Полуденный зной дрожал над пустыней. Каменистая почва безжалостно сбивала неподкованные копыта лошади, что неслась во весь опор, разбрызгивая пену. Энасир, облаченный в короткую красную тунику то и дело погонял кнутом. Стегал так, будто намеревался загнать животное до смерти. Из-под медного конического шлема, съехавшего на бок, ручьем стекал пот. Силы были на пределе и у всадника, и у коня.
Утром у Энасира состоялся неприятный разговор со старшим дозора. Тот, обойдя границу заявился в казарму и выпятив пузо, дыхнул перегаром прямо ему в лицо:
– Господин начальник городской стражи! Пограничная стелла низвергнута!
Энасир вздрогнул во сне:
– Чего? Ты это сам видел? – переспросил он, продирая глаза и поднимаясь с жесткого деревянного кресла, на котором задремал лишь под утро. Мало того, что ночью сон не шел, так еще этот вояка со своею вонью и худыми вестями!
– Да, уважаемый господин, сам видел…
– И кто это может подтвердить? – полюбопытствовал Энасир, а сам подумал: «Пропади ж ты куда-нибудь!»
– Мои воины…
– Когда ты это случилось?
– Поздно вечером… вчера.
– А почему я об этом узнаю только утром?! – рявкнул Энасир. – Ты хочешь сказать, что ночью видел разбитую стелу среди пустыни? А твои глаза тебя не подводят? Ты хоть понимаешь, что это значит?
Старший дозора втянул толстую шею в узкие плечи и приготовился услышать множество туго закрученных выражений столь же красноречивых, сколь и непристойных.
– Да, господин. Понимаю… – затряс он лысой головой.
– Где твои люди? – продолжал напирать Энасир.
– Спят, после ночного…
– Давай их сюда!
Начальник дозора стал мяться на месте, подыскивая нужные в таких случаях слова.
– Чего? – спросил Энасир.
– Ну так… это… они же после дозора спят… – пояснял старший.
– И что?
– Ну… просто… вот…
– Что? Пьяные? Уже? – Энасир старался прочитать по глазам мысли вояки. – Оба что ли?
– Но ведь не на службе… – оправдывался старший.
– Бараны!
Теперь Энасир скакал, очертя голову. Ему очень хотелось видеть стелу невредимой. Он уже подумывал с каким удовольствием, вернувшись, посадит всех троих дозорных в яму дней на десять, чтоб стелы разбитые не мерещились во тьме.
По дороге он обогнал какого-то старика в изодранной тунике, что влачился рядом со своей старой трухлявой арбой. Вез ее худосочный ишак раза в два меньше самой телеги. Старик отпрянул в сторону, чтобы пропустить всадника и, наглотавшись пыли из-под копыт, продолжил свой путь.
Энасир мысленно проклинал лагашцев, потому, как никому другому не придет в голову низвергать пограничную стелу и настолько увлекся своими злыми помыслами, что когда опомнился – понял: границу уже пересек – впереди замаячили скалы враждебного Лагаша.
На обратном пути он увидел того самого старика. Он возился подле телеги и что-то загружал.
– Эй! – крикнул Энасир, переводя коня на шаг. – А ну поди сюда!
Старик бросил свое занятие и пошел навстречу.
– Хвала Энлилю, почтенный господин! – сказал он кланяясь.
– Ты что тут делаешь?
Старик выдохнул из себя неопределенный звук и обернулся на свою арбу.
Подъехав поближе Энасир увидел, что рядом с арбой лежала огромная серая плита, расколотая на несколько частей. На ней клинописными знаками был высечен текст: «Энменлуанна Великий – царь, венчанный на трон всемогущим Энлилем, воздвиг этот камень в знак вечного мира между городами Эреду и Лагаш. Границы их навек определены и нерушимы. Правители их в том клятву дали именем Энлиля. И пусть отныне ни один из них не присвоит себе чужой земли. Тому же, кто осмелиться нарушить мир, кто задумает отнять то, что не принадлежит ему по праву, владыка небес и земли кару великую ниспошлет и низвергнет его в страну теней и вечной скорби.» Рядом со стелой лежало черное знамя с желтым львом.
– Твоих рук дело? – спросил Энасир, прекрасно понимая, что этому старику в одиночку такую стелу разбить невозможно.
– Нет, почтенный господин… она тут и лежала так…
– А ты здесь чем занимаешься? – надавил суровостью Энасир.
– Я-то? – сказал старик простовато. – А я тут мимо ехал… Вот, решил немного отдохнуть.
– Нашел место! Ты хоть знаешь, что на ней написано?
Старик виновато согнулся:
– Так… я грамоте-то не обучен, уважаемый господин…
Энасир заглянул в арбу и увидел пару огромных кусков камня, отколотых от плиты.
– А это что у тебя? – Энасир достал плеть.
Старик еще сильнее согнулся, исподлобья взглянул на кнут, на военного и запел:
– Добрый господин! Я ничего дурного не сделал. Я всю жизнь свою исправно работал на благо нашего царя… Да, продлят боги дни его жизни! Просто я подумал, раз уж так вышло, что стелу разбили, зачем, думаю, камню пропадать? А мне на дом сгодиться может…
– Дом, строить будешь? А ты знаешь, что бывает, когда разбивают приграничные стелы?
Старик весь затрясся, и в его взгляде Энасир прочел: «Только бы не кнутом!»
– Когда низвергают приграничную стелу – начинают войну! – сказал Энасир, понимая, что большего от старика не добиться. Он прыгнул в седло, хлестнул коня и галопом в обратный путь.
– Войну? – рассеянно переспросил старик сам себя. – Дом-то все равно строить надо… – он взял следующий кусок и кряхтя бросил его на арбу.
Энасир мчался в город и на ходу соображал, как будет обо всем докладывать. Но сначала весь дозор в яму! Плетью по хребтине и в яму!
В зале эдуббы[2] на длинных, сложенных из грубого кирпича скамьях сидели ученики. Мальчики были разного возраста, все в белых туниках, обмотанные цветными субату[3]. Кто-то ерзал на месте и смотрел во все глаза, кто-то намеренно отвернулся и уставился в окно, но все хором считали:
– … пять, шесть, семь, восемь…
Розги со свистом резали воздух и в такт счету стегали спину ученика. Когда счет дошел до пятнадцати. Уммия[4] изрек:
– Достаточно. На сегодня хватит.
Паренек, что подвергся экзекуции натянул на плечи одеяние, подпоясался и собрался было занять свое место на скамье.
– Нинмар! – остановил уммия. – Не забудь поблагодарить старшего брата за урок!
Старший брат был взрослее остальных учеников, довольно плечист, с широкой нижней челюстью и весьма близко посаженными глазами, один из которых заволокло бельмо.
Нинмар вытер сопли и слезы встал перед публикой и начал декламировать благодарность, изредка прихлипывая носом и поглядывая на помощника уммия:
– Спасибо тебе, старший брат, за то, что преподал мне добрый урок. Я обещаю, что… что…
И тут в тишине раздался чей-то шепот:
– Что твои труды не пропадут даром!
– Не надо там подсказывать! – прикрикнул наставник.
– Что твои труды не пропадут даром! – повторил Нинмар с поникшей головой. – И я больше не буду… буду…
– Не буду опаздывать на занятия… – снова шепнул кто-то.
– Не… Не буду опаздывать на занятия, – с дрожью в голосе выдавил из себя Нинмар. – И стану всегда с должным усердием учить то, что мне задают.
– Вот и хорошо. – заключил уммия с благообразным видом. – Теперь очередь Шибкини.
Высокий светловолосый мальчуган поднялся со скамьи и подошел к наставнику. Уммия взял его табличку со своего стола и сказал:
– Ты переписывал гимн и допустил три ошибки. Следовательно, заслужил три удара. Не так ли?
– Да, учитель!
Уммия посмотрел на него внимательно и изрек:
– Мы отложим твое наказание до завтра. А на сегодня занятия окончены. Хвала Энлилю[5]!
– Вечная хвала! – хором сказали ученики.
Нинмар взял холщовую торбу с табличками и вместе со всеми направился к выходу. По дороге домой его догнал Шибкини.
– Сильно попало? – с сочувствием спросил он.
– Терпимо… Правда, еще и дома достанется. А тебе завтра попадет…
– Это пустяки.
– Ты домой? – спросил Нинмар.
– Какое там! К отцу в корчму! А ты?
– Домой.
– Везет же! – вздохнул Шибкини.
– Пойдем, нам по пути.
Оба неспешно побрели вдоль улицы, а следом за ними на почтительном расстоянии увязались четыре мальчугана.
– Эй, стоптанные сандалии! – крикнул один из них и тут же в Шибкини полетел камень.
Он схватил камень и швырнул его обратно в сторону обидчиков. Горстка сорванцов рассыпалась в разные стороны как горох.
– Почему тебя дразнят «стоптанные сандалии»? – полюбопытствовал Нинмар.
– А! – махнул рукой Шибкини. – Это давняя история. Все из-за того, что на мои ноги сандалий не напасешься – рвутся быстро. Вот поэтому.
Нинмар посмотрел на его сношенную обувь и сказал:
– Хочешь, возьми мои и тебя никто больше не будет дразнить.
– Спасибо, – улыбнулся Шибкини. – Но они мне слишком малы. А в эдуббу можно ходить и без сандалий. – сказал он и выкинул рваную обувь подальше…
– Я давно хотел тебя спросить: почему ты подсказываешь мне всегда правильно, а когда сам задания делаешь – ошибаешься? Получается, ты знаешь правильный ответ! – рассуждал Нинмар. – Зачем наставника обманываешь?
