Вернувшись из Сан-Франциско, два дня Северина практически всё время проспала, вставая только чтобы поесть и принять душ. Сил практически не было, и она чувствовала себя совершенно беспомощной, на что Хантер лишь посмеивался. Это было удивительно и непривычно, но ему нравилось заботиться о ней.
Утром же накануне Рождества её самочувствие значительно улучшилось, температуры уже не было, и Северина лишь иногда сдавленно покашливала. Но вернувшись из Бюро и рассказав ей план завтрашней операции, Хантер всё равно настоял на том, чтобы она пораньше легла спать.
– Ну Рождество же, – канючила Северина, пока они доедали свой ужин. – Я думала, мы выберемся в город, посмотрим на ёлку и огоньки.
– Рождество завтра. Сегодня отдыхать и набираться сил, – Хантер был непреклонен, собирая пустые ланч-боксы. – А завтра после задержания, когда ты будешь официально свободным человеком, мы пойдём туда, куда ты только захочешь. И будем праздновать, пока ты окончательно не устанешь и не попросишь меня отвезти тебя домой.
– Но всё самое интересное сегодня…
Но ни насупленные брови, ни грустные глаза, ни надутые губы не смогли переубедить Хантера в его решении:
– Перестань вредничать и забирайся в кровать. И, так уж и быть, я разрешу тебе выбрать фильм, который мы вместе посмотрим.
– Ла-а-адно… Надеюсь, тебе нравится Марвел. Фильм вышел ещё весной, а я так и не нашла на него время, – поставив ноутбук на тумбочку, Северина удобно устроилась в объятиях Хантера, мысленно всё-таки соглашаясь, что такая вечерняя программа ей нравится гораздо больше бесцельного брожения по улицам в толпе народа.
Но каким бы интересным ни был фильм, как бы она ни жаловалась на то, что ей надоело спать, не прошло и получаса, как Северина отключилась на мерно вздымающейся груди Хантера, проваливаясь в глубокий сон. Тот же только усмехнулся, снисходительно качая головой и крепче прижимая её к себе. Нужно потерпеть всего один день, и уже завтра вечером они смогут начать новую жизнь вместе. Не боясь, что на них охотятся, не боясь друг за друга. Всего лишь день.
Громкий полукрик-полурык разрезал тишину маленькой комнаты за несколько часов до рассвета, и Хантер резко сел в кровати, сгибаясь пополам и зажимая уши руками. Ему не хватало воздуха, всё тело сотрясалось в судорогах, а голова раскалывалась от детского плача, женских воплей, свиста пуль и разрывающихся вокруг него бомб. Перед плотно зажмуренными глазами безостановочно мелькали вспышки и всполохи огня, а кожу покалывало толстыми иголками от града камней и земли, взметающихся в воздух.
– Хантер…
Он едва различил этот тихий шёпот сквозь какофонию звуков, сводящих его с ума, и практически взревел:
– Не приближайся!
Резко отдёрнув руку, Северина отползла в угол кровати, испуганно наблюдая за тем, как он практически задыхается, безостановочно качаясь вперёд-назад, как до хруста стискиваются его пальцы, сжимающие голову, и не знала, что делать, как помочь.
Хантеру понадобилось около двадцати минут, чтобы хоть как-то успокоиться и избавиться от видений прошлого в голове. Его трясло, по всему телу градом катился пот, во рту пересохло от частых поверхностных вдохов. А тишина, пришедшая на смену ужасающим звукам, ещё сильнее давила на барабанные перепонки.
Он откинулся на спину, потирая лицо руками, но когда на его плечо опустилась хрупкая ладонь, тут же резко соскочил на пол, разворачиваясь и приседая, словно готовый в любую секунду отразить нападение.
– Прости, – пискнула Северина, снова возвращаясь в свой угол.
– Всё нормально, – едва слышно прохрипел Хантер, выпрямляясь в полный рост, и схватил с одной из полок бутылку воды. – Дай мне ещё пару минут, и я буду в порядке.
Северина настороженно смотрела за каждым его движением, за тем, как он жадно пил, как уронил на пол пустую бутылку, как сжал руками подоконник, упираясь лбом в холодное стекло, и в конце концов не выдержав, прошлёпала босыми ногами по полу, становясь позади трясущегося Хантера и крепко обхватывая его руками.
