Жизнь – странная штука. Никогда не знаешь, что ждёт тебя завтра. Это я вам как авокадо говорю!
Я должен был стать деревом. Или проваляться на свалке до полного разложения. Но я сегодня отмечаю свое семидесятилетие и повторюсь: жизнь – весьма странная штука.
Я вырос в Мексике. Чудное было время – много солнца, большая родня. Конечно, я знал, что рано или поздно меня заберут, как забрали болтливую тетушку Бениту и кузена Матео. Но зачем и куда? В наших краях верят, что это очередной этап перевоплощения. Что где-то там каждый из нас проходит обряд очищения, избавляется от всего лишнего и в итоге трансформируется в большую мистическую птицу Юсбайо. Пфф… а как же!
Меня забрали на рассвете, когда все спали. Так даже лучше – я не любитель напутствий и слезных прощаний. Нас долго взвешивали, упаковывали, перекладывали картоном… В ящике, в котором нас везли в Голландию, был один парень, Франциско, он всю дорогу твердил, что мы избранные. Мол, не зря люди так тщательно нас отбирали!
Помню наш гигантский супермаркет. Люди говорили о каких-то незнакомых вещах и периодически щупали нас, слегка сдавливая пальцами. Вот это было так себе, но в общем – жир. Много света, вокруг – сплошная экзотика. Помню, как я испугался карамболя и какой противный рядом с нами жил виноград! Каждый раз, когда его брали в руки, он терял пару виноградин и так возмущался, что начинал просто рассыпаться на части!
Момент, когда пришла ОНА и забрала меня к себе я, признаться, проспал… Проснулся уже в её квартире, где сильно пахло красками и растворителем. Лив была типичной голландкой. Я увидел ее впервые, когда она стояла у окна и солнце просачивалось сквозь ее белые волосы. В тот вечер я позировал ей для натюрморта.
Вы, конечно же, ждете рассказа о том, как девушка моей мечты хладнокровно разрежет меня на две части? Ну, было, да. Только не подумайте, что после этого я умер, что вы. Мякоть, кожа – это только оболочка. Косточка – вот где живет душа! Я просто стал немного легче и поначалу жутко смущался. Ей-богу, будто голый!
Лив имела странную привычку – задумавшись, вертеть какую-нибудь вещь в руках. На какой-то период я стал именно такой мелочью. И был не против, только ужасно злился, когда она забывала меня в кармане пиджака. Там было темно и неприятно царапали ключи от квартиры. Но именно в её карманах я умудрился посетить Альпы и Францию. А в Париже… В Париже к ней пришла сумасшедшая идея – вырезать из меня свою первую брошь.
Я злился – это была не очень приятная процедура! Но чуть позже понял – это мой шанс! Единственный шанс был всё время с ней рядом. Я посещал с ней выставки и французские пекарни. Я был почти на всех ее свиданиях – Лив считала, что я приношу удачу. Я был с ней, когда она забросила живопись и увлеклась резьбой – её украшения из косточек имели бешеную популярность! А потом появился ОН. Ее будущий муж.
Никогда не любил этого типа. Не мог простить ему то, что он задаривал ее декоративными брошками. Не мог простить ей, что она их носила, пряча меня в жестянку из-под чая. Однажды я пролежал там 4 года, а когда меня достали, обнаружил, что они женаты, живут в Брюсселе, завели кота и ребенка.
Меня доставали всё реже – теперь Лив носила только белое золото. Никаких нелепых винтажных брошей. Да, я был ужасно зол!!! Но готов был жить в чайной коробке десятки лет, только бы знать, что где-то там есть она и слышать иногда её голос. И я ждал. Ждал 54 года.
Лив надела меня на Рождество, в концертхолл, где её внук впервые выступал с оркестром. А на следующий день её не стало. Я помню это утро – я лежал на комоде и любовался ее высокими скулами. Я ждал, когда она проснется и пойдёт варить себе кофе. А она всё не просыпалась. Даже когда село солнце, и я перестал ее видеть в темноте. Даже когда пришел Тим – тот самый внук, что играл с оркестром. Но к тому времени я уже всё понял…
Многие личные вещи всемирно известного дизайнера Лив де Йонг ушли с благотворительного аукциона. Меня выкупили вчера.
