Времена и нравы
О стойком стрельце и комендантской дочке
С древним приневским краем связано немало старинных красивых легенд и преданий о любви. Истории эти печальные и трагические, рассказывают о верной и преданной любви, которой герои этих мифов дорожили больше собственной жизни. И обязательно чувству двух сердец мешали какие-нибудь злые силы.
Немало подобных легенд связано с Ивангородской крепостью и Нарвским замком. По одной из старинных нарвских легенд, в конце XVI в. враги беспрестанно осаждали Нарву. На самом высоком месте города, у флагштока, находился воин по имени Олаф, зорко осматривавший окрестности и оберегавший город от внезапного нападения. Никто не смел отвлекать его от важнейшей задачи, но однажды к нему пришла невеста, которую он не видел долгое время. Конечно, Олаф был счастлив и… буквально на миг потерял бдительность. Но одной только этой минуты оказалось достаточно, чтобы враги подобрались к отважному рыцарю.
Олаф обнажил свой меч и бросился на врага. Схватка была короткой – враг повержен, но был сражен и рыцарь. Горю девушки, на глазах которой погиб ее возлюбленный, не было предела. Со словами «Смерть объединит нас!» в отчаянии она бросилась с крепостной стены в мрачную бездну реки. И еще много лет спустя на том месте, у флагштока, появлялись призраки рыцаря Олафа и его невесты в белых одеждах. Слышались звуки боевой схватки и глубокие вздохи, навевающие дикий ужас на городских сторожей…
Есть и еще одна нарвская легенда. Она рассказывает о том, что жил в Нарве один богатый купец и была у него необычайной красоты дочь. Немало женихов просили ее руки, но сердце девушки оставалось к ним равнодушным, ибо любила она другого – своего земляка из Нарвы. Молва о красавице дошла до шведского короля, у которого был молодой сын. «Она должна принадлежать моему сыну», – заявил король и отправил королевича на корабле с роскошными подарками в Нарву.
Конечно, дочь нарвского купца сразу же покорила сердце шведского юноши. И с отцом девушки ему удалось договориться. Одно только «но»: любовь королевича не была взаимной. Красавица отказала ему: она хранила верность своему избраннику. Тогда купец и королевич сговорились отправить девушку за море насильно. Перед отъездом она повидалась с любимым и поведала ему, что ее ждет беда, что она не сможет пережить разлуку и никогда не будет счастлива с королевичем.
Девушке пришлось подчиниться силе, и вскоре корабль увез королевича с нарвской красавицей. До шведских берегов она не добралась: не перенеся разлуки, бросилась в море. С тех пор во время шторма, когда свистит ветер, бушуют волны, в ярости бросаясь на берег, по всему Финскому заливу до берегов Швеции сквозь рокот волн слышен душераздирающий, накликающий беду плач. И сквозь валы и шлейфы пены можно разглядеть призрачные женские руки, которые хотят забрать мореплавателей в подводное царство. Это нарвская красавица, ставшая русалкой. Она не может забыть свою первую любовь и хочет отомстить бессердечным людям за украденное у нее счастье…
Много легенд связано с выборгской усадьбой Монрепо близ Выборга, принадлежавшей семейству Николаи. Одна из них – о цыганке Стеше. Дело будто бы обстояло так: однажды Пауль, сын барона Николаи, несмотря на запрет отца, отправился ночью гулять по Выборгу. На площади он увидел бездомную цыганку Стешу и влюбился в нее без памяти. Отец, узнав о «позорной страсти» сына, посадил его под домашний арест. Однако Пауль бежал из родительского дома.
Влюбленные договорились с капитаном одного из кораблей, что тот доставит их в Швецию. Однако капитан не сдержал своего слова и предал влюбленных, на пути в Швецию он смог оповестить графа Николаи. Тот кинулся в погоню. Отчаявшись обрести счастье в этом мире, Стеша и Пауль взялись за руки и бросились в бушующее море…
Как гласит далее легенда, в память о трагедии на острове Людвигштайн, около которого они погибли, построили семейную усыпальницу Николаи, а сам остров называют Островом мертвых. На самом деле никакой мистики здесь нет: остров действительно является семейной усыпальницей рода Николаи.
