Любовное письмо - читать онлайн

Пролог

Лондон 20 ноября 1995 года

– Джеймс, милый, что ты делаешь?

Он огляделся, сбитый с толку, затем нетвердой походкой двинулся вперед. Она поддержала его, не давая упасть.

– Ты что, ходил во сне? Пойдем-ка обратно в кровать, – мягко продолжил женский голос.

Внучка. А значит, его душа все еще в земном мире.

Он ведь не просто так встал с постели. Его гнало вперед какое-то срочное дело, которое вечно приходилось откладывать, но сейчас…

Нет, уже не вспомнить. Пришедший в негодность разум снова его предал. Впав в уныние, он позволил практически дотащить себя до кровати. Ненавистные хрупкие, истощенные конечности делали его беспомощным, словно младенец.

– Вот так. – Она устроила деда поудобнее. – Больно? Дать немного морфия?

– Нет, прошу. Я…

Именно из-за морфия в голове была каша. Завтра он обойдется без лекарства и тогда сумеет вспомнить, что должен сделать перед смертью.

– Ладно. Просто расслабься и попробуй немного поспать, – успокаивающе проговорила она, поглаживая ладонью его лоб. – Скоро придет доктор.

Понимая, что нельзя засыпать, он закрыл глаза, отчаянно копаясь в памяти в поисках лиц и обрывков воспоминаний…

И увидел ее, так же ясно, как в день первой встречи. Прекрасная, нежная…

– Помнишь, дорогой? Письмо, – прошептала она. – Ты обещал его вернуть…

«Ну конечно!»

Он открыл глаза и попытался сесть. Над ним нависло озабоченное лицо внучки, потом руку на сгибе локтя болезненно кольнуло.

– Джеймс, милый, сейчас доктор даст тебе успокоительное, – пояснила она.

«Нет, нет!» – мысленно закричал он, но слова не желали слетать с губ.

В руку вонзилась игла, и Джеймс понял, что опоздал. Он слишком долго тянул и теперь уже не успеет исполнить обещание.

– Прости, мне очень жаль, – выдохнул старик.

В конце концов он сомкнул веки, из тела ушло напряжение. Но когда внучка, склонившись над ним, прижалась гладкой щекой к морщинистому лицу деда, оно было мокрым от слез.

Безансон, Франция 24 ноября 1995 года

Она медленно добрела до камина в гостиной. День выдался холодный, и кашель сегодня одолевал ее сильнее обычного. Устроив свое хрупкое тело в кресле, она взяла со стола свежий номер «Таймс», чтобы, как всегда с утра, за чашкой английского чая почитать некрологи. Однако при виде заголовка на треть первой полосы со звоном опустила фарфоровую чашку на блюдце.

Сердце болезненно сжалось. Газета в руках затряслась так сильно, что она едва сумела дочитать страницу до конца. Рядом со статьей размещалась фотография, на которой он получал почетный орден из рук королевы. Полными слез глазами она рассматривала строгие очертания его профиля и густую копну седеющих волос…

Сможет ли она вернуться? Осмелится ли на такой шаг? В последний раз, просто чтобы попрощаться…

Позабыв об остывшем утреннем чае, она перевернула первую страницу и продолжила читать, смакуя подробности его жизни и карьеры. Потом ее внимание привлек еще один небольшой заголовок.

– Господи помилуй… – прошептала она, чувствуя, как страх разливается по старым венам.

Возможно, это всего лишь совпадение. Вот только она слишком хорошо знала, что скрывается за той легендой…

1

Лондон 5 января 1996 года

Джоанна Хаслам, с неизменным рюкзаком на плече, опрометью неслась через Ковент-Гарден. Она уже почти задыхалась, легкие молили о пощаде. Лавируя между туристами и группами школьников, Джо едва не сбила с ног уличного музыканта и умудрилась выскочить на Бедфорд-стрит как раз в тот момент, когда к кованым железным воротам возле церкви Святого Павла[1] подъехал лимузин. Машину тут же окружили фотографы. Шофер вышел, чтобы открыть заднюю дверцу.

«Черт возьми!»

Собрав последние крупицы сил, Джоанна пробежала еще несколько ярдов до ворот и оказалась в мощеном дворе. Часы на фасаде красной кирпичной церкви подтвердили, что она опоздала. Среди собравшихся у входа папарацци дежурил и ее фотограф Стив. Он стоял на ступеньках, заняв довольно выгодную позицию. Джоанна протиснулась сквозь толпу людей с фотокамерами, которые окружили появившуюся из лимузина знаменитость, и махнула Стиву рукой. Тот в ответ поднял большой палец.

Внутри церковь заливал мягкий свет люстр, свисающих с высокого потолка. Скамьи были забиты до отказа. Из глубины помещения доносились мрачные звуки органа.

Показав служителю на входе журналистское удостоверение, Джоанна проскользнула внутрь и с облегчением уселась на заднюю скамью. Пытаясь отдышаться, она принялась рыться в рюкзаке в поисках блокнота и ручки.

Несмотря на морозный воздух, на лбу выступили капельки пота. Черный свитер из овечьей шерсти с высоким воротом, который Джоанна натянула в спешке, неприятно лип к влажной коже. Она высморкалась в бумажный носовой платок, потом пригладила рукой длинные спутанные темные волосы и, закрыв глаза, откинулась на спинку скамьи, чтобы перевести дух.

Новогодние праздники сулили так много хорошего, но сейчас, всего несколько дней спустя, Джоанна чувствовала себя отвратно. Такое ощущение, что ее швырнули вниз, да не откуда-нибудь, а с крыши Эмпайр-стейт-билдинг. Изо всех сил, без предупреждения.

А причиной всему стал ее возлюбленный Мэтью – хотя начиная со вчерашнего дня уместнее было бы называть его «бывшим».

Джоанна прикусила нижнюю губу, чтобы вновь не расплакаться, и взглянула на передний ряд скамей возле алтаря. К счастью, члены семьи, которых все ждали, еще не прибыли. Сквозь раскрытые двери главного входа она заметила, как на ступенях церкви папарацци прикуривают сигареты и возятся с объективами камер. Сидящие впереди уже начинали ерзать на неудобных деревянных скамьях и перешептываться с соседями. Джоанна поспешно обвела взглядом толпу в поисках наиболее достойных внимания знаменитостей, всеми силами стараясь различить их по затылкам, большинство из которых уже покрылись сединой, а то и вовсе побелели. Пока она записывала имена в блокнот, чтобы упомянуть их в статье, перед мысленным взором опять замелькали картины вчерашнего дня, когда Мэтью неожиданно возник на пороге ее квартиры в Крауч-Энде.

Они вместе отпраздновали Рождество и Новый год, а потом решили разойтись по домам и спокойно отдохнуть несколько дней, прежде чем заново окунуться в рабочие будни. К несчастью, Джоанна умудрилась где-то подцепить мерзкую простуду, самую сильную за последние годы, так что дверь она открыла в теплой заношенной пижаме и полосатых носках, сжимая в руках грелку с Винни-Пухом.

И сразу поняла – что-то случилось. Мэтью, не снимая куртку, топтался возле двери и старательно отводил глаза, глядя куда угодно, только не на нее. Потом он начал мямлить, что поразмыслил и не видит будущего в их отношениях – поэтому, наверное, пришло время расстаться.

– Мы начали встречаться после универа и вместе уже шесть лет, – объяснял Мэтью, теребя в руках перчатки, которые Джоанна подарила ему на Рождество. – Я всегда думал, что со временем созрею для нашего брака… ну, захочу официально связать с тобой свою жизнь… Но этого до сих пор не случилось. – Он безвольно пожал плечами. – Сомневаюсь, что в будущем мои чувства изменятся.

Мэтью выглядел виновато-настороженным. Джоанна крепче стиснула грелку и, сунув руку в карман пижамы, выудила влажную салфетку. Шумно высморкалась и спросила, глядя ему прямо в глаза:

– Кто она?

– Я не хотел… – пробормотал он, заливаясь румянцем. – Но так получилось… И больше я не могу притворяться.

А ведь всего четыре дня назад, накануне Нового года, они провели вместе ночь, и Мэтью чертовски здорово справлялся с притворством.

Как оказалось, он спутался с некоей Самантой, которая работала в том же рекламном агентстве, да не абы кем, а директором по работе с клиентами. Все закрутилось в тот вечер, когда Джоанна, гоняясь за скандальной историей, подкарауливала члена парламента от партии Тори и не успела приехать в офис Мэтью на рождественскую вечеринку. Банальная история? Вполне. А впрочем, люди редко бывают оригинальны, и почти любые человеческие поступки можно связать с тем или иным клише.

– Клянусь, я всеми силами старался выбросить Сэм из головы, – оправдывался Мэтью. – Все рождественские праздники гнал от себя ее образ. Пока мы гостили у твоих родных в Йоркшире, все было отлично, но на прошлой неделе мы с ней снова встретились, немного выпили и…

Что ж, все предельно ясно. Стоило Джоанне выйти за порог квартиры Мэтью, как ее место заняла Саманта.

Она не находила слов и молча смотрела на него, борясь со злостью, потрясением и страхом.

– Сперва я думал, это всего лишь увлечение, – продолжал тем временем Мэтью. – Но пойми, если меня так тянет к другой женщине, я просто не могу быть с тобой. Нужно поступить по совести и… – Он как будто бы ждал, что Джоанна поблагодарит его за такое благородство.

– По совести… – глухо повторила она, и по щекам потекли холодные, вызванные лихорадкой слезы.

Мэтью продолжал что-то лепетать в свое оправдание, но его голос доносился словно издалека. Джоанна с усилием открыла опухшие, блестящие от слез глаза. Он, весь сжавшийся и явно пристыженный, сидел в потертом кожаном кресле.

– Прочь отсюда, – хрипло выдохнула она. – Ты отвратительный, подлый, лживый, двуличный негодяй! Выметайся вон! Убирайся с глаз моих!

Мэтью даже не стал спорить, и от этого было больнее всего. Он поднялся на ноги и что-то пробормотал о вещах, которые оставил в ее квартире, потом заметил, что неплохо бы как-нибудь встретиться и поболтать – ну, когда страсти улягутся, – а после чуть ли не бегом бросился к выходу.

Весь остаток вчерашнего дня Джоанна провела в слезах. Она плакалась по телефону матери, рыдала, оставляя сообщение на голосовой почте Саймона, своего лучшего друга, и обильно орошала соленой влагой и так уже намокший мех грелки с Винни-Пухом.

В конце концов, напившись бренди и таблеток от простуды, Джоанна провалилась в сон, радуясь, что впереди два выходных – взятые в оплату сверхурочных, отработанных в отделе новостей перед Рождеством.

А в девять утра ее разбудил телефон. Очнувшись от навеянного лекарствами сна, Джоанна потянулась за мобильником, молясь, чтобы звонил убитый горем Мэтью, который осознал чудовищность собственного поступка и раскаялся.

– Это я, – донесся из трубки голос с ощутимым акцентом уроженца Глазго.

Джоанна молча выругалась, глядя в потолок.

– Привет, Алек, – пробормотала она, шмыгнув носом. – Что ты хотел? Я сегодня не работаю.

– Извини, но отдых отменяется. Элис, Билл и Ричи заболели. Отгуляешь положенные выходные в другой раз.

– Не только они болеют. – Джоанна специально кашлянула погромче. – Прости, Алек, но я тоже не в лучшей форме.

– Взгляни на это с другой стороны, – заметил он. – Сегодня поработаешь, а потом, когда придешь в норму, сполна насладишься заслуженным отдыхом.

– Слушай, я в самом деле не могу. У меня температура. Я едва держусь на ногах.

– Это не страшно. От тебя требуется лишь сидеть. В Актерской церкви в Ковент-Гардене. В десять состоится поминальная служба по сэру Джеймсу Харрисону.