–Прости, что напугал тебя… И за то, что… В общем, меня лучше было не трогать… Я мог…
– Что это было? – горячие губы прошлись по ледяной спине в попытке успокоить.
– То, о чём я обещал тебе когда-нибудь рассказать. Видимо, это “когда-нибудь” наступило.
Хантер высвободился из женских рук, присел на корточки перед кроватью и достал чёрный кожаный рюкзак. Раскрыв его, он глубоко вздохнул и на секунду прикрыл глаза, позволяя мышечной памяти взять верх над разумом. Северина зачарованно наблюдала, как точно и быстро двигаются его руки и пальцы, как с тихим щелчком, повинуясь малейшему его движению, элемент за элементом становится на своё место, собираясь в готовую к выстрелу винтовку.
Закончив, Хантер встал, вышел из комнаты и, остановившись на лестничной клетке, поднял оружие. Он несколько раз хрустнул шеей и приник к прицелу, слегка отклоняясь назад. В ночной тишине один за одним прозвучало два выстрела, и деревянная балка, висевшая посреди склада на двух верёвках, с грохотом упала на пол, поднимая пыль. Хантер вернулся обратно в комнату, закрывая дверь, и передал винтовку Северине.
– Но… ты же… Какого хрена ты спрашивал, что значит быть снайпером, если и сам это прекрасно знаешь?.. – в голове Северины роились сотни вопросов, но вслух она задала почему-то именно этот, самый сейчас не важный. Самый глупый и дурацкий вопрос, который можно было только придумать.
– Потому что хотел знать, что это значит для тебя, – Хантер горько хмыкнул, усаживаясь на кровать. – Хотел знать, все ли чувствуют то же, что и я. И как живут с этим. Но, наверное, лучше начать с начала. Садись, это будет долгая история.
*Wrong Side of Heaven (Acoustic) – Five Finger Death Punch*
Когда же Северина, отложив винтовку на полку, забралась рядом с ним на кровать, скрещивая ноги, он на несколько секунд сжал её руку, притягивая к своим губам, как будто ища в ней поддержку, а потом так же внезапно отпустил, упираясь локтями в свои колени и опуская лицо в ладони.
– Мне было восемнадцать, когда я пришёл на обучение в группу Морских котиков. Я только закончил школу и хотел служить. Хотел приносить пользу. А ещё я хотел сбежать. От бывших одноклассников, которые считали меня заучкой и ботаником, которые издевались надо мной почти все школьные годы за то, что я был умнее их, целеустремлённее, за маму-преподавателя музыки. Я был зол и хотел в конце концов научиться давать сдачи. Доказать не только им, но и себе самому, что чего-то да стою.
– Я не буду вдаваться в подробности обучения. Судя по тому, что я видел, ты и сама проходила что-то подобное. Первые двадцать недель были сущим адом. После них осталось около десяти процентов от тех, кто подал заявление в этот элитный отряд, остальных отправили домой. И ещё около восьми месяцев мы проходили более усиленную и углублённую подготовку. Хотя, если говорить откровенно, каждое новое задание на протяжении всей службы становилось очередным этапом обучения.
– Нас забросили в Афганистан на первом же контракте. Совсем ещё зелёных бойцов элитнейшего спецотряда, – в голосе Хантера звучала неприкрытая издёвка и ирония. – В то время там велись очень активные военные действия, и людей не хватало. Мы жили там по полгода, возвращаясь домой в Штаты на несколько недель. Тогда мне казалось, что всё правильно. Что я там, где должен быть. Мы были слишком молоды, чтобы серьёзно относиться к смерти. Чтобы понимать, что смерть это навсегда. И с радостью шли воевать. Мы помогали рядовым пехотинцам, прикрывали их операции, силой вытаскивали людей из их домов, искали оружие, искали тех, кто поддерживает режим Талибана. Или освобождали мирное население от захватчиков. Я видел такое, о чём не хочется вспоминать, не то что говорить. И нам нужен был снайпер. Человек, который будет прикрывать со стороны нас самих. Будучи самым метким стрелком, не проходя никакого обучения, потому что на него просто не было времени, им стал я. У меня на интуитивном уровне получалось поражать мишени так, как не могли опытные снайперы. Гораздо позже я уже дошёл до теории.