Как отмечает выборгский краевед Юлия Мошник, к подлинной истории эта легенда не имеет ровным счетом никакого отношения. Вот как она прокомментировала легенду о Стеше: «Пауль Николаи был женат недолго и очень счастливо. После безвременной кончины его жены Александрины Симплиции он вновь жениться даже не собирался. Родители Пауля тоже были счастливы вместе – прожили долго и умерли в один год. В семье Николаи было очень серьезное отношение к браку, семье и семейным отношениям, ни один из них ни в одном поколении не „засветился“ в каком-нибудь мезальянсе или в попытке оного.
Что же касается легенды о цыганке Стеше, то тут история простая. В 1970 году в редакции газеты „Выборгский коммунист“ собралась группа экскурсоводов, которые хотели создать для Выборга букет разных легенд. В длинной Выборгской истории, к огромному счастью, есть масса интереснейших событий, но нет легенд (за одним исключением – о пещере Смеллен). Но эти люди за реальной историей не гнались и вовсе ею не интересовались. Они насочиняли всяческой ерунды – исключительной по своей безграмотности мелодрамы.
На долю Монрепо досталось три таких „любовных“ сюжета: про цыганку Стешу, про девушку неопознанной национальности Айни и про „зеленую корзинку“. В музее-заповеднике к этим квазилегендам относятся резко отрицательно».
О легенде крепости Копорье, связанной с трагической любовной историей, рассказывает краевед Константин Ульяночкин (Сакса), автор книги «Мифы и легенды Ингерманландии». Вот о чем повествует эта легенда.
Копорье. Гравюра Боденера. XVII в.
Жил в Москве стрелец Андрей. Был он храбр и много раз побывал в ратных битвах и походах. Судьба хранила его от пули и вражьей сабли. Однажды послали его с поручением в далекую Ингрию (Ингерманландию) – тогдашнюю окраинную шведскую провинцию, в крепость Каприо (Копорье) к тамошнему коменданту, и влюбился Андрей без памяти в комендантскую дочку.
Однако пришла пора возвращаться домой. Повез Андрей грамоту царю, но сердце его осталось в Ингрии. И хоть был Андрей давно женат и было у него трое детей, никак он мог забыть комендантскую дочку. Рвалось его сердце на части. Не выдержал однажды стрелец и побежал на шведскую сторону. Русский царь решил, что стрелец задумал измену, и повелел стрельца схватить и казнить.
Почти доскакал стрелец до Копорской крепости, уже он увидел дочку коменданта, которая ждала его на одной из высоких башен, одетая в парадное платье. Но в ту минуту нагнали его боевые товарищи-стрельцы. Пришлось ему забраться на высокую гору около крепости и отбивать их атаки. Дочка бросилась к отцу, умоляя помочь, послать своих воинов на подмогу любимому.
Три дня отбивался стрелец Андрей от своих товарищей. Те увидели, что им с ходу не одолеть отважного бойца, окружили гору и день и ночь штурмовали ее. Но и комендантская дочь не добилась помощи от отца, который не хотел новой войны с Московией. Бросил отец непокорную дочь в самое глубокое и темное подземелье крепости, там она и сгинула. Но жизнь ее не пропала даром: из-под земли забили вокруг крепости многочисленные родники, как чистые слезы стрелецкой возлюбленной. А храбрый стрелец Андрей остался в памяти народа в названии Стрелецкой, или Стрелиной, горки, на которой он так геройски сражался против своих же товарищей…
Собиратель петербургских мифов и легенд, автор большого количества книг по этой теме Наум Александрович Синдаловский отмечает, что среди мифологических персонажей петербургской истории с давних времен присутствует загадочный призрак Белой Дамы, доставшийся в наследство вместе с некоторыми другими странствующими героями средневековой европейской низовой культуры.
