– Я убью тебя! – завопил Зуга во весь голос.
Джордан вскрикнул от ужаса: никогда в жизни он не видел отца в таком состоянии – в этом было что-то жуткое.
– Я ждал этот камень! Болван, недоумок ты черножопый! Он открыл бы мне путь на север!
Зуга схватил прислоненный к стволу деревца карабин. Лязгнул стальной затвор, пропуская патрон, и дуло мгновенно уставилось на Базо.
– Я убью тебя! – заорал он и вдруг остановился.
Вскочив на ноги, Ральф надвигался на отца, пока дуло заряженного и взведенного ружья не уперлось в медную пряжку на ремне юноши.
– Сначала убей меня, – сказал он.
Ральф смертельно побледнел, его глаза горели таким же зеленым огнем, как у отца.
– Уйди с дороги… – прохрипел Зуга.
Не в силах ответить, юноша помотал головой. Он так решительно стиснул зубы, что они заскрежетали.
– Говорю тебе, уйди прочь! – выдавил Зуга.
Отец и сын стояли друг против друга, дрожа от ярости и напряжения.
Наконец тяжелый ствол дрогнул в руках Зуги и медленно опустился, взяв на прицел пыльную красную почву между сапогами Ральфа.
Повисло долгое молчание. Зуга судорожно вздохнул и, злой как черт, запустил карабином в ствол дерева с такой силой, что приклад треснул. Повалившись на свое место за столом, Баллантайн обхватил голову руками.
– Пошли вон. – Ярость прошла, голос прозвучал тихо и безнадежно. – Все вон.
Зуга в одиночестве сидел под деревцем. Злость выжгла его изнутри, оставив душу пустой и черной, словно вельд после пожара.
Когда Зуга наконец поднял голову, то первое, что он увидел, был сокол: птица сидела на постаменте из зеленого камня и усмехалась жестокой усмешкой хищно изогнутого клюва. Приглядевшись, он понял, что это всего лишь игра света и тени.
Скупщик алмазов был совсем коротышкой: когда он сидел на вращающемся табурете, высокие каблуки начищенных до блеска сапог не доставали до пола.
В крохотной лачуге из гофрированного железа стояла невыносимая жара: воздух колыхался, волнами опускаясь с потолка. Большую часть пространства занимал стол из необструганных досок, где разместились необходимые принадлежности ремесла: бутылка виски и стаканчики, чтобы задобрить владельца камней; лист белой бумаги, на котором рассматривают цвет товара; деревянный пинцет; увеличительное стекло; весы и чековая книжка.
Чековая книжка была размером с Библию. На каждом чеке – золотое тиснение и цветные картинки: по краю – хоры ангелочков и морские нимфы в повозках из раковин, запряженных стаями резвящихся дельфинов; Британия в шлеме, со щитом и трезубцем держит в руке перевернутый рог изобилия, из которого сыплются богатства империи; и еще десяток патриотических символов викторианской мощи.
Шикарный шелковый галстук и желтые гетры скупщика не могли затмить великолепия чековой книжки – вряд ли найдется старатель, который отказался бы от такой роскошной формы оплаты.
– Так сколько, мистер Вернер? – спросил Зуга.
Скупщик споро рассортировал сверкающую груду алмазов на отдельные кучки – по размеру, так как цвет у всех камней был абсолютно одинаков. Самые крохотные, величиной с песчинку, потянули на трехсотую часть карата; самый крупный – почти на карат.
Вернер отложил пинцет и провел рукой по темным кудрям.
– Выпейте еще стаканчик, – пробормотал он. Зуга отказался. – Как хотите. А я глотну.
Наполнив доверху два стакана, Вернер, несмотря на протесты Зуги, поставил один перед ним.
– Так сколько? – настойчиво повторил Зуга.
– Сколько они весят? – Вернер отхлебнул глоточек виски и чмокнул толстыми коричневатыми губами. – Все вместе – девяносто шесть карат. Вот это был алмаз! Больше мы таких в жизни не увидим…
– Сколько дадите наличными? – оборвал его Зуга.
– Майор, я дал бы вам пятьдесят тысяч – будь это цельный камень.
Зуга скривился и на мгновение закрыл глаза, словно получил пощечину.
Пятьдесят тысяч фунтов хватило бы на путешествие в Замбезию – хватило бы на все: людей, оружие, верховых лошадей, повозки и бычьи упряжки, шахтерское оборудование для добычи золота, а также на фермы, семена и сельскохозяйственные орудия.
Зуга открыл глаза.
– Черт побери, плевать на то, что могло бы быть, – прошептал он. – Сколько вы дадите мне сейчас?
– Две тысячи – и ни пенсом больше. Можете попытать счастья в другом месте, но если вернетесь ко мне, то не получите даже этого.
Алмаз раскололся почти на двести осколков – значит за каждый придется заплатить Базо по соверену. Вот уж на кого не стоило деньги тратить! Но долг есть долг, никуда не денешься. Из того, что останется, минимум тысяча уйдет на оплату его доли в постройке подъемников. Итого восемьсот. Учитывая, что расходы составляют сто фунтов в неделю, денег хватит на два месяца. Жалкие шестьдесят дней – вместо целой страны! Богатейшей страны площадью в сотни тысяч квадратных миль…
– Давайте, – тихо сказал Зуга и одним духом осушил стаканчик. Виски заглушило подступившую к горлу горечь.