– Алек, ты ведь не серьезно? Не хватало мне еще торчать в продуваемой насквозь церкви. С этой жуткой простудой я и сама могу оказаться на поминальной службе – в качестве главного действующего лица.

– Извини, Джо, но выбора нет. Я оплачу тебе такси туда и обратно. После службы можешь ехать прямо домой, статью пришлешь по электронной почте. Попробуй задать пару вопросов Зои Харрисон. Я отправил Стива сделать фотографии. Если она явится разодетой в пух и прах, наверняка попадет на первую полосу. Ладно, поговорим позже.

– Черт! – простонала Джоанна, в отчаянии откидывая ноющую голову на подушку.

Потом позвонила в местную службу такси и, пошатываясь, направилась к гардеробу, чтобы найти подходящий случаю черный наряд.

По большей части она обожала свою работу, жила ради нее, как часто замечал Мэтью, но сегодня утром Джоанна всерьез задумалась о причинах подобной любви. Она уже успела поработать в паре местных газет и год назад получила должность младшего репортера в лондонском «Морнинг мейл», одном из самых популярных национальных ежедневных изданий в стране. Конечно, с таким трудом завоеванное место было более чем скромным, но отказываться точно не стоило. Ведь, как неустанно напоминал Алек, редактор отдела новостей, ей в затылок дышали сотни молодых голодных журналистов. Полтора месяца работы в редакции под его началом стали для Джоанны тяжким испытанием. Время тянулось бесконечно, и Алек, безжалостный эксплуататор и преданный делу профессионал, который сам выкладывался по полной, ожидал не меньшего от подчиненных.

– И угораздило же меня попасть в отдел новостей, – фыркнула Джоанна, натягивая – в знак уважения к предстоящей мрачной церемонии – не слишком чистый черный свитер, толстые шерстяные колготки и черную юбку.

Такси опоздало на десять минут, а потом еще и застряло в огромной пробке на Чаринг-Кросс-роуд.

– Простите, тут я бессилен, – развел руками водитель.

Взглянув на часы, Джоанна сунула ему десятифунтовую банкноту и выскочила из машины. Пока она неслась по улицам в направлении Ковент-Гардена, тяжело дыша и постоянно шмыгая носом, в голове крутился настойчивый вопрос: может ли жизнь стать еще хуже?

Собравшиеся в церкви вдруг прекратили шептаться, и тишина вырвала ее из мрачных мыслей. Джоанна открыла глаза и обернулась. В проходе церкви появились члены семьи покойного сэра Джеймса Харрисона.

Впереди шагал Чарльз Харрисон, единственный сын сэра Джеймса, который давно уже разменял седьмой десяток. Будучи известным режиссером, он жил в Лос-Анджелесе и снимал высокобюджетные боевики с кучей спецэффектов. Кажется, не столь давно даже получил «Оскара», однако Джоанна обычно не смотрела фильмы подобного рода.

Рядом с Чарльзом шла его дочь Зои Харрисон, своим внешним видом полностью оправдывая надежды Алека. В облегающем черном костюме с короткой юбкой, выгодно подчеркивающей длинные ноги, с собранными в гладкий шиньон волосами, эта английская красавица, свежая, словно роза, выглядела просто потрясающе. Зои была актрисой, ее карьера сейчас шла в гору. Мэтью с ума по ней сходил и вечно замечал, что Зои напоминает ему Грейс Келли – видимо, женщину его мечты. Джоанне оставалось лишь гадать, с чего в таком случае Мэтью начал встречаться с ней, нескладной темноглазой брюнеткой. Она проглотила комок в горле, готовая поспорить на грелку с Винни-Пухом, что уж Саманта наверняка миниатюрная блондинка.

Зои Харрисон вела за руку мальчика лет девяти или десяти, который в черном костюме и галстуке явно чувствовал себя неловко. То был ее сын, Джейми Харрисон, названный в честь прадеда. Зои родила его в девятнадцать лет, но от кого – до сих пор было неизвестно. Сэр Джеймс всячески поддерживал внучку в ее стремлении произвести на свет этого ребенка и сохранить в тайне имя отца Джейми.

Мальчик очень походил на мать: те же тонкие черты лица, молочно-розовая кожа и огромные голубые глаза. Зои Харрисон всеми силами старалась держать Джейми подальше от камер. Если Стив каким-то чудом умудрился сфотографировать мать и сына вместе, завтра снимок наверняка попадет на первую полосу.

Последним со скамьей Джоанны поравнялся Маркус Харрисон, брат Зои. И пусть мысли ее по-прежнему занимал Мэтью, стоило признать, что Маркус был настоящим «очаровашкой», как выразилась бы ее коллега-репортер Элис. Совсем недавно он ухаживал за одной блондинкой, светской львицей с тройной фамилией из Великобритании, так что Джоанна знала его по колонкам светской хроники. Темноволосый, в отличие от сестры, но с такими же голубыми глазами, Маркус держался с некоей порочной самоуверенностью и даже в мятом черном пиджаке и белой рубашке с расстегнутым воротом, с волосами почти до плеч, всем своим видом излучал обаяние. Порывшись в памяти, Джоанна вспомнила, что Маркус, кажется, выбрал для себя карьеру кинопродюсера и сейчас делал первые шаги на этом поприще. Что ж, выглядел он соответствующе.

Она с трудом отвела от него взгляд и твердо пообещала себе, что в следующий раз выберет мужчину средних лет, который любит наблюдать за птицами и коллекционировать марки.

– Доброе утро, дамы и господа, – раздался с кафедры голос викария. Перед ним стояла большая фотография сэра Джеймса Харрисона в окружении венков из белых роз. – Родные сэра Джеймса приветствуют всех вас и выражают благодарность, что вы пришли сюда сегодня, дабы отдать дань уважения дорогому другу, коллеге, отцу, деду, прадеду и, пожалуй, лучшему актеру этого столетия. Для всех, кто имел счастье хорошо его знать, конечно же, не станет сюрпризом, что сэр Джеймс был решительно настроен отринуть всю мрачность и превратить сегодняшнюю службу в праздник. И мы с его родными исполнили эти пожелания. Поэтому начнем с любимого гимна сэра Джеймса «Я клянусь тебе, моя страна». Прошу всех встать.

Джоанна поднялась на многострадальные ноги и громко закашлялась. К счастью, в этот миг заиграл орган. Она уже хотела взять с широкой спинки скамьи впереди листок со словами гимна, но ее опередили. Тонкая маленькая ручка с прозрачной кожей, под которой проступали голубые вены, добралась до листка раньше.

Только теперь Джоанна обратила внимание на стоящую слева женщину, которая, сгибаясь под тяжестью прожитых лет, едва доходила ей до ребер. Старушка, одетая в длинное черное пальто до лодыжек, с черной сетчатой вуалью на лице, опиралась на спинку скамьи, чтобы не упасть. Единственной открытой частью тела была рука, в которой пожилая женщина держала листок. И эта самая рука так тряслась, что прочитать слова гимна было невозможно.

– Давайте я подержу? – предложила Джоанна, наклоняясь к незнакомке.

Та молча протянула ей листок. Опустив его пониже, чтобы женщина тоже видела слова, Джоанна хрипло пропела весь гимн. Когда музыка стихла, старушка сама с трудом опустилась на скамью, не обращая внимания на протянутую руку Джоанны.

– Сегодня мы откроем нашу службу любимым сонетом сэра Джеймса, «Сладкая роза благочестия» Данбара, в исполнении его близкого друга сэра Лоренса Салливана, – объявил викарий.

Собравшиеся терпеливо ждали, пока старый актер пробирался к кафедре, и наконец церковь наполнил его знаменитый звучный голос, который некогда завораживал тысячи зрителей в театрах по всему миру.

– «О, сладчайшая роза, благочестие и доброта, лилия-чаровница…»

Дальняя дверь церкви вдруг скрипнула, и внутрь ворвался порыв ледяного воздуха. Джоанна обернулась и заметила, что служитель толкает перед собой инвалидное кресло. Подкатив его к последнему ряду скамей, работник церкви удалился. Почти сразу рядом кто-то жутко захрипел – по сравнению с этим звуком простудный кашель Джоанны казался сущей мелочью. Она взглянула на сидевшую рядом старушку. Та хватала ртом воздух, словно в приступе астмы, и не отрываясь смотрела на фигуру в инвалидном кресле.

– Что с вами? – прошептала Джоанна.

Пожилая женщина приложила руку к груди, по-прежнему не отводя взгляда от мужчины-инвалида. Викарий объявил следующий гимн, и собравшиеся вновь поднялись. Старушка внезапно вцепилась в руку Джоанны и указала на входную дверь.

Придерживая незнакомку за талию, Джоанна помогла ей встать и практически дотащила до края скамьи. Когда они подошли к мужчине в инвалидном кресле, старушка прижалась к Джоанне, будто напуганный ребенок. Она и сама невольно вздрогнула под ледяным взглядом серо-стальных глаз незнакомца, затем поспешно отвернулась и помогла пожилой женщине пройти несколько шагов до двери, возле которой стоял служитель.

– Эта женщина… я… ей нужно…

– На воздух! – задыхаясь, прохрипела старушка.

Вдвоем со служителем они вывели несчастную в январскую серость и помогли спуститься по ступенькам к одной из скамеек, стоящих по бокам двора. Но не успела Джоанна открыть рот, чтобы попросить о дальнейшей помощи, как он поспешно нырнул обратно в церковь и снова закрыл дверь. Старушка, прерывисто дыша, привалилась к спинке скамьи.

– Может, вызвать скорую? – предложила Джоанна. – Кажется, вам в самом деле плохо.

– Нет! – просипела старушка. Для такого хрупкого тела ее голос звучал неожиданно сильно. – Вызови такси. Отвези меня домой. Пожалуйста.

– Думаю, вам лучше…

– Прошу! – Женщина вцепилась костлявыми пальцами в запястье Джоанны. – Такси!

– Хорошо, ждите здесь.

Джоанна выбежала из ворот на Бедфорд-стрит и махнула проезжавшему мимо черному такси. Водитель затормозил у обочины и вышел из машины, любезно согласившись помочь Джоанне довести женщину до автомобиля.

– Старушка точно в норме? Как-то странно она дышит, – заметил таксист, пока они вдвоем усаживали пожилую леди на заднее сиденье. – Может, отвезти ее в больницу?

– Она хочет поехать домой. – Джоанна просунула голову в салон. – А где вы, кстати, живете? – спросила она у женщины.

– Я… – прохрипела та, тяжело дыша. Видимо, забраться в такси ей оказалось непросто и несчастная вымоталась до предела.

Таксист покачал головой:

– Прости, дорогуша, но в таком состоянии я ее никуда не повезу. По крайней мере, одну. Не хватало мне еще покойника на заднем сиденье. Проблем не оберешься. Если поедешь с нами – лады. Тогда и отвечать в случае чего тебе.

– Но я ее не знаю. И я здесь по работе. Мне полагается быть в церкви…

– Простите, дорогуша. – Глянув на старушку, он развел руками. – Но вам придется вылезти обратно.

Женщина приподняла вуаль, и в ее молочно-голубых глазах Джоанна прочитала испуг.

– Пожалуйста, – взмолилась пожилая леди одними губами.

– Ладно, хорошо, – обреченно вздохнула Джоанна и забралась на заднее сиденье такси. – Куда едем? – мягко спросила она.

– Мэри… Мэри…

– В смысле, какой адрес? – уточнила Джоанна.

– Мэри… ле…

– Вы имеете в виду Мэрилебон, дорогуша? – подсказал таксист с переднего сиденья.

– Верно, – с видимым облегчением кивнула женщина.

Когда такси покатило по улицам города, она с беспокойством уставилась в окно. Постепенно ее дыхание становилось все ровнее. В конце концов старушка откинула голову на черное кожаное сиденье и закрыла глаза.

