ольга Алексеевна решила больше не задавать вопросов, а уложить сына в кровать, в которой, как она надеялась, он давно мирно спал. Но оказалось вон что – он скачет по стульям, чтоб достать до потолка!

– Ты ведь хочешь спать, сынок? – спросила она у Саши.

– Нет.

– Ты же сам говорил, что тебя мучили кошмары этой ночью. Давай-ка ляг, отдохни…

Саша мотнул головой, после чего встал на ноги и взялся за спинку стула, чтобы поднять его.

– Я должен добраться дотуда…

– До потолка? – уточнил Левченко. Они вместе с Борисом последовали за Ольгой в спальню.

– Да.

– Зачем?

– Почувствовать, где секретик. – Сейчас он говорил нормально. В смысле, разборчиво. Хотя понять, о чем он, все равно не получилось.

– А он на потолке?

– Или на полу, смотря откуда смотреть – снизу или сверху.

Опер вопросительно посмотрел на Ольгу Алексеевну. Она развела руками и готова была уже увести мужчин из комнаты сына, как Боря подал голос:

– Привет, Сашка.

Тот обернулся на голос и несколько секунд смотрел на друга детства, будто не узнавая.

– Это я, Борис.

– Я знаю, кто ты. Но мы уже виделись сегодня. Если хочешь, привет еще раз.

– Мы виделись?

– Да. А ты не помнишь? Рано утром ты постучал, я вышел… – Саша нахмурился. – А что потом, я не помню, но знаю одно – произошло нечто нехорошее… страшное!

Боря заметил, как напрягся Левченко, и торопливо выпалил:

– Я не был здесь рано утром. Более того, в этом доме я не появлялся десять лет! Клянусь вам…

– Сашу кошмары ночью мучили, – пришла ему на помощь Оля. – В них, возможно, был и Боря. Мой сын, увы, часто путает действительность со снами.

Пока они говорили, Саша взобрался-таки на стул и стал водить подушечками пальцев по потолку.

– Если бы вы разрешили мне подняться на чердак, было бы гораздо проще, – пробормотал он.

– А я понял, о чем он, – вскричал Боря. – На полу или на потолке, так Саня сказал? То есть что-то он там чувствует! – Он ткнул пальцем вверх. – На чердаке. И это лежит на полу. Или на потолке, если смотреть отсюда, с последнего этажа.

– Но что там такое? – обратился к Саше Левченко.

– Секретик…

Тот шумно выдохнул.

– Андрей, можно вас? – Ольга склонилась к уху Левченко и стала говорить очень тихо, чтобы не услышал сын. – Саша сейчас увлекся передачами об экстрасенсах. Вот он и устроил тут… спектакль! Ничего он не чувствует руками, поэтому я бы советовала вам не обращать внимания на его действия…

– Александр, вы что-то чувствуете? – обратился к ее сыну Левченко.

– Там что-то есть точно. Не могу понять, где именно.

– Это то, из-за чего убили Костю?

– Нет. Но то, что может пролить свет на его смерть.

Ольга видела, как удивлен опер связностью Сашиных слов. Те, перед кем он сначала представал дурачком, подобно ему поражались. Впрочем, бывало и с точностью до наоборот. На кого Саша производил нормальное впечатление, впадали в ступор, сталкиваясь с его, мягко говоря, чудачествами.

– Хотите подняться на чердак? – поинтересовался опер.

– А можно? – спросил Саша.

– Сейчас узнаю у коллег…

Ольга Алексеевна удивилась, что майор к ее сыну отнесся серьезно. Или он просто проявлял любопытство? Как по отношению в Борису, бомжу в прошлом…

Левченко интересны люди не от мира сего?

Андрей набрал номер одного из членов своей бригады. Задал пару вопросов, выслушал ответ и сказал:

– Там все изыскания закончили, можно подняться.

Саша тут же спрыгнул со стула и понесся к двери.