Шибкини остановился:
– Ты это только моему отцу не говори. Хорошо?
– Хорошо, но почему? – допытывался Нинмар.
– Как только мой отец узнает, что я научился грамоте, он больше не станет платить за мое обучение. – грустно высказался Шибкини.
– Как так?
– Моему отцу нужен помощник, а не ученый… По мне так уж лучше получать палкой по спине, но учиться, чем у отца в корчме целый день смотреть на пьяные рожи. А хочешь пойдем со мной, посмотришь, как я умею готовить мясо с мелуххскими травами?
Они прошли насквозь тихий храмовый квартал, где располагались жреческие склады с пристройками и вышли на рыночную площадь. Народу было – не продохнуть. От хоровода запахов кружилась голова: тут и специи, и жаренная птица, и свежий хлеб, и прокисшее вино. Мимо хаотично установленных прилавков сновали женщины и мужчины, покупатели и продавцы с огромными корзинами, да мешками. Они наступали друг другу на ноги, ругались, спорили, торговались и при этом ловко подсчитывали барыш.
Шибкини с Нинмаром с трудом продирались сквозь людей и в итоге оказались перед одноэтажным зданием, слепленным кое-как из сырца. Первым вошел Шибкини. Внутри было намного жарче, воздух был пропитан запахом пива, печеного теста и бараньей похлебки. Посетителей было немного: всего двое солдат.
– Чего так долго? – спросил пухлый человек с круглым лицом, что суетился за стойкой.
– Я был на учебе, отец. – ответил Шибкини.
– От твоей учебы мало прибыли, убытки они…
– Я не один… с другом.
– Хвала Энлилю, почтенный Шешкала! – поздоровался Нинмар.
– Что еще выдумал? – этот вопрос корчмарь адресовал своему сыну. – Лучше помоги мне!
– Отец, это Нинмар, сын Лудингирры.
Хозяин тут же натянул мину добродушия.
– Сын почтенного Лудингирры?! Энлилю вечная хвала! Так что ты стоишь, в дверях? Приглашай гостя за стол!
Пока Шибкини возился на кухне, Нинмар стал невольным свидетелем разговора военных. Не то чтобы он понимал все, о чем шла речь, но отдельные фразы долетали до его ушей.
– … да гарнизон Эреду маловат…
– Это точно… если начнется… всем достанется…
– А если еще амореи…
– Да уж… они тут устроят… если, конечно, царь не…
Пообедав, военные ушли. У Нинмара эти взрослые разговоры пробудили любопытство.
– Жаренная баранина с мелуххскими травами! – объявил Шибкини подавая блюдо.
– Выглядит вкусно! – одобрил Нинмар и тут же шепнул: – Слушай, тут сидели два солдата. Они говорили… в общем я не знаю, но мне кажется они говорили о войне. На Эреду[6] могут напасть. Представляешь?
Шибкини оглянулся по сторонам и в полголоса сказал:
– К отцу недавно приходили люди… с виду амореи, но не из местных. О чем-то беседовали, долго. Отец ничего не сказал. Вроде он собирается ведать провизией для военных. Здесь в корчме придется справляться мне одному.
– Представляешь, война будет! Посмотрим, как наши сражаются! – сказал с гордостью Нинмар, – Пойду отцу расскажу!
– А мясо?
– В другой раз попробую!
Жилище, где обитал Нинмар было огромным двухэтажным особняком и располагалось рядом с храмовым кварталом в центре Эреду. На пороге его встретил пожилой слуга Эннам; совершил омовение ног и проводил во внутренний двор. Здесь раскинулся сад с небольшим прудом, где в кристальной воде плавали золотые рыбки. В тени деревьев за накрытым столом сидели отец и мать.
Глава семьи имел ухоженный вид. Под ногтями его грязи с роду не водилось, волосы свои он завивал и собирал на затылке в пучок с хвостом. Смуглый овал благородного лица не имел бороды, и в сочетании с наивным взглядом больших карих глаз являл признаки, человека скорее легкомысленного, нежели умудренного жизненным опытом.
– Как успехи в эдуббе? – спросил Лудингирра.
– Нормально.
– Учишься прилежно?
– Ну да. – неопределенно ответил Нинмар.
– Покажи-ка спину! – приказал отец.
Нинмар с обреченным видом выполнил приказ.
– Это результат твоего прилежного обучения? – спросил Лудингирра, глядя на свежие ссадины. – Эннам! Мой сын сегодня провинился, не приноси ему ужин.
– Да, господин. – ответил слуга, проводя рукой по коротким седым волосам.
Нинмар посмотрел на отца с немым вопросом: «В этом все наказание?» и счастливый убежал к себе наверх.
– Ну зачем ты так? – супруга попыталась взять руку мужа.
– Дамгула!.. Не лезь! – одернул Лудингирра. – Пусть приучается…
Супруга встала из-за стола и молча покинула сад.
Лудингирра остался один. Он мог сидеть у пруда хоть целый день напролет, думать о своем и бросать рыбкам ячменный хлеб. Но солнце уже садилось и надо было потихоньку направлять свои стопы в опочивальню.
Дамгула уже расплетала свои густые черные кудри сидя на краю ложа.
Лудингирра подошел к жене обнял за плечи и нежно стал снимать с нее тунику. Дамгула одернула его и резко встала.
– Что с тобой?
– Я не желаю, чтобы мой сын лег спать голодным! – заявила она.
– Ах вон оно что! Нинмар провинился, и ты это знаешь. Или ты хочешь вырастить из него простолюдина, что не ведает ни ремесел, ни наук?!
В опочивальню осторожно постучали и на пороге появился Эннам.
– Я принес Нинмару пирог с патокой и молока. Всё как ты и велел, господин.
– Благодарю, Эннам, ступай.
Добрая весть смахнула с лица Дамгулы тревогу. Она легла на свое место и поманила мужа. Однако Лудингирра не спешил.
– Что с тобой?
– Я видел по городу ходят военные, набирают войско. – ответил он. – Не нравится мне это…
– Может обойдется? – возразила жена.
– Завтра на совете все будет известно…
В зале дворца чувствовалось напряжение. Старейшины сидели на длинных полукруглых скамьях белого мрамора и в ожидании царя полушепотом переговаривались друг с другом. Все разговоры сводились к гаданию: быть ли войне. Лишь один человек сохранял внешнее спокойствие и сидел на первом ряду в одиночестве – коренастый с небольшим животом, одутловатым лицом на котором криво пристроился широченный нос. Пальцы его толстые в тяжелых перстнях перебирали ожерелье из крупного жемчуга. Это был начальник гарнизона Эреду почтенный Лумма – вояка с ног до головы.
Он с молчаливым пренебрежением наблюдал как высокий и худощавый старейшина Алулим вышел к собравшимся и сказал:
– Почтенные сыны Эреду! Лагашцы бросили нам вызов – разбили стелу. Ту самую, что до потопа Энменлуанна Великий установил дабы обозначить границы наших земель. Они дали нам понять, что не собираются больше подчиняться царю и попирают древний договор.
– Почему именно лагашцы? – раздался голос из зала. – Кому известно, что именно они разбили стелу?
– Во-первых, – ответил Алулим. – На месте стелы было воткнуто копье с их знаменем, во-вторых, как вы все знаете у нас с ними давние споры за территорию, а в-третьих – хозяин корчмы некий Шешкала подтвердил, что видел собственными глазами отряд лагашцев у наших границ. Что скажите, почтенные собратья?
Тут начальник гарнизона встал и громогласно заявил:
– А что тут говорить?! Какой может быть разговор с теми, кто нарушил древний завет? Лагашцы за одно с амореями – это всем давно известно. Надо собрать войско и двинуть на Лагаш. Как только энси[7] мятежников попадет в плен, разговор будет окончен. Это послужит хорошим примером – остальные города тоже присмиреют.
– Хочу сказать! – поднял руку Лудингирра. – Многоуважаемый Лумма думает осадить Лагаш и оставить наш город без войска? Так?
Старый вояка скрипнул зубами и скорчил на Лудингирру злобную мину, мол, кабы не публика отвесить бы тебе, хорошенечко и, откашлявшись, произнес:
– Я полагаю, что почтеннейший Лудингирра предлагает сидеть за высокими стенами и ждать, пока лагашцы с амореями возьмут нас в кольцо. Но знайте, кто свою голову прячет, тот ее первым и потеряет!
– Что ты этим хотел сказать, уважаемый?! – закипал Лудингирра. – Что ты храбрее всех нас?
– Ты, купец и сын купца… каким оружием владеешь? – рассвирепел начальник гарнизона. Лудингирра молча сел. – Удел торгашей – базар, а не война!
Один из старейшин поднялся и заявил:
– Хочу сказать! Гарнизон Эреду маловат и без наемников нам не обойтись. Во что встанет нам такой поход? Может разумней договориться с лагашцами?
– О чем говорить с бунтовщиками? – крикнул кто-то с места. И все почтенное собрание начало гудеть кто во что горазд. И поверх этого гвалта Алулим поднял руку и заявил:
– Мое слово! Почтенный Лумма – храбрый воин. Это правда. Он истинный сын Эреду и на его счету много побед.
– Какова цена этих побед? – крикнули с задней скамьи.