Какой-то пожилой мужчина в длинном черном пальто сказал своему спутнику, даже не взглянув на меня: «Отправь по этому адресу сегодня же, Крис. Я хочу, чтобы она получила это как можно быстрее.»
Куда я еду сейчас? Кто меня там ждёт? И ждёт ли?
Я должен был стать деревом. Или проваляться на свалке до полного разложения. Но сегодня я отмечаю свое семидесятилетие и повторюсь: жизнь – весьма странная штука. Никогда не знаешь, что ждёт тебя завтра!
На прилавке засуетились.
– Вау, какие красотки сюда идут! Юююхуууу! Сочные, как манго!
Дуриан пребывал в прекрасном расположении духа.
– А ты-то чего радуешься? – сощурился Ананас. – Третий день лежишь, никто на тебя не смотрит.
– Вот-вот! – захихикали Личи. – Уж скорее нас заберут, чем тебя.
– Цыц, малявки! – вспылил Дуриан и умолк, потому что девушки подошли именно к нему.
Обе симпатичные, но невысокая скромная брюнетка явно проигрывала своей подруге и смотрелась на её фоне бледновато. Блондинка была яркой, даже чересчур! Аппетитные выпуклости со всех сторон, губы в пол-лица и ресницы – просто загляденье (даже Рамбутан тихо позавидовал их длине). Дуриан напрягся от волнения, когда она решила взглянуть поближе на него. «Да, детка, возьми меня, не пожалеешь!» – он даже занервничал от предвкушения такого замечательного знакомства.
Но лицо блондинки вдруг странно скукожилось:
– Фууу! Ты собралась брать ЭТО? Он же воняет тухлятиной!
Дуриан задохнулся от возмущения, весь романтический настрой мгновенно испарился. «А ты… А у тебя… Мозги силиконовые! Пффф!»
– Говорят, он внутри очень вкусный, – возразила тёмненькая.
– У меня нет никакого желания пробовать эту гадость!
– А я всё-таки возьму.
«Белобрысая коза! Не очень-то и хотелось мне с тобой идти!», – Дуриан очень разозлился, но его уже положили в пакет.
Личи вздохнули. Ананас с завистью посмотрел им вслед.
⠀ – Женька, я тебе удивляюсь, – блондинка манерно растягивала слова. – Вроде в столицу перебралась, а в голове как было село, так и осталось.
– Почему ты так говоришь, Натусь?
– Ну, нет в тебе достоинства, что ли, – девушка поджала пухлые губки. – Как дикарка – ешь всё подряд, по сторонам постоянно глазеешь.
– Так интересно же, я первый раз в Таиланде.
Они зашли в номер отеля.
– Эту вонючку неси на террасу, – брезгливо поморщилась Натуся, – её нельзя здесь держать!
– Я знаю.
Дуриан, по дороге придремавший, очнулся. «Слышишь, краля, – негодовал он, – ты себя в зеркало видела? У павлина под хвостом – и то симпатичнее будет!».
– О, глянь-ка, вон твоя страхолюдина бассейн чистит, – вдруг усмехнулась Натуся.
Этого мужчину они видели несколько раз. Он помог им с чемоданами, когда они приехали. Принёс таблетки, когда у Натуси болела голова, и каждый день ставил в вазу свежие цветы. С ним что-то было не так – лицо изуродовано, руки тоже. Но всякий раз, когда он улыбался, Женя отчего-то смущалась.
– По-моему, он милый.
– А по-моему, он просто урод и неудачник. Я иду гулять, ты как?
Женька отрицательно покачала головой.
«Да вали уже, мышь белая!», – Дуриану порядком надоела эта чопорная девица.
– Ну, ладно! Сиди тут, тухни со своим дуремаром и строй глазки прислуге.
В дверях Натуся столкнулась с чернокожей горничной.
– Я принесла чистое бельё, – сказала женщина.
Девушка закатила глаза, пробормотала что-то типа: «Повсюду фрики», махнула рукой на Женьку и исчезла.
Горничная размерами напоминала дирижабль, но двигалась довольно грациозно. Она буквально вплыла в номер и принялась ловко менять постель.
– Как вам у нас? – с улыбкой спросила она.
– Очень нравится! – заверила Женька. – Тепло, интересно, весело.
Она замялась. Удобно ли будет спросить у горничной про того мужчину?