«В мифологии Франции, Германии или Чехии Белая Дама считается одним из главных персонажей, – отмечает Наум Синдаловский. – Появляется она в образе женщины неземной красоты, с длинными белокурыми волосами и отождествляется с городскими привидениями или лесными духами. Иногда она помогает людям найти дорогу, сориентироваться в пространстве, обрести покой или уверенность. Но чаще всего Белая Дама предсказывает приближение смерти.
Так, например, знаменитая „Берлинская Белая Дама“ предвосхитила смерть большинства прусских венценосцев. В то же время известно, какое сильное взаимовлияние оказывали прусская и русская культура друг на друга. Нельзя забывать, что большинство невест для русских царственных особ были подысканы в германских герцогствах. Многие из них становились русскими императрицами. Может быть, в том числе и поэтому Белая Дама именно в качестве предсказательницы смерти прижилась в Петербурге».
Если верить фольклору, то впервые призрак Белой Дамы появился в Аничковом дворце. Говорили, что по дворцу бродит неприкаянная душа некой юной смолянки – воспитанницы Смольного института благородных девиц, которую будто бы совратил император Николай I, будучи еще наследником престола. Якобы бедная девушка с горя кинулась в Фонтанку и утонула.
По свидетельству одной из фрейлин, призрак Белой Дамы видели во дворце за несколько дней до кончины Николая I.
«С призраком несчастной смолянки встречались и другие русские императоры, – сообщает Наум Синдаловский. – Александру II еще в юности Белая Дама предсказала, что он благополучно переживет несколько покушений на собственную персону. На свидании с Николаем II она коснулась его уст „холодной ладонью“ и предсказала, что он станет последним русским царем. Видели призрак Белой Дамы в белом бальном платье и золотых туфельках незадолго до смерти императора Павла I и в Михайловском замке.
До революции призрак Белой Дамы несколько раз являлся гвардейцам Кавалергардского полка, шефом которого являлась императрица Александра Федоровна… Среди гвардейцев жила полковая легенда о том, что призрак женщины в белых одеждах появляется каждый раз накануне катастрофических событий. Так, по утверждению гвардейцев, один раз призрак Белой Дамы появился в Зимнем дворце накануне Первой мировой войны, второй раз – на бруствере окопа за два дня до отречения Николая II от престола».
Живет легенда о Белой Даме и в древнем Выборге. Говорят, она обитает в башенке замка и, когда над городом бушует непогода, ходит по башенке, заламывая руки, и жалобно стонет. По другой легенде, однажды у памятника основателю города Кнутссону пропала шпага. Ее вовсе не похитили злоумышленники, дело оказалось в другом: Кнутссон ринулся защищать честь Белой Дамы и в пылу атаки сломал свое оружие. Да и вообще, судачат, между призраками Кнутссона и Белой Дамы – давние романтические отношения…
Поговаривают, что с призраком Белой Дамы можно встретиться и сегодня. Будто бы время от времени он появляется в Саблинских пещерах. Говорят, что это тень некогда заблудившейся и погибшей женщины-спелеолога.
«Тот, кто повстречается с призраком Белой Дамы в Саблинских пещерах, обязательно поддастся ее манящим приветливым жестам и будет все дальше и дальше удаляться от входа, – предостерегает Наум Синдаловский. – В конце концов он обязательно заблудится в подземных лабиринтах и погибнет».
Дуэль за честь Екатерины
В сентябре 1825 г. вблизи Петербурга произошла дуэль, вызвавшая много толков. Поводом к поединку послужила любовная история, казалось бы, весьма банальная: знатный дворянин, наследник огромного состояния Владимир Новосильцев сначала обещал жениться на небогатой дворянке Екатерине Черновой, был даже помолвлен с нею, а затем обманул девушку. Брат невесты Константин Чернов посчитал это оскорблением и вызвал Новосильцева на дуэль…
Мать Новосильцева, Екатерина Владимировна, урожденная Орлова – дочь Владимира Григорьевича Орлова, одного из пятерых братьев Орловых, участвовавших в возведении на престол Екатерины II. В день ее коронации он был пожалован в графское достоинство. Владимир Орлов пользовался благосклонностью при дворе Екатерины, хотя придворная жизнь не пришлась ему по вкусу.