– Ты кое-что забыл, сынок, – остановила его Оля.

– Носки на мне! – он вытянул ушибленную ногу и потряс ею в воздухе. На ней и вправду был носок. – И штаны! – Он дернул за резинку спортивных брюк.

– Осталось надеть майку.

Саша был с обнаженным торсом. Стянул с себя олимпийку, принявшись за молоко. Он вечно обливался, а она была светлой. Оля понимала, что нужно покупать вещи немаркие. Но ее сын был таким красивым. И ему шли светлые одежды. Она ничего не могла с собой поделать… Любовалась им в голубом, белом и нежно-зеленом.

Олимпийка была как раз такой. С лимонными полосками на рукавах.

Когда Саша облачился в нее, они покинули квартиру. Естественно, предварительно обувшись.

– Штаб, – усмехнулся сын, шагнув на первую ступеньку лестницы, ведущей к люку.

– Почему именно штаб? – спросил Левченко у Бориса Кожевникова. – Вы там в войнушку играли?

– ШТАБ – это аббревиатура. Мы называли себя шатией Амона Боровика. ШаТия Амона Боровика. ШТАБ. И место сбора нашей шатии было на чердаке. Так название за ним и закрепилось.

– Как давно вы не бывали в ШТАБе, Александр? – спросил Левченко, поднимающийся следом. За ним Оля, которой помогал он и идущий позади Боря – тот поддерживал бывшую учительницу под локоток.

– Я не помню. Может, и сегодня. С ним! – И указал оттопыренным большим пальцем на Борю.

– А Костю помните? Перфилова?

– Конечно. Он спасал меня сотни раз. От хулиганов.

– Это давно было, а вот?..

– Тшшшш! – Саша обернулся. К его рту был приложен указательный палец. – Не потревожьте!

– Кого?

– ЕГО!

К счастью, они уже достигли люка. Саша нырнул в него. Все остальные следом.

Ольга Алексеевна с опаской покосилась на меловой трафарет на полу. Внутри него было большое бурое пятно. Оно не пугало бы, если б она не знала – это застыла кровь.

– Чувствую, – прошептал Саша, встав над ним и раскинув руки. Так делал его любимый участник шоу «Битва магов».

– Мой сын чудит, – умоляюще протянула Ольга Алексеевна, обращаясь к Левченко. – Неужели вы не понимаете?

– Я тоже думаю, что зря вы уделяете ему внимание, – поддержал ее Боря.

– Он ищет какой-то секрет. Я хочу посмотреть, найдет ли… – сказал майор.

– Что вас наталкивает на мысль, что это произойдет?

– Психи, они чувствительные… – И сконфуженно обратился к Ольге: – Уж извините…

– Нашел! – выкрикнул Саша. И бросился к забитому фанерой окну.

Левченко торопливо пошел следом. Увидев накарябанные на кирпиче буквы «ШТАБ», вопросительно глянул на Бориса. Тот кивнул, подтверждая – надпись сделали они в детстве. Вообще на чердаке их было много, всяких разных.

Саша тем временем взялся за фанеру и потянул ее на себя. Раздался скрежет.

– Помочь? – поинтересовался Левченко.

– Нет, я сам.

– Когда-то там был наш тайник, – подал голос Борис. – Мы прятали за фанерой… секреты!

– Какие, например?

– Я сигареты и спички. Курить начал в восемь лет. Когда бомжевал, прятал дешевый алкоголь.

– А Костя?

– Пистоны, сифоны (он любил их взрывать), кастеты…

– Нож, – перебил Саша. – Он хранил его здесь.

– Я такого не помню.

– Не в прошлом. В настоящем… Он показал мне этот секретик, когда приходил в последний раз.

– Это было месяц назад?

– Месяц? – Саша наморщил лоб. – Нет, сегодня.