Гвалт начал усиливаться. Кто-то спорил, доказывая, что надо идти на Лагаш, кто-то говорил, что уводить солдат из города – верная гибель для Эреду, иные предпочитали отмалчиваться и наблюдать чем дело кончиться.
И вдруг шум утих. Старейшины встали как по команде, а почтенный Алулим поклонился – в зал вошел Утухенгаль – царь Киэнгира[8]. Он был высок, светлая кожа, лишенная морщин, резко контрастировала с короткой темной бородой. Большие зеленые глаза обладали магическим насквозь проникающим взглядом. Этот взгляд… Он любого приводил в трепет может от того, что каждому, кто осмеливался смотреть ему в очи казалось, будто царь знает все его тайные помыслы. А может потому, что сам облик царя мало походил на типичного жителя Киэнгира, кто знает? Его побаивались все, не исключая Лудингирру.
Много времени прошло, со дня появления Утухенгаля в Эреду, но вот что удивительно – старость обошла его стороной. Еще сказывали, что царь любит дорогие ткани, а украшенья не признает. Тиару надел только однажды – по случаю восшествия на престол…
– Великий царь! – сказал Алулим. – Собрание старейшин приветствует тебя!
Утухенгаль долго молчал, вглядываясь в лица, а потом чуть слышно произнес:
– Нам бросили вызов. Не так ли?
И собрание замерло. Все надеялись, что вот сейчас царь скажет нечто такое, что сможет предопределить судьбу всей страны и каждого ее жителя в отдельности. Но вместо этого слово взял Лумма.
– Великий царь! Все знают: лагашцы издревле хотели подчинить себе Киэнгир. Когда Энменлуанна Великий воевал с амореями они не прислали ему подмоги. Они всегда были в стороне. У них самая плодородная земля, но им этого мало… Если их не обуздать это послужит дурным примером остальным городам.
– Ты уверен в своих воинах? – спросил Утухенгаль.
– Да, великий царь. Нынче, как никогда.
– Тогда веди их на Лагаш! – заключил царь.
– Войне быть! – провозгласил Алулим. – Хвала Энлилю!
– Вечная хвала! – отозвалось собрание.
Лудингирра возвращался домой в паланкине в крайне удрученном состоянии. Предстоящая война не сулила ему ничего хорошего. Он с роду не управлял боевой колесницей, да и мечом владел… так себе владел.
В саду его встретила Дамгула.
– Что ж, значит так угодно богам. – сказала она, когда выслушала что решил Утухенгаль. И печаль слегка коснулась ее благородного лица. Но и в этой печали она была хороша. Ухоженная, стройная, в ней чувствовалась порода. Её миндалевидные глаза с поволокой, слегка прикрытые в чувственной неге и бархатистая кожа, что подчеркивала соблазнительные формы – вся она являла собой олицетворение женственности, украшение любого мужчины.
– Мне тоже придется идти в поход. – констатировал Лудингирра.
– Так решил царь. – согласилась Дамгула. – Верь Утухенгалю и не забывай: твой отец тоже был им спасен. Боги выбирают пророков только из самых достойных мужей.
– Да, ты права… волю богов нам не дано познать. Вели подать мне вина.
Дамгула печально улыбнулась и ответила:
– Я сама тебе принесу.
И Лудингирра остался со своими мыслями наедине. Он сидел на гладкой диоритовой скамье смотрел на пруд и рассуждал. Дамгула говорит дело: Утухенгаль не простой человек. В Киэнгире он появился незадолго до Великого потопа, и никто до сего времени не знает откуда он пришел в наши края. Устроился на службу в храм. И как-то раз во время утренней молитвы объявил, что боги открыли ему день грядущий. Через него они сообщили людям: страшное бедствие постигнет весь Киэнгир. Наводнение, равных которому не было во веки, обрушится на наши земли. Над Утухенгалем стали насмехаться. Верховный жрец был взбешен, отстранил Утухенгаля от службы и, обвинив в богохульстве, назначил ему в наказание пятьдесят ударов аморейским кнутом. А поскольку в отличии от обычной плети, амореи традиционно вплетали в кнут острые металлические грузики по всей длине – наказание было весьма тяжким. Но даже когда на базарной площади двое солдат истязали Утухенгаля, боги продолжали говорить его устами: «Кровавая луна принесет Великий потоп. Кто не скроется в горах – погибнет».
В ту пору отец Лудингирры почтенный Тимахта торговал зерном. Он был суровым и набожным человеком; небогатый трудяга от зари до зари. Увидев полумертвого Утухенгаля, сердце его сжалось; он отнес бывшего служителя храма к себе домой в убогую лачугу и оплатил лекаря. Правда, в необходимости последнего Тимахта усомнился. Утухенгаль сам наставлял какие травы нужно взять и как сделать из них целебные мази и отвары.
Там, в отцовском доме Лудингирра впервые и увидел будущего царя. Утухенгаль посмотрел на маленького Лудингирру, приподнялся с ложа, провел тяжелой рукой по детской щеке, улыбнулся сквозь боль и сказал несколько слов, на своем родном языке. Это были резкие лязгающие звуки будто молотом по наковальне…
Отец делил с Утухенгалем свой хлеб и кров. Бывало будущий владыка Киэнгира играл с маленьким Лудингиррой. Он прятал в руке некий предмет и спрашивал: «Угадай что у меня в руке?». За неправильный ответ Утухенгаль тихонечко щелкал паренька по носу. И только раз Лудингирра победил – угадал что спрятал Утухенгаль – это была серебряная монета. И она досталась победителю… Лудингирре нравилось играть с Утухенгалем. Родному отцу, почтенному Тимахте такими пустяками заниматься было некогда.
Поправился Утухенгаль довольно быстро. А потом с теми немногими, кто все же поверил ему ушел в горы. Хорошо, что первым из них был Тимахта.
Те же, кто остался – горько пожалели в свой последний час, ибо все случилось так, как и было сказано в пророчестве: Идиглат и Буранун[9] вышли из берегов и все живое погибло.
В аморейских горах, куда привел людей Утухенгаль, они жили сорок дней и сорок ночей. И Тимахта рассказывал, как будущий царь удивлял всех своими знаниями. Он без труда отыскивал среди камней подземный источник воды и отличал съедобное растение от ядовитого. А когда потоп ушел и надо было заново создавать города, рисовал на глине схемы, исправно зная строительное ремесло и мог в уме складывать и перемножать огромные числа.
Однажды спросили Утухенгаля: кто научил его разным наукам, на это был краткий ответ – «боги».
Мой отец почтенный Тимахта – да будет к нему благосклонна Эрешкигаль[10] – уважал Утухенгаля и был одним из тех, кто возвел его на престол. И Утухенгаль, надев тиару, добро не забыл – сделал моего отца своей правой рукой. Все крупные закупки оружейной меди и строительного камня шли через моего родителя…
И как я теперь могу сомневаться в том, что Утухенгаль – правитель, дарованный богами нашему народу?! Неужто я последний глупец? Дамгула права: лишь достойнейший из мужей может стать пророком на троне!
Трижды обойдя колесницу, запряженную двойкой лошадей и окропив ее священным маслом, Дамгула молвила:
– Может тебе надеть тяжелую броню?
Лудингирра подумывал об этом с самого утра. Но ему, было стыдно за эту мысль. Что скажет его верный слуга Эннам и остальные воины, если он пойдет в поход в усиленной броне? А известно, что скажут: «Глядите! Отвага покинула Лудингирру! Да… Нынче сыны Эреду не так храбры, как раньше!» Вдобавок еще и посмеются в спину. Нет, уж лучше я останусь в кожаном жилете с тремя медными пластинами. Так по крайней мере удобнее держать лук… наверное, удобней…
– Боги не дадут мне погибнуть! – бодро ответил он жене.
– Не изволь беспокоиться, госпожа! – отозвался Эннам. – Я быстрее отдам свою жизнь, чем позволю забрать жизнь моего господина!
Эти слова немного успокоили Дамгулу.
– Отец, можно я с тобой? – на бегу выпалил Нинмар.
– Ну, что ты такое говоришь, сынок! – Лудингирра обнял сына. – Не бойся за меня, обещаешь?
Нинмар кивнул головой.
– Все, господин, нам пора! – сказал Эннам и хлестнул лошадей.
Колесница со скрипом покатилась по пыльной дороге в сторону главных ворот. За городом Лудингирра присоединился к отряду колесниц. Пехота шла впереди. Замыкал войско отряд лучников. В закрытой повозке, усиленной тяжелыми бронзовыми щитами, ехал лично командир Лумма. Сидя на мягких валиках и глядя в решетчатое окно на каменистую пустыню он не терял даром время и подкреплялся бараниной и вином. От напряженной работы челюстями у военачальника выступил на лбу пот. Но Лумма не обращал на это никакого внимания и продолжал свое занятие пока в дверь не постучали.
– Кто еще? – рявкнул он.
Дверь распахнулась и в повозку на ходу ввалился человек в грязной одежде простолюдина.
– А, это ты! – смягчился начальник войска. – Докладывай!
– Я со своими людьми дошел почти до самого Лагаша. У нас на пути лежат три селения. Никаких войск мы не обнаружили. Похоже нас не ждут.
– Это хорошо! – изрек Лумма, набивая рот мясом. – Хорошо, что нас не ждут.
– Есть и плохая новость. Впереди ущелье. Тропа там очень узкая. Колесницы не пройдут. Предлагаю обойти горный хребет. Но это займет время.
– Сколько?
– Дня два лишних.
Лумма перестал жевать.