У Ральфа был настоящий сокол – длиннокрылая птица, идеально приспособленная для охоты на открытых равнинах Грикваленда. Юноше стоило немалых трудов поймать и приручить эту самочку. Для начала пришлось влезть на самую верхушку огромной акации. Ральф сунул птенца под рубашку, и тот до крови изодрал ему живот острыми когтями.
Ловчего сокола, взятого птенцом из гнезда, называют гнездарем. Базо помог сделать колпачок и путы из мягкой кожи, но именно Ральф носил птицу на руке – час за часом, день за днем, оглаживая и успокаивая, называя ее «красавица», «милая» и «радость моя». Наконец она стала есть из его рук и, узнавая, приветствовать негромким криком. Подбрасывая приманку из чучела голубя на длинной веревке, Ральф научил соколенка атаковать добычу. По обычаю соколятников, юноша просидел всю ночь, держа птицу на руке, – в этой схватке он должен был доказать свое превосходство. Час за часом в тусклом свете свечи Ральф не отводил взгляда от горящих золотистых глаз, пока не взял верх: веки сомкнулись и птица заснула, сидя на его руке. Он победил – и теперь мог брать сокола на охоту.
Джордан полюбил птицу за ее красоту. Именно он придумал ей имя: начитавшись Плутарха, назвал сокола Сципионой. Когда соколенок освоился, Ральф иногда позволял брату носить птенца на руке и гладить перышки. На охоту Джордан сходил всего один раз: когда сокол камнем упал на добычу, мальчик разревелся. Больше старший брат его на охоту не приглашал – нечего нюни распускать!
Тот самый ливень, который обрушил дорогу на карьере, заполнил водой каждую впадинку в радиусе ста миль. В сухие жаркие месяцы после потопа мелкие лужи и болотца высохли, но в пяти милях к югу, на полдороге к холмам Магерсфонтейн, еще оставалось озерцо. По берегам вырос тростник, где свили гнезда колонии красных и черных бархатных ткачиков. В тростниках юноши и построили себе укрытие.
Осторожно, стараясь не порезаться острыми как бритва листьями, Ральф и Базо пригнули длинные стебли, сплетя из них крышу, чтобы спрятаться от взгляда сверху. Пушистые семена сыпались на голову из раскрывшихся соцветий.
Зная, что белая кожа будет ослепительно сверкать на солнце, бросаясь в глаза даже с большой высоты, Ральф зачерпнул черной грязи и намазал лицо.
– Если б ты родился матабеле, не пришлось бы мазаться грязью! – хихикнул Базо.
Ральф ответил непристойным жестом.
Юноши приготовились ждать.
Несмотря на колпачок, Сципиона чутким слухом улавливала шелест крыльев задолго до людей – поворот ее головы и выпущенные когти предупреждали охотников о приближении добычи.
– Не сейчас, моя хорошая, – прошептал Ральф. – Скоро, совсем скоро.
Резко свистнув, Базо дернул подбородком, показывая на противоположный берег. Высоко в небе, на расстоянии двух миль, летели три птицы: большие черные крылья неторопливо опускались вниз, образуя характерный изгиб.
– Вот твоя добыча, красавица, – пробормотал Ральф, прикасаясь губами к покрытой пятнышками грудке и чувствуя сильное биение сердечка. – Ох, какие они огромные…
Крохотное тельце на его руке было легче перышка. Он никогда не выпускал Сципиону на гусей. Может, и не стоит?
Гусиный клин сделал неспешный круг над болотцем и, снижаясь, летел против солнца. Лучше не придумаешь! Солнце будет бить в глаза добыче, когда Сципиона ринется на нее с высоты. Отбросив сомнения, Ральф снял кожаный колпачок с серой головки – желтые глаза, как две луны, сверкнули огнем. Птица встряхнулась, раздула грудку – и тут увидела черные силуэты гусей на фоне неба. Она мгновенно подобралась, готовясь взлететь, – перья, серые в лучах восходящего солнца, плотно прижались к телу.
Ральф поворачивал руку, позволяя Сципионе следить за гусями. Даже сквозь толстую кожаную перчатку ее острые когти покалывали кожу. Маленькое тельце дрожало, словно струна, по которой легонько провели смычком.
Свободной рукой Ральф распустил узел на путах.
– Лови! – закричал он и подбросил птицу. Она стрелой взлетела над тростником. На крыльях, изогнутых, как лезвия ятаганов, Сципиона быстро набирала высоту.
Гуси заметили опасность, растерялись и забили крыльями. Клин распался – птицы бросились наутек: две ринулись вверх, а третья камнем упала вниз, набирая потерянную скорость, и повернула обратно на север, к реке. Вытянув шею, прижав к телу перепончатые лапы, третий гусь летел совсем низко.
Сципиона набирала высоту; в косых лучах утреннего солнца бешено работающие крылья казались золотистыми дисками. Ведомая инстинктом хищника, она знала, что должна подняться как можно выше, чтобы на спуске высота превратилась в скорость: гусь был гораздо тяжелее – только молниеносный неожиданный удар станет смертельным.
Сокол поднимался вверх, не спуская глаз с удирающей в разные стороны добычи.
– Лови, не упускай! – подбодрил Ральф.
Сципиона была голодна, но вполне могла отказаться от нападения: природа не приспособила соколов к охоте на такую крупную дичь.
Чем выше поднималась Сципиона, тем очевиднее становилась разница в размерах птиц. Но вот охотница решила, что набрала достаточную высоту, и зависла в воздухе. Долгие десять секунд Ральф наблюдал за ее парением.
Нет, добыча слишком велика, Сципиона не станет нападать.