– Извините, а вы его знаете? – осмелилась Женька, кивнула в сторону чистильщика, и тут же отвела глаза в сторону.
– О, конечно, знаю. Это Сунан. Хороший человек! Вы не смотрите, что он такой… некрасивый. Это всё пожар.
– Ого… А что произошло?
– Это давно было, лет десять назад.
«Ну-ка, ну-ка, люблю всякие истории!», – Дуриан навострил колючки. Он, хоть и лежал на столе, стоящем на террасе, но слышал всё отлично.
– На месте этот отель был совсем другой. Старый, ветхий. Всё шатался здесь. Хозяин ругался и хотел его сносить, – женщина эмоционально жестикулировала. – Но не успел. Случился пожар. Это ужас, страх! Всё горело! Хорошо, что выскочили. Одну женщину вынес пожарный. Она очнулась и как закричит: «Дочка, дочка!». В номере осталась её девочка. А пожарный говорит: «Нет, нельзя, поздно, нельзя туда пойти!». И тогда Сунан сказал: «Я пойду. Если она погибнет, то и мне не жить!». Прямо в огонь пошёл… Горничная села на краешек кровати и перевела дух от долгого рассказа.
– Он спас девочку? – с замиранием сердца спросила Женька.
Дуриан тоже разволновался, даже взмок.
– Да-да! – закивала та. – Завернул в большое одеяло и вынес. Только сам обгорел. Сильно-пресильно. Отдал девочку и прямо упал на траву. Дооолго в больнице лежал, вылечили. Только вот рубцы эти остались на нём… Он хороший, добрый человек, а из-за лица его все боятся.
– Я не боюсь, – твёрдо сказала Женя. – Он мне нравится.
Она поняла, что ляпнула лишнее, и щёки её полыхнули алым цветом.
Горничная заулыбалась.
– А он говорил про вас. Что вы красивая.
– Это он, наверное, про Нату, мою подругу. Она и правда, красивая.
– Поверьте мне, хозяин знает толк в истинной красоте. Говорил он именно о вас!
– Хозяин? – удивилась Женя.
«Вот это поворот», – присвистнул Дуриан.
– Ой, я не сказала? – всплеснула руками горничная. – Это же его отель. Построил вместо сгоревшего.
– А почему же он делает простую работу?
«Да, какого чёрта он не сидит в кресле с сигарой, наслаждаясь закатами? Был бы я хозяином, поступал бы именно так», – размечтался Дуриан.
– Такой уж он человек, – засмеялась женщина, – никогда без дела не сидит. Ой, я совсем заболталась, а у меня полно работы.
Женька вышла на террасу, увидела Сунана и помахала ему рукой.
«Так-так-так, что-то происходит, обожаю такие вещи!».
Мужчина подошёл.
– Вы не могли бы… – запинаясь и краснея, сказала Женя, – помочь мне почистить этот фрукт?
«О, да, бейби! Почисти меня полностью!» – Дуриан мысленно подмигнул ей.
– Конечно! – Сунан широко улыбнулся. – Знаете, что говорят про дуриан?
Женя смущённо пожала плечами.
– Этот фрукт – ад снаружи и рай внутри. За его непритязательной
оболочкой и странным запахом скрывается поистине божественный вкус. Понимаете?
Женя всё понимала. Сунан почистил Дуриан, отломил часть мякоти и поднёс его ко рту девушки. Она аккуратно откусила.
«Воу-воу, полегче парень, она уже почти твоя! Ммм, как же я люблю все эти чувства, робкие взгляды, затаившееся дыхание… Просто сказка!». Дуриан таял от восторга. Закончить свой путь в минуту, когда рождается настоящая любовь – наивысшее счастье для любого уважающего себя фрукта.
Ну и стерва же ты всё-таки! Мне, конечно, говорили, что вы все такие. Я – дурак, не верил! Я же всё для тебя делал! Когда твой сын пришел из школы и попросил луковых колечек – пожалуйста. Когда заболел отец и нужно было биться с микробами – пожалуйста. Когда ты перед соревнованиями своими, решила, что пора поднять иммунитет – пожалуйста. Я ничего не говорил.