– Саша, Костя сегодня умер, – начала злиться мать. Причем не на сына, а на майора Левченко. Андрея, как там его по батюшке? Этот странный следственный эксперимент давно пора прекратить!

– До того, как умер, – отмахнулся от нее сын. – Но ножа сейчас нет! – Он вытащил из-под фанеры руку, на которой висела паутина. – А я думал найти его тут. И считать информацию.

– Вы решили, что именно им убили Костю?

– Я уверен.

– Откуда такая уверенность?

– Чувствую это! – торжественно изрек Александр и потопал на выход.

– Как выглядел нож? – вдогонку ему крикнул Левченко.

– Он знает, – ответил сын, ткнув большим пальцем в Бориса.

Левченко перевел взгляд на него. Кожевников пожал плечами. Опер тяжело вздохнул и вслед за Сашкой нырнул в люк.

Глава 6

Валера Мишин знал все обо всем.

Или ему так казалось?

Из-за уверенности в собственном умственном совершенстве он после школы не пошел учиться дальше. Зачем? Он и так «сам с усами».

Нет, Валера не мог похвастаться компьютерным мозгом, его серое вещество было устроено совершенно по иной схеме. Его обладатель не стал бы членом интеллектуального клуба «Что? Где? Когда?», не изобрел бы вечный двигатель и даже не решил бы дифференциальное уравнение. Зато он смог бы понять каждое живое существо, даже букашку. Вникнуть в природу вещей. Тех, что лежат на поверхности: земных, настоящих. Валера не играл в шахматы, зато отлично резался в покер. Он не знал названия планет, но мог перечислить все подмосковные города и сообщить, как до них добраться. Он не вникал в тонкости женской психологии, но умел найти подход почти к каждой, а когда дело доходило до постели, доставить даме неземное удовольствие.

Он был дважды женат, но неофициально. Имел от каждой супруги по ребенку. Старший – мальчик, младшая – девочка. Детей Валера не обижал, и был с ними ласков, и внимателен, и участлив, и щедр (в рамках разумного!), а вот матерям их от него доставалось. Он не давал им устроить свою личную жизнь, считая, что отчимы его чадам ни к чему, а тем более братики или сестрички, рожденные от них. И совсем не давал денег. Детям покупал одежду, игрушки, возил их на отдых и за все платил сам. Бывшие жены иногда взбрыкивали, пытались убедить Валеру в том, что бывают непредвиденные траты и алименты тоже необходимы, но он ни разу не дал слабины.

– Какие такие траты? – вопрошал он у матери сына, когда она завела с ним первый разговор на эту тему. – Понадобится стоматолог, звони, я отвезу ребенка к нему. Учебник нужен, куплю. В секцию захочет, пусть убедит меня в том, что она ему необходима, я оплачу, но если не будет заниматься, на следующую не получит.

– Не забывай, что ему еще и есть нужно!

– Значит, ты своего ребенка даже накормить не можешь? Я его одеваю, обуваю, развиваю, развлекаю, а что ты?

– Забочусь.

– А я, значит, нет?

И далее в том же духе. Вторая тоже не отставала. Требовала денег сначала на Барби, потом на спальню для дочки в том же кукольном стиле, затем на платье к выпускному балу в начальной школе, как у этой американской пластиковой дуры, но по цене подержанного отечественного автомобиля. Валера дочь баловал чаще, чем сына. Девочка все же… принцесса. Но никаких денег ее матери не давал! Спальню да платье можно и у местных умельцев заказать, а не выписывать из-за границы.

Надо сказать, что жен Валера выбирал тщательно. Ему нужна была не только порядочная, здоровая, внешне симпатичная, но еще и послушная. Та, которой он мог бы манипулировать. При этом бесхребетных он не терпел. Считал, что из таких выходят никудышные матери.