– Лови, моя хорошая, бей! – крикнул Ральф.
Должно быть, птица услышала. Раздался смертоносный соколиный крик – высокий, звенящий, жуткий. Сципиона сложила крылья и камнем упала вниз.
– Она выбрала третьего гуся! – торжествующе закричал Ральф.
Нет, Сципиона не сдалась, она выбрала гуся, который летел ниже всех, под острым углом к направлению ее полета.
– В груди этой малышки бьется львиное сердце! – с восхищением заметил Базо, наблюдая за крохотным комочком перьев, падающим вниз.
Юноши слышали свист ветра в перьях, видели едва заметные движения кончиков крыльев, с помощью которых птица управляла смертоносным пике.
Черный с белыми пятнышками гусь в панике захлопал тяжелыми крыльями.
Охотница снижалась с умопомрачительной скоростью. Волосы на затылке Ральфа встали дыбом, словно от порыва ледяного ветра. Сципиона вытянула острые кинжалы когтей.
Ради этого момента охотник и сокол так долго и упорно тренировались – ради момента, когда когти вонзятся в добычу. Сципиона схватила гуся – раздался стук, словно в барабан ударили, да так, что воздух задрожал. Из горла Ральфа невольно вырвался дикий, первобытный крик.
Распростертые крылья гуся судорожно задергались; черные перья, точно шрапнель от пушечного выстрела, разлетелись во все стороны. Гусь обмяк, длинная шея изогнулась в агонии, сломанное крыло волочилось по воздуху. Сципиона вонзила когти глубоко, до самого сердца, которое все еще билось. От удара сокола сломались гусиные косточки и лопнули сосуды возле сердца.
Завопив от восторга, Ральф сорвался с места. Смеющийся Базо побежал следом, откинув голову и наблюдая за падающими птицами: перья, словно хвост кометы, разлетались позади.
Ястреб падает к земле с добычей в когтях, а сокол нет. Сципиона должна была разжать когти, выпустить гуся, но продолжала его держать. Ральфа кольнуло беспокойство: неужели его любимица сломала ногу или повредила себе что-то в этом ужасном столкновении?
– Радость моя! – позвал он. – Бросай его, бросай!
Соколы не приспособлены для падения с добычей на землю: Сципиона могла оказаться под гусем, и тогда тяжелая туша ее раздавит.
– Бросай! – отчаянно завопил Ральф.
Острые крылья затрепетали, пронзая воздух. Земля с головокружительной скоростью приближалась к ошеломленной птице.
И вдруг она втянула когти, выпуская добычу, и застыла в воздухе: гусь шумно шлепнулся на каменистую землю за болотцем. Охотница грациозно снизилась и села на черную тушку.
У Ральфа чуть сердце не разорвалось от любви и гордости за бесстрашную красавицу.
Сципиона тоненько крикнула, завидев Ральфа. Она оставила добытое с риском для жизни сокровище и охотно далась в руки. Ральф наклонился, задыхаясь от гордости, и поцеловал прелестную головку.
– Я больше никогда не заставлю тебя охотиться на гусей, – прошептал он. – Мне нужно было знать, сможешь ли ты это сделать, – но теперь все, никаких гусей, никогда!
Голову гуся Ральф отдал Сципионе. Изогнутым клювом она разорвала угощение на части и поглядывала на Ральфа, глотая каждый кусочек.
– Она тебя любит, – сказал Базо, поднимая взгляд от огня, на котором поджаривал ломти гусятины, – капли жира шипели на углях.
Улыбнувшись, Ральф поднял любимицу и поцеловал в окровавленный клюв.
– Я тоже ее люблю.
– Вы с ней похожи. Мы с Камузой часто говорили об этом.
– Нет никого храбрее моей Сципионы.
Базо покачал головой:
– Помнишь тот день, когда Бакела чуть не убил меня? Когда он наставил на меня ружье, он был зол как черт и в самом деле готов нажать спусковой крючок.
Ральф нахмурился. Много месяцев прошло с тех пор, как он вступился за матабеле.
– Никогда раньше я не говорил с тобой об этом, – сказал Базо, пристально глядя в глаза друга. – Мужчинам не пристало трепаться, как девкам у колодца. Скорее всего, мы с тобой больше не вернемся к этому разговору, но ты должен знать, что я никогда не забуду… – Базо помедлил и торжественно закончил: – Я никогда не забуду, Хеншо.
Ральф мгновенно понял, в чем дело. Хеншо, «ястреб», – матабеле дали ему имя! Такую похвалу непросто заслужить, это знак глубокого уважения. Отца зовут Бакела, «кулак», а теперь его назвали Ястребом в честь бесстрашной красавицы, которая сидит у него на руке.
– Я всегда буду помнить, мой брат Хеншо, – повторил Базо, Топор. – Никогда не забуду.
Зуга и сам толком не знал, зачем ходил на собрания. Конечно, Ян Черут его пилил, да и две тысячи фунтов стерлингов за осколки Великого алмаза Баллантайна испарились быстрее, чем планировалось, а стоимость постройки подъемников все время возрастала – придется заплатить не тысячу, а все две, но дело-то не в этом. Иногда Зуга впадал в подозрительность, и ему приходило в голову, что Пикеринг, Родс и остальные члены комитета рады увеличению расходов: финансовое давление выжимало из прииска мелких старателей. Цена участков вдоль обвалившейся дороги номер шесть снижалась, а стоимость подъемников возрастала – кто-то скупал участки. Если не сам Родс и его партнеры, то Бейт, Вернер или этот новичок Барнато.