Екатерину крестила сама императрица. И так получилось, что, будучи фрейлиной, Екатерина Орлова дежурила у тела Екатерины II в первую ночь после ее смерти.
В 1799 г. Екатерина вышла замуж за бригадира (чин между полковником и генерал-майором) Дмитрия Александровича Новосильцева. Но, в отличие от брака ее родителей, этот союз не стал счастливым: через год супруги разошлись.
Однако в том же 1799 г. в недолго просуществовавшей семье родился сын Владимир. Заботам о нем Екатерина Владимировна, в замужестве Новосильцева, посвятила всю свою жизнь. Когда он подрос, она отдала сына в лучшее учебное заведение того времени – иезуитскую школу. Новосильцев окончил курс одним из первых и подавал большие надежды.
Он поступил в Лейб-гусарский полк, вскоре получил назначение адъютантом к главнокомандующему первой армии фельдмаршалу графу Сакену, а затем, в 1822 г., – флигель-адъютантом. Такую быструю карьеру он сделал не только благодаря своим личным качествам, но и из-за того, что граф Сакен был в свое время облагодетельствован Новосильцевой.
Став флигель-адъютантом, Новосильцев переехал в Петербург. Не испытывая потребности в великосветском обществе, ограничивал свое знакомство кругом приятелей, занимался музыкой, рисованием и на этой почве познакомился с превосходным музыкантом и рисовальщиком Галяминым. Среди знакомых Галямина был поручик Главного штаба Скалон, который летом 1824 г., проводя съемки окрестностей Петербурга, познакомился с семейством генерал-майора Пахома Кондратьевича Чернова в его имении Большое Заречье.
В семействе Черновых было пять сыновей и четыре дочери. Одна из них, Екатерина, воспитанница Смольного института благородных девиц, особенно выделялась своей красотой. Приехав в Петербург, Скалон расхваливал Екатерину Чернову как единственную в мире красавицу. Именно Галямин и познакомил Владимира Новосильцева с Екатериной Черновой. Ему было двадцать пять лет, Екатерине – шестнадцать…
Новосильцев без памяти влюбился и сделал Екатерине предложение. Причем не спросив матери! Состоялась даже помолвка. Когда он написал обо всем матери в Москву, она ответила категорическим отказом: мол, Екатерина Чернова нам, потомкам самого графа Орлова, не ровня: «Вспомни, кто ты! Твоя жена не может быть какой-то Пахомовной!». Она приказала сыну немедленно прекратить всякие сношения с семейством Черновых. Владимир сам отправился в Москву, чтобы уговорить мать дать согласие на женитьбу. Черновым он обещал вернуться через три недели, но, подчиняясь требованиям матери, прекратил переписку и не только не вернулся к назначенному сроку, но и оставил семью Черновых в течение трех месяцев без всякой вести о себе.
Черновы решили, что Новосильцев хочет порвать с их семейством без всяких объяснений. Подобная ситуация обернулась бесчестьем для девушки. Братья Екатерины Черновой – Константин и Сергей – решили потребовать «сатисфакции».
Дуэль назначили на январь 1825 г. Новосильцева-мать приложила все усилия, чтобы предотвратить поединок. Она обратилась к посредничеству московского генерал-губернатора князя Голицына, и в его присутствии Новосильцев объявил, что никогда не оставлял намерения жениться на Черновой. В ответ Константин Чернов извинился за свои сомнения в его честности. Тогда же Новосильцева написала родителям Екатерины Черновой, что согласна на брак сына с их дочерью. Свадьба должна была состояться в течение шести месяцев.
Между тем полгода прошли, а Новосильцев снова не спешил выполнять свое обещание. Чернов получил письмо отца, где говорилось, что фельдмаршал граф Сакен, очевидно, по просьбе матери Новосильцева, под угрозой больших неприятностей заставил его послать Новосильцеву письменный отказ. После этого Чернов снова решил вызвать Новосильцева на дуэль. Его секундантом согласился быть Кондратий Федорович Рылеев.