Пожалуй, он остановился бы на первой своей избраннице, но его попутал бес. Когда сыну было четыре, Валера увлекся другой женщиной. Сблизился с ней настолько, что считал второй женой, но без особых претензий. Ни денег не просит, ни по хозяйству помогать. А если он сам предложит, так рада-радешенька, благодарна безмерно. Получилось, что она забеременела. Причем он сам виноват в этом был. Пожадничал, купил презервативы дешевые, один из них порвался. Женщина готова была аборт сделать, да Валера отговорил. Не зря же его к ней потянуло, значит, подсознательно видел ее матерью еще одного своего чада. Пообещал не бросать ни ее, ни ребенка. И слово сдержал. Вот только первой супруге про его вторую семью известно стало. На эмоциях, по дури, она Валеру из дома выгнала. А тот не из тех был, чтоб ходить прощения вымаливать. Тем более когда есть еще одна женщина, так же сильно любящая, приятная и, что важно, воспитывающая его ребенка.

С ней он три года прожил. А потом вдруг решил, что одному лучше, комфортнее. Тогда ему исполнилось тридцать четыре. Сейчас сорок. И все в жизни Валеры было прекрасно.

Когда в детстве его спрашивали, кем он хочет стать, мальчик отвечал – большим начальником. Когда вырос, понял, что погорячился с выбором мечты. Зачем ему ответственность? Да и не выбьешься в начальники без образования. А вот деньги, и не имея должности, заработать можно. Благо времена изменились, и на смену социализму пришла перестройка с ее лихой псевдорыночной экономикой.

Чем Валера только не занимался, окончив школу. И таксовал, и джинсы шил в подвале, и видеокассеты записывал, затем продавал на рынке, и ларьки с пирогами держал у метро. Пока не пришел к выводу, что нет ничего более выгодного, чем спекуляция. Не важно, что перепродавать: акции, недвижимость, машины, технику, водку или гречку, главное, получать от этого гарантированную прибыль.

…Встав с кровати, Валера потянулся. Затем пятьдесят раз присел, выставив перед собой руки. Это было единственное упражнение, которое он делал на протяжении всей жизни. Когда-то услышал, что приседания благотворно влияют не только на мышцы ног, но и на потенцию, и на сердце, и приучил себя их делать.

После мини-зарядки Валера отправился в кухню. Жил он в просторной квартире на окраине. Мог бы перебраться ближе к Садовому кольцу, но не хотел. Ему нравился район, тихий, зеленый, и в магазинах цены адекватные, не то что в центре. Он сварил себе пару яиц всмятку, сделал бутерброд с маслом и икрой минтая, заварил чай. Валера питался по-простому. Не любил диковинок – сыра с плесенью, тропических фруктов, роллов всяких там. Да и стоят они неоправданно дорого, а он бережлив.

Позавтракав, он позвонил детям. Сначала дочке, затем сыну. Узнал, как у них дела. Потом сполоснулся и стал думать, чем заняться. Дел вообще-то было полно, но с какого начать, предстояло решить. Пока работали клетки его серого вещества, Валера одевался. И бросал короткие взгляды на экран телевизора. Шли городские новости. Валера, если что-то смотрел, то их. Да иногда комедии советские. Про Шурика.

– Сегодня ранним утром в Бескудниковском районе столицы было совершено еще одно тяжкое преступление, – услышал Валера голос ведущей криминальных новостей и уставился в телевизор со вниманием. В этом районе жили его дочь и бывшая гражданская супруга. – Изнасилована женщина. Она была найдена в сквере недалеко от станции метро «Владыкино» в бессознательном состоянии. На шее жертвы следы удушения. Жизнь потерпевшей вне опасности, состояние средней тяжести. Напомню, что месяцем раньше в том же Бескудниковском районе было совершено подобное преступление. Женщину придушили и изнасиловали. Внешность преступника ни одна из жертв не смогла описать. Ведется следствие.