– Ты убивала по приказу. Я же всегда принимал решение сам. От меня зависела жизнь моих сослуживцев. И моих противников. Вот только противниками не всегда были взрослые мужчины. Я стрелял и в женщин, и даже в детей, с зажатыми под мышкой, спрятанными под одеждой снарядами. И только я решал, несут ли они прямую угрозу или это просто мирные жители с чем-то очень ценным для них. И зачастую на принятие решения у меня было всего лишь несколько секунд. Несколько секунд, по истечении которых я становился или спасителем, или убийцей. Я получил то, что хотел. Почувствовал свою безграничную и неоспоримую силу. Я упивался ей. И только потом понял, как неправильно было то, с какой лёгкостью я принимал это решение. Малолетний сопляк, дорвавшийся до власти и озлобленный на весь мир.
– В моём официальном личном деле написано, что в Афганистане моя группа была лишь год. После возвращения нам всем промыли мозги и заставили поверить в это настолько, что большинство именно так и думает. Большую часть времени я и сам так думаю. Но это ложь. Правду же не найдёт никто ни в одном источнике. Даже ты. Всё подчистили так, как будто ничего и не было. Потому что спустя год нас перевели в особый род войск. Теневой отряд со специфическими задачами и сверхполномочиями. И только вот такие вот ночи как сегодня напоминают мне обо всём этом.
– То, что мне снится, это не отдельный эпизод. Это ядерная смесь из самых худших моментов. Бомбардировки, неудавшиеся операции, самые кровавые убийства и многое другое.
– Та заброска была самой длительной. Шёл седьмой месяц в особо горячих точках. Нас кидали по всей стране. Постоянные бомбёжки и днём, и ночью, тонны использованных боеприпасов, вечный крик и запах страха. Мы медленно сходили с ума. И как один, даже я, говорили себе, что это последний раз. Что, вернувшись домой, мы больше не сядем в этот чёртов самолёт, летящий в Афганистан.
– Зачастую местные жители сотрудничали. Мирное население всегда было готово помочь. Ночлегом, продуктами, водой. Несколько семей, сплотившихся в одном большом доме, приютили нас… Чёрт, я так чётко вижу это во сне, и так плохо помню, когда просыпаюсь… Что даже не могу сказать, что точно там произошло…
Переведя дыхание, Хантер выпрямился, поднимая глаза к потолку, как будто хотел найти там ответы. И не находил. Он снова нащупал в полутьме руку Северины, хватаясь за неё как за спасательный круг.
– Они же нас и подставили. Сдали талибам. И в результате мы потеряли двоих парней из десяти. Лучших друзей, ставших частью нашей семьи за эти четыре с половиной года. И нам окончательно снесло крышу. Нами двигала жажда мести и ничего больше. Какой-то сумасшедший животный инстинкт. Мы расстреляли их всех. Просто загнали в огромный барак и выстроили у стены двадцать человек: мужчин, женщин, детей. Четырнадцать детей, Северина, четырнадцать. Самым младшим из которых было около шести лет, а старшим не больше двенадцати. И мы убили их, не разбираясь, кто виноват, а кто нет.
Голос Хантера в очередной раз сорвался и, нервно сглотнув, он перешёл практически на шёпот.
– А самое страшное… Что мы получали от этого удовольствие. Удовлетворение. От их криков, ужаса и паники. От крови, которая фонтаном летела во все стороны. И только на следующий день, снова увидев всё это, мы поняли, что натворили. Мои братья поняли, но не я. Я считал, что мы поступили правильно.
Чем больше он говорил, тем сильнее сжимал руку Северины, находящейся сейчас в полнейшем шоке от того, что он ей рассказывал. И только ощущение её тёплой ладони не давало ему снова впустить в себя всё то, что он чувствовал тогда.
– А через несколько дней нас взяли в плен. Да мы сильно и не сопротивлялись. Парням это казалось облегчением. Они больше не могли делать то, зачем пошли служить. Справедливым наказанием за то, что они уже сделали. Я же… Я остался в том бараке. Я как наркоман прокручивал в голове тот день, получая очередную дозу удовольствия. Час за часом. День за днём. И это придавало мне сил сопротивляться пыткам. А потом я увидел тебя. Ты стала моим видением в этом аду пустыни, гор, крови и боли.
– Ты видел меня тогда? – Северина совершенно этого не ожидала. Тем более не ожидала, что он запомнит это.