– Нет у меня лишних дней, а тем более двух! Скоро каждый камень будет знать, что мы идем на Лагаш! Пехота через ущелье сможет пройти?
– Пехота?… Пехота сможет, но с трудом.
– Вот что, тогда передай Энасиру, пусть ведет свой отряд через ущелье, чтоб он взял эти три селения и стал возле Лагаша. Мы к тому времени подтянемся. Если мятежники укроются в городе – им же хуже – возьмем их в осаду. Если попытаются дать бой – колесницы с похода ударят им в бок и сметут напрочь.
Когда солнце зашло за горизонт и звезды замерцали на черном небосводе, царская армия стала на ночлег. Отряд колесниц находился под охраной легковооруженных лучников. Тяжелая пехота еще засветло ушла далеко вперед.
Лудингирра лежал возле костра, смотрел на звезды и ждал Эннама. Слуга тем временем вместе со всеми возничими толкался у трех обозов, запряженных онаграми, что везли провиант.
– Пару хлебов с мясом. Мне и моему господину. – сказал Эннам, когда подошла его очередь.
Шешкала шустро выдал два ячменных хлеба.
– Э-э-э! Уважаемый! – возмутился Эннам. – Где тут мясо-то?
– Мясо – в хлебах! – не задумываясь ответил Шешкала. – Не мешай! Следующий! Проходите, проходите сюда!
Эннам оценил толщину хлебов и прикинул, что если там и есть мясо, то разглядеть его простым глазом не представляется никакой возможности. Он постоял еще немного у обозов, и увидев, что более никто не возмущался, отнес добычу к Лудингирре.
– Вот ужин, господин! – Эннам протянул оба хлеба своему хозяину.
Лудингирра принялся лениво пережевывать лепешки, но вскоре это занятие ему наскучило. Он отбросил еду в сторону и уставился на огонь.
Эннам набил себе живот тем, что осталось от хозяина. По вкусу хлеб напоминал паклю, из которой обычно делают корабельные канаты – не отрава, но и радости никакой; сыт и хвала Энлилю!
Лудингирра провел эту ночь без сна. Он думал о предстоящем сражении, соизмерял боевые навыки свои и врага, пытаясь представить себе, чем закончится бой. И как он не крутил свои мысли, всегда выходило примерно одинаково: неизвестно по какой причине все враги были как на подбор: здоровее, храбрее и вероломнее, а исход сражения – либо тяжкое ранение, либо смерть. Попробуй тут усни!
Ближе к утру Лудингирра впал в такое состояние, когда не ясно: сон ли чудится, али чудеса наяву творятся. Но как бы то ни было, в предрассветной мгле, видит он как упитанный человек, пугливо озираясь по сторонам, пока все спят, не исключая дозор, без лишнего шума отвязывает одного коня и тайком уходит в неизвестном направлении.
По утру, когда горн возвестил подъем, лагерь начал шевелиться и лениво подтягиваться в сторону продовольственных обозов.
Среди военных слышалось недовольное роптание:
– Где этот корчмарь? – задал риторический вопрос воин со шрамом на лице.
– Э! Кто-нибудь видел Шешкалу? – подхватил другой. – Лихорадка ему в печень!
– Может спит до сих пор, баран! – высказал свою мысль третий. – Да, точно вон он спит! – указал он на здоровое тело, валявшееся возле дальнего обоза. – Эй, пните, его там кто- нибудь!
– Я тебе пну сейчас! – отозвалось тело.
– А, это ты! – смягчился солдат. – А где Шешкала?
– Почем мне знать?!
К обозам подошел десятник лучников в грубой тунике с коротким мечом на поясе и зевая поинтересовался:
– Что тут происходит?
– Обозчик пропал. – пожаловались ему.
– На все воля богов! Значит туда ему и дорога! – деловито заявил десятник. – Берите, братцы по одному хлебу! Хвала Энлилю!
– Вечная хвала! – ответили солдаты хором и налетели на обозы.
Лудингирра вдали ото всех не спеша стал облачаться в броню. Чувствовал себя он прескверно: совершенно разбитым какой-то неизвестной хворью. «Хорошо бы сейчас Эннама за лекарем послать.» – подумал он.
– Мой господин не желает завтракать? – переспросил Эннам. Хозяин отрицательно щелкнул языком.
Верный слуга взял господский хлеб и убрал в один из колчанов, предварительно переложив все стрелы в другой. А от своего хлеба оторвал пару кусков прожевал и понял, что больше пакли в него сегодня не влезет.
По звуку трубы войско построилось в поход и медленно двинулось, обходя горный хребет.
Лудингирра ехал, сняв шлем, осматривал окрестности. Ему нравилось безмолвное величие скал, их однообразная красота. И воздух здесь не такой раскаленный – дышалось легко и свободно. Он надеялся, что ему не придется ввязываться в бой, что пехота и передовые ряды колесниц сделают все и без его участия.
Вдруг Лудингирре показалось: наверху среди камней мелькнула фигура человека. Мелькнула, исчезла и больше никого… Снова громады скал и голубое небо до горизонта.
– Послушай, Эннам. – начал он делиться своим внезапным видением.
– Да, мой господин.
Но господин смолк, закусив губу.
– Я слушаю… – повторил слуга.
– Мне кажется, я видел солдата там, наверху… на скалах… – неуверенно бормотал Лудингирра. – Ты ничего не заметил?
– Нет, мой господин. Ничего.
Лудингирра хотел было оповестить командира, но одумался: вдруг его сочтут трусом, да еще и высмеют публично. Скажут: «Померещилось со страха!» Нет, так не подобает вести себя настоящему воину. Надо вздохнуть поглубже и успокоиться.
Но несмотря на то, что Лудингирра изо всех сил пытался совладать с собственным страхом, тело его начало дрожать, сердце – учащенно колотить и проситься наружу, а по спине прокатилась тонкая струйка пота. И уже скалы не радовали глаз и небо стало необъяснимо зловещим…
Кони вздыбились, заржали и откуда-то сверху раздался пронзительный крик:
– Хе-ам![11]
В воздух взмыли тучи стрел. Животные и люди начали метаться кто куда. Вслед за стрелами полетели камни. Лучники, что прикрывали колесницы пытались обороняться. Но это не помогало.
Лудингирра не успел опомниться и тут же почувствовал резкую боль – под левое плечо вонзилась стрела. Эннам, видя, что хозяин ранен и в бой вступить не может направил колесницу в укрытие между скалами и огромным камнем.
Лудингирра не сразу сообразил куда правит Эннам и в бешенстве орал:
– К скалам давай! К скалам!
Эннам изо всех сил стегал лошадей, но Лудингирре стало казаться, что слуга его везет под стрелы лагашцев.
– Куда?! Куда-а ты!
Только в укрытии к Лудингирре стало возвращаться сознание. Он стал понимать, что скоро лагашцы начнут рукопашную. Так оно и случилось. Свои, чужие – смешались воедино, и на фоне всеобщей неразберихи выделялась фигура здоровенного бородатого воина в тяжелых доспехах. Он ловко орудовал бронзовой палицей, убирая врагов направо и налево.
Лудингирра не сразу смог определить свой это или нет. А когда понял, что это лагашский воин, невольно сказал себе: «Если эта детина увидит меня – мне конец…» Бородатый будто уловил эти мысли и стал пробираться к раненному.
Эннам не сидел на месте и отбивался от врагов как мог. А его хозяин со стрелой в плече лежал у камня, ждал своей участи и мысленно говорил себе: «Вот бородатая детина добил какого-то лучника, и уже идет ко мне. Скалится, шакал… Наверно сейчас двинет мне по голове и все…»
И Бородатый шел, как по приказу, не спеша наступил Лудингирре на живот, занес палицу. Удар… И дальше – тишина…
Лудингирра с трудом продрал глаза – вокруг тьма кромешная. Закрыл глаза и открыл снова – опять все та же темнота. «Вот оно – загробное царство! Все так как про него и сказывали – мрак полный!» – подумалось ему. – «Сейчас надо найти моего отца – пусть представит меня лично Эрешкигаль.»
– Мой господин! – раздался голос во тьме.
– Э, кто здесь?! Э… Эннам это ты? Как, ты… ты тоже здесь оказался?
– Ну, куда же я брошу моего господина? – ответил Эннам. – Это я… да я…
– Значит тебя тоже убили!
– Что?
– Немудрено! – подумал Лудингирра вслух. – Где ты, а? Я говорю: надо найти моего отца. Он тоже где-то здесь должен быть… Пусть нас куда-нить определят… в должность…
– Твой отец – почтенный Тимахта давно умер, мой господин! – ответил Эннам.
И тут до Лудингирры стало медленно что-то доходить…
– Так я здесь в нашем мире? Да?
– В нашем, в нашем, – ответил Эннам. – Только лежи, не вставай, мой господин…
– А если в нашем, то почему такая тьма вокруг!? О, боги, я потерял зрение! Эннам, я ничего не вижу! Проклятье!!! – завыл Лудингирра в голос. Он был готов узреть хозяйку подземного царства, он был готов на самую скверную должность при ее дворе, но жить калекой, коротать свои дни слепым среди зрячих – нет, уж лучше и вовсе не жить!
– Тише, тише, успокойся, мой господин. Я и сам тут ничего не вижу. Сейчас ночь. В горах быстро темнеет.
– Ночь… сейчас ночь… – повторил Лудингирра и почувствовал тошноту и головокружение. – Ох, Эннам, как же мне дурно!