Валера припомнил тот случай. Бывшая рассказывала ему о нем. Она немного знала изнасилованную. Та работала кассиром в метро. И было ей за шестьдесят. Валера тогда еще подивился. Он думал, что сексуальные маньяки избирательны и нападают на молодых, сексуально притягательных. А есть, оказывается, и такие, кому возраст не важен. Как и внешность – кассирша была хромонога и носила толстенные очки.

Валера хотел выключить телевизор, но ведущая, заканчивая выпуск, проговорила:

– Сейчас в студию поступили новые факты по делу сексуального маньяка. Как сообщил нам представитель следственного комитета, за последний месяц было еще два случая подобных преступлений. Совершены они в Алтуфьевском районе. Среди жертв одна несовершеннолетняя. Подробности в следующем выпуске.

Он не стал выключать телевизор, просто сменил канал. Настроение стало еще мрачнее. Он не мог слышать о преступлениях, совершенных над детьми и подростками. Как-то на днях его лучший друг Костя Перфилов пытался доказать ему, что есть пятнадцатилетние девочки, на которых уже негде пробу ставить. Они не только созрели для секса, но и перепробовали все его виды. При этом их никто не заставлял это делать. Они сами пожелали.

– Я встречался с одной четыре месяца, – рассказывал Костя. – Мне тогда около тридцати было. Девчонка – огонь. В койке вытворяла такое, что простыни дымились. Выглядела на двадцать. Говорила, что учится. Я думал, в институте. А оказалось, в школе, и было ей четырнадцать! Я, конечно, сразу, как узнал, прекратил с ней встречаться. Но еще полгода дрожал. Боялся, что ей вожжа под хвост попадет и она заяву на меня накатает. И тогда твой друг Костя Перфилов как совратитель малолетних загремел бы за решетку минимум на пятилетку!

– Вот и надо было тебя туда упечь, – отвечал ему Валера раздраженно. – Потому что ты и есть совратитель. Не понял он, что девчонка сопливая, как же! Ни одну четырнадцатилетнюю за студентку не примешь!

– Еще как примешь, если она… – И Костя вывалил такие интимные подробности, какие не во всяком порнофильме увидеть можно.

– Чтоб я не слышал от тебя такого никогда, – еще больше горячился Валера. – У меня дочь, не забывай. И если какой-то тридцатилетний похотливый скот дотронется до нее, четырнадцатилетней, я ему яйца лично оторву.

Тогда они на этом закончили, чтобы вдрызг не разругаться. Каждый остался при своем мнении. А Валера еще и странную обиду затаил.

Взяв телефон, он набрал номер бывшей. Велел быть осторожнее, так как в их районе снова орудует маньяк, главное – не выпускать дочку из дома одну. Закончив внушение, Валера отключился. Собрался было и телевизор вырубить, но тут уже на другом канале начались новости. Опять криминальные! Валера подумал, что, вполне возможно, в них тоже про душителя говорить будут, и оставил телевизор включенным.

Но услышал он не о насильнике, а о своем лучшем друге Косте Перфилове, убитом сегодня рано утром.

Глава 7

Лада обожала свой кабинет. И немудрено, ведь все в нем: и цвет штукатурки, и мебель, и техника, и даже канцелярские принадлежности – подбиралось лично Ладой. Ремонт контролировался ею же. Она не желала пускать все на самотек и поручать присмотр своему помощнику. Лада проводила в кабинете так много времени, что он стал ее вторым домом, а к обустройству дома никто наплевательски не отнесется. Она – точно. В квартиру не въехала, пока все в ней не стало отвечать ее вкусу. Ох, и загоняла она отделочников и дизайнера!