Джоанна вздохнула. Ну и денек, лучше и не придумаешь. Если Алек узнает, что она ушла из церкви до окончания службы, он ее четвертует. И история о старушке, которой стало плохо, ее не спасет. Обычно Алек плевать хотел на старушек, если те не представляли интереса для отдела новостей. Вот если бы несчастную избил какой-нибудь скинхед, забрал все пенсионные деньги и оставил умирать, то да, такой поворот он бы оценил.

– Мы уже подъезжаем к Мэрилебону, – сказал таксист с переднего сиденья. – Спроси-ка у нее, куда дальше.

– Мэрилебон-Хай-стрит, дом девятнадцать, – прозвучал четкий и ясный ответ.

Джоанна удивленно взглянула на пожилую женщину.

– Вам лучше?

– Да, спасибо. Прости, что доставила столько хлопот. Можешь выйти прямо сейчас. Я отлично доберусь сама, – проговорила она, когда машина остановилась на светофоре.

– Нет. Раз уж я проделала такой путь, то провожу вас до дома.

Старушка решительно мотнула головой:

– Ради твоего же блага я…

– Мы почти приехали. Я помогу вам зайти внутрь и сразу уйду.

Женщина лишь вздохнула и плотнее закуталась в пальто. До конца поездки она больше не проронила ни слова.

– Ну вот мы и на месте, дорогуша, – вскоре сообщил таксист и распахнул для них заднюю дверцу. На его лице отчетливо читалось облегчение от того, что женщина еще жива.

– Возьмите. – Старушка протянула ему банкноту в пятьдесят фунтов.

– Боюсь, сдачи не найдется, – сообщил он, помогая пожилой женщине выбраться на тротуар, и поддержал ее, пока Джоанна не оказалась рядом.

– Я заплачу. – Джоанна сунула таксисту двадцать фунтов. – Подождите меня здесь, пожалуйста. Я сейчас вернусь.

Старушка тем временем отпустила ее руку и нетвердо зашагала к двери рядом с газетным киоском.

Джоанна ее догнала.

– Давайте помогу, – предложила она, глядя, как женщина скрюченными артритом пальцами пытается вставить ключ в замочную скважину.

– Спасибо.

Не успела Джоанна повернуть ключ и открыть дверь, как старушка чуть ли не бегом влетела внутрь и бросила:

– Входи же, быстрее!

– Я… – Джоанна вовсе не планировала здесь задерживаться. Теперь, когда пожилая женщина благополучно доставлена к дверям дома, Джо пора возвращаться в церковь. – Ладно, – вздохнула она и неохотно переступила порог.

Женщина тут же захлопнула входную дверь и, предложив Джоанне идти следом, направилась по узкому коридору. Снова повозившись с ключом, старушка отперла дверь слева, и Джоанна шагнула за ней в темноту.

– Свет справа позади тебя.

Джоанна нащупала выключатель, щелкнула по нему и огляделась вокруг. Они стояли в маленькой, пропахшей сыростью прихожей, из которой выходили три двери; справа виднелся лестничный пролет. Открыв одну из дверей, старушка нажала на кнопку выключателя, и взгляду Джоанны предстала комната, полная стоящих друг на друге деревянных ящиков наподобие тех, в которых обычно перевозили чай. Посреди комнаты втиснулась узкая кровать с ржавой железной спинкой, у стены среди ящиков пристроилось старое кресло. От висящего в воздухе запаха мочи у Джоанны скрутило же- лудок.

Старушка подошла к креслу и опустилась в него со вздохом облегчения, потом указала на перевернутый ящик возле кровати.

– Таблетки… Подай, пожалуйста, мои таблетки.

– Конечно.

Осторожно пробравшись среди ящиков, Джоанна взяла с пыльной поверхности пузырек с лекарством. Инструкция по применению оказалась написана по-французски.

– Спасибо. Две, пожалуйста. И воды.

Джоанна протянула ей стакан воды, стоявший на том же ящике, отвинтила крышку пузырька и вытряхнула две таблетки в дрожащую старческую руку. Женщина тут же сунула их в рот. Ну что, теперь можно уйти? Зловоние и мрачная атмосфера комнаты действовали на Джоанну угнетающе.

– Вам точно не нужен врач? – поинтересовалась она.

– Совершенно точно. Спасибо. Я прекрасно знаю, что со мной, милая. – Губы женщины скривились в легкой улыбке.

– Ну что ж, мне нужно вернуться на службу. Я должна написать статью для газеты.

– Ты журналистка?

Сейчас, когда голос женщины звучал ровно, в речи стал заметен изысканный акцент, выдававший уроженку Англии.

– Да, из «Морнинг мейл». Хотя работаю там совсем недавно.

– Как тебя зовут, милая?

– Джоанна Хаслам. – Она указала на ящики. – Вы переезжаете?

– Ну да, можно и так сказать. – Женщина застывшим взглядом голубых глаз уставилась в пространство. – Я здесь не задержусь. Возможно, и правильно, что все так заканчивается…

– Что это значит? Если вы больны, давайте я отвезу вас в больницу.

– Нет-нет, это уже не поможет. Ступай, моя милая, возвращайся к своим делам. – Старушка закрыла глаза.

Джоанна по-прежнему не сводила с нее взгляда. Пару мгновений спустя женщина тихонько захрапела.

Несмотря на гнетущее чувство вины, Джоанна больше не могла выносить тягостную атмосферу этой комнаты. Стараясь не шуметь, она выбралась из дома и бросилась обратно к такси.

Когда девушка вернулась в Ковент-Гарден, поминальная служба уже закончилась. Лимузин семейства Харрисон уехал, лишь несколько приглашенных все еще топтались возле церкви. Да, утро явно не задалось, и настроение Джоанны испортилось окончательно. Она задала оставшимся гостям несколько вопросов, потом вызвала очередное такси и поехала домой.

2

Кто-то настойчиво давил на кнопку звонка, и его трель эхом отдавалась в больной голове Джоанны.

– Го-о-осподи, – простонала она, понимая, что стоящий за дверью вознамерился во что бы то ни стало добиться ответа.

«Мэтью?..»

На долю секунды ее охватила радость, потом настроение резко упало. Нет, Мэтью, вероятнее всего, до сих пор празднует обретенную свободу, попивая шампанское в постели с Самантой.

– Уходи, – пробормотала Джоанна и высморкалась в старую футболку Мэтью. Отчего-то ей немного полегчало.

Снова прозвенел звонок.

– Что за придурок, черт возьми! – сдаваясь, пробормотала она, вылезла из постели и, пошатываясь, побрела к входной двери.

– Привет, юная соблазнительница, – нагло усмехнулся застывший на пороге Саймон. – Ужасно выглядишь.

– И тебе не хворать, – пробормотала Джоанна, цепляясь за входную дверь в поисках поддержки.

– Иди ко мне.

Саймон знакомым успокаивающим жестом обнял ее за плечи. Благодаря его высокому росту – шесть футов три дюйма – лишь рядом с ним одним из всех знакомых мужчин Джоанна ощущала себя маленькой и хрупкой.

– Вчера не сразу прослушал твои сообщения, поздно вернулся домой. Извини, что не приехал, чтобы завалить тебя советами.

– Не страшно, – шмыгнула она, уткнувшись носом ему в плечо.

– Пойдем-ка внутрь, пока у нас на одежде не повисли сосульки. – По-прежнему крепко обнимая Джо за плечи, Саймон закрыл входную дверь и повел ее в маленькую гостиную. – Боже, ну у тебя и холод.

– Прости. Я подхватила жуткую простуду и весь день провалялась в постели.

– Да неужели, – поддразнил он. – Давай-ка присядем.

Саймон смахнул на пол старые газеты, книги и контейнеры с застывшей лапшой, и Джоанна плюхнулась на неудобный лимонно-зеленый диван. Она купила его только потому, что Мэтью понравился цвет, и с тех пор жалела о покупке. Ведь Мэтью, когда бы ни заходил, всегда сидел в старом кожаном кресле, доставшемся ей от бабушки. Неблагодарный придурок.

– Ты, кажется, не в духе, Джо?

– Ага. Мало того, что меня бросил Мэтью, так еще и Алек, несмотря на законный выходной, с утра отправил меня писать статью о поминальной службе. В конце концов я оказалась на Мэрилебон-Хай-стрит в компании странной старушки, которая живет в комнате, заставленной деревянными ящи- ками.

– Ну надо же. А я всего лишь побывал в Уайтхолле, и самым захватывающим событием за весь день стала покупка сэндвича с новой начинкой, – радостно сообщил Саймон.

Джоанна с трудом выдавила улыбку.

Саймон сел рядом и сжал ее ладони:

– Мне так жаль, Джо, правда.

– Спасибо.

– С Мэтью в самом деле все кончено? Или это просто небольшая размолвка на пути к супружескому счастью?

– Все кончено, Саймон. Он нашел другую.

– Хочешь, я хорошенько пну его, чтобы тебе стало легче?

– Признаться, да, но лучше не надо. – Джоанна поднесла ладони к лицу и потерла щеки. – Хуже всего, что в такие моменты полагается вести себя достойно. Если люди спрашивают, как дела, нужно отбросить все обиды в сторону и заявить, что все в порядке, он для меня все равно ничего не значил и своим уходом лишь сделал большое одолжение. Зато теперь у меня куча свободного времени для себя и друзей, и я даже занялась плетением корзин! Но все это чушь собачья! Да я бы проползла по раскаленным углям, только бы вернуть Мэтью и жить дальше как обычно. Я… люблю его. Он м-мне н-нужен. М-мэтью м-м-мой.

Джоанна разрыдалась. Саймон терпеливо сидел рядом, обнимал ее, мягко гладил по волосам, пока она выплескивала наружу свое потрясение, скорбь и замешательство. Когда слезы иссякли, он осторожно отодвинулся и встал.

– Зажги огонь. А я вскипячу чайник и налью нам чаю.

Джоанна включила газовый камин и вслед за Саймоном прошла в маленькую кухню, где плюхнулась на стул возле пластикового столика в углу. Он был рассчитан на двоих, и они с Мэтью много раз лениво завтракали здесь по воскресеньям или устраивали интимные ужины при свечах.

Пока Саймон готовил чай, Джоанна разглядывала аккуратно расставленные вдоль столешницы стеклянные банки.

– Всю жизнь терпеть не могла вяленые помидоры, – задумчиво протянула она. – А Мэтью их обожал.

– Что ж. – Саймон взял банку, полную злополучных помидоров, и высыпал в мусорное ведро. – Значит, в вашем расставании есть и положительный момент. Тебе больше не придется их есть.

– По правде говоря, если задуматься, – Джоанна подперла руками подбородок, – есть много такого, что нравилось только Мэтью, а я просто притворялась ему в угоду.

– Например?

– О, воскресные походы в «Люмьер», где показывают странные зарубежные артхаусные фильмы, хотя я бы предпочла остаться дома и включить мыльную оперу. И еще музыка. Ну, я люблю классику – в небольших количествах. А он никогда не разрешал мне включать сборник хитов ABBA или альбомы Take That.

– Боюсь тебя разочаровать, но в этом я с ним солидарен, – усмехнулся Саймон, заливая чайные пакетики кипятком. – Честно говоря, мне всегда казалось, что Мэтью стремился вести себя согласно неким критериям, которые сам для себя и устанавливал.

– Ты прав, – вздохнула Джоанна. – А я в его глазах была не слишком-то значительной. Всего лишь скучная йоркширская девчонка из среднего класса.

– Поверь мне, ты очень даже значительная. И вовсе не скучная. Возможно, искренняя; да, немного приземленная. Но эти качества достойны восхищения. Вот держи. – Саймон протянул ей кружку с чаем. – Пойдем-ка отогреемся возле огня.

Джоанна устроилась на полу перед камином и, привалившись к коленям Саймона, потягивала чай.

– Боже, Саймон, – пробормотала она. – Меня пугает сама мысль, что вновь придется ходить на свидания. Мне уже двадцать семь. Я слишком стара, чтобы все начинать сначала.