Вероятно, дело могло бы разрешиться мирно. Но вокруг было слишком много тех, кому бы хотелось громкого резонанса, причем политического. И Константин Чернов, и Кондратий Рылеев – участники Северного тайного общества (декабристов), мечтавшие о справедливом переустройстве общества, где правит закон, а не прихоть власть предержащих. Владимир Новосильцев олицетворял для них несправедливость этого общества…
Рылеев написал последнее письмо Чернова к Новосильцеву, а Александр Бестужев, тоже член Тайного общества, – записку Чернова. В ней, в частности, говорилось: «…Стреляюсь на три шага, как за дело семейственное, ибо, зная братьев моих, хочу кончить собою на нем, на этом оскорбителе моего семейства, который для пустых толков еще пустейших людей преступил все законы чести, общества и человечества. Пусть я паду, но пусть падет и он в пример жалким гордецам, и чтобы золото и знатный род не насмехались над невинностью и благородством души».
Дуэль состоялась 10 сентября 1825 г. в шесть часов утра на окраине парка Лесного института. Условия поединка установили самые жесткие: стреляться с восьми шагов. Кроме участников дуэли и секундантов, присутствовало еще несколько десятков человек – офицеров-семеновцев и членов Тайного общества, желавших выразить поддержку Чернову.
Развязка оказалась жестокой: противники смертельно ранили друг друга. Рылеев увез Чернова на свою квартиру в Семеновских казармах, где тот скончался через двенадцать дней, 22 сентября 1825 г. Похороны Чернова состоялись 27 сентября. Тайное общество превратило их едва ли не в первую в России политическую демонстрацию, прозвучавшую на весь Петербург.
Похоронная процессия, состоявшая из более двухсот карет и нескольких тысяч людей, прошла через весь город от казарм Семеновского полка до Смоленского кладбища на Васильевском острове. На кладбище Вильгельм Кюхельбекер прочитал стихотворение, заканчивавшееся словами: «…Я ненавижу их, клянусь, / Клянуся честью и Черновым!».
В.Д. Новосильцев
Весь Петербург был настроен против «мадам Новосильцевой». «Все, что мыслило, чувствовало, соединилось тут, безмолвно сочувствуя тому, кто собой выразил общую идею, сознаваемую каждым, – идею о защите слабого против сильного, скромного против гордого», – писал в воспоминаниях Оболенский. Таким образом, дуэль получила политический оттенок, при этом поводом для дуэли была и сама Екатерина Чернова.
Про нее вскоре тоже забыли. И уже мало кого интересовало, что семь лет спустя, в 1832 г., она вышла замуж за полковника Николая Михайловича Лемана. Он происходил из незнатной и небогатой русской дворянской семьи, прославился в Русско-турецкую войну 1828–1830 гг. Екатерина родила восьмерых детей – четырех сыновей и четырех дочерей…
А что же Владимир Новосильцев? К раненому пригласили известного медика Николая Федоровича Арендта – того самого, который спустя двенадцать лет попытается спасти Пушкина, смертельно раненного. Лекарь объявил, что рана Новосильцева не оставляет надежд.
Перед смертью Новосильцев говорил: «Сокрушаюсь только о том, что кончиною моей наношу жесточайший удар моим родителям, но вы знаете… честь требовала, чтобы я дрался, я уверен, что для них легче будет видеть меня в гробу, нежели посрамленного, и они простят мой поступок, судьбами мне предназначенный».
Он умер через пять дней после поединка, 14 сентября 1825 г. Последними словами Новосильцева стало несколько раз повторенное: «Моя бедная мать». В начале октября катафалк с покойным отправили в Москву: тело забальзамировали, а сердце, закупоренное в серебряном ковчеге, мать везла с собой в карете.