Лада прошла к столу, бросила на него портфель. Крокодиловая кожа, логотип известной фирмы из чистого золота – дорогая вещь, преподнесенная «мымре» на день рождения ею самой. Обойдя стол, она уселась в кресло. Не особенно красивое, но невероятно удобное. В нем можно было даже спать. Лада откинулась и закрыла глаза. Секретарь, а если выражаться современным языком, помощник руководителя, принесет кофе через пять-семь минут, и это время можно посвятить релаксу. Лада позволяла себе это крайне редко. Обычно она сразу же включала компьютер и начинала просматривать почту. Или бумаги на столе изучать. А то и начальников отделов и цехов вызывать для промывки мозгов. Но сегодня она ничего делать не хотела. Ни в данную минуту, ни вообще. А на работу пришла лишь для того, чтобы быть на людях…

Лада боялась!

– Разрешите? – услышала она голос из-за приоткрывшейся двери. Это ее побеспокоил помощник Коля. Лада первая на предприятии взяла в «секретарши» мужчину.

– Кофе уже готов? – удивилась она. Прошло не больше двух минут, а ее напиток готовился не меньше пяти. Она любила кофе на азиатский манер. Когда порошок в определенной таре заливают горячей водой, и она проходит через него медленно, капля за каплей.

– К вам посетитель рвется, – сообщил Коля.

– Это тот, о ком я думаю?

Помощник тяжело вздохнул, затем кивнул.

– Нет, Коля, только не сегодня, – замахала руками Лада. – Наврал бы, что меня нет.

– Я пытался. Но он видел, как вы входили в здание. И сегодня, увы, приемный день…

Лада бросила взгляд на часы, висевшие на стене, – десять ноль одна. То есть она обязана принять посетителя! Прием работников проводился раз в неделю с десяти до часу. Для того чтобы получить аудиенцию у руководителя, необходимо записаться у секретаря. И Лада не сомневалась, что Игорь об этом позаботился…

Он устроился на завод год назад. Взяли парня в только что сформированный отдел коммуникаций начальником. Ладу он увидел впервые на оперативке, проводимой по понедельникам. И сразу же заинтересовался ею как женщиной. Это было так очевидно, что народ прятал смущенные улыбки, когда Игорь обращался к Мымре. У него взгляд горел, а голос дрожал.

Когда все разошлись, Коля, убирающий со стола бумаги, наклонился к Ладе и почему-то шепотом сказал:

– Новенький в вас втюрился.

Она подняла глаза от планшета и с упреком посмотрела на Николая. Даром что мужик, а сплетник почище всех ее предыдущих секретарей женского пола, подумала она.

– Это я на случай, если вы не заметили, – смутился он и торопливо удалился. Тогда Коля был на испытательном сроке и боялся прогневать Мымру.

Когда за ним закрылась дверь, Лада непроизвольно усмехнулась. Неужели Коля прав и Игорь в нее влюбился? Она списала странное поведение Игоря на обычное волнение новичка. Перед ней многие подчиненные со стажем робели, а тут едва устроившийся работник, к тому же «зеленый», всего три года как диплом получил…

Лада припомнила лицо Игоря. Симпатичное, розовощекое. Интересно, оно всегда пылает румянцем или кровь к нему приливает лишь в ее присутствии? Лада снова усмехнулась. В нее давным-давно никто не влюблялся. Именно в Мымру, суровую руководительницу в очках и строгом костюме. Ей показалось это забавным.

На следующей оперативке она получше присмотрелась к Игорю. И вынуждена была согласиться с Колей – новенький в нее, как помощник выразился, втюрился. Вот только никаких шансов у Игоря не было. И не потому, что Лада наложила табу на служебные романы, в принципе, парень всегда сможет найти себе другую работу. И не в разнице в возрасте, она допускала отношения с мужчиной младше себя, просто Игорек ее категорически не привлекал. Хотя, если объективно, он был совсем неплох. И симпатичен, и неглуп, и перспективен. К тому же не имел вредных привычек, зато владел квартирой. И все же Лада, как ни старалась, не могла представить Игоря рядом с собой.

Через три с половиной месяца после того, как он устроился, состоялось торжество по случаю юбилея предприятия. После него банкет. Лада такие мероприятия терпеть не могла, поэтому решила улизнуть до того, как все напьются. Она уже пробиралась к выходу, когда ее перехватил Игорь.