– Ну да, сама древность. Я практически чувствую исходящий от тебя запах тлена.

– Не стоит с этим шутить! – Джоанна шлепнула его по икре. – На то, чтобы снова привыкнуть к одиночеству, уйдет целая вечность.

– Проблема в том, что мы, люди, боимся перемен любого рода и не любим их. Думаю, именно поэтому так много несчастных пар остаются вместе, хотя им было бы гораздо лучше разойтись.

– Наверное, ты прав. Взять хотя бы меня. Я столько лет ела дурацкие вяленые помидоры! Кстати, о парах. Давно не было вестей от твоей Сары?

– На прошлой неделе она прислала мне открытку из Веллингтона. Кажется, учится ходить под парусом. Да, год в разлуке тянулся очень долго, но в феврале она вернется из Новой Зеландии. Осталось потерпеть всего несколько недель.

– Очень мило, что ты ее дождался, – улыбнулась Джоанна.

– Если любишь кого-то, отпусти. Кажется, так гласит старая поговорка. Просто я думаю, что если, вернувшись домой, она по-прежнему захочет быть со мной, значит, у нас с ней все всерьез и надолго.

– Даже не надейся. Я тоже думала, что у нас с Мэтью «всерьез» и «надолго».

– Ну спасибо за поддержку. – Саймон поднял брови. – Да ладно, не кисни. У тебя есть работа, квартира и я. Ты борец, Джо, и сможешь преодолеть все невзгоды. Подожди, сама увидишь.

– Насчет работы – это спорный вопрос. Статья о поминальной службе сэра Джеймса Харрисона получилась откровенно дерьмовой. Что и неудивительно, учитывая Мэтью, жуткую простуду и эту странную старушку…

– Она в самом деле живет в комнате, заставленной деревянными ящиками? Ты уверена, что тебе это не привиделось?

– Ага. Она сказала, что не задержится настолько долго, чтобы распаковывать вещи… или что-то в этом роде. – Джоанна прикусила губу. – Брр, там ужасно пахло мочой… Неужели мы станем такими же, когда состаримся? Все это меня жутко расстроило. Пока я стояла в той комнате, в голове крутилась мысль: если жизнь обернется таким образом, то есть ли смысл вообще бороться?

– Возможно, она из тех сумасшедших эксцентриков, которые живут на свалке, а сами при этом хранят на банковском счету миллионы фунтов. Ну или в деревянных ящиках, как вариант. Тебе стоило проверить.

– Сначала с ней все было хорошо. Потом во время службы появился старик в инвалидном кресле, который устроился рядом с нашей скамьей. И, увидев его, она совершенно потеряла голову.

– Вероятно, это ее бывший муж. Может, в тех ящиках припрятаны его миллионы, – рассмеялся Саймон. – Ладно, красавица, мне пора идти. До завтра еще нужно кое-что сделать.

Джоанна проводила его до двери. На прощание он стиснул ее в объятиях.

– Спасибо за все. – Она поцеловала его в щеку.

– Обращайся. Я всегда рядом, если понадоблюсь. Завтра позвоню тебе с работы. Пока, Бутч.

– Спокойной ночи, Сандэнс[2].

Закрыв за ним дверь, Джоанна вернулась в гостиную. На душе немного полегчало. Саймон всегда умел поднять ей настроение. Они все детство провели вместе в Йоркшире. Их фермы находились по соседству, и хотя Саймон был на пару лет старше Джо, круг общения в их среде не отличался особым разнообразием. Так и вышло, что они сдружились, еще будучи детьми. Джоанна, единственный ребенок в семье и сорванец по натуре, очень радовалась обществу Саймона. Он научил ее лазать по деревьям, играть в футбол и крикет. Во время длинных летних каникул они вдвоем ездили на пони на вересковые пустоши и подолгу играли в индейцев и ковбоев. Лишь в ту пору они и ссорились, поскольку Саймон вечно требовал, причем самым несправедливым образом, чтобы она умерла, а он остался в живых.

– Это моя игра, и играть будем по моим правилам, – властно настаивал он, нацепив на голову большую ковбойскую шляпу.

Они гонялись друг за другом по жесткой траве вересковой пустоши, и Саймон неизбежно догонял ее и хватал сзади.

– Пиф-паф, ты мертва! – кричал он, наставляя на нее свой игрушечный пистолет.

И Джо, пошатнувшись, падала на траву, затем каталась, изображая агонию, но в конце концов сдавалась и умирала.

В тринадцать лет Саймона отправили в школу-интернат, и они стали видеться реже. И хотя во время каникул между ними сохранялась прежняя близость, по мере взросления у обоих появились новые друзья. Когда Саймона приняли в Тринити-колледж в Кембридже, они отпраздновали это бутылкой шампанского на вересковых пустошах. Два года спустя Джоанна поступила в университет в Дареме, выбрав в качестве специализации английский язык.

Затем жизнь почти полностью развела их в стороны. В Кембридже Саймон познакомился с Сарой, а на последнем курсе Дарема Джоанна встретила Мэтью. И лишь когда они вновь столкнулись в Лондоне, где, как оказалось, жили всего в десяти минутах езды друг от друга, их дружба снова расцвела.

Джоанна знала, что на самом деле Мэтью никогда не нравился Саймон, хотя бы потому, что тот превосходил ее парня ростом. К тому же после окончания Кембриджа Саймону предложили очень неплохую должность на государственной службе. И пусть он в свойственной ему манере всегда скромно заявлял, что всего лишь офисный работник в Уайтхолле, Саймон очень быстро заработал себе на небольшой автомобиль и отличную квартиру с одной спальней на Хайгейт-хилл. Тем временем Мэтью подрабатывал в рекламном агентстве. И хотя пару лет назад его взяли на должность младшего специалиста, он по-прежнему мог себе позволить только унылую комнатку в Стратфорде.

«Вдруг он надеется с помощью Саманты сделать себе карьеру в агентстве?»

Джоанна покачала головой и прогнала эту мысль. Сегодня ей больше не хотелось думать о Мэтью.

Стиснув зубы, Джо сунула в CD-проигрыватель диск Аланис Мориссетт и прибавила громкость.

«К черту соседей», – решила она и направилась в ванную комнату, чтобы наполнить себе ванну.

Под шум льющейся горячей воды Джоанна хрипло распевала во весь голос «You Learn» и не услышала шагов на дорожке, ведущей к входной двери, не увидела лица, мелькнувшего в окнах гостиной на первом этаже. К тому времени, как она вышла из ванной, возле дома уже никого не было.

После мытья на душé стало немного легче. Джоанна задернула шторы в гостиной, сделала себе бутерброд с сыром и устроилась перед камином, грея ноги у огня. Будущее вдруг показалось ей не беспросветно-мрачным, на горизонте замаячил слабый проблеск оптимизма. Пусть во время беседы с Саймоном на кухне слова ее звучали легкомысленно, в них все же содержалась правда. Глупо отрицать, что у них с Мэтью на самом деле было очень мало общего. Но теперь она стала вольной птицей, ей больше не придется кому-то угождать и задвигать свои чувства на второй план. Она будет жить своей жизнью, следовать призванию и ни за что не позволит Мэтью разрушить ее будущее.

Цепляясь за позитивный настрой и не желая вновь скатываться в депрессию, Джоанна приняла две таблетки парацетамола и отправилась спать.

3

– Пока-пока, милый. – Она сжала его в объятиях, вдыхая знакомый запах.

– Пока, мама.

Он еще пару мгновений прижимался к пальто матери, потом отстранился и взглянул в ее лицо, ища признаки нежеланных эмоций.

Зои Харрисон прочистила горло и сморгнула набежавшие слезы. Сколько бы раз она вот так ни прощалась с сыном, момент расставания не становился легче. Однако не стоило плакать перед Джейми или его друзьями, так что Зои храбро улыбнулась.

– Я заберу тебя в воскресенье через три недели, чтобы вместе пообедать. Можешь взять с собой Хьюго, если он захочет.

– Конечно. – Джейми неловко переминался с ноги на ногу возле машины.

Что ж, ей пора уезжать. Не в силах сдержаться, Зои протянула руку и убрала с лица сына прядь светлых волос. Он закатил глаза и на миг вновь стал похож на маленького мальчика, живущего в ее воспоминаниях. Хотя, стоило признать, Джейми уже вырос и постепенно превращался в серьезного юношу. Зои безмерно гордилась, глядя на сына в темно-синей школьной форме с аккуратно завязанным – как научил его Джеймс – галстуком.

– Ладно, милый, мне пора. Позвони, если что-нибудь понадобится. Или просто захочешь поболтать.

– Конечно, мама.

Зои скользнула за руль машины, закрыла дверцу и завела двигатель. Потом опустила стекло.

– Люблю тебя, милый. Береги себя. Не забывай надевать жилет и снимай мокрые носки для регби сразу после игры.

– Хорошо, мама. – Джейми покраснел. – Пока.

– Пока.

Зои выехала с подъездной дорожки, наблюдая в зеркало заднего вида, как Джейми весело машет ей рукой. Потом повернула за угол, и фигура сына пропала из виду. Миновав ворота и выбравшись на главную дорогу, Зои резко смахнула слезы и порылась в кармане пальто в поисках носового платка. И в сотый раз заверила себя, что в такие моменты страдает больше, чем Джейми. Особенно сегодня, поскольку Джеймса уже нет рядом.

Следуя указателям, она свернула к автостраде, ведущей обратно в Лондон. Еще час пути – и Зои будет дома. В голове вновь возник вопрос, не совершила ли она ошибку, отправив десятилетнего сына в школу-интернат, особенно сейчас, всего несколько недель спустя после тяжкой утраты – смерти прадеда. Однако Джейми нравилась эта частная школа, распорядок дня, общение с друзьями – все, чего Зои не могла обеспечить ему дома. В стенах школы он взрослел и развивался, становясь все более независимым.

Это отметил даже ее отец, Чарльз, когда Зои вчера вечером отвезла его в аэропорт Хитроу. Смерть отца сильно повлияла на него, и на красивом загорелом лице уже стали проявляться признаки старости.

– Ты у меня умница, дорогая, и можешь гордиться собой и своим сыном, – прошептал он ей на ухо, сжимая в прощальных объятиях. – Привози Джейми ко мне в Лос-Анджелес на каникулы. Мы так мало времени проводим вместе. Я по вас скучаю.

– Я тоже скучаю по тебе, папа, – призналась Зои.

А потом, немного потрясенная, смотрела вслед отцу, который проходил через арку металлоискателя. Обычно он почти не хвалил ее. Или ее сына.

В восемнадцать лет, поняв, что беременна, Зои чуть не спятила от потрясения и поселившейся в душе пустоты. Она только что закончила школу и поступила в университет. Сама мысль о ребенке казалась нелепой. И все же, несмотря на гнев и осуждение отца и друзей вкупе с давлением, исходящим совсем с другой стороны, в глубине души Зои понимала, что даст жизнь растущему внутри нее малышу. Ведь Джейми стал плодом любви, особенным, волшебным даром. И даже сейчас, когда прошло больше десяти лет, та любовь не стерлась полностью из ее сердца.

Мчась по автостраде в потоке других машин в сторону Лондона, Зои будто наяву вновь слышала слова отца, сказанные много лет назад.

– И что, он намерен жениться? Тот, кто тебя обрюхатил? Как бы то ни было, разбирайся сама, Зои. Ты совершила ошибку, тебе ее и исправлять!

Она с горечью подумала, что никогда и не надеялась выйти за него замуж.

В этой ситуации лишь любимый дедушка Джеймс сохранял спокойствие. Он просто молча находился рядом с Зои, поддерживал ее, тогда как все остальные вокруг, казалось, негодовали во весь голос.