Я молчал. Ты отрезала от меня кусок за куском. Слой за слоем. А я молчал. Всё для тебя, бессердечная ты сука. Ты даже не представляешь, что я вытерпел. Через что прошел. Но что запомнила ты? То, что я довел тебя до слёз? Заставил тебя всплакнуть? Это повод швырнуть мои остатки на подоконник и забыть про меня? Эх…
А теперь посмотрите на неё. Принесла большой и крепкий. Зеленый, полосаты и сладкий внутри. Натирает его с мылом. Вытирает вафельным полотенцем. Прямо у меня на глазах. С ним тебе будет лучше. Он не заставит тебя обронить твои хрустальные капли. Он лучше меня во всём. С ним тебе будет веселее, да? Глюкоза. Эндорфины. Счастье, то есть. Меня то ты ласкать и не думала. Принесла. Отложила. Стала резать. Когда пришлось. Когда понадобилось.
Ну нет! Я это так не оставлю! Я был за тебя всем нутром. Каждой клеткой. Теперь – с меня довольно. Пора платить по счетам! Я собрал всю злость. На пределе поджал каждый свой поморщенный на солнце слой. Прыснул соком в глаз сонного Пушка, лежащего неподалеку. Кот подпрыгнул и взвизгнул. Передние лапы опрокинули зеленый шар на пол. Он с хрустом разлетелся на десятки антиаппетитных кусков. Ха-ха! Что ты скажешь теперь? Теперь он тоже заставит тебя плакать?
Пушок не унимался. Метался по столу. Он мог бы быть хорошим футболистом. В другой жизни. А пока, он отправил меня задней лапой прямиком в окно. Пятый этаж. Четвертый. Первый. Я упал, откатился под куст. В тенек. Наконец, солнце больше не жарит меня. Не терзает остатки меня. Как она там без меня? Наверно расстроится. Может даже будет скучать. Ну что ж! Пусть научится ценить других. Тех – кто для неё готов на всё, пусть даже заставляя плакать! Не тот хорош, кто сладок и красив! А тот хорош, кто для тебя и в кольца, и в бульон.
Маме – солистке оперной труппы – жить Збруйской было положено по статусу. Классическое каре, аристократичные пальцы, безупречная осанка и восхитительное меццо-сопрано. Такое, от которого у публики бежали слезы и тёплые мурашки.
Мы же с отцом – слесарем автомастерской – сутулые, рыжие, усыпанные веснушками, с щербинкой между зубами, по праву и в угоду жизненному равновесию были Репами. Репой. Короче, носили фамилию Репа.
Прежде чем не взять фамилию мужа, мать, конечно, изучила её происхождение. В минуты моего отчаяния она объясняла, откуда взялось это проклятие, и что отцовские прапрапредки не выращивали репу, а частенько «репати». То есть лопались от гнева, были вспыльчивыми. Вот прозвище и приклеилось. Чуть-чуть сократилось, и родилась самая мерзкая фамилия на свете, а потом и я.
Женя Репа.
Спорим, вы так и не догадались, какого я пола? Щербатая девчонка или сутулый паренёк? То-то. Ясное дело, это только полбеды. Остальная половина – 89-я среднеобразовательная школа Николаевского района. Я – Репа, и этим всё сказано. Я, конечно, с головой, и провернуть трюк с курткой в подсобке, чтобы миновать раздевалку, мне было раз плюнуть. На физкультуре хватало липовой записки от родителей. А через пару месяцев и вовсе наступало лето. Папа вёз наше контрастное семейство на родину, в небольшой хуторок повидать сухонькую маленькую упрямую старушку – мою бабушку, так и не смирившуюся с отцовским отъездом и женитьбой на матери. Поэтому о своей ненависти к треклятому овощу можно было ненадолго забыть.
Отцовский родной дом стоял у самой кромки реки, огороженной заросшим тиной забором. Накатанная телегой дорога вела к выбеленной хате под шапкой соломенной крыши, а через тропинку – к полю, куда меня отправили известить о нашем приезде бабушку.
– Воть, подержи покамест. Любишь, её? Репу – то? – разогнувшись от поля, бабушка выпрямила идеально ровную спину, не тронутую годами, и посмотрела мне прямо в глаза.
Репа Мария Добролюбовна была и хоть и рыжей маленькой старушкой, но крепкой, уверенной и судя по всему проницательной. Завидев моё отвращение, она продолжала.