Надгробие В.Д. Новосильцева в подклете собора Новоспасского монастыря. Скульптор В.И. Демут-Малиновский
Новосильцева похоронила своего единственного сына в фамильном склепе Новоспасского монастыря в Москве. Рядом она заготовила место для себя. Над могилой сына она поставила памятник – бронзовую плачущую фигуру, выполненную по проекту выдающегося скульптора В.И. Демут-Малиновского. Памятник, который искусствоведы считают шедевром монументального искусства, сохранился до сих пор, несмотря на все зигзаги судьбы Новоспасского монастыря после революции. В нем во время Гражданской войны был концентрационный лагерь, с 1935 г. монастырем распоряжалось хозяйственное управление НКВД. В 1990 г. в обитель вернулась монашеская жизнь…
Оплакивая утрату сына, мать вся отдалась молитвам и до самой своей кончины в 1849 г. не снимала траура. Она посвятила свою жизнь милосердию и благотворительности. Активно участвовала в делах Женского патриотического общества, учредила сеть училищ, названных в ее честь «Екатерининскими», где девочки осваивали грамоту и швейное мастерство.
Через девять лет после дуэли, в 1834 г., на месте постоялого двора близ места дуэли, куда перенесли смертельно раненого сына, Новосильцева заложила церковь во имя Св. Равноапостольного князя Владимира, спустя четыре года храм освятили. В богослужении участвовал священник церкви Сампсония Странноприимца на Выборгской стороне Барсов, исповедовавший Новосильцева перед смертью. Со временем у петербургских офицеров сложился обычай: в случае грозящей им опасности (например, перед дуэлью) приходить молиться в эту церковь.
Памятник на месте дуэли в парке Лесотехнического университета. Круглые плиты отмечают позиции, где стояли дуэлянты
В зданиях, стоявших рядом с храмом, Новосильцева устроила богадельню, поступившую в ведение Совета Императорского Человеколюбивого общества. Непосредственное место дуэли, по желанию Новосильцевой, отметили круглыми гранитными плитами. Спустя полтора века, в 1988 г., на месте дуэли установили гранитную стелу. В церемонии ее открытия участвовали потомки Черновых. Постройки Орлово-Новосильцевского заведения сохранились до наших дней, но храм во имя Св. Равноапостольного князя Владимира, стоявший между ними, уничтожили в 1932 г.
Остается добавить, что история трагической дуэли не забыта. Она стала одной из самых красивых любовных романтических легенд Петербурга. Что же касается оценок, то приведем мнение историка Ивана Толстого: «Политическая заряженность, невротизированность этой истории очень убедительно показана Яковом Гординым. Но в действиях черновской стороны видна и безжалостная провокация… Светлый облик Рылеева, признаться, сильно мутнеет. Смущает и характер Чернова-старшего: как мог генерал не понимать, что такое порох отказа!.. Не правильнее ли называть подобную честь скорее барством диким – барством наизнанку?».
Пистолеты, свинец и дробь…
Нет, наверное, в Петербурге более трогательной и романтической легенды, чем история о трагической любви Ромео и Джульетты по-петербургски – Карла и Эмилии. В законченной литературной форме легенда эта впервые прозвучала, пожалуй, в воспоминаниях Льва Успенского «Записки старого петербуржца», впервые увидевших свет в 1970 г.
Согласно версии Льва Успенского, в одной из немецких колоний близ Лесного, дачного пригорода в северных окрестностях, жили некогда две семьи. К одной принадлежал юный Карл, к другой – прекрасная Эмилия. Молодые люди без памяти любили друг друга, но родители, узнав об их любви, отказали им в женитьбе: Карл, по их мнению, еще недостаточно зарабатывал.
Прошло десять лет, Карл и Эмилия снова попросили родительского согласия, но снова получили отказ. Прошло еще двадцать лет, и влюбленные вновь обратились за благословением, но опять услышали твердое родительское «нет». И пятидесятилетние Карл и Эмилия, отчаявшись добиться согласия родителей, взявшись за руки, бросились в пруд.