Слуга помог своему господину перевернуться на спину и Лудингирра увидел звезды. Заныло плечо, но он был даже рад этому. Стрелы в себе он не обнаружил и хотел по этому поводу спросить, но слуга его опередил:
– Прости, мой господин, я думал, больше не увижу тебя живым. Как бы я обратно вернулся? Что бы сказал моей госпоже? Вот… стрелу вытащил.
– Где наша армия?
– Отступила.
– Сбежали?
– Можно и так сказать!
– А как же я, почему они меня не взяли? Бросили, значит, среди гор подыхать…
– Ничего, ничего, мой господин, боги не дадут нам помереть, доберемся как-нибудь до своих.
Лудингирра больше не проронил ни слова, ему хотелось впасть в глубокий сон, а проснуться у себя дома, будто бы ничего и не было вовсе. Но рассвет застал его на прежнем месте – у скал возле огромного камня. Голова была тяжелой, будто в нее залили свинец. Эннама он едва узнал – лицо верного слуги было все в запекшейся крови. Он все еще спал. Рядом в двух шагах лежал труп бородатой детины. «Вот он, ублюдок, что едва не прикончил меня…» – подумал Лудингирра и случайно задел ногой Эннама.
– А… уже… – ответил слуга еще в полусне. – Прости меня, что встал позже моего господина…
Лудингирра, держась за ноющее плечо, сделал несколько шагов, осмотрел тело бородатого и спросил будто в тумане:
– Это ты его так?
– Я, мой господин. Каюсь, слишком поздно…
– Лошадей бы достать!
– Здесь недалеко находится селение. Доберемся, а там… может раздобудем.
Эннам сам едва мог держаться на ногах. Он подошел к своей колеснице и вытащил из колчана припрятанный ячменный хлеб.
– Возьми, мой господин.
– Пойдем! Надо идти… – выдохнул Лудингирра, но едва сделав шаг, почувствовал, как закружилась голова и в глазах стало двоиться. Он присел на землю и стал иступленным взглядом озираться вокруг.
Слуга поднял его, и они заковыляли к жилищу. Уходя, Эннам прихватил с собой два меча.
– Интересно, – Лудингирра едва проворачивал язык, – Где сейчас наша армия?
Бросили своих… ушли… шакалы!
Эннам сам едва шел, но господина своего поддерживал.
– Что ты все время молчишь, Эннам? Сказал бы хоть слово…
– Ничего… ничего… мы и без них выберемся… – подбадривал верный слуга.
Когда солнце уже стало садиться, они увидели финиковую рощу. Среди пальм располагался приземистый домишко с плоской крышей и без оконных проемов. Дверь была скорее для видимости, чем для безопасности. К дому прислонился сарай ветхий и полуразвалившийся. Но была в нем одна деталь, что очень понравилась и Эннаму, и Лудингирре – в сарае находились стойла. А раз были стойла – должны быть и животные, для которых они сделаны.
– Хвала Энлилю! – крикнул Эннам. – Есть кто живой?
На приветствие вышел старик в сером одеянии.
– Энлилю вечная хвала! – прохрипел он. – Кого здесь ищите?!
– Мы воины… отстали от своих… просим у хозяина кров.
– Надеюсь вы не царские головорезы? – поинтересовался старик.
«Это же лагашское селение!» – блеснуло у Лудингирры в голове.
– Свои мы, свои! – ответил Эннам, сохраняя спокойствие.
– Сколько вас тут?
– Двое. Ты что, слепой? – упрекнул Эннам.
– Я-то? – тихо отозвался хозяин. – Я-то слепой и есть. Но если вы свои – проходите.
Теперь и Лудингирра обратил внимание – у хозяина не было глазных яблок.
– Как же ты один здесь живешь? – спросил Эннам.
– Зачем один? У меня дочь – она теперь мои глаза. – объяснил старик.
– Где она сейчас? – спросил Эннам.
– Ведет лошадей с пастбища.
При упоминании о лошадях глаза Эннама загорелись. Он посмотрел на Лудингирру и кивнул головой.
В доме было темно и прохладно. Очаг находился в углу за перегородкой, из мебели были только холщовые матрацы, что служили и за кровать, и за стулья.
Хозяин угощал хлебом и козьем молоком.
– Я рад, что вы хорошенько наподдавали этим царским ублюдкам. – сказал хозяин, разделяя трапезу. – Они думали, что можно просто так взять и убивать мирных людей! Но боги не дремлют! Говорят, нынче даже командира царской армии взяли в плен.
– Наши тоже хороши разбили стелу… – сказал Лудингирра чтобы поддержать разговор.
– Я не верю в это. – спокойно ответил хозяин. – Нашим незачем претендовать на чужое. Земля у нас плодородная. Если бы не аморейские набеги – во истину царство Энлиля на земле!
– Это амореи лишили тебя глаз? – поинтересовался Лудингирра.
– Они. – сухо ответил старик. – Они часто сюда наведываются, шакалы! А царская армия вместо того, чтоб нас защищать – нас же и убивает! Только вы и есть наша опора, да продлят боги дни вашей жизни.
Лудингирра хотел сесть поудобнее, но схватился за плечо и застонал.
– Ты ранен? – спросил хозяин.
– Есть немного.
– Не беда, скоро придет моя дочь и поможет с раной.
Лудингирра чувствовал себя прескверно: ныло плечо и болела голова, а в сердце поселилась тревога. Что если хозяйская дочь придет не одна? И что если она вдруг поймет, что мы из Эреду? Он уже взглядом стал показывать Эннаму на выход, дабы намекнуть, мол, пора отсюда убираться, но слуга покачал головой и покидать дом не спешил.
Лудингирра более не мог находиться здесь и направился к выходу, где и столкнулся с дочерью хозяина.
– Хвала Энлилю! – сказал приятный женский голос.
– Вечная хвала! – ответили Лудингирра и Эннам.
– У нас гости?
– Это наши воины. – пояснил отец. – Один из них ранен… Тот, что помоложе…
– Проходи в дом, не стой на пороге. – сказала она твердо. – Садись сюда к свету.
Дочь хозяина была молода и статна. Особой красотой она не отличалась, была в ней простота и даже некоторая грубость. Это и подкупило Лудингирру. Он забыл и о своей тревоге, и о том, что он им враг. И даже рана сама собою поутихла.
– Чего смотришь?! – спросила женщина. – Ну, же! Снимай доспех!
Но Лудингирру вдруг что-то остановило. Спустя мгновенье он понял, что именно. Ее взгляд. Она смотрела в центральную пластину доспеха, на которой красовалась эмблема царя – крылатая колесница, запряженная четверкой лошадей.
Женщина не испугалась, не закричала. Она попятилась назад и тихо прошептала:
– Они из Эреду! Отец, ты впустил в дом врагов!
Лудингирра впал в некоторое замешательство и кинул взгляд в сторону выхода. Его слуга действовал более решительно. Он схватил женщину и крикнул:
– А ну тихо, ты! Старик, ты тоже не высовывайся! Мой господин, там у сарая веревка есть – давай сюда!
Лудингирра метнулся в сарай, а после чего принялся их связывать. Эннам все переживал, что веревка слишком тонкая и может порваться. И он непрестанно повторял:
– Крепче, крепче затягивай, мой господин! Вот так! Нет, еще на один узел…
Лудингирра выполнил работу и уже на пороге дома услышал:
– За деяние свое проклят будешь! Я знаю, что говорю! Скоро сам увидишь… – так сказала дочь хозяина. Сказала тихо, твердо, холодно. И от этого холода Лудингирра оцепенел.
– Господин, надо торопиться! – Эннам уже отвязывал пару коней.
– Может хоть его оставим? – спросил Лудингирра, указывая на жеребенка.
– Нельзя, мой господин, никак нельзя. Это наша еда…
Ехали ночью, чтобы случаем не нарваться на лагашцев. Эннам высматривал дорогу в лунном свете, а Лудингирра размышлял о том, как же скверно вышло с хозяином дома и его дочерью. Все что случилось в финиковой роще он считал недостойным чести истинного воина. Ему хотелось с кем-нибудь поделиться своими мыслями. Эннам для этого не подходил: что ему честь – он ведь простолюдин – аморей, в далеком детстве захваченный в рабство. Еще Лудингирра думал, что будет со стариком и его дочерью коли они не смогут освободиться от веревок. Кто их спасет? Неужто за свое гостеприимство они заплатят жизнью?
Потом Лудингирра стал прокручивать в голове последние слова этой женщины. И к нему потихонечку на цыпочках стали подкрадываться сомнения. А что если она знается с демонами? И что если ее слова имеют магическую силу?
– Проклятье! – непроизвольно вырвалось у Лудингирры.
– Что случилось, мой господин?
– Не в добрый час набрели мы с тобой на финиковую рощу.
– Кажется мы заблудились, мой господин…
– Что, что ты сказал? Этого нам не хватало!
– Угодно ли здесь дождаться рассвета, а после продолжить свой путь?
Лудингирре до зарезу хотелось отдохнуть, но выглядеть усталым даже перед своим верным слугой он не желал.
– Как же ты мог проглядеть дорогу?! Э – ты, ротозей! Ладно, пусть будет по-твоему. Передохнем здесь.
Для ночевки был выбран небольшой холм с протекавшей под ним речкой. В эту ночь Лудингирра снов не видел – спал как убитый. А утром Эннам сообщил ему добрую весть – дорога на Эреду нашлась. Вернее, не сама дорога, а направление к ней.