– Разрешите пригласить вас на танец, – выпалил он.

Сказать, что не танцует, Лада не могла, она дважды потопталась под музыку: с генеральным и с почетным гостем, поэтому сказала, что очень спешит. Тогда Игорь вызвался проводить ее до дома. Лада, естественно, отказала. И строго проговорила:

– Давайте не нарушать субординацию.

– То есть на ужин в любой удобный день я вас не могу пригласить?

– Нет.

– А если я уволюсь?

– Вы готовы на это только ради того, чтоб сводить меня в ресторан? – хмыкнула Лада.

– Вы понимаете, о чем я. Слышал, как вы относитесь к служебным романам, поэтому, если дело в том, что мы трудимся на одном предприятии, я, не задумываясь, напишу заявление об уходе.

– Игорь, вы отличный работник, и мы очень дорожим вами.

– Значит, причина в возрасте? Я несколько младше вас и…

– У меня есть любимый мужчина, – оборвала его Лада. – Поэтому с другими я не встречаюсь. А теперь позвольте с вами попрощаться.

Лада надеялась, что после этого разговора Игорь от нее отстанет. Но нет. Через два месяца он явился к ней в кабинет и сообщил, что всё знает.

– Что «всё»? – переспросила она.

– Нет у вас никакого мужчины.

– Да что вы? И откуда же вам это известно?

– Я навел справки. Зачем вы мне солгали?

Лада холодно на него посмотрела и процедила:

– По рабочим вопросам имеете что-то сказать?

– Нет.

– Тогда покиньте мой кабинет.

– Мое предложение остается в силе.

Она потянулась к селектору, нажала на кнопку, соединяясь с помощником:

– Коля, зайди, пожалуйста, ко мне. – Она вызвала его, чтобы поскорее избавиться от Игоря.

– Не хотите поужинать, давайте пообедаем. Или в кино сходим. А можно на каток! – настаивал тот.

– Игорь, идите работайте.

Он тяжело вздохнул и удалился. Но через несколько дней вернулся вновь.

– Коля, пускай ко мне начальника отдела коммуникаций только после того, как я его сама вызову, – велела она помощнику после этого.

– Достал? – сочувственно спросил тот. Лада со временем сократила дистанцию, разделяющую их, и у нее и ее помощника установились отношения, близкие к приятельским.

– Не то слово.

– Так увольте его!

– За что? Он великолепно справляется со своими обязанностями.

– За сексуальные домогательства. В Америке бы за это…

– Мы не в Америке. К тому же сексуально он меня не домогается.

– А чего хочет?

– Пригласить куда-нибудь: в ресторан, кино, на каток.

– О, на каток! Вы ведь сами говорили, что любите коньки, да сходить не с кем…

– С ним не пойду.

– Но ведь это ни к чему не обязывает.

– Он меня бесит, понимаешь? – Лада насупилась. – Поначалу он меня забавлял, а теперь раздражает. Может, правда, его уволить? Только надо найти за что…

С того разговора прошло две недели. Коля за это время ни разу не позволил Игорю просочиться в кабинет Лады, на людях он держался от нее на расстоянии, и вот настал день, когда заместитель директора не могла отказать посетителю, явившемуся для беседы по личным вопросам.

– Приглашай, – обреченно вздохнула Лада.

– Кофе сейчас или…

– После. И, пожалуйста, минут через десять зайди с «важными» бумагами.

Коля кивнул и удалился. Через несколько секунд на пороге возник Игорь.

– Доброе утро, – приветствовал он начальницу. Руки и голос в ее присутствии у Игоря уже не дрожали, но румянец по-прежнему вспыхивал.

Лада кивнула и молча указала на кресло, стоящее возле ее стола. Но Игорь не сел. Сунув руку в карман, он достал из него яркие листки ламинированной бумаги, похожие на открытки.