Когда наутро их тела вытащили баграми, то все увидели, что и мертвыми Карл и Эмилия продолжают держаться за руки. Даже смерть не смогла разлучить их. И тогда по совету местного пастора прихожане назвали их именами слободскую улицу, чтобы отметить столь удивительную любовь и не менее удивительное послушание родителям…
За долгие годы легенда обросла домыслами и выдумками, поэтому узнать, как же все произошло на самом деле, уже никогда не удастся. Одно можно сказать: Карлу и Эмилии никак не могло быть пятьдесят лет, когда они покончили с собой. Согласитесь, их поступок совсем не свойственен умудренным опытом людям. Более чем вероятно, что они были молоды, как Ромео и Джульетта. По одной версии, они утопились в пруду, по другой – вместе приняли яд, по третьей – застрелились. Есть и совсем неправдоподобная версия – как будто бы они пронзили друг друга шпагами.
Многое в этой легенде проясняет то, что дело происходило в немецкой колонии, ведь их обитатели жили особым, замкнутым миром, свято соблюдали незыблемые традиции, не допуская ни малейшего отступления от устоев.
Впрочем, легенда легендой, а архивные материалы подтверждают, что эта история произошла на самом деле. Впервые ею заинтересовались в 1916 г. члены Кружка изучения Лесного при Коммерческом училище, что находилось на Институтском проспекте. Одному из них, Сергею Безбаху, удалось разыскать местного колониста-старожила, еще помнившего о том трагическом случае. Его уникальные воспоминания, сделанные на немецком языке и потом переведенные на русский, сохранились в архиве кружка.
Выяснилось, что молодого человека звали вовсе не Карл, а Луи Брудерер, а девушку – Эмилия Каретан (именно так значилось в переводе с воспоминаний, написанных по-немецки, хотя в оригинале фамилия звучала как Keritin). Их тела нашли рано утром в четверг 4 августа 1855 г. в Беклешовом лесу, вблизи торфяных болот по направлению к Парголову и Мурину.
По воспоминаниям, «они лежали с воскресенья вечера несколько дней на этом месте и имели все признаки разложения. Она была менее обезображена, хотя целый мир насекомых глотал обоих мертвецов, его лицо окрашено было в зеленовато-синий цвет, что делало лицо неузнаваемым. В обоих телах пули прошли сквозь сердце. Она умерла моментально, он, по-видимому, сильно страдал». При досмотре места происшествия при молодом человеке нашли 18 пуль в коробке, портмоне с 2 рублями 85 копейками серебром, письмо на имя возлюбленной, в кармане пальто – кинжал, а под пальто – бутылочку, наполненную до половины порохом.
По словам старожила, причиной к столь «печальному поступку», когда, очевидно, Карл сначала застрелил Эмилию, а затем покончил с собой, послужило несогласие на брак матери девушки, а также тот факт, что судьба предназначала Карлу стать солдатом. Вспомним, что в это время шла Крымская война. После судебного вскрытия, согласно тем же воспоминаниям, тела покойников положили в два гроба и опустили на опушке леса в могилу. «Могила ежедневно украшалась зеленью и цветами, причем рисунок представлял собой крест. Впоследствии был водружен там простой крест».
Однако, как оказалось, это не единственное воспоминание о той трагической истории. В «Петербургском листке» в августе— сентябре 1883 г. опубликовали серию материалов под названием «Карл и Эмилия. (Давняя драма в Лесном)». Автор этих публикаций писал под именем «Новый псевдоним» (в ту пору практически все материалы в газетах подписывались литературными псевдонимами).
Упомянутый автор «Петербургского листка» провел собственное историко-журналистское расследование истории Карла и Эмилии. Версия, предложенная им, коренным образом отличается от традиционной легенды. Тем не менее у нас нет повода не доверять «Новому псевдониму». Ведь он провел свое расследование в 1883 г., когда со времени трагедии прошло всего 28 лет (а не 61 год, как в 1916 г.) и некоторые жители Гражданки еще хорошо помнили подробности. Кроме того, он предельно точно описал и надпись на могиле, и ее местоположение.