– Эта речка – кажется, приток Идиглата. – предположил Эннам. – По ней и выйдем на дорогу.
– Напои коней, только быстро. – приказал Лудингирра.
– Слушаюсь, мой господин.
Эннам привязал к седлу кобылы жеребенка, взял коня Лудингирры и остолбенел…
– Ну, чего ты замер!
– Амореи! – шепнул Эннам.
– Ну и что? – спросил Лудингирра как ни в чем.
– Это воины Эбеха. Дикари!
В глубине души Лудингирра надеялся, что эти пятеро всадников у реки – местные амореи на службе у царя, хотя их вид говорил иное: вряд ли кому из царских воинов придет в голову одевать на себя бараньи шкуры, кожаные штаны и остроконечные шлемы с черными конскими хвостами.
Лудингирра стоял и разглядывал их круглые щиты из черненного метала. Зачем стоял и чего ждал – он и сам не ведал. Наверно, ждал чтоб его заметили. И дождался – таки. Один из амореев здоровенный, словно бык, с всклокоченными волосами и с косматой бородой достал из ножен кривой меч и крикнул:
– Э, черноголовые, а ну сюда иди! Коней давай, э! Кому сказал?!
Лудингирра посмотрел на Эннама, тот взглядом намекнул, мол надо бежать и бежать быстро.
– Ты что, язык не понмаешь?! – кричал дикарь. – Коней, коней сюда давай, э! Нэт??? Тогда сюда смотри: щас двоим тебе глотка резать буду!
Лудингирра и Эннам попрыгали в седла и наутек. Амореи за ними. Вот-вот догонят.
– Эннам! – кричал Лудингирра. – Отвязывай жеребенка!
Тот изо всех сил пытался выполнить приказ, но на полном ходу уздечка за седло крепко зацепилась. Пришлось резать ножом. Как только жеребенок получил свободу – дело пошло на лад – Эннам с Лудингиррой стали уходить от погони. Видимо дикари решили, что один пойманный жеребенок лучше, чем два непойманных коня, потому и отстали.
Еще долго царский купец и его верный слуга неслись во весь опор, не оглядываясь. Только когда вороной под Лудингиррой упал замертво, смогли перевести дух.
– Эннам, далеко мы от дороги?
– Не знаю, мой господин…
– Как думаешь, что эти дикари здесь делают?
– Известно, что! – ответил Эннам.
– Думаешь это простой набег? – допытывался Лудингирра.
– Другого и быть не может, господин!
– Когда это амореи так близко к Эреду подходили? Нет, Эннам, здесь что-то не то… Давай-ка убираться отсюда, да поскорее.
Лудингирра не мог объяснить ни себе ни Эннаму свою невесть откуда взявшуюся тревогу. Понял он только одно: не спроста у него рана ныть перестала – значит быть беде.
К вечеру они вышли на заветную дорогу.
– Хвала Энлилю! Утром дома будем, мой господин!
– До утра еще дожить надо! – огрызнулся Лудингирра.
Он был зол. На себя за свой страх, на Эннама что не мог найти дороги, но в особенности на богов. Тех, что сначала привели его в финиковую рощу, а затем натравили на него амореев. Ну и, конечно, на коня, поскольку изволил сдохнуть прямо посреди пути. Эннам, разумеется, отдал свою лошадь, но и та стала хромать. Пришлось бросить и ее.
Лудингирра представил себе, как возвращается в славный царский град Эреду. Возвращается без победы и без оружия. Последним оборванцем возвращается. Как он в таком виде предстанет перед своей женой, перед сыном? Что уважаемые люди про него скажут? А что подумают?! Стыдно-то как!
Растаяли звезды в предрассветном небе и где-то далеко из-за горизонта вечно сияющий Уту[12] в своей божественной колеснице начал дневное шествие над Эреду.
Сизый дым от благовоний медленно извивался и таял в вышине храма. Обитель Энлиля была мрачна и величественна. Вдоль стен шли барельефы с гигантскими изображениями Всемогущего бога что приобщает толпу маленьких людей к наукам и ремеслам. В полумраке рядом с потухшими масляными светильниками стоя на коленях на каменном полу читала свою молитву Дамгула.
Сколько бы еще она молилась – не известно, если бы не услышала протяжный очень неприятный скрип храмовых ворот. Появился служитель. Он, громко пыхтя и шаркая, стал обходить все помещение, подливать масло в светильники, убирать сгоревшие благовония, время от времени прокашливался, кряхтел и в полголоса ругал единственную прихожанку за то, что она слишком уж докучает богу своим присутствием.
Дамгула поспешила удалиться.
По кирпичной мостовой, до конца квартала… с потаенной надеждой. И вот распахиваются ворота…
– Эннам! – вскрикнула она. – Где мой муж? Он с тобой!
– Да, все в порядке, моя госпожа… Он жив.
– Хвала Энлилю! Где он?
– У царя.
– Я слышала, нашу армию разбили.
– Так и есть. Но это не самое худшее, моя госпожа. Войско уммитов с амореями движется сюда. Скоро они появятся под стенами Эреду.
Во дворце над залой приемов нависла тишина. Воины застыли, словно из камня. Утухенгаль повернулся спиной ко всем, уставившись в окно и был мрачнее тучи. Лудингирра чувствовал свою вину перед царем и остальными за свою недобрую весть. Поэтому хотелось скорее покинуть залу и направиться домой. «Зачем я здесь?» – спрашивал он себя и ответа не находил.
– Ты их точно видел? – повторил Утухенгаль.
– Да, великий царь. – испуганно сказал Лудингирра. – Мой слуга может подтвердить.
– Большая у них армия? – царь по-прежнему стоял не поворачиваясь.
Кто-то из военных спас Лудингирру от ответа:
– Умма[13] не может выставить большую армию, но их правитель Ургула в сговоре с вождем амореев Эбехом. Поэтому если Лудингирра видел амореев…
– Я понял! – царь оборвал речь и снова повисло грозное молчание.
Обстановку разрядил посыльный:
– Великий царь! Послание от энси Лагаша.
– Говори!
– Правитель Лагаша требует выкуп за Лумму и прислал список того, что следует отдать в качестве платы…
– Выкуп? В самом деле? А за проигравшего выкуп не платят… – тихо изрек Утухенгаль.
– Насчет лагашцев, великий царь. – сказал один из военных. – Они ведь тоже не будут сидеть на месте. Могут послать свое войско к нам под стены…
Ему возразил другой:
– У лагашцев с уммитами давняя вражда. Вряд ли Лагаш выступит на стороне Ургулы.
Утухенгаль подошел к военному в плотную и спросил:
– Ты, Энасир, на месте главы Лагаша как бы поступил?
Энасир осмотрел присутствующих робким взглядом, собрался с мыслями и произнес:
– Я… я не знаю, великий царь.
Утухенгаль усмехнулся, да так, что от этой улыбки всем стало жутковато.
– Я бы, – рассуждал царь, – на месте лагашцев расположил свое войско неподалеку от Эреду. В битву бы не вступал, а подождал чем дело кончиться. А после – уничтожил бы победителя. Мы выиграем – лагашцы нападут на нас, уммиты выиграют – лагашцы нападут на них.
– То верно, великий царь… – определил Энасир.
– Как думаешь, Эреду выдержит две осады подряд? – слетел с уст царя риторический вопрос.
За холмом в шатре под надежной охраной вел неспешный разговор Ургула. Его собеседником был никто иной как Шешкала.
– Я доволен и стелой, и победой лагашцев… – говорил энси.
Корчмарь поклонился и с подобострастием взглянул в щербатое лицо Ургулы.
– Я хотел сказать, то есть спросить…
– Награду после получишь. – прервал Ургула.
– Я о другом… – бормотал Шешкала. – Скоро начнется осада. Там мой дом и мой сын… я бы очень не хотел… в смысле я понимаю, что война, но…
Ургула встал, подошел, прихрамывая к Шешкале и задумчиво изрек:
– Что ж, на войне потери неизбежны…
Корчмарь побледнел и хотел возразить, но не успел.
– Шучу я, шучу…
Шешкала попытался улыбнуться.
– Не бойся, все будет так, как нужно. – заверил Ургула.
– Но, хотелось бы…
– Ступай!
Шешкале ничего не оставалось, как покинуть шатер. Он быстрым шагом двигался к городским воротам, на ходу обдумывая что он скажет охране.
Ворота, разумеется, были закрыты.
– Эй! Пустите меня. Эй!
– Ты кто такой? – крикнули сверху башни.
– Я живу здесь, мое имя Шешкала…
– Может ты аморейский лазутчик, почем знать?! Убирайся, пока горячей смолы не отведал!
– Я вас прошу пустите меня внутрь! У меня нет оружия… Я не воин… я корчмарь… торговец…
– Сказано тебе – пошел прочь!
– Я кое-что знаю про уммитов… я могу вам рассказать, если вы пустите меня внутрь.
Наверху помедлили, но потом все же сбросили веревочную лестницу. Шешкала с трудом забрался по ней на стену. Как только он оказался по ту сторону бойниц, его тут же скрутили и отвели к Энасиру.
Командир оглядел Шешкалу с ног до головы и, схватив за бороду, спросил:
– Ты кто такой и почему рвался в город?
– Я, господин, я… всего лишь корчмарь. Мое имя Шешкала… меня тут многие знают. Я был обозчиком при царском войске во время похода на Лагаш. Меня взяли в плен, но я бежал…
– Бежал стало быть? А как же ты прошел через войско уммитов и амореев? – спросил Энасир.