Джеймс всегда по-особому относился к внучке. Этот добрый пожилой мужчина с глубоким, звучным голосом не любил, когда его звали «дедушкой», объясняя, что так чувствовал себя старым. В детстве Зои и понятия не имела, что он один из самых прославленных классических актеров в стране. Она росла в уютном доме в Блэкхите с матерью и старшим братом Маркусом. К тому времени, как ей исполнилось три года, родители уже развелись и она редко видела отца Чарльза, который перебрался в Лос-Анджелес. Так что именно Джеймс стал для нее воплощением отцовского образа. Его просторный загородный дом в Дорсете, Хейкрофт-хаус, с фруктовым садом и уютными спальнями в мансарде, хранил ее самые приятные детские воспоминания.

Джеймс частично отошел от дел и лишь изредка летал в Штаты сниматься в какой-нибудь эпизодической роли в фильме, чтобы, как он выражался, «заработать на бекон». В остальное время дед всегда находился рядом с внучкой, особенно после внезапной гибели матери Зои в результате автомобильной аварии, которая произошла всего в нескольких ярдах от их дома. В ту пору Зои исполнилось десять, ее брату Маркусу – четырнадцать. Она мало что помнила о похоронах. В памяти осталось только застывшее лицо брата, его стиснутые челюсти и тихие слезы, текущие по щекам. Служба была напряженной и безрадостной. Пока викарий читал положенные молитвы, Зои жалась к Маркусу, чувствуя, как кружева жесткого черного платья, которое ей пришлось надеть, раздражали шею.

Прилетевший из Лос-Анджелеса Чарльз попытался утешить сына и дочь, но он их едва знал. Так что именно Джеймс вытирал Зои слезы и сжимал в объятиях, пока она плакала всю ночь напролет. Однако Маркус замкнулся в себе, и все старания деда облегчить его боль ни к чему не привели. Скорбь от потери матери поселилась у мальчика глубоко внутри.

Отец забрал Зои с собой в Лос-Анджелес, Маркус же остался в Англии, в школе-интернате. И ей казалось, что она лишилась не только матери, но и брата… вся ее привычная жизнь изменилась в одночасье.

Лос-Анджелес встретил Зои сухим колючим зноем, а в отцовском доме в районе Бель-Эйр, выстроенном в стиле гасиенды, ее ждало знакомство с «тетей Дебби», которая, судя по всему, жила вместе с ее папой и даже спала с ним в одной постели. Роскошная блондинка тетя Дебби ни капли не обрадовалась появлению десятилетней Зои.

Девочку отправили в школу в Беверли-Хиллз, которую она тут же возненавидела. Зои редко общалась с отцом. Чарльз был слишком занят, пробивая себе путь в киноиндустрию в качестве режиссера. И ей приходилось сносить представления Дебби о воспитании детей: есть размороженные полуфабрикаты и бесконечно смотреть мультфильмы. Зои терпеть не могла безжалостную жару и режущий слух акцент жителей Лос-Анджелеса. Отчаянно скучая по смене времен года в Англии, она писала дедушке длинные письма, в которых умоляла его приехать и забрать ее в любимый Хейкрофт-хаус, пыталась убедить, что сумеет сама о себе позаботиться, обещала, что не доставит никаких проблем, пусть только он позволит ей вернуться домой.

Когда с момента приезда Зои в Лос-Анджелес минуло уже полгода, однажды днем на подъездной дорожке, ведущей к дому, остановилось такси. Из машины вышел Джеймс в щегольской панаме, с широкой улыбкой на губах. Охваченная безумной радостью Зои помчалась навстречу деду и бросилась в его объятия. Ее защитник все же внял призыву и приехал спасти внучку. Тетю Дебби отправили дуться возле бассейна, и Зои излила дедушке все свои горести. Потом он позвонил сыну и рассказал о ее страданиях. Чарльз, в то время снимавший фильм в Мексике, разрешил Джеймсу забрать девочку обратно в Англию.

Во время долгого полета домой счастливая Зои сидела рядом с Джеймсом. Он сжимал в своей большой руке ее маленькую ручку, она опиралась на твердое могучее плечо деда и желала только быть рядом с ним.

Уютная школа-интернат в Дорсете, где учеников на выходные отпускали домой, пришлась Зои по душе. Джеймс всегда с радостью принимал ее друзей как в Лондоне, так и в Хейкрофт-хаусе. И наблюдая, как их родители, приходящие забрать своих отпрысков, широко раскрытыми от изумления глазами смотрели на великого сэра Джеймса Харрисона и пожимали ему руку, Зои начинала понимать, насколько знаменитым человеком на самом деле был ее дедушка. Когда она подросла, Джеймс стал прививать ей любовь к Шекспиру, Ибсену и Уайльду. Они вдвоем регулярно ходили на спектакли в «Барбикан», Национальный театр или «Олд Вик», после ночевали в лондонском доме Джеймса на Уэлбек-стрит, а по воскресеньям перед камином разбирали тексты пьес.

В семнадцать лет Зои уже твердо знала, что хочет стать актрисой. Джеймс раздобыл проспекты всех театральных школ, и они внимательно изучили каждый, взвешивая все «за» и «против». В конце концов было решено, что Зои сперва нужно поступить в хороший университет и получить степень по английскому языку, а после, в двадцать один год, уже думать о театральной школе.

– В университете ты познакомишься с текстами классических произведений, что придаст твоей игре глубину. К тому же ты станешь старше и, поступив в театральную школу, сможешь лучше усвоить всю предлагаемую информацию. Да и высшее образование никогда не помешает. В случае чего тебе будет на что опереться.

– Думаешь, актрисы из меня не выйдет? – испуганно спросила Зои.

– Ну что ты, дорогая. Выйдет, конечно. Ты ведь как-никак моя внучка, – усмехнулся Джеймс. – Но ты чересчур привлекательна, и без диплома тебя просто не воспримут всерьез.

Потом они условились, что если Зои сумеет, как ожидалось, хорошо сдать экзамены, то подаст документы в Оксфорд на факультет английского языка.

А после она влюбилась. Как раз в разгар экзаменов.

И четыре месяца спустя – с пустотой в душе и растущим в животе ребенком – поняла, что столь тщательно спланированное будущее разлетелось в клочья.

Не зная, как может повести себя дед, и в то же время боясь его реакции, как-то вечером за ужином Зои выпалила неприятную новость. Джеймс слегка побледнел, но спокойно кивнул и поинтересовался, что она намерена делать дальше. Зои разрыдалась. Она попала в настолько отвратительную и сложную ситуацию, что даже не могла рассказать любимому дедушке всю правду.

В Лондон примчался Чарльз в компании Дебби, и Зои пережила ужасную неделю. Отец постоянно кричал на нее, называл идиоткой и требовал сказать, кто сделал ей ребенка. Джеймс все время находился рядом, придавал ей сил и смелости принять верное решение. И ни разу не спросил, от кого этот малыш. Он не спорил, когда Зои решила съездить в Лондон, лишь после встретил бледную, как привидение, измученную внучку на железнодорожном вокзале в Солсбери, где она, рыдая, упала в его объятия.

Зои знала, что без любви, поддержки и безграничной веры деда в ее способность сделать правильный выбор она ни за что бы не справилась.

Джейми родился раньше срока и столь стремительно, что у Зои не хватило времени добраться из Хейкрофт-хауса до ближайшей больницы, находящейся в получасе езды. Поэтому малыш появился на свет на старой кровати с балдахином под присмотром местной акушерки. Пока измученная, но ликующая Зои, тяжело дыша, приходила в себя, ее крошечного вопящего сына отдали в руки Джеймсу. Она видела, как наполнились слезами глаза деда, когда он впервые увидел правнука.

– Добро пожаловать в этот мир, малыш, – прошептал он и нежно поцеловал младенца в лоб.

В тот миг Зои и решила назвать сына в его честь.

Она не смогла бы точно сказать, когда именно сформировалась связь между двумя Джеймсами – в этот момент или в последующие несколько недель, пока дедушка и внучка поочередно вставали по ночам и успокаивали страдающего коликами, плачущего ребенка. Джеймс стал для ее сына и отцом, и другом. Мальчик и старик много времени проводили вместе, и старший где-то находил силы, чтобы играть с младшим. Зои вечно заставала их в саду, где Джеймс бросал футбольный мяч, а Джейми его отбивал. Прадед брал правнука с собой на прогулки по извилистым улочкам деревень графства Дорсет, рассказывал ему о цветах, растущих на живых изгородях и в их великолепном саду, где за место на широких клумбах боролись пионы, лаванда и шалфей, а в середине июля даже до окна спальни долетал запах любимых роз Джеймса.

То были прекрасные спокойные дни. Зои нравилось проводить время с дедушкой и маленьким сыном. Ее собственный отец, взобравшись на вершину славы, только что получил «Оскара» и почти не давал о себе знать. Зои всеми силами старалась с этим примириться, но вчера, в аэропорту, когда он обнял ее и признался, что скучает, в сердце дрогнула какая-то невидимая струна.

«Он ведь тоже стареет», – думала она, проезжая кольцевую развязку в конце автострады и направляясь в центр Лон- дона.

Когда Джейми исполнилось три года, Джеймс осторожно убедил ее поступить в театральную школу.

– Если тебя примут, мы все сможем жить на Уэлбек-стрит, – говорил он. – Пора бы Джейми пару раз в неделю на несколько часов водить в детский сад. Ребенку полезно общаться.

– Вряд ли меня примут, – пробормотала она, но все же уступила и согласилась попробовать свои силы в Королевской академии драматического искусства, до которой от Уэлбек-стрит можно было быстро добраться на велосипеде.

Но Зои все-таки поступила и при содействии молодой помощницы-француженки, которая в полдень забирала Джейми из детского сада и готовила обед для него и Джеймса, закончила трехлетний курс.

На ее выпускной спектакль дедушка уговорил прийти своего театрального агента и кучу друзей, занимавшихся подбором актеров. «Моя дорогая, – объяснял он, – мир построен на кумовстве, будь ты хоть актером, хоть мясником!» Так что после окончания учебы у нее уже имелся собственный агент и первая небольшая роль в телевизионной драме. Джейми к тому времени учился в школе, и Зои занялась карьерой актрисы. Впоследствии она добилась немалого успеха, хотя, к ее разочарованию, не на подмостках театров, некогда зародивших в ней любовь к актерству, а на большом экране.

– Хватит жаловаться, моя дорогая девочка, – сделал ей выговор Джеймс, когда она вернулась домой после бесплодного дня съемок в Восточном Лондоне – из-за сильного дождя не удалось нормально снять ни одного дубля. – У тебя есть работа, а о чем еще мечтать молодому актеру? Не сомневайся, тебе еще доведется выйти на сцену театра.

В следующие три года здоровье Джеймса медленно, но неуклонно ухудшалось, однако Зои не придавала этому особого значения. И лишь заметив, что дед начал морщиться от боли, заставила его пойти к врачу.

Диагноз был неутешительным: рак кишечника на поздней стадии, который уже затронул печень и толстую кишку. Из-за возраста и слабого здоровья об изнурительном курсе химиотерапии не шло и речи. И врач предложил паллиативное лечение – с помощью лекарств снять симптомы болезни, чтобы оставшееся ему время Джеймс провел в позитивном настроении, без трубок и капельниц. Если по мере ухудшения состояния все же потребуется какое-то оборудование, его привезут прямо домой.

Зои представила, как войдет в опустевший дом на Уэлбек-стрит, и на глаза навернулись слезы. Всего два месяца назад его наполнял приятный аромат табака «Олд Холборн», который Джеймс, несмотря на запреты, курил до самой смерти. В последние несколько месяцев он сильно болел, у него отказывали зрение и слух, а старческие девяностопятилетние кости молили об отдыхе. И все же дом по-прежнему полнился его харизмой, чувством юмора и жизненной силой.