Газетчик собрал немало сведений местных старожилов, а затем ему удалось побеседовать с немцем-колонистом Августом из Гражданки, оказавшимся, по воле случая, непосредственным свидетелем той трагической истории. В 1855 г. ему было 14 лет. В тот злополучный день он собирал в лесу землянику и заметил двух незнакомых людей – прилично одетого молодого человека и молодую девушку лет 17–18, в белом платье и с венком из полевых цветов на голове. Мальчик догадался, что молодые люди – из тех петербургских гостей, что иногда приезжали из столицы сюда, в лесную глушь, для прогулок и сбора ягод и грибов.
Юноша и девушка шли под руку, причем очень медленно. Потом девушка внезапно остановилась и вполголоса сказала (по-немецки): «Здесь так хорошо… Умрем здесь, милый Карл». Они опустились на колени, и девушка, взяв в руки маленькую Библию, долго читала вслух молитву. «Я готова. Прощай, милый Карл», – сказала она потом. Он схватил ее за руки и стал целовать их: «Зачем ты сказала „прощай“? Ведь мы никогда не расстанемся!». – «Да, да, не расстанемся!» – отвечала девушка. Прошло еще несколько томительных секунд, юноша достал из кармана пальто небольшой пистолет, прозвучало два выстрела.
Бледный как смерть, 14-летний Август бросился бежать домой, в колонию Гражданку. Он рассказал все увиденное отцу, и тот велел: «Никому не говори ни слова, иначе тебе будет худо!». Гуго в точности исполнил приказание. А на другой день, рано утром, в Гражданку приехал из Петербурга богатый немец-фабрикант, пользовавшийся в Петербурге известностью и уважением, а вместе с ним – несколько полицейских чинов.
Вскоре жители Гражданки узнали, что накануне дочь фабриканта, одевшись в белое венчальное платье, приготовленное к ее предстоящей свадьбе, тайно ушла из дома. Поиски по друзьям и знакомым оказались тщетными, и отец обратился к полицмейстеру. На ноги подняли полицию, и уже ночью нашли ту извозчичью карету, что накануне утром привезла молодых людей в Лесной. По показаниям извозчика, они расплатились за экипаж в Сосновке, на дороге в Гражданку. Поэтому поиски и направлялись именно сюда.
Полиция подняла на ноги всех колонистов Гражданки, требуя, чтобы они отправились в лес на поиски. Фабрикант объявил, что выдаст сто рублей тому, кто первым найдет его пропавшую дочь. Гуго, вместе с отцом, также отправился в лес, и прямо привел его к тому месту, где случилась трагедия. Фабрикант, увидев бездыханное тело дочери, лишился чувств, его на руках отнесли в карету и увезли в Петербург…
История их трагической любви была такова: красавица Эмилия – единственная дочь немца-фабриканта. В его конторе служил молодой человек по имени Карл, получивший образование за границей и приходившийся фабриканту дальним родственником. Молодые люди, встречаясь очень часто, полюбили друг друга, и юноша решился просить руки девушки у своего богатого родственника и патрона. Однако тот ответил отказом и выгнал юношу со службы, пригрозив ему высылкой за границу при помощи властей, если он осмелится хоть один раз увидеться с его дочерью. Видя, что это не помогло и его дочь грустит и тоскует по своему любимому, отец задумал выдать ее поскорее замуж. Нашелся очень скоро и жених: им оказался старый приятель фабриканта, вдовец, тоже немец и коммерсант, сорока лет с лишним да еще вдобавок с кучей детей от первой жены.
Жених хотел, чтобы свадьбу сыграли как можно скорее. Отец девушки согласился, и через две-три недели приданое уже было готово, в том числе и белое венчальное платье. Тем временем Карл и Эмилия продолжали тайно встречаться каждый день. Бойкая русская горничная, служившая в доме отца-фабриканта, была посвящена в тайну их любви и усердно способствовала их переписке и свиданиям. В те времена барышни еще не отличались «эмансипированностью», поэтому побеги из родительских домов и гражданские браки являлись большой редкостью. Обвенчаться же тайно, по лютеранскому обряду, представлялось невозможным. Бежать за границу, не имея заграничных паспортов, которые из-за шедшей тогда Крымской войны получить было очень трудно, молодые люди не могли. Поэтому сложившееся положение представлялось возлюбленным до отчаянности безысходным.