– Меня, разумеется, схватили, да… схватили. Хотели убить, но я объяснил, что, убив меня они ничего не приобретут. Ровным счетом – никакой выгоды. Я попросил отпустить меня, в родной город. Я же не воин… Здесь у меня дом и сын. И если мне суждено погибнуть, то я хочу погибнуть дома в родных стенах, а не как бездомный пес – за оградой.
Энасир попристальней заглянул в лицо Шешкале и произнес:
– Странно выходит… Обычно люди бегут из осажденного города, а ты – наоборот – рвешься сюда со всех ног… Ты не похож на того, кто ищет смерти…
– Зачем искать смерти? На все воля Энлиля!
– Что тебе известно об уммитах?
– Они собираются напасть… Да, и вот-вот нападут… Это чистая правда, клянусь богами!
– Вона как! А я-то думал, они просто так тут прохлаждаются… И это все?
– Неподалеку расположилось войско Лагаша. – добавил Шешкала и потом, как будто спохватившись заверил: – Но они не с Ургулой!
– Почему они тебя отпустили? – продолжал допытываться Энасир.
– Кто?
– Лагашцы.
– Я же говорю: я сбежал, а потом попал к уммитам. А вот потом уже меня и отпустили…
– Не верю я ему! – сказал солдатам Энасир. – В яму его. Пусть там сидит, а после – разберемся.
На счет лагашцев Шешкала не соврал. Они действительно разбили свой лагерь неподалеку. Их было меньше, чем уммитов, у них не было аморейских головорезов, осадных орудий, да и строиться в боевые порядки они не спешили.
В шатре стоя на коленях, закованный в колодки ожидал своей участи Лумма. Перед ним сидел энси Лагаша – Этана и тоже ждал. Ждал прибытия своего гонца с добрыми вестями. Он не капли не сомневался, что за царского военачальника можно выторговать себе немало. В частности, он рассчитывал на приличный куш серебряных монет. В списке первым делом так и указывалось – двести пятьдесят мин серебром ну и там по мелочи разное… И чем дальше он ждал, тем сильнее в нем закрадывалось сомнение, что он продешевил. С учетом правила: проси больше – дадут все равно меньше, за Лумму можно было и триста попросить, да и триста пятьдесят – не через край. По крайней мере, двести мин уже наверняка где-то на пути из Эреду.
Опасение у Этаны вызывало лишь одно обстоятельство – присутствие уммитов, не говоря уже об их союзниках – амореях. Он вдруг живо представил себе, как несколько солдат выносят серебро из осажденного города на глазах осаждающих.
От этих мыслей лагашца передернуло. Он встал со стула вызвал стражника и осведомился о действиях уммитов. Не узнав ничего полезного для себя, он вернулся в шатер.
– Воды дай… – простонал Лумма.
Эта просьба сильно разозлила энси, ибо отвлекла его от важных дум.
– Эй, намните ему бока, чтобы пить не просил! – распорядился Этана.
Время шло… Двое солдат пинали Лумму, а из города никаких вестей… Дани нет, уммиты не ползут на стены и солнце движется к закату…
Ургула ждал наступления темноты. Еще не были готовы осадные орудия для штурма, да и лестниц маловато было. Город – энси знал это не понаслышке – имел прочные стены и множество башен из которых очень удобно бросать на головы камни и лить смолистый кипяток. Если мы и победим, то дорогой ценой. А еще эти лагашцы совсем не к месту…
Тут мысли Ургулы прервал командир амореев. Он ввалился в шатер, бесцеремонно развалился на стуле и пропихнув себе в глотку горсть винограда, осведомился:
– Э! Зачем приказа не даешь? Мои воины день ждут. Второй будут ждать? Э? Я как им сказать буду?
Энси мрачно посмотрел на аморея и подумал: дикарь дикарем, а в науку лезет!
– Не беспокойся, Магабеш, башни подтянем и начнем. – сказал он.
– Э-э-э! – возразил аморей. – Башни-шмашни! Мы так до утра стоять будем? Как, а? Мене лестниц есть! Много хватает! Я тебе такие слова скажу: если ты приказа не дашь, я дам. Боишься – так и скажи. Я без твоих людей справлюсь, понял?! Один мой воин десятерых твоих стоит! Я ждать не буду! От сердца говорю: я никого не боюсь! Я пришел сюда глотки резать, и я так буду делать! Вот как я тебе скажу, понял?!
Разгневанный аморей покинул шатер. Ургула подозвал к себе одного из воинов и спросил:
– Когда башни будут готовы?
– Почти готовы…
– Пусть торопятся. А то наши дикари не усидят на месте – рванут в атаку, и захлебнутся в горячем кипятке. А мне отвечать перед хозяином… Это еще что?! – подивился Ургула, глядя как к его шатру подходят три царских воина в сопровождении дикарей.
– Командир, тебе слова сказать хотят! – прояснил ситуацию Магабеш.
– Зачем пришли?
– Ургула! – обратился посланник. – Наш царь Утухенгаль хочет лично с тобой встретиться.
– За кого он меня считает?! За глупца? Передайте царю: скоро врата Эреду будут лежать в пыли, а сам он станет пищей собакам.
– Наш царь хочет говорить с тобой. – повторили они.
– В ловушку меня заманить решили? Не выйдет! Не на того напали!
– На тебя никто не нападает, Ургула! – возразил посланник. – Клянусь Энлилем! Если ты опасаешься за свою жизнь – можешь взять с собой пару воинов. Но знай: тебе ничто не угрожает.
– Что-то слабо верится…
– Настоящему воину страх не к лицу. – ответил переговорщик.
Амореи испытующе взглянули на Ургулу. И он почувствовал, как под их взором начинает таять его авторитет, словно медуза под лучами солнца. Откажись он – и больше никогда дикари подчиняться ему не станут.
– Ладно. Так и быть: я согласен на переговоры с Утухенгалем. – пересилив себя, ответил глава Уммы.
Проходя по улицам Эреду, Ургула был весьма поражен количеством воинов. По его сведениям, сил у царской армии должно быть меньше вполовину. В царском городе энси был лишь раз, когда присягал на верность Утухенгалю. Многое с тех пор изменилось…
Ургула недолго верен был своей присяге. Он и его окружение понимали, что потомку Энменлуанны Великого управлять одним городом – занятие недостойное. Но что поделать, коли старейшины выбрали чужеземца на престол! Верные люди свели Ургулу с аморейским вождем Эбехом. Сам Ургула называл его Хозяин.
Когда впервые Ургула с ним встретился в стенах Уммы, он сначала не мог понять: кто перед ним. Лицом вроде аморей, но одет по-нашему в дорогое платье. В отличии от своих соплеменников разговаривает рассудительно и спокойно, понимает в управлении, военном деле и не подумаешь, что дикарь. Что-то в нем притягивало. Слово свое Хозяин держал твердо. Если пообещал воинов – считай они уже у тебя.
В первую встречу Хозяин долго говорил, что потомку Энменлуанны подобает надеть царскую тиару и что амореи поддержат Ургулу все как один, так как считают его законным наследником.
– Время забыть старые обиды. – заверял Эбех. – То, что сделано твоим предком Энменлуанной – сделано им. Не тобой. Ты за это не в ответе. Мой народ и твой народ хочет одного – мира и процветания. От сердца говорю: я и мои воины готовы служить тебе, чтобы законный наследник сел на престол.
Такие слова из уст повелителя амореев звучали сладостной песней в ушах Ургулы.
Потом были победы над Лагашем и Ниппуром. Только в сердце Ургулы запало сомнение: Эбех ли служит ему или он находится в подчинении у аморейского вождя. И если сейчас Эреду падет и Утухенгаль будет повержен, кто сядет на престол: он – законный наследник или вождь дикарей?
«Если после падения Эреду случится худшее, тогда каков будет мой удел?» – спрашивал себя Ургула и ответа не находил. С другой стороны, ему тяжко было смотреть в глаза царю. И не только потому, что он нарушил клятву. Просто Ургула чувствовал себя чужим и среди амореев и среди своих…
Царь встретил Ургулу так, будто никакой войны и не было.
– Давно не виделись… – сказал Утухенгаль. – Я уже начал забывать о твоем существовании.
Ургула стоял, всматривался в каменное лицо царя и не знал можно ли расценивать его слова как издевку или это что-то иное…
– Надо поговорить наедине… – царь отпустил охрану и остался в зале только с правителем Уммы.
Эта ночь для Этаны показалась самой длинной в его жизни. Он уже не надеялся на выкуп за царского военачальника. Его беспокоило другое: никто в бой не вступает. Поэтому он решил лично взглянуть чем заняты уммиты и амореи. С холма он наблюдал, что амореи жгли костры и о чем-то громко спорили. Его внимание привлек один дикарь, стоявший у костра. Он пуще всех что-то кричал, демонстрировал собратьям свой меч, а потом хлебнув из кувшина стал рассекать лезвием воздух и показывать в сторону городских стен. Остальные одобрительно возглашали непонятные слова и жевали мясо.
– Прибыл наш посланник. – услышал за своей спиной Этана.
– Ну, говори, не тяни. – торопил энси.
– Царь отказался платить выкуп за своего командира.
Правитель Лагаша скрипнул зубами:
– И это все, что он сказал?
– Да, это все.
– Хорошо. Подождем битвы, посмотрим кто из них окажется сильней.
– Битвы не будет. – сообщил посыльный.
– Почему не будет?