– Я девчоночкой была, когда немец пошёл. За тем вон сараем, видишь? Спряталась и смотрела, как они мать с сестрой вывели из избы, и прямо тут… забили. Как скот какой. Прикладами. Доолго били. Мать умирала, а в мою сторону смотреть не смела. Боялась – найдут. Тут-то я два дня и хоронилась, пока живот с голоду крутить не начало. Вот – она бросила первый серый клубень в ведро – вот чем спасалась. Жевала, как есть, водой из лужи запивала. Это ж осенью только меня партизаны с собой забрали. А до того… иииить… – она обвела рукой поле – вот она и растёт тут, родная. Пошли что ль.
Плестись за бабушкой с поля, стараясь не расплескать слезы, было страшно тяжело. Как ведро воды, которое мы потом вместе таскали из колодца. Как кашу в чугунке на ухвате. Как огромную любовь в сердце к самому невзрачному из овощей. Как гордость за своё имя, которую несёшь через всю жизнь.
Никто не рождается совершенным. Мы приходим в этот мир одной из двух половинок единого целого. Наверное, это – испытание Вселенной. Пока наше сердце заполнится, приходится пройти долгую, часто утомительную, порой опасную, дорогу.
Никогда ни стоит сдаваться, так как в конце пути ждет единственная, которая сделает твое существо совершенным. Даже одно малейшее сомнение может стать причиной исчезнувшего счастья и бесконечного хаоса между парами. А неверно соединенные две разные половины вызовут цепную реакцию, вместо совершенного существа превратит нас в обрывки уродливых душ.
Ветерок нежно играл над полем с только что проросшей кукурузой. Солнце ласкало наклонившиеся к нему, словно загрустившие, побеги. Вот уже целую вечность ждет-ждет ту единственную, которая слово «Я» заменит словом «МЫ». Содрогнулась земля. Время остановило свой ход… биение сердца сравнилось с секундой.. Та долгожданная проснулась, нежным движением стряхнула с листьев комки высохшей земли… Приблизилась, смущенно обвила руками, но поняв, что больше не в силах отпустить, всем существом прижала к сердцу. Так началось их танго бесконечности.
Шло время. Два сросшихся тела становились все прекраснее, цвели и тянулись к горячему солнцу. Каждое утро, начинавшееся пения птиц, они открывали глаза и с любовью смотрели друг на друга. Наслаждались водой, дарованной им землей. Затем обращали свой взор к только что поднявшемуся солнцу и ласкались в его тепле. Непогода их еще больше сближала, они, опираясь друг о друга, согревали и подбадривали друг друга ласковыми словами. И даже сильный ветер казался им легким дуновением.
Шел день за днем. Их любовь крепла все больше и больше. И вот появился плод, сделавший их жизнь еще более яркой и цветной. Теперь каждое утро первый глоток воды делили с ним, а в дождь и холод покрывали его своими листьями. Так, в ласке и заботе зрел плод их любви. Любовь не подвластна времени, но оно для всех ограничено… Вот и их время истекало и стал виден конец пути.
Сухими отростками они все сильней прижимались друг к другу. Страх смерти? Отнюдь. В их сердцах была только счастливая гордость, что смогли прожить такую полную жизнь и теперь уступают это место своему плоду. Гордость, что оставили семена жизни, которые скоро набухнут, прорастут, найдут свою половинку и познают силу вечной любви.
В один прекрасный день семья фермера собирала урожай. Дети, держа в руках корзинки, весело бежали впереди и собирали обвитую по кукурузу фасоль, позади шли их родители, срезая серпами кукурузные стебли. Они, любя, улыбались друг другу и с гордостью, радовались хорошему урожаю. Мир – бесконечная цепь, кованная любовью.
Металлический стук засова о крыльцо, бряцанье связки ключей и скрип давно несмазанных дверных петель оповестили всех о начале нового дня.
Шаркающей походкой баба Валя прошла через торговый зал с молочкой и сыром, тихо ворча под нос: «Всю гниль перебрать в овощном отделе надо».
На прошлой неделе завезли яблоки. Они были красные и очень крупные, таких никогда не было в этом магазине. Яблоки быстро раскупались, они были вкусные и сочные, гнилых среди них совсем не было.