Прошлым летом Зои скрепя сердце приняла решение отправить Джейми в школу-интернат. Она думала лишь о благе мальчика, не желая, чтобы сын изо дня в день наблюдал за угасанием любимого прадедушки. Ему не стоило видеть, как углублялись морщины на лице старика, дрожали руки, когда они играли в снап[3], или как прадед засыпал в кресле после обеда и просыпался только ближе к вечеру. Зная об их тесной связи, Зои хотела, чтобы Джейми как можно безболезненней привыкал к жизни без своего Пра-Джеймса.

Так что в сентябре прошлого года Джейми отправился в школу-интернат и, к счастью, легко там освоился. А Зои, позабыв на время об идущей в гору карьере, принялась ухаживать за дедом, который становился все более немощным.

Как-то холодным ноябрьским вечером Зои пришла в комнату деда, чтобы забрать пустую чашку из-под чая.

– Где Джейми? – спросил Джеймс, поймав ее за руку.

– В школе.

– Он сможет приехать домой на выходные? Мне нужно его увидеть.

– Не знаю, Джеймс. Вряд ли это хорошая мысль.

– Он умный парнишка, не в пример многим в его возрасте. Когда он только родился, я уже понимал, что не бессмертен, и знал, что вряд ли увижу его взрослым. И я подготовил Джейми к своему неминуемому уходу.

– Ясно. – Ее рука с чашкой дрожала так же, как у дедушки.

– Ты позвонишь, чтобы он приехал домой? Я должен его увидеть. Поскорее.

– Конечно.

В те выходные Зои неохотно забрала Джейми из школы. По дороге домой она рассказала ему о тяжелой болезни Пра-Джеймса. Джейми кивнул, но упавшие на глаза волосы скрывали выражение лица.

– Я знаю. Он сам сказал мне в середине семестра. И обещал, что позовет меня, как только… придет время.

Оказавшись дома, Джейми умчался наверх, чтобы повидать старика. Тем временем Зои мерила шагами кухню, беспокоясь, как воспримет ее драгоценный мальчик столь тяжелое состояние Пра-Джеймса.

В тот вечер они втроем ужинали в комнате Джеймса, и старик заметно повеселел. Джейми большую часть выходных провел в спальне прадеда. В воскресенье ближе к вечеру Зои поднялась наверх и сказала, что пора ехать в школу, чтобы успеть к комендантскому часу.

– Прощай, старина. – Джеймс заключил мальчика в объятия. – Позаботься о себе. И о своей маме.

– Обещаю. Я люблю тебя! – Джейми со всей несдержанностью детства крепко обнял прадеда.

По пути в школу Беркшир, где учился Джейми, они почти не разговаривали, но когда Зои въехала на школьную парковку, мальчик произнес:

– Я больше не увижу Пра-Джеймса. Он сказал, что скоро уйдет.

Зои повернулась и взглянула на серьезное лицо сына:

– Мне очень жаль, милый.

– Не волнуйся, мама. Я понимаю.

Помахав рукой, он поднялся по ступенькам и скрылся внутри здания.

Не прошло и недели, как сэр Джеймс Харрисон, кавалер Ордена Британской империи, покинул этот мир.

Притормозив у обочины на Уэлбек-стрит, Зои вышла из машины и окинула взглядом дом. Несмотря на обновленный внешний вид, трехэтажный викторианский особняк из красного кирпича простоял здесь уже более двух столетий. В отличие от соседей его фасад плавно выдавался вперед, как приятно округлившийся животик, а окна мансарды подмигивали сверху, словно два ярких глаза. И все же было заметно, что рамы высоких окон остро нуждаются в покраске. Что ж, теперь это ее забота.

Поднявшись по ступенькам, Зои отперла тяжелую входную дверь и вошла внутрь, подняла почту с коврика в прихожей. В доме царил холод, и дыхание срывалось с губ облачками пара. Она поежилась. Как жаль, что нельзя вернуться в уютную полуизоляцию Хейкрофт-хауса. Но нет, хватит прохлаждаться. Ее ждет работа.

Незадолго до смерти Джеймс всеми силами призывал Зои согласиться на главную роль в новой экранизации «Тесс из рода д’Эрбервиллей», режиссером которой стал многообещающий молодой британец Майк Уинтер. Сценарии ей присылали каждую неделю, и она дала один дедушке, просто чтобы немного отвлечь его от болезни, хотя даже не надеялась, что старика он заинтересует.

Но Зои ошиблась.

– Исключительный сценарий! – заявил он, хватая внучку за руку. – Роли вроде Тесс на дороге не валяются. Дорогая девочка, я умоляю, соглашайся. Этот фильм сделает тебя звездой. Ты этого заслуживаешь.

Он не стал добавлять насчет «последней просьбы», но Зои прочитала эти слова в глазах деда.

Не снимая пальто, она прошла по коридору и включила термостат. Древний котел с лязганьем ожил. Оставалось лишь надеяться, что в эту холодную зиму ни одна из труб не замерзла. Зои прошла на кухню. Возле раковины все еще стояли бокалы из-под вина и грязные пепельницы, оставшиеся от вчерашних поминок, которые она сочла своим долгом устроить после службы в церкви. Ведь десятки людей пришли выразить свое почтение и порадовать ее историями о дедушке, а Зои умела быть благодарной.

Без особого энтузиазма она высыпала несколько пепельниц в переполненное мусорное ведро. Зои отлично понимала, что большая часть денег, полученных за роль Тесс, уйдет на ремонт старого дома. Да взять хоть эту кухню, которую отчаянно требовалось привести в порядок.

Со столешницы ей подмигивала красная лампочка автоответчика. Зои нажала «воспроизведение». Кухню заполнил голос Маркуса.

«Зои? Зои-и-и-и-и?! Ладно, понял, тебя нет дома. Перезвони мне. Немедленно. Я не шучу. Это срочно!»

Зои поморщилась, услышав, как брат нечетко выговаривает слова. Вчера в церкви она пришла в ужас, увидев, в чем пришел на службу Маркус. Он даже не потрудился надеть галстук! И улизнул с поминок при первой же возможности, даже не попрощавшись. А все потому, что брат дулся.

Сразу после смерти Джеймса Зои, Маркус и их отец присутствовали на оглашении завещания. Сэр Джеймс Харрисон оставил практически все свои деньги и Хейкрофт-хаус Джейми, но пока правнуку не исполнится двадцать один год, они будут находиться в доверительном управлении. Также мальчику полагался страховой сертификат для оплаты учебы в школе и университете. Дом на Уэлбек-стрит переходил к Зои вместе с памятными для него вещицами из актерского прошлого, которые занимали большую часть чердака в Хейкрофт-хаусе. Однако денег дед ей не оставил, и Зои понимала почему. Джеймс хотел, чтобы она во что бы то ни стало продолжала заниматься актерским ремеслом. Еще он выделил крупную денежную сумму для учреждения «Памятной стипендии сэра Джеймса Харрисона» – для оплаты обучения двух талантливых юношей или девушек, у которых не имелось средств на поступление в престижную театральную школу. Реализацию этого плана Джеймс возложил на Чарльза и Зои.

Маркусу дед оставил сто тысяч фунтов – «жалкий символический жест», как выразился ее брат. После того как огласили завещание, от него отчетливо волнами исходило недовольство.

Зои включила чайник, раздумывая, стоит ли звонить Маркусу. Впрочем, даже если она его проигнорирует, он все равно перезвонит сам – вероятнее всего, пьяный, в неурочный час – и начнет что-то неразборчиво бормотать в трубку.

Несмотря на чрезмерный эгоизм Маркуса, Зои любила брата. В детстве она видела от него лишь нежность и доброту. И пусть в последнее время он вел себя не слишком хорошо, Зои знала, что у Маркуса доброе сердце. Вот только склонность влюбляться не в тех женщин вкупе с ужасной деловой хваткой изрядно подпортили ему жизнь. Он потерял почти все деньги и впал в депрессию.

После окончания университета Маркус уехал к отцу в Лос-Анджелес, чтобы испытать свои силы в качестве кинопродюсера. Судя по рассказам отца и деда, эта затея не увенчалась успехом. За десять лет жизни в Лос-Анджелесе проекты Маркуса один за другим рассыпались в прах, все больше разочаровывая его и отца, который взял на себя роль покровителя. В конечном счете Маркус остался практически без гроша в кармане.

– У него доброе сердце, но он мечтатель, – заметил Джеймс, когда три года назад Маркус поджав хвост вернулся из Лос-Анджелеса в Англию. – Этот его новый проект, – Джеймс похлопал по предложению о фильме, которое Маркус прислал ему в надежде на финансирование, – полон здравых политических и моральных идей, но где же история?

И дед отказался его поддерживать.

Даже несмотря на то, что брат сам загнал себя в такую ситуацию, Зои не могла избавиться от чувства вины, ведь Джеймс всегда отдавал предпочтение ей и ее сыну, как при жизни, так и в недавнем завещании.

Сжимая в руках кружку с чаем, Зои прошла в гостиную и оглядела обшарпанную мебель из красного дерева, потертый диван и старые кресла, ножки которых заметно просели от старости. Тяжелые узорчатые занавески выцвели, на ветхой ткани тут и там виднелись мелкие вертикальные прорехи, как будто сделанные невидимым ножом. Поднимаясь по лестнице в свою спальню, Зои решила, что нужно снять старые ковры. Возможно, деревянный пол под ними еще удастся спасти…

Она замерла на лестничной площадке, возле двери в спальню Джеймса. Теперь, когда из нее исчезли все мрачные атрибуты, связанные с жизнью и смертью, комната казалась пустой. Зои толкнула дверь и вошла внутрь, представляя, что дед сидит в постели и широко ей улыбается.

Внезапно силы покинули ее. Она соскользнула на пол, съежилась возле стены и горько разрыдалась, выплескивая скопившиеся внутри горе и боль. До сих пор Зои старалась не давать волю слезам, держалась ради Джейми. Но теперь, впервые оставшись одна в этом доме, она плакала навзрыд, скорбя о потере своего истинного отца и лучшего друга.

Услышав звонок в дверь, Зои вздрогнула и замерла, надеясь, что непрошеный гость уберется прочь и даст ей спокойно зализать свои раны.

В дверь снова позвонили.

– Зои! – донесся из щели почтового ящика знакомый голос. – Я знаю, что ты здесь. Твоя машина возле дома. Впусти меня!

– Будь ты проклят, Маркус! – выругалась она себе под нос и сердито стерла с лица последние слезы.

Сбежав вниз по лестнице, Зои распахнула входную дверь. Брат стоял снаружи, прислонившись к каменному портику.

– Господи, сестренка! – воскликнул он, увидев ее лицо. – Ты выглядишь столь же ужасно, как и я.

– Благодарю.

– Можно мне войти?

– Так будет лучше, раз уж ты пришел, – бросила сестра и отступила, пропуская его внутрь.

Маркус проскользнул мимо нее и зашагал прямиком в гостиную, к шкафчику с напитками. Не успела Зои закрыть входную дверь, как брат уже схватил графин и плеснул себе щедрую порцию виски.

– Хотел спросить, как ты держишься, но вижу все по твоему лицу, – заметил он, откидываясь на спинку кожаного кресла.

– Маркус, говори прямо, чего ты хочешь. У меня куча…

– Только не рассказывай мне о своих трудностях, ведь старина Джим[4] оставил тебе этот дом. – Маркус обвел руками комнату, не замечая, что виски опасно близко плещется к краю стакана.

– А тебе Джеймс завещал кучу денег, – сквозь стиснутые зубы процедила Зои. – Знаю, ты злишься…

– И имею право, черт возьми! Я уже так близко… буквально в шаге от того, чтобы Бен Макинтайр согласился стать режиссером моего нового кинопроекта. Но он хочет убедиться, что у меня есть средства на подготовку к съемкам. Мне всего-то и нужно сотню тысяч на счету компании. И он наверняка согласится.