– Ургула заключил союз с царем.
– Мой кузен и раньше клялся ему в верности! – ухмыльнулся Этана. – А дикари… Они куда теперь?
– Утухенгаль берет их к себе на службу.
Энси задергал нижней челюстью, напряг желваки на скулах, но промолчал.
Ворота Эреду открылись и первыми запустили в город аморейских воинов. Они шли медленно, вертели головами, пожирая глазами все вокруг и отпускали восхищенные возгласы. Проходя мимо царского дворца, облицованного лазуритом и украшенного гигантскими статуями львов, амореи вообще притихли. Кто-то из них робко подошел к изваянию и как бы невзначай коснулся его гривы.
– Смотри, как настоящий! Это сделано как, э? Такой сделать вообщэ нельзя!
Другой аморей ему крикнул:
– Э! Че ты руками трогаешь! Кто разрешил?
– Я смотреть хочу!
– Тебе командир позволил, да?!
– Эй, зачем такие слова?! Что ты хочешь сказать?
За спиной любопытного возник Магабеш дабы собственной персоной разрешить возникший спор. Воин тут же присмирел:
– Я ничего… я не ломал… просто посмотреть хотел… От сердца говорю: посмотреть и больше ничего…
– Ты знаешь кто ты такой, баран? – спросил Магабеш.
Любопытный даже уменьшился в размерах, ожидая жесткого удара.
– Ты теперь царский воин! Понял, баран?!
– Да, конечно, понял…
– Вот и веди себя достойно, а не как баран! Знаешь почему этот лев такой большой? – Магабеш тыкнул пальцем в статую. – Это потому что он царю служит. А кто царю служит того хорошо кормят! Вот поэтому! Будешь хорошо служить и ты такой же будешь! Иди, а то укусит тебя! У, баран! – гаркнул Магабеш и под одобрительный хохот соплеменников швырнул вояку в общую кучу. Затем подойдя ко льву, посмотрел изваянию в глаза, дотронулся до гривы и тихо произнес:
– Э-э-э! Такой бывает? От сердца говорю: как живой! Да-а! даже зубы есть…
По темным коридорам дворца бродил Ургула в полном одиночестве. Мыслями своими еще погруженный в разговор с царем, он никак не мог понять: счастье улыбнулось ему или горе великое навалилось.
Навстречу ему гордо, да вразвалочку, с высоко поднятой головой плыл по залам Магабеш. Он уже успел раздобыть три субату, богато расшитых бисером, напялив их на себя все разом прямо поверх бараньей шкуры и заткнув за пояс дубину, имел вид такой гордый, будто владыка дворца здесь именно он.
– Э, командир, а где царь? – деловито спросил Магабеш. – Куда царь подевался, а? Я его тут по всему дворцу ищу. Кого ни спрошу – все молчат и отворачиваются. Почему?! Он зачем прячется, а? У него враги есть? Ты мне скажи – я тем врагам глотки резать буду! Ты мене знаешь! Я сказал – я так делать буду!
От этой непосредственности Ургула нервно засмеялся.
– Тебе зачем царь понадобился?
– Как зачем?! – по-детски удивился главарь амореев. – Слова́ хочу сказать!
– Какие еще слова?
– От сердца слова́ хочу сказать. Тебе знать зачем?! Ты ж не царь! Я ему сказать хочу!
– Понимаешь, царь Киэнгира – это очень большой человек. И просто так к нему не пускают.
– Почему?
– Ну… он очень занят.
– Э-э-э! – это означало, что в голове аморея началась непростая мыслительная работа. – Смотри, командир, мне вот ожерелье дали. – хвастался Магабеш показывая на своей шее драгоценность. – Настоящее серебро, сказали… Видишь? Много стоит, сказали!
– Магабеш! Это украшение на сбрую коня.
– Да, на коня! – радость в аморее забурлила и стала выплескиваться через край. – Конь, командир! Конь теперь тоже есть у меня! От сердца говорю: черный; настоящий большой конь! Я смотрел: белого нет вообще, черный как ночь! А коню ожерелье зачем, э? Ты что, командир, не понимаешь?! Коню сбрую надо! Ожерелье я сам заберу! Вот как делать надо! Чтобы всем хорошо было! Я теперь на большом черном коне ходить буду! Уважение иметь буду! Пусть все смотрят на меня как на господина! Как я выгляжу? Мне идет серебро, э?
– Тебе идет. – подтвердил Ургула.
– Как думаешь, мне подарят еще коней, э?
– Подарят, обязательно подарят. – вздохнул Ургула.
– От сердца говоришь?
– От сердца, от сердца…
– Тогда смотри: когда царя увидишь, скажи ему мои слова: если он боится врагов, скажи, чтоб больше не боялся потому что теперь я здесь. Вот поэтому! Так и скажи. Обещаешь?
– Обещаю… – ухмыльнулся Ургула. – Так и скажу.
Этана долго наблюдал, как амореи и уммиты заходят в город и тем рушат все его планы.
– Похоже Инанна уже выбрала победителя в этой битве. – сказал кто-то из военных.
– У богов своя воля, а у меня своя. – ответил Этана и дал приказ срочно покинуть земли Эреду.
Утро застало Лудингирру в опочивальне совершенно разбитым. Рана под левым плечом стала гноиться. Дамгула по просьбе мужа вывела его в сад и послала служанку в храм за лекарем.
К обеду пришел лекарь с таким скорбным видом, что Лудингирра почувствовал себя уже при смерти. Врачеватель сначала попросил госпожу удалиться, ибо негоже было добропорядочной жене присутствовать при великом таинстве исцеления, а затем привычным образом воскурил благовония и обработал рану священным маслом.
Лудингирра до поры с интересом взирал на то, как лекарь замешивал свою мазь. Но она была настолько зловонной, что Лудингирра не выдержал и как в бреду запричитал:
– Что это за мазь? Хочешь, чтоб я руки лишился? Меня уже тошнит!
В саду появился Эннам.
– Почтеннейший, – обратился он к лекарю. – Ты уверен, что эта мазь поможет моему господину?
– Средство мое исцеляет, – монотонно произнес лекарь. – а помогает – молитва и доброе слово.
Эннам вопросительно взглянул на служителя. А тот невозмутимо накладывал на рану мазь со словами:
– Демон вселился в твоего хозяина. Вот и терзает его изнутри…
– Мой господин был ранен стрелой в бою! – опротестовал Эннам.
– Для раны – мазь, а для исцеления – заклинание от демонов. – он протянул слуге глиняную табличку с текстом. – Читайте перед сном.
Тут мазь стала проявлять свои целебные свойства от чего Лудингирру перекосило в судорогах, и он весь покрылся испариной.
– Эннам! Сделай что-нибудь! Плохо мне!
– Ты что такое натворил, почтеннейший?! – возмутился верный слуга.
– Терпение, уважаемый, терпение… – ничтоже сумняшеся, вздохнул целитель. – Это демон сопротивляется… не хочет, видно, тело покидать. Но доброе слово и смиренная молитва – сделают свое дело. Так что начинайте молиться. С вас пять шеклей.
– Сколько? – хрипнул Эннам.
– Дай ты ему… – умирающим голосом сказал Лудингирра. – Пусть так! Лишь бы помогло…
Слуга отсчитал серебро и выпроводил служителя храма.
– Вот, Эннам, это расплата мне за финиковую рощу! – бил кулаком по скамье Лудингирра.
– Не говори так, мой господин.
– Может следует найти эту женщину… и денег дать, чтоб колдовство сняла… Помнишь, что она сказала?
– Какую женщину? – спросила Дамгула, появившись внезапно, будто из ниоткуда.
– Я тебе не рассказывал… дурная история… – бормотал Лудингирра. – Я, то есть мы… в походе колдунью встретили… Проклятье ее сбывается…
– Мой господин, дозволь сказать. – Эннам собрался с духом. – Моя мать рассказывала мне что амореи исцеляют раны иначе. Они прижигают их каленым лезвием и помогает.
– О, боги! – вырвалось у Дамгулы. – Может лучше мазью? Она же из храма.
– Ты точно знаешь, прижечь – поможет? – Лудингирра приподнял голову от скамьи.
– Так говорят… – оправдывался Эннам.
– Тогда… хорошо, это все же лучше, чем остаться без руки… Накаляй лезвие. Надеюсь, от боли я не сойду в царство теней…
Как же долго длилось время для Лудингирры, пока он ждал Эннама с раскалённым ножом! Он желал, чтобы это случилось сколь можно быстрее или не случилось вовсе. Это ж как надо прогневать богов, чтобы такое страдание терпеть! Где-то в глубине сердца голос вещал ему: амореи же исцеляются! А другой голос – спорил: то амореи! Дикари, им привычно!
И почему во имя исцеления требуется терпеть такие муки? Несправедливо! Кабы можно было извести страдания, если не до конца, то хоть на чуточку – отдал бы за это многое…
– Закрой глаза, мой господин! – Эннам навис над Лудингиррой словно мрак ночной.
– А… Ты уже здесь… принес… хорошо, давай. Дамгула где?
– Она ушла.
– Правильно, не надо ей смотреть… на это.
– Возьми вот…
– Что это? Зачем мне эта деревяшка?
– Сожми ее зубами мой господин, легче будет!
Лудингирра выполнил просьбу. Слуга зафиксировал ему голову и коснулся раскалённым металлом плеча… По всему дому прокатился рев раненного льва, и перекусанная пополам деревяшка упала под ноги Эннаму.