– Пока ты не сказала, что это была ты… Все эти годы я думал, что мне показалось. Просто мираж. Или игра моего же собственного разума. Что я просто сошёл с ума от боли. Знаешь, ведь ты действительно была похожа на ангела, какими их рисуют на рождественских открытках. Только почему-то в военной форме. Стояла на холме среди камней, такая маленькая, напуганная и уставшая. Твои белокурые волосы развевались на ветру и светились в солнечных лучах. А руки сжимали винтовку. Я помню ощущения от того, какой я тебя увидел. Столько силы. Чёрт, говорю как влюблённый поэт из восемнадцатого века.
Хантер как-то особенно нервно рассмеялся, а потом успокоившись, продолжил:
– Я смотрел на тебя и не мог оторвать взгляд. Это длилось всего секунду, а мне казалось, что целую вечность. Но стоило мне только моргнуть, тебя там уже не было. И, конечно, я решил, что всё сам придумал. Убедил себя в этом. Но в тот момент во мне как будто что-то щёлкнуло, встало на место. И я понял, что не хочу. Не хочу больше нести смерть. Не хочу больше быть заложником своей злости. Потому что всё это сжирало меня изнутри. Мне понадобилось несколько лет, чтобы обуздать свои эмоции, чтобы подчинить их себе. Потому что каждый раз выходя из себя, я уже не мог остановиться.
– Ты стараешься искупить свою вину… – с удивлением прошептала Северина. Это внезапное озарение расставило всё по своим местам.
– Да. Поэтому я пошёл служить в ФБР. Поэтому я так ревностно отношусь к закону. И именно поэтому я стараюсь всячески избегать убийств. Потому что чаша моей вины и так переполнена. И я боюсь, что если она перельётся через край, то я не выплыву.
– Кажется, нам обоим есть чему поучиться друг у друга, да? – встав на колени позади него, Северина обвила руками шею Хантера, прижимаясь щекой к его щеке. – Мы просто перемешаемся друг в друге. Смешаем твоё чувство вины и моё безразличие. А потом снова разделим на двоих, получая идеальный баланс.
– Если бы всё было так просто… – с сожалением произнёс Хантер, поглаживая её руки и откидывая голову на её плечо. Но то, что она сказала это, было крайне важно для него. То, что она поняла и не осудила. То, что не испугалась. Как же он был благодарен этой чокнутой девчонке.
– Ничего не даётся просто. Но мы справимся. Нам всего лишь нужно немного времени. А уж ждать снайпер умеет лучше всего, – улёгшись на спину, Северина утянула его за собой на кровать, крепко обнимая и перебирая пальцами его волосы.
– Знаешь, мне повезло. Повезло, что у меня это просто сны, – Хантер тяжело вздохнул и уставился в потолок немигающим взглядом. – Я никому об этом не говорил, но после возвращения я… я ходил в специально созданные группы поддержки ветеранов. Думал, что у меня всё плохо. Но мне, и правда, повезло. В отличие от других. Есть парни – и их действительно очень много – которые наяву видят то, что я вижу во сне. И не могут различить, где реальность, а где иллюзия. Иллюзия войны. Воспоминания, ставшие жизнью. Я смог выбраться, пережить, нашёл работу. Они же… Многие из них живут на улице или в приютах, от них отказались семьи, общество. Они опасны. Как для других, так и для самих себя. Потому что застряли в своих собственных воспоминаниях о том, что видели. И никому нет до них дела. Это… несправедливо.
– Справедливость так иллюзорна, Хантер. Мне кажется, это просто выдуманное слово, которое ничего не значит. А ты… Ты оказался сильнее других. Смог стать сильнее, – Северина с нежностью прошлась пальцами по его щеке и губам и снова запуталась в его волосах, перебирая каштановые пряди. – Часто тебе снятся такие сны?
– Сон. Всегда один и тот же, – и каким бы страшным он ни был, в её руках Хантер чувствовал себя уже совершенно спокойно. – И нет. Такое случается крайне редко.
Но всегда накануне чего-то важного. Плохого или хорошего. Чего-то, что разделит его жизнь на до и после. Последний раз Хантер проснулся из-за этого сна с криком и в холодном поту в ночь перед тем, как первый раз поцеловал Северину. А до этого не видел его несколько лет.