Может быть, Зуга продолжал ходить на собрания, чтобы отвлечься от нерадостных мыслей, а может быть, его завораживала таинственная атмосфера событий. Хотя, если честно признаться, скорее всего, Зугу привлекала возможная выгода – дело пахло хорошей прибылью, а Баллантайна приперли к стене. Не считая самих участков, продавать практически нечего, но продать Чертовы шахты – значит отказаться от мечты. Только не это! Зуга готов был использовать любой другой способ, пойти на любой риск, лишь бы сохранить участки.
– Кое-кто хотел бы с тобой поговорить, – сказал Ян Черут таким тоном, что Зуга моментально поднял взгляд. Прожив бок о бок много лет, хозяин и слуга прекрасно разбирались в интонациях и настроениях друг друга.
– Чего же проще? – ответил Зуга. – Пусть приходит в лагерь.
– Он хотел бы поговорить тайно, подальше от любопытных глаз.
– Честным людям бояться нечего, – нахмурился Зуга. – Как его зовут?
– Не знаю, – признался Ян Черут. Увидев выражение лица хозяина, готтентот торопливо объяснил: – Он прислал мальчишку с поручением.
– Тогда пошли мальчишку обратно. Пусть передаст, что я здесь каждый вечер и готов обсудить все, что угодно, у себя в палатке.
– Как скажешь, – проворчал Ян Черут. Его лицо еще больше сморщилось, став похожим на маринованный грецкий орех. – Значит, мы так и будем питаться кукурузной кашей.
Много недель они не возвращались к этому разговору. Тем не менее однажды возникшая мысль не давала Зуге покоя. Наконец он сам спросил:
– Ян Черут, как там твой безымянный друг? Что он ответил?
– Он сказал, что нельзя помочь тому, кто сам себе помочь не хочет, – высокомерно заявил Ян Черут. – К тому же все прекрасно видят, что мы в помощи не нуждаемся. Посмотри на свой роскошный наряд: голая задница – последний писк моды.
Зуга улыбнулся такому преувеличению: Джордан следил, чтобы штаны отца были аккуратно заштопаны.
– Или вот я, например, – продолжал готтентот. – Я полностью доволен жизнью: ведь ты заплатил мне жалованье в прошлом году.
– Полгода назад, – поправил Зуга.
– Ах да, я забыл, – надулся Ян Черут. – Я ведь уже и вкус пива-то не вспомню.
– Когда построят подъемники…
Готтентот фыркнул:
– Они упадут нам на головы. По крайней мере, тогда не придется переживать, что есть нечего.
В конструкции подъемников обнаружился серьезный недостаток: они не могли как следует натянуть трос, который весил более трехсот тонн, и ломались. В первый же день испытаний, проводившихся на северном участке, сорвало два ворота, и спутавшийся трос полетел вниз. Пятерых чернокожих, спускавшихся в давно заброшенные шахты, чтобы начать работу, выбросило из бешено крутившейся бадьи, и путаница серебристых тросов, словно щупальца прожорливого морского чудовища, обрушилась на людей. Остаток дня потратили на то, чтобы поднять на поверхность изувеченные тела. Комитет старателей закрыл участки вдоль дороги номер шесть – пока подъемники не укрепят.
Работы до сих пор не возобновились.
Зуга вытащил из сундука единственную оставшуюся бутылку бренди, зубами выдернул пробку и разлил напиток в две кружки.
Хозяин и слуга выпили в хмуром молчании. Наконец Зуга вздохнул.
– Передай своему дружку, что я согласен с ним встретиться, – сказал он.
Небо над равниной побледнело от туч пыли. Горизонт казался бесконечным, нереальным, уходящим в никуда. Вокруг ни души – ни стервятника в небе, ни птичьих стаек, ни стада газелей в приземистом кустарнике. Посреди пустынного безмолвия стояли несколько давно заброшенных зданий: крыши просели, глиняная штукатурка местами отвалилась, обнажая деревянный каркас стен.
Зуга слегка натянул поводья, пустив мерина шагом, и развалился в седле с видом человека, совершающего долгое и скучное путешествие. Однако взгляд его под надвинутой на глаза шляпой оставался быстрым и внимательным.
Очень раздражало ощущение пустоты под правым коленом – винтовку пришлось оставить. В приглашении однозначно предупредили: «Оружие не брать. За вами будут следить».
Место для свидания выбрано идеальное: заброшенная ферма посреди голого вельда – ни единого укрытия выше, чем по колено. Да и солнце на западе – очень удобно целиться. Зуга поерзал в седле – от движения большой неуклюжий кольт врезался в бок. Боль, скорее, утешала, хотя толку от револьвера никакого: стрелок с ружьем мог, не торопясь, прицелиться и одним выстрелом уложить приближающегося всадника.
На ферме был загон для овец, окруженный нештукатуреными каменными стенами; перед домом – колодец, обложенный камнями. Рядом с колодцем валялись остатки повозки: три колеса и дышло исчезли, краска облупилась, сквозь днище проросли сорняки.
Зуга остановил гнедого возле повозки и быстро спешился, на всякий случай укрывшись за лошадью. Он притворился, что подтягивает подпругу, и оглядел заброшенное здание. Пустые темные провалы окон чернели, словно выбитые зубы, – в темной глубине мог укрыться невидимый стрелок. Сквозь щели пробивался свет – входная дверь рассохлась на солнце, и ветер хлопал ею, завывал и постанывал под крышей и в разбитых окнах.