– Просто наберись терпения. Когда завещание вступит в силу, ты их получишь. – Зои откинулась на спинку дивана и помассировала ноющие виски. – Или возьми ссуду.

– Ты же знаешь, каков мой личный кредитный рейтинг. Да и у компании «Кинопремьеры Марка» тоже не самая лучшая финансовая история. Мне нужно решить этот вопрос в ближайшее время, иначе Бен возьмется за какой-нибудь другой фильм. Серьезно, Зо, если бы ты пообщалась с этими ребятами, то и сама захотела бы поучаствовать в проекте. Это будет самый важный фильм десятилетия, а может, и тысяче- летия…

Зои вздохнула. За последние несколько недель она много слышала о новом проекте Маркуса.

– Скоро нужно подавать заявку на получение разрешений на съемки в Бразилии. Если бы только папа одолжил мне денег до утверждения завещания… – Маркус посмотрел на Зои. – Но он отказался.

– Не стоит его винить. Он много раз выручал тебя прежде.

– Но сейчас все по-другому. Зои, я клянусь, этот проект перевернет все с ног на голову.

Она молча смотрела прямо ему в глаза. За последние несколько недель брат в самом деле распустил себя, и Зои всерьез начинало беспокоить его пьянство.

– Ты же знаешь, у меня нет денег, Маркус.

– Да ладно, Зои! Ты с легкостью могла бы заложить этот дом или просто взять для меня ссуду в банке. Всего на несколько недель, пока не закончится волокита с завеща- нием.

– Перестань! – Зои хлопнула рукой по подлокотнику дивана. – Все, хватит! Послушай, что ты несешь! Ты в самом деле удивлен, что Джеймс не оставил этот дом тебе? Да он отлично знал, что ты почти сразу его продашь! К тому же, пока он болел, ты здесь почти не появлялся. Я одна заботилась о нем, любила его… – Зои замолчала и проглотила рыдание, уже готовое сорваться с губ.

– Нет, ну… – У Маркуса хватило совести изобразить смущение. Он опустил глаза и сделал глоток виски. – Ты всегда была для него особенной. На меня он почти не обращал вни- мания.

– Маркус, что с тобой такое? – тихо спросила она. – Я волнуюсь за тебя и в самом деле хочу помочь, но…

– Ты мне не доверяешь. Совсем как папа и сэр Джим. В этом главная причина, верно?

– А что в этом удивительного, учитывая твое поведение в последнее время? Ох, Маркус, я уже бог знает сколько времени не видела тебя трезвым…

– Не надо этих восклицаний! После смерти мамы все только и волновались о том, кто же позаботится о драгоценной Зои! Хоть кто-то подумал обо мне, а?

– Если ты намерен копаться в древней истории, то можешь развлекаться в свое удовольствие. Я для этого слишком устала. – Зои поднялась с дивана и указала на дверь. – Позвони, когда протрезвеешь. Я больше не намерена общаться с тобой в таком состоянии.

– Зои…

– Я серьезно, Маркус. Я люблю тебя, но ты должен взять себя в руки.

Поставив стакан с виски на ковер, он тяжело поднялся и вышел из комнаты.

– Не забудь, что ты сопровождаешь меня на премьеру в начале следующей недели! – крикнула она вслед брату.

Маркус не ответил. Чуть погодя хлопнула входная дверь.

Зои поплелась на кухню и заварила себе чашку успокаивающего чая из ромашки, потом окинула взглядом пустые шкафчики. На ужин придется обойтись пакетиком чипсов. Она взяла телефон и пролистала кучу неотвеченных писем, ища приглашение на премьеру фильма с ее участием, съемки которого завершились как раз перед тем, как Джеймсу стало совсем плохо. Пока Зои проверяла детали, чтобы после отправить Маркусу сообщение с напоминанием, в глаза внезапно бросилось имя в верхней части пригласительной кар- точки.

– Господи, – пробормотала она и опустилась на стул, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота.

4

Миновав унылый переулок позади круглосуточной букмекерской конторы на Норт-Энд-роуд, Маркус Харрисон отпер входную дверь дома, в котором жил. В холле забрал из своего ящика пачку писем – в каждом, без сомнения, угрожали выдернуть по одному пинцетом все его лобковые волосы, если он немедленно не заплатит прилагаемую сумму, – и поднялся по лестнице. Поморщившись от омерзительного запаха канализации, ключом открыл дверь в квартиру, потом захлопнул ее за собой и привалился к створке.

Хотя было уже шесть вечера, жуткое похмелье, которое мучило его с утра, до сих пор не прошло. Маркус бросил счета на столешницу – пылиться вместе с остальными – и направился в гостиную, где ждала полупустая бутылка виски. Налив изрядную порцию в грязный стакан, он сел и сделал солидный глоток. По телу тут же разлилось отрадное тепло. И Маркус с горечью задался вопросом, в какой момент все пошло не так.

Он ведь старший сын успешного, богатого отца и внук самого прославленного актера в стране; иначе говоря, наследник королевства. К тому же довольно привлекательный, порядочный и добрый – ну, по мере сил, если говорить о его отношении к странному, чудаковатому племяннику. Проще говоря, Маркус был из тех людей, которым всегда и во всем должен сопутствовать успех. Однако не сложилось. Ему вечно не везло.

После поминальной службы Маркус попросил отца одолжить ему сто тысяч фунтов – лишь на время, пока завещание не вступит в силу. И в ответ услышал, что он «ленивый пьяница», который вечно ждет, что остальные примутся решать его проблемы. Боже, эти жестокие слова ранили в самое сердце.

Ведь, что бы ни думал отец, Маркус всегда выкладывался по полной. Ему очень не хватало мамы. Целых два года после ее смерти он постоянно ощущал острую физическую боль от утраты столь близкого человека. Даже при слове «мама» к горлу подкатывал ком, и Маркус не мог высказать, что скопилось у него внутри. К тому же в суровом мире британской школы-интерната, где учились только мальчики, не признавали подобных сантиментов. Так что он замкнулся в себе и усердно учился – ради нее. Но разве кто-нибудь это заметил? Конечно нет, всех больше занимали заботы о его младшей сестре. После, уже в Лос-Анджелесе, когда Маркус решил попытать счастья в качестве начинающего продюсера, он выбирал проекты, которые точно понравились бы маме, поскольку рассказывали что-то важное о мире, однако его фильмы вновь и вновь терпели неудачи.

В то время Чарльз относился к сыну с пониманием.

– Возвращайся в Лондон, Маркус, – говорил он. – Лос-Анджелес не для тебя. В Великобритании малобюджетные артхаусные фильмы, которые ты рвешься снимать, воспринимают гораздо лучше.

Справедливости ради стоило признать: Чарльз дал ему приличную сумму денег, чтобы арендовать жилье в Лондоне и жить безбедно. Маркус переехал в просторную квартиру в Ноттинг-Хилл и основал «Кинопремьеры Марка».

А после… влюбился в длинноногую блондинку Харриет, с которой познакомился на одном из кинопоказов Зои. Что поделать, Маркус всегда питал слабость к хорошеньким блондинкам. Будучи начинающей актрисой, Харриет пришла в восторг от связи с «кинопродюсером Маркусом Харрисоном, внуком сэра Джеймса Харрисона», как значилось под их фотографиями в колонках светской хроники бульварных газет. Харриет привыкла жить на широкую ногу, и Маркус спустил все отцовские деньги на удовлетворение ее прихотей. Но девица вскоре поняла, что перед ней лишь «неудачник, вовсю пользующийся семейным именем», и бросила его ради итальянского принца. Маркусу, погрязшему из-за нее в огромных долгах, пришлось пресмыкаться перед отцом, прося выручить его из беды.

– Я в последний раз спасаю твою шкуру! – кричал Чарльз в телефонную трубку. – Приведи в порядок свою жизнь, Маркус. Найди нормальную работу.

Столкнувшись как-то со старым школьным приятелем, он узнал о проекте экологического фильма, идею которого поддерживали несколько парней из Сити. И Маркусу предложили стать его продюсером. Все еще страдая от язвительных слов Харриет по поводу его персоны и неудавшейся карьеры, Маркус взял крупный заем в банке, чтобы обеспечить необходимый капитал. За полгода съемок в Боливии он влюбился в уединенность и величие тропических лесов Амазонки, в целеустремленность людей, тысячи лет живших на этих землях.

Фильм с треском провалился, и Маркус потерял все вложенные деньги до последнего пенни. И задним числом был вынужден признать, что сценарий оказался не слишком удачным. Несмотря на моральную ценность фильма и заложенные в нем «послания», не хватало – как однажды заметил его дед – отличной истории. Но теперь он ее нашел. Несколько месяцев назад ему прислали сценарий на основе романа молодого бразильского писателя. Прочитав его до конца, Маркус расплакался и в тот же миг понял: вот фильм, с помощью которого ему суждено оставить свой след.

Проблема заключалась в том, что из-за неприглядной финансовой истории ни один из банков не хотел иметь с ним дела, а отец наотрез отказался в очередной раз «выбрасывать деньги на ветер». В него больше никто не верил – и это именно сейчас, когда Маркус начал понимать, что же нужно для создания прекрасного душевного фильма, который пройдет в кинотеатрах по всему миру и, может, даже завоюет награды. Главная история любви непременно затронет сердца зрителей и при этом чему-нибудь научит.

Ломая голову над тем, как изменить сложившееся отношение к себе, он, признаться, с волнением воспринял новость о кончине деда. И хотя сэр Джим всегда явно отдавал предпочтение Зои, Маркус тоже был его внуком, одним из двоих.

Но последняя воля старика его не порадовала. Впервые в жизни Маркус ощутил настоящую горечь. Его оптимизм и внутренняя уверенность в себе рассеялись, словно облачко дыма. Он почувствовал себя неудачником.

«Может, это просто упадок сил?» – размышлял он.

Звонок телефона вернул его к действительности. Увидев номер звонившего, Маркус неохотно взял трубку.

– Привет, Зо. Слушай, прости за тот вечер. Я в самом деле наговорил лишнего. Но я… в последнее время сам не свой.

– Все хорошо. – В трубке раздался тяжелый вздох. – Я тоже выбита из колеи. Ты получил сообщение, которое я отправила несколько дней назад? Ты ведь в курсе, что сегодня вечером сопровождаешь меня на премьеру?

– Э-э… нет.

– О, Маркус! Только не говори, что не сможешь пойти! Ты мне очень нужен.

– Рад слышать, что я еще хоть кому-то нужен.

– Перестань хандрить и бегом в душ. Через час встречаемся в американском баре в «Савое». Я угощаю.

– Какой великодушный жест, – съязвил он и быстро добавил: – Прости, я немного подавлен, вот и все.

– Ладно. Увидимся в семь, тогда и поговорим. Поверь, в тот вечер я тебя услышала.

– Спасибо, сестренка. До скорого, – пробормотал Маркус.

Час спустя он сидел в тускло освещенном баре в стиле ар-деко. Перед ним стоял второй стакан с виски. Вскоре появилась Зои в черном вечернем платье без бретелек, с бриллиантовыми серьгами-каплями в ушах, и все посетители – будь то мужчины или женщины – восхищенно повернулись в ее сторону.

– Ну и ну, Зо. Ты просто сияешь, – заметил Маркус, неосознанно проводя рукой по мятым брюкам, которые вытащил из кучи грязного белья.

– Правда? – нервно поинтересовалась она, чмокнула брата в щеку и села рядом. Потом провела рукой по волосам. – Скажи, я выгляжу не слишком старомодно?

Маркус оглядел гладкие золотистые волосы сестры, уложенные сзади в какую-то замысловатую прическу.

– Ты похожа на Грейс Келли, такая же элегантная и стильная. Все? Теперь довольна?

– Да, спасибо, – улыбнулась Зои.

– Обычно ты не страдаешь паранойей по поводу своей внешности. В чем дело?

– Пустяки, не обращай внимания. Будь добр, возьми мне бокал шампанского.