Упершись лбом в решетку, на больничном окне тоскливо смотрела вдаль на дорогу маленькая девочка. Она уже давно лежит здесь одна, и никто к ней не приходит.
Тем временем среди фруктов начался спор.
«Наверное, это волшебные яблоки – сказала груша, – Ведь так не бывает! Посмотрите, меня привезли неделю назад из деревни и у меня уже начал бочок темнеть, а они приехали из-за моря, там какая-то деревня зеландовка есть, и вот там яблоки волшебные растут и совсем не гниют».
«Да, посмотрите, как быстро их раскупили, а это вон одно осталось, и никто второй день его не берет, сгниет и оно скоро. Вот мы тут лежим вторую неделю, уже и гнием, – пищали противным голосом мелкие ранетки, – а если не сгниет, то точно оно заколдованное».
«А может оно волшебное? – проговорили вишенки. – Может оно для кого-то, кто его сильно ждет?». «Ой, не смешите, вишни! Кому оно одно нужно? Все всё покупают килограммами!» – ехидно заметили сливы. «Ну, конечно, вас по одной никто покупать не будет», – заржал апельсин, – Если б мне не сказали, что вы сливы, я б подумал, что виноградинки!!!Ахахаа… мелочь пузатая».
Все фрукты дружно начали смеяться и, катаясь от смеха, бились бочками друг о дружку. У некоторых лопалась кожица и они начинали истекать соком. А яблочко лежало одно и грустило. «Всех подружек продали, когда же меня заберут отсюда? Так было приятно расти под солнцем теплой страны, путешествовать в трюме корабля и даже ехать в машине в этот магазин. Но вот сейчас уже неделя прошла, а я все еще не встретила добрые ручки и мне никто не улыбнулся и не вдохнул моего аромата».
Внезапно в овощной отдел влетел прохладный ветерок и быстро пробежался по ящичкам с фруктами, будто проверяя ассортимент. К прилавку подошел молодой мужчина в форме капитана дальнего плавания.
– Баба Валя, Юлька болеет. В больницу попала с желтухой, лежит в другом поселке, одна уже три недели. Я вот с рейса вернулся, хочу дочке яблочек отвезти. Попросила очень вкусное и красивое. Говорит, съем его и выпишут меня домой, – улыбнулся мужчина.
– Так есть у меня такое, наверное, тебя и ждет лежит. Вот смотри какое красивое и вкусное!
⠀ – Папка! Папка приехал! – я неслась по коридору больницы. Вдруг подлетела к потолку и залилась смехом.
– Привет, родная, а я тебе яблочко привез, держи!
– Ой, какое красивое и точно волшебное? Пап, я его съем, и меня точно выпишут домой!! Да?
– Вы знаете, Юлю можно забрать домой. Еще недельку дома посидишь и в школу пойдешь, стрекоза, – сказал седой доктор, улыбаясь в усы.
Автобус ехал по кочкам, все пассажиры держались за поручни и только одна девочка крепко держала в руках румяное, крупное яблоко.
– Ты чего не ешь яблочко? – спросил отец.
– Пап, оно волшебное, меня ведь выписали. – прошептала дочка, нежно поглаживая румяный бок яблочка и вдохнув его нежный аромат, зажмурилась.
А яблочко млело от удовольствия и совсем не грустило.
Через год на даче Юлька и папа высадили маленькую яблоньку.
Ее разбудил Дождь.
Он постучал по крыше, просясь войти, и Земляника отодвинула пару листьев, чтобы другу было удобней заглянуть к ней в дом.
«Ты снова прячешься».
Земляника не стала спорить.
«Я люблю темноту. И тебя».
Дождь улыбнулся и умыл Ягодку. Ее бока были бледно-зелеными, без единого красного пятнышка. Капли мурлыкали что-то о грядущей встрече.
«Скоро все изменится».
«Какая же ты глупая! Сидишь тут в сырости, будто корешок какой. Сама не понимаешь, что теряешь!»
Сестры прихорашивались, раскачивались на ветках, подталкивали друг друга. Торопились туда, в Снаружу. Что там может быть хорошего? Свет, слепящий и вездесущий, пугал Земляничку. Там не было тишины. И покоя тоже не было. А эта краснота на щеках сестер? Из отлучек они возвращались, не переставая хихикать и хвастаться, кто сегодня загорел сильнее.