Прячась за гнедым, Баллантайн слегка высвободил револьвер, чтобы его можно было мгновенно выхватить из-за пояса. Поводья мерина Зуга привязал к повозке специальным скользящим узлом, который легко развяжется, если потянуть. Готовый ко всему, он выдохнул, расправил плечи и вышел из укрытия.
По дороге к дому Зуга держал правую руку на бедре, под полой куртки, почти касаясь пальцами ребристой рукоятки кольта. Не приближаясь к двери, он прижался спиной к стене и с удивлением заметил, что дышит тяжело, точно бегом бежал. Изумленный Зуга понял, что наслаждается собственным страхом: обостренной чувствительностью кожи, прояснившимся зрением, ускоренным биением пульса, нервным напряжением каждого мускула и сухожилия, – ощущение смертельной опасности опьяняет. Он почти забыл действие этого наркотика!
Зуга оперся рукой о подоконник, легко перемахнул через него и откатился в угол. И тут же вскочил на ноги, оглядывая комнатушку: никого, только пыльная паутина свисает с потолка да помет гекконов на земляном полу.
Баллантайн пробирался вдоль стены, прикрывая спину. В соседней комнатке был почерневший от огня очаг – кухня. От запаха застарелого пепла запершило в горле. Сквозь открытую дверь виднелись залитый солнцем загон для овец и привязанная к его стене оседланная лошадь: серая в яблоках, с длинной темной гривой и хвостом почти до самой земли. Заметив пустой чехол для ружья, Зуга напрягся: неизвестный всадник явно вооружен.
Осторожно выглядывая наружу, Зуга вытянул длинноствольный кольт из-за пояса.
– Не трогайте оружие, – раздался голос из пустой прихожей, через которую только что прошел Зуга. – Оставьте револьвер на месте и не оборачивайтесь, – сказали негромко, сдержанно и очень близко.
Зуга повиновался и неуклюже застыл, держа правую руку под курткой. В позвоночник между лопатками уперлось стальное дуло. Хорошо придумано: незнакомец лежал снаружи, дожидаясь, пока Баллантайн войдет в дом, а затем последовал за гостем.
– Теперь очень медленно положите револьвер на пол. Очень медленно, майор Баллантайн, прошу вас. Мне не хочется вас убивать, но если я услышу щелчок взведенного курка, то выстрелю не раздумывая.
Зуга медленно вытащил тяжелый револьвер и положил его на покрытый мусором пол. На полу виднелись ноги незнакомца – большие сильные ноги в ботинках из дубленой кожи антилопы и в кожаных чулках.
Баллантайн выпрямился, расставив руки подальше от тела.
– Зря вы взяли с собой оружие, майор. Очень нехорошо с вашей стороны. И очень опасно для нас обоих. – В голосе незнакомца прозвучало облегчение. Знакомый такой голос… Зуга попытался вспомнить, где он слышал этот странный акцент.
За спиной послышались приближающиеся шаги.
– Обернитесь, только медленно, очень медленно.
Темноту закопченной кухни прорезал луч света из высокого окна, освещая руки незнакомца и его оружие – дробовик. Оба курка замысловатой формы взведены, пальцы лежат на спусковых крючках.
– Вы! – воскликнул Зуга.
– Да, майор, это я! – улыбнулся покрытый оспинами гриква-бастаард, сверкнув ослепительно-белыми зубами и тряхнув длинными локонами. – Хендрик Наайман к вашим услугам – в очередной раз.
– Если вы хотите купить волов, то выбрали очень странный способ заключить сделку, – заметил Баллантайн: именно бастаард купил волов и на эти деньги Зуга приобрел Чертовы шахты.
– Нет, майор, на этот раз я продаю. Нет! – вдруг резко бросил он. – Не двигаться! Держите руки так, чтобы я их видел. Ружье заряжено дробью для охоты на льва. На таком расстоянии вас перережет пополам.
Зуга расставил руки пошире.
– И что же вы продаете?
– Богатство, майор. Новую жизнь для нас обоих.
Баллантайн саркастически усмехнулся:
– Наайман, я безмерно благодарен вам за щедрость.
– Зовите меня Хендрик, майор, – мы ведь будем партнерами.
– Неужели? – Зуга с серьезным видом склонил голову. – Польщен такой честью.
– У вас есть то, что нужно мне, а у меня то, что нужно вам.
– А именно?
– У вас два замечательных участка, превосходных во всех отношениях – вот только алмазов на них кот наплакал.
Шрам на щеке Зуги покраснел, но выражение лица не изменилось.
– Как вам известно, моя родословная, мягко говоря, несколько подпорчена, а точнее, негритянская кровь не позволяет мне владеть участком.
Мужчины разглядывали друг друга в настороженном молчании. Зуга отказался от намерения выхватить дробовик. Бастаард говорил так гладко и убедительно, что его слова заворожили майора.
– Именно поэтому я не могу продать вам свои участки – даже под дулом ружья, – негромко ответил Зуга.
– Да нет, вы не поняли. У вас есть участки, где нет алмазов, а у меня нет участков, зато… – Хендрик вытащил из внутреннего кармана куртки затянутый веревочкой кисет и покачал его на указательном пальце, – зато есть алмазы, – договорил бастаард и бросил кисет через комнату.
Зуга инстинктивно поймал его одной рукой. Внутри что-то похрустывало, точно леденцы в пакетике, напоминая о детстве. С кисетом в руке Баллантайн невозмутимо смотрел на Хендрика Нааймана.
– Откройте его, майор.
Зуга повиновался и медленно заглянул в мешочек.