Маркус принес заказанный напиток. Зои выпила сразу половину, потом поставила бокал на стол.

– Боже, как раз то, что нужно.

– Ты говоришь прямо как я, Зо, – с усмешкой заметил он.

– Ну, будем надеяться, что эти полбокала шампанского окажутся благосклоннее к моей внешности, чем виски к твоей. Ты ужасно выглядишь, Маркус.

– Признаться, я и чувствую себя погано. Ты придумала, где мне достать сто тысяч фунтов?

– До вступления завещания в силу я и сама без денег.

– Но с учетом того, что тебе причитается, ты вполне могла бы их занять. Пожалуйста, Зо, – вновь попросил он. – Если я в ближайшее время не возьмусь за дело, проект уведут прямо у меня из-под носа.

– Понимаю. Я верю тебе, правда.

– Спасибо. Тебе бы стоило тоже хоть немного разозлиться на деда. Прости, Зо, но зачем десятилетнему ребенку состояние, которое, должно быть, исчисляется миллионами фунтов? Только представь, сколько еще накопится за одиннадцать лет, к тому времени, когда Джейми исполнится двадцать один.

– Понимаю, как тебя задело это завещание, но несправедливо винить во всем Джейми.

– Конечно. – Маркус осушил стакан и заказал еще порцию виски. – Я просто… уже на пределе. Все идет наперекосяк. Мне скоро тридцать четыре. Может, в этом все дело? Кризис среднего возраста и все такое… Я даже перестал заниматься сексом.

– Боже, какая отрезвляющая мысль. – Зои закатила глаза.

– Ну да. – Маркус помахал перед ней сигаретой. – Какой еще реакции мне ждать от своих родных? Вы все меня опекаете и обращаетесь как с ребенком.

– И кто в этом виноват? Будем откровенны, за эти годы ты не раз попадал в передряги.

– Да, но теперь, когда я полностью готов посвятить себя делу, мне никто не верит и не хочет поддержать.

Зои сделала глоток шампанского и посмотрела на часы. До начала премьеры осталось двадцать пять минут. Еще меньше получаса, и она увидит его во плоти… Сердце бешено забилось в груди, к горлу подкатила тошнота.

– Маркус, нам пора идти. Попроси счет, пожалуйста.

Пока он жестом подзывал официанта, Зои достала сигарету из его пачки «Мальборо лайт».

– Не думал, что ты куришь.

– А я и не курю. По крайней мере, нечасто. – Зои сделала затяжку, но тошнота лишь усилилась, и она затушила сигарету в пепельнице. – У меня появилась идея насчет того, как можно тебе помочь. Но сперва мне нужно поговорить с папой.

– Тогда из твоей затеи ничего не выйдет. Папа на меня чертовски зол.

– Предоставь это мне.

– Но что за идея? Прошу, скажи мне, Зои. Иначе ночью я снова не смогу уснуть, – умолял Маркус.

– Нет, сначала я поговорю с ним. Спасибо, – поблагодарила она официанта, который принес счет, и вложила в кожаную папку свою банковскую карточку. – Как у тебя дела? Что с текущими расходами? Нужны деньги, чтобы продержаться?

– Не помешают, – признался Маркус, не в силах смотреть ей в глаза. – У меня осталось всего несколько фунтов, и я вот-вот вылечу из жалкой квартирки, поскольку не оплатил аренду за последний месяц.

Порывшись в сумочке, Зои вытащила чек и протянула Маркусу.

– Вот, держи. Но имей в виду, что это в долг. Я сняла средства со сберегательного счета и, когда оформят все бумаги, связанные с завещанием, хочу получить их назад.

– Конечно. Спасибо, Зои. Я это ценю. – Он сложил чек и сунул его во внутренний карман пиджака.

– Только прошу, не трать их на виски, Маркус. Ладно, пойдем.

Вдвоем они взяли такси до Лестер-сквер.

– У тебя большая роль в этом фильме? – поинтересовался Маркус, пока машина из-за пробок медленно ползла по площади Пикадилли.

– Второго плана. Возможно, тебе даже понравится. Это хороший фильм – малобюджетный и серьезный, – добавила она и, когда машина остановилась на Лестер-сквер, окинула взглядом огороженную зону возле входа в «Одеон». – Что ж, вот мы и на месте. – Зои нервно заправила за ухо прядь волос.

Она вышла из такси, дрожа под холодным моросящим дождем, и оглядела толпу нетерпеливых зевак. В этом фильме не было ни голливудских звезд, ни спецэффектов, но она не сомневалась, на кого все они пришли посмотреть. На фасаде здания, освещенный кучей прожекторов, висел огромный плакат, на котором профиль Зои отчасти скрывался за лицом актрисы, сыгравшей главную роль, – соблазнительной Джейн Донохью.

– Боже! И почему я не интересовался этим фильмом во время съемок? – усмехнулся Маркус, разглядывая плакат и исполнительницу главной роли.

– Будь любезен при встрече с ней, – заметила Зои и безотчетно вцепилась в руку Маркуса, пока они шли по красной дорожке.

– Я всегда любезен с красивыми женщинами, – отозвался он.

– Ты знаешь, о чем я. Держись сегодня рядом со мной. Обещаешь? – Зои сжала его руку.

– Ну, если хочешь. – Маркус пожал плечами.

– Хочу.

Когда они вошли в фойе, заполненное, как обычно во время премьер, звездами мыльных опер, комиками и прочими знаменитостями, вокруг замелькали вспышки камер. Зои взяла с подноса бокал вина и нервно огляделась. Судя по всему, он еще не приехал.

К ней вдруг подлетел режиссер фильма Сэм и восторженно расцеловал.

– Дорогая, мне так жаль бедного сэра Джеймса. Я хотел прийти на поминальную службу, но ужасно закрутился с этой премьерой.

– Не волнуйся, Сэм. Все к лучшему. В последнее время ему было очень плохо.

– А тебе идет горе, Зои. – Сэм посмотрел на нее с восхищением. – Потрясающе выглядишь. Вокруг фильма поднялась настоящая шумиха, и гениальные пиарщики решили устроить благотворительную премьеру с участием членов королевской семьи. Завтра репортажи появятся во всех газетах, и ты в этом платье станешь их звездой. – Он поцеловал ей руку и улыбнулся. – Наслаждайся, дорогая. Увидимся позже.

Зои обернулась. Несмотря на ее просьбу, Маркус уже куда-то исчез.

– Черт! – выдохнула она. От струящегося по жилам адреналина немного кружилась голова.

Решив, что вполне имеет право вести себя трусливо и незрело, Зои спряталась в женском туалете и попыталась успокоить бешено колотящееся сердце. И лишь когда в зрительном зале уже погасли огни, она прокралась на свое место рядом с Маркусом.

– Где ты была? – прошипел он.

– В туалете. У меня расстройство желудка.

– Очаровательно, – фыркнул он, глядя на вступительные титры на экране.

Весь фильм Зои просидела как в тумане. Она приходила в смятение при одной только мысли о том, что он здесь, в зрительном зале, возможно, всего в нескольких ярдах от нее, впервые за десять с лишним лет дышит с ней одним воздухом. Внутри бушевали столь сильные эмоции, что она сомневалась в собственной способности досмотреть фильм до конца и не упасть в обморок. Все эти годы Зои убеждала себя, что речь шла о простой подростковой влюбленности, но теперь больше не могла себе лгать – глубокие, сильные чувства до сих пор не угасли. Отсутствие кавалеров в своей жизни она объясняла заботой о Джейми, не желая, чтобы череда незнакомых мужчин выбивала мальчика из колеи. Но сегодня Зои поняла, что лишь обманывала себя.

«И как ты намерена изгнать этот призрак прошлого? – мысленно спросила она и тут же ответила: – Просто столкнуться с ним лицом к лицу и посмотреть в глаза».

Чтобы избавиться от его невидимой хватки, нужно разрушить фантазию, которую она в течение многих лет создавала в своем сознании, а для этого требуется снова встретить его во плоти и рассмотреть вблизи в поисках признаков несовершенства. В этом Зои видела единственную надежду на излечение. К тому же существовала большая вероятность, что он уже позабыл о ней. Ведь все случилось так давно, и за это время он общался со многими людьми, в том числе и с женщинами.

Когда под гром аплодисментов в зале зажегся свет, Зои вцепилась руками в сиденье, чтобы не вскочить с места и не убежать.

– Ты была великолепна, сестренка. – Маркус поцеловал ее в щеку и крепко сжал руку. – Серьезно. Хочешь роль в моем новом фильме? – добавил он.

– Спасибо. – Зои застыла на месте, словно парализо- ванная.

Зрители постепенно начали выходить из зала, а от ее прежней решимости не осталось и следа.

– Может, поедем прямо домой? Желудок до сих пор бунтует, – предложила Зои.

Они все же встали с мест и последовали за толпой к выходу.

– Разве тебе не нужно немного помелькать среди гостей? Принять похвалы и все такое? Пока ждал, когда ты выйдешь из туалета, я тут немного поболтал с Джейн Донохью. И мы договорились встретиться на вечеринке после фильма.

– Маркус, ты же обещал! Отвези меня домой, пожалуйста. Я в самом деле плохо себя чувствую.

– Ладно, – вздохнул он. – Только подожди немного, я найду Джейн и все ей объясню.

Стоя посреди толпы, Зои считала мгновения до возвращения Маркуса. Еще чуть-чуть – и она сможет уйти.

Потом кто-то тронул ее за плечо.

– Зои?

Она обернулась, и кровь прилила к лицу. Перед ней стоял тот, кто весь вечер занимал ее мысли. Теперь он выглядел немного старше, под теплыми зелеными глазами залегли легкие тени, кожу в уголках рта прорезали тонкие морщинки от смеха. Но тело, скрытое под вечерним костюмом, казалось столь же подтянутым, как и десять лет назад. Зои разглядывала его, жадно впитывая каждую деталь.

– Как ты? – поинтересовался он.

Она прочистила горло:

– Хорошо, благодарю.

– Ты выглядишь… потрясающе. И стала еще красивее, – тихо заметил он, чуть наклоняясь вперед, поближе к ее уху. Ноздрей коснулся его знакомый запах, который пугающе дурманил голову. – Кстати, мне понравился фильм. Ты великолепно играла.

– Спасибо, – выдавила она.

– Сэр… – Рядом с ним возник мужчина в сером костюме и указал на свои часы.

– Буду через несколько минут, – сообщил он, и серый костюм растворился в толпе. – Столько времени прошло, – задумчиво проговорил он.

– Да.

– Как у тебя дела?

– Хорошо. Просто отлично.

– Я читал о твоем дедушке. Почти решился написать тебе, но не знал… э-э… положения дел.

Он искоса взглянул на нее, и Зои покачала головой.

– Я свободна, – призналась она и тут же мысленно отругала себя за эти слова.

– Боюсь, мне пора. Можно… тебе позвонить?

– Я…

К ним снова приближался мужчина в сером костюме.

Он протянул руку, чтобы погладить ее по щеке, но замер, так и не коснувшись ее кожи.

– Зои… я… – В его глазах ясно читалась боль. – До свидания.

Он покорно махнул рукой и ушел.

Она застыла в переполненном фойе, глядя ему вслед и больше не обращая внимания ни на что вокруг. Он опять уходил от нее, оставлял ради более важных дел. Так было всегда, и в будущем этого не изменить. И все же вероломное сердце ликовало в груди.

Зои неуверенным шагом снова направилась в дамскую комнату, чтобы взять себя в руки. И, глядя на отражение в зеркале, заметила, что огонек в ее глазах, столь внезапно затухший десять с лишним лет назад, снова начал разгораться.

– Черт, да у тебя в самом деле проблема, – проговорил Маркус, который мерил шагами фойе. – До дома-то сможешь добраться?

– Само собой, – улыбнулась Зои и взяла его под руку.