В сумеречном свете внутри что-то поблескивало, точно свернувшаяся кольцами змея. Сердце стиснул восторг – от блеска камней всегда перехватывало горло. Нешлифованные алмазы с тихим шорохом высыпались на ладонь. Зуга торопливо пересчитал: всего восемь штук; один ярко-желтый, карат на двадцать – за него можно выручить тысячи две фунтов стерлингов.
– Это всего лишь образцы моего товара, майор, – то, что я взял за неделю.
Зеленовато-серый кристалл безупречной восьмигранной формы был больше желтого – минимум на три тысячи фунтов стерлингов потянет. Другой камень имел форму равностороннего треугольника, словно леденец, и снова всколыхнул воспоминания детства. Какой прелестный камешек! Зуга зажал прозрачный кристалл между большим и указательным пальцем и посмотрел сквозь него на свет.
– Вы скупаете алмазы из-под полы?
– Фу, какие грубые слова, майор! Они оскорбляют мой деликатный слух. Для вас не имеет никакого значения, откуда взялись алмазы и как я их получил. Поверьте мне, камней будет много, очень много, – каждую неделю я буду приносить вам первосортные алмазы.
– Каждую неделю? – В собственном голосе Зуга услышал алчность.
– Каждую неделю, – подтвердил Наайман, наблюдая за выражением лица Баллантайна: муха явно задела клейкие нити паутины. Бастаард опустил дробовик и расплылся в жизнерадостной улыбке. – Каждую неделю вы будете получать такой же кисет, высыпать его содержимое в свой лоток – и камни окажутся на вашем сортировочном столе.
Один из камешков на ладони Зуга сначала принял за непрозрачный алмаз, годный лишь для технических целей, как вдруг в полумраке комнаты яркий изумрудный лучик вырвался из глубины темного камешка. Зуга взял алмаз дрожащими пальцами.
– Да, майор, – одобрительно кивнул Хендрик Наайман. – У вас наметанный глаз. Это «зеленый дракон».
Редкая находка – цветной алмаз, или, как его называют скупщики, «каприз». «Капризы» бывают похожи не только на изумруд, но и на рубин, сапфир, топаз – и платят за них любую цену. Вполне возможно, что такой «зеленый дракон» потянет тысяч на десять и в конце концов окажется в короне какого-нибудь императора.
– Партнеры, говоришь? – тихо спросил Зуга.
– Партнеры, – решительно кивнул Хендрик. – Мое дело – найти камни. Взять хоть этого «дракона». Я заплатил за него триста фунтов. Вы проведете его через ваш сортировочный стол и зарегистрируете как добытый на Чертовых шахтах…
Зуга не сводил алчного взгляда с Хендрика, руки у него дрожали; осмелевший бастаард сделал шаг вперед.
– За такой камень вы запросто получите четыре тысячи – то есть прибыль составит три тысячи семьсот. Эту сумму мы делим пополам, я не жадный. Равные доли, майор: тысяча восемьсот пятьдесят вам, тысяча восемьсот пятьдесят мне.
Не спуская глаз с лица Хендрика, Зуга пересыпал сверкающие камешки в левую ладонь.
– Что скажете, майор? Равные доли.
Хендрик взял дробовик в левую руку и протянул правую.
– Равные доли, – повторил он. – Согласны?
Зуга медленно протянул правую руку – раскрытой ладонью вверх. Как только их пальцы соприкоснулись, Баллантайн швырнул в лицо Хендрика горсть алмазов. Он вложил в этот удар всю свою силу, всю злость и гнев: Наайман осмелился соблазнять его с дьявольской хитростью, осмелился покуситься на его чувство собственного достоинства!
Алмазы порезали смуглое лицо бастаарда: острый край одного камня распорол кожу над правым глазом, другой рассек губу.
Отпрянув, Хендрик инстинктивно взмахнул руками, прикрываясь от неожиданного нападения. Дуло дробовика задралось вверх, однако бастаард мгновенно положил палец на оба спусковых крючка. Ружье было заряжено крупной дробью. Хендрик начал опускать мушку, целясь в живот Зуги.
Зуга схватил стволы, поворачивая их вверх, и вцепился левой рукой в правое запястье бастаарда. Мошенник обеими руками рванул ружье назад. Не пытаясь сопротивляться, Зуга, наоборот, изо всех сил навалился на ствол, силясь ударить противника в лицо, – скула хрустнула под напором стали, Хендрик охнул и отшатнулся. Зуга бросился в атаку, прижимая бастаарда к закопченной стене, – тот замычал от боли. Дуло дробовика смотрело в потолок. Воспользовавшись моментом, Зуга просунул в скобу большой палец и резко дернул оба спусковых крючка. Стволы выстрелили одновременно. В крохотной комнате словно гром грянул. Вылетела яркая оранжевая молния – дробь пробила прогнившую крышу, и сквозь зияющие дыры внутрь заглянуло солнце.
Отдача двойного выстрела вогнала приклад в живот Нааймана – бастаард взвыл от жестокой боли и согнулся пополам.
Отпустив ставшее безопасным ружье, Зуга нырнул в прыжке через всю комнату. Вытянутые пальцы нащупали холодную ребристую рукоять черного кольта. Баллантайн судорожно вцепился в оружие. За спиной послышались легкие шаги. Не поднимая головы, он перекатился на спину. Над ним, словно палач с топором, стоял Хендрик с занесенным для удара дробовиком.
Ружье со свистом опустилось вниз – сталь мрачно сверкнула в полумраке. Зуга откатился в сторону, но приклад все же достал его, задев плечо. Удар оказался скользящим, тем не менее зубы клацнули, а правая рука мгновенно онемела до самых кончиков пальцев. Кольт вылетел из ладони и, прокатившись по земляному полу, врезался в дальнюю стену.
Хендрик повернулся, бросаясь за револьвером, – Зуга пнул бастаарда под колено. От хорошего удара каблуком нога Нааймана подкосилась, и он упал бы на пол, если бы не привалился к стене. Зуга воспользовался моментом, вскочил на ноги и здоровой левой рукой нанес удар – под кулаком хрустнула челюсть. Новый удар левой – и хрящ орлиной переносицы хрупнул, как надкушенное яблоко. Брызнувшая из носа кровь привела Зугу в дикий восторг.
Да он из этого мерзавца котлету сделает!
– Погодите! – завопил Хендрик. – Не бейте меня! Прошу вас!
Окровавленный бастаард выглядел так жалко и просил так жалобно, что, несмотря на убийственную злость, Зуга остановился и отступил назад, опустив занесенную для удара руку.
Бастаард бросил дробовик в лицо Зуге. Захваченный врасплох, Баллантайн не успел пригнуться – вот ведь дурак, попался на такую уловку!
По голове словно кувалдой ударили, поле зрения сузилось, глаза залило кровью. Зуга прыгнул вперед, пытаясь дотянуться до револьвера, но едва он ухватил рукоять, как на его спину всем весом обрушился Хендрик, прижимая к дверному косяку. Зуга сжал кольт в руке и ударил им, как дубинкой.
Раз за разом он вслепую бил стальной рукояткой – некоторые удары попадали в воздух, другие приходились в пол, но иногда все же хрустела кость. Судорожно всхлипывая, ослепленный собственной кровью, он не сразу понял, что Хендрик больше не сопротивляется. Прижавшись к стене, Зуга вытер кровь с лица и, как старик, прищурился сквозь кровавую пелену в глазах. Хендрик лежал на полу, разбросав руки в стороны, кровь пузырилась у него в ноздрях. Он не шевелился, дыхание было единственным признаком жизни.
Зуга опустил револьвер и, держась за стену, с трудом поднялся на ноги. Внезапно ослабевшая рука с кольтом безжизненно повисла, и револьвер едва не выпал.
– Господин Зуга! – Запыхавшийся Ян Черут влетел во двор, прижимая к груди «энфилд». Из-под военной фуражки без козырька ручьями стекал пот. Вид окровавленного хозяина привел готтентота в смятение.
– Тебя только за смертью посылать, – хрипло упрекнул Зуга, все еще цепляясь за косяк. По уговору Ян Черут с винтовкой прятался в полумиле от фермы, в овражке посреди пыльной равнины.
– Я бросился бежать, как только услышал выстрелы.
Зуга понял, что схватка длилась всего несколько минут – ровно столько, сколько требуется, чтобы пробежать полмили. Ян Черут снял с плеча бутыль с водой и попытался смыть кровь с лица хозяина.
– Брось. – Зуга отпрянул. – Лучше посмотри, не найдется ли веревки в седельных сумках бастаарда – недоуздок или еще что-нибудь. Подонка нужно связать.
На луке седла Ян Черут нашел моток сыромятной веревки и поспешил с ним обратно. Возле двери развалюхи готтентот помедлил.
– По-моему, я встречал этого парня, – сказал он, глядя на разбитое лицо Хендрика Нааймана. – Но ты отделал его до неузнаваемости.
– Свяжи его, – велел Зуга и глотнул воды из бутыли. Он снял с шеи шелковый платок, смочил его и аккуратно смыл кровь с порезов и ссадин. Сильнее всего пострадал лоб: казенник дробовика ударил чуть ниже линии волос, – похоже, придется зашивать.
Связывая Хендрика, Ян Черут вполголоса осыпал его бранью:
– Ах ты, желтая змея!
Он перевернул бастаарда на спину.
– Натянул ботинки, прикрыл задницу штанами и решил, что стал джентльменом!
Готтентот быстро и привычно стянул руки Нааймана за спиной, от запястий до локтей.
– Да ты любому стервятнику дашь сто очков вперед!
Сыромятная веревка обвилась вокруг лодыжек пленника.
– Возле тебя даже шакалы навоз есть не станут!
Зуга заткнул пробкой бутыль с водой и подобрал пустой кисет. Теперь придется искать алмазы – в пылу схватки их разбросали по всей кухне. Последним нашелся «зеленый дракон» – темный камешек был еле заметен в сумрачном углу.
Зуга бросил полный кисет Яну Черуту. Заглянув вовнутрь, готтентот присвистнул.
– Краденые, – пробормотал он. На сморщенном коричневом личике загорелась алчность. – Этот желтокожий змей нелегально скупал алмазы!
– И хотел, чтобы мы провели их через наш сортировочный стол!
– Какую долю он предложил? – требовательно поинтересовался готтентот, перебирая алмазы.
– Половину.
– Неплохо. За полгода можно разбогатеть и уехать из этой проклятой всеми богами пустыни.
Зуга выхватил кисет из рук слуги. Хватит! Один раз он едва не поддался соблазну.
– Приведи его лошадь! – сердито приказал он.
Вдвоем они закинули безжизненное тело в седло. Пока Ян Черут привязывал бастаарда к лошади, Хендрик слабо дернулся, пытаясь поднять голову, и посмотрел на Зугу туманным взглядом.
– Майор… – прохрипел наполовину оглушенный пленник. – Майор, я вам все объясню… Вы не поняли…
– Закрой свой поганый рот! – прорычал Зуга.
– Майор, я не воровал… алмазы… дайте мне объяснить…
– Я же сказал, заткнись! – Зуга силой отжал нижнюю челюсть пленника, грубо надавив пальцами на бледные окровавленные щеки, и засунул кисет с алмазами в безвольно открытый рот. – Вор и предатель! Подавись своими алмазами!
Зуга обмотал лицо Хендрика его шейным платком, чтобы не вывалился кисет. Бастаард квохтал, закатывал глаза и дергал головой – промоченный слюной шелк заглушал крики.
– Объясняться будешь перед комитетом старателей!
Зуга поехал впереди на гнедом. Ян Черут уселся на серую кобылку позади связанного пленника.
Слуга с трагическим вздохом покачал головой.
– Такое добро пропадает! – достаточно громко пробормотал он. – Содержимое этого кисета оплатило бы нам дорогу на север.
Готтентот искоса глянул на хозяина, но ответа не получил.
– Комитет вздернет этого желтопузого негодяя, пустит его на корм стервятникам.
Хендрик беспомощно задергался, сопя сломанным носом.
– Почему бы нам самим не наказать мошенника? Пулю в лоб – и все шито-крыто, пусть его братцы-шакалы им пообедают. Никто ничего и знать не будет! – Ян Черут с надеждой поглядел на Зугу. – Этих алмазов хватит, чтобы пойти на север – так далеко, как нам вздумается.
Зуга пустил гнедого галопом. Впереди, в лучах заходящего солнца, красновато отсвечивали железные крыши и пыльные палатки лагеря старателей. Ян Черут со вздохом хлестнул серую кобылку по крупу и последовал за хозяином.
Пикеринг, Родс и несколько холостых старателей всегда обедали вместе. Все они жили за рыночной площадью, возле отвалов пустой породы. Две раскидистые акации затеняли площадку, на которой стояли хижины из гофрированного железа и глиняные лачуги; вокруг них была высажена изгородь из кустов молочая.
Здесь обитали счастливчики с хорошими участками, приносившими алмазы: у неудачника не хватило бы денег, чтобы оплачивать свою долю счета за обеды, состоявшие из шампанского и выдержанного коньяка, – кажется, ничего другого в меню и не значилось. За свои замашки они заслужили прозвище «денди». Здесь жил младший сын какого-то графа, а также один баронет – правда, ирландский. Большинство членов группы состояли в комитете старателей.
Зуга въехал в лагерь, когда солнце еще стояло высоко над горизонтом, но несколько денди, развалившись в тени акаций, уже потягивали «Вдову Клико». Они дружелюбно перебранивались, делая огромные ставки на число мух, которое усядется на лежащий перед каждым кусочек сахара.
Увидев Зугу, Пикеринг изумленно вытаращил глаза – в кои-то веки его покинула английская чопорность.
– Джентльмены, – мрачно заявил Зуга, – я вам кое-что привез.
Склонившись, он перерезал путы, удерживавшие Хендрика Нааймана в седле, и столкнул его с лошади головой вперед. Пленник повалился в пыль перед развалившимися в тенечке членами комитета старателей.
– Незаконная скупка алмазов, – сказал Зуга в ответ на их недоуменные взгляды.
Первым очнулся Пикеринг.
– Майор, где алмазы? – спросил он, вскакивая с места.
– У него в зубах.
Опустившись на колено рядом с бастаардом, Пикеринг развязал платок, вытащил мокрый от слюны кисет из разбитого рта и высыпал содержимое на стол – между мухами, кусками сахара и бутылками шампанского.
– Восемь, – с огромным облегчением выдохнул Родс, торопливо пересчитав камни. – Все на месте.
– Я же вам говорил. Не забудьте, что я поставил пятьдесят гиней на то, что все алмазы будут в целости.
Улыбнувшись Родсу, Пикеринг подошел обратно к пленнику, который барахтался в пыли, как связанная курица.
– Дорогой мой, – сказал Пикеринг, заботливо помогая ему подняться. – Вы живы?
– Он чуть не убил меня! – сердито промычал Хендрик. – Псих ненормальный!
– Я же предупреждал об осторожности, – отозвался Пикеринг. – С таким человеком шутки плохи. – Он похлопал бастаарда по спине. – Молодец, вы прекрасно справились с заданием!
Пикеринг повернулся к Зуге.
– Майор, мы должны перед вами извиниться, – развел он руками с торжествующей улыбкой.
Онемевший Зуга не сводил с него глаз. На бледном лице майора четко выделялись все ссадины и порезы. Шрам на щеке вдруг налился кровью.
– Ловушка! – прошептал Зуга, вновь обретая дар речи. – Вы устроили мне ловушку!
– Мы обязаны были вас проверить, – рассудительно объяснил Родс. – Прежде чем принять вас в члены комитета старателей, мы должны знать, что вы за человек.
– Ах ты, свинья! – прохрипел Зуга. – Самоуверенная свинья!
– Сэр, вы с честью выдержали испытание, – чопорно заявил Родс, не привыкший к подобному обращению.
– А если бы я попался в вашу западню, что бы вы тогда со мной сделали?
Родс пожал плечами:
– Вопрос не имеет смысла. Вы поступили, как подобает истинному джентльмену.
– Вы представить себе не можете, насколько близко я подошел к черте… – сказал Зуга.
– Еще как могу! Большинство здесь присутствующих прошли такую проверку.